Текст книги "Приключения Оливера Твиста. Повести и рассказы"

Автор книги: Чарльз Диккенс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 54 страниц)

Глава XXXVIII
содержащая отчет о том, что произошло между супругами Бамбл и мистером Монксом во время их вечернего свидания

Был хмурый, душный, облачный летний вечер. Тучи, которые ползли по небу весь день, собрались густой, грязноватой пеленой и уже роняли крупные капли дождя и, казалось, предвещали жестокую грозу, когда мистер и миссис Бамбл, свернув с главной улицы, направили свои стопы к кучке беспорядочно разбросанных, полуразрушенных домов, находящихся примерно на расстоянии полутора миль от центра города, в гнилой, болотистой низине у реки.

Старая, поношенная верхняя одежда, которая была на них, могла послужить двум целям: защищать от дождя и не привлекать к ним внимания. Супруг нес фонарь, пока еще не излучавший никакого света, и трусил в нескольких шагах впереди, словно для того, чтобы его жена могла ступать по тяжелым его следам: дорога была грязная. Они шли в глубоком молчании; время от времени мистер Бамбл замедлял шаги и оглядывался, как бы желая удостовериться, что подруга жизни от него не отстала; затем, видя, что она идет за ним по пятам, он ускорял шаги и еще быстрее устремлялся к цели их путешествия.

Репутация этого места отнюдь не вызывала сомнений: давно уже оно было известно как обиталище отъявленных негодяев, которые, всячески притворяясь, будто живут честным трудом, поддерживали свое существование главным образом грабежом и преступлениями. Здесь были только лачуги: одни – наспех построенные из завалявшихся кирпичей, другие – из старого, подточенного червями корабельного леса; они были сбиты в кучу с полным пренебрежением к порядку и благоустройству и находились на расстоянии нескольких футов от реки. Продырявленные лодки, вытащенные на грязный берег и привязанные к окаймляющей его низенькой стене, а также лежавшие кое-где весла и сложенные в бухту канаты сначала наводили на мысль, что обитатели этих жалких хижин зарабатывают себе пропитание на реке. Но одного взгляда на эту старую и ни на что не годную заваль, разбросанную здесь, было достаточно, чтобы прохожий без особого труда пришел к заключению, что она выставлена скорее для виду и вряд ли кто пользуется ею.

В центре этой кучки лачуг, у самой реки, так что верхние этажи нависали над ней, возвышалось большое строение, бывшее прежде фабрикой. В былые времена оно, верно, доставляло заработок обитателям соседних домишек, но с тех пор давно пришло в ветхость. От крыс, червей и сырости расшатались и подгнили сваи, на которых оно держалось, – значительная часть здания уже погрузилась в воду, тогда как еще уцелевшая, шаткая и накренившаяся над темным потоком, казалось, ждала удобного случая, чтобы последовать за старым своим приятелем и подвергнуться той же участи.

Перед этим-то ветхим домом и остановилась достойная пара, когда в воздухе пронеслись первые раскаты отдаленного грома и полил сильный дождь.

– Должно быть, это где-то здесь, – сказал Бамбл, разглядывая клочок бумаги, который держал в руке.

– Эй, вы, там! – раздался сверху чей-то голос.

Мистер Бамбл поднял голову и увидел человека, наполовину высунувшегося из двери во втором этаже.

– Постойте минутку, – продолжал голос, – я сейчас к вам выйду. С этими словами голова исчезла и дверь захлопнулась.

– Это и есть тот самый человек? – спросила любезная супруга мистера Бамбла.

Мистер Бамбл утвердительно шепнул.

– Так помни же, что я тебе наказывала, – сказала надзирательница, – и старайся говорить как можно меньше, а не то ты нас сразу выдашь.

Мистер Бамбл, с удрученным видом созерцавший дом, казалось, собирался высказать некоторое сомнение, уместно ли будет сейчас приводить в исполнение их план, но ему помешало появление Монкса – тот открыл маленькую дверь, у которой они стояли, и поманил их в дом.

– Входите! – нетерпеливо крикнул он, топнув ногой. – Не задерживайте меня здесь!

