Текст книги "Гэсэр"

Автор книги: Бурятский эпос

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 23 страниц)

Голос смерти ему послышится.

Начнет он болеть,

Начнет он хиреть.

А Тумэн-Жаргалан хатан

Начнет Гэсэра жалеть.

В священной книге прочитает она изречение,

В чем Гэсэр найдет излечение,

Прочитает она там указание,

Что леченье его в ее изгнании.

Чтобы мог ее муж излечиться,

Она сама в изгнание удалится.

Так,

Нажравшись жертвенного мяса,

Среди пустыни голой, безводной,

Учили Хара-Зутана шалмасы,

Коварные властители преисподней.

После этого Хара-Зутан,

А душа у него, как известно, черная,

Обратно поехал из чуждых стран,

Дорога длинная и неторная.

Скалы и горы

С разгону конь перескакивает,

Широкое море

С разбегу он перемахивает,

Стрельчато-синий жеребец

Скачет не касаясь земли,

Абая Гэсэра золоченый дворец

Уже сияет вдали.

Вот уж у цели Хара-Зутан-Ноен,

Коня к коновязи привязывает он.

Находит он рабыню невестки своей.

Шелка и золото развернул перед ней

Объедками шалмасов он ее накормил,

Огрызки мяса она доела,

Кишки с овечьей кровью вручил,

И рассказал, что надо ей делать.

После этого,

Довольный и, со спокойной душой,

Отправился он к себе домой.

Встречает дома его жена.

Встречая, недовольно бормочет она:

– Все бы тебе ловчить-хитрить,

Расставлять хитроумные сети,

Скучно тебе, должно быть, жить

Без коварства на этом свете.

Хара-Зутан от жены отмахнулся,

На постели шелковой растянулся.

Однако спать ему не спалось,

Лежал он, век не смыкая,

Радовался, что дело его сбылось,

Что исполнилась дума злая.

Между тем

На дворец Абая Гэсэра

И его жены молодой.

Опускаются сумерки серые.

Опускается мрак ночной.

Весь дворец засыпает мирно,

В нем не спит лишь одна рабыня.

Дождалась она, когда все уснут,

К госпоже прокралась в покои,

И кишку кровавую в левый унт

Подложила левой рукою.

А другую кишку, как велели ей,

Прицепила к левой поле халата.

Темной тенью,

Ночной темноты темней.

Проскользнула из спальни обратно.

А когда настало утро раннее,

Следуя совету злобному и коварному,

Выпустила она из господских дворов

Сто недоенных тучных коров,

А также выпустила она сто телят,

Которые есть и пить хотят.

Телята к коровам со всех ног понеслись,

Телята коров сосать принялись.

После этого

Рабыня подождала немного

И подняла во дворце тревогу.

– Ой, ой, ой,

Беда над моей головой.

Сто голодных телят

Коров сосут,

Коров они совсем отдоят,

Коровы молока не дадут.

Эти крики услышала Тумэн-Жаргалан

Сквозь утренний сон, как сквозь туман,

И решила:

– Подумаешь – сто коров, потеря не велика,

Если сто коров не дадут молока.

Не буду вставать, посплю пока.

Тут рабыня

Выпустила из господских дворов

Двести недоенных тучных коров,

А также выпустила и двести телят,

Не пивших и не евших три дня подряд.

Телята к коровам со всех ног понеслись,

Телята коров сосать принялись.

После этого

Рабыня подождала немного

И подняла во дворце тревогу.

– Ой, ой, ой,

Беда над моей головой!

Двести голодных телят

Коров сосут,

Коров они совсем отдоят,

Коровы молока не дадут.

Эти крики

Сквозь сладкий сон, как сквозь туман,

Услышала Тумэн-Жаргалан.

И подумала:

– Двести коров – потеря не велика,

Не буду вставать, посплю пока.

Тогда рабыня

Выпустила из господских дворов

Триста недоенных тучных коров,

А также выпустила триста телят,

Не пивших и не евших пять дней подряд.

Телята к коровам со всех ног понеслись,

Телята коров сосать принялись.

После этого

Рабыня подождала немного

И подняла во дворце тревогу.

– Ой, ой, ой,

Беда над моей головой!

Триста голодных телят,

Триста коров сосут,

Коров они совсем отдоят,

Коровы молока совсем не дадут.

Эти крики

Сквозь утренний сон-туман

Услышала Тумэн-Жаргалан.

– Триста коров, – подумала, – это не пустяки,

Такая потеря мне не с руки.

Этим молоком

Можно войско все напоить,

Сливками-творогом

Можно тысячи накормить.

У мужчины, любящего поспать,

Потник твердеет,

У женщины, любящей поспать,

Разум беднеет.—

Быстро вскочила она среди темноты,

Служанок своих окликнула,

Натянула на ноги унты,

Халат на плечи накинула.

Левой ножкой она притопнула,

Кишка кровавая в унте лопнула.

На кишку Тумэн-Жаргалан наступила,

Кишку кровавую раздавила.

Нога у нее в крови взмокла,

От брезгливости она вздрогнула,

Полой халата она тряхнула,

Кровь овечью всю расплеснула.

Брызнула кровь на железный таган,

Таган над очагом – пополам.

Брызнула кровь на самый очаг,

Огонь в очаге мгновенно зачах.

Камни очага раздробились,

Кровавые ручьи заструились,

Под ногами кровавые лужи,

Потекла кровь наружу.

Заклубился над землей кровавый туман,

Вот что наделала Тумэн-Жаргалан.

А кровь широкой рекою

К морю потекла, к водопою.

Потекла она к морю Мунхэ-Манзан,

Потекла она через долину Моорэн,

Пылью заклубилась по всем местам,

Грязью замесилась выше колен.

В это время

Абай Гэсэр Удалой

Гостил у Алма-Мэргэн молодой.

На рассвете открыл он окна,

Полюбоваться на полный месяц.

Видит – небо кровью намокло,

Вместо неба – грязное месиво.

По времени – утро,

Но темным-темно,

Абай Гэсэр мудрый

Пошире открыл окно.

Видит,

Над морем Мунхэ-Манзан

Плавает кровавый туман.

Повсюду пыль заклубилась,

Повсюду грязь замесилась.

По обширной долине Моорэн

Грязь замесилась выше колен.

Вдохнул Абай Гэсэр клубящейся пыли,

Красные круги перед глазами поплыли,

За стенку держась, на улицу вышел,

Собственной смерти голос услышал.

Тумана красного Гэсэр надышался,

Собственной смерти показался,

Показался он предкам, давно умершим,

Показалось время ему уменьшенным.

А в глазах в это время

Огнем горит,

А в голове в это время

Болью болит.

– Железный обруч принесите,—

Гэсэр говорит,—

На голову натяните,

Он боль утолит.—

Но от обруча, от железного,

Голова болит сильнее прежнего.

Тогда

К Тумэн-Жаргалан Гэсэр прискакал.

И Тумэн-Жаргалан он так приказал:

– Ты послушай меня, Тумэн-Жаргалан,

Поднимись-ка ты на небо за тринадцать стран,

В самую верхнюю страну небесную,

Отыщи там книгу чудесную,

Эту книгу почитай, полистай,

Полистав-почитав, поточнее узнай:

По какой это причине

Я пыли злой надышался,

По какой это причине

Я собственной смерти показался.

По какой это причине

У меня голова болит,

И какое лекарство мою боль утолит.

Ни минуты не мешкая, Тумэн-Жаргалан

Наверх поднялась за тринадцать стран,

В страну верховную, в страну небесную,

Отыскала там книгу чудесную.

Материнскую книгу она открыла,

Светлые очи в книгу вперила.

Красивым пальчиком по строчкам водит,

Нужное место в книге находит.

Увидев строчки, она читает,

Читая строчки, все понимает.

Содержится в книге указание,

Что только тогда спасется Гэсэр,

Если Тумэн-Жаргалан в изгнание

Отправит он к дьяволу Абарга-Сэсэн.

А если жену свою не выгонит,

От болезни он не излечится.

Так сказала небесная книга,

Материнская книга, извечная.

Опечалилась Тумэн-Жаргалан,

Прочитавши такое дело,

И на землю грешную, сквозь туман

Светлой звездочкой полетела.

Вверх посмотрит она – плачет горестно,

Вниз посмотрит она – страшно, боязно.

А внизу ее Абай Гэсэр дожидается,

Голова его болит, разрывается.

Вот предстала перед ним Тумэн-Жаргалан,

Его надежда, его посланница.

Смотрит в очи ему Тумэн-Жаргалан,

Смотрит в очи ему и кланяется.

Все что в книге она прочитала,

Без утайки пересказала.

Что содержится там указание:

Лишь тогда спасется Гэсэр,

Если ее самое в изгнание

Он отправит к дьяволу Абарга-Сэсэн.

А если жену свою не выгонит,

От болезни он не излечится…

Так сказала книга великая,

Материнская книга, извечная.

Нахмурился Удалой Абай Гэсэр,

Мысли его мрачны,

Тяжело у него на сердце.

Жаль ему молодой жены.

Так они дружно жили,

Так друг друга любили.

Такая она послушная,

Такая великодушная,

Такая она разумница,

Такая она красавица…

Лучше уж смерть-разлучница,

Чем такое предательство.

Отдать ее добровольно,

Отослать к Абарга-Сэсэну…

Разве это не больно

Гордому Абаю Гэсэру?

