Текст книги "Кенгуру"

Автор книги: Булчу Берта

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

– Как вы думаете, «вартбург» раздавил эту женщину или грузовик?

– Грузовик.

Офицер с удивлением разглядывал Варью.

– Стало быть, вы чувствовали, когда переехали ее?

– Нет, не чувствовал.

– Тогда почему вы считаете, что она попала под вашу машину? Это ведь мог быть и «вартбург».

– Товарищ старший лейтенант, «вартбург» сразу сбросило с дороги.

– Вы это видели?

– Да.

– Расскажите, как все произошло.

– Появилась эта самая «королла». Я заволновался: ни разу еще не видел «короллу» на дороге – только на рекламе. Она как раз меня обгоняла, когда я ее в зеркале увидел. Промчалась мимо и начала пропадать. Я за ней погнался – хотелось получше рассмотреть. Тут этот поворот. Я думаю: ну, сейчас догоню, на повороте обгонять запрещено. Только она все равно пошла на обгон. А «вартбург» все скорость держит. И тут из-за поворота – белые «Жигули». Ну, и столкнулись. От «Жигулей» «короллу» швырнуло на зеленый «вартбург». Тот с дороги улетел, а «Жигули» – еще раньше. «Королла» ж перевернулась в воздухе и упала колесами вверх. Дверца у нее раскрылась.

– Тогда и выпала женщина?

– Я думаю, тогда.

– Почему —«я думаю»?

– Нельзя было за всем уследить. «Королла» еще два раза перевернулась и загорелась. Я, понятно, не хотел в нее врезаться. Я еще до этого начал тормозить...

– А почему машина оказалась в кювете? По тормозной полосе не видно, чтобы ее занесло.

– Я сам свернул вправо, а там груз потянул в ту же сторону.

– Почему свернули?

– Предмет, который из «короллы» выпал, таким подозрительно продолговатым был... и катился наискосок к обочине. Я хотел так вырулить, чтобы на него не наехать.

– Почему?

– Некогда было думать почему... Но такое неопределенное чувство было, что это, может быть, человек.

– Если бы вы резко вывернули руль влево, то как раз бы объехали женщину.

– Возможно, товарищ старший лейтенант... Только с тремя тоннами груза нельзя резко вывернуть. Да влево я бы и так не свернул, рука бы не повернулась – встречная полоса...

– И вы не почувствовали, что машина переехала человека?

– Нет. «ЗИЛ» правой стороной уже на бортике был. Да я и на бетоне бы не почувствовал. Все-таки – три тонны плюс вес машины... Проутюжило женщину... Если она жива еще была...

– Итак, вы съехали в кювет. Мотор заглох или вы его выключили? Впрочем, это неважно... Что вы сделали потом?

– Выскочил из кабины с огнетушителем и побежал к «королле».

– Это вы ее погасили?

– Я.

– Почему?

– Взорвалась бы... Еще бы две-три минуты, и бензобак..

Налевой полосе началось движение. Варью посмотрел туда. Машины «скорой помощи» с завывающими сиренами уехали во главе первой партии.

– Ваши права останутся у меня. Превышение скорости плюс наезд, – сказал старший лейтенант.

– Да...

– Завтра придете подписать протокол.

– Да, – кивнул Варью.

Полицейскому, видно, что-то не нравилось в выражении лица молодого шофера. Он внимательно посмотрел на него, подозвал к себе младшего сержанта:

– Проверьте-ка этого парня на алкоголь.

И Варью остался вдвоем с сержантом. Он не чувствовал ни беспокойства, ни страха. События происходили хотя и с его участием, но помимо его воли. Ему оставалось только подчиняться. Он знал, что с полицией шутить не стоит. С усталой покорностью он наблюдал, как сержант вытаскивает из сумки на боку футляр, вынимает из него стеклянную трубку с желтыми кристаллами, отламывает ее кончик и надевает на нее резиновый шланг.

– Ну парень, сейчас ты сюда дунешь,– сказал сержант, зажимая в пальцах трубку.

