Текст книги "Великолепные Эмберсоны"

Автор книги: Бус Таркинтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

– А, перестань! – прервал племянник. – Как я понял, этот Морган...

– Мистер Юджин Морган, – поправил дядя. – Правила хорошего тона требуют, чтобы юноши...

– По-моему, в твое время "юноши" мало что знали о правилах хорошего тона, – опять перебил Джордж. – Как я понял, этот мистер Юджин Морган был добрым другом нашей семьи.

– Семьи Минаферов? – невинно спросил дядя. – Нет, мне помнится, он с твоим отцом не...

– Семьи Эмберсонов, – нетерпеливо сказал Джордж. – Как я понял, он проводил много времени в доме.

– Что тебя коробит, Джордж?

– В смысле "коробит"?

– Ты явно раздражен.

– Ну, мне показалось, что он чувствует себя здесь совершенно как дома. А то, как он танцевал с тетей Фанни...

Эмберсон рассмеялся.

– Боюсь, в сердце тети Фанни всколыхнулись былые чувства, Джорджи.

– Она что, была в него влюблена?

– В этом она не была одинока, – пояснил дядя. – Он был... он пользовался популярностью. Могу я задать вопрос?

– Какой еще вопрос?

– Мне любопытно, ты проявляешь такой страстный интерес к родителям всех девушек, с которыми танцуешь? Может, это новая мода, и нам, старым холостякам, тоже пора ее перенять. В этом году модно спрашивать о...

– Да перестань же, – сказал Джордж и развернулся. – Я просто поинтересовался... – Он не договорил и пошагал через залу к девушке, ожидающей, когда его высочество соблаговолит наконец пригласить ее на обещанный танец.

– Извините, что заставил ждать, – пробормотал он, а она радостно вспорхнула ему навстречу; казалось, она светится от счастья, потому что он вообще пришел, но Джордж привык видеть, что девушки искренне рады танцевать с ним, и не обратил внимания на ее чувства. Он танцевал механически, всё время думая о мистере Юджине Моргане и его дочери. Удивительно, но именно отец, а не дочь, не шел у него из головы, и он не мог объяснить – даже самому себе – эти навязчивые мысли.

По совпадению, пусть и не совсем случайному, мистер Юджин Морган в то мгновение тоже думал и говорил о Джордже Эмберсоне Минафере, хотя делал это не по собственной инициативе. Мистер Морган как раз спустился в курительную комнату на втором этаже и обнаружил там восседающего в одиночестве пожилого джентльмена.

– Джин Морган! – воскликнул мужчина, радостно поднимаясь с места. – Слыхал, ты в городе, но боялся, что ты меня подзабыл!

– Как бы не так, Фред Кинни! – с таким же дружелюбием откликнулся мистер Морган. – Вижу твое настоящее лицо – прямо под тем, под каким ты сегодня скрываешься. Надо было тебе постараться еще, раз уж надумал спрятаться.

– Двадцать лет! – сказал мистер Кинни. – Лица меняются, а уж как меняется поведение!

– Да уж, да уж! – энергично согласился старый друг. – Мое-то поведение давно изменилось – и весьма неожиданно.

– Помню, – сочувственно сказал мистер Кинни. – Да, жизнь странна, когда оглядываешься назад.

– А может стать еще чуднее, если заглянуть в будущее.

– Может.

Они сели и закурили.

– Однако танцую я, как молодой, – через некоторое время заметил мистер Морган. – А ты?

– Нет. Оставил это сыну Фреду. Он теперь в семье за танцы отвечает.

– Наверное, трудится над этим наверху без передышки?

– Нет, его здесь нет. – Мистер Кинни бросил взгляд на дверь и понизил голос: – Не захотел идти. Кажется, пару лет назад он повздорил с юным Джорджем Минафером. Фред был председателем их литературного кружка и сказал, что этот юный Джорджи заставил всех проголосовать против и занял его место – да так нагло. Фред рыжий, ты же помнишь его мать? Ты был на свадьбе...

– Свадьбу помню, – сказал мистер Морган, – и мальчишник тоже... большую его часть.

