Текст книги "От Альп до Гималаев"

Автор книги: Бронюс Яунишкис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

5

Вскоре наша группа распалась. Будущих гимназистов увезли в новициат в городок Пероса-Арджентина. Мы ехали на том же дряхлом автобусе, мотор которого часто глохнул. Дорога была в рытвинах, разбита машинами. Меж высоких скал поблескивали многочисленные речушки. Изредка попадались большие кирпичные усадьбы. Иногда дорога петляла у опушки леса.

Мы обгоняли крестьян, едущих на двуколках, в которые были запряжены мулы или ослики. Встречались охотники верхом на лошадях, с ружьями, держащие на поводке гончих собак.

Проехав большую часть пути, наш автобус стал подниматься в гору. Вскоре у подножия горной гряды мы увидели шахтные сооружения. И только когда вечерние сумерки скрыли вершины гор, мы въехали в город. За оградой из серого камня виднелись домики с плоскими крышами. Кое-где сквозь густую листву деревьев виднелось развешанное белье.

Наша машина покатилась по пригороду, так и не повернув к центру. Монастырь, окруженный высокой каменной стеной, стоял, упершись в огромную скалу. Дальше начинались Альпы.

Нас встретил привратник-монах, открыл тяжелые металлические ворота, и мы въехали на просторный двор.

Наставник Бирбилас отвел нас в общежитие. Только мы успели разместиться, как послышался звон колокольчика, призывающего к вечерней молитве. В алтаре церкви я вновь увидел изображение святого Боско в окружении мальчиков. Сейчас он показался мне гораздо более близким. Я истово ему молился, веря в то, что ив дальнейшем он будет охранять меня.

Помолившись, я огляделся. Рядом со мною стояли на коленях незнакомые ребята. Впоследствии выяснилось, что это – чехи. Все они были одеты в черную форму с высокими, как у священников, воротничками. Они тоже поглядывали на нас и перешептывались.

«Интересно, как они сюда попали, – подумал я. – По своему желанию? А может, и они были проданы или просто отданы миссионерам?..»

В заключение мы прочитали общую благодарственную молитву. Слышалось лишь невнятное бормотание. Я был удивлен и подумал, как это бог различает и понимает, чья это молитва, хотя нам и объясняли, что бог «бесконечно мудр». Мне захотелось громче молиться, чтобы бог услышал нас первых и понял, что наша молитва усерднее других.

Ужинать нас отвели в трапезную, которая находилась в подвалах церкви. Мы расположились за общим столом вместе с чехами. Их дежурные принесли нам по мисочке успевших надоесть макаронов, посыпанных тертым сыром. По случаю знакомства каждому из нас преподнесли по рюмочке итальянского вина. Но как познакомиться, если говорить по-итальянски никто из нас почти что не умел? Пришлось обменяться лишь дружелюбными улыбками.

После ужина, возвратись в общежитие, мы почувствовали усталость. Все потихоньку дремали. Но воспитатель повел нас на спортивную площадку, где были установлены баскетбольные щиты, сооружены обнесенные сеткой теннисные корты, беговые дорожки, качели...

Мне так захотелось прилечь на недавно скошенную лужайку, но я побоялся, что заработаю новый минус. Спустя некоторое время нас построили в шеренгу на поверку. После вызова своей фамилии каждый отвечал по-латыни:

– Adsum! Есть!

Потом все побежали в комнату для умывания. В комнате на скамейках были сложены деревянные шайки, на стенах укреплены краны. Мальчики толкались, смеялись, брызгались водой. За нами внимательно наблюдали воспитатели.

Наспех умывшись, мы пошли в спальню. Мне хотелось тотчас же упасть на кровать и уснуть. Но наставник построил нас и сказал:

– Сейчас вы можете сесть на кровати. Сложите на коленях руки и прослушайте слова господни.

После того как мы присели на кроватях, наставник раскрыл большой молитвенник и стал читать Символ веры. Мы же следили за ним и громко повторяли:

«Верую, господи, во все, что ты сотворил и во что велел нам верить посредством нашей святой церкви, потому что ты, будучи сама истина, не можешь ошибаться либо вводить других в заблуждение. Ты есть наша вера и свет».

