Текст книги "Просто не забывай дышать (ЛП)"

Автор книги: Чарльз Шиэн-Майлс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

Скажи сержанту Колтону, что в моих сумках было два литра водки, и я хочу их обратно. Я знаю, он забрал их, прежде чем они перевезли мои вещи сюда.

Дилан.

1 АПРЕЛЯ,2012

КОМУ:< [email protected]>

ОТ:

Прекрати называть меня Косяком, мистер Жеребец.

По тому вопросу: тебе нужно расслабиться и внимательно посмотреть на вашу совместную с Алекс фотографию. Да, возможно, она покончила с тобой. Но если бы я был тобой, я бы все выяснил. Серьезно.

Что касается Робертса: не будь мудаком. Не ты убил его, хаджи убили. Не твоя вина, парень. Если бы не мы были в патруле, так кто-нибудь другой. И они были бы просто мертвы.

Так что серьезно, не пойми это неправильно. Но сходи к психоаналитику. Например, завтра. Тебя сильно ударили по голове, и то, что ты пишешь, беспокоит меня.

Твой друг,

Рей.

P.S. Прости, что так долго отвечал. Был пять дней в гребаном патруле. Они говорят, лейтенант Эггерс вызвал нас на это дерьмо.

И пофиг на водку. С каких пор ты пьешь?

1 АПРЕЛЯ,2012

КОМУ:

ОТ:

Рей,

Послушай. Мы друзья. Но, пожалуйста, не пиши мне об Алекс. Я просто разрушил ее жизнь. Мы слишком разные. Иногда я думаю, что закончу также как мой отец. Пока мама не стала умнее и не выгнала его задницу, он использовал ее для битья всякий раз, когда напивался. Вот почему, мой друг, я не пью.

Я скажу тебе, что находясь в больнице, думаю, что мне нужно к психоаналитику. За исключением мамы, которая приходит почти каждый день, здесь очень тихо. Медсестры и доктора приходят и уходят. Я сдаю тесты. Смотрю телевизор и читаю. Вот и все. Много времени, чтобы подумать. И думать. И думать. Чувак, я напишу вещи, о которых думал и о которых говорю, и ты предпочтешь выслушать. Потому что больше никого нет.

Алекс отправила мне кучу писем. Сразу после того как я расстрелял ноутбук, и на следующий день, и через день. Каждый день в течение пары недель, затем раз в неделю. Затем они прекратились.

Я не читал их. Каждый раз, когда я открываю почту, они там. Шестнадцать непрочитанных писем. Я уверен, она сейчас ненавидит меня.

Так что думаю, что это лучший путь. Ты говоришь, что я должен пересмотреть все. Но я уже знаю. Я люблю ее больше чем свою собственную жизнь, Шерман. Но она умна и красива и собирается в прекрасный колледж, у нее вся жизнь впереди.

Я получил письмо от ее отца. Он реально любящий человек. Бывший посол любит запускать во все свои щупальца. Правда, когда я пришел к ней в гости в Сан-Франциско пару лет назад, он отвел меня в сторону, чтобы сказать, каким куском дерьма я был. То, что я даже и близко не подходил ее дочери. Можешь поверить, что он проверил меня? И моих родителей? Я уверен, что он откопал несколько хороших фактов на отца. Он сказал мне, оставаться подальше от нее в своем письме. «Заставь ее поверить, что ты мертв. Так лучше для вас обоих».

Дело в том, что он прав. У нее есть шанс на красивую жизнь. Я же инвалид-ветеран, у которого судороги и обмороки, отключение памяти. Иногда ночью я просыпаюсь от криков. Потому что меня преследует один и тот же сон. Мы направляемся вниз, по этой чертовой дороге, и я могу видеть бомбу прямо там, под открытым небом. Я не могу остановить это. Это приоритет для меня, мы собираемся смотаться оттуда, когда я хватаю руль, слишком поздно. Взрыв. Робертс испаряется, около двух галлонов его гребаной крови окружает меня, а затем я просыпаюсь с открытыми глазами и кричу. Они приходят и дают мне успокоительное, и я снова засыпаю. До следующей ночи.