– Так вот, мой Фред рыжий и горячий, – продолжил мистер Кинни, – весь в мать, и ссора с Джорджи Минафером очень задела его. Говорит, что лучше умрет, но ноги его не будет как в доме любого из Эмберсонов, так и везде, где может оказаться юный Джорджи. По правде говоря, мальчик настолько переживает, что и я сомневался, стоит ли мне сюда идти, но жена сказала, что это глупости, что не надо поощрять Фреда в раздувании обиды из-за такого пустяка и что, хотя Джорджи Минафер ей тоже не нравится, может, даже больше, чем кому-либо еще, она ни за что не пропустит настоящий прием у Эмберсонов из-за мальчишечьих конфликтов, – и вот мы здесь.

– Юный Минафер ведь многим не нравится?

– Не знаю, как насчет "многих". Кажется, вокруг него полно подхалимов, но, безусловно, есть немало людей, которые охотно выскажут всё, что о нем думают.

– Что с ним не так?

– Во-первых, он весь из себя такой Эмберсон. Во-вторых, его мать сходит по нему с ума и балует с самого рождения. Вот это смущает меня больше всего! Не мне тебе рассказывать, кто такая Изабель Эмберсон, Юджин Морган. Кое-что от высокомерия Эмберсонов в ней есть, но никто из знакомых не станет отрицать, что она одна из самых прекрасных женщин на свете.

– Нет, – сказал Юджин Морган, – этого отрицать не станут.

– Вот я и не могу понять, почему она так слепа, когда речь идет о ее сыне. Он считает себя этаким божком – и, честно говоря, многих от него подташнивает! А эта благородная, умная женщина, Изабель Эмберсон, смотрит на него с настоящим обожанием! Это даже по голосу слышно, стоит ей заговорить с ним или о нем. Господи! Что же она видит, когда смотрит на него?

Лицо Моргана странным образом выражало искреннее понимание, хотя пониманием тут и не пахло, но когда он улыбнулся, оно просияло; он всегда делался таким обаятельным и убедительным, когда улыбался. Вот и сейчас он с улыбкой ответил на вопрос старого друга:

– Она видит то, чего не видим мы.

– Так что она видит?

– Ангела.

Кинни расхохотался:

– Ну, раз уж она видит ангела в Джорджи Минафере, она еще необычнее, чем я думал!

– Возможно, – сказал Морган. – Но она видит именно это.

– Господи! Тебе проще, ты-то с ним знаком не больше часа. Сам-то ты в нем ангела увидел?

– Нет. Я увидел необычайно красивого и сатанински гордого молодого дурака, которого только-только обучили светским манерам и который старательно держит себя в их рамках, срываясь каждые полчаса.

– Тогда что...

– Матери всегда правы, – сказал Морган. – Неужели ты думаешь, что юный Джордж ведет себя одинаково, когда он с мамой и когда он запугивает твоего сына Фреда? Матери видят в нас ангелов, потому что мы с ними как ангелы. Если дело касается матерей, неужели сын не может изобразить из себя ангелочка? А когда сынок режет кому-то глотку, матери просто кажется, что ее ангела сбил с пути дьявол, – и даже в этом она права!

Кинни засмеялся и положил руку на плечо друга.

– Помню-помню, тебя не переспорить, – сказал он. – Ты хочешь сказать, что в Джорджи Минафере ангельского не меньше, чем в убийцах, и что мать Джорджи всегда права.

– Боюсь, Изабель была всегда права, – беспечно сказал Морган.

Кинни по-прежнему держал его за плечо.

– Однажды она ошиблась, дружище. По крайней мере, мне так показалось.

– Нет, – немного неуверенно произнес Морган. – Нет...

Кинни удалось избавиться от возникшей неловкости: он опять рассмеялся.

– Погоди, вот узнаешь юного Джорджи поближе, – сказал он. – Сомневаюсь, что даже после краткого знакомства ты опять назовешь его ангелом!

– Говоришь, красота в глазах смотрящего и ангела можно увидеть, только если смотреть глазами Изабель? Был бы ты художником, Фред, ты бы так и рисовал: матерей с ангелами в глазах и чертятами на коленях. А вот я предпочитаю старых мастеров и херувимов.

Мистер Кинни задумчиво поглядел на него и сказал:

– Чьи-то глаза, должно быть, действительно ангельски прекрасны, если сумели убедить тебя, что Джорджи Минафер херувимчик!

– Прекрасны, – сердечно откликнулся Морган. – И даже красивее, чем когда-либо. – Тут сверху зазвучал новый раскат музыки, он отбросил сигарету и вскочил на ноги. – Прощай, она обещала мне этот танец.

– Кто?

– Изабель!

Потрепанный временем мистер Кинни потер глаза:

– Ты меня поражаешь, вот так вскакиваешь для того, чтобы бежать танцевать с Изабель Эмберсон! Разве не было всех этих двадцати лет? Скажи, а с бедняжкой Фанни ты тоже потанцевать успел?

– Дважды!

– Господи! – почти серьезно простонал Кинни. – Ты опять за старое! Господи!

– За старое? – Морган весело засмеялся, стоя в дверях. – Ну уж нет! Никакого старого. Всё старое давно мертво! У нас впереди только новое!

И он исчез так резво, словно уже начал танцевать.

Глава 7

Мисс Люси Морган, сидевшая на следующий день в двухместных санях Джорджа, была так очаровательна, что ее сопровождающий заговорил почти ласково, не в силах сдержать романтического порыва. Ее роскошная шапочка была оторочена черным мехом, а волосы казались такими же темными, как мех, плечи обнимало черное меховое боа, руки прятались в черной муфте, а колени укутывала черная санная полсть.

– Вы похожи... – сказал Джордж. – Ваше лицо совсем как... как снежинка на куске угля. То есть не снежинка... розовый лепесток, вот!

– Вы бы лучше смотрели за дорогой, – ответила она. – Мы только что чуть не перевернулись.

Джордж не собирался следовать ее совету.

– Потому что щечки у вас слишком розовые для снежинки, -продолжил он. – Есть какая-то сказка про белоснежное и розовое...

– Мы движемся чересчур быстро, мистер Минафер!

– Ну, видите ли, я здесь только на две недели.

– Я про сани! – пояснила она. – Мы не единственные на дороге.

– А, эти посторонятся.

– Мчимся, как патриции на колеснице, но, кажется, за таким резвым жеребцом надо следить. Уверена, скорость чуть ли двадцать миль в час.

– Это ничего, – сказал Джордж, но снизошел до взгляда вперед. – Такая скорость пустяки для моего рысака. – Он рассмеялся. – Не знаю, удастся ли вашему отцу сделать такой же быстрый безлошадный экипаж.

– Его экипажи тоже могут так разгоняться.

– Да, проезжая футов по сто. А потом с шумом загораются.

Люси явно решила больше не отстаивать веру отца в безлошадные экипажи и рассмеялась, не добавив ни слова. Холодный воздух был в крапинку от снегопада и дрожал, откликаясь на пронзительный и неумолчный перезвон бубенцов на санях. Мальчики и девочки, раскрасневшиеся и выдыхающие облачка пара, бросались к проезжающим повозкам, пытаясь прокатиться на полозьях или успеть привязать к ним свои саночки, но даже самым проворным удалось лишь прикоснуться к несущимся саням Джорджа, хотя почти сто мокрых варежек потянулись к ним, а потом слетели и шлепнулись на дорогу вместе со своими дерзкими обладателями, свалившимися в снег и оставшимися лежать там в размышлениях. Ведь то была пора каникул, и вся ребятня города вывалилась на улицу, направившись по большей части на Нэшнл-авеню.

А потом на широкой дороге появилась пыхтящая и кряхтящая штуковина, коей вскоре будет суждено испортить всё это санное веселье, особенно тем, кто не слишком проворен и шаловлив. Она напоминала открытый шарабан, но обремененный нездоровыми наростами спереди и сзади, тогда как под днищем вертелись кожаные ремни и что-то рычащее, завывающее и дергающееся. Любители покататься даже не попытались привязать саночки к такому безумному и пугающему устройству. Вместо этого они позабыли о своем развлечении и, набрав воздуха в легкие, дружно и оглушительно закричали: "Купи коня! Купи коня! Купи коня! Мистер, чё коня не купишь?" Но погонщик, одиноко сидящий на передке, не обижался – он добродушно хохотал, иногда пригибаясь при виде летящего в него снежка. Между передним козырьком охотничьей шляпы и мохнатым серым воротом просторного пальто все видели веселое лицо Юджина Моргана. "Купи коня! – надрывались дети, и к их хору начали присоединяться голоса погрубее: – Купи коня! Купи коня! Купи коня!"

