Текст книги "Кенгуру"

Автор книги: Булчу Берта

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

– Видишь эту рекламу?.

– Ну?

– Как ты думаешь, кто из них не повез бы тебя в Боглар?

Девушка долго разглядывала яркую картинку, потом показала на кенгуру.

– Все бы повезли, кроме кенгуру. Да это и понятно.

– Тогда я и есть кенгуру,– сказал Иштван Варью.

Девушка в изумлении всплеснула руками.

– Такой отличный парень – и кенгуру?..

– На этом варианте и остановимся: сейчас будет Пакш.

– Я не нравлюсь я тебе?

– А... Нравишься, еще как.

– Я бы тебя так любила... Слышишь?

– Слышу... Только любовь – одно, а работа – другое. Работа есть работа. Не надо смешивать разные вещи.

– Ну, может, довезешь меня хотя бы до поворота на шестьдесят пятую дорогу?

– Не могу. В Пакше ждут железо.

– Ты и вправду настоящий кенгуру.

– Да, видно, я в кенгуру превратился.

– Жалко... Где я найду машину?

– Ты найдешь.

– Нет, даже я не найду. После случая в Сигетваре ни один тип не хочет останавливаться... Дай еще сигаретку.

Варью дал ей сигарету, закурил сам. Они курили, молчали. Сбоку неожиданно вынырнул Дунай, широкой дугой подошел к самой дороге. Варью свернул было к рыбачьей корчме.

– Здесь легко найдешь машину.

– Подвези меня лучше к поселку.

– Как хочешь...

Варью подъехал к окраинным домам и остановил машину напротив рыбачьей пристани.

– Я тебя поцелую, ладно? – сказала, грустно улыбаясь, девушка.

В груди, в голове у Варью снова поднялась горячая, туманящая мысль волна. Между ним и этой девчонкой возникло что-то, в чем он не мог до конца разобраться. Нагнувшись к девушке, он ощутил ее губы, ее язык, податливый и настойчивый. Она, вздрагивая, прижималась к нему плечами, грудью, потом вдруг быстро отстранилась.

– Ну, пока.– Она открыла дверцу кабины.

– Постой...– крикнул ей Варью вдогонку.

– Что?

– Деньги-то у тебя есть?

– Есть. Двадцатка.

– Большие деньги.– Варью полез в карман и вытащил две сотенные бумажки. Одну протянул девушке, другую затолкал обратно.

– Спасибо,– сказала светловолосая.

– Возьми... Ты мне здорово понравилась.

– Пока... Ты в самом деле кенгуру.– Она, улыбаясь, помахала ему рукой и спрыгнула с подножки.

Варью включил указатель поворота и дал газ.

На стройплощадке его уже ждали. Тут же подошла машина с краном, и через двадцать минут балки были сгружены. За это время Иштван Варью сходил в контору, получил подпись и штамп на путевку. Из конторы он вышел не в самом радостном настроении. Оказалось, контейнеры будут готовы только к утру. А без обратного груза по новым правилам ехать все равно было нельзя. Еще когда он  высадил на окраине Пакша светловолосую девчонку, ему почему-то сразу вспомнилась Жожо. Он подумал тогда, что если поторопить с разгрузкой, а потом, по дороге в Пешт, не жалеть газу, то вечером он успеет заскочить к ней. Может, она будет дома. А если нет, он заглянет в подвальный молодежный клуб и в ближайший зал игральных автоматов. Жожо любит играть на флиппере... И вот все, выходит, отменяется.

Когда с разгрузкой было кончено, он отвел «ЗИЛ» в сторону, сунул в карман тибетскую статуэтку, взял открытку с рекламой Монте-Карло, англо-венгерский словарь, магнитофон и закрыл кабину. Не спеша пройдя через стройплощадку, постучался в шоферское общежитие.

– Добрый вечер,– сказал он, входя.

Из крана била толстая струя воды. У раковины мылся мужчина лет сорока. Он плескал на себя воду пригоршнями и пыхтел, будто носорог. По всех видимости, он слышал, что кто-то вошел в комнату, но это нисколько его не заинтересовало. Вымыв лицо, шею, грудь, мужчина старательно вытерся и лишь тогда повернул голову к вошедшему. Между тем Варью сложил свои вещи на стол и оглядывал кровати. Когда пыхтение и плеск возлe умывальника смолкло, он взглянул на мужчину.