Я никогда не буду стоить всего этого дерьма после этого. Она не заслуживает такого. Я не нужен в ее жизни, тянущий ее вниз, губящий все.

Рэй, я люблю Алекс, ты даже представить не можешь насколько. И потому что я люблю ее, я дам ей двигаться дальше. Что-то еще может навредить ей. И я убью себя, даже если пострадает один волос на ее голове. И это не пустая угроза.

Так что теперь никаких чертовых разговоров об Алекс, ясно? Тема закрыта.

Дилан.

1АПРЕЛЯ,2012

КОМУ:

ОТ: 

Чувак,

Твое письмо заставило меня рыдать как чертову девчонку.

Хорошо. Я не буду снова обсуждать Алекс. Но тебе лучше пообещать мне, что ты поправишься. Слышишь меня? Поправляйся. Возьми себя в руки. Делай что угодно, чтобы усвоить: а) ты хороший парень; б) ты заслуживаешь лучше того дерьма, про которое пишешь; в) ты ни хрена НЕ несешь ответственность за смерть Робертса.

Парень, воспользуйся помощью.

Чертова армия,

Рей.

Боже. Я скучаю по нему. Я люблю его. Но я не знаю, как помочь ему. Я не знаю, как кто-либо может. Пока он сам не поможет себе. И что насчет отца, я не поняла. У меня с ним будет серьезный разговор, когда я приеду на каникулы.

Я немного погуглила: «КАК ПОМОЧЬ ДРУГУ С ПТСР (посттравматическое стрессовое расстройство)». И это не особо помогло, если честно. Все в общем, бесполезный хлам. Не принимайте на свой счет. Обозначьте личные границы. Да, правильно. Не судите. Любите их.

Люблю их.

Боже. Я не могла прекратить любить его. Но и помочь ему тоже не могла.

Солнце садилось, что обозначало, возможно, один из самых длинных и грустных дней моей жизни. Я встала, отложила подальше телефон, подняла мою розу и пошла обратно к себе в комнату.

Как ты можешь быть таким беспечным в этом
(Дилан)

Когда на следующее утро звонит будильник, я как обычно встаю. На самом деле, я не знаю, что еще делать. Продолжать в том же духе. Ходить на занятия. Ходить в суд. Какая разница.

Темно, тихо и очень холодно. Ледяной ветер дует с реки Гудзон, поворачивая зелень перед библиотекой к аэродинамической трубе. Я надеюсь, что в ближайшее время не выпадет снег. Я в своем армейском свитере, с натянутым капюшоном, приступаю к растяжке.

Я довольно умело делаю отжимания только на левой руке, но надеюсь, что правая в ближайшее время придет в норму. Нужно скоро повидаться с врачом по этому поводу. Я пропустил встречу в понедельник в Академии Ветеранов из-за тюрьмы, но я пойду туда в среду. Возможно, они наложат мне другую повязку.

Я отжимался, когда услышал шаги. Я продолжал делать то, что делал, но поднял глаза.

Это Алекс. В спортивном костюме и кроссовках, начинает делать растяжку. Так же, как в обычное нормальное утро.

Черт возьми.

Я продолжал делать отжимания, пока не дошел до ста, затем перевернулся и стал растягивать ноги.

Она не говорит ни слова.

Я не говорю ни слова.

Я не знаю, о чем она думает. О том, что я изменю свое решение? Она не понимает. Не то чтобы я не хочу ее. Господи, я хочу ее больше всего на свете. За исключением позволить ей иметь достойную жизнь. Со мной на это нет шансов.

Наконец, я встаю, готовый бежать. Я говорю:

– Мне не нужен больше наблюдатель.

Она смотри мне в глаза и говорит:

– Я здесь не для тебя. Я здесь для себя.