Наставник оторвал глаза от книги и осмотрелся. Заметив, что один из воспитанников облокотился на колени, он подошел к нему и, ударив по щеке, погрозил пальцем. Бедняга в испуге вытаращил глаза.

А Бирбилас продолжал читать дальше: «Я люблю тебя, господи, всем сердцем своим, всею душою, всем разумом, всеми своими силами, ибо ты бесконечно добр, бесконечно достоин любви и величайшего уважения. Посредством молитвы ты даешь нам духовную пищу, подобно тому как даешь хлеб нашей плоти. Молитва – это таинственная лестница, по которой можно достичь твоего трона и поведать тебе о своих делах».

Я кусал губы, чтобы не заснуть. Чувствовал, как немеют колени, но не смел оторвать глаз от наставника, хотя и ничего не слышал, что он там бормочет под нос.

«Когда же кончатся эти муки!» – в раздражении думал я и вздохнул с облегчением вместе со всеми, лишь когда услышал слово «аминь».

Я уже хотел было повалиться на бок, но наставник продолжал:

– За салезианскую конгрегацию и за всех замученных миссионеров прочтем по-латыни трижды молитву во здравие девы Марии и трижды заупокойную молитву.

«Кончатся ли когда эти молитвы? – я весь дрожал от злости. – Можно с ума сойти».

И опять я включился в общий нестройный хор.

Я и не заметил, как голова склонилась на грудь, и, только получив пощечину, раскрыл глаза и увидел рядом с собою черную рясу. Сильные пальцы Бирбиласа схватили меня за ухо. От боли я закричал:

– Sanctificetur nomen tuum[7]7
  Да святится имя твое (лат.).


[Закрыть].

– Что за молитву ты читаешь? – разозлился наставник. -У, бессовестный!

Только тогда я понял, что стал читать не ту молитву. Неужто опять будет минус? Кроме того, из гимназии могут исключить... Наконец молитвы закончились. Я забрался под тонкое одеяло, укрылся с головою и уснул.

Внезапно кто-то резко сдернул одеяло с головы. Неужели пора вставать к утренним молитвам? Ничего не соображая, я огляделся... Мальчики легонько посапывали, вокруг царила тишина, только горел ночник.

– Положи руки поверх одеяла, – услышал я голос наставника. – Если держать руки под одеялом, можно потерять целомудрие. Монах, будущий миссионер, не может позволить себе никаких наслаждений, даже прижимать свои руки к грешному телу. Ибо так нарушается обет невинности.

– Я не стану прижимать руки к телу, – не выдержав, возразил я.

– Руки и через рубашку будут ощущать теплоту тела, и ты можешь увидеть греховный сон, совершить недопустимый грех. Из-за него тебе придется раскаиваться.

– Я не смогу уснуть, – простонал я.

– Ничего, привыкнешь, как и другие, – продолжал наставник. – Прошу не возражать. Если еще раз увижу, что ты держишь руки под одеялом, будешь убирать туалет.

Вынув руки из-под одеяла, я поднял голову и посмотрел в окно. Было темно. Ребята ворочались, бормоча что-то во сне. Я понял, что теперь началась настоящая монашеская жизнь: душу и тело опутали оковы.

6

Вскоре начался учебный год. В честь этого события церковь украсили. Сплели длинные цветочные гирлянды, и пономарь развесил их в храме. На алтарях среди свечей появилось множество цветов. Церковь словно посветлела и была наполнена нежным ароматом. Церковный двор посыпали красной мраморной крошкой, дорожки сверкали, словно их покрасили.

Нас переодели в новую гимназическую форму, такую же, как и у наших чешских друзей. Вид у всех был торжественный. Стройными рядами вошли мы в храм и были очень удивлены, когда рядом с нами оказались девочки. Они были в белых блузочках и черных юбках, на головах – черные береты. Я не знал, что при нашем монастыре имеется женский новициат, который основала в помощь миссионерам Мария Мазарели. И еще более поразился, услышав, что некоторые из девочек перешептываются по-литовски. Как они сюда попали?! Точно так же, как и мы? Как было бы сейчас интересно перемолвиться с ними хотя бы одним словечком. Но мы стояли по разные стороны серой ковровой дорожки, положенной вдоль храма.

