Текст книги "Просто не забывай дышать (ЛП)"

Автор книги: Чарльз Шиэн-Майлс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

Глава 7

Стоит бороться
(Дилан)

Итак, следующее, что я знал – мы вчетвером заполнили заднее сиденье такси, отправляясь в больницу на Нижний Ист-Сайд. Я сидел слева, вместе с Алекс, обнимающей меня, моя правая рука покоилась ладонью вверх на ее колене, завернутая в шелковую накидку, которая не будет пригодна в будущем. Она опиралась на меня. Я отдавал ей все свое внимание.

Все молчали. В этот момент слова были лишними.

Келли и Джоэль в значительной степени заботились об этом для нас. Келли сидела посреди заднего сиденья и пробормотала Джоэлю:

– Ты никогда не калечил свою руку из-за меня. Что ты за парень тогда такой?

– Ты разыгрываешь меня? – спрашивает Джоэль.

– Я просто говорю. Я не думаю, что ты действительно серьезно настроен. Если бы ты был серьезно настроен, ты нашел бы способ показать это. Например, полностью искалечить свою руку или еще что-нибудь.

Алекс дрожит от смеха рядом со мной. Я поворачиваю голову, глядя на нее, положившую голову на мое плечо.

– Это не значит, что я не воспринимаю тебя всерьез, Келли. Или что я несерьезно настроен. Я просто не спятил так, как этот парень, – он смотрит на меня через машину. – Ничего личного, Дилан.

Я кривлюсь. Вот, блин, это было больно.

– Без проблем, – ворчу я.

– Слушай, Келли, – говорит он. – Мне нужно, чтобы ты услышала меня.

Келли сидит от Джоэля так далеко, как только может. Она прижалась бедром к бедру Алекс. Спина прямая, смотрит прямо перед собой, руки сложены на груди.

– Я думаю, что просто испугался, ясно? Нам девятнадцать! Это большое обязательство. Мы ни с кем больше не встречались с тех пор, как поступили в колледж и… я испугался.

– Это неправда, – говорит Келли. – У тебя беспорядочные половые связи с начала занятий в этом году. Я подпущу тебя к себе не раньше, чем ты проверишься на ЗППП (заболевания, передающиеся половым путем).

– О, ради всего святого!

– Серьезно, что, черт возьми, означают беспорядочные половые связи? Ты применяешь ко мне спортивные метафоры?[17]17
  Playing the field переводится с табуированной лексики, как волочиться за женщинами, или иметь беспорядочные половые связи, а если переводить дословно, то это игра на поле. В связи с чем уместен вопрос о спортивных метафорах. (Табуированная (запрещённая) лексика – слои лексики в языке, являющиеся табу по соображениям религиозным, мистическим, моральным, политическим, соблюдения хорошего тона в обществе или в каких-то его слоях, либо при случаях).


[Закрыть] Ты добрался до домашней базы, теперь пора перейти к Суперкубку или как?

Он качает головой. – Суперкубок – это футбол, невежа, а домашняя база – это бейсбол.

– О. Мой. БОГ!

– О-о-о, черт. Послушай, я облажался, Келс. Я люблю тебя! Я не хочу никого кроме тебя.

– Что ж, теперь ты вернулся в малую лигу, приятель, и у них нет баз. Или трехочковых ударов. Или… неважно. Тебе придется потрудиться, чтобы убедить меня.

– Я достал те странные цветы, которые тебе нравятся.

Алекс сильно трясется, давясь смехом. Я смотрю на нее сверху вниз, наши глаза встречаются. Она улыбается, и я больше всего на свете хочу наклониться и поцеловать ее, если не придется двигать моей раненой рукой. Она тянется ко мне, прижимаясь губами к моему уху, и шепчет:

– Она сейчас вратарь, да?

Я ничего не мог с собой поделать. Я расхохотался.

– Странные цветы? Ты настолько далеко от того, чтобы меня убедить, что даже понятия не имеешь.

– Что я должен сделать, чтобы убедить тебя, детка? – говорит он.

– Пришли мне больше странных цветов, которые мне нравятся.