– Лучше я от болезни сдохну,—

Говорит он своей жене,—

Чем от позора сохнуть

В разлуке тебе и мне.

То, что сказал он мудро,

Может быть, трое знали.

Но все это ранним утром

Уж сто человек повторяли.

А к вечеру друг от друга

Знала уж вся округа,

Знали уж все селенья

Абая Гэсэра решенье.

При решеньи таком отчаянном

Загоревал народ, запечалился.

Жалко им,

Что Гэсэр от болезни умрет,

Но жалко им,

Что жена в изгнанье уйдет,

Золоченого дворца – украшение,

Всем суровым сердцам – укрощение.

В это время

Тумэн-Жаргалан, о муже скорбя.

Свое решенье приняла про себя.

Где бы ни жить – все равно дышать,

Где бы ни быть – под небом ходить.

Меня страдания не страшат,

Как в книге написано – тому и быть.

Стала она тайком, понемногу

Собираться в дорогу.

– Небо, – говорят, – знает,

Земля, – говорят, – болтает,

Земля, – говорят, – слухом полнится.—

Гэсэр лежит, не беспокоится,

Гэсэр лежит и болеет,

А народ Тумэн-Жаргалан жалеет.

Узнали день ее отъезда,

Узнали час ее отъезда,

Толпами ко дворцу валят повсеместно.

В последний раз на нее взглянуть,

В далекий путь ее проводить,

На прощанье ободрить как-нибудь,

Словами прощальными наградить.

Значит,

Не только мужчина весь в тревожных замыслах,

Значит,

И женщина вся в ожидании утомительном,

Оказалась Тумэн-Жаргалан и жалостливой,

Оказалась Тумэн-Жаргалан и решительной.

Безногих за ней на руках несут.

Слепых за ней поводыри ведут.

Провожая ее, бежит народ.

Руки тянутся к ней со всех сторон.

За одежду ее хватаются,

С царицей своей прощаются.

Плачет народ, прощаясь с нею.

Ожерелье она рвет с лебединой шеи.

Ожерелье она рвет тройное.

Рассыпает его над толпою.

Рассыпает горстями жемчуг,

Да слова прощальные шепчет.

Рассыпает она все сразу,

Изумруды, лалы, алмазы.

Только тот остается алмаз,

Что висит на реснице у глаз.

Люди ползают на коленях,

Собирают они каменья.

Люди ползают среди пыли,

Про царицу они забыли.

А она в это время ловко

Обернулась красной лисой,

Обернулась лисой-плутовкой

И исчезла среди лесов.

В миг, когда в лису превратилась,

На три видимости удалилась.

Во второе мгновенье ока,

Оказалась в стране далекой,

Но в стране той, чужой и дальней.

Приняла она вид нормальный.

И пешком в виде странницы бедной

По дороге пошла она.

Без еды идет, без обеда,

Без ночлега идет, без сна.

Где одна страна вдруг кончается,

Там другая страна начинается.

С каждым днем вокруг все темнее,

С каждым днем вокруг холоднее.

Очень сильно она голодала,

Очень сильно она страдала,

Очень сильно она измучилась,

Очень сильно она устала.

Стало солнце ее просвечивать,

Все точеные косточки видно.

Лунный свет стал ее просвечивать,

Даже тени ее не видно.

Но живая шла, не умершая,

И душа ее не уменьшилась.

Кровь струится в ней, как и прежде,

Сердце бьется в ней, как и прежде,

В этом сердце живет надежда.

Из далеких чуждых пределов,

Шепчет, шепчет жена Гэсэру:

– Уж ты витязь, могучий витязь,

Хорошо, что меня не видишь.

Далеко ушла, а есть мне нечего.

Даже солнце меня просвечивает.

Стала тонкой я, как тростиночка.

Стала легкой я, как былиночка.

Только сердце бьется, как прежде,

Только в сердце живет надежда.

По небесному указанью,

Как священная книга велит,

Ухожу я в это изгнанье,

Но уход мой тебя исцелит.

Наберешься опять ты силы,

Станет все, как и прежде было,

И баторы твои и луки.

Ты возьмешь оружие в руки.

Не забудь ты тогда меня,

Оседлай своего коня,

Злые силы все победи,

И меня ты освободи.

Так бредет она вдаль, качается,

Куда ветер холодный дует,

Вниз посмотрит она – печалится,

Вверх посмотрит она – горюет.

Назад посмотрит – вороны вьются,

Вперед посмотрит – слезы льются.

Из правого глаза слезинка – кап!

Образовался великий светлый Байкал.

Из левого глаза слеза слетела,

Образовалась великая светлая Лена.