Толстые пальцы его лежали на стекле как раз под той коричневой линией, которая решала шоферские судьбы. Если за этой линией кристаллы окрашивались в зеленый цвет, то следовал анализ крови – и прощай, права! Желтенькие эти кристаллы способны приобретать такую красивую окраску, со свинцовым отливом, что куда там до них драгоценным камням... Но Варью все это мало беспокоило: он в жизни не пил ни глотка, если был за рулем.

Взяв в рот конец резиновой трубки, он дунул в нее.

– Не жалейте легких, дуйте сильнее! – подбодрял его сержант.

Варью знал, что дуть надо лишь до тех пор, пока кристаллы не согреются от кислорода. Но чтобы доставить полицейскому удовольствие, дунул еще несколько раз. Естественно, кристаллы и не думали менять цвет.

– Не пили? – для верности спросил младший сержант.

– Не пил.

– Ваше счастье.

– На работе не пью,– сказал Варью.

– Все так говорят. А потом, в один прекрасный вечер, трубка так и заиграет зеленью, будто молодой огурчик.

Полицейский собрал свои приспособления и ушел, оставив шофера на обочине дороги.

Варью огляделся. Малайку кто-то прикрыл газетой. Края газеты придавлены были камешками – чтобы не унесло ветром.

По шоссе мчались машины. Будапештцы, едущие на Балатон, с любопытством выглядывали из окон, а возле сгоревшей «короллы» притормаживали: пусть вся семья полюбуется на редкое зрелище. Иштван Варью стоял, не зная, что теперь делать. Он подошел к своей накренившейся машине, сел в кабину. Некоторое время смотрел на полицейских и на поток автомобилей. Полицейские все еще что-то записывали, отыскивая свидетелей среди хозяев побитых машин. Варью закурил. Сделал первую затяжку и вдруг услышал, что рядом что-то тихо шуршит. Это крутился включенный магнитофон. Лента давно уже кончилась, и батарейки начали истощаться. Варью выключил магнитофон, потом наклонился и поднял с полу, из-под педалей, закатившегося туда игрушечного кенгуру. Погладил его, поставил на сиденье. Когда «ЗИЛ» сполз в кювет, маленький сердитый кенгуру потерял равновесие и свалился. На том и закончилась война кенгуру.

Варью курил и раздумывал, что делать. Солнце все больше клонилось к западу. «Что же теперь со мной здесь будет? «ЗИЛ»—в канаве, права отобрали... Что-то надо предпринять... Предпринять... А что предпринять? – крутилось в голове.– Известить базу... А как? Телефона нет поблизости...» Вдруг ему в голову пришла одна мысль. Выпрыгнув из кабины, он подошел к полицейской машине, где сидел радист. Тот вопросительно поднял голову.

– У меня к вам просьба,– сказал Варью.

– Что за просьба?

– Права у меня отобрали. Я тут с «ЗИЛом», вон он, в кювете... С тремя тоннами груза. Надо как-то базу известить. Вы не могли бы мне помочь?

– Как?

– По радио нельзя связаться?

– Вряд ли... Могу сообщить в дорожную службу в Мартонвашаре, а оттуда уж в Будапешт позвонят.

Радист вызвал Мартонвашар, назвал имя Варью, номер машины.

Вернувшись к «ЗИЛу», Варью сел на траву, прислонившись спиной к теплому колесу, и стал ждать. Долгое время ничего не происходило. Он выкурил еще сигарету, выкурил медленно, разглядывая горящий ее кончик, пуская колечками дым. Часов в пять прибыл грузовик со снегоочистительным щитом. Из машины вылезли двое, походили вокруг сгоревшей «короллы». Потом встали на обочине и криками, знаками стали показывать шоферу, что делать. Грузовик развернулся поперек дороги и двинулся на «короллу». Скрежеща по бетону, чем-то хлопая и звеня, останки золотисто-желтого чуда вывалились на обочину. Полицейские явно остались довольны операцией: теперь шоссе освободилось для движения по всей ширине. Около шести часов полицейские сели в машины и уехали в сторону Будапешта. На месте аварии осталась лишь одна машина, с радистом и младшим сержантом, который брал у Варью пробу на алкоголь.