– Ну как, порядок? – спросил он неопреденно.

Держа в руках полотенце, мужчина разглядывал Иштвана Варью. Он казался чем-то очень довольным. Похлопав себя концом полотенца но спине, он заговорил наконец:

– А мы уже встречались...

– Где? – спросил Варью.

– В Сегеде.

– В Сегеде вряд ли.

– Тогда в Дебрецене.

– На складе, что ли, вместе ночевали?

– Точно. Брезентом укрывались, а вокруг крысы сновали стаями, как цыплята на птичнике.

– И пищали.

– Счастье еще, что у нас ром оказался...

– Ром... Ага... Вы – Янош Балог... Это у вас ром был.

– Я тебя сразу узнал, Варью, по твоим волосам. Таких грязных, нечесаных волос больше ни у кого нет во всей Австро-Венгерской монархии.

– Каждую неделю мою.

– Оно и видно.

– Пыль на них садится.

– Вот-вот...

Варью еще раз оглядел кровати, р– Здесь еще кто-нибудь ночует?

– Только мы двое. Выбирай кровать.

– Вы где спите?

– Я здесь, у умывальника.

– Тогда я у окна. Храпите вы очень. Конечно, с музыкальной точки зрения – что надо, с коленцами. Только спать рядом с вами нельзя.

– А ты и не спи,– ответил мужчина и захохотал.

Варью подошел к окну, поднял одеяло на крайней кровати. Под ним белела чистая, свежевыглаженная простыня. Он положил на середину простыни магнитофон и англо-венгерский словарь, закрыл их одеялом. Потом надел куртку, в карман ее сунул открытку с Монте-Карло.

– Пойду уху есть. Хочешь со мной? – спросил, одеваясь, Янош Балог.

– Идемте, я готов.

– И не умоешься?

– Я утром умывался.

– Чудные вы, шоферы... Чудные ребята...

Янош Балог направился было через поселок прямо к рыбацкой корчме. Но Иштван Варью уговорил его сначала посмотреть у околицы рыбацкие лодки и пристань. Светловолосая девчонка не давала ему покоя. У него было какое-то неясное чувство, что она все еще не поймала машину и теперь стоит где-нибудь на берегу.

Варью широкими шагами двигался по улице, направляясь к берегу. Балог сначала поспевал за ним, но скоро выдохся и остановился возле пивной.

– Постой, старина... зайдем, выпьем пива,– сказал он, беря Варью под локоть.

Не решаясь отказаться, Варью поднялся вслед за ним по ступенькам и шагнул в пивную, в густое облако табачного дыма. Его не покидало ощущение, |что в это самое время светловолосая девчонка стоит там, на берегу, пытаясь остановить проносящиеся мимо машины. Балог занял очередь в кассу. Варью огляделся. Пивная слишком приятного впечатления не производила. Пакш и прежде был не самым луч-шим местом, а с тех пор, как здесь началось строительство электростанции, и вообще стал напоминать былой Сталинварош. Вокруг подпирали стенки пьяные. Недалеко от Варью ел соленый корж старик, сопли текли у него из носа прямо на корж. «А куда им еще им течь?» – подумал Варью и отвернулся. Но куда бы он ни повернул голову, везде потели, икали, что-то пили, жевали люди. Варью, конечно, не мог о себе сказать, что он слишком уж часто моется, однако вонь и грязь, неизбежные в таких местах, переносил плохо... Балог тем временем благополучно добыл чеки, и они встали в очередь к пивной стойке.

В кружке было много пены, но пиво было по крайней мере холодным.

– Ну, поехали,– сказал Балог, чокаясь кружкой.

Иштван Варью поднес свою кружку ко рту – и, когда холодная, пощипывающая язык жидкость полилась ему в рот, он вдруг совершенно отчетливо почувствовал, что вот сейчас, в этот самый момент, на шоссе остановилась машина и светловолосая девчонка села в нее и укатила.

– Не нравится? – спросил Балог.

– Да нет... хорошее пиво... Спасибо,– ответил Варью.

Янош Балог, молча улыбаясь, выжидательно стоял с пустой кружкой в руке. Варью понял, что теперь его черед покупать пиво.

– Выпьем еще по одной? – спросил он.

Балог охотно кивнул.

