Текст книги "Сигареты и пиво"

Автор книги: Чарльз Вильямс

Соавторы: Чарли Уильямс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

Глава 18

Чужак среди нас. Стив Доуи, отдел криминальной хроники

[Эта статья была найдена на столе Стива уже после того, как мы узнали о его гибели. Мы публикуем ее в качестве посвящения этому человеку и его работе. Итак, посвящается Стиву Доуи, редактору криминальной хроники, который погиб от того, о чем он больше всего любил писать и говорить.] Малколм Пигг, главный редактор.

Кто-то поднимает трубку в “Хопперз”, но это не Ник Нополи. По крайней мере, он так говорит. Он не скажет, кто он. Все, что он говорит: “Его нет”.

Итак, Ник Нополи cо мной разговаривать не будет. И не станет мне перезванивать. Таким образом, мне практически не о чем писать дальше.

Поскольку он не из нашего города, толком о нем ничего не известно. Только слухи. Одни говорят, что он скрывающийся гангстер, как и его предшественник Джеймс Фен-тон. Другие, что он солдат-дезертир, сбежавший псих, мессия… или все вышеперечисленное. Но только он знает, чем он занимался до того, как появился в Манджеле. Мы попытаемся рассказать о том, что он делал с тех пор, как приехал сюда.

Я должен написать о Нике Нополи. След ведет к нему и обрывается. И, поскольку сам он не собирается рассказывать о себе, я напишу обо всем, что мне удалось узнать.

Первые упоминания о нем относятся к периоду пяти-шестимесячной давности. Он был замечен около “Фуражира”, сначала в одиночку, но потом рядом с ним появились Найджел Оберон и Родерик Сли, оба жители района Норберт-Грин, более известные как, соответственно, Нобби и Дубина. (Оберон и Сли уже несколько раз появлялись на страницах нашей газеты в связи с обвинениями в насилии, в том числе, сексуальном. Им удалось избежать наказания по самому серьезному из этих обвинений, связанному с исчезновением девушки четырнадцать лет назад.) И именно у “Фуражира” – паба, известного терпимостью к употреблению спиртных напитков несовершеннолетними, – Ник Нополи посеял первые семена Кайфа.

Благодаря своему угрожающему эскорту, Нополи получил свободный доступ к самым темный уголкам Манджела, включая зал игровых автоматов. Здесь он создал сеть дилеров, которые брали у него наркотики и распространяли везде, где можно найти молодых людей, в том числе, в школах. И уже очень скоро Кайф завоевал ту популярность, которой он пользуется сегодня.

Какое место в этой схеме занимает “Хопперз”, остается загадкой. В Манджеле наркотики можно продавать везде, более того, их уже продают. Превратить паб в наркопритон – это то же самое, что превратить прибыльный бизнес в убыточный, потому что основной интерес заключается не в легальном пиве, а в нелегальных наркотиках. Но “Хопперз” – это не просто паб. Несмотря на свою неприглядную историю, “Хопперз” – оплот социальной жизни Манджела. И замена здоровых, зрелых, пьющих пиво клиентов на молодых, но уже умирающих наркоманов, можно рассматривать как просчитанный ход, сделанный с целью разрушения ядра общественной жизни Манджела.

– Фффф, фуффф, – сказал я.

Ну давай же, думал я. Скорее уже, мать твою. Но думать становилось тяжко. Веревка выжимала из меня жизнь, но делала это как-то слишком неторопливо.

А потом все закончилось.

Во мне как будто что-то щелкнуло, и меня выбросило в небо. Я пролетел сквозь облака как самолет или птица, которая поднялась слишком высоко. А потом я на что-то упал и решил, что это место, куда отправляются покойники. Насколько я видел, не такое уж плохое это было место, только пол твердый, и я шваркнулся головой. А еще было облачно, поэтому я вообще ничего не видел. Кто-то швырял в меня камнями, один попал мне в голову, а другой, здоровый, в руку.

Я передумал и решил, что не такое это и хорошее место. И если честно, мне очень хотелось задержаться и взглянуть на тюрьму Манджела. Особенно, когда я услышал, что кто-то идет.

