Текст книги "Просто не забывай дышать (ЛП)"

Автор книги: Чарльз Шиэн-Майлс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

Куда она делась
(Дилан)

– Так что да, – говорит Джоэль. – Я думал, он собирается убить меня, если честно. Его глаза были чертовски холодными. Но все это было недоразумение, и я рад, что они уладили это. Не только потому, что они так счастливы… но и из-за моей собственной безопасности.

Джоэль усмехается, но я не думаю, что ему ужасно смешно. Я чувствую взгляд Шермана на себе, недолго, пока он сопоставляет историю Джоэля с тем, что он знал. Что я был потерянным в Афганистане, потому что увидел Джоэля по Skype в комнате Алекс. Моя острая реакция стоила Робертсу его жизни.

Шерман теперь знал это, и я не хотел смотреть на него, потому что если посмотрю, то сломаюсь.

Я бы рассказал ему большую часть истории. Мы переписывались по почте несколько раз, пока я был в больнице, а он все еще был в Афганистане. Он несколько раз говорил, что никто из парней не обвинял меня в том, что случилось. Но я знал, что это чушь. Я был виноват. Конечно, они обвиняют меня, и я обвинял себя.

Кэрри сидит рядом с Шерманом, близко. Она наклоняется и говорит мне.

– Знаешь, я не должна говорить это. Но будь осторожен с моей сестрой. Она… слишком сильно влюблена в тебя.

– Я ни за что не обижу ее, – говорю я. Кстати, где она? Она ушла за водой пять или десять минут назад, и не вернулась. – Куда она делась?

– Она была на кухне несколько минут назад, – говорит Шерман.

Келли зажмуривается, затем ее глаза широко открываются.

– Мне показалось, Рэнди Брюер направлялся туда.

– Кто? – спрашиваю я.

– Это парень, который… – она остановила себя, прежде чем закончить, полагаю, не уверенная, знаю ли я или Кэрри. Но я знал. Рэнди Брюер был сукиным сыном, который пытался изнасиловать ее прошлой весной.

Тогда-то я и слышу крик, ясный через квартиру, едва слышный сквозь музыку. Это ее голос, и она кричит:

– Отпусти меня! Помогите! Дилан!

Я был на ногах, прежде чем крик прекратился.

Он защищал меня
(Алекс)

– Ого, – говорит Рэнди, хватая меня за руки. – Будь осторожна.

Я теряю равновесие, и когда он хватает меня за руки, я все еще не крепко стою на ногах. Он сильно толкает меня к стене, затем прижимается ко мне.

– Боже, я так тебя хочу, – говорит он, прижимаясь губами к моему лицу. Я пытаюсь оттолкнуть его, но он намного сильнее, чем я. Пока извиваюсь, я кричу так громко как могу. – Отпусти меня! Помогите! Дилан!

– Заткнись, – говорит он. Он прижимает свою правую руку к моему рту, а левой лезет мне под юбку, его отвратительная рука пролезает у меня между ног. Я борюсь так сильно, как могу, изо всех сил, также борясь с необходимостью рвать, кричать и в то же время плакать.

Вдруг вокруг его шеи обернулись мускулистые руки. Его сняли с меня, и я услышала гортанный крик.

– Руки прочь от нее!

Я упала на пол. Дилан оттащил Рэнди прочь от меня, на его лице ярость.

Рэнди боролся с ним, уходя от него, а потом Дилан схватил его за плечи и ударил об стену.

– Я убью тебя! – закричал Дилан. Затем он отвел правую руку, находящуюся в гипсе, и ударил Рэнди в лицо. Я услышала хруст костей, лицо Рэнди пострадало, кровь брызнула из его носа. Это был какой то кошмар.

Рэнди упал спиной на пол, Дилан бросился вперед, придавливая его. Это не было похоже ни на то, что я когда-либо видела. Дикарь, его лицо исказилось от ярости, мышцы его плеч и рук были напряжены. Он ударил раз, затем два, крича на Рэнди все время. Затем он схватил Рэнди за плечи, поднял верхнюю часть его тела и ударил об пол, дважды, сильно. Голова Рэнди отскочила от пола с громким треском.

Музыка прекратилась, и раздались крики, когда гости увидели, что происходит. Дилан поднял кулак, чтобы снова ударить Рэнди, когда сзади него вдруг появился Шерман, хватая Дилана под локти.

– Хватит, – кричит Шерман Дилану на ухо. – Достаточно!

Дилан боролся с собственным гневом, пытаясь высвободиться. Вернуться к Рэнди и своей убийственной ярости.

Шерман кричит:

– Достаточно! Иди, проверь Алекс!

Услышав мое имя, Дилан прекращает сопротивляться. Внезапно он поворачивается ко мне. Я могу разглядеть брызги крови Рэнди на его лице.

Я начинаю плакать, когда кто-то кричит:

– Позвоните в 911!

В следующее мгновение Дилан обнял меня, и я зарыдала. Из-за попытки изнасилования, из-за своего страха, из-за попытки Рэнди напасть на меня во второй раз. Но я также плакала из-за Дилана, человека, которого любила, которого обуревала ярость. Я рыдала из-за того, что с ним может случиться, потому что Рэнди был без сознания и выглядел так, словно Дилан ударил его достаточно сильно, чтобы убить.

Я плакала, потому что была в ужасе от того, что собиралась его потерять.

Следующие двадцать минут были как в тумане, прибыла полиция и парамедики. Парамедики работали с Рэнди, и вскоре его вынесли на носилках. На шее был фиксирующий корсет, на голове бинты. Затем приступила к работе полиция, опрашивая людей.

Вскоре они подошли к нам. Они должны были отделить нас друг от друга, потому что я не отпускала его. Его руки были опущены, а я продолжала обнимать его за талию. Когда они отделили нас друг от друга, то надели на Дилана наручники. Я опустилась на пол, когда они забрали его.

Когда они уводили его, с обеих сторон по офицеру, удерживая руки на его плечах, он повернулся и посмотрел на меня, его глаза были широко раскрыты. Я не могла сказать, что он пытался сказать.

Женщина-полицейский подошла ко мне, и сказала:

– Ты Алекс? Я офицер Перес. Ты можешь звать меня Кристина.

Я киваю, не в силах сдержать слез, бесконтрольно плача.

– Мне нужно сейчас от вас заявление, пока все не улеглось, хорошо?

Я пытаюсь держать себя под контролем, но от этого только хуже.

– Он будет в порядке?

– Что ж, рано об этом говорить. Его отвезут в больницу, возможно черепно-мозговая травма.

– Я не его имею в виду! Он насильник! Я говорю о Дилане.

Ее глаза расширяются, затем она говорит:

– Подожди. Давай вернемся и, пожалуйста, расскажи мне всю историю.

Я так и сделала. Начиная с первого свидания, которое было с Рэнди прошлой весной, затем, когда он пытался изнасиловать меня, но вмешались его соседи. О том, как мне было стыдно сообщить об этом. И как он загнал меня в угол на кухне, вывел в темный коридор, засунул руку под мою юбку, пока прижимал меня к стене.

– Он пытался изнасиловать меня, – шепчу я. – Дилан остановил его. Он защищал меня.

Все время, что я рассказывала эту историю, Кэрри и Шерман стояли в другом конце кухни. Глаза Кэрри были огромными, в них была грусть. Когда допрос был окончен, не говоря ни слова, она подошла и обняла меня. Я снова разрыдалась, на этот раз полностью сломленная. Я плакала так, словно никогда не буду в состоянии остановиться. Я оплакивала парня, которого любила, который вырос не просто мужчиной, а мужчиной, обуреваемым яростью.

Человека, который мог быть способен на убийство.

Человека, которого только что увезли, его руки были за спиной в наручниках.

Глава 10

Именно там мое место
(Дилан)

«О, черт», – подумал я, когда полиция повела меня из квартиры. Я оглянулся через плечо, чтобы увидеть ее, все еще стоящую у стены с полицейским рядом. Она плакала и встретилась глазами со мной, в них тоска смешивалась со страхом. Я сделал бы все, чтобы стереть этот страх. Но в них не было отвращения. Она видела, на что я был способен. Я видел, на что был способен.