Варью пошел к кассе. Вместе с пивом в желудок ему проникла тоскливая горечь. Она жгла, беспокоила. Теперь он был твердо уверен, что светловолосая уехала. Что ей как раз в эти минуты удалось наконец остановить проходящую машину. Он словно воочию видел, как некто смотрит на нее, стоящую на обочине, оценивающим взглядом, потом, снисходительно кивнув, приглашает в машину и увозит. Увозит в Сексард, в Печ или еще дальше. В Боглар, туда, куда ей только захочется.

Перед ним в очереди стоял цыган, по виду рабочий, в комбинезоне, с потной шеей. Он обернулся, держа в зубах сигарету, и посмотрел на Варью.

– Коллега, не дадите ли огоньку?

– Конечно,– ответил Варью и зажег спичку.– Шофер?

Цыган раскурил сигарету и лишь тогда ответил:

– Нет, не шофер.

– А я шофер,– сказал Варью.

– Спасибо. Закурить не хотите? – продолжал разговор цыган.

– Нет, я сперва выпью,– сказал Варью.

Теперь у него не оставалось никаких сомнений, что девушка уехала. Он даже знал, что уехала она на легковой машине. На «Жигулях»... или, может, на «фиате»...

Очередь двигалась медленно. Какой-то пьянчужка заспорил кассиршей. Он, видите ли, заплатил за кружку пива и стопку рома, а чек получил только на пиво. Кто из них прав, понять было совершенно невозможно. Наконец пьяного отпихнули от кассы, и очередь снова зашевелилась. Пьяный, пошатываясь, стоял рядом и ругался последними словами. Получил свой чек цыган, за ним подошел к кассе Варью, попросил два пива. Тем временем Балог, знавший здешние порядки, занял очередь к стойке. Варью отдал ему чеки, вытер пот со лба.

Отойдя к стене, они не спеша потягивали пиво. Балог показал глазами на дверь:

– Смотри: патруль.

Варью оглянулся: несколько полицейских вошли в пивную и стали проверять документы. Он теперь твердо знал, что светловолосая уехала. От этого на душе было тревожно, беспокойно. Не то чтобы Варью надеялся, что она останется с ним; но все-таки ему было не по себе. Допив пиво, он направился к выходу. Балог двинулся за ним. Однако выйти не удалось: усатый сержант загородил им путь.

– Местные?

– Нет,– ответил Варью, видя, что сержант косится на его волосы.

– Прошу предъявить документы,– сказал полицейский.

Варью протянул ему паспорт. Тот перелистал его, сравнил фотографию, потом спросил:

– Имя. фамилия матери?

– Гизелла Рабель,– послушно ответил Варью. Он давно, еще с тех времен, когда проводил много времени в «Семерке треф», накрепко усвоил: с полицией задираться не следует.

– Место рождения?

– Кёбаня, двадцать третьего февраля тысяча девятьсот пятьдесят третьего года.

– Род занятий?

– Шофер.

Ефрейтор еще раз с неодобрением посмотрел на волосы Варью, снова перелистал паспорт.

– Где остановились?

– В общежитии для шоферов.

В паспорт Балога ефрейтор лишь бегло заглянул: личность Балога не вызвала у него никаких подозрений, он даже не спросил его ни о чем.

Они не спеша шли через поселок в сторону Дуная. Начинало темнеть. Балог показал на маленькие крестьянский домик с садом.

– Посмотри туда, Варью... Видишь, садик... Тишина, покой... Баба уток разводит, муж деньги зарабатывает, сколько требуется, в «Махарте» ^[6]. В декабре свинью заколют, будет мясо свое...

В голосе Балога слышалась грусть: вот у него – ни домика, ни свиньи. Варью слушал его вполуха – он все еще был занят мыслями о светловолосой девчонке. Когда они вышли из пивной, он вспомнил, что дал ей денег, сто форинтов. Значит, она могла куда-нибудь зайти поесть и упустить лучшие машины... Может, теперь она как раз вернулась на берег или к дороге... Трудно стало нынче путешествовать на попутных машинах, молодежь стонет. «Вполне может статься, что она еще здесь»,– подумал Варью и ускорил шаги. Балог чуть не бегом поспевал за ним.

Они быстро дошли до окраины. В густеющих сумерках протянулась между поселком и Дунаем серая лента шоссе. Варью посмотрел направо, посмотрел налево – светловолосой нигде не было видно. Значит, ей все же удалось в нужный момент поймать машину. И как минимум «фольксваген». Варью готов был в этом поклясться.

– Не нравится местность? – спросил Балог.