Женщина, колебавшаяся поначалу, смело вошла, не дожидаясь новых приглашений. Мистер Бамбл, который не то стыдился, не то боялся мешкать позади, последовал за ней, чувствуя себя весьма неважно и почти утратив ту исключительную величавость, которая являлась его характеристической чертой.

– Какого черта вы там топтались, под дождем? – заперев за ними дверь, спросил Монкс, оглядываясь и обращаясь к Бамблу.

– Мы… мы только хотели немного прохладиться, – заикаясь, выговорил Бамбл, с опаской осматриваясь вокруг.

– Прохладиться! – повторил Монкс. – Все дожди, какие когда-либо выпали или выпадут, не могут угасить того адского пламени, которое иной человек носит в себе. Не так-то легко вам прохладиться, не надейтесь на это!

После такой любезной речи Монкс круто повернулся к надзирательнице и посмотрел на нее так пристально, что даже она, особа отнюдь не из пугливых, отвела взгляд и потупилась.

– Это та самая женщина? – спросил Монкс.

– Гм… Это та самая женщина, – ответил Бамбл, помня предостережения жены.

– Вы, верно, думаете, что женщины не умеют хранить тайну? – вмешалась надзирательница, отвечая при этом на испытующий взгляд Монкса.

– Одну тайну они всегда хранят, пока она не обнаружится, – сказал Монкс.

– Какую же? – спросила надзирательница.

– Потерю доброго имени, – ответил Монкс. – А стало быть, если женщина посвящена в тайну, которая может привести ее к виселице или каторге, я не боюсь, что она ее кому-нибудь выдаст, о нет! Вы меня понимаете, сударыня?

– Нет, – промолвила надзирательница и при этом слегка покраснела.

– Ну, разумеется, – сказал Монкс. – Разве вы можете это понять?

Посмотрев на обоих своих собеседников не то насмешливо, не то мрачно и снова поманив их за собой, он быстро пересек комнату, довольно большую, но с низким потолком. Он уже начал – подниматься по крутой лестнице, которая походила на приставную и вела в верхний этаж, где когда-то были склады, как вдруг яркая вспышка молнии осветила отверстие наверху, а последовавший за ней удар грома потряс до самого основания полуразрушенный дом.

– Вы слышите? – крикнул он, попятившись. – Слышите? Гремит и грохочет, как будто раскатывается по тысяче пещер, где прячутся от него дьяволы. Ненавижу гром!

Несколько секунд он молчал, потом внезапно отнял руки от лица, и мистер Бамбл, к невыразимому своему смятению, увидел, что оно исказилось и побелело.

– Со мной бывают такие припадки, – сказал Монкс, заметив его испуг, – и частенько их вызывает гром. Не обращайте на меня внимания, уже все прошло.

С этими словами он стал подниматься по лестнице и, быстро закрыв ставни в комнате, куда вошел, спустил фонарь, висевший на конце веревки с блоком; веревка была пропущена через тяжелую балку потолка, и фонарь бросал тусклый свет на стоявший под ним старый стол и три стула.

– А теперь, – сказал Монкс, когда все трое уселись, – чем скорее мы приступим к делу, тем лучше для всех… Женщина знает, о чем идет речь?

Вопрос был обращен к Бамблу, но его супруга предупредила ответ, объявив, что суть дела ей хорошо известна.

– Он правду сказал, что вы находились с той ведьмой в ночь, когда она умерла, и она сообщила вам что-то?..

– О матери того мальчика, про которого вы говорили? – перебила его надзирательница. – Да.

– Первый вопрос заключается в том, какого характера было ее сообщение, – сказал Монкс.

– Это второй вопрос, – очень рассудительно заметила женщина. – Первый заключается в том, сколько стоит это сообщение.

– А кто, черт возьми, на это ответит, не узнав, каково оно? – спросил Монкс.

– Лучше вас – никто, я в этом уверена, – заявила миссис Бамбл, у которой не было недостатка в храбрости, что с полным правом мог засвидетельствовать спутник ее жизни.

– Гм!.. – многозначительно произнес Монкс тоном, выражавшим живейшее любопытство. – Значит, из него можно извлечь деньги?

– Все может быть, – последовал сдержанный ответ.

