Текст книги "Призраки стекла (ЛП)"
Автор книги: Бренна Лоурен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)
Глава 2
Уитни Дарлинг
Гостиная должна была впечатлять. Во время строительства Дарлинг-Хауса мой прапрадед Уильям не был классическим нуворишем, богатым бизнесменом. Он был художником, стремившимся утвердиться в закрытых слоях общества. Должно быть, он быстро понял, что на Юге красивый фасад – это все. Поэтому он не жалел средств.
Поскольку эта комната являлась одним из основных мест для приемов, он уделил особое внимание каждой ее грани. Сводчатый потолок возвышался над полом на целых двадцать футов3, сверкал белизной и был украшен алебастровой лепниной. На стенах цвета слоновой кости располагались двенадцать искусно выполненных фресок, каждая из которых представляла собой оду культуре и фольклору Саванны. Среди них были и живописные изображения болота, и сверкающий фонтан Форсайт-парка, и картина, изображающая аллигатора, опрокидывающего рыбацкую лодку с широко раскрытой пастью, как у голодного морского чудовища.
Мой желудок скрутило. Эта картина навеяла нездоровые воспоминания о Сете и его последних жутких минутах в воде.
В детстве мы с ним больше всего любили эту картину.
Это было так похоже на Дарлингов – оставить ее для истории, несмотря ни на что.
Я еще не распаковала вещи. Потому что могла передумать и вернуться в Чарльстон, в свою шикарную квартирку на Митинг-стрит. Это, конечно, обрадовало бы Джеймса. Он умолял меня выпить с ним латте в кафе Harken сегодня утром, прежде чем я отправлюсь в путь. Мы дружили с тех пор, как десять лет назад вместе учились в Чарльстонском колледже, и нас объединяла общая любовь к южному прибрежному искусству. Он предложил мне удаленную работу по написанию статей и маркетингу для своего бренда Coterie, посвященного образу жизни в Лоукантри, в тот день, когда я сообщила ему о возвращении сюда. Теперь, поработав с ним, я поняла, что чувства Джеймса ко мне стали еще глубже. Он будет скучать по мне, пока я нахожусь в Саванне.
Но, как и со всеми остальными, я держала Джеймса на безопасном расстоянии.
Он не знал, что слишком сильная привязанность ко мне опасна.
Из кухни, отделенной от столовой буфетной-раздаточной, доносились шумные звуки.
Я сделала ровный вдох. Если за ужином не произойдет ничего странного или драматического, я смогу пораньше откланяться и лечь спать.
Посетить похороны.
Вернуться в Чарльстон.
Вот так просто.
Из холла в мою сторону шел высокий и уверенный в себе мужчина – один из самых красивых, которых я когда-либо видела.
Фрэнсис.
Его волнистые светлые волосы были небрежно уложены. Черная льняная рубашка на пуговицах облегала широкую грудь и узкую талию. Его челюсть была квадратной и твердой, а скулы – высокими и рельефными. Он изучал меня ледяными голубыми глазами, приближаясь и протягивая руку.
– Рад снова видеть тебя, Уитни, – сказал он глубоким, уверенным голосом с легким акцентом Лоукантри. – По тебе здесь скучали.
Я встречалась с Фрэнсисом один или два раза. Но никогда не думала, что он станет моим зятем. Я пожала ему руку, с радостью обнаружив, что его ладони покрыты мозолями. Мальчик из Саванны, у которого не было мозолей на руках, не мог быть правильным мальчиком из Саванны. Так говорил дедушка.
– Спасибо, – сказала я. – Эддисон поет тебе дифирамбы с самого моего приезда.
– Заслуженно, я уверен. – Его полные губы приподнялись в легкой улыбке, которая продемонстрировала четко очерченные ямочки на обеих щеках. Такая улыбка давала чувство защищенности и уверенности. В одно мгновение я поняла, какие чары он наложил на мою сестру. Он указал на длинный стол, затем выдвинул мягкий обеденный стул. – У нас есть около двух минут, прежде чем Адель начнет приносить сюда тарелки с едой.
Я присела, слегка улыбнувшись, когда он пододвинул мне стул.
Как по команде, Адель проскользнула через раздаточную с серебряным блюдом на одном бедре и хлебной корзиной на другом. За ней по пятам следовало облако восхитительного аромата, от которого у меня заурчало в животе.