Движение на шоссе оживилось. Будапештцы, выехавшие на уик-энд, поддавали газу, спеша до темноты добраться до места. Варью глазел на проносящиеся машины, пытался выхватить, разглядеть мелькавшие лица. Силуэты мужчин, девушек, детей, женщин появлялись и мгновенно исчезали, не оставив следа, ничего, что могло бы закрепиться в памяти. Только цвет волос как-то можно было заметить да рубашек, пиджаков – коричневых, клетчатых... Варью пробовал представить себе какую-нибудь крепкую, с достатком семью, как она приезжает к себе на дачу – в Шиофок, Замарди, Сантод или еще куда-нибудь. Летний домик-вилла стоит почти на самом берегу. С просторной белой террасы видна гладь озера. В саду стоят березы и какие-то высокие кусты с красными листьями. Из сада выходит калитка прямо к Балатону. С берега в воду ведут несколько ступенек. Жена и дети, конечно, тут же бегут купаться. Муж – инженер, врач или директор – устало садится в плетеное цветное кресло. Смотрит на сад, потягивает пиво. Холодильник у них чуть не доверху полон австрийским пивом. Вообще-то у них даже два холодильника: один в Пеште, другой здесь, на даче. И два телевизора, два тостера... Подбегает собака, ложится у ног хозяина. Собака у них наверняка есть. Большая, с гладкой шерстью, легавая или ирландский сеттер. Собака у них одна, и потому они ее возят туда-сюда в машине.

Варью попытался вообразить, что это он сидит на белой террасе, в красном кресле, попивая пиво.

Но как он ни силился, а представить такую картину не мог. И вообще ему хотелось не к Балатону, а домой, в Кёбаню. Вот от холодного пива бы он не отказался... Варью ни капли не завидовал всем этим состоятельным, благополучным людям. Он не испытывал никаких чувств по отношению к ним. Ему все стало безразлично. Конечно, прежде, до сегодняшнего дня, когда он еще был человеком веселым и жизнелюбивым, прежде он строил всякие планы. Представлял то одно, то другое. И все казалось ему хотя и неопределенным, но достижимым... Однако даже раньше, мечтая, он думал не о даче на берегу Балатона. Мечты уносили его дальше, гораздо дальше, в Ниццу, Марсель и еще более отдаленные края, куда-нибудь в Неаполь или в крайнюю оконечность Калабрии. Чтобы ехать обратно по извилистым приморским дорогам. Даже в Марселе или в Неаполе не хотел Иштван Варью владеть виллой с белой террасой и все потому, что он не хотел, не любил приезжать куда-либо окончательно. Его дело было – ехать по дорогам, водить огромные, наполненные товаром камионы и смотреть, смотреть на мир...

Варью встал, огляделся в тоске. Вышел на обочину; постояв, направился к груде обгоревшего железа, которое совсем недавно было золотисто-желтой «короллой». Варью хотелось еще раз взглянуть на ее останки. Но, не дойдя до машины, он встал, как вкопанный. На обочине, закрытое газетой, лежало тело цюрихского коммерсанта. Варью повернулся и побрел назад. Потоптался возле «ЗИЛа», обошел его кругом. Он никак не мог придумать, чем заняться. То ли по полю гулять, то ли сидеть в кабине?.. Варью снова закурил, стоя около машины в полу-летаргическом состоянии.

Солнце уже кануло за холмы, когда пришел фургон забрать трупы. Сумерки еще не мешали видеть, что происходит.

Фургон подогнали сначала к малайке, убрали камешки, газету; подняв тело, положили его в машину. Полицейские работали спокойно и профессионально. Они даже не замедлили движение на шоссе. Затем фургон подъехал к трупу водителя «короллы». Вечерний ветер подхватил газетные листы, снятые с малайки, поволок их по дороге. Листы мчались, шурша, разворачиваясь, потом вдруг словно бы взмахнули крыльями и взмыли в воздух над лугами. На фоне закатного неба они походили на огромных черных птиц.

Еще не стемнело, когда санитары подобрали все жертвы, попрощались с полицейскими и уехали. За черным фургоном метнулась с рыданиями женская фигура. Младший сержант вылез из машины и догнал женщину. Подвел ее к машине, усадил. Затем бросил еще один взгляд на место происшествия и, видимо считая дело законченным, сел рядом с женщиной; машина двинулась. Варью долго смотрел вслед ее красным огням. «Вот и все,—думал он,– Вот и вся жизнь... Одно неверное движение – и конец...» Он остался один на дороге. С поля потянуло прохладой: дышала сыростью приближающаяся ночь. Варью поежился; ему представилось, что где-то недалеко, за кукурузой, лежит среди прибрежных ив неуютный, болотистый луг и от него-то и доносит ветер сырые испарения. Он с надеждой глянул в сторону Будапешта. Но смена все еще заставляла себя ждать.

Он поудобнее устроился в кабине, закутался в куртку и долго смотрел в клубящийся над лугами мрак. «Э, так ведь меня не заметят, – пришла вдруг в голову беспокойная мысль– Стою тут в темноте, и не видно: не то корова, не то копна...»

Он включил подфарники, потом и фары, для верности. В кабине не сиделось. Он спрыгнул на землю, стал ходить взад-вперед. Вечер все бесповоротнее переходил в ночь. Кожаная куртка, в соответствии с модой едва достававшая до пояса, не спасала от холодного ветра. Варью, стараясь согреться, то быстро шагал по обочине, то останавливался и делал наклоны – все время нетерпеливо поглядывая на дорогу. В довершение ко всему в нем вдруг проснулся голод, он жег, терзал его изнутри. Последний раз Варью ел ранним утром. В течение дня, за волнениями, он и не вспомнил о еде; но теперь на смену волнениям пришла какая-то тоскливая, тупая усталость, вытеснившая все чувства, кроме холода и голода. В кабину Варью забираться не хотел, боясь, что пропустит смену и будет торчать здесь до утра. Он достал последнюю сигарету, закурил, следя за вспыхивающими и потом медленно растворяющимися в темноте красными стоп-сигнальными огоньками поздних машин. Видно, забыли о нем на базе; или из Мартонвашара вообще не передали в Будапешт о случившемся.

Едва знакомое Варью чувство одиночества, бесприютности навалилось на него, неподготовленного, во всей своей нестерпимой, сводящей с ума беспросветности. Он все чаще косился в сторону темного поля, забывая даже о дороге. Ему чудилось, что от дальнего леса, мимо кукурузных полей, движется в его сторону нечто темное, неопределенное. Временами, напрягая глаза, он даже видел, как эта темная масса распадается на отдельные бесформенные пятна. Варью прислушался; но движение черных клубков было бесшумным и потому еще более зловещим. Он не знал, что или кто это, и потому не испытывал страха. Но было жутко, мучительно ждать, пока оно, это нечто, приблизится, выползет на шоссе и зальет, затопит то место, где несколько часов назад так неожиданно и жестоко ворвалась в привычные дела людей бессмысленная, слепая смерть... Варью с беспокойством следил за движениями странных теней – и едва ли не с большим беспокойством и удивлением за появившимся в нем самом крепнущим чувством, что все это происходит с ним не сейчас, а происходило давным-давно. Откуда-то ему знакомо было это одиночество. Одиночество человека перед лицом мрака, перед лицом неизвестности и безысходности.

Иштван Варью то прислушивался к себе, то снова обращал взгляд в поле. И когда меж кустов опять шевельнулось что-то расплывчатое, с черным, сливающимся с темнотой телом, Варью вдруг вспомнил.

...Еще жив был отец. Отец держал его за руку. Озираясь, останавливаясь на каждом шагу, шли они по ночной улице. Стоял ноябрь 1956 года. Накануне объявили: у кого заложена в ломбарде одежда, постельное белье, тот может получить свои вещи назад бесплатно. Варью помнил, что весть принес около полудня вечно пьяный жестянщик Поль. Они как раз сидели за столом, ели пустую похлебку с накрошенным в нее хлебом. Новость всех обрадовала: праздничный костюм отца уже два года как снесли в ломбард и семья начала опасаться, что срок больше не захотят продлить и костюм так и пропадет. На другой день с утра отец пошел в ломбард. Там он увидел огромную очередь; вооруженный ополченец следил за порядком. Отец простоял до самого закрытия, но в ломбард так и не попал. На следующее утро он сделал еще одну попытку, но вернулся оттуда еще в обед: слишком много народу было перед ним. Отец совсем растерялся. С восьми вечера до семи утра – комендантский час; ломбард открывается в восемь. Отец попытался было успеть к ломбарду в начале восьмого, но и в это время там уже плотными рядами стояли сотни людей. Отец никак не мог понять, как они там оказались. «К четырем утра надо пойти», – предложила мать. «Пристрелят...» – задумался отец. «Возьми вон сына с собой... Поведешь его за руку – неужто найдется солдат, который в ребенка выстрелит», – рассуждала мать. На другое утро в половине четвертого они вышли из дома. Город словно вымер, стук каблуков отдавался гулким эхом в ущельях пустынных улиц. Где-то далеко, в районе Варошлигета, затрещал автомат. Очередь была короткой – и затем снова воцарилась тишина. На противоположной стороне улицы Варью увидел какие-то тени. «Что это там?» – дернул он отца. «Где? Ничего не вижу», – ответил отец, но рука его вздрогнула. Варью тогда впервые осознал, что отец тоже может испытывать страх. А если боится отец, то он, Иштван, может ли чувствовать себя в безопасности!.. Из руки отца дрожь перешла в его руку. С ужасом косился он на темные подворотни, углы, откуда в любую минуту могло выползти, явиться то неясное, бесформенное, что шевелилось; следило за ними из мрака... На перекрестке стоял советский танк. Один его пулемет смотрел вправо, другой влево. В люке башни, как черные статуи, стояли солдаты. Никто не выстрелил, не окликнул их, не шевельнулся, когда они проходили мимо. Около четырех часов они были у ломбарда. Перед ними уже было десять человек. В девять утра они получили костюм и, счастливые, понесли его домой. Спустя два года отца похоронили в этом самом костюме...

Варью стоял возле «ЗИЛа» и не мог оторвать глаз от теней, шевелящихся на поле, ползущих к дороге. В темной глуби полей что-то готовилось. Варью ждал, бледный от напряжения. Ждал уже не столько смены, сколько того момента, когда черные тени достигнут дороги.

В половине одиннадцатого приехал желтый автокран. Варью поднялся на дорогу, поздоровался с двумя шоферами. С водителем крана Варью был знаком. Второй представился:

– Козма.

– Иштван Варью.

– Что у вас тут случилось?

– Три машины передо мной столкнулись. Из «короллы» женщина вывалилась, малайка. Я попробовал вправо свернуть, да не успел. Женщина откатилась к обочине, тут ее правым колесом и прихватило. Я в канаву сполз, а права мои улетели.

– Н-да, дело твое дрянь, – сказал шофер и направился к «ЗИЛу». Варью шел за ним. Козма сел за руль, стал заводить двигатель. С четвертой попытки мотор завелся.

– Так, мотор работает... Эти штуки можешь забрать, – он кивнул в сторону рекламы «Кэмела».

Варью обошел «ЗИЛ», влез в кабину с другой стороны и стал по одному собирать свои сокровища. Картины побольше он аккуратно перегибал и вкладывал в англо-венгерский словарь. Новый шофер вздохнул:

– Эх, выпала ж мне ночка! И надо же, чтобы именно в субботу...

– Не сердитесь... Я не виноват, – сказал Варью, продолжая укладываться.

– Знаю. Я уже в Помазе был с семьей... Садик у нас там...

– Как же вас нашли?

– Мы туда каждую субботу выезжаем... На комбинате знают. Сначала кого-то другого хотели послать, да не нашли. Шесть квартир обегали, где шоферы живут,– и нигде никого. Седьмой дома был,

да успел уже заложить за галстук. Ну и добрались до меня. На этом все кончилось.

Варью погладил баранку «ЗИЛа», затем перенес свои вещи в кабину автокрана. Добрых полчаса они провозились, вытаскивая «ЗИЛ» на дорогу и поправляя съехавший набок груз. Близилась полночь, когда они с Козмой пожали наконец руки друг другу и разъехались. Варью смотрел в боковое зеркальце, как уходит его машина. Когда она скрылась за поворотом, он откинулся на спинку сиденья, поправил свои сокровища, лежащие на коленях. Внизу был магнитофон, на нем лежал словарь с вложенными в него картинками; сверху, на словаре, сидел кенгуру и смотрел на дорогу. Варью взял кенгуру за шею.

– Женат? – спросил шофер автокрана.

– Через три недели свадьба.

– Да, не очень ловко вышло. А отложить нельзя?

– Нельзя.

– Куда-нибудь в гараж вас пока пристроят, на черную работу. Дня два мусор пометете, потом к ремонтникам поставят. Если, конечно...

– Что если?

– Да нет... Не должны посадить...

Варью сидел и смотрел на дорогу; смотрел на дорогу и игрушечный кенгуру у него на коленях. Иногда у Варью дергались руки, словно он все еще сидел за рулем, нога нажимала на несуществующую педаль. Иштван Варью уже смирился со своим положением; он знал, что едет в чужой машине пассажиром. Но его руки и ноги еще не знали этого.

8

Иштван Варью мчался на своем «ЗИЛе» по незнакомой дороге с двузначным номером к далекой, скрытой за горизонтом цели. Солнце стояло уже высоко, но лучи его падали на землю бледными, обессиленными. Выехал он давно; точно не помнил, когда именно. Усталые руки тяжело лежали на руле. Правая нога уже несколько часов назад одеревенела на педали газа, но останавливаться он не решался: слишком тоскливой, плоской была местность, по которой он проезжал. Нигде ни холмика, ни пригорка, ни куста, ни делянки с кукурузой. Земля, сколько хватало глаз, лежала голая, ржаворыжая. Местами на ней проступала соль, матово поблескивая в лучах солнца. Варью не тянуло смотреть по сторонам. Не отводя взгляда от дороги, он протянул правую руку вбок, нащупал магнитофон на сиденье, включил его. Он твердо знал, что на магнитофоне стоит кассета с записями «Осмондса» и что сейчас должна зазвучать песня «Дикие лошади». Но вместо этого послышались какие-то сдавленные, дрожащие звуки, они все усиливались, перебиваемые время от времени щелчками или ударами. Потом возникли тягучие, бессвязные голоса, перебивающие друг друга. Варью стало не по себе. Он перекрутил ленту назад и снова включил звук. Результат был тот же. Хаотичная, никогда прежде не слышанная музыка рвалась из магнитофона, заполная кабину. В сумятице звуков можно было уловить то крики чаек, то человеческие вопли. Варью собрался выключить магнитофон, как вдруг у дороги, на обочине, увидел официанта-двоеженца. На Гиммике была белая рубашка с галстуком-бабочкой и белый пиджак – в точности, как на рекламе «Кэмела». Черные брюки держались на подтяжках, толстый живот был стянут широким полосатым шелковым поясом, в петлице краснела гвоздика. Стоя на обочине, он изо всех сил махал Варью: мол, остановка, нельзя дальше. Иштван Варью нажал на тормоз, но «ЗИЛ», как ни в чем не бывало, мчался вперед. Варью отпустил педаль, снова нажал. И не почувствовал никакого сопротивления. Тормоз не работал. В зеркальце видно было, что Гиммик стоит уже на середине шоссе, делая руками отчаянные круги в воздухе. Иштван Варью еще раз нажал на педаль – «ЗИЛ» и не думал останавливаться. «Выключить мотор»,– мелькнуло в голове. Варью повернул ключ зажигания влево. Мотор продолжал работать. Варью еще раз резко крутанул ключ – тот провернулся на полный оборот. Снял ногу с педали газа – мотор гудел, как ни в чем не бывало. И Варью с леденящей отчетливостью понял, что ему придется мчаться по этой незнакомой дороге с двузначным номером до тех пор, пока не кончится в баке бензин. Стиснув в руках руль, он смотрел на дорогу. Свет мерк. Солнце, багровое, разбухшее, огромным шаром висело над горизонтом, почти не освещая местность. Черные птицы большими стаями летели над землей. Это были странные, огромные птицы, каждая больше солнечного диска. Варью вдруг увидел, что справа, на ржаво-красном поле, бегут куда-то люди. Они машут белыми флагами и что-то скандируют хором. Непонятно было, откуда они появились и куда спешат по бесплодному, голому полю. Потом и по другую сторону дороги показались люди. У этих не было флагов; они шли куда-то, рассыпавшись небольшими кучками. Одни группы двигались параллельно шоссе, но в обратную сторону, другие направлялись от дороги в поле. Становилось все сумеречнее. Птицы летели уже так низко, что Варью постоянно видел перед ветровым стеклом их машущие крылья. Люди постепенно исчезали вдали. Позже, когда все вокруг утонуло в красновато-коричневых сумерках, у дороги, за кюветом, появились стаи каких-то животных. Они двигались тихо, без шума. Иногда Варью казалось, что это лошади, но они почему-то были с хоботами. Следом за лошадьми появились тени. Бесформенные, мягкие, они наплывали из пустынной дали и, вытягиваясь, проскальзывали через дорогу прямо перед радиатором «ЗИЛа», Увидев эти тени, Иштван Варью содрогнулся. Он снова поставил ногу на педаль газа, нажал изо всех сил. Но «ЗИЛ» не ускорил хода. Ни на что не отзываясь, машина ровно шла вперед. Иштвану Варью она больше не подчинялась. Дорога пошла вверх и взбежала на мост, стоящий на стальных фермах. Варью с любопытством взглянул вбок, потом перевел взгляд вперед. И судорожно уцепился за баранку, зубы его лязгнули от ужаса: продолжения дороги за мостом не было. Она обрывалась прямо в воздухе. Варью чувствовал, что летит вниз, машина затрещала и рухнула не то в реку, не то в пруд. В кабину ворвалась мутная вода. «ЗИЛ» лежал на боку в нешироком канале. Варью, опираясь на приборную доску и на руль, вылез в окно кабины. Вода была ему по пояс. Он добрел до высокого берегового откоса, вскарабкался на него. И обнаружил, что находится на территории какого-то завода, контуры которого расплывались в густеющей мгле. На фоне красновато-коричневого заката можно было различить лишь угрюмые силуэты заводских строений. Среди железных балок извивались во множестве какие-то гибкие трубы. Всюду что-то шипело, свистело, грохотало. Время от времени в воздух с гулом вырывались облака перегретого пара; в недрах огромных цехов глухо ухали, стонали, ревели какие-то механизмы. Ритмично содрогалась под ногами земля. Людей не было видно. Варью осторожно, на ощупь двинулся куда-то под переплетением труб. Дорогу ему преграждали то кучи железа, то ржавые, отслужившие свой век котлы и станки. После долгих блужданий он набрел на рельсовый путь и пошел вдоль него. Ему попадались стрелки, боковые ветки, где стояли черные как ночь цистерны с мазутом, из них сочилась на землю черная густая жидкость. Он брел дальше. Начался дождь. Сначала легкий, моросящий, он становился все чаще. И вот уже целые потоки нечистой, гнилой воды рушились на землю. Вода скапливалась между заводскими зданиями; во все стороны бежали грязные бурлящие потоки. Даже на рельсах вода доставала Варью до щиколоток; а к тому времени, когда он заметил в вышине канатную дорогу, по которой ползли в обе стороны черные ромбы вагонеток, Варью брел в воде уже чуть ли не по колени. Пытаясь найти укрытие, Варью не заметил, как потерял рельсы. Он свернул куда-то влево и вскоре увидел под канатной дорогой низенькие, по окна осевшие домики. Он толкнул дверь в первом попавшемся доме и оказался в совершенно темных сенях; лишь из-под одной двери сочилась полоска света. Варью постучал. Ответа не было. Он постучал еще раз – и снова напрасно. Тогда он нащупал ручку и вошел. Перед ним была маленькая комната с грязным, прогнившим полом.

В углу стояла женщина-малайка с худым, изможденным лицом. Длинные черные волосы доставали ей до пояса. Она прижимала к себе девочку. Позади нее теснилось еще несколько детишек. Малайка подняла глаза на Варью; взгляд ее выражал покой и облегчение. Похоже было, что она уже давно ждет его. Судя по ее лицу, по ее поведению, Варью приехал домой. Уже и у самого Варью появилось ощущение, что он не первый раз в этой комнате. Некоторые из детей тоже казались ему знакомыми. Он огляделся. На стене висела реклама «Кэмела». Варью подошел, хотел потрогать ее. И тут заметил, что на картине не хватает Гиммика, официанта-двоеженца. Его место было пустым. Варью обернулся, еще раз осмотрелся. В комнате не было никакой мебели. На полу стоял таз, несколько кастрюль и ночной горшок. В них капала вода с потолка.

– Крыша протекает,– сказала малайка.

Варью снова посмотрел на пол и увидел, что весь дом заметно наклонен в сторону улицы и возле стены на полу скопилась вода.

Варью задумался. Он чувствовал: что-то он не закончил, что-то ему срочно нужно сделать. Он как будто ехал куда-то, но не мог вспомнить, куда и зачем. Охваченный неясным беспокойством, он стоял посреди комнаты.

– Надо бы крышу починить, – сказала малайка.

– Ивонн... Я...– не договорив, Варью увидел, что вода в комнате достает уже до щиколоток, таз и кастрюли, поставленные под капель, плывут, покачиваясь, куда-то в угол. В отчаянии Варью бросился к двери и распахнул ее. Снаружи потоком ворвалась вода. Варью хотел выскочить на улицу, но поток тащил его назад. Погас свет в комнате. Во тьме, словно измученное животное, тихо стонала малайка...

Жожо стояла возле тахты и трясла Иштвана Варью за плечо.

– Ворон, вставай... Четверть шестого.

Варью сел на постели, непонимающе глядя на Жожо.

– Отец уже оделся.

– Кто?

– Отец... Я тебе чай вскипятила, приготовлю яичницу, если хочешь.

Варью погладил руку Жожо и встал. Вздохнул с облегчением и стал быстро одеваться.

– Приснилось что-нибудь? – спросила Жожо.

– А что?

– Зубами ты скрипел, стонал...

– Не помню.

– Кричал что-то.

– Что кричал?

– Не поняла я. Что-то страшное тебе снилось, ты даже вспотел.

– Ерунда, пройдет, – ответил Варью и направился в кухню.

Дёркё уже сидел за столом, завтракал.

– Доброе утро, – приветствовал его Варью и стал умываться под краном.

Жожо тихо ходила у него за спиной в домашних туфлях. Она пожарила яичницу, поставила сковородку на стол. Варью стоя выпил чай.

– Яичницу не будешь есть? – спросил Дёркё.

– Не хочется сейчас. Хватит и чаю.

– Тогда я съем.

Жожо подвинула сковородку отцу и отошла, прислонилась к двери, сонным взглядом глядя на мужа. Варью уже несколько месяцев как вошел в их семью, но все еще не мог освоиться в доме. Только в их комнате, где вещи, белье, одежда принадлежали лишь ему и Жожо, он чувствовал себя по-настоящему дома. Жожо хотела что-то спросить у Варью, но отец уже поднялся из-за стола. Мужчины надели пиджаки. В дверях Варью наклонился к Жожо, поцеловал ее в щеку.

На Черкесской улице стояли лужи, покрывшиеся к утру корочкой льда. Пахнущий морозцем воздух действовал на Дёркё бодряще. Глубоко дыша, он шел быстрыми шагами и поглядывал вперед, в сторону автобусной остановки, где стояло пока всего несколько человек. Зима в этом году, как уже несколько лет подряд, снова выдалась теплой, бесснежной. Метеорологи осенью предсказывали ранние холода, обильные снегопады; но опять, видно, где-то просчитались. За дождливым рождеством пришел по-весеннему теплый, солнечный январь, и те, кто помнил прежние зимы, радовались хотя бы утреннему ледку на лужах.

Иштвану Варью не в радость было свежее январское утро. На душе у него было тяжело. Неделю назад состоялось судебное разбирательство, его полностью оправдали. Но смерть малайки по-прежнему угнетала его. Дёркё знал, что тревожит зятя. Он коснулся его плеча:

– Важно, что тебя оправдали, Пишта... Ты ни в чем не виноват. Эксперты ведь установили, что малайка уже мертвой была, когда под колесо попала. Что ты мог сделать? Ты же съехал с дороги – кто ж виноват, что напрасно!..

– А три тысячи штрафа?..

– Это же в рассрочку. Выплатишь. Дешевле после такой аварии трудно отделаться.

– Что еще полиция скажет?..