– Местность красивая, только вот...

– Что только вот?

– Пусто здесь. Чего-то недостает. Сюда что-нибудь этакое, особенное...

– Чего-чего? – спросил Балог.

– Здесь бы кстати была одна молодая ос женского пола...

– Баба, что ли?

– А, баба... Не баба, а такое специальное устройство. Для повышения настроения и придания смысла всей этой муре...

– Чокнутый ты, сынок...

– Конечно, чокнутый да еще кенгуру... Пошли лучше посмотрим на рыбаков.

Перейдя шоссе, они спустились к реке и остановились возле баркаса. Рыбаки в резиновых передниках все еще продавали рыбу, ловко доставая ее сачком из трюма. На мостках стояли в очереди двое мужчин и четверо женщин. Варью захотелось посмотреть, что они будут покупать. Один мужчина попросил судака килограмма на два. Остальные покупали вперемежку – карпов, лещей,  сомят. Вечерний ветер рябил воду Дуная, мелкие волны шлепались о днища плоскодонок и баркасов. В излучине далеко за буями показались буксиры с баржами, идущие вниз по реке. Сначала в сереющем сумраке вырисовывались большие, выкрашенные в черный цвет металлические тела барж, затем на их фоне проявились белые мостики буксиров. Варью с интересом наблюдал за действиями рулевых. В излучине они то и дело принимались вертеть рулевое колесо, а когда вышли на прямой участок реки против пристани, встали спокойно, глядя по сторонам, на баркасы, на дома на берегу.

– Тоже жизнь...– сказал Балог, кивая в сторону барж.

– А что, не такая уж плохая жизнь,– отозвался Варью.

– Сорок лет – вниз-вверх по Дунаю... От Регенсбурга до Черного моря. Жен с собой возят, пеленки сушат на палубе...

– Ну и что? Плохо это? Пьют пиво, мясо рубают. Рыба всегда, жареная, вареная... Мы разве лучше живем?

– Мы? Ну, об этом не будем... Не проголодался еще?

– Проголодался. Кишки слиплись.

Они не торопясь шагали по берегу. Ветер нес с воды запах рыбы. В плоскодонках часто забывали мелочь, приготовленную для приманки, и она гнила там, в мелких лужицах на дне. Запах был остр, но не неприятен. Он напоминал запах реки где-нибудь в излучине или возле песчаной косы, куда во время волнения выбрасывает стволы и ветки упавших деревьев.

Варью и Балог выбрали столик на открытом воздухе. Отсюда видна была вся излучина, от Мадочи до Усода. Они ели уху, а на второе – творожную чусу. После чусы Варью заказал литр пештского рислинга и бутылку содовой. Сидели, потягивали фрёчч. После третьего стакана Балог заговорил:

– Вот болтаемся мы, Варью, по стране как дерьмо в проруби. То в один конец едем, то в другой – только приехать никак не можем. А мне ох как охота куда-нибудь приехать. Чтобы домой, к себе...

– Приехать? И – конец... Так, что ли?

– Конец? Почему конец?

– Мы в пятидесятых годах на Вацском шоссе жили... Я из окна целый день на машины смотрел. Как они все едут, едут куда-то... А я дома сижу взаперти... Отец тогда в больнице лежал, мать с сеструхой работали. А я из окна на машины смотрел. А они проезжали мимо... Мне тогда казалось: все интересное в мире происходит только на дороге... Там только и идет настоящая жизнь... И мечтал я тогда об одном: сесть в машину и поехать... Человек все время должен двигаться куда-то, ехать, так ведь?

– И приезжать.

– А приехать – это конец, гибель. Вы уж мне поверьте: самое главное – ехать. Остановитесь – тут все и обнаружится.

– Что обнаружится?

– Вонь, например... На сиденье в уборной – чье-то дерьмо... Труба канализационная лопнула... От соседей пришли с опросным листом...

– От каких соседей?

– Я знаю?.. Может, сосед уполномоченный...

– Какой уполномоченный?

– Не все равно? Какой-нибудь уполномоченный, с каким-нибудь опросным листом.

– Ты где живешь, Варью?

– Я?

– Ты. Где ты живешь?

– В Кёбане, у сеструхи. То есть у ее мужа. Он тоже шофер. Мы вообще-то вместе работаем, на одном автокомбинате, а видимся редко. Иной раз недели две проходит...

– Любит тебя зять?

– Любит, конечно.