– У нее что-то взяли, – сказал Монкс. – Какую-то вещь, которая была на ней. Какую-то вещь…

– Вы бы лучше назначили цену, – перебила миссис Бамбл. – Я уже слышала достаточно и убедилась, что вы как раз тот, с кем мне нужно потолковать.

Мистер Бамбл, которому лучшая его половина до сих пор еще не открыла больше того, что он когда-то узнал, прислушивался к этому диалогу, вытянув шею и выпучив глаза, переводя взгляд с жены на Монкса и не скрывая изумления, пожалуй еще усилившегося, когда сей последний сердито спросил, сколько они потребуют у него за раскрытие тайны.

– Какую цену она имеет для вас? – спросила женщина так же спокойно, как и раньше.

– Быть может, никакой, а может быть, двадцать фунтов, – ответил Монкс. – Говорите и предоставьте мне решать.

– Прибавьте еще пять фунтов к названной вами сумме. Дайте мне двадцать пять фунтов золотом, – сказала женщина, – и я расскажу вам все, что знаю. Только тогда и расскажу.

– Двадцать пять фунтов! – воскликнул Монкс, откинувшись на спинку стула.

– Я вам ясно сказала, – ответила миссис Бамбл. – Сумма небольшая.

– Вполне достаточно за жалкую тайну, которая может оказаться ничего не стоящей, – нетерпеливо крикнул Монкс. – И погребена она уже двенадцать лет, если не больше.

– Такие вещи хорошо сохраняются, а пройдет время – стоимость их часто удваивается, как это бывает с добрым вином, – ответила надзирательница, по-прежнему сохраняя рассудительный и равнодушный вид. – Что до погребения, то, кто знает, бывают такие вещи, которые могут пролежать двенадцать тысяч или двенадцать миллионов лет и в конце концов порассказать странные истории.

– А если я зря отдам деньги? – колеблясь, спросил Монкс.

– Вы можете легко их отобрать: я только женщина, я здесь одна и без защиты.

– Не одна, дорогая моя, и не без защиты, – почтительно вставил мистер Бамбл голосам, прерывающимся от страха. – Здесь я, дорогая моя. А кроме того, – продолжал мистер Бамбл, щелкая при этом зубами, – мистер Монкс – джентльмен и не станет совершать насилие над приходскими чиновниками. Мистеру Монксу известно, дорогая моя, что я уже не молод и, если можно так выразиться, немножко отцвел, но он слыхал – я не сомневаюсь, дорогая моя, мистер Монкс слыхал, что я особа очень решительная и отличаюсь незаурядной силой, если меня расшевелить. Меня нужно только немножко расшевелить, вот и все.

С этими словами мистер Бамбл попытался с грозной решимостью схватить фонарь, но по его испуганной физиономии было ясно видно, что его и в самом деле надо расшевелить, и расшевелить хорошенько, прежде чем он приступит к каким-либо воинственным действиям; конечно, если они не направлены против бедняков или особ, выдрессированных для этой цели.

– Ты – дурак, – сказала миссис Бамбл, – и лучше бы ты держал язык за зубами!

– Лучше бы он его отрезал, прежде чем идти сюда, если не умеет говорить потише! – мрачно сказал Монкс. – Так, значит, он ваш муж?

– Он – мой муж, – хихикнув, подтвердила надзирательница.

– Я так и подумал, когда вы вошли, – отозвался Монкс, отметив злобный взгляд, который леди метнула при этих словах на своего супруга. – Тем лучше. Я охотнее веду дела с мужем и женой, когда вижу, что они действуют заодно. Я говорю серьезно. Смотрите!

Он сунул руку в боковой карман и, достав парусиновый мешочек, отсчитал на стол двадцать пять соверенов и подвинул их к женщине.

– А теперь, – сказал он, – берите их. И когда утихнут эти проклятые удары грома, которые, я чувствую, вот-вот прокатятся над крышей, послушаем ваш рассказ.

Когда затих гром, грохотавший, казалось, где-то еще ближе, почти совсем над ними, Монкс, приподняв голову, наклонился вперед, готовясь выслушать рассказ женщины. Лица всех троих почти соприкасались, когда двое мужчин в нетерпении переглянулись через маленький столик, а женщина тоже наклонилась вперед, чтобы они слышали ее шепот. Тусклые лучи фонаря, падавшие прямо на них, еще усиливали тревожную бледность лиц, и, окруженные густым сумраком и тьмою, они казались призрачными.