– По рукам.

– Ты будешь пресмыкаться. Может быть, вечность. Да, пожалуй, вечности будет достаточно.

– Черт возьми, дамочка, – говорит водитель такси. – Дай парню передышку.

Я больше не могу сдерживаться. Я хохочу, трясясь от смеха, и Алекс смеется вместе со мной.

Келли смотрит на нас и говорит:

– Вы двое совсем не помогаете!

Боже! Я смеюсь еще сильней, слезы бегут по моим щекам. Я вытираю их здоровой рукой и говорю:

– Келли, я так рад познакомиться с тобой.

Она издает громкое «хм-м-м-м-м» и говорит:

– Похоже, что ты и истеричка снова вместе.

Я легкомысленно одарил ее огромной улыбкой. Мы? Вместе? Я не знаю. Но кем бы мы ни были, это лучше, чем быть убитыми горем.

Келли и Джоэль спорят всю дорогу до больницы. В какой-то момент я наклоняюсь и шепчу Алекс:

– Я думаю, она хочет вернуться к нему.

Она тоже шепчет:

– Не волнуйся, это нормально для них.

Черт возьми. Если это нормально, я не хочу видеть, что происходит, когда Келли расстроена.

С другой стороны, это выглядело менее болезненно чем то, что мы с Алекс делали эти месяцы.

Меня словно снова ударили. Может, она и лежала рядом, свернувшись в клубок, пока я был ранен, но простила ли она меня? Я понял это, наконец. Потому что все было недоразумением. Не было никакого парня в ее комнате. Это был просто дружелюбный парень ее соседки. Я был настолько опьянен этим и боялся, что нет пути назад. Значимость фотографии на ее столе, высушенные розы в рамке на комоде не ускользнули от меня. Мы любили друг друга, а я причинил ей боль. Ей было плохо. Разве у меня вообще есть право на прощение?

Я пообещал себе, что мы поговорим, когда будем одни. Мы выясним это. Мы нарушим все правила, которые были, пока действительно не поймем друг друга и то, что случилось, чтобы мы могли двигаться дальше.

Потому что впервые с тех пор, как умерли Ковальски и Робертс, с тех пор, как я попал в больницу, я почувствовал надежду. Надежду, благодаря девушке, которая свернулась в клубок рядом со мной. За это стоит бороться.

Такси остановилось у отделения скорой помощи, я выпрямился, чтобы достать из кармана бумажник здоровой рукой.

– Не будь идиотом, – Алекс полезла в свою сумочку. Она протянула водителю двадцатку, мы вышли из такси. Я немного шатался, поэтому она обвила меня рукой.

– Извините за то, что испортил ваш вечер, – говорю я Келли и Джоэлю.

– Не переживай насчет этого, – произносит Джоэль. – В любом случае, наблюдать за вами было намного интереснее, чем сидеть в баре на 1020. Если бы мы встретились один на один, ты, возможно, побил меня, а не решетку. И это было бы досадно.

Келли закатывает глаза и ударяет Джоэля по плечу. Это собственнический жест, из которого я могу судить о том, что она сдалась.

– Ага, – говорю я, мой голос немного дрожит. – Недоразумение, да?

– Да, мы всё слышали, – говорит он. – Не переживай об этом.

На столе в отделении неотложной помощи мы заполняли бумаги. И я капнул немного крови на стол, затем извинился. Через несколько минут помощник врача пришел, установил сложность случая и решил, что рука выглядит плохо, но это не смертельно, затем он сказал, что нами кто-нибудь займется.

– Это может занять некоторое время, – говорю я.

– У нас есть все время в мире, – бормочет Алекс. Она все еще не отпускает меня.

Поэтому мы ждём. Через какое-то время Келли и Джоэль прекратили и снова начали спор. На них было обращено много любопытных взглядов, пока пожилая дама, сидящая через два сидения от них, не постучала Джоэля своей тростью по плечу.

– Вы ведете себя неприлично, – говорит она. – Почему бы вам не заняться этим где-нибудь еще.

– О Боже, – говорит Келли: – Простите.

– Да, простите, – бормочет Джоэль.

