Текст книги "Гэсэр"

Автор книги: Бурятский эпос

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 23 страниц)

Едут голые, едут босые,

Едут сирые, изможденные,

Из неволи освобожденные.

Придорожная пыль колышется,

Смех, веселье повсюду слышится.

Люди радуются свободе,

Небу, солнышку, всей природе.

Люди западные, люди восточные,

И молодые и сединами убеленные,

Зажигают свечи позолоченные,

Зажигают свечи посеребренные.

При сияньи луны они с Гэсэром встречаются,

Всяческого добра Гэсэру желают,

При сияньи солнца они с Гэсэсром встречаются,

С победой доблестной поздравляют.

Гэсэр

При сияньи луны с людьми встречается,

Доброго пути домой им желает,

Гэсэр

При сияньи солнца с людьми встречается,

С освобождением их поздравляет.

Потом говорит он своим баторам,

Потом говорит он дядям Ноенам:

– Кожу с чудовища Орголи надо бы снять,

Разрезать на куски и людям раздать.

Если выделать, замечательная будет кожа,

Людям на обувь и на одежу.—

Баторы и Ноены кожу с чудовища содрали,

Изрезали на куски и народу раздали.

А про Абая Гэсэра забыли,

Главного победителя обделили.

Достались ему обрезки с лап,

Рукавицы выкроить из них хотя б.

На правую руку – с правой лапы,

На левую руку – с левой…

Ждали все от Гэсэра гнева,

Но Гэсэр лишь весело рассмеялся

Трофею, который ему достался.

– Ладно, – говорит, – не в трофеях дело,

Главное, что чудовище околело.

Главное, что мы чудовище победили,

Народы плененные освободили.

Теперь дальше мы будем действовать,

Наши замыслы будем пестовать.

Самые нужные, опасные самые,

Для себя мы дороги выберем.

Мужчина состоит весь из замыслов,

Женщина состоит вся из выкроек.

Мужчина,

Чтоб замысел воплотить,

Жизнь не пожалеет отдать.

Женщина,

Чтобы из выкроенного сшить,

Палец на руке готова отдать.

Гэсэр

Дядю Саргал-Ноена

С тридцатью доблестными баторами

На месте оставляет.

Гэсэр

Дядю Хара-Зутана

С тремя доблестнейшими баторами

С собой в поход приглашает.

– Существуют, – говорит, – на земле четыре коварства,

Их четыре злых удальца в себе хранят,

Нет от них никакого лекарства,

Кроме как победить всех подряд.

Поедем, где живет

Властелин неоглядных вод Хан Уса-Лосон.

Как отыскать нам злых удальцов,

Как победить их в конце концов,

Посоветует он.—

Поехали они быстро, поехали они смело,

Чтобы осуществить задуманное дело.

Как земля ни широка,

Но при езде – сокращается,

Как цель ни далека,

Но при езде – приближается.

В то время, когда они ехали,

Минуя то холм, то лес, то ложок,

Улгэн – бескрайнюю землю

Покрыл хрустящий свежий снежок.

Оказались всадники

Хара-Зутан, что хитер, и Гэсэр, что суров,

На пересеченьи двух звериных следов.

Слева направо пробежала куница,

Справа налево пробежала лисица.

Тотчас всадники разделились,

В разные стороны удалились.

Абай Гэсэр за лисицей гонится,

Хара-Зутан за куницей торопится.

Каждому – своя воля,

Каждому – своя доля,

Каждому – своя дверь,

Каждому – свой зверь.

Каждому – своя тропа,

Каждому – своя судьба.

Хара-Зутан, хитроумный хан,

Видать, излишне поторопился,

В черную яму, не заметив как,

В глубокую яму он провалился.

Туда-сюда, на стенки бросается,

Туда-сюда, за камни цепляется.

Кричит, проклятьями сыплет, ругается,

А из ямы вылезти – не получается.

Тогда вместо ругани

Он кричит – помогите!

Тогда вместо брани

Он взывает – спасите!

Три батора поблизости оказались,

Так и сяк помочь бедняге старались.

Вокруг ямы бегают и хлопочут,

Но вытащить хана нет у них мочи.

Сидит Хара-Зутан в яме грязной,

Ругает баторов словами разными.

Сидит Хара-Зутан в яме черной,

Ругает баторов, вспоминая черта.

Сидит Хара-Зутан в яме, мается,

Беспрерывно на баторов ругается.

«Из ямы хана вытащить – что за труд?

За что баторами вас зовут?

Дармоеды вы, а не богатыри,

Зовите Гэсэра, черт вас дери!

Что рты растянули? Что стоите?

Гэсэра сюда скорее зовите!»

Три удалых батора

За Гэсэром поспешно мчатся,

Чтобы выручить Ноена, который

Продолжает в яме ругаться.

Гэсэр, заглянувши в яму,

Промолвил Ноену прямо:

– Значит, царственно-великие небожители

Душу твою насквозь увидели.

Не за твое ли, Хара-Зутан, двоедушие

Оказался ты попавшим в ловушку.

То пытался ты от меня сбежать,

То пытался ты меня обмануть,

А теперь я тебя должен спасать,

Руку должен тебе протянуть.—

Взял он свой меч за рукоятку

И протянул его острием вниз.

– Ну-ка, Хара-Зутан, мой дядя,

За булатный меч мой держись.—

Хара-Зутан за меч ухватился,

Из ямы вылезти изловчился,

Но все пальцы о боевое железо

Оказались у Хара-Зутана порезаны.

Начал он кричать на Гэсэра:

– Что с моими пальцами ты сделал?

Плохо ты с родственником поступаешь,

Имя мое родовитое унижаешь.

Разве можно старшего унижать,

Разве можно дядю своего обижать?

Аглаг-гора от возмущения вздрогнет,

Ангара-река от возмущения пересохнет.

А что скажут наши баторы,

Да и в народе пойдут разговоры,

Что, из ямы вонючей вызволив,

Дядю своего ты унизил,

Протянул ему ты меч, а не руку…—

Говорит Гэсэр:

– Вперед тебе будет наука,

Не бегай ты с поля боя,

Не ползай, не трусь, не прячься.

Не хотел рисковать головою,

Потерял свои десять пальцев,

Но довольно уж ты наказан,

Залечу сейчас твои раны…—

И лекарством он пальцы помазал

Ноену Хара-Зутану.

Вместо раненых и порезанных

Стали пальцы его крепче прежних.

После этого

Абай Гэсэр на коня садится,

Повод в руки берет,

Дальше Гэсэр стремится

К Уса-Лосону, великому хану вод.

Земля очень широка, но сужается,

Цель очень далека, но приближается.

Подъезжает он к белому, квадратному,

Как небо просвечивающему дворцу.

Коня к коновязи привязывает,

Подходит к бело-серебряному крыльцу,

Величественным движением

Открывая перламутровую хангайскую дверь,

Во дворец он входит теперь.

Неторопливым движением,

Не уронив ни соринки с ног,

Перешагивает мраморный, хангайский порог.

Хозяин дворца

Уса-Лосон, хан великих вод,

К Абаю Гэсэру навстречу идет,

Руку ему для приветствия подает.

Неторопливо они друг друга приветствуют,

Почтительно они друг с другом здороваются,

В рукопожатии добром и честном

Руки крепко соединяют,

С употреблением хороших и красивых слов

Искусный разговор начинают.

Уса-Лосон, порядок во всем любя,

Сажает гостя по правую руку от себя.

Золотой стол накрывает,

Вкусную пищу на него ставит.

Серебряный стол накрывает,

Редчайшую пищу на него ставит.

Озерко вина в чашу он наливает,

Пригорок мяса перед ней взгромождает.

Масла расставляет пригорки,

Напитки дает тройной перегонки.

Абай Гэсэр

Вкусно ест и сладко пьет,

Но разговор между тем о деле ведет:

«Существуют, – он говорит, – четыре коварства,

Их четыре удальца в себе хранят,

Нет от них никакого лекарства,

Кроме как победить их всех подряд.

Посоветуйте, как мне их найти,

Какие ведут туда пути?»

Уса-Лосон,

Хан всех великих вод,

Речь свою осторожно ведет,

Чтобы стремлений витязя не охладить,

Чтобы делу нужному не повредить.

Начинает он речь издалека,

Вспоминает прошедшие, давние века,

Старину он припоминает,

Преданья древние оживляет.

– Да, – говорит он,—

Существует в мире четыре коварства,

Их четыре злых удальца в себе хранят.

– Да, – говорит он,—

Нет от них никакого лекарства,

Кроме как победить их всех подряд.

Но имеют они

Волшебство, до дрожи пугающее,

Но имеют они

Колдовство, до костей пробирающее.

Если ты задумал их победить,

Мало иметь силу,

Мало иметь ловкость,

Мало иметь и злость,

Но должен ты с собой захватить

Мою золотую трость.—

Тут Уса-Лосон,

Хан всех великих вод,

К заветному сундуку неторопливо идет.

Открывает он свой золотой сундук

И золотую трость отдает

Гэсэру из собственных рук.

О четырех коварствах Гэсэру рассказывает,

Как вести себя Гэсэру наказывает:

– Самый старший молодец удалой

Обладает силой великой,

Ниспадает он многоводной рекой

С вершины горы Сардыка.

