Текст книги "Великолепные Эмберсоны"

Автор книги: Бус Таркинтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

– Сама подумай, девять сотен это чудесный доход, Фанни: теперь холостяку, имеющему на тебя виды, придется зарабатывать ровно сорок девять тысяч и сто долларов в год. А тебе, чтобы получить пятьдесят тысяч годовых, всего-то и надо снизойти до него, когда заметишь, что он всеми своими шляпами-галстуками показывает, как к тебе неравнодушен!

Она вяло посмотрела на него, жалко пробормотала что-то об ожидающем ее рукоделии и вышла из комнаты, а Эмберсон, глядя на Изабель, печально покачал головой.

– Всегда знал, что чувство юмора не моя сильная сторона, – вздохнул он. – Боже мой, ее просто так не развеселишь!

Студент в рождественские каникулы домой не приехал. Вместо этого они с Изабель отправились на две недели на Юг. Она гордилась своим здоровым и красивым сыном и всею душой наслаждалась, когда в отеле, в котором они поселились, люди в вестибюле и на просторных верандах задерживали на нем взгляд: она настолько упивалась его присутствием, что не замечала, что на нее смотрят с гораздо большим интересом и симпатией, чем на Джорджа. Она радовалась, что удалось заполучить его на целых две недели; обожала гулять, опираясь на его руку, читать с ним, с ним любоваться морем, но больше всего любила заходить с ним в ресторан.

Но оба не прекращали ощущать, что это Рождество совсем не похоже на другие, проведенные вместе, – это был грустный праздник. А в июне Изабель отправилась на Восток на выпускной сына и прихватила с собой Люси. И всё начало казаться другим, особенно когда на вручение диплома приехал Джордж Эмберсон вместе с отцом девушки. Юджин как раз оказался в Нью-Йорке по делам, а Эмберсон с легкостью убедил его посетить мероприятие, и им удалось прекрасно провести время, сделав новоиспеченного выпускника героем и центром происходящего.

Его дядя заканчивал тот же колледж.

– Моя комната была вон в том корпусе, – сказал он, показывая Юджину на одно из зданий. – Даже не знаю, разрешит ли Джордж моим почитателям повесить там памятную табличку. Сам знаешь, теперь тут всем распоряжается он.

– А сам-то ты вел себя по-другому? Племянники от дядьев недалеко падают.

– Только Джорджу не говори, что он такой же, как я. Нам следует щадить чувства молодого джентльмена.

– Да, – согласился Юджин. – Будем высовываться, он и нам жить запретит.

– Я уверен, что в его возрасте у меня было не всё так плохо, – задумчиво сказал Эмберсон, пока они пробирались через праздничную толпу. – Хотя бы потому, что у меня имелись братья и сестры и маме было некогда кудахтать над одним мной, да и внук я был не единственный. Отец всегда баловал Джорджи так, как никого из родных детей.

– Чтобы прояснить распределение добра и зла в душе Джорджи, надо знать всего лишь три вещи, – засмеялся Юджин.

– Три?

– Он единственный ребенок Изабель. Он Эмберсон. Он мальчик.

– Ну, господин пророк, и что здесь хорошо, а что плохо?

– Всё хорошо и плохо одновременно, – ответил Юджин.

И вот они заметили предмет своего обсуждения. Джордж прогуливался под вязами с Люси и, помахивая тросточкой, показывал на различные объекты и места, приобретшие за прошедшие четыре года историческую ценность. Мужчины не могли не отметить беспечность и грациозность его жестов, а также манеру преподносить себя – подсознательно властную: тут он владел и землей под ногами, и ветвями над головой, и старыми постройками вокруг, и Люси.

– Не знаю, – сказал Юджин, озорно улыбнувшись. – Не знаю. Вот говорил я о нем как о человеке, а теперь не знаю. Может, он божество.

– Неужели и я был таким? – простонал Эмберсон. – Ты же не думаешь, что это обязательная стадия развития любого Эмберсона?

– Не волнуйся! По меньшей мере половина его натуры сейчас это сочетание юности, красоты и колледжа, но даже самые великолепные Эмберсоны преодолевают свое великолепие и со временем становятся людьми. Хотя для этого требуется нечто большее, чем время.