Вскоре загудел большой церковный колокол. Его звуки долго отражались эхом от самых дальних вершин Альп. В церкви зажглись огромные светильники, стали явственнее фигуры святых, украшавшие алтари, амвон и исповедальни. На сводах празднично сверкали фрески, изображавшие жития святых. Стало торжественно и празднично. На сердце было легко, я радовался, что наконец стал гимназистом, новициатом монастыря, готовящимся вступить на путь миссионера в дальних странах.

Зазвенел колокольчик. В сопровождении служек вышел священник, облаченный в золоченую ризу, в руке он держал курящееся кадило. Помахивая им, а затем кропилом, он благословил находящихся в храме, изгоняя нечистую силу, дабы она не мешала верующим молиться и общаться с богом. Затем, переодевшись в светлый орнат, он подошел к алтарю, чтобы отслужить обедню. Это был директор гимназии дон Сальватик.

Раздались звуки органа, хор затянул гимн во славу господню. Все стали на колени и начали молиться.

Я глянул на рядом стоящего Ромаса. Он с восторгом смотрел на сияющий алтарь, молитвенно сложив руки.

Когда хор пропел псалом „Всесильный боже, очисти мое сердце и уста", священник взошел на амвон и стал читать проповедь:

– Ровно восемьдесят лет назад в пригороде Турина, на лугу, неподалеку от костела святого Мартина, святой Боско стал обучать детей катехизису. Когда хозяин их прогнал, Боско снял полуразрушенный склад, в котором устроил часовню. В ней он создал первую в мире воскресную ораторию[8]8
  Оратория (дословно – молитвенный дом) – место сбора детей, где под наблюдением монахов проводятся игры и учеба.


[Закрыть], которую и назвал именем святого Франциска Салезианского. Франциск жил в шестнадцатом веке. Он происходил из аристократического рода. Впоследствии он стал епископом в Женеве, доктором теологических наук. В 1665 году папа Александр VII причислил Франциска к лику святых, а в 1923 году Пий XI в своей энциклике «Rerum omnium» нарек его покровителем католических журналистов при святом престоле. Франциск особо опекал детей французских бедняков. Его примеру последовал и священник Боско, оратории которого вскоре распространились не только в Италии, но и по всей Европе. Оратории стали со временем начальными школами, гимназиями, монастырями, институтами, академиями. Папа Лев VIII благословил апостольскую деятельность Боско, а Пий XII нарек благословенным создателя нашей конгрегации. Мне выпала большая честь совершить открытие этого учебного года. Дабы был он успешным, мы никогда не забудем наставления святого Боско. Он говорил: «Da mihi animas, caetera tolle»[9]9
  «Отдай мне душу, все остальное оставь себе» (лат.).


[Закрыть]. Он указывал также, что молитва и труд – это самый прямой путь на небо; что безбожная книга – это адская книга. Лучше пусть она будет сожжена в пламени этого мира, чем ваши сердца в геенне огненной. Аминь.

По окончании службы для новициев и монахов в трапезной состоялся торжественный обед. За столом, украшенным цветами, царила тишина. Один из миссионеров, литовец, вернувшийся из джунглей Эквадора, рассказывал о различных печальных и трагических происшествиях. Потом мы спели несколько литовских песен.

После обеда Бирбилас повел нас в традиционный поход в Альпы. Это была наша первая прогулка в манящие, восхитительные, редчайшей красоты горы.

Сперва мы шли тропинкой, вьющейся среди виноградников. Мы поднимались все выше и выше. И вот начались альпийские луга. Здесь мы увидели девочек-новициаток. Они собирали цветы, плели из них венки, составляли букеты. Наставник весело приветствовал их и остановился. Нам он велел полюбоваться природой, а сам стал беседовать с воспитательницей девочек. Мы с Ромасом подошли к девочкам и стали их расспрашивать о девочках-литовках. Нам их показали, однако мы постеснялись заговорить с ними, а они тоже молчали.

В это время вернулся наставник и хлопнул в ладоши. Надо было идти дальше. Не успев даже проститься с девочками, мы поспешили к Бирбиласу, слегка побаиваясь, что он будет ругать нас, но воспитатель ничего не сказал.

Наконец мы приблизились к горам вплотную. Их снежные вершины сверкали на солнце. Кое-где виднелись мрачные пропасти, в которые с угрожающим грохотом низвергались потоки. Мы подошли к голубеющим ледникам. Захотелось забраться на лед и покататься, как это бывало зимой на замерзшем Немане.