Так идет Тумэн-Жаргалан

Среди туманных, холодных стран,

А на шее у нее,

На шелковой тесьме,

Мудрой бабушки Манзан-Гурмэ

Серебряный талисман.

С гибко-нежной шеи она талисман снимает,

В бело-нежной руке она его держит,

Наговоры над ним начинает.

Заговорные слова шепчет.

«Талисман мой, серебряный талисман,

Подарок бабушки Гурмэ-Манзан,

Окажись сейчас не у меня в руке,

А окажись сейчас от меня вдалеке.

Окажись ты мой серебряный талисман

В далекой и милой земле Хатан,

На берегу широкого моря Мунхэ,

А не у меня в руке.

Окажись, где вода.

Которую я в детстве пила.

Окажись, где земля,

На которой я в детстве жила.

Ты, которого держит моя рука,

Проберись на дно глубокого сундука.

Среди моих одежд притаись и лежи,

Родною сторонку мне покажи».

После этого серебряный талисман,

Что был ей дороже всех,

Изгнанница Тумэн-Жаргалан

Высоко подбросила вверх.

После этого

Идет она дальше,

Но не так тяжело, как раньше.

Идет она,

Голода уж не чувствуя,

Идет она,

Усталости уж не зная.

Оглянулась назад – о, чудо!

Позади вся страна родная.

Великое море синеется,

Ходит белыми волнами.

Долина Хатан виднеется,

Цветущими травами полная.

Леса, как шкура бобровая.

Под солнцем переливаются,

Лежит вся земля, как новая,

Реки по ней извиваются.

Слышатся там

Голоса людей.

Слышится там

Ржанье коней.

Слышится там

Крик петухов,

Слышится там

Мычанье коров.

Отвела Тумэн-Жаргалан

Прощальный взгляд от родной страны,

Вперед поглядела она, а там

Холмы стоят все черным-черны.

Темно впереди и пустынно,

Мертво впереди и постыло.

В пустоту, в темноту, в черный туман

Переступила черту Тумэн-Жаргалан.

Сердце ее за тонкими ребрами

Бьется трепетно, бьется робко.

Вниз она посмотрит – горюет.

Как былинка она качается,

Куда ветерок подует.

Остановилась, прежде чем сделать шаг,

И про себя подумала так:

«Если буду такой я слабой,

Пропаду у дьявола черного,

Я ж – царица, не просто баба,

Стану хитрой я, упорной.

Быть не время нежной да трепетной,

Время сильной быть и умелой…»

Сразу мысли ее стали крепкими,

Сердце сразу окаменело.

И тогда уж в туман и мрак

Она сделала новый шаг.

Под ногами ее то глина,

То пески бесплодно-сыпучие,

Впереди ее то долина,

То лесная чаща колючая.

Сквозь чащобу она продирается,

В глубь чужой земли пробирается.

Вот на низменном берегу,

На зеленом большом лугу,

Птицы пестрые, как сороки,

Но размером больше быка…

Убежать – подкосились ноги,

Слева – круча, справа – река.

Испугалась она до дрожи,

И не знает куда идти:

В горы нет никакой дорожки,

Через реку брод не найти.

А сороки ее окружают,

Расклевать ее угрожают.

Угрожают ей клювы острые,

Острие железных когтей.

Вдруг верхом на сороке пестрой

Человек подлетает к ней.

Человек совершенно голый,

Прикрывает мошну ладонь.

В поводу сороку подводит,

Словно то настоящий конь.

Но ведет себя не по-хамски,

А здоровается по-хански.

Смотрит он не по-дьяволиному,

А достойно, по-соколиному.

Смотрит он на женщину весело,

Задает ей вопросы вежливо.

– Путь короткий ваш или длинный,

Вам какая светит звезда?

Из какой вы пришли долины,

Направляетесь вы куда?

Тумэн-Жаргалан, царица,

Отвечает голому рыцарю:

– Родная долина Хатан

Тесноватой мне показалась,

Чужая долина, где пыль да туман,

Попросторнее мне показалась.

Мой муж Абай Гэсэр

Надоел мне совсем.

Больше мне нравится дьявол Абарга-Сэсэн.

С ним я счастье свое найду,

Вот куда я теперь иду.

Отвечает ей голый рыцарь:

– Узнают по полету птицу.

Узнают мечты по словам,

Узнают слова по делам.

Сразу видно, что вы – царица,

Помогу я охотно вам.

Он сажает ее на сороку,

Через реку везет широкую

И высаживает на лугу,

На другом уже берегу.

Пробирается дальше странница,

Из родной стороны изгнанница.

Под ногами ее то глина,

То пески бесплодно-сыпучие,

Впереди ее то долина,

То – лесная чаща колючая.

Вот на низменном берегу,

На зеленом большом лугу,

Птицы серые, как вороны,

Но огромные, как коровы.

Испугалась царица до дрожи,

И не знает куда идти:

В горы нет никакой дорожки,

Через реку брод не найти.

А вороны ее окружают,

Расклевать ее угрожают.

Угрожают жене Гэсэра

Острием железных когтей.

Вдруг верхом на вороне серой,

Человек подлетает к ней.

Он ведет себя не по-хамски,

А здоровается по-хански.

Смотрит он на женщину весело,

Задает ей вопросы вежливо.

– Путь короткий ваш или длинный,

Вас какая ведет звезда?

Из какой вы пришли долины,

Направляетесь вы куда?

Тумэн-Жаргалан, царица,

Отвечает этому рыцарю:

– Родная долина Хатан

Тесноватой мне показалась,

Чужая долина, где пыль да туман,

Попросторнее мне показалась.

Мой муж Абай Гэсэр

Надоел мне совсем.

Больше мне нравится Абарга-Сэсэн.

С ним я счастье свое найду,

Вот куда я теперь иду.

Отвечает тогда ей рыцарь.

– Узнают по полету птицу.

Узнают мечты по словам,

Узнают слова по делам.

Сразу видно, что вы – царица,

Помогу я охотно вам.

На ворону ее сажает,

Через реку перелетает,

И высаживает на лугу,

На другом уже берегу.

Пробирается дальше странница,

Из родной стороны изгнанница.

Под ногами ее то глина,

То пески бесплодно-сыпучие,

Впереди ее, то – долина,

То – лесная чаща колючая.

Вот на низменном берегу,

На зеленом большом лугу,

Меж рекой и горами черными,

Волки серые и огромные.

Испугалась царица до дрожи,

И не знает куда идти:

В горы нет никакой дорожки.

Через реку брод не найти.

А волки серые ее окружают,

И заесть ее угрожают.

Они рыскают, они шастают,

Они с голода зубами клацают.

Обступают жену Гэсэра

Волки-чудища все плотней.

Вдруг верхом на волке же сером,

Человек подъезжает к ней.

Человек совершенно голый,

Прикрывает мошну ладонь,

И второго волка он гонит,

Словно то настоящий конь.

Но ведет себя не по-хамски,

А здоровается по-хански,

Смотрит он не по-дьяволиному,

А достойно, по-соколиному.

Смотрит он на женщину весело,

Задает он вопросы вежливо.

– Путь короткий ваш или длинный,

Вас какая ведет звезда?

Из какой вы пришли долины,

Направляетесь вы куда?

Тумэн-Жаргалан, царица,

Отвечает голому рыцарю:

– Родная долина Хатан

Тесноватой мне показалась.

Чужая долина, где пыль да туман,

Попросторнее мне показалась.

Мой муж Абай Гэсэр

Надоел мне совсем,

Больше мне нравится Абарга-Сэсэн.

С ним я счастье свое найду,

Вот куда я теперь иду.

Отвечает ей голый рыцарь:

– Узнают по полету птицу.

Узнают мечты по словам,

Узнают слова по делам.

Сразу видно, что вы царица,

Помогу я охотно вам.

Посадил он ее на волка,

И велел держаться за холку,

Через реку ее переправил

И на том берегу оставил.

Дальше в путь она отправляется,

Путь изгнанницы продолжается.

Заходит она в страну пустынную.

Заходит она в страну постылую.

Хонин-Хото была та страна,

Безводна и бесплодна лежала она,

Земля та была холодная,

Земля та была голодная,

Постоянно там было ветрено,

А травы никакой там не было.

А деревья там с корнями выдернуты,

А все там наизнанку вывернуто.

Только проскальзывая под тремя преградами,

Течет там река с тремя водопадами.

Когда Тумэн-Жаргалан

Через эту землю идет,

Об этом Абарга-Сэсэн хан

Особенным знанием узнает.

Белоснежного коня он седлает,

Быстроногого коня славного,

Встречать царицу он выезжает.

Где растет сосна пятиглавая,

Выезжает он в поле просторное,

Где дорога большая, торная.

Там под древней сосной,

Под пятиглавой сосной

Встретился он с царицей

Как муж с женой.

Он приветствует ее по-хански,

Он здоровается с ней по-царски.

Говорит он ей словами рыцаря:

– Узнают по полету птицу,

Узнают мечты по словам,

Узнают слова по делам.

Сразу видно, что вы царица.

Очень рад я, царица, вам.—

Все ее тонкие красивые места

Он гибко обнял,

Все ее полные прекрасные места

Он плотно обнял.

Обнимая и в лицо ей глядя,

Правую красную щеку поцеловал.

Левую прекрасную щеку погладил.

За правую руку ее он берет,

К своему шатру тянет-ведет.