– Спишь ты где?

– В кухне. Мне там неплохо... Только вот вставать утром приходится рано, даже в выходные... Сеструха у меня добрая. Чай дает. Хлеб я сам покупаю, зато она его мне поджаривает. У нее, знаете, ребятишки... Двое... Я у них живу, как царь. Один в целой кухне. А они – в комнате, вчетвером.

– Отец-то твой жив?

– Нет, помер.

– А мать, разумеется...

– Точно, замуж вышла. За одного мужика. Хороший мужик. На рынке работает, на площади Бошняк. Не знаю, что он делает там, но зарабатывает неплохо.

– Я бы на твоем месте в партию вступил...

– Думал я об этом уже. Только как-то страшновато: народ там все чужой...

Выпили еще по стакану вина; потом сидели, смотрели на Дунай, на рабочих за соседним столиком; на цыган-музыкантов в зале, за стеклянной стеной; друг на друга. Иштвану Варью снова вспомнилась светловолосая девчонка с улицы Незабудка. Он как раз думал о ее ногах, покрытых густым загаром, когда Балог снова заговорил:

– Слушай, ты заметил эти маленькие чистенькие домики вдоль дороги? Красота: садик, сливы, варенье... Я вот думаю: найти бы мне здесь какую-нибудь вдовушку. С домиком, с садом... Сразу бы моя жизнь вошла в колею.

– Вы не женаты?

– Развелся.

– Дети есть?

– Один, да ему уже девятнадцать лет. Хороший парень. Дорого он мне обошелся, но овчинка стоила выделки... Ну, это ясно. Об этом я уже не говорю... А вот сейчас бы найти подходящую бабенку... Этакую чернявую, в теле... и чтобы домик был и садик... Вот тогда бы я сказал, что бог меня услышал... Знаешь, сильно нравится мне этот Пакш. Шоферы сюда ездить не любят – а я вот без звука сажусь и еду, когда надо. Во-первых, работа. Во-вторых, присматриваюсь, приглядываюсь. Атомная электростанция здесь строится, значит, шоферы нужны, верно?

– Верно.

– Ну, а если верно, то вот он тут, я. Если б найти бабу, чтобы любила меня и чтобы у нее кое-что было, так я бы не задумываясь здесь остался.

– И что бы вы делали?

– Дунай же здесь, Варью. Перво-наперво, уток развели бы с женой, кроликов... Опять же – свинья... Ты свиной сыр любишь, Варью?

– Что?

– Ну, зельц.

– Люблю.

– Ну вот. Все у нас было бы: зельц, домашняя колбаса, вареное сало, весной рыба. Лодку бы я держал, как все. Вон там, у пристани. Выкрасил бы ее в черный или в коричневый цвет. Проконопатил бы мхом, как полагается. Я всегда свою жизнь так себе представлял, что у меня лодка есть. Чтоб после службы выгрести подальше и рыбачить. А вечером жена испечет, что наловил.

– Вы в Пече живете?

– Теперь в Пече.

– Знаете, мы в Кёбане по-другому живем.

– Как по-другому?

– Если в субботу у меня рейса нет, я уже часов с трех сижу в «Мотыльке».

– Думаю, за выпивкой...

– За бутылкой пива. Сижу и жду ребят.

– А меня в субботу домой тянет...

– Домой? Вы сказали ведь, что развелись, один живете. Что нет у вас никого...

– Я в том смысле, что если б кто-то был... Словом, если б я, например, жил здесь, в Пакше, в собственном домике... Жена бы уток откармливала, я бы в Дунауйварош ездил... Купили бы телевизор, кушетку, пальто...

– Пальто вы и так можете купить. Выпили много...

– Ничего не много...

– Вы лучше меня послушайте. Когда я в субботу в «Мотылек» прихожу, так девчонки-официантки с готовым мартини меня встречают. А потом ребята подходят. Мы там целый вечер сидим на террасе, как тюльпаны на грядке, и вовсю балдеем. Бабы к нам прямо липнут. Мне даже иногда, знаете, кажется, что у меня в носу магнит какой-то. Бабы так и летят, как мошкара на огонь... Летят, летят...

– Ты вот что, Варью... Ты на забое свиньи бывал когда-нибудь?

– Не бывал.

– Вот подожди: найду себе жену в Пакше, тогда побываешь, не бойся. Знаешь, какая у нас свинья будет? Белая, ровно на сто сорок кило, специально на мясо выкормленная – потому что я ветчину очень уважаю... Ты когда-нибудь на пасху ел деревенскую ветчину?

– Нет, не ел.

– Ну, видишь... Если б ты попробовал хоть раз вареную деревенскую ветчину, с яйцом, да с хреном, да с уксусом, ты бы знал, о чем я говорю. Пасхальная ветчина, с вареным хреном... Понимаешь? Ты слушай меня...

– Ну да. Хрен тоже, наверное, штука что надо,– бормотал в ответ Варью, не очень уверенно владея языком.– А уж мы, когда балдеем на террасе в «Мотыльке»... Всей компанией... И бабы, конечно... Все местные, из Кёбани. Они привыкли. Понимаете? Привыкли.

С трудом, дважды заблудившись в пути, добрались они до общежития. Балог все доказывал, как выгодно разводить уток, а Варью расхваливал кёбаньских девчонок.

Варью заснул сразу, но через несколько минут вдруг проснулся. И с изумлением обнаружил, что Балог кипятит чай на плитке. Варью долго смотрел на плитку, на Балога, потом спросил:

– Вы что это делаете, Балог?

– Чай кипячу.

– Чай, после вина?

– Печень у меня больная. Перед сном надо чай лечебный пить.

– И помогает?

– Помогает. Это – самая лучшая смесь. Александрийский лист, полынь, шандра, лимонная мята, корень белой мальвы, солодковый корень...

В нос Иштвану Варью ударил странный аромат закипающего чая. Он принюхался – и неожиданно снова уснул, как провалился.

2

Неделя у Иштвана Варью выдалась труднаяя В субботу вечером он вылез из кабины «ЗИЛа» с одеревеневшими руками и ногами. Сунул в карман медную статуэтку и открытку, полученную из Марселя, взял под мышку магнитофон, бегло оглядел оставшиеся в кабине сокровища и захлопнул дверцу. Неспешными, усталыми шагами шел он к воротам комбината. За пять с половиной дней Варью проехала две тысячи километров. Где-то на тысячачетырехчсотом километре, между Чорной и Энеше, в утренний час, ему опять вспомнилась светловолосая девушка с мягкими, полными губами, девушка, которую он отказался везти в Боглар. Грудь ему стеснило какое-то странное беспокойство, смутное, неизвестно чем вызванное, словно вместе с утренней дымкой выползшее из глубины мокнущих под дождем кукурузных полей. Дымка постепенно, незаметно обволакивала машину, оседала на стекле и, просачиваясь внутрь, проникала Иштвану Варью в самую душу. У него вдруг появилось навязчивое ощущение, что, стоит ему свернуть сейчас с дороги к Коню или влево, к Белому озеру, и он обязательно встретит девушку. Он ясно, до галлюцинаций, видел, как она стоит, ловя машину, где-нибудь возле магазинчика или придорожной корчмы, и, когда он, Варью, останавливает возле нее «ЗИЛ», она просто, без лишних слов, садится в кабину.

И они едут вместе под дождем куда-то в серую даль. Левой рукой он держит руль, а правая лежит у девушки на коленях...

Конечно, он никуда не свернул, понимая, что все это чепуха; к тому же его ждали в Дёре, на вагонном заводе. Дождь усиливался. Это был уже настоящий ливень; он хлестал по крыше кабины, потом, словно река в половодье, залил сплошной пеленой ветровое стекло. Дворники не успевали разгребать воду, и Иштвану Варью пришлось затормозить. Он снизил скорость до шестидесяти, потом до сорока километров, но все равно едва различал дорогу и пролетающие мимо машины. Водители начали включать огни; пришлось включить фары и Варью. В ревущем водопаде ливня встречные колонны освещенных машин медленно, словно на ощупь проползали мимо. И тут в текучем, исполосованном струями чреве ливня Варью решил во что бы то ни стало разыскать свою светловолосую попутчицу...

Он ехал в автобусе, потом в метро. У Восточного вокзала поднялся на поверхность. Добравшись до улицы Незабудка, включил магнитофон и пошел не спеша, глядя на дома и слушая негромкую музыку. Пел Трини Лопес. Варью не любил Трини Лопеса. К счастью, песня вскоре оборвалась: Варью случайно стер здесь кусок записи. Минуты полторы слышен был только шорох бегущей ленты. «Имя я мог бы все-таки у нее спросить,– подумал он, когда Джанни Моранди запел «Белинду».– Юдит? Вряд ли... Светловолосой Юдит я пока даже в дурном сне не видел... Мари?.. Гитта?.. Клари?.. Магди?..– Он поднял глаза на грязные стены домов с обваливающейся штукатуркой и почувствовал, что Гитта не может быть ни в коем случае.– Может, Шаци?.. Но скорее все-таки Клари или Магди...

Пожалуй, Клари... точно Клари...» Но дальше мысли его не пошли. Несколько минут он слушал Джанни Моранди, потом остановился перед воротами одного из грязно-серых домов. На левой створке ворот виднелась цепочка неровных, с заросшими пылью краями отверстий – следы автоматной очереди, прогремевшей здесь в 1956-м или, может быть, еще в 1944-м году. Варью сосчитал отверстия – их было одиннадцать,– потом вошел в ворота. За мусорными баками, под лестницей, он нашел список жильцов и с волнением принялся читать имена. Вдова Ференцне Такач, Пал Штрасеер, Янош Оршош, Йожеф Оршош, Геза Яки, Микша Кертес, д-р Гедеон Шфрих, Жужанна Фекете, Миклош Майош, Иштван Рабель, Енё Бейцер, Николас Клеридизес, Иван Шестак, Менеос Макрис, вдова Андрашне Бергер... Варью затосковал. Когда он двинулся обратно на улицу, вслед ему раздался скрипучий старушечий голос:

– Вы кого ищете, молодой человек?

«Лед Зеппелин» как раз начал «Там, на крыше». Варью не обернулся, чтобы ответить старухе. Под стенами домов лежал толстый слой высохшего, грязно-серого птичьего помета: наверху, в дырявых водосточных желобах, мостились сонмы голубей. Их возня, унылое воркование вливались в монотонный гул мчащихся по проспекту Тёкёли машин.

Иштван Варью прекрасно понимал, что светловолосая девушка, которую он оставил у пристани в Пакше, теперь наверняка в Богларе, а то и еще дальше: в Фоньоде, в Кестхейе. И все-таки ему казалось: пройдя по улице Незабудка, он узнает о девушке что-то такое, что приблизит ее к нему. Он слушал музыку, смотрел на дома, на раскрытые окна первых этажей. Из окон, улегшись грудью на подоконник, глазели на улицу праздные старухи, будто дело происходило совсем и не в столице, а в каком-нибудь зачуханном, провинциальном городишке. Вокруг овощной лавки и бакалейных магазинчиков толпились женщины. Из парикмахерского салона «Моника» вывалилось несколько обалдевших девушек, явно из пролетарских семей; неестественно прямо держа шею, они гордо понесли домой свои прически. Машины еле тащились по мостовой и, когда из-за угла, с улицы Гараи, выскакивал 78-й троллейбус, жались к самому тротуару, чтобы дать дорогу красному чудовищу. Единственной достопримечательностью улицы Незабудка был продавец содовой на своем надрывно тарахтящем мотоцикле времен второй мировой войны. Останавливаясь через каждые тридцать метров, он звонил в колокольчик и начинал вынимать из фургончика, установленного на месте коляски, бутылки с содовой, сразу по две штуки. Несколько бутылок он передавал в окна первого этажа, потом заходил в подворотни. Вокруг мотоцикла собирались детишки и бледные женщины в халатах. Когда клиентура иссякала, продавец тащился на новое место.

Как раз в тот момент, когда ансамбль «Осмондс» начал играть «Диких лошадей», Варью увидел синий «фиат» с итальянским номером. Машина медленно ехала вдоль тротуара и невдалеке, метрах в двадцати, у кафе «Танго», остановилась. Из машины вылезли два старикана, за ними парень с внешностью маффиозо. Они проследовали в «Танго». Варью остановился перед входом, заглянул в помещение. Увидел он не слишком много: внутри был полумрак. Тогда он выключил магнитофон и тоже вошел.

«Танго» представляло собой нечто среднее между старыми провинциальными кофейнями и модерновыми «эспрессо». Столики, размером побольше, чем в «эспрессо», не были, однако, такими широкими и массивными, как в кафе. Стойка бара, залитая опаловым неоновым светом, красноречиво говорила о том, что выручка данной торговой точки зиждется в основном на горячительных напитках. На полках было буквально все – от коньяка до бутылочного пива. У стены почти в самом углу тускло поблескивало пианино; за ним сидела высокая, стройная девушка, она играла какой-то старый фокстрот и курила. В длинном красном мундштуке торчал не то «Мункаш», не то «Кошут». За стойкой варила кофе молодая цыганка; третья девушка как раз обслуживала итальянцев. У девушки было смуглое креольское лицо и совсем светлые волосы. Варью замер, увидев ее. Он сел за столик у двери, полез в карман за сигаретой. Кроме итальянцев, посетители занимали еще два столика. Возле пианино сидел в расслабленной позе старик, одетый в нечто, что когда-то можно было назвать приличным костюмом, и с мечтательным видом слушал старый фокстрот. Между стойкой и итальянцами расположилась веселая компания – пятеро молодых парней, длинноволосых и широкоплечих; среди них бросался в глаза цыган, одетый, как сутенер. Они дули пиво, столик был сплошь уставлен бутылками.

Варью закурил и стал ждать. Смуглая блондинка болтала с итальянцами. «Точно как та баба, о которой светловолосая говорила в машине,– думал Варью («Cio ё vero» ^[7],– слышался голос блондинки.).—Если у нее волосы везде светлые, то, наверное, та самая... Да как это узнать?» – размышлял он. «Sta attento» ^[8],– сказал один из стариков итальянцев и поманил девушку пальцем, чтоб нагнулась поближе. Они долго шептались; Варью улавливал только неясные звуки. Потом снова послышался голос девушки:«Ci sto... Vedremo... Alle died» ^[9].

Варью помахал рукой: дескать, заказ. Смуглая блондинка подняла было глаза, но так и не смогла оторваться от своих итальянцев: те совсем засыпали ее быстрой речью. Варью терял терпение.

– Прего! ^[10]—сказал он и сам удивился смелости, с какой произнес это единственное итальянское слово, неизвестно откуда всплывшее в памяти.

Смуглая блондинка тоже удивилась. Она подняла голову и подошла наконец к нему:

– Che comenda? ^[11]

Варью рассмеялся и разразился «итальянской» речью:

– Чинквеченто арестанти ресторанто унмо-менто...

Лицо блондинки исказилось досадливой гримасой:

– Слушай, приятель, шел бы ты в...

– Принеси бутылочку пива,– сказал Варью, примиряюще улыбаясь.

Блондинка пошла к стойке и молча принесла ему бутылку и стакан.

– Постой минуту,– сказал Варью.

– Чего тебе еще?

– Который из них скупает лошадей?

– Тебе какое дело? – сказала блондинка, нервно оглянувшись на пьющих пиво парней.

– Надо.

– Который спиной сюда сидит. Ты что, сыщик?

– Нет. Девчонку я одну разыскиваю. Она здесь живет, на Незабудке. Такая невысокая, ноги у нее красивые, полные... Не знаешь ее?

– Нет,– ответила блондинка и вернулась болтать с итальянцами.

Варью загасил сигарету, потом налил себе стакан пива и выпил. Холодное пиво немного смягчило неприятный осадок от разговора с официанткой. Отняв стакан от губ, Варью с удивлением обнаружил, что перед ним, опираясь на столик, стоит цыган.

– Что такое? – спросил Варью.

– Пей свое пиво и проваливай.

Варью поглядел на цыгана, потом на остальных четырех парней, тоже оказавшихся подле его столика, – вид их не обещал ничего хорошего. Он кивнул.

– Ладно, выпью и уйду.

– По-быстрому пей и иди! – тихо сказал цыган.

Видя, что спорить тут не приходится, Варью без лишних слов вылил в стакан остатки пива, выпил его.

– Ничего пиво,– сказал он и, достав из кармана джинсов двадцатку, бросил ее на стол. Взял под мышку магнитофон, поднялся.

Цыган тронул его за рукав, показал на магнитофон.

– Маг можешь оставить. Даю за него четыре сотни.

– Не продается.

– В комиссионке с ним попадешься.

– Он купленный.

Четверо накачавшихся пивом горилл громко захохотали.

– Пятьсот.

– Не продается,– помотал головой Варью и двинулся к выходу.

Дверь была рядом – и все же, пока он шел до нее, на спине у него выступил холодный пот. С трудом заставляя себя не оглядываться, он небрежной походкой вышел на улицу, спустился по ступенькам и направился в сторону Восточного вокзала. Лишь отойдя от «Танго» метров на двадцать, он выпустил из легких воздух и хмыкнул: