Текст книги "Великолепные Эмберсоны"
Автор книги: Бус Таркинтон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)
Он подумал, что это неслыханная дерзость – вот так исчезнуть, даже не позвонив по телефону! Наверно, представляла себе, как он это воспримет, даже посчитала, что он чем-то выдаст свою досаду, когда узнает.
Ему и в голову не пришло, что именно досаду в нем и заметили, поэтому он остался доволен своим вечерним представлением. Но успокоение никак не приходило, он сам не понимал, что его тревожит, ведь и без всякого одобрения тети Фанни знал, что "всё делает правильно".
Глава 20
В тот вечер Изабель пришла к двери Джорджа и, поцеловав сына на ночь, задержалась на пороге, положив руку ему на плечо и опустив глаза: ей явно хотелось сказать нечто большее, чем просто пожелать добрых снов. Нерешительность так отчетливо читалась на ее лице, что Джордж, догадавшись о ее намерениях, благожелательно помог ей.
– Что ты, старушка, беспокоишься? – снисходительно сказал он. – Больше Моргану грубить не буду. Просто стану обходить его стороной.
Изабель подняла взгляд, всматриваясь в Джорджа с обожающим недоумением, уже привычным, если дело касалось сына, потом она оглянулась на комнату Фанни и, немного посомневавшись, быстро вошла, закрыв за собой дверь.
– Милый, мне надо знать, почему тебе не нравится Юджин.
– Да нравится он мне. – Джордж коротко хохотнул, сел на стул и начал развязывать шнурки. – Он так ничего, в своем роде.
– Нет, милый, – торопливо сказала мать. – Мне с самой первой встречи показалось, что он тебе не нравится... ты его сразу невзлюбил. Иногда ты был вроде дружелюбен, смеялся и шутил с ним, я даже думала, что ошиблась и он тебе по душе, но сегодня убедилась, что интуиция меня не обманула: ты его не любишь. Я не понимаю этого, милый, не вижу, в чем причина.
– Да всё нормально.
Это легковесное заявление не подействовало на Изабель, и она с тревогой продолжила:
– Всё так странно, ведь я знаю, что ты чувствуешь к его дочери.
Тут Джордж бросил расшнуровывать обувь и сел прямо.
– Что я чувствую к его дочери? – осведомился он.
– Ну, кажется, что ты... ты вроде... – неуверенно говорила Изабель. – Мне казалось... По крайней мере, ты на других и не смотрел, как только с ней познакомился... конечно, сразу видно, что между вами что-то есть. Вы же очень дружили?
– И что?
– Просто я, как и твой дедушка, не понимаю, как можно интересоваться дочерью и невзлюбить отца.
– Вот что я тебе скажу, – медленно произнес Джордж, а лоб прорезала складка, будто он старательно взвешивает всё, что говорит. – Я никогда это особо не обдумывал, но вижу, что в твоих словах что-то есть. По правде говоря, я никогда не размышлял о Люси и ее отце как о едином целом... до недавнего времени. Всегда считал, что Люси это просто Люси, а Морган просто Морган. Думал, она сама по себе, а не чья-то дочь. Не вижу в этом ничего необычного. У тебя, например, полно друзей, которые совершенно не берут в расчет твоего сына...
– Это не так! – сразу возразила она. – Если бы хоть кто-то относился к тебе подобным образом, я бы...
– Продолжим, – перебил он. – Я попробую объяснить. Если я с кем-то дружу, это не значит, что я обязан любить семью этого человека. Если бы мне эта семья не нравилась, но я делал вид, что это не так, я стал бы лицемерить. Если кому-то нужна моя дружба и он хочет ее сохранить, ему придется мириться с моим отношением к его родне – или скатертью ему дорога. Я отказываюсь притворяться, вот и всё. Теперь представь, что у меня есть принципы и идеалы, которыми я руководствуюсь по жизни. Представь, что у кого-то из моих друзей имеется родственник с идеалами, полностью противоречащими моим, и этот друг верит в правильность философии своего родственника больше, чем в правильность моей. Неужели ты думаешь, что я откажусь от своих ценностей, лишь бы понравиться человеку, ход мысли которого я презираю?
– Нет, милый, конечно, нельзя отказываться от идеалов, но я не понимаю, какое отношение всё это имеет к нашей дорогой Люси?
– А я не говорил, что это про нее, – прервал он. – Просто приводил пример, как человек может стать другом одного члена семьи и не питать теплых чувств к другому. Хотя я не утверждаю, что плохо отношусь к мистеру Моргану. Я не отношусь к нему хорошо, но и не отношусь плохо, но раз уж ты считаешь, что сегодня я ему нагрубил...
– Просто не подумал, милый. Сам не понял, что сказал...
– Ладно, больше при нем я такого не скажу. Вот так, этого достаточно?
Вопрос, заданный свысока, остался без ответа, так как Изабель, всё еще вглядывающаяся в лицо сына с тревогой и удивлением, казалось, не услышала его. Поэтому Джордж повторил свои слова и, встав со стула, подошел к маме и дружелюбно похлопал ее по плечу.
– Так что, старушка, не бойся, больше я не покажусь тебе бестактным. Не обещаю, что полюблю людей, на которых мне плевать, но будь уверена, после такого я постараюсь, что больше они этого не заметят. Всё в порядке, можешь топать спать, потому что я собрался раздеваться.
– Но, Джордж, ты бы смог полюбить его, если бы попытался, – серьезно сказала Изабель. – Ты говоришь, что ты его не невзлюбил. Почему он тебе не нравится? Не понимаю. Что в нем такого, что ты не...
– Ладно тебе! Всё в порядке, шагай в свою спальню.
– Но, Джордж, милый...
– Давай, давай! У меня глаза закрываются. Приятных снов, старушка.
– Спокойной ночи, милый. Но...
– Хватит разговоров. Всё хорошо, беспокоиться не о чем. Пора спать. Я буду с ним вежлив, не переживай... если мы вообще когда-нибудь с ним столкнемся. Спокойной ночи!
– Но, Джордж, милый...
– Я уже почти сплю, старушка, спокойной ночи.
Волей-неволей пришлось заканчивать. Она еще раз поцеловала сына и побрела к себе, погруженная в задумчивость, и больше они об этом не говорили ни на следующий день, ни позже. Даже Фанни ни разу не упомянула о своей тайной поддержке, оказанной племяннику после "неудачных посиделок" у Майора, однако вскоре начала раздражать Джорджа частыми и долгими взглядами, которые он не намеревался терпеть ни от одной тетки. Когда бы он ни поворачивался в ее сторону, всегда натыкался на ждущие и полные надежды красноватые глаза Фанни, и однажды он не выдержал, заявив, что будь он невротиком, у него начались бы припадки.
– Еще чуть-чуть, – с яростью повторил он, – прям немного, и меня затрясет! Что тебе от меня надо? У меня что, галстук съехал? Тебе смотреть больше не на кого? Господи! Давай кота купим, на него и смотри! Он, наверно, выдюжит. Ради бога, что ты во мне хочешь обнаружить?
Фанни лишь весело рассмеялась и не обиделась.
– Да уж побольше, чем видно тебе самому, – спокойно сказала она, всё еще улыбаясь.
– Ну вот, этим-то что хочешь сказать?
– Забудь!
– Ладно. Но пялься теперь на кого-нибудь другого. Вон на горничную, например!
– Успокойся, – снисходительно сказал Фанни и, как будто решив напустить еще больше тумана, добавила тоном, полным сочувствия: – Естественно, что ты так нервничаешь, бедняжка! – И ушла.
Джордж с негодованием предположил, что она намекает на испытание, выдуманное всё еще не вернувшейся Люси. Всё это время он благополучно избегал встреч с ее отцом, хотя Юджин был частым гостем в их доме и провел несколько вечеров с Изабель и Фанни, время от времени выезжая с ними и Майором на автомобильные прогулки. Однако на воскресные ужины в особняк он больше не приходил, даже после возвращения Джорджа Эмберсона. Объяснял это тем, что вечером в воскресенье проводит еженедельное совещание на заводе.
Люси вернулась, когда осень вступила в свои права и в воздухе запахло горящей листвой, а в газетах замелькали ежегодные статьи о золоте на ветвях деревьев, спелых фруктах и чудесных прогулках по багряному лесу. Джордж не знал о ее приезде и столкнулся с ней на следующий день у Шэронов, к которым пришел в тайной надежде услышать какие-нибудь новости о Люси. Джейни Шэрон как раз говорила ему, что Люси скоро будет дома и что поездка была "совершенно великолепна" – последнее заявление не вызвало в душе Джорджа никакого радостного отклика, – и тут к ним спокойно подошла сама мисс Морган, нежное видение в осенних зелено-коричневых тонах.
На щеках играл румянец, а глаза сверкали, что, по мнению Джорджа, подтвердило сообщение о прелестях "совершенно великолепной поездки", но Джейни и Мэри Шэрон отнесли это волнение на счет того, что Люси заметила коляску Джорджа у ворот. Джордж и сам слегка покраснел, хотя пытался приветствовать ее как можно равнодушнее, но от горячей волны, нахлынувшей на него, шея и уши запылали. Как он себя ругал за то, что вместо холодности внутри и снаружи он показывал совсем иное.
Люси расцеловала двоюродных сестер, подала руку молодому человеку, сказав "Здравствуйте", и села рядом с Джейни со спокойствием, выбившим Джорджа из колеи.
– Добрый вечер, – проговорил он. – Кажется, что...а... кажется... мне правда кажется... – Он замолчал, посчитав, что его слова звучат глупо. Затем, чтоб хоть как-то сохранить достоинство, покашлял, но в сочетании с его розовыми ушами покашливание прозвучало нарочито притворно. Однако, пытаясь выглядеть естественно, он покашлял опять и тут же возненавидел себя: звуки он издавал отвратительные. Люси пока молчала, а девицы Шэрон подались вперед и напряженно глазели на него, поджав губки и стараясь не выдавать эмоций в страхе потерять контроль над собой. Джордж вновь заговорил:
– Я эээ... надеюсь, вы хорошо провели... э... время. Я эээ... надеюсь, всё в порядке. Надеюсь, вы чрезвычайно... Надеюсь чрезвычайно... чрезвычайно... – Он опять замялся, не зная, как избавиться от "чрезвычайно", и не понимая, каким образом это чертово слово вообще попало к нему на язык.
– Что вы говорили? – произнесла Люси.
Джордж весь горел изнутри, чувствуя, что выставляет себя на посмешище, ведь никто в мире не питал такого отвращения к насмешкам над собой, как Джордж Эмберсон Минафер. Но вот он оказался в глупом положении, а Джейни с Мэри того и гляди расхохочутся, не в силах сдерживаться дальше. Люси сидела и смотрела на него, приподняв брови в вежливом ожидании ответа. Ее самообладание бесило больше всего.
– Да ладно, ничего важного! – выдавил он. – Я уже уходил. До свидания! – Он решительно зашагал к двери и почти пронесся по коридору, но не успел выйти на крыльцо, как услышал дикий, невыносимый взрыв смеха девиц Шэрон, хохотавших над его поведением.
Домой он ехал в расстроенных чувствах и на перекрестке чуть не сбил двух дам, погруженных в захватывающую беседу. Это были тетя Фанни и дородная миссис Джонсон. Джордж резко натянул вожжи, остановив коня в нескольких дюймах от женщин, но разговор так увлек их, что они и не заметили грозящей опасности, как не заметили коляску и ее резкую остановку. Джордж так сильно злился из-за того, что выставил себя болваном, когда в комнату вдруг вошла Люси, что легкое столкновение с двумя зазевавшимися женщинами могло бы немного отвлечь и развлечь его. По крайней мере, он даже пожалел, что вовремя остановился, а ведь мог на пару минут позабыть о своих печалях! Стать посмешищем (и знать об этом) было для него невыносимо. Он бесновался.
Джордж слишком резво влетел в конюшню Майора, и если б умудренный опытом Пенденнис в нужный момент не дернулся, то въехал бы в стену, а так рысак всего лишь поцарапал коляску, чуть не скинув возницу на пол. Джордж выругался, потом выругался еще раз, теперь уже на хихикающего над первым ругательством старика Тома, толстого черного конюха.
– Вот те на! – сказал Том. – Кажись, кака-то бела леди фыркнула на мистера Жорджа! Бела леди говорит: "Неа, не поеду больше кататься с мистером Жорджем!" Мистер Жордж быстрей домой: "Так-растак! Коня эдак-разэдак! Нигера вот так! Эдак-так-так!" Вот те на!
– Хватит! – оборвал его Джордж.
– Угу, сэр!
Джордж решительно покинул конюшню, пересек задний двор Майора и прошел мимо новых домов. Стройка почти закончилась, но беспорядок вокруг по-прежнему угнетал Джорджа, хотя на самом-то деле всё было не настолько безобразно. За домами в сухой и изрытой серой грязи на месте ухоженной лужайки, когда-то, подобно зеленому озеру, опоясывающей особняки Эмберсонов, валялись доски, кирпичи, остатки штукатурки и дранки, черепица, пустые бочки, куски жести и колотая плитка. Настроение Джорджа совсем не улучшилось ни от общей жуткой картины, ни от того, что он пнул ногой торчащий кусок черепицы, а под ним оказался здоровенный кирпич. Всё вокруг будто вступило в тайный сговор против него.
С таким настроем он вышел из-за угла и, глянув в сторону улицы, увидел, что на дорожке, ведущей к парадному входу в их дом, стоит мама с Юджином Морганом. Она была без головного убора, Юджин держал шляпу и трость в руках: он явно навещал ее, а потом она вышла проводить гостя, продолжив разговор и задержав его.
Они стояли между особняком и воротами близко друг к другу, их плечи почти соприкасались, словно ни он, ни она не осознавали, что ноги больше не несут их вперед, они даже смотрели не друг на друга, а куда-то вдаль, как смотрят люди, объединенные гармоничным согласием. Вероятно, они говорили о чем-то серьезном: он склонил голову, Изабель держала руку у лица, дотрагиваясь до левой щеки, но все эти мелочи кричали о том, что они о чем-то думают вместе, понимая друг друга с полуслова. Если бы их увидел незнакомый прохожий, то ни за что не принял бы за супружескую пару – было в Юджине что-то от романтического героя, а высокая и изящная Изабель, разрумянившаяся, с таинственным блеском в глазах, ничуть не походила на жену, идущую рядом со своим мужем.
Джордж смотрел на них. Один вид Юджина был ненавистен ему, а когда он переводил глаза на мать, его начинало грызть смутное отвращение, подобное странному и неприятному привкусу во рту: она так и льнула к собеседнику, выказывая ему такое доверие. Джордж был не в силах оторвать от них взгляда, с особой злостью сосредоточиваясь на белой оборке рукава черного платья Изабель и на крошечных вмятинках на щеке, там, где она касалась кончиками пальцев. Джордж знал, что у женщины в трауре не должно быть белых манжет и воротничка, но всё равно в первую очередь злился на эти вмятинки на щеке – эти настоящие изменения в ее внешности, мимолетные и незаметные, но возникшие именно из-за мистера Юджина Моргана. На мгновение Джорджу показалось, что раз это лицо поменялось для Моргана, то у Моргана есть какие-то права... Показалось, что Изабель принадлежит ему.
Двое дошли до ворот и вновь остановились, повернувшись друг к другу, но тут, за плечом Юджина, Изабель заметила Джорджа. Она заулыбалась и помахала ему рукой, Юджин повернулся и кивнул, но Джордж, будто впавший в ступор, так и продолжал смотреть на них, не подавая вида, что заметил эти приветствия. Тут Изабель позвала его и еще раз махнула рукой.
– Джорджи! Проснись, милый! – смеялась она. – Джорджи, привет!
Джордж отвернулся, точно не видел и не слышал их, и вошел в дом через боковую дверь.
Глава 21
Он ворвался к себе в комнату, сбросил сюртук, жилет, воротничок и галстук, оставив их там, куда они упали, бешено завернулся в черный бархатный халат и продолжил неистовствовать, лежа на кровати, отчего пружины матраса возмущенно скрипели. На мгновение затихнув, он сквозь зубы простонал «Рвань!». Потом сел, поставил ноги на пол, встал и начал метаться по просторной спальне.
Он впервые в жизни осознанно нагрубил маме, ведь срываясь на всю эту рвань и чернь, он ни разу намеренно или в гневе не позволил себе неуважительно отнестись к Изабель. Если она и обижалась, то это получалось случайно, а его раскаяние всегда было достаточным наказанием для него и – тем более для нее. Но теперь он поступил жестоко и не жалел об этом, скорее даже сильнее злился на нее. Но когда услышал легкие шаги мамы у своей двери и то, что она весело напевает какой-то мотивчик, понял, что она-то нарочитой грубости и не заметила или вообще не осознала, что он пытался обидеть ее. Наверно, решила, что он не заговорил с ней и Морганом по рассеянности, посчитала, что он так задумался о чем-то, что не видел и не слышал ее. Значит, и каяться не в чем, даже если его мучает совесть, да и Юджин мог не понять, что его только что оскорбили. Джордж презрительно фыркнул. Они что же, принимают его за замечтавшегося простачка?
В дверь тихо, но настойчиво постучали, но не костяшками, а кончиком ногтя, и Джордж сразу мысленно нарисовал себе картинку: длинный, розовый с белым полумесяцем, блестящий овал на кончике указательного пальца правой руки тети Фанни. Джордж был не в настроении общаться с кем-либо, впрочем, когда всё шло хорошо, он тоже не горел желанием оказаться в обществе Фанни. Поэтому неудивительно, что, услышав стук, он не пригласил ее войти, а немедленно проследовал к двери, чтобы запереться на ключ.
Но Фанни так не терпелось повидаться с ним, что она быстро вошла, не дожидаясь ответа, и прикрыла за собой дверь. Она была в уличном платье, черной шляпке, а в затянутой в черную перчатку руке держала черный зонтик: несмотря на то, что годовщина смерти Уилбура миновала, она по-прежнему носила траур, не пытаясь смягчить его ничем белым. На бледном лбу блестели крохотные капельки пота, дыхание сбилось, будто она бежала по лестнице, а в широко раскрытых глазах горело возбуждение. Выглядела она как человек, увидевший что-то необыкновенное или услышавший невероятную новость.
– Ну что тебе? – холодно спросил племянник.
– Джордж, – заторопилась она, – я видела, что ты с ними не захотел разговаривать. Я как раз сидела у окна миссис Джонсон через дорогу и всё-всё видела.
– Ну и что?
– Ты поступил правильно! – горячо воскликнула она, пусть и сделала это шепотом. – Ты поступил совершенно верно! Ты так хорошо справляешься с ситуацией, что я уверена, будь твой отец жив, он бы поблагодарил тебя.
– О господи! – прервал Джордж ее излияния. – Даже голова от тебя разболелась! Ради бога, перестань играть в сыщика – хотя бы меня не трогай! Иди, последи за кем-нибудь еще, если не можешь без этого, но я даже слышать такого не желаю!
Она задрожала, не отрывая глаз от его лица.
– Значит, и слышать не хочешь, что я на твоей стороне? – прохрипела она.
– Вот-вот! Понятия не имею, что ты там себе вообразила, и естественно мне плевать, одобряешь ты это или нет. Всё, что мне надо, это побыть одному, так что будь добра. У меня тут не чай для кумушек, если сама не соизволила заметить!
Глаза Фанни затуманились, она заморгала и рухнула на стул, залившись беззвучным, но таким отчаянным плачем.
– Ого, бога ради! – простонал он. – Ну что с тобой еще?
– Всегда ты меня обижаешь. – Ее трясло, а слова звучали неразборчиво из-за забитого от слез носа. – Ты всегда... всегда дерзишь мне! Всегда так делал... всегда... с самого детства! Если что-то вдруг не по-твоему, ты сразу на мне срываешься! Да, да! Всегда так.
Джордж в жесте отчаяния поднял руки. Приход Фанни именно в этот момент и ее истерика из-за каких-то обид на него казались последней каплей!
– О господи, – прошептал он, а потом, собравшись с силами, попытался ее урезонить: – Слушай, теть Фанни, не понимаю, что ты тут расклеилась. Конечно, иногда я тебя поддразниваю, но...
– Поддразниваешь? – завыла она. – Поддразнивает! А вот мне от этого так тяжело, вся моя разбитая жизнь невыносима! Я больше так не могу! Честно, не могу! Я пришла к тебе показать, что сочувствую, просто сказать что-нибудь приятное, а ты обращаешься со мной, как... ну уж нет, ты даже со слугами такого себе не позволяешь! Ты больше ни с кем на свете не обращаешься так, как со старушкой Фанни! "Старушка Фанни, – так ты меня зовешь! – это всего лишь старушка Фанни, дай-ка я ее пну, никто же не возражает. Буду пинать, когда захочу!" Вот как ты делаешь! Вот что ты обо мне думаешь, я знаю! И ты прав: с тех пор как умер мой брат, у меня ничего не осталось на этом свете, никого, ничего, ничего!
– О господи! – простонал Джордж.
Фанни расправила мокрый платочек и потрясла им, пытаясь высушить, но при этом не переставая горько и надрывно плакать, и это зрелище своею странностью повергло Джорджа в недоумение: разве ему других забот не достает?
– Не надо мне было приходить, – продолжила она, – можно было догадаться, что этим дам тебе еще один повод меня пнуть! Мне жаль, что я пришла, очень жаль! Я и говорить-то с тобой не хотела – и не стала бы, но увидела, как ты отвернулся от них и, наверное, разволновалась и поддалась порыву... но в следующий раз я не сорвусь, не сомневайся! Буду держать рот на замке, как и собиралась, и держала бы, если б не разволновалась и не распереживалась из-за тебя. Но какая людям разница, переживаю я за них или нет? Я же просто старушка Фанни!
– Боже ж ты мой! Какая мне разница, что за меня переживают, если я не вижу для этого причин!
– Ты такой гордый, – ее опять затрясло, – и такой жестокий! Я же говорю, я б и не упомянула об этом, ни за что, ни за что на свете не сказала бы тебе этого опять, виду бы даже не подала, если б не заметила, что тебе уже сообщили или ты как-то сам обо всем разузнал. Я...
Устав биться с ее глупостью и начав сомневаться в собственной догадливости, Джордж умоляюще сложил ладони:
– Что мне уже сообщили? Что я мог разузнать?
– То, что люди говорят о твоей маме.
Голос ее всё еще подрагивал от слез, но последнюю фразу она произнесла весьма обыденно, словно это уже не раз и не два обсуждалось ими, ведь Фанни полагала, что Джордж просто делает вид, что ничего не понимает, ибо в своей гордыне ни за что не признается вслух, что ему всё известно.
– Что ты сказала? – Джордж не верил своим ушам.
– Конечно, я поняла, почему ты так себя повел, – продолжила Фанни, вновь пытаясь высушить платок. – Это другие удивились, когда ты нагрубил Юджину, ведь они не видели, как ты с ним общался, когда ухаживал за Люси. Но я-то помню, как ты тогда ко мне пришел, в тот раз, когда все сплетничали про Изабель, и я была уверена, что как только речь зайдет о репутации твоей мамы, ты тут же откажешься от Люси, потому что ты еще тогда сказал...
– Слушай, – срывающимся голосом перебил Джордж, – слушай, я бы хотел... – Он замолчал, не в силах продолжить из-за возросшего волнения. Он тяжело дышал, будто только что много бегал, а бледное лицо пошло пятнами, запылавшими на висках и щеках. – Почему ты сказала мне... мне сказала, что люди... люди говорят о... – Он сглотнул и начал вновь: – Почему ты упомянула о "репутации"? Почему речь зашла о репутации моей... моей мамы?
Фанни горестно смотрела на него, прижав платок к покрасневшему носу:
– Бог видит, мне жаль тебя, Джордж, – бормотала она. – Я хотела сказать тебе именно это, но я ж просто старушка Фанни, а что старушка Фанни говорит... даже если переживает... выходит ей боком! Давай, бей ее! – Она всхлипнула. – Бей ее! Это же просто одинокая старушка Фанни!
– Слушай! – не выдержал Джордж. – Когда я говорил с дядей Джорджем о мерзких вещах, которые услышал от тети Амелии, он сказал, что сплетничают не о маме, а о тебе! Он сказал, что люди посмеиваются над тем, как ты бегаешь за Морганом, вот и всё.
Фанни воздела руки, сцепила их в замок и тяжело уронила на колени.
– Да, всегда виновата Фанни! – причитала она. – Смешная старушка Фанни – всегда, всегда!
– Перестань же! После разговора с дядей Джорджем я встретил тебя, а ты сказала, что у меня гнусный умишко, раз я думаю, что тетя Амелия не соврала про сплетни. Ты всё отрицала. И это не в первый раз, ты сама набросилась на меня, когда я доверился тебе, сказав, что Морган к нам зачастил. Сама убедила меня, что мама разрешает ему приходить к нам только из-за тебя, а теперь утверждаешь...
– Я так и думала, – уныло прервала Фанни. – Я думала, он приходит к нам, чтобы повидаться со мной: поначалу это выглядело именно так. Ему же так нравилось со мной танцевать. Он танцевал со мной не меньше, чем с ней, да и внимания уделял нам поровну. Он всегда так делал, пока не умер Уилбур.
– Ты убедила меня, что никто не сплетничает.
– Тогда почти никто и не сплетничал, – возразила тетя. – Я и не знала ничего об этих слухах.
– Вот как!
– Сам понимаешь, собеседник не станет сплетничать о твоей же семье. Или ты думаешь, кто-нибудь осмелился бы заявить Джорджу Эмберсону, что о его сестре ходят всякие слухи? А мне бы такое кто-нибудь сказал?
– Но ты же повторяла, – упорно твердил Джордж, – что мама встречается с ним, только когда присматривает за тобой.
– Они никогда не проводили много времени наедине. Особенно когда Уилбур был жив. Но разве это может сдержать сплетни? Твой отец никуда не выходил, и все видели, что твою маму везде сопровождает Юджин, и хотя рядом всегда была я, люди думали... – у нее перехватило дыхание, – думали, что я не в счет! "Просто старушка Фанни Минафер", – вот что, возможно, все говорили! К тому же всем известно, что когда-то они были обручены...
– Как так? – вырвалось у Джорджа.
– Все это знают. Неужели не помнишь, что и дед как-то за ужином упоминал об этом?
– Он не говорил о помолвке или...
– А помолвка была! Все это знают, но Изабель разорвала ее из-за того вечера, когда Юджин был не в себе во время серенады. По молодости он много пил, а она терпеть этого не могла, но всем в городе было известно, что никем, кроме него, она не интересуется! Бедняга Уилбур! Одна-единственная душа, не догадывавшаяся об этом!
Несчастному Джорджу показалось, что он видит кошмарный сон. Он прислонился к спинке кровати и дикими глазами посмотрел на тетю.
– По-моему, я схожу с ума, – проговорил он. – То есть, когда ты говорила мне, что слухов нет, ты говорила неправду?
– Нет! – выдохнула Фанни.
– Да!
– Я только сказала, что не знаю ни о каких слухах, да их почти и не было, пока Уилбур не умер. – Фанни закончила речь весьма неожиданно: – Я не хотела, чтобы ты вмешивался.
Джордж пропустил это мимо ушей, потому что ему было не до анализа ситуации.
– То есть ты хочешь сказать, что будь папа жив, никаких слухов бы не было?
– Может, что-то и случилось бы... но всё было бы по-другому.
– То есть Морган мог на тебе жениться?
Фанни сглотнула.
– Нет. Я бы ему, наверное, отказала. – Она перестала рыдать и сидела очень прямо. – Я не настолько потеряла голову, чтобы мечтать выйти за него замуж. Я бы себе не позволила столько о нем думать, до тех пор пока он сам бы не показал, что хочет на мне жениться. Я не такая! – Бедняжка пыталась сохранить остатки достоинства. – Я имею в виду, что если бы Уилбур не скончался, у людей перед глазами не было бы доказательств того, что они болтают не зря!
– Ты говоришь... говоришь, людям кажется... – Джордж задрожал, но продолжил срывающимся голосом: – Им кажется, что моя мама влюблена в этого мужчину?
– Конечно!
– Он приходит сюда, они выезжают на прогулки и всё такое, и люди думают, что не ошиблись и у них был... роман еще до смерти отца?
Она серьезно посмотрела на него покрасневшими от слез, но уже сухими глазами.
– Неужели, Джордж, ты ничего не слышал? – тихо произнесла она. – Ты же должен был узнать, что все в городе твердят, что они скоро поженятся.
Джордж издал неразборчивое восклицание, и его словно перекосило. Желудок сжался в узел.
– Ты знаешь! – закричала Фанни, вставая. – Не думаешь же ты, что я б с тобой о таком заговорила, если б сомневалась, что тебе всё известно? – В ее голосе звучала всё та же искренность, что и во время их несчастного разговора: Фанни ни на секунду не кривила душой. – Джордж, если б ты этого не знал, я бы молчала. Иначе почему ты так вел себя с Юджином или отвернулся от них там, во дворе? Тебе ведь кто-то рассказал?
– А ты откуда узнала? – спросил он.
– Что?
– Кто рассказал тебе про сплетни? Откуда эти слухи? Кто здесь болтает?
– Да почти все вокруг, – ответила она. – По-моему, почти все.
– Кто это сказал?
– Что?
Джордж подошел к ней вплотную:
– Ты утверждала, что собеседник не станет передавать сплетни члену семьи того, кого обсуждают. Тогда откуда ты узнала? Как могла такое услышать? Отвечай!
– Ну, иногда о таком говорят с самыми близкими друзьями, когда хотят предупредить и поддержать, – задумчиво оправдывалась она.
– Так с кем ты говорила? – требовательно повторил Джордж.
– Ну... – Фанни колебалась.
– Отвечай!
– Вряд ли стоит называть имена.
– Слушай, – сказал Джордж. – Например, ты очень дружна с мамашей Чарли Джонсона. Она когда-нибудь при тебе упоминала о разговорах? Ты же говоришь, что все болтают. Это она тебе сказала?
– Она могла шепнуть...
– Я спрашиваю, это она тебе сказала?
– Это очень добрая и порядочная женщина, Джордж, но она могла по секрету...
Тут Джордж неожиданно вспомнил двух поглощенных беседой дам на перекрестке, даже не заметивших, что чуть не попали под рысака.
– Так вот о чем вы говорили с ней сегодня! – заорал он. – Пару часов назад вы об этом и сплетничали. Станешь отрицать?
– Я...
– Отрицаешь?
– Нет!
– Ладно. С меня хватит!
Он отвернулся, но она поймала его за руку:
– Что ты собираешься делать, Джордж?
– Говорить об этом я не собираюсь, – отрубил он. – Думаю, на сегодня тебе достаточно, тетя Фанни!
Фанни, заметившая сильное волнение племянника, забеспокоилась. Она вцепилась в черный бархатный рукав и не хотела отпускать, а Джордж воспользовался этой хваткой и потащил ее к двери.
– Джордж, я переживаю за тебя, и не важно, ценишь ты это или нет, – ныла она. – Я б ни за что на свете не призналась, если б не думала, что тебе всё известно. Я бы...
Но он уже открыл дверь свободной рукой.
– Забудь! – сказал он и вытолкнул ее в коридор, быстро захлопнув дверь за ее спиной.
Глава 22
Джордж снял халат и надел воротничок и галстук, но пальцы дрожали и узел получился не таким удачным, как обычно; потом поднял сюртук и жилет, вышел из комнаты, на ходу натягивая их на себя, и быстро спустился по лестнице, застегиваясь. Дойдя до середины улицы, он понял, что забыл шляпу, и нерешительно застыл на месте с блуждающим взглядом, неожиданно остановившимся на фонтане, украшенном статуей Нептуна. Чугунная копия слишком сложной для этого скульптуры по-прежнему стояла там, где Майор установил ее при основании Эмберсон-эдишн много лет назад. Она была посреди восьмиугольного перекрестка и не мешала езде на экипажах, зато стала серьезным препятствием для скоростного автомобильного движения. Вот и теперь одна из машин, несущаяся мимо, была вынуждена резко притормозить и сделать крутой вираж, огибая фонтан. Джорджу понравилось суетливое торможение, хотя он и предпочел бы, чтобы машина врезалась в скульптуру, ибо алкал бед и погибели всех автомобилей мира.
Он задержал взгляд на Нептуне, не радовавшем глаз даже под щитом дымки осенних сумерек. Фонтан не работал уже больше года: трубы сгнили, а Майор как мог избегал разговоров о ремонте, даже когда внук намекал, что сухой фонтан подобен выброшенной на берег рыбе. Потеки сажи и сколы краски делали морского бога похожим на прокаженного, от которого перезаразились окружающие его наяды, а зубцы заржавевшего трезубца того и гляди грозили упасть. В целом, это тяжеловесное произведение тяжеловесного искусства, прокопченное, потрескавшееся, перепачканное и проржавевшее, произвело такое угнетающее впечатление на Джорджа Эмберсона Минафера, что показалось, что мир сходит с ума вместе с ним. Хотя чего-чего, а его собственного безумия ему было достаточно. Он стоял и смотрел на дома Джонсонов и их соседей, на все эти жилища, заполненные проклятой рванью, совсем как тогда, когда глазел на них, стоя на лужайке Майора, после того как тетя Амелия упомянула о сплетнях вокруг мамы.