В горах что-то прогрохотало. Наставник остановился и стал с беспокойством оглядываться. Над нами угрожающе нависала громадная красноватая скала, похожая на зубра.

– Я еще никогда не слышал такого грохота, – сказал наставник и не решился идти дальше в горы. – Директор Сальватик предупреждал, что в горах может начаться гроза... Будем осторожны.

– Наставник, пойдемте дальше, – просили мы Бирбиласа, окружив его со всех сторон. – Хотя бы до ледников... Еще только начало сентября, а здесь уже зима. Это удивительно. Идёмте!

– Немножко, конечно, можно, – все еще озираясь, согласился Бирбилас.

– Ой, как красиво! – кричали мы в восторге.

– О-о-о!.. – неожиданно повторили горы.

Мы стали кричать, а нам отвечало эхо. Казалось, что с нами разговаривает кто-то, спрятавшийся в горах. Тянуло забраться повыше.

Когда мы чуть поднялись, то за поворотом вдруг увидели одного из чешских ребят. Спотыкаясь, он бежал к нам. Его лицо было в крови. Увидев нас, он метнулся к Бирбиласу и, указывая назад, на снежные вершины, бессвязно повторял:

– О боже... В одно мгновение... Что теперь будет?..

– Что там, что случилось? Где? – озабоченно спрашивал наставник.

– В одно мгновение, – повторял чех, дрожа как в ознобе. – В одно мгновение всех прямо-таки смело. Со страшным грохотом... О боже! Бежим скорее отсюда.

– Надо спешить на помощь, а не убегать.

– Лед всех их сбросил в пропасть. Я отстал, поэтому меня лишь забросало грязью, а осколок камня попал в голову.

С наставником внезапно произошла перемена. Лицо его стало решительным и строгим. Он поднял глаза к небу и, указывая пальцем на солнце, сказал:

– Директор предупреждал, чтобы не ходить далеко в горы. Не послушались. Вот господь и наказал. Жестоко наказал. Пошли обратно.

«Какой бог жестокий», – мелькнула в голове мысль, а губы стали непроизвольно шептать: «Господи, помилуй!»

7

В течение трех дней городские пожарные искали в обвале тела погибших чешских ребят и их наставника. Всех ли нашли, мы так и не узнали, но гробов было много. Мы тоже стояли в почетном карауле. Было очень жаль погибших.

Прозвучали заупокойные молитвы. Скорбно играл орган. Став на колени, мы молили бога, чтобы тех, кто за непослушание был наказан смертью, он не отправлял в ад.

На улицах у стен домов в скорбном молчании стояли горожане, провожая похоронную процессию. Таких трагедий Пероса-Арджентина не видела уже давно.

На кладбище чернели свежевыкопанные могилы. Гробы поставили рядом с ними. Директор дон Сальватик произнес скорбную речь.

– Бог справедливо гневается на тех, кто не внимает его предупреждениям, – подчеркнул он. – Чехи не послушали моих советов, и бог наказал их. Это не единственный случай, когда бог преподает нам урок. Год тому назад в городе Эсте сгорел новициат, в испанской Севилье – здание коллегии, в Аргентине, в Тревеле – собор. Помолимся господу, дабы он не посылал новых испытаний нашей конгрегации.

Вечером в читальном зале, листая выпускаемые на литовском языке «Салезианские новости», я увидел помещенное в них письмо главного ректора Филиппа Ринальдо. Он сокрушался, что салезианцы подвергаются преследованиям во многих местах. Ректор писал: «В Северной Бразилии миссионерам в Мату-Гросу пришлось пережить тяжелые минуты. Банды восставших вторглись в здания миссии и разрушили их. Изможденные, изголодавшиеся миссионеры начали восстановительные работы и ждут помощи».

Быть может, бог разгневался на салезианцев, раз посылает им такие тяжкие испытания? В чем они провинились перед господом? Возможно, после смерти Боско нашлись ослушавшиеся бога монахи и теперь из-за них страдают другие?..

На следующий день начались занятия. Большинство уроков было отведено разъяснению церковных догм. На первом из них наставник Бирбилас объяснял сотворение мира.

«Адама и Еву, как и чехов, бог покарал за то же самое – за непослушание», – сделал я для себя вывод. Вот почему и меня наставник так преследует. Для монаха самое главное – послушание.

В катехизисе я вычитал, что бог никогда никому не показывается. Мне захотелось узнать, как же он обучал Адама и Еву закону божьему.

– Откуда первые люди знали, что нельзя вкушать яблока от древа познания? – спросил я наставника.

– Господь часто встречался с Адамом и Евой, даже гулял с ними в райских кущах, – объяснял Бирбилас. – Он учил их, как следует чтить и любить его. Только после их проступка бог не пожелал больше видеть ни Адама, ни Еву. Разве кому-нибудь хочется общаться с грешниками, тем более их создателю.

– А через кого господь впоследствии учил людей закону божьему? – опять спросил я.

– Через проповедников, – наставник благосклонно посмотрел на меня. – Знаменитыми проповедниками являются Исайя, Иеремия, Иезекииль и Даниил. Но самый выдающийся из них – это Моисей. На Синайской горе бог вручил ему десять заповедей, так называемый декалог. Но всевышний не явился Моисею, а лишь разговаривал с ним через неопалимую купину – горящий, но не сгорающий куст.

– Почему появились другие религии? – спросил кто-то из мальчиков.

– С ростом населения распространяемая богом вера стала приходить в упадок, – разъяснял наставник. – Вместо нее возникли другие. Но истинная вера сохранилась в еврейском народе. Ее дополнил и расширил ниспосланный господом с небес сын божий – Иисус Христос.

– Один безбожник говорил, что другие религии возникли потому, что люди сами стали богами, – шепнул мне Ромас.

– Не погладит тебя господь за такие слова, – постращал я Ромаса.

– Это же не я так думаю, – ответил Ромас. – Я верю в нашего бога. Если бы не верил, то не принес бы себя ему в жертву...

8

Я полюбил языки. Охотно изучал итальянский, латинский и греческий. Их преподавал сам директор дон Сальватик. Вначале он познакомил нас с историей итальянского и латинского языков. На латинском языке разговаривали племена латинян еще до нашей эры. В древнеримской империи государственным языком тоже была латынь. Лишь в X—XII веках из латыни возник и стал развиваться итальянский литературный язык. В XIV веке он был признан государственным языком Италии.

В 1377 году, образовав в Риме „священное государство Ватикан", папа Григорий XI провозгласил в нем государственным и церковным языком латынь. Таким образом в христианском мире латинский язык стал языком бога.

Мне захотелось узнать, на каком языке разговаривали первые люди. Я поднял руку и спросил:

– А Адам с богом тоже разговаривали по-латыни?

Дон Сальватик, видимо, не ожидал такого вопроса. Он слегка растерялся, но, немного подумав, пояснил:

– Святое писание об этом не говорит. Это господня тайна.

– А как объясняет твой безбожник? – спросил я тихонько Ромаса.

– На литовском, – усмехнулся он.

– Врешь, – ответил я. – Литовский язык возник гораздо позднее. Нам это объясняли на курсах самообразования. А Адам и Ева вообще жили кто знает когда.

– Но литовский язык во многом схож с латинским: peda -pes (стопа), dantis – dins (зуб). Вот видишь!

Мы оба улыбнулись. Ромаса я полюбил еще больше. Его замечания были иногда неожиданными, но зато точными. Без них мне вроде бы чего-то не хватало.

В свободное послеобеденное время мы условились с Ро-масом поиграть в мяч в спортивном зале, а он куда-то исчез. На спортивной площадке, где обычно играли в волейбол, я его не нашел. Заглянул в часовню, где в это время, как правило, молились провинившиеся, но не увидел его и там. Зато встретил Казимираса Бурнейку, очень тихого и послушного мальчика, подлинное воплощение послушника. Я хотел было пригласить его на тренировку, но потом решил, что такой слюнтяй нам в команде не нужен. Наконец я увидел Ромаса и грозил ему. Он мне ответил тем же. Ромас готов был пройти мимо меня не задерживаясь. Какая муха его укусила?

– Чего ты сердишься? – я преградил ему дорогу.

– Предатель! – бросил он мне в лицо.

– Что ты сказал?.. Я?..

– Да, ты!..