Джордж Минафер не ошибся: двенадцать миль в час, выдаваемые этим механизмом, не шли ни в какое сравнение с ходом рысака. Сани уже неслись между каменными колоннами въезда в Эмберсон-эдишн.

– Там живет мой дед, – сказал Джордж, кивнув в сторону Эмберсон-Хауса.

– Я уже догадалась! – воскликнула Люси. – Мы вчера задержались допоздна, ушли с папой почти последними. Он с вашей мамой и мисс Фанни Минафер заставили оркестр сыграть еще один вальс, когда они уже готовились спускаться и прятали скрипки в футляры. Начало папа танцевал с мисс Минафер, а вторую половину с вашей мамой. Мисс Минафер ваша тетя?

– Да, и живет с нами. Я частенько ее поддразниваю.

– Как?

– А, повод может быть любой – дразню всем, что не нравится старым девам.

– Как она к этому относится?

– Обычно ворчит, – засмеялся Джордж. – Но недолго. Сразу за домом деда наш дом. – Он указал рукой в котиковой перчатке на особняк, который майор Эмберсон построил в качестве свадебного подарка для Изабель. – Он почти такой же, как у деда, но чуть поменьше и без бальной залы. Мы вчера давали прием у деда из-за этой залы, ну еще и потому, что я единственный внук. Конечно, однажды дом станет моим, хотя я думаю, что мама останется жить там, где живет сейчас, с папой и тетей Фанни. Думаю, наверно, построю еще и загородный дом – где-нибудь на Востоке. – Он замолчал и нахмурился, так как они проехали мимо закрытого экипажа, запряженного парой лошадей. Это была удобная, но чуть скособоченная карета, лак на которой потрескался и сотни крохотных трещинок растеклись по поверхности, как речушки по черной карте; кучер, толстый пожилой негр, дремал на облучке, а в открытом окне Джордж и Люси заметили красивого усталого старика в цилиндре, жемчужного цвета галстуке и каракулевом воротнике, явно отправившегося на променад.

– Это ведь ваш дедушка? – спросила Люси.

Джордж продолжил хмуриться.

– Да, он. Ему давно пора избавиться от этой развалины и продать своих старых кляч. Это ж позор, такие лохматые – даже гривы не подстрижены. Мне кажется, он этого не замечает: люди, когда стареют, становятся жуткими чудаками, будто всякое самоуважение теряют.

– Мне он показался настоящим Браммелем ¹⁹, – сказала она.

– А-а, за одеждой он еще следит, и достаточно сносно, но вы только посмотрите на это! – Он показал на статую Минервы, одну из тех чугунных скульптур, которыми когда-то Майор Эмберсон уставил въезд в Эмберсон-эдишн. Минерва была цела и невредима, но от ее лба до кончика прямого носа тянулась некрасивая темная полоса, такие же полосы обезобразили складки ее одеяния.

– Похоже на сажу, – сказала Люси. – Вокруг так много домов.

– В любом случае, надо нанять кого-то следить за чистотой всех этих статуй. Мой дед владеет многими из домов, он их сдает. Конечно, ему удалось продать большинство участков – свободных тут нет, хотя, когда я был мальчиком, полным-полно участков пустовали. К тому же не надо ему было продавать такие большие участки в одни руки: люди купили, домов понастроили, а как только цены на землю подскочили, продали часть дворов, и покупатели понастроили еще домов и живут в них, и теперь ни перед одним домом нет большого двора, слишком много всего понастроено. Тут всё было задумано как загородное поместье джентльмена, и вот так деду следовало содержать его. Он же дает всем этим людям слишком много свободы, и они творят что хотят.

– Но как им помешать? – не без резона спросила Люси. – Раз он продал им землю, она их, ведь так?

Даже перед лицом такого сложного вопроса Джордж остался невозмутим:

– Надо было заставить всех торговцев бойкотировать семьи, посмевшие продать свои дворы. А всего-то делов – сообщить тем торговцам, что, если не подчинятся, заказов от семьи больше не получат.

– От "семьи"? От какой семьи?