– Да, мне потребовалось больше, – согласился друг и печально покачал головой.

И они поспешили к самому прекрасному Эмберсону, внешне не тронутому временем и бедами. Она задумчиво стояла в тени огромных деревьев и издали приглядывала за Джорджем и Люси, но, увидев, что к ней идут, сделала шаг навстречу.

– Как очаровательно, правда? – сказала она и взмахнула обтянутой черным рукой в сторону ярко одетой толпы, гуляющей по университету и сбивающейся в кучки вокруг виновников торжества. – Они так рвутся жить, с такой отвагой, все эти мальчики, – это трогательно. Но, конечно, сами они не осознают, как это трогательно.

Эмберсон кашлянул.

– Да, они себя умилительными не считают, это точно! Мы с Юджином только что беседовали как раз о подобном. Знаешь, о чем я думаю, когда вижу все эти гладкие, торжествующие юные лица? Я всегда думаю: "А, жизнь-то вам покажет!"

– Джордж!

– О да, – сказал он. – Жизнь очень изобретательна, и у нее есть отдельная плетка для каждого маминого сына!

– Может быть, – огорченно ответила Изабель, – может быть, некоторым матерям удастся отвлечь удар на себя.

– Ни за что и никогда, – горячо уверил ее брат. – Никогда на лицах матерей не появятся морщины, предназначенные сыновьям. Полагаю, ты понимаешь, что эти юные лица покроются морщинами?

– Может и нет, – сказала она с грустной улыбкой. – Может, времена изменятся и морщин ни у кого не будет.

– Время пощадило только одного человека из всех мне знакомых, – сказал Юджин. И засмеялся, увидев удивленные глаза Изабель, после чего она поняла, что сама была этим человеком. К тому же он не соврал, и она знала об этом. Поэтому залилась очаровательным румянцем.

– Так что конкретно покрывает лицо морщинами? – спросил Эмберсон. – Время или беды? Конечно, мы не можем предполагать, что это делает мудрость, – это же обидит Изабель.

– Я знаю, откуда берутся морщины, – сказал Юджин. – Некоторые от возраста, некоторые от бед, некоторые от работы, но самые глубокие – от потери веры. Самые чистые лбы у тех, кому есть во что верить.

– Во что? – тихо спросила Изабель.

– Во всё подряд!

Она бросила на него удивленный взгляд, и он расхохотался, как и до этого, когда она посмотрела так же.

– О да, ты точно веришь! – сказал он.

Она пару секунд не отводила от него глаз, ставших необычайно серьезными, доверяющими и вопрошающими одновременно, будто она была уверена, что всё, что бы он ни говорил, правильно. Потом отрешенно посмотрела вниз, словно спрашивая уже себя.

– Почему бы и нет, я верю, – вдруг изумленно сказала она, подняв глаза, – я верю, что верю!

Оба мужчины засмеялись.

– Изабель! – воскликнул брат. – Ну ты и дурочка! Иногда кажется, что тебе всего четырнадцать!

Но это напомнило ей о том, зачем она в этом месте:

– Боже мой! Дети-то куда подевались? Надо скорее найти Люси, а Джорджу пора идти и садиться с другими выпускниками. Пошли их догонять.

Она взяла брата под руку, и все трое двинулись на поиски, озираясь в толпе.

– Любопытно, – произнес Эмберсон, поняв, что парочки нигде не видно. – Даже в такой толпе вроде нельзя не заметить хозяина.

– Тут сегодня несколько сотен хозяев, – сказал Юджин.

– Нет, то всего-навсего хозяева университета, – парировал дядя Джорджа. – Мы же ищем хозяина вселенной.

– А вот и он! – радостно закричала Изабель, не обращая внимания на вышучивание. – И вовсе он не такой!

Но спутники всё еще посмеивались над ней, даже когда присоединились к повелителю вселенной и его красотке-подружке; Эмберсон с Юджином наотрез отказались объяснять причину своего веселья даже потребовавшей этого Люси, но настроение у героев дня было столь добродушное, что из всех пятерых вышла преотличная компания, то есть четверо стали благодарной аудиторией для пятого, который так и искрился радостью и благостью.