Я подумал, что это, наверное, тот чувак, который швырялся камнями. Или, может, не чувак, а монстр или что-то типа. Что бы это ни было, мне не нравились звуки, которые оно издавало – крики и рев. Я пополз в другую сторону и стал надеяться на лучшее. Я слышал, что их уже несколько, и все рычат и пыхтят. Я полез за своим разводным ключом. Но на мне была одежда какого-то другого чувака, и ключа я не нашел. Большая рука схватила меня за лодыжку.

А потом за другую.

Я закричал. Я знаю, что кричат только бабы, но я ж был не в Манджеле. Я был в стране покойников или как там ее, а там обычные правила не котируются.

– Ааааа, – сказал я, думая, когда они отрежут мне ноги. Я точно знал, что их отрежут. Эти монстры собирались отомстить мне за все плохое, что я сделал в жизни. И сопротивляться было без мазы. Я ведь не могу уделать монстров. И бежать некуда.

Я замер и попытался отключиться.

Я этому трюку научился еще когда был мелким. Уходишь целиком в себя и говоришь себе, что твои руки и ноги – это не ты, и живот не твой, и жопа – просто подушка или что-то типа. Срабатывает, если сделать все правильно, и уже неважно, насколько сильно твой старик тебя пиздит. Так можно часами существовать и даже забить на все, что тебе говорят, если уйти очень глубоко в себя. Именно это я и сделал, забил на весь этот рев и на то, как эти монстры со мной обходились. И только когда один из них вставил мне в рот сигарету, я решился взглянуть.

Это был Большой Боб.

И еще двое.

– Вы че тут делаете? – спросил я. А потом сам все понял.

Я больше не был в покойничьей стране. Так вот.

Большой Боб посмотрел на меня так, будто я только что нассал в кухонную раковину его мамаши. Плим и Джона уставились в потолок. Я тоже посмотрел. В потолке была большая дыра, а за ней – большое темное пространство.

– Еб твою мать, – сказал я себе, когда понял, что произошло. Это ж было ебаное чудо. – Ну, пацаны, – сказал я, выдыхая дым и растирая ноющую шею, за которую я себя подвесил. – Спасибо, типа.

Джона поставил передо мной чашку чая и взял у двери швабру. Плим уже собирал большие куски штукатурки.

– Ладно, – сказал Большой Боб, огромной рукой стряхивая со стола пыль и мусор и водружая туда еще одну папку. Эта была черной. На обложке большими и ни хера не выцветшими буквами было написано КАЙФ. – Помнишь ту кошку, о которой мы говорили?

– Нет, – сказал я.

Ему это не понравилось. Рот сморщился как куриная гузка. Но я ведь не хотел его оскорблять, типа. Я просто не мог вспомнить, о какой кошке мы говорили.

– Специально для тебя повторяю по буквам. Ты выжил. Тебя спасли. Воскресили из мертвых.

Я посмотрел на дыру в потолке, кивнул головой и сказал:

– Знаю.

– Ничего ты не знаешь, – сказал он, потирая лицо. – Ты и половины всего не знаешь. Кажется, у тебя есть там друзья…

– Нет знаю, – повторил я кашлянув, потому что Джона поднял шваброй вокруг меня пыль. – Я знаю, что меня вернули из мертвых. Я был в покойничьей стране, так, а вы, ребята типа дотянулись дотуда и вытащили меня через эту дырку, спасли меня от монстров и…

– Заткнись и хотя бы раз послушай, – сказал он, грохнув по столу своими оромными кулачищами.

– Еще ниче не кончилось, знаешь ли. Я похлопал его по плечу и сказал:

– Сигарету.

Он дернулся, тачку занесло.

– Эй, смотри, куда рулишь, – сказал ему Плим.

– Я сказал “сигарету”, – сказал я, еще раз хлопнув его по плечу.

Джона повернул голову.

– Отъебись от меня.

– Эй, – повторил Плим. – Слышь, прекрати в меня плеваться.

– Я в тебя не плевался, – Джона свернул на Уолл-роуд и вдавил педаль в пол.