– Надеюсь, у всех хороший аппетит, – сказала она. – Эта кукурузная каша пропитана жиром бекона, а креветки только что с лодки.
В комнату вкатилась тетя Роза в розовом платье с жемчугом, за ней следовал Перси, на голове которого красовалась хэллоуинская маска в виде добродушного призрака. Мама и Эддисон шли сзади.
– Мы здесь! – провозгласил Перси, подбегая к Адель и обхватывая своими маленькими ручками ее широкие бедра, обтянутые фартуком.
– Привет, милый Дарлинг, – сказала Адель, погладив его по рыжим волосам. – Ой, я забыла ложки для подачи.
– Вы, дамы, занимайте свои места, – сказал Фрэнсис, – я сейчас принесу их. Прежде чем Адель успела возразить, он уже прошел через раздаточную.
Я одарила Эддисон одобрительной ухмылкой.
– Фрэнсис милый.
– Ты даже не представляешь, – промурлыкала Адель. – Он и Эфраим – единственная причина, по которой нам удается поддерживать это место в рабочем состоянии. Ну, и Моника тоже. Пока она не бросила нас вместе со студией.
– Тетя, пожалуйста, – сказала Эддисон.
– Когда Эфраим будет здесь? – Перси подпрыгнул в своем кресле.
Я напряглась, почувствовав, как кровь отхлынула от моего лица.
Мама бросила взгляд в мою сторону.
– Эфраим не присоединится к нам сегодня, милый. Мы увидимся с ним завтра.
– На похоронах? – Перси выглядел очень разочарованным.
– Да, – сказала мама, ее голос немного дрогнул.
Фрэнсис вернулся назад и вонзил ложки в тарелки с креветками и кашей, а затем положил изрядную порцию в стоящую передо мной фарфоровую тарелку.
Я улыбнулась ему и положила салфетку на колени.
– Сначала мы должны благословить еду! – вскрикнул Перси.
– Конечно, простите меня, – сказала я.
Перси склонил свою маленькую головку, соединил ладони и зажмурил глаза.
– Боже, Отче наш, благодарим Тебя за твои многочисленные дары. Аминь.
– Аминь, – повторили за ним все сидевшие за столом.
– Теперь не дайте еде остыть, – сказал он. – А то призраки украдут.
Подавив смех, я поднесла ложку к губам. От пьянящего аромата сливок, бекона и чеснока у меня перехватило дыхание.
Раздался звонок в дверь.
– Кто бы это мог быть? – Адель начала вставать.
Фрэнсис поднял руку.
– Я открою.
За столом воцарилась тишина, каждый прислушивался, не раздадутся ли голоса за дверью.
– Конечно. Входите, сэр. – Из холла донеслось восторженное приветствие Фрэнсиса.
Ответный мелодичный голос, который я давно не слышала, заставил меня опустить ложку. Я рефлекторно оглянулась на стул Сета, чтобы взволнованно улыбнуться ему.
Но Сета там не было.
Вместо этого я встала, вежливо повернувшись, когда Фрэнсис появился рядом с человеком, о существовании которого я не могла позволить себе забыть.
Он был одним из тех, кем дорожили, с кем так трудно расстаться.
Годы были добры к Соломону Поттеру, хотя на его черной коже появились глубокие морщины, а плечи выглядели более худыми, чем я помнила. Он улыбнулся, когда увидел меня, его глаза все еще светились тем же светом, который заставил меня полюбить его в детстве.
Он был лучшим другом дедушки, не говоря уже о том, что являлся второй половиной Darling & Potter, компании по производству солнцезащитных очков класса люкс, совместно основанной двумя нашими семьями сто лет назад.
Мистер Соломон всегда улыбался, и от него так чудесно пахло океаном после дождя, трубочным табаком и теплыми прибрежными специями одновременно. На его шее висело костяное ожерелье. Он всегда говорил нам с Сетом, что это кости безымянного пальца его жены – он взял его после ее смерти, чтобы иметь возможность продолжать чувствовать связь с ней. Он говорил это так торжественно и часто, что мы никогда не могли понять, шутит ли он.