Я качаю головой и начинаю бежать. Она начинает вместе со мной в своем темпе, пробегая в ногу со мной. Я стискиваю зубы. Почему она все усложняет? Почему не может просто признать, что все кончено? У нее может быть прекрасная жизнь.

К тому времени, как я добираюсь до 101-ой улицы, я бегу быстрее, набирая темп. Она остается рядом, когда я сворачиваю с 101-ой и бегу к Центральному парку. Движение только началось, чтобы такси с пассажирами добрались от Коннектикута до «бог знает куда». Кто, черт возьми, поедет в Нью-Йорк? Сумасшедший. Я останавливаюсь на красном свете по диагонали от парка, и бегу на месте, пока не загорается зеленый.

Даже если я покажусь скучным, я все равно начинаю говорить.

– Мне было шесть, когда он впервые пришел пьяный и ударил ее. Я не знал, почему… думаю, он потерял работу или что-то еще. Они оба пили, и это, вероятно, привело к его увольнению. Но я помню, как сидел там. Примерно через неделю после первого раза все началось. Мы делали пирожные на кухне маленькой дерьмовой квартиры в Чэмбли, штат Джорджия, США, недалеко от Атланты.

Дыши. Я прерываю свой монолог, на случай если она не слушает.

– В общем. У них были фотографии, где они вдвоем. Счастливые и прочее. Они ходили в одну школу, веришь или нет. Встречались, затем поженились. В любом случае, в тот день он пришел домой, и он был зол. Я чувствовал это и был тих. Но я хотел показать, что мы сделали. Поэтому я взял большую ложку и окунул ее в карамель для пирожных и принес ее в гостиную, что-то крича. Не помню что. «Пап, посмотри, что мы сделали?» Или что-то вроде того. И эта чертова карамель… ее было слишком много на ложке, и часть упала на ковер…

Мы почти пробегаем половину пути до Центрального парка и, хотя не совсем в полную силу, мы бежим довольно быстро. Я поднимаю взгляд и вижу ее ярко-красное лицо. Ну, я не просил ее приходить.

– Во всяком случае, – продолжаю я медленнее, делая длинные паузы, чтобы дышать между предложениями. – Мой отец… он встал и начал кричать. О том, что я испортил ковер, и мы должны будем заплатить за него. И затем пришла она, чтобы защитить меня. Все так запуталось у меня в голове, но следующее, что я знал, он ударил ее в челюсть. Она упала. А я держался за маму и кричал на него, говорил оставить ее в покое.

Я гримасничаю, понимая, что слезы текут по моему лицу. Я быстро вытираю их.

– Дело в том… что любящие друг друга люди не всегда следуют этим путем. Иногда они причиняют друг другу боль.

Она фыркает, затем говорит.

– Да, я знаю кое-что об этом.

Черт.

Я ускоряю темп. Я бегу изо всех сил, так быстро, как могу, но она все еще бежит рядом. Я делаю левый поворот вокруг южной части парка с Алекс, бегущей рядом со мной, и стаей птиц, улетающих в небо, когда мы бежим через них.

Это привычный для меня маршрут, но я никогда еще не бежал в таком темпе. Я выдыхаю и вдыхаю снова воздух, и легкие по-настоящему горят. После следующего поворота, я спотыкаюсь, обратно становлюсь на ноги и продолжаю бежать, теперь на север вдоль восточной стороны до Пятой Авеню.

Когда в поле зрения появляется водохранилище, я знаю, что дальше ничего не собираюсь делать. Я перехожу на бег, выпуская большие вдохи, моя грудь дрожит, ноги ощущаются резиновыми.

Алекс замедляет шаг, бегая на месте рядом со мной.

– Слишком? – спрашивает она.

Я качаю головой, внезапно рассердившись. Она знает, что я к ней чувствую. Она словно мучает меня. Оставаясь в поле зрения, зная, что я принял решение защищать ее.

– Что ты хочешь от меня, Алекс? – кричу я.