За левую руку ее он берет,

К своей постели тянет-ведет…

В это время Абай Гэсэр

С каждым днем поправляется.

В это время Абай Гэсэр

Прежних сил набирается.

В это время Абай Гэсэр

В постели своей встает-поднимается.

Снова жизнь для него начинается.

Смотрит он на себя —

Сильнее и лучше стал,

Возвратилось к нему его могущество.

Мужчина, родившись, думает,

Кто для него находкой будет,

Женщина, родившись, думает,

Для кого она находкой будет.

Мужчина, родившись, думает,

Что захватывать будет.

Женщина, родившись, думает,

Кем захвачена будет.

Так решивши в ту пору,

И сил набираясь день ото дня,

Приказал он баторам

Приготовить коня.

Травы наедался конь

На двадцати алтайских пастбищах.

Сил набирался конь

На двадцати горных зеленых склонах.

По крупной гальке Бэльгэна ведет,

Чтобы черные его копыта крепкими были.

По черному льду Бэльгэна ведет,

Чтобы круглые его копыта никогда не скользили.

К ветру мордой

Заставляют его стоять,

Ветер горный вдыхать

Заставляют его.

Мордой к вихрю летящему

Заставляют его стоять.

Вихрь крутящийся

Заставляют его вдыхать.

Ключевой водой

Из чашки его напоили.

Живой травой

Из горсти его накормили.

По горным местам его водят,

Чтобы на сокола был похож,

По ровным местам его водят,

Чтобы на ястреба был похож.

Проделав все это,

Шелковый потник на Бэльгэна накидывают.

Закончив все это,

Вогнуто-серебряным седлом Бэльгэна седлают,

Пластинчато-серебряным подхвостником круп обтягивают,

Сплошным серебряным нагрудником грудь обхватывают,

С десятью пряжками подпругой коня перетягивают,

С десятью язычками ремнем его засупонивают.

Краснодеревый кнут под седло продевают,

Полукруглый повод на луку седла набрасывают.

Все снаряженье к коню прилаживают,

Вокруг коня удовлетворенно похаживают.

К расписанно-серебряной коновязи

Коня привязывают,

О полной готовности коня Абаю Гэсэру сказывают.

После этого,

Сшитые из семидесяти лосиных кож,

Плотно-черные штаны

Гэсэр натягивает.

Со вставками из рыбьих кож,

Свободно-черные унты

Ступнями ног растягивает.

Ярко-шелковую накидку,

Для сражений-битв предназначенную,

На плечи накидывает.

Семьдесят сверкающих пуговиц

Силой пальцев своих

Снизу вверх застегивает,

Серебряно-винтовой десятисаженный кушак

Вокруг себя опоясывает,

Его оставшиеся концы

Аккуратно с боков запихивает.

После этого

Водами семидесяти дождей не промоченные,

Остриями семидесяти стрел не пробитые,

Угольно-черные доспехи на спине укрепляет.

Серебряный, длинный,

Величиной с речную долину,

Боевой колчан на левый бок прикрепляет.

Узорно-серебряный, боевой,

С косое поле величиной,

Налучник сбоку подвешивает.

О белые кости не ломающийся,

В горячей крови не размягчающийся,

Державно-булатный меч привешивает.

Семьдесят пять стрел

Плотно за спиной закрепил,

Девяносто пять стрел

Веером расположил,

Так что

В холод от них теплее будет.

Так что

В жару от них прохладнее будет.

Похожую на копну травы,

Соболиную шапочку на себя надевает.

Похожую на пучок травы,

Кисточку на шапочке поправляет.

Звездно-белый шлем надел на голову,

Стал похож на большую гору,

То не солнце сверкает,

То не дуб листвой шелестит,

То Гэсэр в боевых одеждах стоит.

И оделся Гэсэр и обулся,

Перед зеркалом так и сяк повернулся.

Где пылинка – ее сдувает,

Где соринка – ее счищает.

В зеркало,

С расправленный потник величиной,

Гэсэр погляделся:

Хорошо ли он обулся-оделся.

А оделся он так,

Что никакой меч его не возьмет.

Снарядился он так,

Что никакая стрела его не пробьет.

Укрепился он так,

Что никто его одолеть не сможет,

Не повалит и не положит.

После этого,

Чтобы голода не чувствовать десять лет,

Рот себе паучьим жиром смазал.

После этого,

Чтобы голода не чувствовать двадцать лет,

Губы себе червячьим жиром намазал.

В это время

Почтенный Саргал-Ноён,

В это же время

Почтеннейший Сэнгэлен-Ноён

Пришли, чтобы в путь Гэсэра проводить,

Пожаловали, чтобы его по-родительски благословить.

В путь они его провожают,

По-родительски благословляют,

Удачи и здоровья желают.

– Желаемых мест удачно достигни, – говорят.