Река водой холодной окатит,

Река волной голодной подхватит,

Никто из реки назад не вернется,

Утонет, закрутится, захлебнется.

Когда ты будешь к реке приближаться,

За трость золотую надо держаться.

В реку трость окуни и там подержи

И такие слова реке скажи:

«Река, река, сделайся ты безвредной,

Река, река, сделайся ты полезной,

Река, река, у людей бедных

Исцеляй все недуги ты и болезни».

Второй из удальцов,

Скрывающий в себе второе коварство,

На самом деле – серебряное богатство.

На вершине серебряной горы под самыми облаками

Живет он в виде собаки с серебряными клыками.

Когда ты будешь к собаке той приближаться,

За золотую трость надо держаться.

До собачьей шерсти дотронешься тростью

И скажешь ей тихо, без всякой злости:

«Собака, собака, рассыпься на серебро,

В каждом кармане у людей окажись,

Стань для них имуществом и добром,

Посеребри ты людям бедную жизнь».

Третий из удальцов,

Скрывающий в себе третье коварство,

На самом деле – золотое богатство.

На золотой горе под самыми облаками

Живет он в виде собаки с золотыми клыками.

Когда будешь к собаке той приближаться,

За золотую трость надо держаться.

До собачьей шерсти дотронешься тростью

И скажешь собаке тихо, без злости:

«Собака, собака, рассыпься на чистое золото,

Стань для людей безумной страстью,

Чтобы они стремились к тебе смолоду,

Чтобы они утешались тобою в старости».

Четвертый из удальцов,

Четвертое земное коварство,

На самом деле, пряча свое лицо,

Скрывает подземного царства богатство.

Лежит он в глубине Земли, не шевелится,

Что никто его не заметит, надеется,

Под тремя слоями надежно прячется,

Десятью слоями надежно укрыт.

Ничем на поверхности не обозначено,

В каких местах молодец зарыт.

Слуху он не слышен, глазу невидим,

Сам наружу никогда не выйдет.

Ты тростью золотой над ним помаши

И такие слова ему скажи:

«Перестань ты быть сокрытым коварством,

Стань для людей ты вечным богатством».

Абай Гэсэр

Душой радуется, сердцем веселится,

Совет Уса-Лосона ему пригодится.

Великого хана великий гость

Берет с собой золотую трость,

С Уса-Лосоном тепло прощается,

К своему коню возвращается.

Неторопливым движением

Открывая перламутровую хангайскую дверь,

На серебряное крыльцо он выходит теперь.

Неторопливым движеньем,

Не уронив ни соринки с ног,

Перешагирает он мраморный хангайский порог.

После этого

Абай Гэсэр на коня садится,

Повод в руки берет,

Дальше Гэсэр стремится

От Уса-Лосона – хана великих вод.

Встречей удовлетворенный,

Едет он из долины в долину,

Едет он с горы – в гору.

Вместе с ним оба дяди Ноена,

Вместе с ним тридцать три батора.

Земля широка,

Но постепенно сужается,

Цель далека,

Но все-таки приближается.

Едет Гэсэр побеждать четыре коварства,

Едет он их превращать в четыре богатства.

В это время четыре злых удальца,

Рожденные от злого отца,

О намереньях Гэсэра достоверно узнали,

К встрече с ним готовиться стали.

Самый старший молодец удалой

Мощью мощен, силой велик,

Низвергается вниз многоводной рекой

С вершины горы Сардык.

Собирается он Гэсэра волной захлестнуть,

Собирается он Гэсэра водой захлебнуть.

Но Гэсэр к реке спокойно идет,

В воду трость окунает и речь ведет:

– Река, река, сделайся ты безвредной,

Река, река, сделайся ты полезной,

Река, река, у людей бедных

Исцеляй все недуги ты и болезни.

Второй молодец,

Живущий на высокой горе,

Второй удалец,

Катающийся на серебре,

Ощерил на Гэсэра остры и велики

Серебряные клыки.

Но Гэсэр к собаке спокойно идет,

Тростью ее касается и речь ведет:

– Собака, собака, рассыпься на серебро,

В каждом кармане у людей окажись,

Стань для них имуществом и добром,

Посеребри ты людям бедную жизнь.

Третий молодец,

Живущий на золотой горе, под самыми облаками,

Встречает Гэсэра золотыми оскаленными клыками.

Но Гэсэр к собаке идет спокойно,

Тростью ее касается и говорит достойно: —

Собака, собака, рассыпься на чистое золото,

Стань для людей безумной страстью,

Чтобы люди к тебе стремились смолоду,

Чтобы люди тобой утешались в старости.