Она прекращает бежать, просто идя вместе со мной. Ее лицо достаточно серьезное, поэтому я ошеломлен тем, что она говорит.

– Я хочу, чтобы ты научил меня рукопашному бою. Самообороне.

– Что? – спрашиваю я недоверчивым голосом.

– Я серьезно. Я столкнулась с двумя попытками изнасилования за полтора года в колледже. В следующий раз, когда кто-то ко мне прикоснется, он пожалеет об этом.

Я в изумлении качаю головой.

– Ты серьезно?

Она кивает.

– Да. И похоже, что, в конечном итоге, мне надо будет с кем-то опять встречаться… моя история с этим не ахти.

Я вздрагиваю, чувствуя колющую боль. Я отвожу взгляд. Мысль о ней, встречающейся с кем-то еще, кем-то другим, заставляет меня хотеть выть.

– Ради Бога. Дилан. Не выгляди таким расстроенным.

Я останавливаюсь на месте, поворачиваясь к ней лицом. – Как ты можешь быть такой беспечной в этом?

Она качает головой, ее лицо – смесь гнева и разочарования.

– Ничего личного, Дилан. Но ты не дал мне выбрать. Ты не поговорил об этом со мной. Ты решил принимать решения сам. Ну, смирись с этим. Я не проведу еще один год, рыдая по тебе в своей комнате. Я покончила с этим.

Она была права, и я все это заслужил. Но это больно. Больно видеть ее такой злой. Больно знать, что она готова двигаться дальше просто так, даже если это было то, чего, я говорил себе, я хотел.

Я не знаю, чего хочу.

– Хорошо, – говорю я, мой рот опережает мозг.

– Что?

– Я сказал: «хорошо». Я научу тебя тому, что знаю.

Она задумчиво смотрит на меня, затем кивает.

– Когда?

Она смотрит на меня, затем говорит.

– Я занята по утрам вторника, четверга и субботы. Как насчет понедельника, среды и пятницы.

Это когда она бегает? Ради всего святого. Она сведет меня с ума.

– Ты сумасшедшая, – говорю я.

– Слушай, если ты не хочешь учить меня, я найду кого-нибудь еще. Я уверена, что смогу записаться в класс или еще куда-нибудь.

Я качал головой.

– Нет. Я сделаю это. Утро среды. В шесть. Не опаздывай.

Она кивает, ее лицо все еще смертельно серьезно.

– Я буду там.

Потом она поворачивается и бросается бежать. Я смотрю ей вслед, восхищаясь ее смелостью, ее мужеством. Господи. Когда я вижу, как она удаляется, все, о чем я могу думать, что я ничего не сделал для нее. Совсем ничего. И я хотел побежать за ней, сказать ей, что был неправ, попросить ее принять меня. Любовь значит многое, она значит все, и она ничего не значит.

Глава 13

Твой мозг – настоящее оружие
(Алекс)

– Хорошо, – говорит Дилан. – Давай попробуем снова.

Я просила эти занятия, но не рассчитывала, какими интенсивными они будут. Первые пару дней я работала только с Диланом. Но его рука была не в лучшем состоянии, и для некоторых более грубых приемов он попросил придти Шермана.

Это наше шестое занятие. Почти две недели у нас было своего рода… перемирие на самом деле. Мы все еще проводили шесть дней в неделю, три из которых бегали, а другие – работали над техникой. Плюс время, проведенное вместе, работая на доктора Форрестера.

Мы едва ли разговаривали друг с другом, за исключением тех случаев, когда занимались чем-то вместе. По-деловому. Это было невероятно грустно, и я не уверена, почему заставляла себя переживать это. Но это позволяло мне присматривать за ним, и к тому же, я знала, что он не начал напиваться до беспамятства, или не удрал из города. Но из-за этого напряжение между нами никуда не уходило, и это напряжение выходило на первый план всякий раз, когда он тренировал меня.

– Послушай, – говорит он. – Ты не достаточно большая. Ты никогда не выведешь соперника из равновесия при помощи силы. Ты должна использовать скорость… и особенно свой мозг. Твой мозг – настоящее оружие.