– Когда умирала эта женщина, которую мы звали старой Салли, – начала надзирательница, – мы с ней были вдвоем.

– Больше никого при этом не было? – таким же глухим шепотом спросил Монкс. – Ни одной больной старухи или идиотки на соседней кровати? Никого, кто мог бы услышать, а может быть, и понять, о чем идет речь?

– Ни души, – ответила женщина, – мы были одни. Я одна была возле нее, когда пришла смерть.

– Хорошо, – сказал Монкс, пристально в нее всматриваясь. – Дальше.

– Она говорила об одной молодой женщине, – продолжала надзирательница, – которая родила когда-то ребенка не только в той самой комнате, но даже на той самой кровати, на которой она теперь умирала.

– Неужто? – дрожащими губами проговорил Монкс, оглянувшись через плечо. – Проклятье! Какие бывают совпадения!

– Это был тот самый ребенок, о котором он говорил вам вчера вечером, – продолжала надзирательница, небрежно кивнув в сторону своего супруга. – Сиделка обокрала его мать.

– Живую? – спросил Монкс.

– Мертвую, – слегка вздрогнув, ответила женщина. – Она сняла с еще не остывшего тела ту вещь, которую женщина, умирая, просила сберечь для младенца.

– Она продала ее? – воскликнул Монкс вне себя от волнения. – Она ее продала? Где? Когда? Кому? Давно ли?

– С великим трудом рассказав мне, что она сделала, – продолжала надзирательница, – она откинулась на спину и умерла.

– И ни слова больше не сказала? – воскликнул Монкс голосом, казавшимся еще более злобным благодаря тому, что он был приглушен. – Ложь! Со мной шутки плохи. Она еще что-то сказала. Я вас обоих прикончу, но узнаю, что именно.

– Она не вымолвила больше ни словечка, – сказала женщина, по-видимому ничуть не испуганная (чего отнюдь нельзя было сказать о мистере Бамбле) яростью этого странного человека. – Она изо всех сил уцепилась за мое платье, а когда я увидела, что она умерла, я разжала ее руку и нашла в ней грязный клочок бумаги.

– И в нем было… – прервал Монкс, наклоняясь вперед.

– Ничего в нем не было, – ответила женщина. – Это была закладная квитанция.

– На какую вещь? – спросил Монкс.

– Скоро узнаете, – ответила женщина. – Сначала она хранила драгоценную безделушку, надеясь, наверно, как-нибудь получше ее пристроить, а потом заложила и наскребывала деньги, из года в год выплачивая проценты ростовщику, чтобы она не ушла из ее рук. Значит, если бы что-нибудь подвернулось, ее всегда можно было выкупить. Но ничего не подвертывалось, и, как я вам уже сказала, она умерла, сжимая в руке клочок пожелтевшей бумаги. Срок истекал через два дня. Я тоже подумала, что, может быть, со временем что-нибудь подвернется, и выкупила заклад.

– Где он сейчас? – быстро спросил Монкс.

–  Здесь, – ответила женщина.

И, словно радуясь возможности избавиться от него, она торопливо бросила на стол маленький кошелек из лайки, где едва могли бы поместиться французские часики. Монкс схватил его и раскрыл трясущимися руками – в кошельке лежал маленький золотой медальон, а в медальоне две пряди волос и золотое обручальное кольцо.

– С внутренней стороны на нем выгравировано имя «Агнес», – сказала женщина. – Потом оставлено место для фамилии, а дальше следует дата примерно за год до рождения ребенка, как я выяснила.

– И это все? – спросил Монкс, жадно и пристально осмотрев содержимое маленького кошелька.

– Все, – ответила женщина.

Мистер Бамбл перевел дух, будто радуясь, что рассказ окончен и ни слова не сказано о том, чтобы отобрать двадцать пять фунтов; теперь он набрался храбрости и вытер капли пота, обильно стекавшие по его носу во время всего диалога.