Четвертый из удальцов,

Пряча, закрывая свое лицо,

В глубине земли лежит, не шевелится,

Что Гэсэр мимо него пройдет, надеется.

Но Гэсэр тростью над ним помахал

И такие слова ему сказал:

– Перестань ты быть скрытым коварством,

Стань для людей ты вечным богатством.

Когда все это Гэсэр совершил,

Баторов и Ноенов позвал-собрал,

Великий праздник устроить решил,

Со своими сподвижниками запировал. —

Были мы удачливы, – он говорит,—

Были мы счастливы, – он говорит,—

Всех мы победили, – он говорит,—

Веселье мы заслужили, – он говорит.

Восемь дней они пируют,

На девятый – опохмеляются,

Готовят они коней и сбрую,

В дальний путь собираются.

Коней накормленных обласкали,

Коней обласканных оседлали,

В сторону дома поскакали.

Когда тихо едут,

Комья, величиной с блюдо, из-под копыт летят,

Когда быстро едут,

Комья, величиной с котел, из-под копыт летят.

Река длинна,

Но до моря все равно добирается,

Дорога далека,

Но дом все равно приближается.

Прискакали они в долину Моорэн,

Прискакали они на берег моря Мунхэ,

Прискакали они на землю Хатан,

Скачут они весело, без боязни,

Видят они множество очагов-огней,

Привязывают они боевых коней

К золото-серебряным коновязям.

Встречает их Алма-Мэргэн, Гэсэра жена,

Вселенную красотой затмевает она,

Победителя Гэсэра за руку берет,

Через перламутровую дверь во дворец ведет

За стол золотой Гэсэра сажает.

Что дальше было никто не знает.

Перевод Владимира Солоухина.

ВЕТВЬ ШЕСТАЯ

ГЭСЭР УБИВАЕТ ЧУДОВИЩЕ ШЭРЭМ-МИНАТА

Чудовище хочет истребить жизнь на Земле

Ствол у дерева серый,

Свечи в желтой листве,

А в стихах о Гэсэре —

Битва в каждой главе.

Нам за ястребом в тучах

Почему б не погнаться,

Родословной могучих

Почему б не заняться?

Так рассказывают старики:

Происшедший из тела Атая —

Из отрубленной левой руки, —

Возмужал, годов не считая,

Укрепился Шэрэм-Мината.

Был таким убийца проклятый:

Он таил в трехсаженном рту

В целых пять четвертей язык.

Непомерно остер и велик

Был один-единственный клык.

Черен был ненавистный лик,

Красных глаз пылали круги —

Страшно было на них смотреть!

Жизнь и радость – его враги,

А в руке – чугунная плеть.

Обитал он в пределах ненастья —

Ближе смерти и дальше счастья.

Это было время, когда

Процветал человеческий род:

Много видел от солнца щедрот,

А болезней не знал никогда.

Изумрудной лоснились травой

Бесконечные поймы-луга

И бессмертного моря прибой

Гулом волн услаждал берега.

В это время чудовище злое,

В чьей руке – чугунная плеть,

Поражение помня былое —

В прежней жизни – и дальше терпеть

Не желая старой обиды,

Порешило: настала пора

Рассчитаться с силой добра!

Гневом, ненавистью объятый,

Завидущий Шэрэм-Мината

Из огромного высунул рта

Длинный, в пять четвертей, язык.

Напоил свой единственный клык

Смертоносным дьявольским зельем,

Повернул ровно тридцать раз

Он круги своих красных глаз,

И, ударив рукой по ущельям,

Своротил он громады гор

И взглянул на земной простор

С лютой злобой и черным весельем.

Порешил он, что месть свою,

Напоенную зельем обид,

На Гэсэра обрушит в бою,

Человеческий род истребит!

Сжал рукою плетку чугунную,

Над землей наклонился юною.

Ближе смерти и дальше счастья,

На погибель цветущим странам,

Захрипел он ветром-бураном,

Залил землю влагой ненастья.

Он печальным сделал удел

Трех тубинских мудрых вождей.

Истреблял он малых детей

На земле, которой владел

Справедливый Абай-Гэсэр, —

Истреблял их, покуда малы,

В сером царстве тумана и мглы.

Жеребенка глотал он живьем,

Чтобы стать не успел он конем.

Ежедневно по сто детей,

Еженощно по сто коней

Истребляло чудовище злое.

На земле погибало живое.

Красной крови потоки текли,

Дым клубился вблизи и вдали,

Черной крови потоки текли,

Мгла душила тело земли.

Поднималась над миром гарь,

Умирали среди смятенья

Люди, звери, птицы растенья —

Все живое, всякая тварь.

В табунах, стадах и отарах

Погибали самые жирные

И сливались в реки всемирные

Слезы юных и слезы старых.