– Нашей семьи. – Ничто не могло выбить Джорджа из колеи. – От Эмберсонов.

– Теперь вижу, – пробормотала Люси, хотя явно видела то, чего Джорджу было не видно, поэтому, когда она уткнулась в муфту, он спросил:

– Над чем смеетесь сейчас?

– Что за вопрос?

– Кажется, вы у вас всегда есть тайный повод поулыбаться.

– Всегда! – воскликнула она. – Как громко сказано, ведь мы познакомились только вчера!

– Ну вот, опять, – совершенно искренне сказал он. – Одна из причин, по которой вы мне не нравитесь – и сильно! – это ваша манера по-тихому смотреть на всех свысока.

– Моя манера? – воскликнула она. – Это я так смотрю?

– О, вам кажется, что это не заметно, но оно так и бросается в глаза! Мне это не по нраву.

– Не по нраву?

– Нет, – подчеркнул Джордж. – Зря вы так со мной! По-моему, мир таков: некоторые люди по рождению, положению и всему прочему выше остальных, и они должны относиться друг к другу на равных. – Тут его голос дрогнул: – Я не со всеми так говорю.

– То есть вы доверяете свои тайные убеждения, или кодекс, не каждому, а только мне?

– Продолжайте, потешайтесь дальше! – произнес Джордж с горечью. – Вы думаете, что жутко умная! А меня это утомляет!

– Ладно, вам не нравится моя "манера по-тихому смотреть свысока", значит, буду делать это громко, – весело сказала она. – Мы рады доставить вам удовольствие!

– Я догадывался, что сегодняшняя прогулка обернется ссорой.

– Нет, чтобы поссориться, нужны двое! – Она засмеялась и показала муфтой на новый дом справа, еще не достроенный. Они уже проехали Эмберсон-эдишн и покидали северное предместье. – Разве не чудный дом?! Мы с папой зовем его наш Прекрасный Дом.

Джорджу это не понравилось.

– Он ваш?

– Конечно, нет. На днях папа брал меня на прогулку на машине, и мы оба просто влюбились в него. Такой просторный, солидный и простой.

– Да, простенький! – фыркнул Джордж.

– Но всё равно красивый, серо-зеленая крыша и ставни делают его достаточно ярким, а прямо вдоль белых стен растут деревья. Кажется, в этой части страны я не видела дома милее.

Джордж пришел в ярость от такого невежественного восторга – и это после того, как десять минут назад они проехали Эмберсон-Хаус.

– Это у вас такой вкус? – спросил он.

– Да. А что?

– Вам бы куда-нибудь поехать и немного поучиться!

Люси выглядела озадаченной.

– Почему вы приняли это так близко к сердцу? Я обидела вас?

– Тут не обида, – отрезал Джордж. – Девушки мнят, что всё знают, как только научатся танцевать, одеваться и немножко флиртовать. Но они ничего не знают, например, об архитектуре. Дом как дом, та же дрянь, что и остальные!

– Что не так?

– Что не так? – повторил Джордж. – Вы спрашиваете, что не так?

– Да.

– Ну, во-первых... – он задумался, – во-первых, просто поглядите на него! Думаю, тут и одного взгляда хватит, чтобы понять, что не так, если, конечно, человек что-то смыслит в архитектуре.

– Что не так с его архитектурой, мистер Минафер?

– Ну, он вот такой. Такой вот. Ну, например, его построили... как городской дом. – Он говорил о доме в прошедшем времени, потому что они давным-давно отъехали от него – людям свойственно считать себя важнее окружающего мира. – Он был похож на дом, который должен стоять на городской улице. Разве так люди со вкусом строят загородные дома?

– Папа говорит, что так и задумано. Город активно растет в этом направлении и, по словам папы, скоро доберется и до этого дома – через пару лет он станет городским.

– Всё равно дрянной дом, – огрызнулся Джордж. – Я даже не знаю, кто его строит. Теперь в город постоянно приезжает всякая рвань, к тому же местный сброд тоже стал побогаче и ведет себя, будто они тут хозяева. Дядя Сидни вчера как раз говорил об этом: они с друзьями хотят организовать загородный клуб, а эта рвань тоже туда пролезть пытается – а он об этих людях впервые слышит! Всё равно я вижу, что вы ни капли не смыслите в архитектуре.