Шерман кивает.

– Он прав. Ты все еще пытаешься бороться с ним с помощью силы. Что ты должна сделать, так это использовать его силу и вес против него.

Я киваю, кусая нижнюю губу.

– Хорошо. Я готова попробовать снова.

Дилан подходит ко мне без предупреждения, хватает меня за шею и талию. Как обычно через мгновение я чувствую его запах, и воспоминания о нас накрывают на меня такой волной, что я с трудом могу сдерживаться. Ему, наконец-то, полностью сняли гипс, хотя его рука все еще не совсем зажила. На нем много слоев мягкой одежды, которую он и Шерман подобрали в спортивном магазине. Наши тренировки стали усерднее, грубее. Но мне нужно это. Тем более, Рэнди Брюер вышел из больницы, и полиция не особо заинтересована в предъявлении ему обвинений.

Правая рука Дилана вокруг моей талии, левая – на моей шее, и он начинает тянуть меня назад. Я на мгновение расслабляюсь, затем ударяю в том же направлении, в каком он тянет.

Лишь на долю секунды он теряет равновесие, пытаясь балансировать. Я ударяю его под колено, и мы падаем. Дилан ослабляет хватку и вскрикивает.

Я свободна! И вне досягаемости.

– Супер! – кричит Шерман.

Дилан лежит на земле, глаза зажмурены от боли. Он открывает их и смотрит на меня, на его лице широкая улыбка.

– Ты сделала это, – говорит он.

Я качаюсь на пятках, затем улыбаюсь в ответ.

– Я сделала. Ты в порядке?

– Да, я буду в порядке, – говорит он. – Поверь, мне не настолько плохо как в другой день.

Я краснею, глядя в сторону, и снова говорю:

– Прости.

Я недавно ударила его между ног настолько сильно, что ему пришлось пропустить нашу встречу. Это стало причиной покупки защиты.

Дилан смеется.

– Все в порядке. Для чего еще мы здесь.

Он делает паузу, чтобы вздохнуть, затем говорит:

– Уверен, ты давно хотела это сделать.

Я приподнимаю бровь и качаю головой, затем издаю смешок:

– Возможно, ты прав насчет этого.

Я падаю на прохладную землю и говорю:

– Следующие две недели никаких занятий или пробежек. Я еду домой на каникулы.

Дилан кивает, Шерман говорит:

– Да, для меня отпуск тоже окончен. Возвращаюсь домой в воскресенье. Я мог бы заглянуть и приехать на Рождество. И Дилан… дай знать, когда дело дойдет до суда. Я буду там. Ясно? Позвони мне.

Дилан кивает.

– Хорошо. Спасибо.

Я смотрю на него. Мы не хотели говорить о событиях той ночи. Мои знания об этом основываются на нескольких разговорах с полицией и отчетами адвоката Дилана. Меня внесли в список как свидетеля защиты, но за пределами этого я ничего не знала.

– Как идут дела?

Дилан пожимает плечами.

– Адвокат говорит, что у меня есть шанс на свободу. В законе четко прописано, что можно использовать грубую силу, чтобы предотвратить изнасилования или действия сексуального характера.

Он смотрит на землю, я вижу, как ему трудно и стыдно.

– Проблема в том, что я продолжал его бить, когда он упал.

Я киваю. Не нужно много говорить, потому что это правда. Не смотря на то, что простые вещи не охватывают все на свете.

Он тихо говорит:

– Он сказал, что они, вероятно, предложат какую-то сделку с признанием вины. Я приму судимость за нападение или типа того, и они откажутся от обвинений. Я не знаю, готов ли признать это. Мне не нравится идея уголовного наказания. Я потеряю свое пособие в Ассоциации Ветеранов и должен буду уйти из университета. Я потеряю все.

Я смотрю на него, сидящего здесь, явно несчастного, и мне хочется взять его за руку. Мне хочется обнять его. Но я не могу.