– Может, вам пора идти? – говорит Алекс. – Мы будем в порядке.

– Уверена? – спрашивает Келли.

К этому моменту Джоэль стоит, дергая ее за руку.

– Да, – говорит Алекс, кивая. – Идите!

Келли наклоняется к Алекс и шепчет:

– Возможно, я не приду сегодня ночью домой.

Алекс усмехается:

– Тогда увидимся завтра.

Джоэль смотрит на меня и говорит:

– Увидимся, Дилан. Приятно познакомиться с тобой, – он протягивает руку, я автоматически делаю то же самое, но задыхаюсь от боли. И мы не пожимаем друг другу руки.

Я киваю ему. Эти двое выбегают из пункта скорой помощи, взявшись за руки.

– Они забавные, – говорю я.

– Да. Но они любят друг друга.

Она наклоняется настолько близко, насколько может.

Я делаю глубокий вдох, стараясь игнорировать боль в руке, и задаю вопрос, волнующий меня больше всего:

– Что насчет нас? Кто мы теперь?

Она смотри на меня, из-за ее взгляда у меня прерывается на секунду дыхание, и говорит:

– Мы должны понять это прямо сейчас?

Я говорю:

– Не прямо сейчас. Но в ближайшее время. Прежде… прежде, чем мы снова разобьем наши сердца.

Она вздрагивает от такой перспективы.

– Хороший вопрос, полагаю, – Алекс отворачивается, и я вижу, как ее нижняя губа дрожит.

– Алекс, послушай меня.

Она поворачивается ко мне.

– Я хочу поговорить о том, что случилось. Между нами.

Она кивает, затем говорит:

– Зачем?

– Думаю, пора расставить все на свои места. Алекс… Мы и так ходим по острию уже несколько недель. Иногда флиртовали, иногда нет. Вспоминали, иногда нет. Играли по правилам, которые, вроде, и имели смысл, но, вообще-то, в них не было ни капли смысла. Думаю, пора быть честными.

Она моргает, и я делаю глубокий вдох. На ее лице написана тревога.

– Поговори со мной, Алекс. Почему ты боишься?

Уголки ее губ дергаются в улыбке. Она шепчет:

– Потому что сейчас я счастливее, чем была до этого. Я не хочу разрушить это неповторимое чувство.

Я делаю глубокий судорожный вдох. Было ясно, что она именно это имеет в виду. Она была сейчас счастливее, чем до этого, потому что была со мной.

Всё больше причин для честности.

– И я тоже. И боюсь, если мы не будем разговаривать, то у меня появятся подозрения или у тебя, что мы не делимся друг с другом. И мы снова все испортим. А это… я не думаю, что смогу пережить это.

– Просто ответь мне на один вопрос, – говорит она.

Я киваю.

– Ты все еще любишь меня? Правда?

Я притягиваю ее ближе и тихо говорю:

– Больше, чем саму жизнь.

Она обнимает меня и прислоняется к моей груди.

– Хорошо. Тогда я буду говорить обо всем, что ты хочешь.

Теперь, когда ты упомянул таблетки
(Алекс)

– Хорошо, – говорю я. – Тогда я буду говорить обо всем, что ты хочешь.

Я не могу прекратить обнимать Дилана. Моя рука обнимает его за талию, и я могу почувствовать твердые мышцы пресса. Бесспорно, Дилан уже не тот мальчик, в которого я влюбилась. Он вырос, созрев способами, которых я не могу представить, четыре года назад. Иногда я смотрю на него и вижу закаленного боем солдата, которым он стал: короткостриженые волосы и особенно глаза. Глаза, которые иногда смотрят куда-то вдаль, как будто он был в миллионе световых лет отсюда. Это Дилан, к которому трудно привыкнуть: тот, который может разозлиться и бить кулаком об стену снова и снова, пока не сломаются кости. Я понимаю, что произошло с человеком, но трудно связать его с тем мальчиком, которого я знала и в которого влюбилась.

Дилан, в которого я влюбилась, был нежным и добрым. Вдумчивым. Забавным. Он все еще был таким, но теперь в нем было что-то новое, и, если честно, это пугало. Это парень, который носил оружие на протяжении прошлого года. Это человек, который убивал, который видел, как его друзья погибли в бою. Глубоко внутри все было новым и чертовски устрашающим.

– Итак… – говорю я, мой голос похож на шепот. – С чего мы начнем?

Он ослепительно улыбается, но я могу сказать, что ему ужасно больно.

– Понятия не имею, – медленно произносит Дилан.

Я откидываю голову в сторону, издавая тихий смешок. Наконец, я говорю:

– Давай не будем торопиться. Я обещаю. Обещаю, что дам нам шанс.

Он кивает.

– Я тоже, – говорит он.

– В некотором смысле, знаешь, мы вряд ли знаем друг друга.

– Это правда. В смысле… нам было семнадцать, когда мы в последний раз были вместе.

– Мне было шестнадцать. И, да… прошло много времени.

– К тому же, – говорит он. – Там были не совсем наши нормальные условия. Несмотря на то, что в моих воспоминаниях Ближний Восток – отстой, нельзя отрицать всю ту романтику, связанную с ним.

Я смотрю на него, встречаясь взглядом с ним, и он говорит:

– Знаешь что?

– Что?

– Есть побочный эффект. Мы будем узнавать друг друга, изучать друг друга снова и снова, – его голос снижается до хриплого шепота, он наклоняется ближе и говорит рядом с моим ухом. – Мы будем влюбляться снова и снова во второй раз. Насколько это здорово?

Я улыбаюсь так широко, что больно щекам, и шепчу рядом с его ухом.

– Ты стоишь того, чтобы влюбиться в тебя дважды.

Пожилая дама, которая прогнала Келли и Джоэля, прочищает горло, затем начинает ворчать. Я закатываю глаза, но все равно отстраняюсь. Это даже хорошо, потому что через несколько секунд Дилана вызывают.

Я встаю и иду с ним, держа его за здоровую руку. В занавешенной комнате молодой доктор, вероятно, студент-медик, смотрит на руку Дилана и говорит:

– Матерь божья, что ты сделал?

Дилан морщится.

– Я избил стену. Довольно сильно.

Врач качает головой.

– Это чертовский удар. Мы сделаем рентген. Это будет чертовски больно. Я очищу рану, чтобы она не загнила. Пара вопросов… предыдущая госпитализация?

– Хм, да, – говорит Дилан. Я знала, он отвечал на это в бланке регистрации. – Придорожная бомба, в феврале. Довольно сильно повредило ногу. Черепно-мозговая травма.

– Как нога? – спрашивает доктор.

– Я сюда дошел. Другие парни из хаммера умерли. У меня все хорошо.

Я вздрогнула, когда он это сказал.

Доктор смотрит на Дилана поверх очков, затем говорит:

– Ты принимаешь какие-нибудь лекарства?

Дилан колеблется, смотрит на меня, словно соображая, а затем отвечает:

– Оксикодон[18]18
  Оксикодон– обезболивающий препарат, полусинтетический опиоид, получаемый из тебаина.


[Закрыть]. Мы снижали дозировку в течение нескольких месяцев. Паксил[19]19
  Паксил– относится к антидепрессантам группы СИОЗС (Селективных ингибиторов обратного захвата серотонина).


[Закрыть] и трилептал[20]20
  Паксил– относится к антидепрессантам группы СИОЗС (Селективных ингибиторов обратного захвата серотонина).


[Закрыть].

Я сглатываю. Он принимает целую кучу наркотиков. Я понятия не имела.

– Трилептал? – говорит доктор. – От приступов?

– Да, они бывают у меня время от времени. Моя основная забота заключалась в том, чтобы заставить врача в Атланте уменьшить все дозы, но когда мы попытались прекратить употребление противосудорожных препаратов, ну… у меня были приступы. Это было не очень хорошо.

Реальность его военных травм сильно ранила меня. Дилан Пэриш, парень, которого я знала, когда мы были подростками… стал инвалидом войны с тяжелыми травмами.

– Хммм… думаю, продолжим прием оксикодона от боли. Мы получим рентген, затем решим, что делать с рукой. Это будет долгая ночь, мистер Пэриш. Ждите здесь, я к вам вернусь.

Дилан вздыхает и закрывает глаза. Я держу его левую руку, и он говорит:

– Ты не должна оставаться. Это займет всю ночь.

Я наклоняюсь и целую его в веко.

– Дилан, нигде мне не будет лучше, чем здесь с тобой.

– Ты сумасшедшая, – говорит он.

– Сумасшедшая для тебя.

Он лающе рассмеялся и поцеловал меня в лоб.

– Ты не знаешь, но я принимал все эти наркотики.

Я качаю головой.

– Оксикодон мы принимали маленькими дозами несколько месяцев. Это удивительный наркотик, когда в тебе есть зияющие раны. Веришь или нет, они давали мне морфин. Черт возьми, этот наркотик затуманивает. Я пытался уговорить их придерживаться минимальных доз. Немного боли не убьет меня, а наркомания – да.

Я киваю, просто слушая.

– Э-э… паксил… ну… знаешь. Я говорил тебе, что у меня некоторые проблемы с гневом. Посттравматический стресс. Депрессии. Все эти прикольные вещи.

В его голосе почти стыд за себя.

– Все в порядке, Дилан. Это нормально. Половина людей, которых я знаю, принимают паксил или что-то подобное.

Он качает головой. – Да, но я не большой фанат наркотиков такого типа.

– За исключением твоих сигарет.

Он пожимает плечами, затем ухмыляется.

– Это другое. Думаешь, они заметят, если я выкурю одну здесь?

– Думаю, да.

Он хмурится.

– Облом.

Мы сидим в тишине несколько минут, затем он говорит.

– Это не беспокоит тебя? Противоконвульсионные препараты и все это дерьмо? Я принимаю половину аптеки. Я могу сломаться, и у меня будет приступ, они иногда случаются, даже когда я принимаю таблетки. Я не могу даже получить водительские права из-за этого.

Я хмурюсь, затем говорю:

– Тебя беспокоит, что я принимаю противозачаточные?

Дилан почти давится, и я вижу на его лице то, что не видела годами. Он покраснел.

Я начинаю хихикать, а затем по-настоящему смеюсь.

– Хорошо. Ты доказала свою точку зрения.

Я до сих пор немного хихикала, поэтому он решил взять реванш.

– Теперь, когда ты упомянула таблетки… – говорит он.

– Нет. Пока нет, – я качаю головой немного театрально.

Он приподнимает брови, усмехаясь.

– Прекрати это.

– Прекрати что?

– Прекрати разглядывать меня, словно я кусок мяса.

Он усмехается.

– Я думал о чем-то похожем на хм… клубничные пирожные.

– Ну, уж, нет. Не думай об этом. Я не коротышка. Ты такой нелепый.

– Поэтому ты любишь меня.

Мы слышим громкий кашель, и доктор отодвигает разделительную штору в сторону.

Нарушить правила
(Дилан)

До того как закончилась длинная-предлинная ночь в неотложной помощи, я дважды пытался отправить Алекс домой. Она отказывалась уходить. Вместо этого, в течение часа я ждал обработки, она свернулась на кресле рядом со мной, ее голова покоилась на моих коленях, пока она спала.

В прошлый раз, когда мы были в таком положении, и она спала рядом со мной, было в самолете тысячи лет назад.

Было четыре часа утра, когда мы, наконец, вышли оттуда. К тому времени моя рука была забинтована в тяжелую повязку, фиксирующую пальцы. Две кости пальцев были сломаны, кожа разодрана на всех. Когда Алекс вышла из палаты, доктор предложил мне вернуться к психиатру, и возможно поискать класс по управлению гневом.

– Слушай, – говорит он. – Мы видим многих парней в такой же ситуации. Ты был в бою. Я думаю, ты потерял друзей.

Я утвердительно киваю.

– Не редки случаи длительных эмоциональных реакций на эти наркотики. В сочетании с черепно-мозговой травмой, это может стать настоящей проблемой для тебя.

Я вздыхаю. – Я встречался с терапевтом в Ассоциации ветеранов в Атланте, прежде чем приехал сюда в колледж.

– Я думаю, тебе стоит записаться на прием здесь.

– Я уже провожу три утра на неделе на физиотерапии в управлении по делам ветеранов.

– Еще одно не повредит.

Я киваю. – Полагаю что так. Я сделаю это.

– Хорошо, говорит он.

Минуту спустя возвращается Алекс с двумя чашками кофе, и доктор меняет тему.

В машине, когда мы вышли из больницы, она говорит сонным голосом.

– Поедем ко мне домой на ночь?

Я сглатываю и делаю глубокий вдох, внутри меня поселяется тревога.

– Ты уверена? – спрашиваю я.

Она кивает. Она прислонилась ко мне, обнимая меня за талию, пока такси едет по темным, почти пустым, улицам ранним утром.

– Да, – бормочет она, – я не хочу, чтобы ты был один, – несколько минут она молчит, затем говорит. – Я не хочу быть одна.

Такси оставляет нас перед ее общежитием. Она открывает дверь, и мы поднимаемся по лестнице. У двери в комнату, которую она делит с Келли, она поворачивается и обнимает меня.

– Просто будем спать, хорошо? Я имею в виду то, что говорю, я не готова для… ну ты знаешь.

– Конечно, – говорю я.

– Все новое, другое и запутанное, – говорит она.

– Спать – это хорошо, – говорю я. Я уже еле стоял на ногах в тот момент.

Она ухмыльнулась, развернулась и открыла дверь. Взяла меня за руку и повела внутрь. Мы шли на цыпочках, в случае, если Келли была там, но, как и обещала, она не вернулась в комнату. Хорошо для нее и Джоэля, подумал я. Она обернулась, ее глаза были большими, зелеными и красивыми, и я сказал первое, что пришло на ум.

– Целовать тебя против правил?

– Нарушь правила, – сказала она. Она подошла ближе, и я обнял ее, стараясь не касаться ее тела раненой рукой. О боже, прикасаться к ней – невероятно. Она дышит спокойно, когда откидывает голову назад, я наклоняюсь ближе, и наши губы соприкасаются.

Мои глаза закрыты, и все мое внимание сосредоточено на том, где соприкасаются наши губы. Теплые, приветливые. Оголодавшие. Ее руки обнимают меня, сильно надавливая на спину, и вдруг она прижата ко мне. Я ощущаю ее грудь напротив моей груди, ее бедра напротив моих бедер, и я чуть не задыхаюсь от этой интенсивности. Она приоткрывает рот, и наши языки вступают в контакт друг с другом, и она издает тихий стон.

Я позволяю своим коленям согнуться, и опуститься на несколько сантиметров, а затем схватить ее за талию правой рукой и под колени левой. Наши губы ни на секунду не теряют контакта, пока я поднимаю ее и несу к кровати. Медленно, я сажусь, все еще обнимая ее. Она поворачивается, затем обнимает меня ногами за талию.

Моя рука движется вниз по ее спине и бедрам, затем обратно, и я вздыхаю, упиваясь ее ароматом. Гладкая кожа, изгибы бедер, сладкий запах ее волос и лица.

– Боже мой. Я скучала по тебе, Дилан, – говорит она.

Я перехожу губами к ее шее. Она откидывает голову назад, обнажая декольте, и я медленно путешествую губами от ее подбородка к ее уху. Я шепчу:

– Я люблю тебя.

Она кладет обе руки на мою грудь и толкает меня на кровать. Я скидываю свою обувь, и она садится на меня, ее грудь прижимается к моей. Она прижимается губами к моей шее, и я могу почувствовать ее потрясающие волосы рядом с моими губами. Я чувствую ее руки на пуговицах моей рубашки.

Она издает низкий смешок.

– Что? – спрашиваю я.

– Знаешь, – говорит она, ее голос почти похож на рычание. – С этой повязкой ты будешь практически беспомощным. Я, наконец, получу над тобой контроль.

– Я могу с этим жить, – говорю я, дрожа.

Она продолжает расстегивать мою рубашку, медленно продвигаясь вниз, целуя мою грудь. Я закрываю глаза, выгибая немного спину, придвигаясь ближе к ней. Я задыхаюсь, когда она кусает один из моих сосков, а затем издаю низкий стон, когда ее язык движется по моей груди. Моя правая рука бесполезно лежит, заключая ее в объятия, а левая медленно движется по ее спине, ее ягодицам, ее ногам. Я был не в себе: это было лучше любого наркотика, который я когда-либо знал.

Мы оба тяжело дышим, когда я говорю:

– Я не хочу когда-либо быть голосом разума. Но это зашло дальше, чем ты намеревалась.

Она кивает, ее волосы касаются моей груди, затем она шепчет:

– Мне все равно.

Я смотрю на свою грудь, затем протягиваю левую руку, беру ее подмышку и притягиваю к себе, пока мы не оказываемся лицом к лицу. Она знает, как влияет на меня, особенно в этом тонком платьице и ногами обернутыми вокруг меня. Я делаю глубокий вдох и говорю:

– Ты хотела подождать. Не хочу испортить все так быстро. Алекс… ты значишь для меня слишком много.

Она целует меня в губы, медленно и осторожно. Ее язык лишь слегка касается моей верхней губы, затем она шепчет:

– Дилан, займись со мной любовью. Мы здесь уже как двадцать минут. Я ждала этого достаточно долго, черт возьми.

Я усмехаюсь, затем она смеется и встает на колени и медленно стаскивает свое платье через голову.

Не буду врать. Я фантазировал об этом моменте в течение трех лет. Когда мы были в Израиле, мы много раз целовались. Так что было трудно дышать. Но я никогда не видел ее без одежды, и именно в этот момент в мире не было ничего, на что бы я обменял этот момент. У нее фантастическое тело, ее грудь прикрыта черным кружевным бюстгальтером, от чего у меня перехватило дыхание. Мое сердце бешено колотилось. От волнения, от страха.

– Тебе придется проделать всю тяжелую работу, – бормочу я. – Знаешь, моя рука…

Она усмехается.

– Думаю, у тебя преимущество.

Я киваю.

– Да

Она шепчет.

– Я… не… эм…

Ее лицо краснеет, и она наклоняется ближе ко мне. Боже. Ощущение ее кожи на моей разжигает во мне огонь.

– Ты не что? – спрашиваю я.

Она утыкается лицом в мою шею.

– Я никогда не делала этого, – шепчет она.

Я задерживаю дыхание. Она была девственницей, когда мы встретились, и если у нее и были поклонники с тех пор, она их тщательно скрывала бы. Выдыхая, я говорю:

– Мы не должны делать это, если ты не готова.

Мое тело против того, что я говорю. Я испытаю много боли, если мы остановимся сейчас, но боль – это что-то, с чем я тесно связан.

Она шепчет:

– Ты уверен?

– Да, – говорю я. Я смотрю ей в глаза. Они наполнены страхом, несомненно. – Алекс… я люблю тебя. Я пойду туда, куда ты поведешь меня. Я не буду требовать большего.

Слезы бегут по ее лицу, и она говорит:

– Не знаю, что я сделала, чтобы заслужить тебя.

Я одаряю ее полуулыбкой и говорю:

– Все наоборот, Алекс. Я тот, кто… кто не заслуживает.

– Никогда не говори так, – говорит она.

– Почему? Это правда.

Она качает головой.

– Ты не прав, Дилан Пэриш. Насчет этого ты ошибаешься. Мы были созданы друг для друга.

Я наклоняюсь и целую ее в лоб, она лежит рядом со мной. Вскоре она засыпает, свернувшись на левом боку, положив голову мне на грудь.

После того как она засыпает, я несколько минут лежу. Слезы бегут по поему лицу. Сначала одна слеза, затем другая. Я делаю судорожный вдох, зная, что каким-то образом жизнь мне дала еще один шанс. Теперь я не могу его упустить. Своей травмированной рукой, я неловко натягиваю на нас одеяло и вскоре засыпаю.