Люси продемонстрировала свое дружелюбие, рассмеявшись.

– Кажется, мне придется кое-что узнать о Северном полюсе, если мы и дальше поедем в эту сторону!

Тут Джорджа начала мучить совесть.

– Ладно, повернем и поедем на юг, пока вы не согреетесь. Думаю, мы слишком долго ехали против ветра. Мне действительно жаль!

Она подумала, что он так мило произнес: "Мне действительно жаль!" – и был при этом таким красивым. Наверное, и впрямь на небесах больше рады одному раскаявшемуся грешнику, чем всем святым вместе взятым, а неожиданная любезность высокомерных людей действует сильнее, чем постоянная вежливость людей милых. Высокомерие, обернувшееся добротой, заставляет сердце таять, и Люси приветливо кивнула спутнику в знак благодарности. Неожиданный блеск ее глаз заворожил Джорджа, и он растерялся.

Развернувшись, он пустил коня шагом, и перезвон колокольчиков стал менее ровным. Блекло мерцая сквозь беловатый пар, исходящий от крупа и боков животного, бубенцы были похожи на настоящие колокола, но крошечные, и только их позвякивание нарушало всепоглощающую тишь зимней равнины. Белая дорога бежала между одинокими штакетниками, за которыми простирались заиндевевшие крестьянские дворы с их оставленными валяться снаружи и ржаветь боронами, почти утонувшими в снегу, или полуразвалившимися телегами, чьи колеса, казалось, навсегда вмерзли в толстый слой льда в глубоких колеях. Куры с недовольным видом скребли железную от мороза землю; выпущенный без присмотра мохнатый жеребенок вздрогнул от испуга, заслышав тихий звон бубенцов, а потом посмотрел в сторону саней, свирепо выпуская из ноздрей клубы пара. Снег прекратился, и далеко впереди в сером облаке, распростертом по земле, возник город.

Люси посмотрела на сгущающиеся тени вдали.

– Отсюда видно, что над городом почти нет дыма, – сказала она. – Это потому, что он только начал расти. Когда он станет больше, он, словно стесняясь себя, полностью закутается в облако и спрячется от глаз. Папа говорит, что когда он жил здесь, город был красивее: когда он рассказывает о здешних местах, у него даже голос меняется – глаз теплеет, появляются особые интонации. Должно быть, ему очень здесь нравилось. Всё тут было милее, народ приветливее. По его рассказам можно подумать, что жизнь здесь напоминала длинную летнюю серенаду. Он клянется, что всегда светило солнце, что воздух тут был совсем иной, не как в других местах, и даже помнит, что всё вокруг было подернуто золотистой пыльцой. Но это вряд ли! По-моему, ему и сейчас дышится здесь не хуже, пусть даже вместо пыльцы в воздухе сажа, но тогда он был на двадцать лет моложе. И та золотистая пыльца из его воспоминаний – его молодость. Думаю, что это просто молодость. Ведь быть молодым так здорово, разве нет? – Она рассеянно засмеялась и вновь погрустнела. – Интересно, правда ли всё было так хорошо, как нам кажется, когда мы вспоминаем о чем-то! Я так не считаю. В любом случае, если говорить обо мне, мне всё время чего-то не хватает из-за того, что я мало думаю о происходящем в данный момент; я всегда жду будущего – все мои мысли о том, что случится, когда я стану старше.

– А вы смешная, – нежно сказал Джордж. – У вас такой красивый голос, когда вы думаете и говорите об этом!

Тут лошадь встряхнулась, нервным перезвоном колокольцев заставив обратить на себя внимание. Джордж натянул поводья и пустил ее побыстрее. Вскоре они проехали мимо Прекрасного Дома Люси, и Джорджу стукнуло в голову отпустить еще одно замечание:

– Вы смешная. И много знаете – но в архитектуре не разбираетесь вовсе!

Навстречу им по белой дороге двигался странный черный силуэт. Двигался он медленно, почти незаметно, по крайней мере издали; но как только сани сократили расстояние, стало ясно, что это безлошадный экипаж мистера Моргана с четырьмя пассажирами: впереди сидели сам мистер Морган и мама Джорджа, сзади расположились мисс Фанни Минафер и достопочтенный Джордж Эмберсон. Все четверо были в преотличном настроении, как смельчаки на пороге нового приключения; Изабель лихо помахала платком промчавшимся рядом саням.