Соломон знал все о таинственных и диких вещах, о которых я боялась спрашивать. Дедушка Алистер говорил, что религия Соломона была древней – священной, не меньше. Магия, жившая на болоте, была не похожа на ту, о которой читаешь в сказках, и даже не похожа на странные отношения между Дарлингами и нашим стеклом.
Нет, болотная магия была иной – она таила в себе и проклятия, и благословения, а иногда и нечто среднее. Как, например, наша склянка с могильной грязью.
– Соломон, – я подошла к нему вплотную, и он тепло обнял меня. Он был мокрый от дождя, но мне было все равно.
Мое горло сжалось, а глаза защипало.
– Я принес тебе кое-что, Уитни Дарлинг, – прошептал он мне на ухо.
Я указала на ожерелье из сплетенных костей на его шее.
– Скажи мне правду. Это безымянный палец твоей жены?
Его глаза сверкнули, но в них промелькнула и грусть. И я подумала, не потому ли это, что я упомянула его жену, или из-за того, что он только что потерял дедушку. Может быть, и то, и другое.
Он вложил мне в руку колючий сверток, и я, не глядя, обхватила его пальцами, узнав текстуру и пьянящий аромат шалфея и кедра. Распространенный защитный амулет здесь, в Лоукантри, восходящий к ранним племенам коренного населения. И он работал.
– Мы держимся за тех, кого любим, как можем, – сказал он.
Я кивнула и наклонилась вперед, чтобы еще раз обнять его, когда раскаты грома потрясли дом.
Холодный ветерок защекотал мне шею.
Свет мигнул один раз. Дважды.
А затем погас, погрузив комнату в темноту.
– Никому не двигаться. Я зажгу свечи быстрее, чем вы успеете поймать кузнечика, – спокойно сказала Адель.
Глаза напряглись, чтобы приспособиться, и я услышала звук шагов тетушки по направлению к серванту.
– Вот что я вам скажу, – голос Соломона был глубоким и наполненным низким рокотом. – Эта штормовая погода – нечто иное. Я не помню более холодного и дождливого начала осени.
– Это, конечно, не традиционная осень в Лоукантри, – подхватила мама.
Вдруг свет мобильного телефона озарил комнату.
Адель окинула Фрэнсиса оценивающим взглядом, как бы определяя степень тяжести нанесенного ей оскорбления.
– Никаких телефонов в столовой, – только и сказала она. Но по появившимся морщинкам в уголках ее глаз, было видно, что она была рада помощи.
– Да, мэм, – Фрэнсис одарил комнату неловкой ухмылкой. Он встал со стула и двинулся в сторону Адель, осветив ей путь. Через несколько минут два старинных канделябра засияли светом множества мерцающих свечей.
За окнами лил дождь. Небольшой мост, соединявший остров с материком, наверняка затопило.
Я повернулась к Соломону.
– Похоже, ты здесь застрял надолго. Не хочешь поужинать?
– У меня на плите стоит свежий кофе, который будет готов через минуту, – сказала Адель. – Присаживайся, Соломон.
– Да, мэм, – сказал старик и опустился в кресло напротив меня.
Кресло Сета.
Я опустила взгляд на свои колени и сжала в ладони тугой пучок шалфея и кедра, который Соломон вложил в мою ладонь. Только что сделано. Пахло болотной магией. Как дикая природа.
– Нора, иди помоги мне на кухне, ладно?
– Конечно. – Мама мило улыбнулась Соломону, последовав за Адель.
– Как поживаете, мистер Соломон? – спросила Эддисон со своего стула рядом с Фрэнсисом.
– О, я в полном порядке, юная леди. Этот ребенок скоро появится, да?
Эддисон с нежностью коснулась рукой своего живота.
– В следующем месяце, можете в это поверить?
– Я так и думал, – Соломон полез в пиджак и достал еще один сверток, небольшой бархатный мешочек, и передал его Эддисон. – Я принес это специально для тебя и твоей милой малышки. Должно помочь в благополучных родах. Никогда еще не видел, чтобы это не сработало. – Он широко улыбнулся Эддисон. – Я видел больше детей, чем могу сосчитать, а это о многом говорит. Положи это под подушку, и все будет в порядке, ты понимаешь?
– Да, сэр, – кивнула Эддисон. – Спасибо.
– Мой хороший друг, Алистер, был бы рад познакомиться с этим ребенком. Он сам мне говорил. Был бы счастлив познакомиться с этим ребенком.
В комнате воцарилась тишина.
Мое сердце колотилось. Если бы Соломон начал плакать, я бы тоже потеряла контроль над своими слезами.
– Мама, бабушка на кухне, – заговорщически прошептал Перси. – Можно я сейчас открою Уитни секрет?
– Секрет? – Соломон вздрогнул.
– Возле комнаты тети Уитни был ангел, – спокойно объяснил Перси. – Я видел ее.
– Перси, достаточно. Это не разговор для обеденного стола.
– Ангел? – в голове промелькнуло воспоминание о женщине, которую я видела по прибытии – женщине в белом, которая смотрела на меня из окна моей спальни.
– Красивая женщина, – сказал Перси. – Она мне улыбнулась.
Соломон что-то неразборчиво пробормотал.
Моя сестра вздохнула и откинула голову назад, посмотрев в потолок.
– Фрэнсис.
– Перси, твоя мама просила тебя ничего не говорить. Это расстроит твою бабушку.
– Почему это должно ее расстраивать? – спросила я.
Эддисон скользнула по мне раздраженным взглядом.
– Потому что сейчас наша мама мало к чему относится с терпимостью. И меньше всего – к разговорам о призраках. Или проклятиях. С тех пор, как папа уехал в Париж, стало еще хуже.
Эддисон произнесла последнюю фразу так тихо, что я почти не услышала ее.
Я сдержалась, чтобы не спросить, появится ли мой отец на завтрашних похоронах. Конечно, не я одна. Но я, скорее всего, не до конца понимала, как уход моего отца отразился на маме, особенно сейчас. Я не винила ее за то, что она не хотела слышать ни о проклятии, ни о призраках, которых оно оставило после себя. Реальных или нет.
Соломон пристально посмотрел на меня через стол.
– Спасибо, Перси, – я снова сжала в руках пучок шалфея и кедра. – Мне нравится идея о том, что за нами присматривают ангелы.
– Мне тоже, – прошептал он.
Я встретила его доверчивый взгляд. Он так много потерял за свою короткую жизнь. Мое детство было безопасным. Детство Перси было отмечено проклятиями и потерями. Мне захотелось посадить его к себе на колени, крепко обнять и прошептать, что мне жаль, что меня не было рядом.
Мне захотелось сделать так, чтобы он чувствовал себя в безопасности.
Вернулись Адель и мама, неся поднос с кружками, печеньем и дымящимся кофе.
– Вот и все, мистер Соломон, – мама поставила перед ним кружку.
– Благодарю вас, мисс Нора.
Я снова посмотрела на Перси. Он выглядел совершенно довольным, раз уж ему удалось поделиться своим секретом.
– Завтра мы с тобой должны прогуляться на свежем воздухе. Ты можешь показать мне свои любимые места, где можно найти ракушки.
Эддисон покачала головой.
– Сомневаюсь, что у нас будет время. С похоронами.
Снова прогремел гром, заставив окна дрожать и стонать.
– Бог переставляет мебель, – сказал Соломон, его глубокий, ровный голос странно успокаивал, как отблеск свечи в темноте. – Мисс Уитни, я мог бы поговорить с тобой в кабинете Алистера?
Я удивленно выпрямилась.
– Конечно.
Он так резко встал, что бокалы на столе закачались.
– Ты имеешь в виду сейчас?
Адель указала на кипящий чайник на столе.
– Ваш кофе остынет.
– Не волнуйтесь, – Соломон поднял руку. – Это не займет много времени, а я чувствую острую необходимость сделать это.
Он взял в руки сверкающий подсвечник и вышел из комнаты.
– Ну, это странно, – сказала мама. – Уитни, ты знаешь, в чем дело?
– Конечно, нет. – Я поднялась со стула и последовала за Соломоном, ощутив на себе тяжелый груз любопытных глаз, когда выходила из комнаты.
Темнота коридора за пределами холла была всепоглощающей, почти заглушая мерцающий свет свечи Соломона. Он прошел несколько шагов вперед, прежде чем исчез в кабинете – комнате, которую дедушка Алистер охранял больше всех остальных.
В этой комнате хранились семейные тайны.
История. Записи о доблести и трагедиях, тихо спрятанные на страницах книг, которыми были уставлены стены.
Я поспешила догнать его, но у двери замешкалась, скрестив руки перед собой.
Когда я вошла, Соломон стоял возле дедушкиного стола, и свет свечи вырисовывал на его лице необычные тени. Он смотрел на меня полуночными глазами.
– В ночь своей смерти Алистер попросил меня передать тебе письмо. Он взял с меня обещание, что никто больше не увидит его. Ни адвокат. Ни друг. Ни твоя милая мама. – Он засунул руку в карман пиджака и достал небольшой конверт кремового цвета.
– Это мне? – мой голос звучал странно.
– Здесь действуют силы, мисс Уитни, которые ваш дедушка до конца своих дней пытался разгадать. – Он протянул мне письмо.
Я пересекла комнату и взяла его дрожащими пальцами.
Соломон кивнул и тихо выдохнул, как будто долго задерживал дыхание.
– Последнее желание исполнено. – Он поправил пиджак и шагнул к одной из стеклянных дверей на террасу. – Прошу передать мои извинения вашей семье. Я, пожалуй, пойду.
Я удивленно подняла на него глаза.
– Но мост. По нему нельзя будет пройти в течение нескольких часов. Пока не пройдет прилив. Было слишком много дождей.
– Не беспокойся обо мне. – Он подмигнул и поцеловал меня в лоб. Затем, не говоря больше ни слова, выскользнул наружу, в непроглядную темноту.
Я долго смотрела ему вслед, слушая грозу и чувствуя себя как во сне.
Еще вчера я сидела в своем офисе в Чарльстоне, окруженная городской суетой, а казалось, что до этого было миллион миль.
Я придвинулась поближе к канделябру, пляшущего света которого было достаточно, чтобы осветить надпись на конверте.
Моей Уитни
Я сглотнула и перевернула его. В центре красовалась кроваво-красная печать – личная монограмма Алистера, выгравированная в рельефном пузырящемся сургуче. Я просунула палец под верхнюю часть и сломала ее, затем медленными, механическими движениями развернула письмо. Прищурив глаза от боли знакомого изящного почерка, я начала читать.
Моя Уитни,
Ты не сможешь скрыть от меня свои истинные чувства, любовь моя, потому что я знаю тебя лучше всех.
Если перейти сразу к делу, то, боюсь, тебе, моя дорогая, придется нести на своих плечах бремя всех Дарлингов – прошлых и настоящих.
В Дарлинг-Хаусе скрывается тьма, и пока мы не искореним ее, проклятие нашей семьи будет преследовать тебя, как бы далеко и долго ты не бежала.
С того дня, как ты нашла талисман, эту жуткую склянку, наполненный грязью, с того дня, как мы потеряли нашего Сета, я искал ответы.
Старые дневники, фотографии, эпитафии – они были моими постоянными спутниками в поисках нашего освобождения. Но я стар. Мои руки и мой разум устали. Я знаю, что есть логические связи, которые я никогда не увижу.
Но ты, Уитни. Если ты продолжишь мой путь – если ты прислушаешься к шепоту стекла, то еще сможешь спасти нашу семью и наш чудесный дом.
Разрушь проклятие, пока оно не разрушило тебя.
Многое еще откроется тебе со временем.
Я молюсь, чтобы ты простила меня за то, что я вынужден сделать. Я не вижу другого выхода.
Будь добра к Эфраиму. Он отчаянно любит тебя.
Я тоже люблю тебя, моя дорогая.
Прислушайся к стеклу. Стекло помнит.
Наблюдай за люстрой.
И помни, что «П» – это преданность.
Я буду скучать по тебе.
Твой преданный дедушка,
Алистер Наполеон Дарлинг
Я долго смотрела на письмо, обводя глазами пляшущий шрифт, пока буквы не расплылись и слова не запутались. В правом виске появилась пульсация, и я помассировала его, зажмурив глаза.
Когда я открыла их, мой взгляд устремился к строке, от которой у меня ослабели ноги.
Будь добра к Эфраиму. Он отчаянно любит тебя.
Секунды превратились в минуты. Я перечитывала записку снова и снова, буря эмоций превратилась в коктейль из разочарования и растерянности. В горле пересохло. Сердце сильно билось.
Я сглотнула.
– Прости меня, дедушка.
Я протянула руку и поднесла письмо к открытому пламени свечи, наблюдая, как дымится бумага, и борясь с желанием выхватить его обратно, изучить, как он в последний раз написал мое имя, начертанное чернилами.
Но я не могла поддаться сентиментальности.
Дедушка не знал, о чем просил.
Я была проклята, и мое проклятие распространялось на тех, кого любила я. Оставаться в Дарлинг-Хаусе было слишком опасно для меня.
Мое сердце сжалось от боли, когда письмо воспламенилось. Я опустила его в медную чашу на столе и сквозь слезы смотрела, как оно вспыхивает и прогорает до черного пепла.
Дедушка не понимал.
Я была не той, кем он меня считал.
Это был Сет. Стекло любило его больше всех. А мой брат был далеко отсюда.
Завтра, после похорон, я собиралась вернуться в Чарльстон.
Вспышка молнии осветила небо за стеклянными дверями, и я обратила внимание на очертания фигуры в туманной дали, идущей вдоль болота.
Соломон?
Молния сверкнула еще раз.
Нет, этот человек не был похож на него.
Он двигался как…
Я прищурила глаза и попыталась разглядеть темную фигуру за колыханием поросших мхом вечнозеленых дубов и сердитыми струями дождя.
Еще одна вспышка.
Раздался гром.
И он исчез.
Глава 3
Уитни Дарлинг
Заросшая мхом земля была черно-зеленой и мягкой от утренней росы.
Густой туман, деликатно клубясь, окутывал кладбище Бонавентура тихими, неземными объятиями. Вечнозеленые дубы с ветвями, поросшими папоротником, стояли рядом со степенными магнолиями и царственными камелиями, и все они были неподвижны, как бы отдавая дань уважения безмолвному морю мрамора и гранита внизу.
Мы с семьей сели в первый из пяти рядов белых стульев, расположенных у основания мраморного мавзолея в центре участка Дарлингов. Меланхоличная скульптура прекрасного плачущего ангела скорбно склонилась над могилой Уильяма и Джулии Дарлинг. Первые корни нашего наследия лежали вместе, их кости переплетены навечно. Вокруг их могилы стояли небольшие надгробия, обозначавшие места упокоения родителей Алистера, а рядом с ними и его старшего брата, ушедшего из жизни молодым. Дяди и тети, которых я никогда не видела. Двоюродные братья и сестры, давно превратившиеся в прах. Всего камней было около двадцати.
Но не спокойное присутствие моих погибших предков приковало меня к креслу, не стук собственного сердца, отдававшийся в ушах. Не катафалк, припаркованный на приличном расстоянии, и не величественный черный гроб, подвешенный над свежей могилой. Я была странно оцепеневшей от всего этого. Механизм самозащиты, который, как я надеялась, продержится до тех пор, пока я не смогу убежать куда-нибудь, чтобы побыть наедине со своим горем.
Я сжала пальцы на коленях.
Нет.
Эта боль была другого рода.
Самого опасного.
Знакомый силуэт двигался ко мне сквозь туман, его приближение отмечали молчаливые взгляды каменных ангелов, пока он размашисто шагал мимо склепов и обелисков когда-то могучих людей, давно превратившихся в прах.
Черное пальто, сшитое на заказ, облегало его широкие плечи. Белая рубашка сияла в полумраке. Я почти могла разглядеть его сильную челюсть и черные волнистые волосы, касавшиеся воротника.
Мое дыхание участилось, пока он приближался. Каждый его шаг все сильнее натягивал между нами какую-то невидимую вибрирующую нить. У меня пересохло во рту.
Конечно, я знала, что Эфраим Каллаган будет здесь. Я пыталась подготовиться к этому, как к встрече с могилой, гробом или надгробием Сета, которое выглядело слишком старым и слишком прочно сидело в мягкой земле.
Но мой пульс бился, как у загнанного в угол кролика.
Эфраим был потрясающим.
Он был еще красивее, еще поразительнее, чем я его помнила.
Он замедлил шаг, приближаясь, его глаза смотрели на меня, пристально и недружелюбно.
Его губы скривились в холодной улыбке, и он посмотрел на меня сверху вниз, словно я была мухой в его амброзии4.
– Уитни.
Его голос был как виски, стекающий в мое горло, он плескался в глубине и возвращал к жизни что-то мертвое внутри меня.
Я опустила солнцезащитные очки и попыталась быть с ним на равных в холодном оценивающем взгляде.
– Эфраим.
Его взгляд упал на мои губы.
Красная помада резко контрастировала с призрачной бледностью моей кожи, но без этого цвета я выглядела мертвой. И боролась с желанием съежиться.
Эфраим отвернулся от меня и кивнул моей матери, Адель, Розе и Эддисон рядом со мной. Затем обошел мой стул и встал рядом с Фрэнсисом, позади меня.
Мышцы на моей шее напряглись от усилия взять себя в руки, и я выпрямилась, выпустив длинный, тихий вдох, и мысленно посчитала до десяти.
Я понимала, почему он ненавидел меня.
Дело было не только в том, что я уехала.
Он думал, что я винила его в смерти Сета. За то, что он не успел вовремя добраться до брата, пока река и дикие твари не поглотили его навсегда.
Но это была моя вина. Если бы я не нашла ту склянку и не освободила проклятие, ничего бы этого не случилось.
Прошло почти два года с того дня, как Дарлинги упокоили моего близнеца. Или, по крайней мере, сделали вид, что упокоили: все мы столпились над вычурным каменным памятником Сету, торчащим из поросшей мхом земли.
Его тела там, конечно, не было. В могиле. Он был с дикими тварями. Его тело вырвали у нас ломающие и рвущие на части челюсти, а затем то, что от него осталось, унесло вниз темное, неумолимое течение реки.
В тот день Эфраим стоял рядом со мной, обхватив меня за плечи своими стальными руками, как будто он мог впитать в себя часть боли, которая грозила поставить меня на колени. Но это не помогло. Как ни старался, Эфраим не смог избавить Дарлингов от нашего проклятия.
Я зажмурила глаза и попыталась отогнать видение крошечной бутылочки, лежащей в центре мозолистой ладони Сета. Он был так очарован ей. Доказательство того, что легенда, которую Алистер рассказывал нам всю жизнь, о кладбищенской грязи, приносящей удачу и лежащей в основе легкого процветания нашей семьи, оказалась правдой. Но мы поняли это слишком поздно. В тот момент, когда склянка покинула свое место под домом, выкопанная ничего не подозревающим ландшафтным дизайнером, а затем поднятая с земли мной, наша удача умерла, уступив место проклятию.
Никто из нас не знал происхождения проклятия.
Как его остановить? Хороший вопрос.
Но в тот день, в день смерти Сета, когда он смотрел на старую пыльную склянку, то как будто знал. Что-то должно было произойти.
Мы и представить себе не могли, как быстро.
Как жестоко.
Но стекло знало.
Оно пыталось сказать мне. Только я не понимала.
Я выпрямилась в кресле.
Спустя всего несколько часов я смогу уехать. Вернуться в Чарльстон к Джеймсу и попытаться разобраться во всем с более безопасного расстояния. Я буду в порядке. Смогу держать свои эмоции в узде, если буду избегать Эфраима.
Я молча наблюдала, как они укладывали дедушку глубоко в землю. Так близко к тому месту, где лежал бы Сет, если бы нам удалось найти его тело, что они могли бы протянуть друг другу руки в темноте. Как бы то ни было, их жизни теперь были отмечены соседними мраморными надгробиями, искусно изваянными в старинном стиле, соответствующем Дарлингам, которые приходили и уходили раньше.
Такого, как Алистер Дарлинг, больше не будет. Задиристый джентльмен, он вырос бесстрашным и мужественным. Но он умел обнимать, целовать в лоб, писать стихи, попивая кофе у болота. У него был самый красивый почерк. И он всегда говорил правду. Всегда. Даже когда это ему дорого обходилось.
– Я буду скучать по тебе. – Я пробормотала эти слова, но звука не последовало. Я опустила подбородок и прижала кончики пальцев к губам, поблагодарив за солнцезащитные очки и широкополую шляпу. Уставилась на заостренные носки своих туфель.
Я не позволяла слезам пролиться.
Если бы они появились, я бы не смогла их остановить.
Изящная мужская рука обхватила меня и вложила что-то в мою руку.
Я выпрямилась. Носовой платок. Инициалы Э.К., вышитые черными буквами, смотрели на меня с четкого края.
– Спасибо, – прошептала я и промокнула щеку.
Не желая оглядываться на него, я подняла подбородок и устремила взгляд на случайный маленький камень в углу семейного участка, отчаянно желая на мгновение отвлечься. Что угодно, лишь бы не плакать.
Камень почти походил на надгробие, но он не был установлен как таковой, а находился на расстоянии и позади остальных надгробий. Я прищурилась и попыталась разобрать надпись, высеченную на гладком мраморе, но десятилетия влажного соленого воздуха сделали свое дело. Все, что там могло быть написано, было почти полностью стерто.
Пастор начал читать молитву, привлекая мое внимание.
Мы спели «Удивительную благодать».
А потом все закончилось.
Просто все.
Процессия родственников и друзей положила красные и белые розы на опущенный гроб. Кто-то протянул мне розу, и я крепко сжала ее. Не могла заставить себя встать, опустить ее в землю, где она завянет и умрет под тяжестью грязи и темноты.
Я смотрела на могилу, пока последний из присутствующих не повернулся и не ушел. Я сидела там в одиночестве еще долго, после того, как мама и остальные расцеловали меня в щеки и уехали в Дарлинг-Хаус. Только Фрэнсис ждал, чтобы отвезти меня обратно.
Ну, Фрэнсис и Эфраим, который все еще маячил за моей спиной, как разъяренный призрак, намеревающийся жестоко мучить меня.
Все остальные оставили свои розы и ушли.
Они не понимали.
Как только ты отошел от могилы в первый раз, это становится безвозвратным.
Фрэнсис что-то прошептал, и в ответ раздался тихий неразборчивый голос Эфраима.
– Идем, Уитни. – Рука сжала мое плечо, и я повернулась, чтобы увидеть мужчин, которые смотрели на меня сверху вниз, их глаза были мрачными, взволнованными и какими-то еще.
Я начала возражать, но от их тревожного взгляда у меня свело желудок.
Произошло что-то плохое. Что-то еще, кроме очевидного.
– Ты нужна своей матери, – сказал Фрэнсис. – Боюсь, что произошел инцидент.
– Что значит, в дом вломились? – голосом моей матери можно было содрать краску со стены.
– Кто-то силой проник в дом, мэм.
Я не думала, что офицер пытался язвить, но мама, конечно, не собиралась давать ему повод для сомнений.
– Не надо со мной так разговаривать, молодой человек. Я знаю вашего отца.
Щеки офицера слегка покраснели, а подбородок опустился на несколько сантиметров.
– Да, мэм. Мы просто реагируем на сигнал тревоги, полученный от вашей охранной компании. Нам нужно задать вам несколько вопросов. Я понимаю, что сейчас напряженное время.
– Вы так думаете? – моя мать указала через плечо на длинную вереницу черных внедорожников и автомобилей, которые пересекали мост через болото и въезжали на наш маленький остров. В Дарлинг-Хаусе будет проходить прием по случаю похорон Алистера, и никаких средств не жалели, чтобы сделать это событие достойным человека, занимающего высокое положение в обществе Саванны. – Ты можешь хотя бы попросить своего напарника выключить огни этой дурацкой патрульной машины и припарковать ее где-нибудь в менее заметном месте, чем лужайка перед домом? Ради всего святого.
– Да, мэм, – кивнул офицер, на бейджике которого значилось «Эванс», и передал по рации пожелания моей мамы.
– Спасибо, – сказала мама, выражение ее лица было слишком слащавым. – А теперь, если вас не затруднит, объясните, что произошло. Что-нибудь похитили?
– Мы так не считаем. Конечно, нам нужно получить от вас окончательный ответ. В доме осталось много ценных вещей, которые могли похитить. Мне кажется, что кто-то что-то искал.
– Что они могли искать? – раздался голос Эфраима из-за моего плеча.
– Ваше предположение может быть не хуже моего, сэр. Мы полагаем, что это как-то связано с мистером Алистером. Да упокоится он с миром. – Офицер Эванс неуклюже перекрестился, и я задалась вопросом, является ли он католиком или сделал этот жест, потому что подумал, что мы можем быть таковыми. – Самый большой беспорядок устроили в кабинете, – сказал он. – По всему полу разбросаны бумаги, книги вырваны с полок. Там просто катастрофа.