Похвалялось злое отродье,

Поднимая чугунную плеть:

«Увядает земли плодородье,

И на это мне любо смотреть!

Я – безводье, и я – бесплодье,

Я не дам ликовать добру,

Всех детей на земле сожру!

Что ты можешь сделать, Хурмас,

Или ты, Гэсэр, мощный витязь?

Как людей вы спасете сейчас?

Ну-ка, храбрые, отзовитесь!»

Злобный дух, черный бес хохотал,

Проклял небо и землю, бахвал:

«Я всего живущего враг —

Из людей никого не оставлю,

Пусть последний погаснет очаг!

От животных я землю избавлю —

Никого я в живых не оставлю!

Ни людей, ни зверей, ни дорог

Пусть не знает мир необъятный!»

Злобный дух, кровожадный, отвратный,

Так бахвалясь, на землю прилег,

Расстелив потник сыромятный.

Гэсэр отправляется на битву с чудовищем

В это время Абай-Гэсэр,

Самых светлых исполненный дум,

Обладая умом провидца,

Волшебствам двадцати и двум

На ладони велел появиться,

А потом по перстам пустил

Чародейных двенадцать сил

И воскликнул: «Богатыри,

Сильнорукие тридцать и три,

Моему вы слову поверьте:

То чудовище, что живет

Дальше счастья и ближе смерти,

Недруг тверди, суши и вод,

У которого черный лик

И один-единственный клык

В глубине трехсаженного рта,

Кровожадный Шэрэм-Мината,—

Тот, кто, ненавистью объятый,

Сжал в руке чугунную плеть,

Чьи страшны круги красных глаз,

Ополчился войной на нас,

Чтобы жизни не было впредь!»

Обратившись с речью такою

К тридцати и трем главарям,

К небожителям-богатырям,

Он раскрыл могучей рукою

Стародавнюю Книгу Судеб.

И воитель духом окреп,

Как прочел заповедное слово:

«Если должен ты одолеть

Кровожадного беса злого,

В чьей руке – чугунная плеть,

То его ты один одолеешь.

Если ж ты победить не сумеешь,

То потерпишь один пораженье,

Потому что в этом сраженье

Не помогут богатыри —

Сильнорукие тридцать и три».

Приказал Гэсэр, чтоб мгновенно

Снарядили в поход Бэльгэна,

Ветроногого скакуна,

И, поскольку дорога трудна,

Взял Эржен-Шумара с собою —

Одного из богатырей:

Поскакать походной тропою

Приготовится пусть поскорей.

Услыхали эти слова

И отправились за Бэльгэном,

За гнедым конем драгоценным,

Остальные тридцать и два.

В это время скакун гнедой

Утолял свою жажду водой

Из прозрачного родника,

Рядом с облачной синевой.

Он питался нежной травой,

Что была и тучна и сладка.

У гнедого была красива,

В три воза шириною, грива,

Страх и трепет внушал он врагу,

Изловили его на лугу,

Там, где глазу вся даль открыта.

Чтобы твердыми стали копыта,

Повели его в поводу

По камням, а потом по льду.

Привязали его на вершине,

Чтоб, как ястреб, летал отныне,

Привязали среди долины,

Чтоб познал полет соколиный.

Чтоб к лишеньям его приучить,

Прошлогоднюю дали травку,

Дали ржавой воды в добавку.

У коня – пушистая холка,

А потник – из мягкого шелка.

Оседлали его седлом,

Что сверкало литым серебром.

Чтобы трудный брал он подъем,

Серебрился нагрудник на нем,

Чтобы спуск ему был нипочем,

Серебрился надхвостник на нем.

Вот накинули на коня

С десятью ремешками подпругу,

С двадцатью язычками подпругу,

Место поводу – полукругу —

Под переднею дали лукой,

А под задней седельной лукой

Дали место плетке тугой,

Что из красного сделана дерева:

Крепко била плетка Гэсэрова!

Снарядил и Эржен-Шумар

Скакуна чудесного цвета

Загорающегося рассвета,

Взял с собою стрелу, что всегда

Излучала свет, как звезда,

И решил: «Конь готов к войне,

Приготовиться надо и мне».

И к Абай-Гэсэру пошел.

Там, накрыв серебряный стол,

И Гэсэр, и его жена —

Та хозяйка Алма-Мэргэн,

Что была для битв рождена,—

Угостили его на славу,

Дали мясо, к мясу – приправу.

В путь пора собираться теперь.

Стал Гэсэр одеваться, кружась

Перед зеркалом, ростом с дверь.

Стал Гэсэр одеваться, кружась

Перед зеркалом, шириной

В богатырский потник седельный.