– Святый боже! – выдохнул Джордж.

– Ваша мама душка, – сказала Люси. – Всегда одета с таким вкусом! Похожа на русскую княгиню, хотя вряд ли они так же красивы.

Джордж промолчал, глядя на дорогу и проехав по Эмберсон-эдишн до каменной колоннады, ведущей на Нэшнл-авеню. Тут он развернулся.

– Поехали обратно. Глянем еще раз на эту швейную машинку, – сказал он. – Такой дурацкой, безумнейшей...

Он не стал договаривать, и вскоре они вновь заметили швейную машинку впереди себя. Джордж дерзко загоготал.

Но увы! они тут же увидели, что трое пассажиров стоят на дороге, а ноги водителя, лежащего на спине, торчат из снега под безлошадным экипажем, которому всё же не хватило коня.

Джордж разразился громовым хохотом и, пустив рысака во весь опор, так что снег летел из-под полозьев и копыт, проехал почти вплотную к сломавшейся машине, завопив: "Купи коня! Купи коня! Купи коня!"

Через триста ярдов он вновь развернулся и рысью помчал обратно, свесившись с саней, размахивая руками: "Купи коня! Купи коня! Ку..."

Рысак поскакал галопом, и Люси предостерегающе закричала:

– Смотри, куда едешь! Там канава! Смотри...

Но было слишком поздно. Правый полоз попал в яму и с треском отломился, сани перевернулись, конь протащил их еще ярдов пятнадцать и оставил лежать в сугробе. Потом сильный молодой рысак, окончательно освободившийся от беспокоящей его ноши, веселым галопом умчался прочь.

Глава 8

Немного придя в себя, Джордж почувствовал, что его нос свернут вбок колючей от снежинок и холодной как лед щекой мисс Люси Морган, правая рука лежит на ее горле, а во рту чудовищный комок меха из ее боа вперемешку с не менее невероятным количеством снега. Он был смущен, но возражать против такой близости не хотелось. Она явно не поранилась, потому что села – без шапки, с рассыпавшейся прической – и тихо произнесла:

– Боже мой!

Несмотря на то, что когда они проносились мимо, ее отец возлежал под машиной, именно он примчался первым. Он бросился на колени рядом с дочерью, но, увидев, что она смеется, расслабился.

– Они в порядке, – крикнул он Изабель, спешащей к ним и обогнавшей брата и Фанни Минафер. – Сугроб мягкий, как пуховая перина, с ними всё нормально. Не стоит так бледнеть!

– Джорджи! – задыхаясь, звала она. – Джорджи!

Джорджи, весь облепленный снегом, уже был на ногах.

– Мам, не суетись! Всё нормально. Эта дурацкая лошадь, черт ее побери...

Вдруг глаза Изабель наполнились слезами.

– Я видела, как вы перевернулись... тащило по снегу... ой... – Трясущимися руками она принялась стряхивать с него снег.

– Перестань, – сопротивлялся он. – Перчатки погубишь. Весь снег на тебя летит, а...

– Нет, нет! – воскликнула она. – Ты простудишься, тебе нельзя простужаться! – И продолжила его чистить.

Эмберсон разыскал шапочку Люси, мисс Фанни, как заправская горничная, помогла ей привести себя в порядок, и обе жертвы аварии вскоре приобрели свой обычный вид и костюм. Подбадриваемые шутками двух джентльменов постарше, все, с единственным исключением, решили, что происшествие скорее забавное, и начали хохотать. Но Джордж был мрачней быстро надвигающихся декабрьских сумерек.

– Проклятый жеребец! – сказал он.

– Я бы не беспокоился о Пенденнисе, Джорджи, – сказал дядя. – Завтра мы пошлем конюха за остатками саней, а Пенденнис сам прискачет в стойло и сделает это раньше нас, потому что теперь наш путь домой зависит исключительно от сломавшейся тарахтелки Джина Моргана.

Они как раз подходили к машине, и Юджин, уже лежащий под днищем, услышал слова друга.

– Она вытянет, – сказал он, с улыбкой поднимаясь.

– Да?

– Все на борт! – И предложил руку Изабель. Она, всё еще бледная, пыталась улыбаться, но в глазах – она по-прежнему не могла оторвать их от сына – застыло тревожное беспокойство. Мисс Фанни уже забралась на заднее сиденье; Джордж, усадив Люси Морган рядом с тетей, тоже залез туда. Изабель заметила, что на нем легкие лакированные туфли, на которые налип снег. Когда он поставил ногу на железную подножку машины, Изабель бросилась к нему и начала счищать снег своим невесомым кружевным платочком.

– Тебе нельзя простужаться! – причитала она.

– Перестань! – заорал Джордж и зло отдернул ногу.

– Тогда потопай, стряхни снег сам, – просила Изабель. – Нельзя ехать с мокрыми ногами.

– Они сухие! – проревел выведенный из себя Джордж. – Садись же ты, бога ради! Сама в снегу стоишь. Залезай!

Изабель повиновалась, посмотрев на Моргана, чье всегда внимательное лицо стало особенно чутким. Он сел рядом с ней, а Джордж Эмберсон залез с другой стороны.

– Ты всё та же Изабель, которую я знал когда-то! – прошептал он. – Божественно нелепая женщина.

– Правда, Юджин? – не без удовольствия сказала она. – "Божественно нелепая", разве в этом нет противоречия? Плюс на минус приводят к нулю. Намекаешь, я ничего из себя не представляю?

– Ничего подобного, – ответил он, дергая за рычаг. – Я намекаю совершенно на другое. Спокойно! – скомандовал он механизму под ногами, издающему устрашающие звуки, и машина, подпрыгнув, с шумом покатила вперед.

– Гляньте-ка! – воскликнул Джордж Эмберсон. – Она и впрямь едет! Наверно, еще одна случайность.

– Случайность? – Морган перекрикивал грохот мотора. – Ну нет! Она дышит, она движется, в ней играет сама жизнь! – И он запел "Знамя, усыпанное звездами" ²⁰.

К нему охотно присоединился Эмберсон, не прервав песни, даже когда Морган замолк. Сумрачное небо просветлело, открыв взору поднявшуюся полную луну, и музыкальный конгрессмен восславил ее появление, целиком исполнив "Голубой Дунай".

Племянник, сидящий сзади, оставался мрачен. Он подслушал мамин разговор с изобретателем: его удивило, что этот Морган, о котором он до вчерашнего вечера и не слышал, так запросто зовет маму "Изабель", да и маме не пристало называть его "Юджином", и на Джорджа нахлынуло вчерашнее негодование. Тем временем мама продолжала разговаривать с Морганом, и теперь ему не удавалось расслышать, о чем они говорят, – рык машины соревновался в громкости с певучим настроением дяди. Он заметил, что Изабель оживлена; он привык видеть маму веселой, но было странно, что причиной этого веселья выступал человек не из семьи. Джордж сидел и хмурился.

Фанни Минафер беседовала с Люси.

– Ваш папа хотел доказать, что безлошадный экипаж может ехать даже по снегу, – сказала она. – И ведь правда может!

– Конечно!

– Это так интересно! Он рассказывал нам о том, что собирается изменить. Говорит, что колеса будут из резины, наполненной воздухом. Не понимаю, как это; по-моему, они взорвутся, но Юджин в себе уверен. Хотя он всегда был таким. Когда он говорит, кажется, что время повернулось вспять!

Она задумалась, а Люси обратилась к Джорджу:

– Когда сани перевернулись, ты старался сделать так, чтобы я на тебя упала. Я знаю, ты делал это специально, и это очень мило с твоей стороны.

– Ничего я не старался, – огрызнулся он. – Никакой опасности не было.

– Всё равно, ты был таким добрым – и очень быстрым. Я... я этого не забуду!

Она говорила настолько искренне и благодарно, что Джордж почти забыл, что злится на ее отца. А он действительно злился, в том числе из-за того, что сидения этой швейной машинки не были рассчитаны на троих, но сейчас, когда его соседка так трогательно благодарила его, ему уже не было тесно – даже больше, он начал мечтать, чтобы ход машины стал еще медленнее. Люси даже не упрекнула его тем, что это он позволил проклятому коню утащить сани в канаву. Джордж торопливо, почти горячо, зашептал ей на ухо: