Текст книги "Полный улет"

Автор книги: Чарльз Хигсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

Глава шестнадцатая

Пайк уселся за стол в придорожном кафе и принялся за еду. Кафе было забито людьми, пришедшими пообедать, и в зале с высокими потолками и стеклянными стенами было шумно. Стоя в углу, мужчина с женщиной играли на гитарах и пели рождественские песни, но их почти не было слышно из-за оглушительного рева голосов. На них абсолютно никто не обращал внимания, но они продолжали бренчать и улыбаться, словно двое слабоумных.

Еда оказалась вполне приличной, хотя Пайк вполне мог обойтись без развлекательной программы в стиле кантри.

Ноэль подошел к столу, ведя за собой Кирсти, которая так и продолжала играть в свою чертову игру. На его подносе было полно всякой дряни. Ноэль присел и начал шумно переставлять содержимое подноса на стол.

– Все это не очень полезно для здоровья, – сказал Пайк, глядя на жареную картошку, печенье, пирожные и кока-колу.

– Можно подумать, меня это волнует, – ответил Ноэль, надрывая верх картонного пакета с молоком.

– А как же Кирсти?

– А кто, по-твоему, выбрал всю эту гадость?

– Да, но ты ее отец, Ноэль. Ты должен подавать ей пример, руководить ею.

– Чушь. – Ноэль поднял пакет молока и вылил его содержимое прямо себе в рот. Затем он смял упаковку и бросил ее на стол. – Так гораздо лучше. – Вокруг рта у него красовался белый след от молока.

– Как ты можешь его пить? – спросил Пайк. Он никогда не любил молоко.

– Это очень полезно, – ответил Ноэль, уплетая жареную картошку.

– Китайцы никогда не пьют молоко.

– Неужели?

– Они вообще не употребляют молочных продуктов. Считают, что из-за этого все европейцы воняют протухшим сыром.

– Господи, Пайк. Я не собираюсь всю жизнь только и делать, что волноваться, как я пахну по мнению китайцев.

– Я просто рассказал.

– Ладно, пока не вспомнишь ничего поумнее, не дергай меня.

– Послушай, Ноэль. Мне очень жаль, что я тут наговорил о Чесе.

– М-м… – Ноэль не отрывался от своей картошки.

– Я знаю, как ты расстроен. Просто все это очень меня достало.

– Взаимно.

– Я думал, что со всем покончено, плохое забыто. А теперь это дерьмо опять вылилось на меня.

– Я знаю. И это наша вина, наша с Чесом. Думаю, в большей степени Чеса.

– Да. – Пайк отложил нож с вилкой и наклонился к Ноэлю. – Ты помнишь, как мы ходили в кино?

– Помню.

– Я тогда любил жестокие фильмы. Убийства, стрельба, аварии, кровь повсюду.

– «Дикая банда» [38]38
  «Дикая банда» («The Wild Bunch») – американский вестерн 1969 г.


[Закрыть]был моим любимым, да? – сказал Ноэль. – И ты был со мной полностью солидарен.

– Да. Я смотрел его, по крайней мере, раз десять. Но после всего, после Грина и Уильямса, когда я оправился и залег на дно, я все время смотрел видео. Чем больше, тем лучше. Поначалу я смотрел все те же вестерны и боевики. Насилие. Но чем больше я их смотрел, тем яснее до меня доходило, что мы сделали с теми ливерпульцами. Чем больше я их смотрел, тем больше они вызывали у меня отвращение. Когда я видел, как кого-то убивают, то начинал думать: а вдруг это реальный человек со своей семьей, с друзьями? Вдруг это настоящие удары, настоящие пули, настоящая кровь.

– Это только фильмы, Пайки.

– Все это доканывало меня, мне становилось от них плохо. Я прошел долгий путь и не мог больше их смотреть. Мне пришлось смотреть комедии, космическую фантастику, ну я не знаю, даже мультики.

– И какой у тебя сейчас любимый фильм? «Звуки музыки»? [39]39
  «Звуки музыки» («Sound of Music») – музыкальная лирическая комедия, США, 1965.


[Закрыть]

– Нет. «Дикая банда».

– Ага!

– Это шикарный фильм.

– Но ты только что сказал…

– Да, но я это преодолел. Как ты сам сказал, это только фильмы. Это я изменился, но до сих пор не могу смотреть некоторые сцены.

– Да-а, ты изменился, – заметил Ноэль.

– Думаю, я просто хорошенько обо всем подумал. Я понял, какую вел никчемную и глупую жизнь. Понял, что на самом деле неважно, если кто-то не так посмотрит на тебя в баре, случайно заденет тебя или прольет твое пиво. Понял, что неважно, если кто-то нахамил тебе. Ну как этот Терри Наджент, который наехал на нас на лестнице. Я могу вспомнить, что вел себя так же, и это кажется мне теперь ребячеством. – Пайк снял очки и протер их бумажной салфеткой. – Когда я думаю, что вел себя подобным образом, то краснею от стыда.

– Но по крайней мере, ты был собой, Пайк. Ты был личностью. У тебя был свой стиль, свой класс. И когда ты заводился, когда включал полную скорость никто не смел приблизиться к тебе. Это было похоже на танец.

– О да, я вдохновлял группку энергичных, испорченных до мозга костей хулиганов. Великое дело, нечего сказать.

– Ты весь прогнил, Пайк. Вот в чем твоя проблема. Тебе нужно все это вычистить. Ты тушился в собственном соку целых десять лет. Нужно все это выбросить. А то так и будешь жалким ублюдком.

– Я думал, что справился.

– Только не надо! Ты – натуральный живой мертвец. Сказать по правде, Пайки, я не думаю, что ты из-за денег так разошелся.

– Хм?

– Это лишь повод. Ты хотел этого, Пайк. Что-то в тебе хотело этого. Сколько у тебя там было денег? Ну же. Их действительно было много?

– Двадцать пять тысяч.

– Вот блин. Так много?

– Да уж.

– Но я все равно остаюсь при своем мнении. Ты, Пайк, навсегда останешься таким, каким был. И чем скорее ты это поймешь, тем лучше.

– Ноэль?

– Что?

– Уже дважды Паттерсон оказывался в итоге с моими деньгами.

– И с твоей пташкой.

– И кто я теперь? Неудачник или кретин?

– Возможно, и то и другое.

– Наверное, ты прав, – ответил Пайк.

– Я прав, Пайк. Ты профукал свою жизнь. Ты не задумывался, что это ты мог жить там наверху, в «Бельведере», и любоваться видом из окна? Вы всегда были умнее нас, это я точно знал. Ты, конечно, был психом, но внутри… Мы все знали, что ты или Паттерсон пробьетесь. А теперь у него шикарная квартира, с ним Марти…

– Я это заслужил.

– Да иди ты!

– А как насчет Уильямса и Грина?

– А что они? – Ноэль положил вилку и нож и в отчаянии развел руками. – Не стоит из-за них так убиваться. Это были два ничтожных говнюка. Два ливерпульских амбала, которые зашли, куда им не следовало. – Он отпил колы у Кирсти. – Кроме того, Паттерсон был там вместе с нами, но что-то не похоже, чтобы он все это время лил крокодильи слезы.

– Вот поэтому он там, Ноэль, в порту Челси, а я – нигде.

– Забудь, Пайк. Это неважно. Забудь ливерпульцев.

– Это важно, Ноэль.

– Да, я знаю. – Ноэль снова взял столовые приборы и вернулся к еде. – Я тоже об этом думал, у меня были жуткие кошмары. Но, черт побери, однажды все-таки надо проснуться. Об этом надо забыть, нельзя, чтобы один-единственный эпизод испоганил всю твою жизнь.

Ноэль был прав. Один-единственный эпизод. Он все изменил, один маленький эпизод испортил всю его жизнь…

Он вспомнил, как Грин упал и сначала возмущался. Вскоре крики захлебнулись. Потом он катался по мостовой у них в ногах.

– Хватит, ребята… – умолял он.

А потом они убили его.

О нет, конечно, они этого не хотели. Это был, так сказать, побочный эффект. Они только хотели преподать ему урок. Урок о территории, собственности и уважении. Но что-то пошло не так. Избиение было не более жестоким, чем обычно. Может быть, они били чуть дольше, может быть, чуть сильнее, кто знает? Может быть, Грин оказался слабее других. Может быть, он был хрупок здоровьем. Может, он слишком много выпил, или у него было хилое телосложение. Как бы то ни было, но он умер.

Это длилось всего несколько минут. Правда, Грин перестал сопротивляться задолго до того, как они остановились. Избиение – это такой процесс, где нет четкой грани, когда нужно остановиться. И если начнешь, то не можешь остановиться, если только не подвернется что-нибудь получше, и продолжаешь бить до бесконечности. Самым волнующим всегда было нарастание сил, напряжение, предвкушение, самые первые удары… Вначале всегда было весело, потрясно: ты знал, что ребята разделяют твою неистовую ярость, когда вы кого-то мочите.

Неумолимой расплатой за радость было то, что приходилось делать дальше. Теснясь вокруг, толкаться, наносить удары. Пока бить уже не имело смысла, пока им не становилось скучно.

Один маленький эпизод, растянувшийся на всю жизнь.

Он вернулся, он снова туда вернулся, словно это до сих пор продолжалось, словно они все еще били этого бедолагу, словно это происходило вновь, бесконечно: удар, удар, удар…

Поначалу Грин сопротивлялся, прикрывался руками, защищаясь. Но у него было только две руки, а их было шестеро. Он не мог двигать руками так же быстро, как они били. Все было безнадежно. Они даже ругали его за попытку закрыться. Неужели он не мог просто принять наказание?

Ноги. Спина. Задница. Живот. Ребра. Шея. Голова. Горло. Яйца. Лицо. Через некоторое время они забыли, что бьют человека. Ты забываешь обо всем. Это был просто предмет. Перед ними лежала вещь для битья. Они продолжали бить его, и где-то в позвоночнике что-то треснуло, горло разбухло и перекрыло дыхание, внутренности разорвались, а мозги лопнули. Все непоправимое, что только могло случиться, случилось.

В тот момент они, конечно, не знали, что он мертв.

Не знали и про Уильямса.

Оказалось, что у Уильямса случился сердечный приступ. Наверное, это произошло в тот момент, когда Паттерсон ударил его. Но это уже совсем другое. Это – несчастный случай.

Тела не найдут до самого утра, и потом у полиции идентификация тел займет несколько дней. А все потому, что команда забрала все их вещи: бумажники, ключи, права. Они обчистили их, быстро и умело, вывернув карманы.

В приподнятом настроении – ведь вечер оказался удачным – они возвращаются в «Альму», чтобы отпраздновать. Они стучат, Крисси открывает для них бар и они распивают шампанское. Команда смеется, шумно и возбужденно смакуя каждый момент. Они поздравляют друг друга, хвастаются. Потом рассматривают свой улов: почти две тысячи наличными. Что за шумная гулянка тут началась! Празднование продолжается. Они делят выручку, а потом Чес находит ключи, ключи от гостиницы с ярлычком. Где-то в Финсбэри-парк.

Команда совещается.

Раз у ливерпульцев было так много денег при себе, возможно, они что-то припрятали в гостинице. В конце концов, не они ли всю ночь хвастались своим богатством? Разве не намекали, какие они крутые, мол, только что провернули одно дельце? Что ж, давайте посмотрим, вреда от этого не будет. А в том состоянии, в каком эти ливерпульцы сейчас, они не доползут до отеля еще несколько часов.

Паттерсон берет все на себя, он говорит, что сам сходит и все проверит.

– Мы не можем туда пойти все вместе, верно? Как это будет выглядеть?

– Да, ты прав…

– Да…

– Поэтому пойти должен только кто-то один. А сейчас вам стоит разойтись по домам, на случай, если кто-то вызвал полицию. Все, встретимся завтра.

– Да, хорошая идея…

– Да, Ян прав.

– Если ты найдешь что-нибудь, то скажешь нам, верно? – Пайк заговорил первый раз за все это время.

– Конечно скажу. Я не обману вас, Дэннис.

Они смотрят друг на друга, и в итоге Пайк пожимает плечами. Ему все равно. Он только хочет вернуться домой и до одури заниматься с Марти любовью.

Они расходятся.

Пайк приводит Марти к себе, и они занимаются любовью всю ночь. Пайк так одурманен кокаином, что долго не может кончить. Но он продолжает заниматься сексом с удвоенной яростью. В нем скопилось много всего, что нужно выплеснуть, освободить. Наконец, уже на грани истощения, когда лучи солнца стали пробиваться сквозь шторы, а на крышах защебетали птицы, он кончил. Он исторгся в нее и упал без сил.

Потрясающий конец потрясающей ночи.

Это был последний раз, когда они спали вместе. Потом все пошло не так. Днем они узнали, что ливерпульцы мертвы. Пайк никогда прежде не убивал человека… Им пришлось держаться тихо и порознь какое-то время… А Паттерсон?

– Там ничего не было, ребята. Только их чемоданы с вещами. Все, что у них было, они, наверное, потратили. Ведь они были так пьяны. Нам лучше затаиться на некоторое время, ладно?

Они затаились, и тогда пришел страх. Пайк ненавидел себя за то, что боялся. Он сам себе не признавался, что испытывает. Ковбоям не знакомо чувство вины. Молодые псы, хулиганы, дикари испытывают гордость, но не вину.

А Паттерсон?

Паттерсон исчез. Через пару месяцев исчезла и Марти. Она сказала, что ее достало, что Пайк больше не может спать с ней. Но Пайк был не в состоянии заниматься сексом. У него не стояло. Его кровь превратилась в мочу.

Спустя некоторое время до них дошли слухи, что Уильямс и Грин получили за последнее дело около тридцати тысяч. Полиция решила, что их убрали подельники по ограблению, чтобы не рисковать и прикарманить их долю. Высокопрофессиональной ту операцию назвать было трудно, в полиции были рады избавиться от двух налетчиков. Тем не менее аресты были произведены, схватили кого-то из банды. Но в итоге никому обвинение в убийстве предъявлено не было…

А Паттерсон… Они никогда не смогли бы это доказать, но они знали. Знали, что, по крайней мере, двадцать пять тысяч он вынес из той гостиницы.

Двадцать пять тысяч.

Два раза по двадцать пять – итого пятьдесят.

Нет. Дело было не в деньгах. Причиной было прошлое. Деньки в «Альме». Два мертвых ливерпульца и один богатенький Джок.

Надо было вернуться назад.

Глава семнадцатая

Звук удара Терри все еще звенел у Бэзила в ушах. Он показался громким, словно выстрел в маленькой загроможденной комнатке. Герман сел, схватившись руками за голову. От удара он содрогнулся всем телом, попятился назад, оглушенный, и наконец обмяк в кресле.

Бэзилу нравилось смотреть.

– Ладно, – терпеливо сказал Терри. – Теперь мы со всем разобрались. Я снова спрашиваю тебя: где Чес?

– Я сказал вам, – вежливый голос молодого немца немного дрожал, чего не было прежде, – что я не знаю никого по имени Чес. – Он почти заикался.

– Тогда что здесь делал его брат? Что здесь делал Ноэль?

– Не знаю.

– Не знаешь?

– Я не имею никаких дел с Чесом.

– Так ты все-таки знаешь Чеса?

Герман смотрел в пол.

– Вы говорите мне сначала одно, потом другое. Я запутался, я не знаю.

– Ты не знаешь что? Ты не знаешь, где Чес?

– Не знаю.

– Я не верю тебе.

– Вы и не обязаны мне верить, – ответил Герман. – Для меня это не имеет никакого значения.

– Это имеет значение для меня, – спокойно сказал Терри.

– Хорошо, хорошо… Но что я могу поделать?

– Я тебе вот что скажу, мой дружок. Давай на минуту забудем о Чесе. Ты можешь сдать мне Ноэля, и я все улажу с ним.

– Что вы имеете в виду? – Герман посмотрел на Терри.

– Расскажи мне, где Ноэль, как я могу связаться с ним.

– Я не могу этого сделать.

– Ты сказал, что работаешь на него, – засмеялся Терри. – А значит, ты точно должен знать, как с ним связаться, верно?

– Хорошо. Возможно, все так. Но я не могу сказать вам. Это бизнес. На этот счет есть определенные правила.

– Да, мой дружок. Определенные правила есть. – Терри кивнул головой. – Давай я тебе расскажу эти правила. Правило первое: я – судья. Понимаешь? Я – судья, капитан, директор, тренер, и именно я подсчитываю голы. Comprende? [40]40
  Comprende? ( исп.) – Понимаешь?


[Закрыть]Правило номер два: ты – пустое место. Ты меньше, чем пустое место. Ты не в счет. Поэтому, услуга за услугу, делай, как я говорю. Правило номер три: никаких правил нет, и все дозволено.

Терри треснул Германа своей крупной сильной ладонью сзади по голове, заставив субтильного юношу слететь с кресла.

– Вне игры! – закричал Терри. И, когда Герман попытался встать, ударил его снова. – Рукой по мячу.

Герман еще раз попробовал встать, но Терри свалил его ударом в живот с криком: «Гол!».

Герман скрючился на ковре и остался так лежать.

– Класс, – сказал приветливо Терри, присаживаясь на подлокотник кресла. – Хорошая игра. Очень хорошая игра. Теперь, я думаю, мы оба понимаем правила. Поэтому, может быть, ты захочешь мне все рассказать?

– Да. – Голос Германа был едва слышен.

– Что, что? Извиняюсь? Говори погромче. – Терри приложил руку к уху.

– Да, – повторил Герман, на сей раз немного громче.

– Прекрасно. Вставай. Все хорошо. Я больше не буду тебя бить. Дай ему руку, Смолбоун.

Бэзил помог Герману подняться, подхватив под левую подмышку. Герман был горячий и мокрый, от него шел какой-то животный запах. На щеке у него красовался багровый отпечаток руки Терри, а из носа шла кровь. Он весь дрожал. Юноша провел рукой по волосам и поправил очки – удивительно, как они еще остались на месте.

– У тебя есть его адрес? – спросил Терри. – Номер телефона?

– Да. – Герман сделал глубокий вдох, шмыгнув носом. Он весь подобрался, собираясь выполнить то, что от него требовалось.

Терри повернулся к Бэзилу:

– У тебя есть ручка, Смолбоун?

Бэзил залез во внутренний карман куртки и вытащил оттуда ручку из нержавеющей стали, похожую на золотую.

– Это ты подарил мне, – сказал он, протягивая ручку Терри.

– Хм? – Терри нахмурился и даже не шевельнулся, чтобы забрать ее.

– Сразу, как вышел, помнишь?

– Я знаю, что это за ручка.

Бэзил улыбался, ожидая, что Терри возьмет ее.

– Что ты делаешь, Смолбоун?

Бэзил покраснел.

– Почему ты пытаешься всучить мне свою ручку? – спросил удивленно Терри. – Я дал ее тебе. Для чего, как ты думаешь? Я не собираюсь тратить время и писать сам. Это твоя обязанность. А теперь найди листок бумаги.

Бэзил почувствовал себя идиотом. Он пошарил в карманах в поисках бумаги, осознавая, что стал пунцовым от стыда. Обнаружив обрывки бумаги, что он прихватил из квартиры Чеса, Бэзил расписал ручку на одном из них.

Терри повернулся к Герману, который сел за стол перед компьютером и что-то набирал на клавиатуре.

– Что ты делаешь? – с подозрением спросил Терри.

– Ты хочешь Ноэля Бишопа?

– Да.

– Тогда…

На экране вспыхивали разные картинки.

– Что это? – переспросил Терри. – Что ты теперь делаешь?

– Здесь есть всё… – Герман дважды нажал на клавишу, и список фамилий, начинающихся на «Б», высветился на экране.

Терри схватил руку Германа и потянул ее прочь от клавиатуры. Затем взял клавиатуру и поднял ее над столом.

Неожиданно Герман вернулся к жизни, он был зол и испуган одновременно.

– Не трогай ее! – закричал он, выхватывая клавиатуру и баюкая ее словно ребенка. – Никогда не трогай!

– Что ты делаешь? – Терри был в ярости. – Скажи мне, что ты делаешь!

Бэзил никогда прежде не видел его таким. Таким возбужденным.

– Терри… – начал говорить Бэзил. Но Терри даже не обернулся.

– В чем дело? – спросил Герман, поворачиваясь к экрану монитора. – Я же хотел помочь. Я же пытаюсь найти вам Ноэля.

– Что ты делаешь, играя с этой штуковиной? – Терри опять выхватил у Германа клавиатуру.

Герман вышел из себя. Он ударил по экрану тыльной стороной ладони, юноша почти кричал:

– Ты слепой? Ты что – дурак? Не можешь прочитать?

Герман взглянул на него как раз во время, чтобы увидеть, как голова Терри неотвратимо несется на его челюсть. Юношу отбросило ударом к спинке кресла, а потом он свалился на пол.

Бэзил не был уверен, что на сей раз это было необходимо. Терри был не похож на себя. Правда, следует признать, что вновь увидеть Терри в действии было потрясно, но вряд ли это как-то им поможет.

Герман лежал, оглушенный, на ковре, и кровь из разбитого носа и губ залила пол-лица. Он словно изображал мертвое насекомое. Терри на самом деле ударил его очень сильно.

У самого Терри на лбу красовалось круглое красное пятно, будто в него кто-то кинул помидор.

Герман застонал и открыл глаза. Он сел и стал осторожно ощупывать рот кончиками пальцев. Что удивительно, очки по-прежнему оставались на месте.

– Зачем ты это сделал? – спросил он возмущенно. – Ты сумасшедший? Зачем ты это сделал? Глупо… – Его речь звучала невнятно, словно у человека, у которого рот еще не отошел от наркоза после посещения дантиста.

– Никогда не называй меня глупым, – сказал Терри и, схватив монитор, с силой опустил на голову Герману.

Герман упал навзничь и остался лежать без движения.

Теперь уж Бэзил точно сомневался в разумности всего происходящего. Мудрым действием назвать это было трудно. Герман уже готов был дать им то, что нужно, но теперь что-то вывело Терри из себя, парень был в отключке, а компьютер сломан. Бэзил действительно испугался, ведь до сих пор Терри вел себя как робот: целеустремленный, рациональный, не подверженный никаким эмоциям. Теперь он будто помешался, как машина, которая потеряла управление. Как тот компьютер из «2001 года», [41]41
  «2001 год: космическая Одиссея» («2001: the Space Odyssey») – знаменитый фантастический фильм С. Кубрика, США. 1968.


[Закрыть]сумасшедший и логичный одновременно. Бэзил знал, что ему надо попытаться остановить Терри, но его ощущения были неоднозначны. В таком состоянии Терри не стоит говорить, что он должен или не должен делать. Он даже мог наброситься на него. И, кроме того, Бэзил был зачарован. Он хотел посмотреть, что Терри будет делать дальше.

Герман слегка дрожал, его глаза закатились, а веки подергивались. Терри присел на колени рядом с ним и схватил за шею. Приподняв его голову с ковра, он дважды ударил ею об пол. Потом Терри остановился и оглядел комнату, тяжело дыша.

– Что? – торопливо спросил Бэзил. – Что ты хочешь, Терри?

– Мне нужно что-нибудь острое. Я хочу разделаться с ним.

– Терри. Ты уверен?..

– Дай мне что-нибудь острое, Смолбоун. Будь полезным. Это дело нужно закончить.

Бэзил в отчаянии огляделся по сторонам. И тут он неожиданно понял, что в комнате нет ничего острого. У всех предметов были закругленные края, словно в детской. Здесь не было ничего, что могло бы поранить.

– Терри, здесь нет ничего такого… Оставь все это…

– Дай мне твою ручку, – ответил Терри.

– Что?

– Ручку. Дай мне твою ручку.

Бэзил протянул Терри шариковую ручку.

В эту минуту взгляд Германа вновь сфокусировался, и он перестал дрожать. Теперь он выглядел немного лучше. Герман пробормотал что-то по-немецки, но Бэзил не понял.

Смолбоун наклонился к нему:

– Ты в порядке? – спросил он. Герман посмотрел на него и слабо улыбнулся. Он будто не понимал, что происходит.

Терри оттолкнул Бэзила и прижал голову Германа к ковру, повернув на ухо. Затем, прикусив кончик языка, сосредоточившись, просунул конец ручки Герману в ухо.

– Никогда не называй меня глупым, – сказал он и, крякнув, пропихнул ручку внутрь. Герман завопил, широко распахнув глаза.

– Терри… – начал Безил. Но Терри его не слышал, он был в своем мире.

– Терри…

Терри остановился. Он выглядел деловито и собранно, словно уже проделывал такое миллион раз. Бэзил видел перед собой искусного мастера за работой – плотника, электрика или кого-то в этом роде. Занятый повседневной рутиной, опытный, высококвалифицированный, расторопный мастер.

Герман пытался вырваться, его голова с торчащей из уха ручкой моталась из стороны в сторону.

– Держи его крепко, можешь? – спросил Терри.

Бэзил неохотно опустился на колени и стал держать Германа. Он опять почувствовал этот исходящий от юноши жар и мускусный животный запах.

Терри поставил ногу на ручку и нажал, проталкивая ее дальше в мозг Германа. Парень открыл рот, обнажая зубы, все его лицо искривилось в немом крике. Терри напрягся, встряхнул ногой и принялся вбивать ручку дальше. Каждый раз ручка погружалась глубже и глубже, пока не вошла наполовину. Крови не было вовсе, и, кроме первых немых вскриков, Герман больше никак не реагировал. Он выглядел теперь почти спокойным, губы слегка приоткрыты, словно у спящего. Бэзил подумал, что парень, вероятно, уже мертв.

– Все, – сказал Терри.

– Что будем делать теперь? – спросил Бэзил.

– Ты записал данные? Записал адрес Ноэля?

– Нет, – сказал Бэзил, прощупывая пульс на шее Германа. Пульса не было. – Ты разбил компьютер, прежде чем я успел записать.

– Неважно. Нам просто придется съездить в Суиндон и разыскать его отца.

Он сказал так просто и спокойно, словно ничего важного и существенного не произошло.

Уже после, в машине, когда они выезжали из Бата, к Терри вернулась его былая серьезность и хладнокровие. Он стал самим собой. Он сидел и смотрел в окно, делая по ходу странные замечания: вот дом, который ему нравится, забавная собака, два хиппи за рулем фургона. И ни слова о том, что произошло с Германом.

Наконец Бэзил не выдержал и сказал:

– Терри!

– Ммм?

– Сколько людей ты убил, всего?

– О чем ты?

– Ну, я имею в виду… много?

– Только одного.

– Что? До этого только одного?

– Нет. Только его. Насколько я знаю, до этого я никого не убивал.

– О-о.

– Ты только посмотри. Посмотри на этот закат. Красиво, правда? Похоже на рождественскую открытку.

Бэзил посмотрел.

– Да.