Текст книги "От Альп до Гималаев"

Автор книги: Бронюс Яунишкис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

6

В назначенный день я отправился в деревню, чтобы помочь в приготовлениях к свадьбе. По дороге меня нагнала тонга, которой правил индус в одной лишь набедренной повязке. Рядом с ним сидел Фасати. Мужчина, возбужденно жестикулируя, рассказал, что в их деревне появился тигр, который ранил мальчика и растерзал его мать. Как просили во время проповеди, к телу погибшей никто не прикасался.

– Поезжай туда, – сказал Фасати, – а я отправлюсь к новобрачным.

Миссионер сошел, а я в тонге вернулся в миссию. Захватив с собою капканы и винтовку, я отправился к месту трагического происшествия.

Когда мы подъехали к рисовым полям, на которых работали женщины, они, завидев нас, прикрыли платками лица и отвернулись. Дети, игравшие возле хижин, вдруг исчезли в них. Мужчин на нолях не было, скорее всего они трудились на землях богатеев.

Мы остановились у глинобитной хибары, в которой лежал пострадавший мальчик. Проникнув внутрь через низенькие двери, я заметил под ворохом тряпья худого изможденного старика. От него исходил смрад гниющего тела. Комната была полна больших мух. С трудом разглядев лицо старика, я понял, что это прокаженный, и побоялся к нему приблизиться.

В другом углу дрожал бледный мальчонка, в широко раскрытых глазах которого затаился ужас. По его щекам катились слезы.

Я поманил мальчика пальцем, чтобы убедиться, в состоянии ли он подняться. Опершись обеими руками о земляной пол, он встал и приковылял ко мне, вопрошая взглядом, что я буду с ним делать. Отлегло от сердца – не придется осматривать парнишку рядом с прокаженным. Я тут же вывел пострадавшего на улицу и усадил на тонгу. Осторожно сняв с него лохмотья, я спиртом промыл раны, смыл кровь с тела. У мальчика были искусаны плечи и разодрана кожа на груди. Наложив повязки на раны, я велел отвезти его в миссию.

Выгрузив поклажу, я осмотрелся. Хибарка женщины, которую растерзал тигр, стояла на окраине деревни, совсем рядом были джунгли. Она, как и другие домишки, была глинобитной, с крошечными окошками и низенькой дверью. Почти ползком я проник вовнутрь. В луже спекшейся крови лежал труп женщины. В крыше дома зияло отверстие. По всей видимости, тигр проник в хижину через крышу и бросился сначала на мальчика. Мать кинулась к ребенку, тогда хищник напал на женщину, а мальчик убежал.

Я вытащил тело женщины наружу и велел отвезти к старосте деревни, чтобы сжечь его, согласно местным обычаям. Затем положил на пол хижины кусок мяса, которым снабдил меня Фасати. Я захватил с собою капсулу цианистого калия. Осторожно высыпав ее содержимое на припасенное мясо, я выполз из хибарки.

Напротив двери хижины я установил капкан, прикрыв его ветками и травой. Другой капкан замаскировал у самого порога. Когда я готовил капканы, ко мне подошел высохший старик. Он уселся рядом, раскурил глиняную трубку и стал недоверчиво наблюдать за мной. Он долго всматривался в замаскированные капканы, потом поглядел на меня и то ли мне, то ли про себя сказал:

– Напрасно, совсем зря трудитесь, сааб[26]26
  Сааб, сахиб – господин (хинди).


[Закрыть].

– Почему? – спросил я с удивлением.

– Эх, господин, разве это звери нападают на людей? Нет! – продолжал старик хриплым голосом. – Это злые духи! А их не отравишь, пулями и капканами не возьмешь. Бесполезное это занятие.

– Какой же тут злой дух, это тигр-людоед, и с ним нужно покончить.

– Нет, господин, это злой дух, принявший образ тигра. Его нельзя поймать или убить.

Старик недолго сидел рядом со мною. Чуть только стало темнеть, он ушел в деревню. Зарядив винтовку, я забрался на решетчатый навес, находившийся рядом с хижиной, и там устроился. Мне стало страшновато одному под открытым небом. Хотел было собрать мужчин, но двери всех хижин были заперты, и в деревне еще до заката воцарилась настороженная тишина.

Я лежал и поглядывал то на хижину, то на ближайший кустарник. Успею ли нажать на курок? Такая охота была для меня внове, это тебе не стендовая стрельба.

Вдруг где-то поблизости раздался лай, рев, угрожающее рычание. Казалось, джунгли кишат хищным зверьем. Стало совсем страшно.

Однако, хотя и с трудом, мне удалось побороть приступ страха. Прислушиваясь к каждому шороху, я все время озирался, не спуская пальца с курка винтовки. А ночь такая длинная, время течет медленно, минуты тянутся словно вечность. Я стал нервничать, усталость брала свое, а тигр все не появлялся. Может, зря торчу здесь?..

Внезапно стало светлеть. Вот проступила опушка джунглей, стали видны деревья, взошло солнце. На сей раз мне не повезло.

Я собрал капканы, сложил все снаряжение в тонгу и вернулся в миссию. Меня, конечно, интересовало, как шла подготовка к свадьбе, но я так устал, так был измотан ночным бдением и страхом, что сразу же повалился на кровать и тут же уснул.

Проснулся я только после полудня. Фасати уже не было в миссии. Под окнами меня ждала тонга. И вновь я поехал к той же хижине подстерегать тигра-людоеда. Говорят, что он обычно возвращается к оставленной жертве. Он должен прийти. Непременно!

Я опять расставил капканы, отправился в деревню и привел с собою старосту. Это был небольшого роста щуплый индус. Он отнекивался, всячески изворачивался, явно труся, но все же согласился пойти со мной. Я и сам тревожно озирался по сторонам, боясь, как бы нас хищник не застал врасплох.

И вот, лишь только все вокруг затихло, из джунглей вышел тигр. Зверь с беспокойством оглянулся. Я не успел и прицелиться, как он одним прыжком вскочил на крышу хижины и через отверстие в ней проник внутрь дома. Вскоре послышались урчание и хруст костей. Видимо, зверь изрядно проголодался.

Я было решил тоже забраться на крышу хижины и через дыру в ней застрелить тигра. Но не успел и пошевелиться, как появился второй тигр. Староста в страхе прижался ко мне. Я медлил, не зная, что делать.

Тигр на миг замер, прижавшись к земле. Потом напрягся и сделал огромный прыжок в сторону хижины. Но тут .сработал капкан, и раздался яростный рев. Находившийся в хижине тигр мигом перемахнул через мечущегося в тисках капкана хищника. Я прицелился, спустил курок, но второпях не попал ни в одного зверя. После второго выстрела тигр, угодивший в капкан, упал и затих.

Тогда мы не спеша слезли с навеса и извлекли из капкана мертвого зверя. Созвав мужчин и взвалив тело тигра на бамбуковые жерди, мы отнесли его к старосте. Договорились, что на следующую ночь устроим засаду на сбежавшего хищника. Я прилег на циновках в хибаре старосты, чтобы отдохнуть. Но уснуть не мог – по мне беспрерывно ползали какие-то насекомые. Я долго ворочался с боку на бок, но сон так и не приходил. Наконец я встал, с помощью старосты снял шкуру с тигра, а тушу мы закопали.

Возвратившись в миссию, я натянул тигровую шкуру на деревянную раму и стал собираться на свадьбу. Облачился в недавно пошитую белую рясу, обул новые сандалии и надел широкополую шляпу. Вскоре показалось несколько повозок, запряженных буйволами. В первой сидела невеста. Она была в белом платье, голову украшала вуаль. Жених был наряжен в белую рубаху, подпоясанную полотняной дхоти. С ним ехали его дружки. В других повозках сидели остальные гости. Позади повозок, оглашая воздух криками и свистом, следовала толпа любопытных.

У церкви новобрачных встретил пономарь. Он ввел жениха и невесту в храм. Любопытные ввалились вслед за ними, не соблюдая кастовых запретов.

Я встал на колени перед алтарем и запел:

– Veni creator spiritus[27]27
  Приди, святой дух (лат.).


[Закрыть].

Заиграл орган. Храм наполнился звуками торжественной музыки.

При обмене кольцами миссионер спросил жениха:

– По своей ли воле избрал ты в жены Индру? Тот не смекнул, что ответить, и я ему подсказал:

– Говори, по своей, по своей воле! Наконец он произнес нужные слова.

– Будешь ли ты любить жену всю свою жизнь? – продолжал спрашивать Фасати.

Жених вновь растерялся. Невеста сообразила быстрее его и прошептала «да».

Миссионер в знак нерушимости семейных уз связал руки новобрачных, а я окропил молодых святой водой и дал поцеловать крест.

Когда присутствующие стали выходить из церкви, органист заиграл марш. Орган звучал до тех пор, пока все не уселись в повозки. Мы с Фасати сели в свою тонгу и отправились им вслед.

Уже издали была видна арка из пальмовых ветвей, сооруженная на дороге. За ней, как я и предполагал, стоял стол, украшенный цветами.

Свадебный кортеж встретили у арки празднично одетые старики. Вокруг толпилось много народу.

Повозки остановились, новобрачный и его шаферы подошли к столу. Один из них спросил:

– Не здесь ли кончается дорога?..

– Нет, дорога отсюда только начинается, – ответил один из стариков. – И она отмечена счастьем. Чтобы проехать по ней, нужно внести плату.

– Киджяй! Киджяй![28]28
  Ура! (хинди)


[Закрыть] —послышались возгласы одобрения.

Шаферы, посоветовавшись с новобрачным, поставили на стол несколько бутылок сомы. Дружки жениха разбросали среди собравшихся конфеты. Тогда старики убрали стол, и повозки помчались дальше. Дорога была усыпана красными цветами и пальмовыми ветками.

Возле дома новобрачной, во дворе, мы увидели искусно разукрашенный пандал молодоженов. Здесь собрались родственники и близкие молодой четы. Когда повозка с молодыми приблизилась, загремели барабаны, нежно запели флейты, им подыгрывали цимбалы. Но вот молодая чета сошла с повозки, гости склонились до земли, затем стали поздравлять молодых, мазать им лоб священным маслом. Когда же молодые сели на пандал, один из шаферов зажег заранее сложенный костер. Тогда молодой супруг встал и запел священную песнь Бхагавадгиты, посвященную огню:

Я – жертва, я – жертвоприношение,

я – подаяние духам предков.

Я – корень, я – мантра,

я – чистое масло, я – высокое пламя.

Я – дорога, я – супруг, я – повелитель,

я – свидетель, покрывало, товарищ, бытие.

Я – появление, исчезновение, опора, сокровище,

а также вечное семя.

Новобрачная в это время бросала в огонь веточки баньяна, рис, различные плоды и цветы. Закончив свой гимн, супруг взял молодую жену за руку и трижды обвел вокруг костра. Матери молодоженов принесли им на банановых листьях рис, финики и пригласили всех угощаться. Начался свадебный пир.

В это время к дому новобрачных приблизился верхом на буйволе староста деревни, с которым мы охотились на тигра. Он вез что-то перекинутое через спину буйвола. Увидев застолье, он стал кричать:

– Тигр! Тигр!

Веселившиеся и шутившие люди притихли. Я был в растерянности. Откуда в полдень мог появиться хищник? Но, присмотревшись получше к подъезжавшему, я понял, что поперек буйвола перекинут мертвый тигр.

– Этого людоеда отравил миссионер Заука, – пустился в объяснения староста. – Не бойтесь, тигр мертв. Мы его нашли в поле.

Староста соскочил с буйвола. Мужчины стащили с буйвола и положили на землю громадного зверя. Гости стояли потрясенные, боясь шевельнуться. Отец невесты принес мне на глиняной тарелке горсть рупий, орехи, фрукты. Его примеру последовали другие, делая все новые подношения.

– Что все это значит? – спросил я у стоявшего рядом Фасати.

– Так они чествуют того, кто убьет тигра-людоеда, – пояснил миссионер. – Такому человеку поклоняются как богу. И свадьба, и успешная охота на тигров – это наша двойная удача.

Когда мы вернулись в миссию, Фасати показал мне сверкающий камешек.

– Топаз! Самый дорогой камень из тех, которые мне доводилось получить.

– Откуда?.. – удивился я.

– За то, что я связал молодых, – усмехнулся он и сжал в руке драгоценный камень.

7

Весть о двух убитых тиграх быстро распространилась. К дому нашей миссии стали стекаться люди, прося показать им шкуры хищников. Я вынес шкуры во двор и повесил на стене дома миссии. Более смелые подходили, чтобы пощупать шкуры, убедиться, что они настоящие. Кое-кто, воздев руки к небу, читал молитвы. Меня благодарили за избавление от страха перед хищниками.

В миссию пришел брахман из храма Шивы. Он низко поклонился и стал нам разъяснять, что индуистская религия самая благородная и самая святая. Исповедующие ее весьма явственно ощущают божество в каждом растении, в каждом животном, в каждом из людей. Индуист не позволит себе даже травинку примять или сорвать без нужды цветок, ибо их вера – это гимн богам.

Мы понимали, что брахман пришел вовсе не для того, чтобы расхваливать свою религию. Его речь была лишь вступлением, а потому я спросил:

– Чем можем быть полезны?

Брахман осуждающе посмотрел на меня, затем на Фасати и, сосредоточенно помолчав, сказал:

– Я пришел пригласить вас на праздник упанаяны[29]29
  Упанаяна – обряд посвящения в индуизме.


[Закрыть] сына маханта храма Шивы Ахтара Магджуры. Милости просим.

– Спасибо за приглашение. Мы обязательно придем, – ответил Фасати и низко поклонился, показывая тем самым, что разговор окончен.

Когда брахман с поклоном удалился, Фасати сказал мне:

– Сколько я здесь миссионерствую, ни разу не удостоился приглашения к ним на праздник. Наоборот, меня всячески избегали. А сейчас вот приглашают участвовать в упанаяне! Вот что значит прикончить тигра!

– Спасибо за похвалу, но я ее не заслужил, – поблагодарил я миссионера. – Давай лучше подумаем, что мы понесем в подарок сыну маханта.

– Тут и раздумывать нечего, – отмахнулся Фасати, – подарим ему амбру. Брахманы очень любят благовония, к тому же это будет и символично. Вручим ее юному брахману, которому только что предоставлены права священнослужителя.

– А может быть, что-нибудь пооригинальнее? – предложил я.

– А именно? – поинтересовался Фасати.

– Может, подарим ему шкуру тигра?

– Тигра? Стоит ли? Индуизм запрещает убивать зверей.

– Но ведь если мы подарим сыну маханта шкуру тигра, то, значит, к нему перейдет часть божественной силы, которой, как считают индусы, обладает тигр.

– А что? Неплохо придумано, – обрадовался Фасати. – Интересно, как они оценят подарок?

Мы отдали скорняку-мусульманину шкуру на выделку. В день праздника мы отправились в храм Шивы. У его дверей, украшенных гирляндами цветов, нас встретил сам махант Ахтар Магджура. Он приветствовал нас, прижав ладони ко лбу и низко поклонившись.

Махант провел нас на середину храма, где стояла большая бронзовая статуя коровы. У ее ног лежали круглые циновки, на которые он пригласил нас присесть, а сам ушел. Мы стали разглядывать храм. Наше внимание привлекла стоящая у дальней стены громадная бронзовая скульптура Шивы. Шива грациозно развел свои четыре руки, а сам словно оцепенел в танце. На его лбу, на месте третьего глаза, сверкал драгоценный камень. Талию обвивали три змеи, из раскрытых пастей которых высовывались раздвоенные языки.

Я долго всматривался в Шиву. Он олицетворяет вечную схватку между жизнью и смертью. Поэтому в нем как бы воплощаются несколько богов. Он и свирепый, грозный Рудр, и не знающая пощады Кали, но вместе с тем и милосердный Шанкар, и защитник всех людей Пашупа.

У подножия скульптуры был сооружен пандал, оплетенный цветами. Это – место для совершения обрядов. Держа в руках сосуды со священным маслом, у пандала собрались брахманы, пурогиты, гуру. Зазвенели колокольчики, и появился Ахтар Магджура со своим пятилетним сыном. Мальчика усадили на циновку у пандала. Он, словно кого-то благословляя, протянул руки. К нему подошел брахман и подрезал ножницами ногти на руках и на ногах, а волосы на голове остриг машинкой, оставив лишь небольшой пучок на макушке. Брахманы умастили свои лбы священным маслом, пропели в честь Шивы гимн: «Ты танцуй, танцуй, свирепый Шива». Затем мальчика вывели во двор храма. Мы также вышли. Сверкала на солнце вода в прудах. Вокруг росли высокие веерные пальмы. В их кронах резвились маленькие обезьяны. Одна из обезьянок прыгнула мальчику на плечо и дружески погладила пучок волос на его макушке.

Раздался звон колоколов, и брахманы стали читать очистительные мантры. Пурогит семьи маханта разделся сам и, раздев мальчика, вошел с ним в пруд, дабы совершить обряд очищения.

Затем мы вернулись в храм. Священнослужители уселись на циновках напротив статуи Шивы и зажгли сандаловые палочки. Аромат распространился по всему храму. Пу-рогит, взяв с золотого подноса веревочку, сплетенную из трех ниток и обозначающую тримурти, запел гимн. Его пение сопровождалось приглушенным гулом барабанов и звоном цимбал. Пурогит опоясал веревочкой талию мальчика. С этого момента он стал брахмачарием – учеником, двенадцать лет он будет изучать Веды – священные книги индуизма. Затем пурогит окурил мальчика ароматной амброй и увел за ширму, где его ожидал отец Ахтар Магджура. Теперь наступила очередь наставлений отца. Из-за ширмы время от времени до нас доносился звонкий детский голосок:

– Я буду исполнять все твои указания, отец.

Мальчик вернулся к пандалу. Священнослужители стали складывать у его ног подарки. Мы с Фасати расстелили перед ним тигровую шкуру. Мальчик вручил нам статуэтку танцующего Шивы из слоновой кости – знак того, что наш подарок высоко оценили.

После окончания обряда упанаяны пурогит семьи маханта пригласил всех на трапезу в другой храм. Священнослужители и мы, как и подобает духовным лицам, медленно, в молчании двинулись по пальмовой аллее, ведущей к храму. У его дверей нас встретили храмовые служительницы, одетые в белые сари. Они посвятили себя тримурти. Это либо вдовы, либо те, кто не могут рожать. Женщины надели каждому из нас на шею гирлянду цветов и проводили внутрь храма.

В одной из ниш на ковре были приготовлены угощения. На громадных серебряных подносах возвышались горы традиционной индийской жевательной массы из ароматного сандалового крема и растертых листьев бетеля с сушеными орехами. В хрустальных вазах красовались оранжевые апельсины, огромные плоды манго, ароматные финики и гроздья бананов.

Напротив нас была статуя Шивы, сидящего в позе лотоса. Угрюмое, задумчивое лицо, губы сжаты, на шее ожерелье из черепов. Могучий бог размышляет о быстротекущем времени, о смерти.

Молча и сосредоточенно сидели мы некоторое время. Между тем женщины разложили на банановых листьях нейведию[30]30
  Нейведия – любимое блюдо индусов – каша, сваренная из риса и овощей, приправленная сахаром и маслом.


[Закрыть], налили каждому по большому хрустальному бокалу хмельной сомы и пригласили угощаться.

Я присмотрелся к обслуживавшей меня женщине. В носу у нее поблескивало золотое кольцо, кольца сверкали также на пальцах рук. Ее волосы были гладко причесаны на пробор. Женщина была на редкость красива.

Когда мы поели, женщины принесли глиняные трубки с длинными чубуками. Трубки были набиты гашишем, который брахманы очень любят. Я сделал несколько затяжек, выпустил дым и впал в какое-то блаженное состояние. На Фасати гашиш подействовал по-другому. Он со злостью стал выговаривать брахманам:

– Напрасно вы вините нас в том, что хариджане переходят в христианство. Вы же сами толкаете их на это.

– Как это мы?.. – удивленно воскликнул махант Магджура.

– Вы не заботитесь о бедных! Подумайте сами: харид   жанин, повстречав брахмана, обязан обойти его за несколько шагов, а брахман боится даже глаза поднять на этого несчастного.

– В чем же здесь наша вина? – не согласился Магджура. – Такова уж карма у хариджан, такими их создал Шива.

Теперь уж я не выдержал и резко сказал Магджуре:

– Но ведь и Махатма Ганди требует равенства каст. Магджура ничего не ответил. Брахманы выпили еще по одному бокалу сомы и выкурили по трубке гашиша.

– Махатма Ганди сплачивает индусов против англичан, – вновь заговорил Магджура. – Ганди призывает организовывать демонстрации, забастовки, чтобы такими ненасильственными действиями добиться независимости. Это соответствует сокровеннейшим желаниям каждого индуса.

– Правильно, – согласился я. – Но вместе с национальным освобождением он требует уничтожения института неприкасаемых.

Заметив, что наш спор обостряется, женщины попросили музыкантов сыграть танец падам. И начали танцевать. Они ходили на цыпочках, грациозно двигали поднятыми руками, головой. Все восхищались танцовщицами. Некоторые брахманы стали в круг танцующих. Женщины пригласили и нас танцевать, мы не осмелились отказаться. Я танцевать не умел, однако старался подражать движениям других. Но куда там... Узнав от Фасати, что я родом из Литвы, женщины попросили меня станцевать литовский народный танец. Я вспомнил только танец «Хочу спать», который знал с детства. Попробовал. Все стали кричать: «Ки джай!» Фасати же танцевать отказался, сославшись на то, что в монастыре танцам не обучали. Я обратил внимание, что некоторые брахманы стали уходить вместе с женщинами. Мы с Фасати тоже собрались было уходить, но брахманы не хотели нас отпускать, и пурогит предложил:

– Взгляните на любую женщину, которая вам нравится, и она придет к вам.

– Нам запрещено такого рода общение с женщинами.

– Как?.. Вам запрещено величайшее наслаждение?.. Боги и то от этого не отказываются, – пурогит был потрясен. – Вам же приходится хуже, чем аскетам.

–Это так... Верно сказано, – согласился Фасати. – Останусь. Живешь ведь только раз.

Пожав плечами, я ушел. Давно стал я замечать странности Фасати. То обедню укоротит, то другие обряды, а то и молитвы, копит драгоценности, не прочь выпить. А теперь вот остался с брахманами. Разве так должен вести себя католический миссионер? Где же его обет самопожертвования, любовь к богу? Возмутительно!