– Настигаемого врага мгновенно настигни, – говорят.

– То, что искать собрался, найди, – говорят.

– То, что победить собрался, победи, – говорят.

– Счастье и удачу народу добудь, – говорят.

– Дорогу на родину не забудь, – говорят.

После этого,

Величественным движением

Открывая перламутровую дверь,

Гэсэр наружу выходит теперь.

Неторопливым движением,

Не уронив ни соринки с ног,

Перешагивает мраморный порог.

Со спокойным и красивым лицом

Выходит он из дворца на крыльцо.

Крыльцо это так устроено,

Что не слышно его под пятками.

Крыльцо это так просторно,

Что бегать бы там кобылицам с жеребятками.

Медленными движениями, без суеты,

По ступенькам серебряным, с высоты,

Ни разу на лестнице не оступясь,

Идет Гэсэр туда,

Где резная серебряная коновязь.

Красный шелковый повод

От коновязи Гэсэр отвязал,

Конец этого повода

Он в правую руку взял,

Ногу в чисто серебряное стремя

Со звоном он вдел,

В якутско-серебряное седло

Он прочно сел.

После этого,

У повода правую сторону натянув,

А левую сторону ослабляя.

Морду коня в нужную сторону повернув,

Он его по солнышку идти заставляет.

После этого,

Там, где стояла резная серебряная коновязь,

Только облаком красная пыль взвилась.

Да над дальней Алан-горой

Что-то молнией просверкнуло.

Да за дальней Алан-горой

Шапка с кисточкой промелькнула.

Затихает вдали лошадиный скок,

Гэсэр отправился на восток.

ЧАСТЬ 2

Далеко ли, близко ли

Едет Гэсэр,

Высоко ли, низко ли

Скачет Гэсэр.

Одна дума у него в голове,

Одна забота у него на уме.

Одна печаль у него на сердце,

И некуда от этой печали деться.

Как же так получилось и вышло,

Что он голос собственной смерти слышал?

Как же могло случиться и статься,

Что он собственной смерти мог показаться?

Что же за наваждение это было,

Что его болезнь победила?

Обезумел, как видно, совсем он,

Что Тумэн-Жаргалан,

Любимую, молодую жену,

Отпустил к дьяволу Абарга-Сэсэну,

В чужедальную, злую страну?

Все поняв,

Все происшедшее по-новому оценя,

Над этим думая неустанно,

Повернул он Бэльгэна, гнедого коня

К владеньям Хара-Зутана.

Как сокол на утку,

Он летит, свистит,

Как камень, жутко

Он свистит, шуршит.

Как стрела, трепеща опереньем,

В свою цель впивается,

Так он у Хара-Зутана на дворе

Около коновязи появляется.

Кричит он громко,

Но как будто без злости,

– Эй, дядя, ты дома?

Принимай гостя!

Хара-Зутан-Ноен,

А душа у него, как известно, черная,

Этим криком как громом был поражен,

Двери запер проворно он.

Душа у него ушла в пятки,

Побежал он скорее прятаться.

Забился он в угол под кроватью,

Лежит и почти не дышит.

Как с Гэсэром жена разговаривает

Он каждое слово слышит.

Разговор у них очень недлинный,

Отвечает гостю жена:

– Уехал мой муж в долину,

«Подкровать» зовется она.

Хара-Зутан выскочил из-под кровати,

Больно шлепнуть жену изловчился.

Не велел он дверь открывать ей,

И под войлок черный забился.

Лежит он, почти не дышит,

Но каждое слово слышит.

Голос гостя снаружи, как эхо:

Так куда, говоришь, он уехал?

Разговор у них там не длинный,

Отвечает гостю жена:

– Муженек мой уехал в долину,

«Подвойлок» зовется она.

Тут Хара-Зутан очень бойко

Сразу выскочил из-под войлока,

Больно шлепнуть жену изловчился,

И в мешок он в углу забился.

А жена на шлепки рассердилась,

Слова лишнего не сказала,

Мешок выволокла на середину,

Крепко-накрепко завязала.

Муженька своего нарочно

Завязала завязкой прочной.

Распрямилась она, прихорашиваясь,

А Гэсэр из-за двери спрашивает,

Громко спрашивает, со смехом:

– Так куда, говоришь, он уехал?

Жена, без раздумий длинных,

Отвечает под свой смешок:

– Муженек мой уехал в долину,

Под названьем «темный мешок».

Сам оттуда едва ли он вылезет,

Не поможешь ли ты его вызволить?

Открывает дверь она гостю,

И впускает его в жилье,

Где в мешке, задыхаясь от злости,

Заключен муженек ее.

Абай Гэсэр тяжелый мешок

Поближе к очагу перенес-отволок,

Ноги под себя – на мешке уселся.