Над Рэнди или как, черт возьми, его звали, уже работали парамедики, когда меня арестовали. Но я не мог очистить голову от его образа, прижимающего Алекс к стене, одна рука на ее рту, другая под ее юбкой, пока она боролась изо всех сил.

Мне было все равно, если я попаду в тюрьму. Я надеялся, что этот сукин сын был мертв.

Когда они подталкивали меня в патрульную машину, на меня нахлынула волна тошноты и усталости. На самом деле ли прошло три часа спустя того момента, когда она прошептала мне на ухо слова: «Я потеряю сегодня свою девственность»? Боже, мне хотелось плакать. Мне хотелось кричать. Я хотел пробить себе выход из машины, побежать к ней и обнять, защищать, любить ее, всегда заботиться о ней.

Но я сломлен.

И вместо того, чтобы делать любую из этих вещей, из этих захватывающих, драматичных вещей, которые мне хотелось делать, я сижу на заднем сиденье машины, казалось бы, целую вечность, в то время, как полиция продолжает делать все то, что она должна делать. Проходили зеваки, глядя на заднее сиденье, где я был выставлен как «парень, в которого бы вы не хотели, чтобы влюбилась ваша дочь».

Черт. Черт. Черт.

Я был там, возможно, тридцать минут до того, как полицейская машина отъехала. Внутри были два полицейских – мужчина и женщина, и ни одни из них не сказал мне ни слова, пока мы не застряли в пробке. Наконец, мужчина, сидящий за рулем, говорит:

– Если тебя интересует, диспетчер сказал, что парень, которого ты избил, будет жить.

Мои руки все еще за спиной и чертовски болят, особенно та, что забинтована. Я подозреваю, что нанес еще больше вреда своей руке. Это того стоило.

Я пожимаю плечами в ответ на комментарий офицера.

– Почему ты сделал это?

Я посмотрел на него. Думаю, здравый смысл говорит, что я должен сидеть тихо, пока не увижу своего адвоката.

Но на самом деле, какая разница?

Я не собирался никому лгать. Да, я зашел слишком далеко. Но дело в том, что я защищал ее. Если мне придется сесть из-за этого в тюрьму, пусть будет так.

Наконец, я отвечаю:

– Он насиловал мою девушку. Я вмешался.

Женщина-полицейский морщится.

– Это фигня, – говорит мужчина. – Я думаю, она пошла налево, и ты разозлился.

Мне приходится проигнорировать всплеск ярости, которую я почувствовал. Не отвечай. Не делай этого. Наконец, я говорю:

– Не думаю, что хочу говорить с тобой.

Офицер хохочет и хлопает по рулю.

– Ты слышала это, Перез? Он не хочет со мной больше говорить. Чертов сопляк из колледжа. Скажу тебе следующее, ему следовало бы служить в чертовом Морском флоте и учиться дисциплине, а не тусить на модных вечеринках в Верхнем Вест Сайде. Слышишь? – кричал он на меня. – Я ненавижу богатых детей. Всех вас. Думаешь, можешь делать что угодно, уйти безнаказанно. Бьюсь об заклад, адвокат твоего отца будет колотить в дверь полицейского участка еще до того, как мы туда доберемся.

Перез, женщина-офицер, наклоняется и что-то быстро ему шепчет. Не важно, я качаю головой, поворачиваюсь и смотрю в окно. Он может думать что хочет, для меня это не имеет никакого значения.

Оскорбления какое-то время продолжаются, но я отключаюсь от них, сосредоточившись вместо этого на растущей боли в моей правой руке.

Проблема была проста.

Я не был хорош для Алекс. Я не был полезен для себя.

Будем надеяться, что после сегодняшнего вечера она признала это. Но что если нет? Что делать, если она ошибочно полагает, что может как-то исцелить меня? Исцеления не было. То, что произошло в Афганистане, было частью того, кем я теперь стал, и если бы я честно думал об этом, что-то наподобие сегодняшнего должно было снова случиться.

Я бы убил себя, если бы приложил к ней руку. Но я видел, что случалось с долго встречающимися парами. Уверен, мои родители когда-то давно жили счастливо и в любви. Но слишком много алкоголя, слишком большой стресс, ярость и ненависть, наконец, превратили их в идеальный шарж негуманной пары. Так было, пока мама не поняла все… и не вышвырнула его… прежде чем она, наконец, не получила свою жизнь.

Ни за что на свете я не протащу Алекс через это. И это случится. Это случится точно так же, как солнце встает по утрам.

Я сморгнул слезы. Потому что я собирался понять, как легко ее отпустить, попрощаться и исчезнуть в своем собственном мире, на этот раз навсегда. Как я должен был поступить еще в феврале, когда бомба, предназначенная мне, убила моего лучшего друга.

В тюрьме они проводят регистрацию, как всегда. Отпечатки пальцев. Обыск. Это унизительно.

Был момент, когда мой сопровождающий, полицейский из машины, наконец, пробормотал что-то, заметив беспорядок с моей ногой.

– Какого черта с тобой случилось?

– Подорвали в Афганистане, – отвечаю я.

Он хмыкает. Думаю, это все извинения, которые я получу.

Мой бумажник и все остальное забрали и завели в камеру. Возможно, именно тут мое место.

Камеры были переполнены, и несколько, около десяти парней, размещались в маленьком пространстве. Я взял станцию возле двери и присел. Никто не смотрел на меня и ничего не говорил, и это было хорошо для меня. Камера сама по себе была небольшой, может быть, десяти футов в длину, с длинными скамьями по бокам, которые, возможно, когда-то служили своего рода кроватями. Но теперь на каждой сидело четверо или пятеро парней, большинство из них сидело, ссутулившись, пытаясь хоть немного поспать. Ближайшим ко мне был один, выделяющийся среди остальных: мужчина в костюме и пальто, хотя его галстук и шнурки отсутствовали. Он больше походил на банкира, чем на матерого преступника. Он выглядел напуганным и ютился на другом конце скамьи, как будто его жизнь зависела от этого. Было темно, свет поступал только сквозь узкую решетку в двери, а пол был влажным. На противоположном от двери конце камеры был туалет без сидушки.

Эта дыра была бы неуместна в Афганистане. На самом деле, некоторые помещения мы предоставили заключенным, там они выглядели гораздо более человечнее, чем здесь.

Где Алекс? Я задавался вопросом: забрали ли ее в больницу на осмотр, или ее допрашивала полиция? Я не хотел, чтобы она проходила через дополнительные испытания больше, чем ей пришлось пройти сегодня вечером.

За исключением того, что я думал, буду последним, кто нанесет удар.

На мгновение я впал в раздумья. Мы любим друга. Вне всяких сомнений. Сможет ли любовь пройти через это? Сможем ли мы преодолеть все проблемы, которые у нас были? Сможет ли любовь исцелить мое израненное сердце, разум и душу?

Да, правильно. Вряд ли.

Надеюсь, я не задержусь тут надолго. Как бы безумно это не звучало, у меня было в банке около тридцати тысяч долларов. Год опасных беспошлинных выплат, плюс пехотный бонус. Все мои зарплаты за год, оставленные в банке, практически нетронутые. Мне ничего не нужно было в Афганистане, ничего не нужно было в больнице. Когда я вернулся домой, мама настояла, чтобы я оставил деньги, не тратил их ни на что, хотя у меня было желание купить машину. Так или иначе, я не могу использовать ее здесь. Так что, деньги лежали и накапливались, теперь, в конечном итоге, я собирался использовать их, чтобы выбраться из тюрьмы. Если они позволят мне внести залог. Если будет способ добраться до денег.

Печальное то, что если бы мне дали сделать телефонный звонок, который по слухам был моим правом, мне некому было звонить. Шерману, возможно, но я не знал, как ему дозвониться. И если я позвоню ему, он, вероятно, будет с Кэрри и Алекс. А я не хотел впутывать их в это. Не больше, чем уже впутал.

Мои глаза наполняются слезами, и я отворачиваюсь от других мужчин в камере.

Слезы из-за того, что я буду скучать по ней. Слезы из-за того, что, хотя я знал, что поступаю правильно, это снова разобьет мне сердце. И я знал, что то же самое произойдет с ней.

Было бы лучше, если бы Робертс жил. Это должен был быть я.

Я закрываю глаза и представляю ее длинные, пышные каштановые волосы, ее насыщенные зеленые глаза, изгиб ее губ, щек и шеи, ее вкусные духи и громкий, настоящий смех. И я подумал, что если бы мне пришлось жить без нее, не думаю, что вообще хотел бы жить.

Теперь моя очередь
(Алекс)

– Мы поедем с ней, – говорит Кэрри полиции. – Она не поедет с вами одна в больницу. Я ее сестра, а Келли – ее лучшая подруга.

Полицейский выглядел нервным, но все же согласился. Кэрри повернулась к Шерману.

– Рей… ты берешь Джоэля, и вы зайдете в полицейский участок, и узнаете что-нибудь о Дилане. Позвони мне, когда узнаешь что-нибудь?

Шерман кивает, доставая свой телефон.

– Дай мне свой номер, – говорит он.

Она дает ему номер, и Шерман подходит и сжимает мою руку.

– Мы поговорим позже, ладно. Я знаю, ты в шоке, но помни, что он любит тебя. Мы все сделаем… Мы вроде семьи, ясно?

Мои глаза снова наполняются слезами. Я не знаю Шермана и дня, а он невероятно добр. Я тянусь и обнимаю его. Затем говорю:

– Позаботься о Дилане, ладно? Дай нам знать, если узнаешь что-нибудь.

– Хорошо, – говорит он, хлопая меня по спине.

Джоэль протягивает руку и кладет ее мне на плечо, затем целует Келли в щеку. Вдвоем они поворачиваются и выходят из здания.

Через полчаса я в больнице. Кэрри держит меня за руку, пока врачи делают экспертизу. Проверка на изнасилование. Я дала понять, что его так и не произошло, но полиция была настойчива. Пока врач делал анализы, я уставилась на стену, слезы текли по моему лицу. Было ужасно некомфортно и тем более это было унизительно, я даже не представляла до какой степени.

Но это было ничто по сравнению со встречей с полицией.

Это происходило в съемном кабинете в больнице, и потому что они обе были свидетелями, Кэрри и Келли оставались со мной во время допроса. На самом деле, они обе были допрошены.

Кабинет небольшой, я стою опустошенная, с чашкой безвкусного, обжигающего кофе в руках.

– Присаживайтесь, мисс Томпсон, – говорит один из офицеров, человек немного избыточного веса, который представился как сержант Кэмпбелл.

– Мы пытаемся разобраться в этом беспорядке, и хотели бы, чтобы вы рассказали нам столько, сколько возможно, о событиях сегодняшней ночи.

Я начинаю с двух свиданий с Рэнди весной прошлого года. Все время, что я говорила, Кэмпбелл делал заметки и не перебивал. Я боролась за то, чтобы оставаться спокойной. Я все еще была в шоке, разочарована и в гневе. Особенно недовольна тем, что во второй раз Рэнди использовал против меня физическую силу, и я не сделала ничего, чтобы остановить его. Ничего, чтобы он отвалил. Дилан не должен был приходить мне на помощь таким образом. И если бы я была в состоянии справиться с этим самостоятельно, ему бы и не нужно было.

– Хорошо. У меня есть несколько вопросов, – говорит Кэмпбел. – Начиная с… вы сказали, что он однажды пытался вас изнасиловать. Почему вы не сообщили об этом еще тогда?

Я чувствую, как мое лицо горит. Я смотрю в пол, и пожимаю плечами, говоря: – Я думаю, мне было стыдно. Я была пьяна, и думала, что знаю его лучше, и… Я не знаю точно почему. Я просто хотела, чтобы все закончилось. И я думала так еще несколько недель назад.

– Что такого произошло, что вы изменили свое мнение?

– Рэнди появился в баре на 1020 и начал преследовать меня. Когда он не отпустил меня, Келли пшикнула перцовым батончик ему в глаза, и охранник вывел его.

Кэмпбелл хмурится, затем говорит:

– Уже дважды вы говорите, что были пьяны. Несовершеннолетняя.

Я киваю, глядя в сторону.

– Что насчет вечера? Вы пили?

– Нет.

– Почему нет? Ты напилась с ним прошлой весной и затем в Баре 1020, почему не прошлой ночью?

– Мой парень не пьет. Я не хотела, чтобы ему было неловко.

– Понимаю. Должно быть, это Дилан Пэриш.

Я киваю.

– Значит, Дилан не пьет. Как долго вы встречаетесь?

Это был сложный вопрос. Я ответила, как могла. – Мы встретились на программе обмена учеников три года назад и были вместе после этого. Но мы разошлись в феврале прошлого году, пока он был в Афганистане. Затем, совсем недавно мы снова стали вместе.

– Как давно.

– Несколько недель.

– У Рэнди Брюера были основания полагать, что вы двое вместе?

Я качаю головой. – Я ясно дала ему понять, что не хочу с ним ничего общего.

– Скажите, как вы оказались наедине с ним. Вы в темном коридоре с парнем, который, как вы утверждаете, пытался вас ранее изнасиловать. В короткой юбке. Как это случилось?

В короткой юбке? Что за черт?

– Я пошла за водой. Я не знала, что Рэнди был на вечеринке, но он появился на кухне, пока я была там, и вытолкнул в коридор. Я пыталась уйти от него.

– Итак, ты пошла по собственной воле и привела его в коридор.

– Нет! Почему вы говорите со мной так, будто это моя вина?

– Мисс Томпсон, я просто пытаюсь добраться до сути произошедшего. Молодой парень находится в больнице с подозрением на перелом основания черепа. Мне надо знать, играли ли вы в какие-нибудь игры. Может, пытались заставить вашего парня ревновать? В том плане, что я бы ревновал, если бы пришел и нашел девушку как вы в темном коридоре с парнем, чья рука под вашей юбкой.

Я ничего не могу поделать и начинаю плакать, в отвращении и гневе.

– Вы не правы. Понятия не имеете, о чем говорите.

– Тогда помогите мне понять.

– Я уже сказала вам. Я пыталась обойти его. Он прижал меня к стене, и я закричала, а потом он закрыл мне рукой рот. Я боролась изо всех сил, – мой голос срывается на крик. – Хотите, покажу вам чертовы синяки?

– Не думаю, что это будет необходимо, мисс, знаю, что персонал больницы сделал снимки. Хорошо, давайте пройдем это снова. Прошлой весной вы встречались с Брюером.

– Мы встречались ровно два раза.

– Точно. Пока твой парень был в армии.

– После того как мы расстались!

– Итак, вы идете с ним, несовершеннолетняя, пьяная и начинаете заниматься сексом и хотите остановиться?

– Нет! Он толкнул меня на кровать! Если бы его соседи не вернулись, когда они вернулись, не знаю, чтобы произошло!

– Попались. Его соседи пришли, вмешались, и вы… что? Позвонили в полицию? Сообщили? Сбежали?

Я уставилась в пол.

– Да, я сбежала. И я пыталась забыть об этом.

– Итак, он приходит на престижную вечеринку в пентхаусе и пытается изнасиловать вас, и в итоге заканчивает с переломом основания черепа. У меня это все не вяжется. Если бы вы хотели сообщить об этом прошлой весной, это одно. Вы говорите, что Дилан не пьет. Знали ли вы, что он употребляет наркотики?

– Что?

– О, вы не знали. Да, он напичкан ими. Наркотики, в том числе.

Я качаю головой. – Вы знали, что кость в его правой ноге была измельчена бомбой на обочине в Афганистане девять месяцев назад? Обезболивающие по рецепту.

– Что случилось с его рукой? Почему она в повязке?

Я сглатываю и шепчу: – Мы спорили, и он… он ударил стену.

– Господи, говорит Кэмпбелл. – Он ударил стену достаточно сильно, чтобы повредить собственную руку?

Я киваю. – Это не то, чем кажется.

– Ты должна быть благодарна, что он не ударил тебя, малышка.

– Дилан никогда так не сделал бы.

– Послушайте, мисс Томпсон. Хорошо, я понял. Я сам служил в Ираке. Но позвольте сказать вам, когда кто-то подсаживается на наркотики и зол, иногда они не могут различить стены, которые бьют, и девушек, которых бьют. Вам нужно прекратить защищать его и побеспокоиться для разнообразия о себе.

– Я не хочу больше с вами разговаривать.

– Я не спрашиваю, хотите ли вы этого, мисс Томпсон.

– Если вам больше нечего мне сказать, вы можете поговорить с моим адвокатом. Дискуссия окончена.

Я встаю и смотрю на них, а потом медленно и спокойно говорю. – То, чего я не понимаю, заключается в следующем. Почти все вопросы, которые вы мне задавали, были с целью обвинить меня, жертву, или Дилана, который защищал меня. Почему вы не задавали вопросов про Рэнди Брюера? Почему вы не заинтересованы в нем? Он насильник! – мой голос поднялся до крика, когда я закончила предложение.

Я поворачиваюсь, открываю дверь и выхожу из кабинета.

– Мы уходим, – говорю я Керри и Келли. – Шерман звонил?

Кэрри кивает. – Он сказал… никакого контакта. Дилан должен явиться на слушание по поводу предъявления обвинения в понедельник, где решиться, назначить ли залог.

Понедельник. Боже, две ночи в тюрьме. Только Бог знает, что происходит там с ним. Это так несправедливо. Я с трудом сглатываю. Нет ничего, чтобы я могла сделать, кроме как стараться изо всех сил помочь ему, когда придет время.

– Тогда давайте пойдем спать. Не возражаете, если мы соберемся вместе, все мы, чтобы понять, если и как мы можем помочь ему?

Кэрри и Келли уставились на меня, раскрыв рты.

– Я не знаю, что мы можем сделать, – говорит Келли.

– Это то, что мы должны понять. Что я знаю то, что он там один, потому что защищал меня. Теперь моя очередь защищать его, и я сделаю, что смогу, с вашей помощью или без нее.

Все выглядят потрепанными. Когда мы собираемся за большим круглым столом в задней части «Закусочной Тома» следующим утром. Глаза Кэрри покрасневшие и опухшие, и она одета в джинсы и свитер-пуловер. Она выглядит такой же расслабленной, какой я всегда ее вижу, но также опустошенной. Она сидит рядом с Реем Шерманом, меня позабавило бы это, если бы это происходило в другое время. Шерман единственный, кто выглядит нормально. Бодрствующий, заполняющий свой желудок тысячью футами еды. Эти двое прибыли вместе, и у меня забавное чувство, что они провели вместе всю ночь.

Келли и Джоэль сидят вместе, выбирая себе завтрак. Джоэль вчера закончил тем, что остался с нами, но из вежливости ко мне и, вероятно, истощения, они просто спали вместе. Джоэль храпел, словно носорог, бегущий от грузового поезда, и даже если бы у меня не было проблем со сном, я бы все равно бодрствовала.

Я лежала в постели, уставившись в потолок, слушая его храп и тихое дыхание Келли, и думая, что если бы была в мире справедливость, я бы проводила ночь в постели Дилана, безусловно, не засыпая.

– Мой зять – адвокат по уголовным делам, – говорит Джоэль. – Я не гарантирую, что он возьмется за это дело, но надо спросить. Однако он дорого берет.

Шерман высказывается:

– Дилан получил деньги или получит. Если нет, я могу раскошелиться.

Я наклоняю голову. – Ты не должен делать это.

Он наклоняется вперед и говорит: – Да, должен. Дилан ближе мне, чем мой собственный брат. Я заплатил бы все до копейки. Ясно? Не спорь со мной в этом.

Я киваю, смаргивая слезы на глазах. Кэрри кладет свою руку на руку Шермана, и что-то шепчет ему, не знаю что. Затем она говорит то, что почти заставляет меня упасть замертво. – Я тоже могу с этим помочь. В начале учебного года отец дал мне сорок тысяч.

Моя челюсть отвисла. Во-первых, от мысли, что отец просто дал ей такую сумму, и, во-вторых, из-за того, что она готова отказаться от них ради этого.

– Папа разозлится, – говорю я.

– Это будет хорошо для него, – отвечает она, ее глаза горят.

– Мне нужно улетать сегодня вечером, но я дам тебе столько денег, сколько смогу, прежде чем уеду, ладно? Если ты не используешь их – хорошо, отправишь их обратно.

– А я пойду с тобой на слушанье, – говорит Келли. Джоэль кивает. – Мы все пойдем. А ты, Рей?

Шерман кивает.

Не знаю, что я сделала, чтобы заслужить таких друзей.

Джоэль выходит на улицу, чтобы сделать звонок своему зятю, и Шерман говорит:

– Алекс, прежде чем мы все разойдемся, нам нужно поговорить. Наедине.

Кэрри и Келли обе приподнимают брови в знак любопытства.

– Хорошо, – говорю я нерешительно.

– Давайте немного пройдемся, это не займет много времени.

Я киваю и обнаруживаю, что уже стою, мои ноги онемели. О чем Шерману нужно поговорить со мной? Очевидно о Дилане. И это путает меня. Очень пугает. И я не знаю почему.

Снаружи мы проходим полквартала, и он поворачивается, прислоняясь к стене.

– Слушай, – говорит он. – Я сказал тебе прошлой ночью… Дилан… он как младший брат для меня.

Я киваю.

– Что ж… я немного волнуюсь. Честно, я сильно волнуюсь. О том, как он будет реагировать на все это – тюрьму, драку, все.

Я закусываю губу, глядя на землю.

– Я тоже, – шепчу я.

– Этот парень заработал мучения шириной в милю. Тебе нужно понять… сомневаюсь, что он рассказывал детали, по крайней мере, не в той последовательности. Но после того как вы расстались, и он расстрелял ноутбук, нашу команду отправили в патруль как часть наказания.

Я киваю.

– Знаю.

– Они патрулировали, когда подорвались на бомбе на дороге, Алекс. Когда Робертс умер.

Я качаю головой. – Он сказал, что это было через несколько дней.

Шерман грустно качает головой.

– Нет. Теперь послушай, Алекс… никто не обвинял его. Никто не говорил, что это его ошибка. Это могло случиться в любое время. Мы все время могли попасть под удар. Но Дилан винил себя. Мы с ним переписывались по почте об этом, пока он был в больнице. Я пытался заставить его понять, но… что ж… вина довольно противная штука. И он убежден, что если бы он просто сдерживал свое дерьмо, Робертс был бы жив.

– Хорошо. Так… причем тут это?

Он пристально смотрит на меня.

– Подумай об этом, Алекс. Что еще случилось после этого с тем, кого он любил?

Я чувствую, как мой желудок сводит.

– О, нет.

Он кивает.

– Да. Я поставлю миллион на то, что он думает, что это его вина, что мудак пытался изнасиловать тебя.

Я яростно качаю головой.

– Нет. Это была не его вина. Не моя вина. Все из-за Рэнди.

– Да, что ж… просто будь осторожна. Будь готова. Потому что я думаю, Дилан собирается обвинять себя, и я не знаю, что он собирается с этим делать.

– Ты же не думаешь, что он собирается порвать со мной, не так ли?

– Он может.

Слезы катятся по моему лицу. Он протягивает руку, касается моего подбородка, и говорит:

– Ты и я… это наша задача попытаться вернуть его обратно, ладно? Я не знаю, сможем ли мы, но… ну… я люблю этого парня. И я не собираюсь позволять ему идти по краю, если я могу помочь.

– Я тоже, – шепчу я.