Плим вытер с лица слюну.

– Плевался, блин.

– Да ни хуя, – Джона посмотрел на меня в зеркало заднего вида. – Он меня толкнул.

– Ни хуя подобного, – сказал я.

– Толкнул, бля.

– Дай, блядь, сигарету, – я положил руку ему на плечо. Все немного помолчали, потом Плим сказал:

– Дай ему, блин, сигарету, блин.

– Сам дай, – сказал он, стряхивая мою руку.

– Ты ж, блин, знаешь, что я не курю, – сказал Плим. – Дай, блин…

– Ладно. Блядь, – он повернулся и протянул мне сигарету. Я посмотрел на нее в свете уличных фонарей. На улице было тихо. На моих часах – половина первого. Сигарета оказалась беником. Сейчас каждый уебок курит беники.

– Ебаные беники, – сказал я.

– Чем-то недоволен? Можешь вернуть обратно. Ну?

– Я не жалуюсь, просто говорю. Дай прикурить, бля.

– Че ты сказал? – он швырнул зажигалку назад, промахнувшись мимо меня. Зажигалка ударилась в заднее стекло.

Я нашел ее сзади, на старом шерстяном свитере.

– Я просто сказал “Ебаные беники”. Это че, преступление говорить “Ты наглый, ебаный…”

– Да заткнитесь вы оба, блин, – Плим явно начал выходить из себя, он сжимал кулаки и тер свои толстые ляжки. Он терпеть не мог, когда кто-нибудь срался. – Блэйк, – он вытянул шею, чтобы посмотреть на меня, отгоняя дым от своей толстой башки. – Ты ведь помнишь, что делать, так? Мы высаживаем тебя на углу, ты обходишь здание сзади. Уверен, что не хочешь, чтобы мы пошли с тобой?

– Я ж вам говорил уже – я работаю один.

– Я работаю один, – Джона явно глумился надо мной.

– Ну да, бля, я работаю один. И мне не нужны дружки-пидоры, как тебе.

Джона резко затормозил, Плима выкинуло из сиденья и шваркнуло головой о стекло.

– Придурок чертов, – сказал Плим. Он все еще бесился, но уже не так сильно. Видимо, удар башкой пошел ему на пользу. Он перестал тереть рожу и повернулся ко мне. – Ладно, что ты делаешь, попав внутрь?

Я пожал плечами:

– Иду ссать.

– Завязывай, Блэйк.

– Ладно, ладно. – Я ниче не мог с собой поделать. Плим и Джона были парочкой засранцев, еще в школе. И мы с ребятами вечно над ними глумились. Это ж как надо было опуститься, чтобы работать вместе с ними?

Да еще выполнять легавую работу, блядь.

– Вхожу внутрь и прячусь, – сказал я. – Свет не включаю, чтобы застать их, типа, врасплох. Когда он заходит, я его мочу. Потом мочу Нобби и Дубину.

– Тебе не обязательно мочить Нобби и Дубину.

– Ну да. Но Большой Боб сказал, что по хрен, так ведь? Он сказал, что город без этих двоих станет чище.

– Но сначала ты все равно убираешь Нополи, понятно? – Джона смотрел на меня в зеркало заднего вида. – Сначала обязательно убери Нополи.

– Почему? Какая разница, кого я замочу первым, если я его все равно замочу.

Плим не знал, че сказать.

– Да, констебль Джонс. Почему?

– Потому что… Потому что, бля… Знаешь, неважно, что будет после того, как ты сделаешь этот выстрел, главное, что свою работу ты уже выполнил. Понятно? А если ты выстрелишь в кого-нибудь другого, они смогут уделать тебя.

Теперь я смотрел на него в зеркало.

– Это моя работа. И я все сделаю по-своему. Лады? Я ж тут единственный профессионал. – И это была чистая правда. Сколько народу замочили они сами, а?

– Просто убей Нополи. Говорю тебе…

– Ладно, констебль Джонс, – говорит Плим типа успокаивающим таким голосом. А потом мне, более грубо: – А потом что?

– Не знаю, – отвечаю я. – Съебываюсь домой, наверное.

– Неправильно. Ты спускаешься по Стрэйк-Хилл и встречаешься с нами на стоянке, где отдаешь нам оружие в вещмешке. Лады?

– Ну да, лады. Джона говорит:

– И держись подальше от бара.

– Че ты сказал? Я че, по-твоему, не могу нормально дело сделать?

– Я говорю, не нажрись, пока будешь ждать.

– А кто сказал, что я нажрусь?

– Держись от ебаного бара подальше, вот и все.

– Ага, отъебись. – Я терпеть не могу Джону. Ваще, идиотов типа него, которые сами ни хуя не могут, надо жалеть, но я, бля, его ненавидел. И думаю, я ему тоже не сильно нравился.

– Ладно, – сказал Плим, потирая пухлые ладони. – Приехали, Блэйк? Удачи. – Он протянул мне свою жирную лапу.

Я ее проигнорировал и сказал:

– А где ебаное оружие, а?

Он нахмурился и начал шарить по полу. Немного покряхтев и постонав, достал вещмешок.

– Будь осторожней, – сказал он. – Это мощная пушка.

– Откуда ты знаешь? – глумливо спросил Джона. – Ты ж из него не стрелял.

– Я знаю, потому что Большой… э… Шеф Кэдуолладэр мне сказал.

– Он тоже из него не стрелял.

– А ты откуда знаешь?

Пока они срались, я взял вещмешок и заглянул внутрь. Все было в поряде. Отличный вещмешок и все такое. Пожалуй, оставлю его себе, когда все закончится.

– Помни одно, – сказал Джона. – Сначала Нополи. И не промахнись.

– Помни одно, – сказал я. – Отъебись. И дай мне свои сигареты. – Я протянул руку.

Он покачал головой, но я знал, что я его сделал. Они дадут мне все, что я захочу, только чтобы я выполнил то, что им от меня надо. А это значит, и сигареты тоже. Он вытащил их и бросил мне.

– Вот и умница, – сказал я, вылезая из машины и оставив его искать зажигалку. Она лежала у меня в кармане.

Я знал, как пробраться в “Хопперз”. Конечно, блядь, знал. Я провел там времени больше, чем кто бы то ни было. Я выучил там каждый уголок и закоулок. Пришлось выучить. Вы не поверите, если я расскажу, каким дерьмом мне приходилось там заниматься. Так что не буду запариваться и рассказывать вам об этом. Продолжу с того эпизода – я стою в переулке и собираюсь залезть в окно к Нику Как-его-там.

Только в этот раз окно не открылось. Он ебаный шпингалет поменял или еще че, потому что я простоял там три сигареты и не смог открыть.

Я покачал головой и прислонился к стене, думая, че бы предпринять, и ощущая себя подручным, на самом деле я всю жизнь себя так ощущал, ну, где-то в глубине души.

Только если приглядеться повнимательнее, я теперь был не просто подручным. У меня была пушка. А у подручных пушек не бывает. У них есть “Форд Капри” и кожаные перчатки, а больше ни хуя подручному не надо. А мне было нужно еще кое-что, и это кое-что лежало в моем вещмешке. Так что я был не совсем подручным. Я был Клинтом Иствудом.

И знаете, только я это осознал, тут же понял, что все делаю правильно. Я знал, что меня в эту передрягу втянули копы, но, скорее, они меня к ней привели. Клинт указал им путь, чтобы они смогли указать его мне. Я знал, что так оно и было.

Нутром чуял.

Я чуял, что это все. Настоящая разборка, как всегда бывает у Клинта с бандитами. И никогда не увидишь, чтобы он или бандиты уходили с порезами и синяками. Из такой передряги выходишь еще более крутым чуваком. Или корчишься на песке, пока из тебя вытекает кровь.

Да ладно вам.

Я не боялся.

Я вытащил пушку. Это был большой крутой пистолет. Я сунул его в карман кожанки, которую легавые любезно согласились вернуть. Пистолет клацал и звякал, из-за разводного ключа. Это звук мне нравился. Я чувствовал себя профи. Разводной ключ нужен, чтобы защитить себя, но если выполняешь спецзадание, нужно нечто большее. Я стоял, клацал, звякал и думал о том, как пробраться внутрь, когда услышал какой-то звук.

Я присел и начал красться вдоль стены, колени хрустят, голова болит, живот ноет от того, что я хуй знает сколько не ел. Я полез за пистолетом, но он клацал, звякал и не отцеплялся от разводного ключа. Достать его я смог, только порвав ебаную куртку по шву. Надо будет потом раздобыть себе наплечную кобуру или че-та типа того, правда, я не мог вспомнить ни одного магазина в Манджеле, где бы такую кобуру продавали. Может, Сэл мне сошьет? А еще она могла бы пошить мне красивое пончо. И шляпу.

Снова раздался шум – на стоянке, в кустах между стоянкой и Уолл-роуд. Хрустят ветки. Шуршат сухие листья.

Я пополз дальше, пригибаясь и прижимаясь к стене. Я ощущал холодную сталь в своей руке, поэтому был в себе уверен. Я забил на безопасность. Но я не тупой, не подумайте. Маленькое деревце неподалеку раскачивалось, хотя не должно было, ветра-то не было. Я перебежал на другую сторону двора и присел у стены, потом встал на цыпочки, глядя на дерево, выставил вперед пушку и втянул в себя живот. За спиной взревел мотор.

Я крутанулся на месте и чуть не наебнулся. Длинные лучи света упирались в начало переулка. Фары. Сюда сворачивает тачка.

Я перебежал переулок и схоронился за мусорными баками в углу. Там, конечно, воняло, но я и не такое нюхал. Когда я приземлился на жопу, мохнатые твари рванули в разные стороны. Терпеть ненавижу крыс, бля, но мысль о тюрьме Манджела я все равно ненавижу больше. Въезжает тачка, паркуется ровно по центру, водила глушит движок. “Капри” 1,3. Мотор от газонокосилки замолкает. Дверь открывается. Выходит телка.

Шмоток на ней нет.

Нога в гипсе.

Ни хуя же, говорю я себе. Тощая слишком.

Можно было сразу понять, что это Мона, достаточно посмотреть на лицо. На ней будто маска, пустая и сонная, а за маской что-то прячется. Она стоит у тачки, загораживая переднюю дверь. Из двери высовывается нога, дает Моне пинка под зад, она падает на асфальт. Она смотрит в сторону, лицо у нее перекошенное и несчастное, коленки ободраны, нога сломана, и так далее. Но потом лицо снова становится пустым и сонным, а за ним прячется что-то еще.

На гравий спускаются ботинки. Встает чувак – это Дубина.

Потом из той же двери появляется Ник Как-его-там.

Нобби вылезает с водительского места.

Ник встает рядом с лежащей Моной, смотрит на нее и трясет головой. На нем кожаное пальто, аж до пола. Ему оно не идет. Но Нику Как-его-там ваще никакая одежда не идет.

– Подними ее, – говорит он и идет дальше, он явно недоволен. – Затащи ее внутрь. – Он идет к задней двери и заходит.

Нобби бежит за ним, придерживая дверь, чтобы она не закрылась. Он держит дверь для Дубины, который поднял Мону и развернул ее лицом к себе, как будто он ее ебет. Только он не может ее ебать, потому что член у него в штанах. Одну грязную руку он кладет ей на спину. Второй хватает за задницу. Входит внутрь.

Дверь, закрываясь за ним, начинает скрипеть, предупреждая меня, что это мой последний шанс, все, иначе мне светит тюрьма Манджела. Я вскакиваю и выбегаю из-за баков, ни один не задев. Дверь в “Хопперз” визгливо скрипит, все еще предупреждает. Двадцать ярдов я пробегаю без проблем, поэтому до двери добираюсь только так, там всего ярдов десять. Тихо и аккуратно просовываю ногу в дверь.

Потом какое-то время стою – не шевелюсь и почти не дышу. Пусть они зайдут в зал, разместятся, нальют себе выпить, закурят, ну и так далее. Я ж профи. Я Клинт, и я заметил бандитов.

Смотрите и учитесь.