У Хара-Зутана и печень, и сердце,

И легкие у него вот-вот

Наружу выскочат через рот.

А тетя-сестра

Племяннику рада,

И делает все как надо.

Золотой стол накрывает,

Вкусную пищу на стол расставляет.

Серебряный стол расстилает,

Прекрасную пищу расставляет.

Напитки крепкие предлагает,

Напитками светлыми угощает.

Племянник и тетя-сестра

Разговаривают с вечера до утра.

Давнее все припоминают,

О новом обо всем рассуждают,

О прежних говорят временах,

О ближних говорят племенах.

Говорят,

Пока сметана на чистой воде не настоится,

Говорят,

Пока трава на голом камне не уродится.

Абай Гэсэр

На мешке сидит,

Хара-Зутан

В мешке кряхтит.

Хара-Зутан

В мешке задыхается,

Абай Гэсэр

На мешке усмехается,

И к хозяйке он обращается:

Что-то твердое в мешке

Не размягчилось ли?

Что-то крепкое в мешке

Не раздробилось ли?—

Взял он стрелку и на целый вершок

Воткнул ее под собой в мешок.

Стрела у Гэсэра была остра,

Достала она до дядиного бедра.

В бедро она глубоко вонзилась,

Дядя в мешке заорал, завозился.

Гэсэр испуганный сделал вид,

Как будто он ничего не знал

Про то, кто под ним в мешке сидит,

И мешок не мешкая развязал.

Гэсэр удивленный сделал вид,

Гэсэр озадаченный сделал вид,

И дяде с почтением говорит:

– Скажи мне, дядя, что ты делаешь тут?

С каких это пор Ноены в мешках живут?

Или хитрость тут какая-нибудь,

Или прячешься ты от кого-нибудь?

Или совестно, ты не чист, не бел,

Или ты не наделал ли черных дел?

Хара-Зутан от стыда краснеет,

Слово сказать и то не смеет.

В глаза Гэсэру он не глядит,

Сторонкой выскользнуть норовит.

Но Гэсэр Хара-Зутана опередил

И дорогу ему решительно загородил.

Загородил ему дорогу славный батор:

– Есть у меня к тебе, дядя, небольшой разговор.

Дело в том,

Что моя жена, а твоя невестка,

Не знаю кем и за что в отместку,

Выслана к дьяволу Абарга-Сэсэн,

Пропадет она там совсем.

Мы должны с тобой отправиться вместе,

Чтобы распутать хитросплетения мести,

Чтобы мою жену, а твою невестку,

Отбить, отнять, возвратить на место.

Как лист осенний,

Хара-Зутан задрожал,

И куда-то в сени

Стремглав убежал.

Но Гэсэр его, конечно, нашел,

Приподнял, встряхнул и в чувство привел.

Приказал ему, спокойствие сохраня,

Чтобы готовил

Стрельчато-синего коня,

Чтобы одежду надел,

Для военных походов хранимую,

Чтоб доспехи надел,

В богатырских походах носимые.

Чтоб оружие взял,

Какое в бою подобает,

Чтобы слово сказал,

Какое в бою помогает.

На дядю своего племянник покрикивает,

Дядю своего Гэсэр поторапливает.

Дядя, неохотно снаряжаясь, покрякивает,

Улизнуть бы куда поглядывает.

Но все же вынужден был

Одеться и снарядиться,

На улицу вышел,

На коня он садится.

А Гэсэр

Удалой уже на коне,

В красивых одеждах, в драгоценной броне.

Все оружье при нем, вся отвага при нем,

Глаза горят удалым огнем.

Правую сторону повода он натянул,

Морду Бэльгэна на восток повернул.

Едут они вместе,

Друг на друга не глядя,

За женой и невесткой,

Племянник и дядя.

Едут они

Близко ли, далеко ли,

Скачут они

Низко ли, высоко ли.

Кони скачут устало,

Да и поесть уже хочется.

Время ночлега настало,

Начинают они охотиться.

Абаю Гэсэру удалось,

Сороку пеструю подстрелил,

Волшебством своим в тушу лося

Он сороку жалкую превратил.

И подбросил, на поляну выйдя,

Чтобы дядя ее увидел.

Хара-Зутан находке обрадовался,

Обеими руками в находку вцепился.

Абай Гэсэр едет рядом,

Хара-Зутан похвалился.

– Видишь, как находчив я и умел,

Какого лося добыть сумел.

– Да, – Гэсэр говорит, – ты зорок и меток,

Наверное, дашь мне мясца отведать.

Хара-Зутан пожадничал, укорил:

– Где это видно, чтобы старик молодого кормил.

На чужой кусок,

Мой внук, не гляди.

Путь далек,

Все впереди.

Еще не скоро до темноты,