– Я ничего не знаю об этой истории, кроме того, о чем могу догадываться, – после короткого молчания сказала его жена, обращаясь к Монксу, – да и знать ничего не хочу, так будет безопаснее. Но не могу ли я задать вам два вопроса?

– Можете, задавайте, – не без удивления сказал Монкс, – впрочем, отвечу ли я на них, или нет – это уж другой вопрос.

– Итого будет три, – заметил мистер Бамбл, пытаясь сострить.

– Вы получили от меня то, на что рассчитывали? – спросила надзирательница.

– Да, – ответил Монкс. – Второй вопрос?

– Что вы намерены с этим делать? Не обернется ли это против меня?

– Никогда, – сказал Монкс, – ни против вас, ни против меня. Смотрите сюда. Но ни шагу вперед, а не то за вашу жизнь и соломинки не дашь.

С этими словами он неожиданно отодвинул стол и, дернув за железное кольцо в полу, откинул крышку большого люка, оказавшегося у самых ног мистера Бамбла, с величайшей поспешностью отступившего на несколько шагов.

– Загляните вниз, – сказал Монкс, опуская фонарь в отверстие. – Не бойтесь. Будь это в моих интересах, я преспокойно отправил бы вас туда, когда вы сидели над люком.

Ободренная этими словами, надзирательница подошла к краю люка, и даже сам мистер Бамбл, снедаемый любопытством, осмелился сделать то же самое. Бурлящая река, вздувшаяся после ливня, быстро катила внизу свои воды, и все другие звуки тонули в том грохоте, с каким они набегали и разбивались о зеленые сваи, покрытые тиной. Когда-то здесь была водяная мельница: поток, ленясь и крутясь вокруг подгнивших столбов и уцелевших обломков машин, казалось, с новой силой устремлялся вперед, когда избавлялся от препятствий, тщетно пытавшихся остановить его бешеное течение.

– Если бросить туда труп человека, где очутится он завтра утром? – спросил Монкс, раскачивая фонарь в темном колодце.

– За двенадцать миль отсюда вниз по течению, и вдобавок он будет растерзан в клочья, – ответил мистер Бамбл, съежившись при этой мысли.

Монкс вынул маленький кошелек из-за пазухи, куда второпях засунул его, и, привязав кошелек к свинцовому грузу, когда-то служившему частью какого-то блока и валявшемуся на полу, бросил его в поток. Кошелек упал тяжело, как игральная кость, с едва уловимым плеском рассек воду и исчез.

Трое, посмотрев друг на друга, казалось, облегченно вздохнули.

– Готово, – сказал Монкс, опуская крышку люка, которая со стуком упала на прежнее место. – Если море и отдаст когда-нибудь своих мертвецов, как говорится в книгах, то золото свое и серебро, а также и эту дребедень оно оставит себе. Говорить нам больше не о чем, можно положить конец этому приятному свиданию.

– Совершенно верно, – быстро отозвался мистер Бамбл.

– Язык держите за зубами, слышите? – с угрожающим видом сказал Монкс. – За вашу жену я не боюсь.

– Можете положиться и на меня, молодой человек, – весьма учтиво ответил мистер Бамбл, с поклоном пятясь к лестнице. – Ради всех нас, молодой человек, и ради меня самого, понимаете ли, мистер Монкс?

– Слышу и рад за вас, – сказал Монкс. – Уберите свой фонарь и убирайтесь как можно скорее!

Хорошо, что разговор оборвался на этом месте, иначе мистер Бамбл, который, продолжая отвешивать поклоны, находился в шести дюймах от лестницы, неизбежно полетел бы в комнату нижнего этажа. Он зажег свой фонарь от того фонаря, который Монкс отвязал от веревки я держал в руке, и, не делая никаких попыток продолжать беседу, стал молча спускаться по лестнице, а за ним его жена. Монкс замыкал шествие, предварительно задержавшись на ступеньке и удостоверившись, что не слышно никаких других звуков, кроме шума дождя и стремительно несущегося потока.

Они миновали комнату нижнего этажа медленно и осторожно, потому что Монкс вздрагивал при виде каждой тени, а мистер Бамбл, держа свой фонарь на фут от пола, шел не только с исключительной осмотрительностью, но и удивительно легкой поступью для такого дородного джентльмена, нервически осматриваясь вокруг, нет ли где потайных люков. Монкс бесшумно отпер и распахнул дверь, и супруги, обменявшись кивком со своим таинственным знакомым, очутились под дождем во мраке.

Как только они ушли, Монкс, казалось, питавший непреодолимое отвращение к одиночеству, позвал мальчика, который был спрятан где-то внизу. Приказав ему идти впереди и светить, он вернулся в комнату, откуда только что вышел.

Глава XXXIX
выводит на сцену несколько респектабельных особ, с которыми читатель уже знаком, и повествует о том, как совещались между собой достойный Монкс и достойный еврей

На следующий день после того, как три достойные особы, упомянутые в предшествующей главе, покончили со своим маленьким дельцем, мистер Уильям Сайкс, очнувшись вечером от дремоты, сонным и ворчливым голосом спросил, который час.

Этот вопрос был задан мистером Сайксом уже не в той комнате, какую он занимал до экспедиции в Чертей, хотя находилась она в том же районе, неподалеку от его прежнего жилища. Несомненно, это было менее завидное жилье, чем его старая квартира, – жалкая, плохо меблированная комната, совсем маленькая, освещавшаяся только одним крохотным оконцем в покатой крыше, выходившим в тесный, грязный переулок. Не было здесь недостатка и в других признаках, указывающих на то, что славному джентльмену за последнее время не везет, ибо весьма скудная обстановка и полное отсутствие комфорта, а также исчезновение такого мелкого движимого имущества, как запасная одежда и белье, свидетельствовали о крайней бедности; к тому же тощий и изможденный вид самого мистера Сайкса мог бы вполне удостоверить эти факты, если бы они нуждались в подтверждении.

Грабитель лежал на кровати, закутавшись вместо халата в свое белое пальто и отнюдь не похорошевший от мертвенного цвета лица, вызванного болезнью, равно как и от грязного ночного колпака и колючей черной бороды, неделю не бритой. Собака сидела около кровати, то задумчиво посматривая на хозяина, то настораживая уши и глухо ворча, если ее внимание привлекал какой-нибудь шум на улице или в нижнем этаже дома. У окна, углубившись в починку старого жилета, который служил частью повседневного костюма грабителя, сидела женщина, такая бледная и исхудавшая от лишений и ухода за больным, что большого труда стоило признать в ней ту самую Нэнси, которая уже появлялась в этом повествовании, если бы не голос, каким она ответили на вопрос мистера Сайкса.

– Начало восьмого, – сказала девушка. – Как ты себя чувствуешь, Билл?

– Слаб, как чистая вода, – ответил мистер Сайкс, проклиная свои глаза, руки и ноги. – Дай руку и помоги мне как-нибудь сползти с этой проклятой кровати.

Нрав мистера Сайкса не улучшился от болезни: когда девушка помогала ему подняться и повела его к столу, он всячески ругал ее за неловкость, а потом ударил.

– Скулишь? – спросил Сайкс. – Хватит! Нечего стоять и хныкать! Если ты только на это и способна, проваливай! Слышишь?

– Слышу, – ответила девушка, отворачиваясь и пытаясь рассмеяться. – Что это еще взбрело тебе в голову?

– Э, так ты, стало быть, одумалась? – проворчал Сайкс, заметив слезы, навернувшиеся ей на глаза. – Тем лучше для тебя.

– Но ведь не хочешь же ты сказать, Билл, что и сегодня будешь жесток со мной, – произнесла девушка, положив руку ему на плечо.

– А почему бы и нет? – воскликнул мистер Сайкс, – Почему?..

– Столько ночей, – сказала девушка с еле заметной женственной нежностью, от которой даже в ее голосе послышались ласковые нотки, – столько ночей я терпеливо ухаживала за тобой, заботилась о тебе, как о ребенке, а сегодня я впервые вижу, что ты пришел в себя. Ведь не будешь же ты обращаться со мной как только что, правда ведь? Ну, скажи, что не будешь.

– Ладно, – отозвался мистер Сайкс, – не буду. Ах, черт подери, девчонка опять хнычет!

– Это пустяки, – сказала девушка, бросаясь на стул. – Не обращай на меня внимания. Скоро пройдет.

– Что – пройдет? – злобно спросил мистер Сайкс. – Какую еще дурь ты на себя напустила? Вставай, занимайся делом и не лезь ко мне со всякой бабьей чепухой!

В другое время это внушение и тон, каким оно было сделано, возымели бы желаемое действие, но девушка, действительно ослабевшая от истощения, откинула голову на спинку стула и лишилась чувств, прежде чем мистер Сайкс успел изрыгнуть несколько приличествующих случаю проклятий, которыми при подобных обстоятельствах имел обыкновение приправлять свои угрозы. Хорошенько не зная, что делать при столь исключительных обстоятельствах, – ибо у мисс Нэнси истерики обычно отличались тем бурным характером, который позволял больной справляться с ними без посторонней помощи, – мистер Сайкс попытался пустить в ход несколько ругательств и, убедившись, что такой способ лечения совершенно недейственен, позвал на помощь.

– Что случилось, мой милый? – спросил Феджин, заглядывая в комнату.

– Помогите-ка девчонке, – нетерпеливо откликнулся Сайкс. – Нечего тут бормотать, и ухмыляться, и пялить на меня глаза.

Вскрикнув от удивления, Феджин поспешил на помощь к девушке, а мистер Джек Даукинс (иными словами – Ловкий Плут), вошедший в комнату вслед за своим почтенным другом, мигом положил на пол узел, который тащил, и, выхватив бутылку из рук юного Чарльза Бейтса, шедшего за ним по пятам, мгновенно вытащил пробку зубами и влил часть содержимого бутылки в рот больной, предварительно отведав его сам, во избежание ошибки.

– Возьми-ка мехи, Чарльз, и дай ей глотнуть свежего воздуха, – сказал мистер Даукинс, – а вы похлопайте ее по рукам, Феджин, пока Билл развязывает юбки.

Все эти меры, совместно принятые и примененные с большой энергией – особенно те из них, которые были поручены юному Бейтсу, явно считавшему свою долю участия в процедуре беспримерной забавой, – не замедлили привести к желаемым результатам. Девушка постепенно пришла в себя, шатаясь, добралась до стула у кровати и зарылась лицом в подушку, предоставив встречать новых посетителей мистеру Сайксу, несколько удивленному их неожиданным появлением.

– Какой чертов ветер принес вас сюда? – спросил он Феджина.

– Вовсе не чертов ветер, мой милый. Чертов ветер никому не приносит добра. А я захватил кое-что хорошее, что вам понравится… Плут, мой милый, развяжи узел и передай Биллу те пустяки, на которые мы сегодня утром истратили все деньги.

Исполняя распоряжение мистера Феджина, Ловкий Плут достал сверток не малых размеров, завязанный в старую скатерть, и начал передавать один за другим находившиеся в нем предметы Чарли Бейтсу, который раскладывал их на столе, расхваливая на все лады их редкие и превосходные качества.

– Ах, какой паштет из кроликов, Билл! – воскликнул сей молодой джентльмен, доставая огромный паштет. – Такое нежное создание, с такими хрупкими лапками, Билл, что даже косточки тают во рту и незачем их выбирать. Полфунта зеленого чаю, семь шиллингов шесть пенсов, такого крепкого, что, если засыпать его в кипяток, с чайника слетит крышка; полтора фунта сахару, чуть мокроватого, над которым негры здорово потрудились, пока он не достиг такого совершенства. Две двухфунтовые булки; фунт хорошего свежего масла; кусок жирного глостерского сыра наилучшего сорта, какого вы никогда и не нюхали.

Произнеся этот панегирик, юный Бейтс извлек из своего просторного кармана большую, тщательно закупоренную бутылку вина и в то же самое время налил из прежней бутылки полную рюмку чистого спирта, которую больной без всяких колебаний опрокинул себе в рот.

– Э, – воскликнул Феджин, с довольным видом потирая руки. – Вы не пропадете, Билл, теперь вы не пропадете.

– Не пропаду! – повторил мистер Сайкс. – Да я бы двадцать раз мог пропасть, прежде чем вы пришли ко мне на помощь. Как же это вы, лживая скотина, на три с лишним недели бросили человека на произвол судьбы когда он в таком состоянии?

– Вы только послушайте его, ребята! – пожимая плечами, сказал Феджин. – А мы-то принесли ему все эти чудесные вещи.

– Вещи в своем роде не плохи, – заметил мистер Сайкс, слегка смягчившись после того, как окинул взглядом стол, – но что вы можете сказать в свое оправдание? Почему вы бросили меня здесь, голодного, больного, без денег и вообще без всего и черт знает сколько времени обращали на меня не больше внимания, чем на эту вот собаку?.. Прогони ее, Чарли!

– Никогда еще я не видел такой потешной собаки! – воскликнул юный Бейтс, исполняя его просьбу. – Чует съестное не хуже, чем старая леди, идущая на рынок. Эта собака могла бы сколотить себе состояние на сцене и вдобавок оживить представление.

– А ну, молчи!.. – крикнул Сайкс, когда собака, не переставая рычать, уползла под кровать. – Так что же вы скажете в свое оправдание, тощий, старый кровопийца?

– Меня больше недели не было в Лондоне. Дела были разные, – ответил еврей.

– А другие две недели? – спросил Сайкс. – Другие две недели, когда я валялся здесь, как больная крыса в норе?

– Я ничего не мог поделать, Билл. Нельзя пускаться на людях в длинные объяснения… Я ничего не мог поделать, клянусь честью.

– Чем это вы клянетесь? – с величайшим презрением проворчал Сайкс. – Эй, вы, мальчишки, пусть кто-нибудь из вас отрежет мне кусок паштета, чтобы отбить этот вкус во рту, иначе я совсем задохнусь.

– Не раздражайтесь, мой милый, – смиренно уговаривал Феджин. – Я никогда не забывал вас, Билл, никогда.

– Да, я готов биться об заклад, что не забывали, – с горькой усмешкой отозвался Сайкс. – Все время, пока я лежал здесь в жару и лихорадке, вы замышляли всякие планы и козни: Билл сделает то, Билл сделает это, и Билл сделает все за чертовски низкую плату, как только поправится – он достаточно беден, чтобы работать на вас. Если бы не эта девушка, я отправился бы на тот свет.

– Полно, Билл, – возразил Феджин, жадно ухватившись за эти слова. – «Если бы не эта девушка»! Кто, как не бедный старый Феджин, помог вам обзавестись такой ловкой девушкой?

– Это он правду говорит, – сказала Нэнси, быстро шагнув вперед. – Оставь его, оставь в покое.

Вмешательство Нэнси изменило характер беседы, так как мальчики, подметив хитрое подмигивание осторожного старого еврея, начали угощать ее спиртным, – впрочем, пила она очень умеренно, а Феджин, обнаружив несвойственную ему веселость, постепенно привел мистера Сайкса в лучшее расположение духа, притворившись, будто считает его угрозы милыми шуточками, и вдобавок они от души посмеялись над теми двумя-тремя грубыми остротами, до которых снизошел Сайкс, предварительно приложившись несколько раз к бутылке со спиртом.

– Все это прекрасно, – сказал мистер Сайкс, – но сегодня я должен получить от вас наличные.

– При мне нет ни единой монеты, – ответил еврей.

– Но дома их у вас груды, – возразил Сайкс. – И из них я должен кое-что получить.

– Груды! – вскричал Феджин, воздевая руки. – Да мне не хватило бы даже на…

– Не знаю, сколько их у вас накопилось, да и сами-то вы не знаете, потому что долгонько пришлось бы их считать, – сказал Сайкс. – Но деньги мне нужны сегодня – коротко и ясно!

– Хорошо, хорошо! – со вздохом сказал Феджин. – Я пришлю с Ловким Плутом.

– Этого вы не сделаете, – возразил мистер Сайкс. – Ловкий Плут слишком ловок – он позабудет прийти, или собьется с дороги, или будет увиливать от ищеек и не придет, или еще что-нибудь придумает в оправдание, если вы дадите ему такой наказ. Пусть Нэнси идет в вашу берлогу и принесет деньги, чтобы все было в порядке, а пока ее не будет, я лягу всхрапну.