Шерман заговорил:

– Парень, мы поддержим тебя, чтобы ты не решил. Заставь меня давать показания, я многое видел. Да, ты зашел слишком далеко, я соглашусь. Но ты спас ее. Не забывай это и не погрязни в вине.

Дилан кивает. Он выглядит таким несчастным, и это сводит меня с ума, ведь я не могу ничего сделать. Я наклоняюсь и говорю.

– Можем попробовать еще раз?

– Да, – говорит Дилан.

– Я сделаю это, – говорит Шерман. – Ты уже достаточно получил.

Так мы встаем, Дилан в роли тренера. Шерман сильнее Дилана. Я думаю, Дилан сдерживался из-за эмоциональной связи между нами и нашей истории. Со мной он не может работать агрессивно. У Шермана не было подобных угрызений совести, и он подошел стремительно, быстро хватая меня за талию и прижимая к холодной земле.

Я покатилась дальше, пользуясь моментом, и сумела почти полностью скинуть его с себя, но он быстро пришел в себя, схватил меня за правую руку и завернул ее мне за спину. Я закричала и застыла.

– Черт, – говорит Шерман, отпуская и слезая с меня.

– Нам нужно поработать над этим, – говорю я.

– Да.

Дилан выходит вперед, протягивает мне руку.

– Мы поработаем над этим, когда ты вернешься из Сан-Франциско. Ты должна использовать вес соперника против него. Пытайся откатиться, а не толкаться.

Я киваю. Я все еще не отдышалась.

– Ты готов пойти на это? Я вполне способна на подлость.

Он улыбается. – С нетерпением жду этого, – говорит он.

Я смотрю на него и говорю:

– Почему бы нам не позавтракать? Столько времени прошло.

Сомнение отражается на лице Дилана.

– Не уверен, что это хорошая идея.

Шерман качает головой.

– Ну же, Дилан. Это всего лишь завтрак. Иди.

Он вздыхает.

– Хорошо.

Итак, грязные и потные мы направились в закусочную Тома. Сев за столики, мы заказали кофе, и я спрятала ноги под своим сиденьем.

– С нетерпением ждешь поездки домой? – спрашивает Дилан.

Я качаю головой.

– Нет, не совсем. Встревожена. Мои родители хотят все держать под контролем. Я немного общалась с ними этой осенью. Честно говоря, мне трудно было говорить с ними. Это будет одна длинная, напряженная неделя. И все мои сестры приедут в город, что означает хаос.

– Говоря о сестрах, – говорит Шерман. – Полагаю, я должен сообщить новости. Я собираюсь в Техас через неделю после Дня благодарения. Ну, знаете, посещение кампуса.

– Боже мой, – говорю я. – Кэрри знает?

Он кивает.

– Да. Я практически в Райсе. Не знаю, смогу ли получать такие же фантастические оценки как я сам, знаете. Но близко.

Я смеюсь.

– Удачи, – говорю я, улыбаясь.

– Ты знаешь ее лучше меня. Какой хороший сувенир мне прихватить?

– Презервативы, – отвечаю я.

Они оба заливаются смехом, и Шерман дает Дилану «пять». Я краснею.

– Извините. Иногда я забываю советоваться с мозгом, прежде чем что-то сказать.

– На полном серьезе… Кэрри отличается от других. Она всегда целенаправленно стремилась к карьере. Не говоря уже о том, скольких парней пугал ее рост и внешность. За ней в основном гонялись полные придурки. Ты хорошая замена, Рэй.

Он усмехается, затем говорит.

– Я практиковал свой образ хорошего парня. Но внутри я настоящий мудак.

– Не важно. Просто достань для нее что-нибудь милое. Что-то необычное. У нее тонна одежды и украшений… мой отец дает ей много денег. Он относится к ней как к супермодели. Что-нибудь содержательное и необычное подойдет идеально.

Он серьезно кивает, затем говорит.

– Вот, черт! Посмотрите сколько времени. Мне нужно идти, увидимся позже, ребята.

Я не могу не заметить, что он на самом деле не смотрит на часы, когда говорит это. Вместо этого он бросает двадцатку на стол и практически сбегает.

– Увидимся, ребята, позже, – кричит он, пока идет к входной двери.

– Господи, – говорит Дилан. – Это была западня.

– Ты так думаешь? – спрашиваю я.

– Да. Он хотел оставить нас вдвоем наедине.

– Интересно почему?

Он смотрит на меня, сглатывает. Затем делает глубокий вдох и говорит:

– Возможно, потому что я сказал ему прошлой ночью, что передумал.

Я отворачиваюсь от него, внезапно мои пальцы и ноги немеют, ощущение, словно я засунула голову в холодильник.

– Передумал насчет чего?

Он вздыхает, затем говорит:

– Насчет… тебя и меня. Насчет нас. О моем решении уйти.

Я рассматриваю белую и черную плитку рядом с нами на стене, пытаясь сохранить над собой контроль. Я не отвечаю. Я не смотрю на него. Не могу. Потому что это больно. Действительно больно. Я делаю это для себя, зная, что если буду слоняться поблизости, он начнет колебаться. Как сейчас. Как я хотела. Но не совсем.

Когда я не отвечаю, он с трудом продолжает, его голос очень-очень печальный.

– Слушай, – говорит он. – Я знаю, что обидел тебя. Знаю, что накричал. И… возможно, я надеюсь, ты дашь мне второй шанс.

Я все еще не могу ответить. Мои мысли проносятся со скоростью тысячи миль в секунду, видя нас вместе: бегающих вместе вокруг центрального парка в темноте до восхода солнца; обнимающихся в его или моей комнате; ночь, когда мы неловко обнимались; незабываемые поцелуи в парке «Золотые Ворота».

Я закрываю глаза. Я могу видеть все эти моменты, но также должна вспомнить и другие. Я, свернувшаяся калачиком на своей кровати, не зная, жив он или мертв. И он, не уважающий меня настолько, чтобы сказать в лицо, что он больше не может иметь со мной ничего общего.

– Ты подумаешь над этим? – спрашивает он. Дилан редко открывается настолько, что показывает свою уязвимость таким образом. Это окончательное решение, я могу видеть это в его глазах. Я могу видеть это в слабом, почти незаметном дрожании рук. Он просит принять его обратно и раскрывает свою душу, делая его таким же уязвимым, каким он сделал меня.

Вот почему трудно сделать то, что, я знала, должна сделать.

Я качаю головой.

– Нет, – говорю я очень тихо.

Он практически оседает в сиденье. Я все еще не смотрю на него.

– Я не могу жить с этим. С тобой… решившим, что все кончено, затем также быстро решившим, что ты хочешь, чтобы я вернулась к тебе. Ты не можешь принимать все эти решения в одиночку.

Я перемещаю глаза со стены на него. Он сидит, выглядя мрачно, и смотрит на стол. Затем он говорит грубым голосом.

– Я боялся этого.

Я наклоняюсь вперед и говорю:

– Черт побери, Дилан. Дважды. Дважды ты разбил мне сердце. Дважды ты заставил меня чувствовать себя… никуда не годной. Если ты хочешь меня, черт возьми, убеди меня. Если ты хочешь меня, ты должен, наконец, после всего этого времени начать рассказывать, что ты чувствуешь и думаешь. Без фигни, не скрывая ничего, долго не умалчивая. Если хочешь меня, ты должен взять на себя обязательство и работать над этим.

Я встаю, зная, что начну плакать, если не уберусь отсюда в правильный момент. Стоя и глядя на него сверху вниз, я изо всех сил стараюсь сохранить самообладание, когда говорю:

– Я люблю тебя, Дилан Пэриш. Но иногда одной любви… просто не достаточно.

Я бросаю деньги на стол и ухожу, спина прямая, пытаясь скрыть слезы, которые начинают литься из глаз.