– Подумай, что ты говоришь!

– Эх ты, ангел-хранитель! – не переставал обвинять меня Ромас. – Настоящий предатель! Настоящий!

– Не выдумывай, говори прямо, это кому же я на тебя донес? Наставнику или духовнику?

– Директору! Не хочу с тобой и разговаривать! Доносчик, подлиза! Стараешься, чтобы тебя похвалили на уроках латыни. Я тоже могу изучить латынь. Не велика премудрость.

– Неправда, я не предавал тебя! – возмущался я.

Я пытался вспомнить, с кем мне доводилось разговаривать о Ромасе. С мальчиками? Правда, меня приглашал духовник на разговор по душам. Он расспрашивал меня о родителях, братьях, не соскучился ли я по ним. Интересовался, какие вопросы возникают во время занятий по закону божьему. Хотел выведать, не насмехается ли кто над святыми деяниями. Пытался даже обвинить меня в том, будто в комнате для умывания я утверждал, что Христос всего лишь полубог, так как его мать была простой еврейской девушкой. Был такой разговор, но так шутил Ромас. Однако я его не выдал, хотя духовник уверял, что бог все знает и нечего тут скрывать.

– Казимирас Бурнейка! – внезапно осенило меня. – Он всегда ведет себя как святоша. Такие частенько и бывают предателями.

– Что ты! Он и слова плохого ни о ком не скажет. Такой тихоня!

– Разве ты не знаешь, что в тихом омуте черти водятся? Это он! Только он! – спорил я с Ромасом. – Я не раз его подозревал.

– Неужели он может быть таким подлецом?! – Ромас рассвирепел, но вместе с тем обрадовался, что предателем оказался не я. – Надо попытаться, чтобы он сам в этом признался.

– Попытаемся!

Мы помчались в читальню, но Бурнейки там не нашли. Заглянули в часовню, но и там его не было. Наконец застали парнишку на спортплощадке. Усевшись на качелях и отталкиваясь одной ногой, он тихонько раскачивался.

Подойдя к нему, мы, ухватившись за веревки, остановили качели.

Я двинул Бурнейку в спину кулаком, и он слетел с качелей. Когда он удивленно посмотрел на меня, я угрожающе заявил:

– Становись на колени и исповедуйся в грехах. Посмотрев на меня, потом на Ромаса, он упал на колени, наклонил голову и крепко сжал губы. И все-таки молчал. Он не оправдывался, но и не говорил. Руки так и чесались, чтобы его отдубасить.

– Исповедуйся, жаба, а то ночью сотру в порошок, – процедил я сквозь зубы.

Казимирас еще больше сгорбился. Щеки дергались и дрожали, по ним катились слезы, но он не проронил ни слова.

– Ну! – я поднес кулак к его носу. Бурнейка задрожал от страха и пролепетал:

– Разве Ромас не сказал, что Христос не бог, а ребенок девки?

– Ах ты, ангел-хранитель! Не я так говорил, а мне в деревне говорил об этом один безбожник. На же! – И Ромас, не сдержавшись, двинул Бурнейку по спине кулаком. – Сколько сребреников получил Иуда за то, что предал меня?.. Убью тебя, дьявол.

– Я... Я не хотел, – размазывал слезы Казимирас. – Это наставник Бирбилас заставил. Он говорил, что быть ангелом-хранителем – это божеское занятие...

– Ты предатель, шпик, а не ангел-хранитель, – выговаривал ему в сердцах Ромас. – Что, и пошутить уже нельзя? За то, что донес, завтра прополешь мои пять грядок красного перца. А если еще раз донесешь, синяков тебе не сосчитать. Сможешь подаваться прямехонько в святые. Попробуй только, я на тебя напялю ореол мученика.

– Я больше не буду предавать, – пробормотал Казимирас, вытирая слезы. – И ангелом-хранителем не буду.

– Ангел-хранитель все равно будет нужен, – вмешался я. – Так лучше будь им и дальше. Но только не обо всем доноси, что уши слышат, что видят глаза. Не будь подлецом, который коварно нападает исподтишка. У, выродок!

– Я никогда на вас не стану жаловаться, никогда, – божился Казимирас.

Мы повернулись и ушли, оставив Казимираса стоящим у качелей на коленях. Противно было смотреть на него.