Он сориночки ни одной,

Он пылиночки ни одной

Не оставил на ткани нательной.

Натянул шаровары-штаны,

Что, как печень, были черны,

А на ощупь, как замша, нежны:

Из семидесяти – помнят воины —

Шкур изюбров штаны были скроены!

Нацепил он справа колчан,

Что серебряным был издельем,

Что сравнялся с узким ущельем,

А налучник, что шириной

Равен был равнине степной,

Нацепил он на левый бок.

Превосходный, меткий стрелок,

Он в налучник серебряный вдел

Лук, для славных сработанный дел:

Было все у него, чтоб стрелять,

А подставок – семьдесят пять.

И число такое же стрел

Он поставил торчком в колчане,

Девяносто – расставил врозь,

Чтоб зимою на снежной поляне

Мерзнуть воину не пришлось,

Чтобы летом, в горячий день,

Эти стрелы давали тень.

Он оделся в такие одежды,

Чтоб никто не питал надежды

Среди тех, чьи плечи сильны,

Одолеть его в день войны;

Чтоб ни острое, ни тупое

Не пробили во время боя

Облаченья твердую сталь,

Чтобы сталь сверкала, как даль,

Освещенная солнцем юга,

Чтоб, как листья, шуршала кольчуга.

На двенадцать весен вперед,

Чтобы голодом не был мучим,

Он запасся жиром паучьим,

Этим жиром обмазал рот.

Чтобы голодом не голодать,

Двадцать лет без пищи страдать,

Он уста, что крови красней,

Впрок обмазал жиром червей.

Взял с собой он четыре посоха,

Чтобы с ними ходить, как посуху,

По воде четырех морей,

Взял с собою носимый на шее

Красный камень богатырей,

Что бессчетных преград сильнее,

Взял с собою ветку сандала,

Чтоб от боли она исцеляла,

Взял аркан, чтоб на поле брани

Оказались в белом аркане

Многочисленные враги.

Он потом натянул сапоги,

Что из рыбьей сделаны кожи.

Черной юфти она дороже.

Богатырь на плечи надел

Из парчи накидку-дэгэл:

В дорогом облаченье этом

Бились воины только летом.

Вот он пальцем большим шевельнул —

И застежки все застегнул,

А потом свой стан затянул

Кушаком извитым, прославленным,

В серебро и злато оправленным.

Он надел и панцирь и щит —

Ничего их не устрашит:

Ни равнин дожди многодневные,

Ни дружин вожди многогневные.

Он соболью шапку надел,

Что казалась огромной копной.

Кисть была словно холм травяной

И дрожала от ветра дорог.

Нацепил он на правый бок

Закаленный булатный меч,

Сотворенный для ратных сеч,—

Он в крови не утрачивал злости,

Не тупился о белые кости,

Он на восемьдесят шагов

Удлинялся при виде врагов,

А сжимался на восемь шагов,

И при этом он был таков:

Острие – хитрей колдуна,

На ребре видны письмена,

Смертоносен его удар!

Вот Гэсэр и Эржен-Шумар

Открывают хангайскую дверь

Из чистейшего перламутра,

Вот Гэсэр, величав и строг,

Переходит через порог,

А порог сверкает, как утро,

А порог – белый мрамор Хангая.

И по лестнице из серебра,

Ни ступеньки не пропуская,

Отправляются со двора.

Попытались бы так спуститься

Жеребенок и кобылица,

Поскакали б за смельчаком

Кобылица да с лончаком!

Подошел он к серебряным кольям,

Где, на привязи стоя, гнедой

Многотравным дышал раздольем,

Повод взял богатырь молодой,

Быстро ноги вдел в стремена,

На гнедого вскочил скакуна

И уселся крепко в седле

Из якутского серебра,

Чтоб помчаться на помощь земле

Ради жизни, во имя добра.

Наклонясь к седельной луке,

Крепко в правой зажав руке

Плеть из красного тальника,

Он рукою левою вдруг

Незаметно почти, слегка

Дернул повода полукруг,

И проделал круг, повторяя

Светлый солнечный круговорот,

И с Эржен-Шумаром вперед

Поскакал – только пыль густая

Поднялась, уперлась в небосвод,

Только шапки высокая кисть

Трепетала нитями алыми

Над ущельями и над скалами.

Первая схватка с чудовищем

Если скачут всадники наши

Не спеша, из-под гордых копыт

Пыль до самого неба летит

И комки этой пыли – как чаши,

А помчатся они побыстрей —

Будут пыли комки как котлы…

Двое славных богатырей

Там, где в зелень одеты стволы,

Словно белки, мелькают в листве.

Там, где с тучами горы в родстве,

Словно соколы над вершинами,

Машут крыльями соколиными.

То несутся по тропкам росистым,

Словно камень, с обрыва пущенный,

То летят со звоном и свистом,

Будто стрелы, что в воздухе сплющены.

Над пространствами в сто кругозоров

Скачут всадники выше воздуха,

Расстоянье в пятьсот просторов

Покрывают, не зная роздыха.

Скачут громко ли, скачут ли тихо —

Наступает ночевки пора.

Вот стрела взметнулась, быстра,—

Наземь падают лось и лосиха.

Разожгли они пламя костра

Там, где чистый бежал родник.

Каждый снял седло и потник

С двух коней, что скакали лихо,

Напоили их свежей водой,

По траве пустили густой.

Как вкусны будут лось и лосиха,

Что нанизаны на вертела!

А когда вечерняя мгла

Листья в темный покрасила цвет,

Погрузились всадники в сон.

Не успел еще бледный рассвет

Озарить, осветить небосклон —

Оба спутника пробудились,

Родниковой водой насладились,

Подкрепились мясом лосиным.

Не успела еще заря

Просиять лугам и долинам —

Два могучих богатыря

Огневых коней оседлали,

Поскакали в дальние дали.

«На чужбине сойдемся с врагом —

Учиним на чужбине разгром.

Встретим недруга в нашем краю —

Сокрушим его в быстром бою!»

Так решили твердо и строго

И помчались во весь опор.

Если в горы вела дорога,

Пролетали над гребнями гор,

Если море пред ними синело,

То четыре волшебных посоха

Помогали им быстро и смело

Мчаться по морю, будто посуху

Если снег выпадал глубокий

И в пути стрекотали сороки —

Возвестители зимних дней,

Если ветки деревьев вздрагивали,

То воители поплотней

Лисьи шапки свои натягивали.

Если в зеркале луж красовались

Синецветные небеса,

Если, звонкие, переливались

Соловьиные голоса,

Если в мире рождалось тепло,

Возвещая, что лето пришло,—

Мчались, вороты расстегнув,

Два воителя, два смельчака.

Хоть земля была широка,

А воители к месту поспели,

Хоть была бесконечна река,

А достигли все-таки цели.

В это время Шэрэм-Мината,

Чье жилье – у горного ската,

Ближе смерти и дальше счастья,

Ненавистник тубинских владык,

У которого в страшной пасти

Был один-единственный клык,

Был язык в целых пять четвертей —

Страшный бес, пожиравший детей,

Враг земли, враг жизни подлунной,

Обладавший плетью чугунной,

Черный дух, чья злоба зажглась

В двух кругах ярко-красных глаз,

Чья слюна истекала ядом —

Понял мерзким умом колдуна,

Что Абай-Гэсэр где-то рядом,

И решил: «Да будет война.

Я помчусь Гэсэру навстречу,

Я начну смертельную сечу».

Вот Гэсэр, на погибель злу,

Из колчана достал стрелу,

Зачинавшую ратное дело.

Вот взвилась, взлетела стрела,

Но врага пронзить не могла,—

По броне скользнув, улетела.

А свирепый бес тридцать раз

Повернул круги красных глаз,

Обнажил единственный клык,

Длинный высунул свой язык,

Ядовитой забрызгал слюной.

Ненавистник жизни земной

Черной плетью – три ночи, три дня

Стал направо бить и налево —

Чуть Гэсэр не свалился с коня!

И тогда, исполненный гнева,

Размахнулся Гэсэр мечом,—

О мече мы слово начнем!

Восхищая вселенную целую,

Удивительным свойством он славился:

Он о кость не тупился белую,

В красной, жаркой крови не плавился!

Но утратил он свойство свое,

Он с чудовищем злобным не справился.

Иступилось его острие,

Изогнулся булатный меч,

Не сумел он беса рассечь!

Становилось чудовище злее,

А Гэсэр бился с гневом удвоенным:

«Хоть и бычьими были шеи,

Я сворачивал шеи воинам.

Так неужто теперь врагу

Бычью шею свернуть не могу?»

Так подумав, с гнедого сошел он,

Непреклонной решимости полон.

Две полы заткнув за кушак,

Засучив рукава, смельчак

Супостата схватил за предплечья —

Да не мог нанести увечья.

Издевается бес кровавый:

«Слишком слабы твои суставы,

Слишком волосы редки и жидки,

Слишком жалки твои попытки!»

Так сказав, из Гэсэровых рук

Злобный бес вырывается вдруг,

Бьет чугунной плетью с размаха.

Но Гэсэр не ведает страха:

«Если есть у шеи хрящи,

Сверх шести хряща не ищи,

Если ты человеком рожден,

Выполняй человечий закон!»

Так подумав, напряг сухожилья

И в сраженье вступил рукопашное,

Чтоб избавить мир от насилья.

Он схватил чудовище страшное

За предплечье правой руки —

Стали биться они, как быки.

Сила с мощью великой столкнулась,

Синецветная твердь содрогнулась,

Мироздание пошатнулось,

Море вздрогнуло и захлебнулось,

Превратились горы в песок,

Разъярился речной поток,

Желтоцветная пыль взметнулась —

И земля во мгле задохнулась!

В черной мгле и желтой пыли

Исчезали приметы земли,

Все живое стало незримо

В облаках тяжелого дыма…

Трое суток – и ночью и днем —

Длится бой на просторе земном.

Длится битва семь дней, семь ночей

Кто сильнее из двух силачей?

Здесь могучий бьется с могучим.

Если их на верблюда навьючим,

Одинаковым будет их вес,

И такой же вес мы получим,

Если их на лошадь навьючим.

С человеком сражается бес

От зари до полночного часа,

Задевая края небес,

От спины отрывая мясо,

На груди разрывая мясо,

Попирая полночные горы,

Коль другой не видно опоры,

Попирая вершины юга,—

Уничтожить хотят друг друга!

Длится бой девяносто суток.

Между гор найдя промежуток,

Бой ведут на тропе ледяной.

Девять месяцев длится бой.

Храбрецы, как лошади, взмылены,

Обескровлены, обессилены,

От зари до позднего часа

Попирают дно пропастей.

Воздвигается горка из мяса,

Воздвигается холм из костей,—

Уничтожить не могут друг друга!

Прилетают вороны с юга,

Это мясо на ночь уносят,

Разрешенья при этом не просят.

Покидая север, сороки

Прилетают на краткие сроки

И на сутки мясо уносят

И при этом слова произносят:

«Своего нам давайте мяса,

Пусть побольше будет запаса,

Чтоб на тысячи тысяч лет

Было мясо для птиц на обед!»

Так сказав, сороки и вороны

Разлетаются в разные стороны.

Целый год в борении прожит,

А Гэсэр победить не может

Ни военною мощью меча,

Ни надменною силой плеча,

Ни копьем, ни острой стрелой,

Ни отвагою удалой.

От зари до полночи лунной

Злобный бес, не кончая сраженья,

Бьет Гэсэра плетью чугунной

До всемирного изнеможенья!

Так сражаются благо и злоба,

Круглый год продолжается бой.

Ослабели в сражении оба,

Обескровлены долгой борьбой.

Мощь иссякла, и сталь заржавела,

И они, соблюдая правила,

Порешили передохнуть:

Каждый в свой отправился путь.

Обладая ценным сокровищем —

Чистым сердцем, умом прозорливца, —

Так подумал Гэсэр: «С чудовищем

Слишком рано решил я сразиться.

Не хватает мне силы-уменья,

Не хватает и разуменья».

И с Эржен-Шумаром вдвоем

На гнедом Бэльгэне своем

Богатырь поскакал домой

По тайге, что слывет глухой,

По горам, что слывут высокими,

По морям, что слывут широкими,

По просторам, слывущим далекими,

По озерам, слывущим глубокими.

Он добрался до моря Мунхэ,

До своей долины Морэн,

До реки Хатан многопенной.

Как приехал к себе домой,

Удалого коня Бэльгэна

К кольям коновязи расписной

Привязал он привязью красной,

Сотворенной из ткани атласной,

И к супруге своей молодой

Он вошел в чертог золотой.

Тут Алма-Мэргэн, та жена,

Что для грозных битв рождена,

Увидав, что супруг пришел,

Золотой накрывает стол,

Накрывает серебряный стол,

Угощает Абай-Гэсэра

Вкусной пищей, крепким вином,

Угощает арзой-хорзою

И, сияя свежей красою,

С милым мужем садится вдвоем.

Вот, отведав чуть-чуть вина,

Вот, откушав чуть-чуть еды,

Рассказать попросила жена,

Чем его завершились труды.

Рассказал Гэсэр полушепотом,

Что свирепа чугунная плеть:

Ни отвагой, ни силой, ни опытом

Не сумел он врага одолеть.

Ослабев, он вернулся обратно,

Он решил отдохнуть немного,

Но теперь ему непонятно:

Где лежит к победе дорога?

И жена ответила-строго:

«Не тебе ли твои небожители —

Пятьдесят и пять – помогли

Вновь родиться в земной обители

Ради жизни и правды земли?

Не тебе ли была бурханами

Пятикнижная мудрость дана,

Чтоб твоими деяньями бранными

Укрепилась твоя страна?

Если ты не сразишь чудовище,

Чье губительно самовластье,

То чудовище, чье становище —