“…девяноста восемь, девяносто девять, сто”, – бормочу я себе под нос. Очень тихо открываю дверь. Вообще, эта дверь – тварь скрипучая, но у меня она не скрипит. Я заглядываю внутрь. Свет, идущий из зала, освещает пол и несколько стульев. Я слышу, как кто-то стонет и как кого-то трахают. Стон-трах-стон-трах, типа того. Я вхожу, подняв пистолет.

Жду, пока дверь тихо и медленно закроется, потом у меня появляется одна мысль, и я лезу в карман кожанки.

Достаю разводной ключ.

Но в этот раз не для того, чтобы вышибать людям мозги. Я сажусь на колени и засовываю разводной ключ в дверной проем, чтобы дверь не захлопнулась. Насколько я понял, замок сломан, а мне, возможно, придется выбираться отсюда на всех парах.

Видите? Во мне был Клинт. Клянусь, был.

Оказывается, это Нобби ебет кого-то, пыхтит и стучит. Я это знаю, потому что это не может быть Ник. Не спрашивайте, почему, я знаю, что не Ник Как-его-там пялит Мону, знаю, и все тут. Он не такой, типа того. И знаю, что это не Дубина, потому что он передо мной, идет по залу и медленно поворачивает голову в мою сторону.

– Эй, – говорит он, заметив меня и замерев на месте. – Эй ты, ебан…

Но тут он затыкается. Потому что я в него стреляю. Я убиваю его, пустив ему пулю в голову. И не понимаю, что делаю, пока не убиваю его. Курок нажат, пуля вылетела, его голова разлетелась. То есть, ее больше нет, ну, у него на плечах, в смысле. И вот он стоит без башки, руки тянутся к дубинке, и кровища хлещет, как помои, которые выливают на задний двор. Руки и ноги у него дрожат, но он все равно достает дубинку и проходит по деревянному полу пару ярдов. И только потом падает.

– Ебаный в рот, – говорю я, глядя на волыну. Плим сказал, что это мощная штука, но все равно, ни хуя себе.

Больше трахов-стонов не слышно. Слышно только, как чьи-то ноги скользят и кто-то скулит. Скулит Мона, но звук тихий, как будто ей рот заткнули полотенцем или еще чем. Она пытается кричать, но у нее ни хуя не получается. А ноги скользят у Нобби, потому что он пытается спрятаться, пока я до него не добрался. Но никуда он не денется. У меня есть пушка, очень мощная пушка. Я захожу в “Хопперз”, большой и крутой, вооруженный крутым пистолетом.

Я смеюсь.

Слишком поздно, приятель, думаю я, видя, как его щиколотка в носке исчезает за стойкой. Телка остается лежать, уткнувшись лицом в бывшую сцену, ноги свисают вниз, а жопа болтается в воздухе, руки привязаны к столу джинсами.

– Все путем, дорогуша, – говорю я, подмигивая ей. Но она меня не замечает, у нее кляп во рту, ее только что ебали, и хер знает, что с ней еще сделали.

Я подхожу к краю стойки и заглядываю за нее.

И вижу его, он лежит скрючившись, на нем ни штанов, ни трусов, руками закрывает голову, типа, ему это как-то поможет. Не поможет. Этому рыжему уебку уже ничего не поможет.

– Это за то, что ты заставил меня сесть в 1, 3, – говорю я ему. – И за то, что ударил мою Рэйч.

И стреляю ему в голову.

Только вот пуляв этот раз не вылетает из ствола.

– Погодь-ка секунду, – говорю я, снова нажимая на курок. Пистолет щелкает, но не бабахает. – Мудила, – говорю я, вспоминая злобные глаза Джоны в зеркале заднего вида. Сначала убери этого Как-его-там.

Нобби убирает руки от головы. Он смотрит на меня и все понимает. Я продолжаю щелкать, а он встает на ноги, и на еблище у него появляется ухмылка, становятся видны его щербатые зубы, поэтому ухмылка напоминает большой покоцанный банан. На нем футболка и белые носки с синими полосками, а больше ни хуя. Но его это не парит. И ухмылка превращается во что-то еще менее приятное. Чесе говоря, и до того было не сильно приятно, но теперь выражение лица стало каким-то совсем паскудным. Он смотрит на меня, берет бутылку и разбивает ее об стойку. Судя по запаху, перно.

Когда моя Сэл еще бухала, она любила перно.

Я уже говорил, что выражение на лице у него было паскудное. Но дело не только в этом. Он не знает, что делать. Глаза у него блестят и кадык ходит вверх-вниз, как будто он пытается не заплакать.

– Ты, блядь, убил Дубину, – тихо говорит он, поднимая разбитую бутылку из-под перно над головой.

– Ну да, – говорю я. Он подходит ближе. Я нажимаю на курок. Пуля не вылетает.

– Ну да, но…

Он перепрыгивает через стойку. Ни хуя бы не подумал, что ему это удастся, но ему удается, он даже бутылку не роняет. Я разворачиваюсь и начинаю съебываться. Его я не боюсь, но розочка меня ни хуя не радует. Я видел достаточно битого стекла, чтобы знать, че с ним и как, и мне это ни хуя не надо. Так что я бегу к главному входу, по дороге хватаю стул и кидаю в него.

Я промахиваюсь, но это ничего, стульев еще много. Краем глаза я вижу, как появляется Ник, видимо, проверить, че за херня творится. Он что-то говорит, но ни я, ни Нобби его не слушаем. Мы с Нобом играем в свою игру, никто больше в ней не участвует. Нобби стоит в шести ярдах от меня, расставив ноги, держит перед собой розочку и покачивается из стороны в сторону. Я кидаю еще один стул, но Нобби без проблем уворачивается. У меня в руке по-прежнему волына, так что я кидаю ее. Она летит быстрее, но Нобби все равно уворачивается. Я лезу в карман за разводным ключом. Но его там нет. Он держит заднюю дверь.

Нобби подходит ближе, вид у него паскудный и слегонца грустный. Но паскуднее всего выглядит розочка у него в руке. Я беру еще один стул и выставляю перед собой, как будто он лев, а я не хочу, чтобы меня сожрали. Но эти стулья до хуя тяжелые, и у меня начинают болеть руки.

Я кидаю стул и забираюсь на сцену.

Он подскакивает ко мне и тычет бутылкой в мою многострадальную ногу.

– Ааа, – говорю я. Потому что зацепил он меня весьма нехуево. Честно говоря, как-то вся ситуация ни хуя не радостно выглядит. Я нахожу на сцене еще несколько стульев и продолжаю кидаться ими в него. Потому что надо же что-то делать. Может, они его и не ударят, но хотя бы остановят ненадолго. Мона по-прежнему лежит между нами, но мне не до нее.

Осталось только два стула, и я притормаживаю, у меня руки дрожат. Я бросаюсь, чтобы схватить стул, но тут что-то со всей дури меня ебошит. Ебаный стул. Нобби тоже кинул в меня стулом и попал, повезло мудаку. Это нечестно, думаю я, падая на пол. Он тоже забрался на сцену, я валяюсь на полу, совершенно измочаленный, а надо мной стоит стол, как большой щит. Но потом мой щит исчезает, Нобби ногой отшвыривает его в сторону. Он нависает надо мной, сжимая в руке разбитую бутылку из-под перно и хмурится.

Я сижу на полу, раскрыв рот и протягиваю вперед руки, ладонями вверх.

Он бросается на меня и хватает меня за руки. Я думаю про Финни, запертого в подсобке.

– Сосиски, – говорю я.

Нобби хмурится еще больше и спрашивает: – Че?

– Бабах, – говорит кто-то еще.

Но никто этого не говорит, это настоящий бабах, как будто из пистолета выстрелили. Нобби харкает кровью и роняет розочку. Потом он подыхает.

Я сбрасываю его с себя и смотрю на него. Между лопатками у него дыра, огромная, как если бы лошадь полчаса на снег ссала.

– Блядство, – говорит Ник Как-его-там, который держит в руках пистолет. Длинный пистолет с длинным дулом, ковбойский, я его видел в прошлый раз.

– Блядство блядское.