Джордж не отличался особыми академическими достижениями или успехами в общественной работе; он относился к этим сферам со снисходительной терпимостью, ведь "его братия в такие дела особо не вяжется", – именно так он объяснил это Люси. Чем предпочитает заниматься его компания, осталось непонятным; Джордж, как и его дружки, небрежно уклонялся от прямых ответов, после чего можно было быть уверенным лишь в том, что все они увлекались опереттой. На расспросы Люси один из них ответил вопросом, чуть пролившим свет на их предпочтения: "А вам не кажется, – сказал он, – что наслаждаться чем-то будет получше, чем делать что-то?"

Он проговорил "будет получше" как "будит паалучше", коверкая слова намеренно, прекрасно осознавая, что делает. Вечером Люси передразнила его в разговоре с Джорджем, но Джордж даже не улыбнулся: он и сам был иногда склонен играть с произношением. Эта склонность стала одним из навыков, приобретенных Джорджем за четыре года.

Он затруднился бы сказать, что еще приобрел в университете, если бы кто-нибудь вдруг спросил его об этом, не дав времени на размышления. Он научился сдавать экзамены быстрой зубрежкой, то есть трех или четырех суток ему было достаточно, чтобы нахвататься верхушек по любому предмету, будь то наука, философия, литература или лингвистика, и он мог вполне сносно ответить на шесть вопросов из десяти. Знания, необходимые для такого подвига, держались в голове до успешной сдачи экзамена, а потом испарялись из нее, не оставляя следа. Джордж, как и его "братия", не только предпочитал "наслаждаться, а не делать", но ограничил свою учебу "наслаждением", явно готовясь продолжить заниматься тем же и после получения диплома. А когда Люси робко, но настойчиво заставила его объяснить, что его приятель подразумевал под "чем-то", что звучало так красиво и высокомерно, Джордж лишь приподнял бровь, показывая, что это должно быть понятно без комментариев, но всё же снизошел: "А, так то семья и всё такое... жизнь джентльмена, полагаю".

После этого Люси несколько секунд смотрела вдаль, не говоря ни слова.

Глава 16

– Не похоже, что тете Фанни лучше, – сказал Джордж маме через несколько минут после возвращения домой. Он стоял на пороге ее спальни с полотенцем, вытираясь после поспешного умывания перед ужином, который Фанни суетливо накрывала в столовой на первом этаже. Изабель не послала телеграмму, и они застали Фанни врасплох, приехав на извозчике в одиннадцать, а Джордж тут же потребовал «приличной еды». (За четыре часа до этого он публично отчитал официанта в вагоне-ресторане, выведя того из себя.)

– Она принимает всё так близко к сердцу, – заметил он приглушенным голосом, так как одновременно с этим вытирал лицо. – Она когда-нибудь оправится? Я-то думал, тетя обрадуется, если мы отдадим ей страховку... целиком отдадим, безо всяких условий. А она выглядит как тысячелетняя старуха!

– Иногда она всё-таки больше похожа на девочку, – сказала мама.

– Но случалось ли такое после смерти отца?

– Изредка, – задумчиво сказала Изабель. – Ей станет лучше, только время пройдет.

– Времени следует поторопиться, по-моему, – выдал Джордж и вернулся к себе в комнату.

Когда они спустились, он объявил, что салат из семги, холодная говядина, сыр и пирог, выставленные на стол Фанни, не пожелавшей беспокоить прислугу, вполне приемлемы. Путешествие утомило Изабель, она не съела ни крошки, но с тихим удовольствием наблюдала за хорошим аппетитом сына и рассказывала золовке о церемонии вручения диплома. Наконец она поцеловала обоих на прощание – при этом Джорджа она поцеловала в затылок, чтобы не отрывать от еды, – и оставила тетю наедине с племянником.

– Бледность никогда не была ей к лицу, – рассеянно сказала Фанни после ухода Изабель.

– Чё говоришь, теть Фанни?

– Ничего. Кажется, мама с тобой развлекалась? Много выходили?

– Разве такое возможно? – весело спросил Джордж. – В трауре она, конечно, ничего такого не делала, просто сидела и смотрела. Да и Люси, кстати, тоже.

– Наверное, – согласилась тетя. – Как Люси добралась до дома?

Джордж удивленно посмотрел на нее.

– Тем же поездом, что и мы, конечно.

– Я не о том, – объяснила Фанни. – С вокзала. Вы ведь сначала завезли ее, а после поехали к себе?

– Нет. Она, разумеется, поехала домой с отцом.

– Понимаю. Значит, Юджин приезжал на вокзал вас встречать?

– Нас встречать? – повторил Джордж, возобновляя атаку на рыбный салат. – Такое возможно?

– Не знаю, о чем ты, – устало ответила Фанни печальным тоном, который уже вошел у нее в привычку. – Не видела его с самого отъезда твоей мамы.

– Естественно, – сказал Джордж. – Он был на Востоке.

Тут глаза Фанни широко распахнулись.

– Ты его видел?

– Естественно, мы ведь вместе возвращались домой!

– Вот как! – резко отозвалась она. – Он был с вами все эти дни?

– Нет, только в поезде и последние три дня до отъезда. Его притащил дядя Джордж.

Фанни вновь прикрыла глаза и сидела молча, пока Джордж не отодвинулся от стола и не зажег сигарету, показывая, как он доволен едой.

– Хозяйка ты хорошая, – благодушно сказал он. – Знаешь, как подать красиво и чтоб на вкус было хорошо. Вряд ли ты долго останешься одинока, если городские холостяки и вдовцы просто заметят...

Фанни не слушала его.

– Это немного странно, – сказала она.

– Что странно?

– Твоя мама не упомянула, что мистер Морган был с вами.

– Наверно, просто не посчитала важным, – беззаботно заметил Джордж, а так как настроение у него было замечательное, он решил, что безобидное поддразнивание может немного развеселить расстроенную тетю. – Скажу я тебе кое-что по секрету, – серьезно произнес он.

Она изумленно уставилась на него:

– Что?

– Ну, мне показалось, что мистер Морган большую часть времени выглядел рассеянным, а одевался гораздо элегантнее, чем обычно. Дядя Джордж сказал, что дела на автозаводе идут как нельзя лучше, а еще была победа в гонках! И я не удивлюсь, если паренек всего-то и ждал, пока накопит деньжат, чтоб сделать предложение.

– Какой "паренек"?

– Паренек Морган, – засмеялся Джордж. – Чесслово, теть Фанни, я ничуть не удивлюсь, если на днях ему захочется переговорить со мной, чтоб сказать, что его намерения благородны, и попросить разрешения ухаживать за тобой. И что мне ему ответить?

Фанни разрыдалась.

– Господи! – воскликнул Джордж. – Это ж только шутка. Я не хотел...

– Отстань, – безжизненно сказала она и, задыхаясь от рыданий, встала и начала убирать со стола.

– Ну, теть Фанни...

– Просто отстань.

– Я ж плохого не хотел, теть Фанни! – Джордж растерялся. – Я ж не знал, что тебя это так ранит.

– Шел бы ты спать, – уныло сказала она, не переставая плакать и прибираться.

– Ладно тебе, поживем – увидим, – настаивал он. – А со стола завтра уберет прислуга.

– Нет.

– Почему нет?

– Отстань.

– О господи! – простонал Джордж, направляясь к двери. Там он обернулся: – Слушай, тетя Фанни, зря ты всю эту уборку затеяла. Зачем нам дворецкий и три горничные, если...

– Просто уйди.

Он послушался, но даже на лестнице до него доносилось жалкое завывание из столовой.

– Вот ведь! – проворчал он, заходя к себе и думая, как сложно жить с человеком, настолько остро реагирующим на невинные шутки. Тихонько насвистывая себе под нос, он подошел к окну и посмотрел на темную громадину особняка деда. Наверху горел свет; наверно, только что прибывший дядя разговаривал там с Майором.

Джордж перевел взгляд на газон и заметил что-то непонятное, не виденное им прежде. Кажется, это были бесформенные кучи земли, но, не придав этому значения, он подумал, что что-то не так с канализацией или водопроводными трубами, поэтому всё и раскопали. Он надеялся, что ремонт долго не продлится, он же терпеть не может, когда ямы и грязь обезображивают лужайку, пусть и временно. Особо не тревожась, он задернул шторы, зевнул и начал раздеваться, оставив все вопросы до утра.

Но утром он совершенно забыл об этом и отдернул занавески, впуская в комнату свет, ни разу не взглянув вниз. Одевшись, он случайно подошел к окну и скользнул взглядом по двору. Его словно стукнуло током, и от негодования он проревел что-то невнятное. Выбежав из комнаты и скачками преодолев лестницу, он вырвался на крыльцо и поближе рассмотрел раскуроченный газон, выпаливая ругательства в безоблачное летнее небо, которому, впрочем, было всё равно. Между особняками мамы и деда выкопали котлованы под фундаменты для пяти новых домов в нескольких футах друг от друга. Их уже обкладывали, и весь газон был в поддонах с кирпичом, штабелях бревен, кучах песка и емкостях с раствором.

Было воскресенье, но рабочих, виновных в безобразиях, это не останавливало, а появление Джорджа даже позабавило их. Разъяренный оратор всё не прекращал монолог, и с одной из площадок к нему вышел джентльмен в комбинезоне и одарил внимательным взглядом.

– Легче не стало, племянничек? – с интересом спросил он. – В детстве ты словечек, гляжу, поднахватался – давненько я их не слышал, думал, они успели устареть.

– А кто бы не ругался? – спросил разгневанный Джордж. – Черт побери, о чем дед думает, допуская такое?

– По моему личному мнению, – спокойно ответил Эмберсон, – он думает о том, как повысить доходность участка, сдавая дома в аренду.

– Господи, других способов повысить доходность нет что ли?

– Господи, сам не видишь, что нет?

– Это отвратительно! Это же чертова деградация! Это преступление!

– Не знаю, что в этом преступного, – сказал дядя, перешагивая через валяющиеся доски и подходя поближе. – Хотя такое решение может оказаться ошибочным. Твоя мама попросила не говорить тебе до приезда, боясь испортить праздник в университете. Так не хотела расстраивать тебя.

– Расстраивать! О господи, надо думать, что я расстроюсь. Он впадает в детство. Как ты-то допустил такое, тысяча ч...

– Пусть лучше будет тысяча ангелов, Джордж, всё-таки воскресенье. Ну, лично я думаю, что решение ошибочно.

– А я про что?

– Да, – сказал он. – Лично я хотел, чтобы вместо этих домов здесь стоял один многоквартирный дом.

– Многоквартирный дом! Здесь?

– Да, я хотел сделать так.

Джордж в отчаянии сомкнул руки в замок.

– Многоквартирный дом! О господи!

– Не переживай! Твой дедушка меня не послушал, но однажды он пожалеет об этом. Ему кажется, что люди не захотят жить в жалких квартирках, если смогут получить целый дом с газоном и задним двором. Говорит, многоквартирные дома в этом городе не приживутся, клянется, что это просто мода и они опустеют, как только перестанут быть в диковинку. Поэтому наотрез отказался строить такой.

– Старик становится жадным?

– Это едва ли! Сам знаешь, сколько он отдал Сидни и Амелии!

– Я, конечно, не говорю, что он скряга, – сказал Джордж. – Бог свидетель, сколько он дает маме и мне, но почему он просто не продал что-то или не придумал чего-то в этом роде?

– Кстати, – холодно ответил Эмберсон, – по-моему, он время от времени кое-что распродает.

– Господи, это-то зачем? – воскликнул Джордж.

– Чтобы получить наличность, – тихо сказал дядя. – Как я понимаю.

– Ты ведь шутишь... или пытаешься пошутить!

– Лучше думай так., – примирительным тоном сказал Эмберсон. – Воспринимай всё как шутку... а пока, если ты не позавтракал...

– Нет.

– Тогда иди домой и поешь. – Он замолчал и серьезно добавил: – И на твоем месте я бы дедушке ни о чем таком не заикался.

– Я и не собирался с ним об этом говорить, – ответил Джордж. – Он мой дед, и я хочу оставаться вежливым, но сомневаюсь, что смогу, если речь зайдет о таком!

И горестно взмахнув рукой, просто показывая, что слишком быстро после счастливых лет в колледже ощутил всю трагедию жизни, Джордж повернулся и печально побрел в дом завтракать.

Дядя, склонив голову вбок, проводил его взглядом, не лишенным сочувствия, и вновь спустился на строительную площадку, с которой пришел. Будучи философом, он не удивился, когда во второй половине дня, во время поездки в старой карете с Майором, они встретили Джорджа, гонящего Пенденниса во весь опор и несущегося в своей двухместной коляске с Люси.

– Кажется, он оправился, – заметил Эмберсон. – Настроение у него отличнейшее.

– Что ты сказал?

– Ваш внук, – объяснил Эмберсон. – Сегодня утром он вздумал хандрить, но сейчас весело проскакал мимо.

– И почему хандрил? Неужели замучили угрызения совести из-за того, сколько денег он пустил на ветер в колледже? – Майор усмехнулся, но всё еще был мрачен. – Интересно, что он там обо мне думает, – проворчал он напоследок.

– Думает, что вы сделаны из золота, – предположил сын и мягко добавил: – И частично он прав, отец.

– То есть?

– Сердце у вас золотое.

Майор печально засмеялся.

– Наверное, поэтому у меня иногда так ноет в груди. Этот город давит на мое старое сердце, Джордж, давит, катится по нему и стремится похоронить под собой! А когда вспоминаю этих чертовых рабочих, роющихся на моем газоне и орущих во всю глотку...

– Забудьте, отец. Не думайте об этом. Когда что-то раздражает, лучше обо всем забыть.

– Я стараюсь о таком не забывать, – тихо произнес старик. – И еще помню, что недолго мне осталось помнить. – Он каким-то образом убедил себя, что это была веселая шутка, и расхохотался, ударяя себя по коленям. – Недолго мне осталось, мальчик мой! – Его усмешка была отзвуком приступа веселья. – Недолго. Так недолго!

Глава 17

Юный Джордж явился с визитом к деду на следующее утро, так как всё воскресенье был до ночи занят разнообразными делами и встречами. Они так и не заговорили на тему строительства и котлованов и довольно весело болтали, пока Джордж вскользь не коснулся своих планов. Он, как Майору известно, умелый возница и неплохо бы ему совершенствоваться в этом искусстве: хочется потешить самолюбие, научившись управлять четверкой лошадей. А когда удивленный Майор просто продолжил сидеть, не сказав ни слова, Джордж добавил, что он не собирается «ездить на четверке прям так сразу», даже, наверно, лучше будет начать с пары. Он уверен, что Пенденнис сможет стать коренником, и сейчас только остается докупить «новую двуколку, упряжь и пристяжную кобылу в пару Пенденнису – а это относительно недорого». Даже специально обученного конюха нанимать не надо, подойдет и обычный.

Вот тут Майор решил заговорить.

– Значит, обычный подойдет? – спросил он, не отводя широко раскрытых глаз от внука. – Это замечательно, потому что у нас как раз такой, один-единственный, и есть, Джордж. Один лишь толстый старый Том и остался. Разве ты не заметил, когда вчера забирал Пенденниса?

– А, это не проблема, сэр. Мама одолжит мне своего.

– А у нее есть? – Старик слабо улыбнулся. – Хотел бы я знать... – Он замолчал.

– Что, сэр?

– Не желаешь ли ты отправиться на обучение куда-нибудь в юридическую школу. Я бы с удовольствием выделил тебе определенную сумму на обучение.

Легкость, с которой впадающий в детство старик сменил тему, неприятно поразила Джорджа.

– Законы меня совсем не интересуют, – сказал внук. – Этого мне не надо, никогда не хотел начинать профессиональную карьеру. Насколько я знаю, никто из семьи этим тоже не занимался, с чего бы мне становиться первым? Так вот, я говорил о двуколке с парой...

– Я помню, о чем ты говорил, – спокойно сказал Майор.

– Извините, – обиженно сказал Джордж. – Конечно, раз вам идея не по душе... – И собрался уходить.

Майор провел дрожащей рукой по волосам и глубоко вздохнул.

– Я... я не люблю отказывать тебе, Джорджи. Даже не знаю, отказывал ли я тебе когда-нибудь... по причине...

– Вы всегда были более чем щедры, сэр, – поспешил уверить его Джордж. – Но раз уж покупка двуколки и лошади вам не нравится, то, конечно... – Он махнул рукой, показывая, что и он героически отказался от мысли.

Было очевидно, что Майор расстроен.

– Джорджи, я бы купил, но... но, по-моему, такая езда опасна, мама станет волноваться. Она...

– Нет, сэр, вряд ли станет. Она знает, что будет хорошо, если я начну... проводить много времени на свежем воздухе. Но если, допустим, вы не можете позволить себе купить...

– Это не такие большие деньги, – торопливо сказал старик. – Я даже об этом и не подумал. – Он натужно рассмеялся. – Вероятно, мы еще можем позволить себе пару лошадей, если вдруг...

– Но вы же сказали...

Майор беззаботно взмахнул рукой.

– А, мы просто сократили неважные расходы, зачем нам орава черных бездельников на конюшне, к тому же почему бы не заставить лишние земельные участки приносить доход. Раз уж тебе так хочется эту штуку...

– Да ладно, не так уж это и важно.

– Тогда подождем до осени, – с облегчением сказал Майор. – Если к тому времени не передумаешь, купим. Так гораздо лучше. Напомни мне в сентябре... или октябре. Поглядим, что сможем сделать. – Он радостно потер ладони. – Поглядим, что сможем сделать, Джорджи. Поглядим.

Джордж рассказывал матери об этом разговоре с печальной иронией:

– Да уж, старичок повеселел, словно у него гора с плеч свалилась. Он вообразил, что сумел так запудрить мне мозги, что я прям сейчас перед ним по библиотеке на этой двуколочке проедусь! Я знаю, что он не скряга, но всё равно мне кажется, что он где-то в бочках деньги солит. Ну да, цены выросли, но и он теперь тысячами, как раньше, не сорит, а мы сколько тратили, столько и тратим. Куда уплывают деньги? Дядя Джордж сказал, что дед продал кое-какую недвижимость, что само по себе подозрительно. Если уж дела плохи, давай и мы начнем экономить, чтоб ему помочь. Я даже от новой двуколки с парой лошадей откажусь, если теперь это для нас так дорого. Я готов жить потише, пока его банковские счета не станут его удовлетворять. Но я всё равно не могу не подозревать – не то, что он становится прижимист, вовсе нет, – что он на старости лет начал бояться тратить деньги. Сомнений нет, старик немножко чудит, мысли у него скачут. Прям посреди разговора может заговорить о чем-то другом. Хотя я не удивлюсь, что он еще очень хорошо соображает. Вполне возможно, что он продал недвижимость, чтоб накупить облигаций, или сейф где-нибудь завел. У одного моего дружка в колледже был такой же старенький дядя: убедил семью, что у него ни гроша, а потом оставил в наследство семь миллионов. Люди, когда стареют, иногда становятся чудными, и дедушка тоже не тот, что прежде. Сейчас он кажется абсолютно другим человеком. Например, заявил, что разъезжать на паре лошадей опасно...

– Так и сказал? – быстро спросила Изабель. – Тогда я рада, что он тебя не послушал. Я и не знала...

– Это совсем не опасно. Нет ни малейшей...

Изабель пришла блестящая мысль:

– Джорджи, а что если вместо двуколки мы купим автомобиль Юджина?

– Ну уж нет. Эти штуки, конечно, быстрые. И езда на них стала напоминать спорт, и люди по всей стране на них катаются. Но они такие грязные и постоянно ломаются, так что приходится лежать в пыли под днищем, и...

– А вот и нет, – радостно вставила она. – Ты не заметил? За последние два-три года всё изменилось, а если ты где и увидишь сломанный автомобиль и человека под ним, то Юджин говорит, что это устаревшая модель. Сейчас их делают так, что до механизма можно добраться сверху. Милый, неужели тебя это не интересует?

Джордж остался равнодушным.

– Возможно, но вряд ли. Я знаю, их сейчас много покупают, но...

– Что "но"? – спросила она, когда он замолчал.

– Но... ну, наверно, я старомодный и привередливый, но мне кажется, мне не понравится водить железный механизм, мам. Это занятно, даже в чем-то привлекательно, но опять же лично мне кажется, что джентльмену это не к лицу. Слишком много ручного труда, механических штучек и смазки!

– Но Юджин говорит, что для таких дел люди нанимают механиков. У них они что-то вроде кучеров и конюшенных, он говорит, что теперь это становится профессией.

– Конечно, мам, я это знаю, но видал я таких механиков, мне они не понравились. Во-первых, многие только делают вид, что разбираются в технике, а когда машина ломается в сотне милях от жилья, всё, на что они способны, так это пригнать лошадь с ближайшей фермы и оттащить автомобиль. А мои дружки по колледжу рассказывали, что если такой механик и впрямь разбирается в моторах, то слуга из него никакой. Они ужасны! Могут ляпнуть, что им в голову взбредет, а хозяину могут сказать "эй!". Нет, лучше я дождусь сентября и новой коляски.

Однако в ожидании осени Джордж иногда всё же соглашался сесть в автомобиль и частенько выезжал на прогулки с Люси и ее отцом. Он даже позволил маме с тетей вытащить себя на экскурсию по растущему заводу, который, как сообщил им начальник покрасочного цеха, сейчас "выдает по машине с четвертью в день". Джорджу было как никогда скучно, а вот Изабель искренне всем интересовалась и просила, чтобы ей подробнейшим образом всё объясняли. Этим занималась в основном Люси, а ее отец лишь поглядывал на дочь и посмеивался над допущенными ошибками. Фанни держалась в стороне, ее уныние бросалось в глаза даже сильнее скуки Джорджа.

После экскурсии Юджин пригласил всех отобедать в новом ресторане, только что открывшемся в городе, и Изабель была поражена столичной атмосферой, царившей в заведении, и хотя Джордж шепотом подшучивал над ней, она не переставала восхищенно охать; Юджин весело поддерживал ее, превратив обычную трапезу в праздник.

Дурной настрой Джорджа сам по себе испарился, и он смеялся, наслаждаясь хорошим настроением мамы.

– Вот уж не думал, что и минералка может стукнуть в голову, – сказал он. – Или это всё из-за места. Вот бы каждый раз, когда ты грустишь, в городе открывался новый ресторан.

Фанни, вяло улыбаясь, поправила племянника:

– Она не "грустит", Джордж! – Но потом, побоявшись, что фраза прозвучала язвительно, добавила: – Не знаю никого с более ровным настроением. Вот бы мне тоже стать такой! – И хотя последние слова получились не такими задорными, как задумывались, Фанни удалось произвести на всех приятное впечатление.

– Нет, – ответила Изабель Джорджу, пропустив слова золовки мимо ушей. – Я такая веселая после прогулки по заводу Юджина. Разве не здорово, что кому-то удалось сделать такое буквально из воздуха – а ведь над ним смеялись – разве можно не радоваться, если старому другу удалось воплотить свою идею, построив такой великолепный, работающий завод: сталь сверкает, всё стучит и гремит, а рабочие – такие мускулистые парни и такие умные?

– Внимание! Внимание! – Джордж зааплодировал. – Кажется, среди нас леди-оратор. Надеюсь, официанты не возражают.

Изабель рассмеялась, ничуть не смутившись.

– Чудесно видеть такое, – сказала она. – Мы все счастливы за тебя, дорогой старина Юджин!

И она смело протянула ему руку через столик. Он быстро схватил ее, а смех в глазах сменился благодарностью: он почти растрогался, хотя чувствительность не была его коньком. Вдруг Изабель обратилась к Фанни:

– Дай ему свою руку, Фанни, – задорно приказала она, и Фанни механически повиновалась. – Вот! – воскликнула Изабель. – Если бы с нами был брат Джордж, Юджина поздравили бы сразу три старых, лучших друга. Но мы и так знаем, что обо всем думает Джордж. Это просто великолепно, Юджин!