Текст книги "Призраки стекла (ЛП)"
Автор книги: Бренна Лоурен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)
Глава 23
Уильям Дарлинг | 1929 | Черный вторник
Я стоял на крыше высотного здания Manger Building в Саванне и смотрел на площадь Джонсона. По Аберкорн-стрит в хаотичном ритме двигались люди. По реке Саванна шел высокий корабль, паруса которого выглядывали из-за верхушек вечнозеленых дубов, выстроившихся на площади подо мной.
Я занес носок над краем крыши. Порыв ветра толкнул меня обратно, как будто само небо пыталось направить меня в другую сторону. В безопасное место.
Каково это? Прыгнуть. Я почувствую невесомость? Как во сне?
Узнает ли стекло, что меня нет?
Я посмотрел на мужчину, стоявшего рядом со мной.
– Отойди, Гораций, – сказал я, – ты этого не хочешь. Я уверен. Что Лейла будет делать без тебя?
Этот вопрос заставил меня вспомнить о моей Джулии.
– Это всего лишь деньги, мой друг. Мы вместе найдем способ преодолеть это.
– Тебе легко говорить. – Гораций поморщился. – Ты не потерял двести лет семейного наследия за одно утро.
– Рынок восстановится. Так уж он устроен. А вот воскресить тебя будет не так-то просто.
Гораций опустил подбородок, казалось, изучая землю на несколько этажей ниже нас.
– Может и не стоит. Это к лучшему.
– Прекрати это. Тебе не кажется, что я тоже что-то потерял? Тысячи потеряли. Миллионы. Они называют это крахом века. – Я повернулся и шагнул с карниза.
– Это несправедливо, – огрызнулся Гораций. Он достал из куртки свой бриллиант и сжал его в руке. – Ты не потерял и сотой доли того, что потерял я.
– Я потерял вдвое больше. Потому что у меня нет утешения, что это богатство было моим долго. Но, конечно, дуйся. Спрыгивай со здания и разбивайся внизу в кровавую кучу. Завтра ты попадешь на первую полосу.
Гораций покачал головой, его густые золотистые кудри развевались на ветру, как львиная грива. Он отступил от карниза, окинув меня кислым взглядом.
– Ты настоящая задница, знаешь об этом?
– Я учился у лучших.
Он зашагал рядом со мной, пока мы шли к двери, ведущей вниз.
– Что мы будем делать?
– Я забираю Джулию и уезжаю в Дарлинг-Хаус. Если на время все упростить, то все это станет более управляемым.
– Ты говоришь уверенно.
– Да.
– К завтрашнему дню у меня не будет дома, где я мог бы переждать бурю. Кроме ветхого домика, который отец оставил мне на побережье Луизианы.
– Не покидай Саванну. Лейла плохо воспримет перемены, а Джулия будет слишком сильно по ней скучать. – Я положил руку ему на плечо. – Тебе будут рады в Дарлинг-Хаусе, пока ты не найдешь свое место. Видит Бог, у нас его много. А после окончания строительства будет еще больше.
– Убежище на вашем острове. – Гораций не отрывал глаз от пола. – Я слышал, что в это время года там хорошая рыбалка.
Соломон Поттер шел рядом со мной, его взгляд был сосредоточен на трости из полированного черного дерева, которой он покачивал взад-вперед, пока мы осматривали главный холл моего долгожданного Дарлинг-Хауса. Он строился два года, причем строительство заняло меньше времени, чем ожидалось, так как был наплыв мужчин, ищущих работу, и я имел благословение предоставить им ее.
На кончике носа Соломона висела пара солнцезащитных очков – первоначальный прототип, ставший нашим бестселлером.
Наше предприятие имело успех, превосходящий наши мечты, и привело к богатству, которое не только позволило пережить крах рынка, но и расшириться во время него. Теперь речь шла только о растущей конкуренции, поскольку солнцезащитные очки, названные несколькими другими компаниями «солнечными очками», брали рынок штурмом.
Казалось, что в новую эпоху полезность является ключом к процветанию и ставит наши товары в один ряд с автомобилями, губной помадой и спиртными напитками.
Я взглянул на сверкающую люстру над нашими головами. Изящная, мерцающая вещь, которая шептала мне «доброе утро», когда мы проходили под ней. На этой неделе ее двойник повесили в приемном холле резиденции семьи Астор в Нью-Йорке. Продажа обеспечила свежий и обильный приток заказов на люстры с северо-востока. Нам потребуются новые помощники.
Основная часть солнцезащитных очков Darling & Potter производилась на нашей фабрике, расположенной возле реки Саванна в центре города, но мои люстры были более деликатным делом. Именно поэтому я построил свою стеклянную мастерскую с каменными стенами здесь, на берегу моря, где мое общение со стеклом практически не заглушалось шумом океана и мелодичным стоном ветра над болотом.
– Это просто чудо, Уильям, – сказал Соломон, лаская взглядом панели на стенах, искусную лепнину на потолке. – Вандербильт бы позавидовал.
Я рассмеялся.
– Сомневаюсь. Он больше любит подчеркивать размеры вещей, не так ли? А я предпочитаю любоваться деталями.
Соломон хихикнул.
– Не дай ему услышать это от тебя.
Внезапный крик пронесся по коридору, прервав наше продвижение.
– Это был…
– Джулия. – Я бросился вперед к кабинету, где не далее, как десять минут назад она сидела на солнышке и читала книгу.
Еще один крик, на этот раз приглушенный.
Я перешел на бег, вспомнив, сколько мужчин еще работало по дому. Некоторые из них приехали издалека и имели не самые чистые помыслы. Неужели кто-то из них увидел, что Джулия одна, и пробрался в дом с террасы?
Свернув за угол, я ворвался в кабинет.
У меня кровь застыла в жилах.
Джулия боролась, прижатая животом к моему столу, напрягаясь против сильной руки, пытавшейся закрыть ей рот.
При виде меня она дернулась, освободив подбородок.
– Уильям!
В тот же момент я бросился вперед, схватил нападавшего и швырнул его через всю комнату.
Его тело упало на пол, подпрыгнув, как тряпичная кукла.
Я притянул Джулию к себе и несколько мгновений не мог повернуться, но увидел, как Соломон подошел к поверженному мужчине и взял его за воротник.
– Уильям, друг мой, – произнес Гораций с трудом и невнятно.
– Ты посмел прикоснуться к моей жене, – прорычал я, почувствовав, как краснеет лицо. Кровь неслась по моим венам, как товарный поезд. Я не мог сформулировать ни одного предложения. Только объятия Джулии удерживали меня от насилия.
– Все было не так, как выглядело, – сказал Гораций таким тоном, как будто моментально протрезвел.
– Как именно это выглядело? – спросил Соломон, оттолкнув руку Горация.
Губы Горация шевельнулись, но звука не последовало. Он поднял на меня блестящие, налитые кровью глаза, льдисто-голубые и умоляющие.
В отличие от моего собственного, богатство Горация не вернулось. Более того, оно продолжало уменьшаться, вынуждая его и Лейлу пользоваться моим гостеприимством. Его адвокаты и бухгалтеры увольнялись один за другим. Долги не выплачивались. Посыпались взыскания. Его большой луизианский особняк, заложенный в лучшие времена, перешел к банку. Его инвестиции иссякли. Его произведения искусства были проданы. Как и большая часть драгоценностей Лейлы.
Я предлагал ему деньги. Я предлагал помочь оплатить его счета на какое-то время. Но он отказался.
В конце концов, гордость Горация значила для него больше, чем все остальное.
Его гордость и египетский бриллиант, который он до сих пор носил на цепочке на груди. Даже сейчас он не выпускал его, держа в руке, словно тот был наделен магической способностью перевернуть ситуацию в его пользу.
Я испытывал сострадание к Горацию последние полгода, когда он слонялся по моему маленькому острову, высказывая свое мнение по поводу архитектурного проекта дома или цвета краски, выбранного Джулией для той или иной комнаты.
Но это было раньше.
Я хрустнул шеей, когда новая волна ярости грозила захлестнуть меня.
Джулия вздрогнула в моих объятиях и сделала прерывистый, дрожащий вдох.
– Уильям, – прошептала она, – он слишком много выпил.
– Не оправдывай его, – огрызнулся я.
Гораций продолжал смотреть на меня, его белая хлопчатобумажная рубашка была испачкана и помята, льняные брюки от костюма были в беспорядке. Спутанные волосы были беспорядочно откинуты назад с небритого лица.
Мои ногти впились в ладони.
Даже в отчаянии он поражал своими тонкими, острыми чертами лица, сохранившими благородство. Но льдисто-голубые глаза потеряли свой надменный блеск, вместо него в них появилась грусть и что-то, очень похожее на поражение.
Мне захотелось наброситься на него. Хотелось ударить его в челюсть за то, что он прикоснулся к моей жене, за то, что предал меня. Хотелось взять его за воротник, встряхнуть и напомнить, что у него за спиной не одно поколение успешных людей.
Но больше всего мне хотелось вырвать из его рук этот проклятый бриллиант и заставить его продать его, начать все с чистого листа, спасти его и его сестру от разорения, в котором он так охотно погряз.
– Вон из моего дома.
Соломон поднял Горация на ноги.
Гораций оскалился.
– Ты заменил меня, Уильям. На этот раз навсегда. – Он провел дрожащим большим пальцем по челюсти Соломона. – Вот этим человеком.
Соломон скосил глаза в мою сторону, несомненно, ожидая слова, чтобы вышвырнуть задницу Горация прочь.
– Ты сделал это, Леру, – сказал я. – Как я могу позволить тебе остаться?
Гораций кивнул, его голова покачивалась из стороны в сторону.
– А Лейла?
Джулия сжала мою руку.
Я прикусил внутреннюю сторону щеки, голова все еще шла кругом.
– Твоя сестра может жить в Дарлинг-Хаусе столько, сколько ей понадобится.
Гораций выглядел таким разбитым, каким я его никогда не видел.
– Спасибо тебе за это, – прошептал он.
– Бери свои вещи и возвращайся в город. Оставайся в моей квартире на фабрике, пока не придумаешь другой выход. У тебя есть две недели.
– Мой друг…
– Не смей. – Я зашипел, пальцы сжались в кулаки. – Уходи. Пока я не потерял контроль над собой и не оставил на тебе свой неизгладимый след.
Гораций вздрогнул и прижал свой бриллиант к груди.
Гордый, успешный человек, который вытащил меня из безвыходного положения и подарил мне новую жизнь, исчез. И я понятия не имел, как найти его снова.
Я кивнул Соломону, который рывком поднял Горация на ноги и вывел его из кабинета и из нашей жизни.
Глава 24
Уитни Дарлинг
Я стояла у входа в оранжерею на первом этаже, на пороге дома, так близко от цветника, что можно было повернуться и убежать. В нескольких шагах передо мной, впервые за все время существования дома, была открыта старинная синяя дверь.
Мы с Эфраимом вернулись из больницы не более часа назад, и на этот раз нас встретили мигающие огни полицейских машин. По дороге домой Эфраим позвонил офицеру Эвансу и рассказал, что врач сказал о том, что Адель толкнули. И они отправили еще одну группу на расследование.
И они провели осмотр, каждый из них ходил взад-вперед по комнате с привидениями, ничего не ощущая. Разумеется, они ничего не нашли. Это было не их проклятие.
Но это не помешало им промчаться мимо нас, когда мы вошли в дом, с белыми лицами и в явном шоке. Я слышала, как они шептались о Дарлингах, о наших призраках, о странных вещах, которые происходили в старом особняке у моря.
Я не могла их винить.
За пределами таинственно открытой двери не было никаких признаков присутствия постороннего. Ни на одной из камер ничего не было видно. Во всяком случае, на тех камерах, которые работали.
Естественно, те, что находились в зимнем саду, не работали. И мы все знали, что это не изменится.
Пока мы не избавимся от нее.
От безумной, зловещей твари, которая навлекла на нас это проклятие.
Запах затхлости и старости, аромат давно забытых вещей доносился из открытой синей двери, заполнив пространство передо мной и заставив нос дергаться, а горло сжиматься. Все одиннадцать замков свисали с дверной коробки, сломанные и вырванные со своего места. Я изучала их формы, потускневшую латунь, которая держалась десятилетиями.
Я больше не собиралась бежать.
Теперь я разозлилась. И была в ярости на того, кто так поступил с Адель. Что бы это ни было, я собиралась найти и уничтожить. Меня не запугать. Больше нет.
Пульс стучал в кончиках пальцев, когда я сжимала пучок шалфея и кедра, который дал мне Соломон.
Даже здесь, едва войдя в зимний сад, я чувствовала, как она улыбалась мне, невидимая мертвая тварь в углу.
В углу давно закрытой комнаты.
Спрятанные скелеты всегда в конце концов находили.
– Свободен, – прошептало оно.
Свободен.
Что вырвалось на свободу теперь, когда замки были сломаны? И кто их сломал?
Что-то более сильное, чем синяя краска.
Между тем, этому призраку не было дела до синей краски. Он не боялся воды.
Пыталось ли оно убить Адель? Столкнуло ли оно ее с лестницы?
– Почему? – я подошла поближе к затененной комнате. – Что тебе нужно?
Столько лет я проносилась мимо, избегая этого места. Сет дразнил меня за это, но я никогда не видела его близко.
Но я должна была знать. Знать, чтобы исправить то, что натворила все эти месяцы назад. Эта проклятая склянка с могильной грязью нашла путь из-под дома, и я была настолько глупа, что подняла ее с земли.
– Зачем ты это делаешь?
Ответа не последовало.
Но я почувствовала, что оно улыбалось.
Мне было все равно. Я перестала бояться.
Находиться перед зияющей дверью было все равно, что стоять по колено в клокочущем черном океане, под поверхностью которого таились всевозможные тайны. Некоторые из них прекрасны. Некоторые – ужасны, с бездушными глазами и острыми зубами, способными разорвать меня на части.
Я сделала шаг вперед, затаив дыхание и ожидая, что бледные тонкие пальцы обхватят дверную коробку, прежде чем затащить меня внутрь.
Но ничего. Только едкая затхлость и старость. И тишина.
Тусклый свет из окон зимнего сада заливал помещение. Это была простая грязная комната, размером не больше шесть на шесть футов15. Совершенно обычная. То, что можно было ожидать найти у подножия лестницы рядом с дверью в сад.
Но в центре комнаты стояли выцветшее кресло и старинная детская кроватка.
Я достала из заднего кармана мобильный телефон и включила фонарик, а затем шагнула внутрь.
Внутрь к мертвой твари.
В комнате было холодно. Холоднее, чем в гримерке у Бо. Мое дыхание вырывалось яркими белыми струйками, отражаясь в резком свете телефона. Я протянула руку и провела пальцем по краю люльки, доказывая себе, что она действительно там. Паутина покрывала старое полированное дерево, как забытый муслин. У изголовья матраса лежала маленькая, выцветшая подушечка из розового атласа, похожая на кукольную, в центре которой была вышита изящная буква П. Кресло в гостиной было обито такой же розовой тканью. Комплект. Одно для матери. Другое – для ее ребенка.
Я направила дрожащий луч света за детскую кроватку, заглянув в каждый угол. Но там не было ничего, кроме облупившейся краски и старых полов, искореженных и потускневших от старости.
Пальцы потянулись к траурному кулону на шее, большой палец нежно провел по прозрачному стеклу и тщательно сохраняемым под ним золотистым волосам.
– Что случилось?
Ледяной порыв воздуха коснулся моей щеки.
Тап.
Тап.
Тап.
Желчь поднялась в горле, позвоночник покалывало, умоляя бежать. Но я оставалась на месте.
Я представила себе Адель на больничной койке, ее лицо, покрытое синими, фиолетовыми и зелеными синяками. Я представила Сета, борющегося с течением, которое уносило его прочь. Алистера и его улыбку, которую я больше никогда не увижу.
Я не позволю никому больше умереть.
– Чего ты хочешь? – мой голос дрожал, но не от страха, а от гнева. – Скажи нам, чего ты хочешь, и мы попытаемся сделать это. Пожалуйста. Уходи. Оставь нас в покое.
Звук, похожий на скрежет ногтей по дереву, заставил мою кожу покрыться мурашками.
Позади меня. Между мной и зимним садом.
Я резко обернулась.
Нога зацепилась за что-то, и я с криком полетела вперед, тяжело упав на колени.
Мои глаза расширились. На полу между моими руками неровными буквами была нацарапана надпись.
Бриллиант. Я хочу его вернуть.
Я зажмурила глаза.
Напротив невидимой мертвой твари, присевшей рядом со мной. Наблюдавшей за мной.
Я застыла, и по моей коже поползло странное, покалывающее онемение.
Бриллиант.
– Гораций? – прошептала я.
– Уитни! – голос Эфраима отразился от стен, вернув жизнь в мои конечности, и я на животе проползла небольшое расстояние до выхода из комнаты.
Сильные руки рывком подняли меня и оттащили в сторону.
– О, черт возьми, – прорычал Эфраим. – Детская кроватка? Серьезно?
– Прекрати, Эфраим. Есть кое-что…
– Что? Он слушает? – вена на его лбу грозила лопнуть, когда он крепче прижал меня к себе. – Тогда я буду говорить громче. – Он повернулся к комнате. – Оставь нас, черт возьми, в покое!
– Мы можем выйти на улицу?
Дрожа от гнева, он поднял меня на руки и понес в сад, а затем рухнул вместе со мной на прохладную траву.
– Ты сошла с ума?
Я зарылась лицом в его плечо и пыталась успокоить дыхание, вдыхая его пряный аромат и наслаждаясь стуком его сердца, его твердой силой под моими пальцами.
– Я должна была убедиться в этом сама.
Он покачал головой.
– Удовлетворена?
– Не совсем.
– Дарлинг-Хаус небезопасен, Уитни. – Он вздохнул, выглядя искренне сожалеющим.
– Знаю, – сказала я, борясь с внезапным приступом слез. – Дарлинг-Хаус никогда не был безопасным.
Он провел рукой по волосам.
– Мы уезжаем. Сейчас же. Фрэнсис и остальные члены семьи уже едут в город.
– Нет.
Он рассмеялся, но его глаза были жесткими, как камень.
– Нет?
– Я не поеду. Что бы здесь ни происходило, это не может быть решено из центра города. Я должна остаться здесь.
– Не так давно побег из Дарлинг-Хауса был твоей главной целью в жизни.
Я встала, отмахнувшись от его слов.
– Все меняется.
У него отвисла челюсть, и он смотрел на меня, казалось, целую вечность.
– Если я заставлю тебя уехать, ты ведь вернешься сюда, не так ли?
Настала моя очередь смеяться.
– Ты не можешь заставить меня ничего делать, Эфраим.
Он вскинул бровь, пытаясь доказать, что я ошибалась.
– Слушай внимательно. Мы попробуем сделать по-твоему. Но есть два условия.
– Каких?
– Первое. Никаких блужданий по дому в одиночку. Ты со мной. Двадцать четыре на семь. Если ты помнишь, я уже несколько раз обращался к тебе с подобной просьбой.
Я сделала шаг назад.
– А второе?
Он протянул руку и взял траурный кулон на моей шее, затем осторожно расстегнул тонкую цепочку. И протянул его мне.
– Перестань носить это. Он меня пугает.
Недовольная, я взяла кулон и сунула его в карман.
– Полагаю, это справедливо.
– Более чем справедливо. – Он указал на дорожку, которая вела на кухню. – Пойдем. Если мы собираемся погрузиться в роман Агаты Кристи, мне нужна чашка кофе.
Часом позже, после обильного употребления кофеина, пончиков и напряженного разговора с Фрэнсисом, объясняющего, что мы пока не собирались присоединяться к ним на Джонс-стрит, мы с Эфраимом вошли в кабинет Алистера. Я улыбнулась, слегка успокоенная блуждающими лучами фонариков за стеклянными дверями веранды – свидетельством того, что служба безопасности Эфраима трудится не покладая рук.
Я щелкнула торшером, и комнату залил теплый свет. Затем подошла к стене с книжными шкафами и осмотрела огромную коллекцию старых кожаных корешков.
– Вот что нам известно, – сказала я. – За последние месяцы было два взлома. Ничего не похищено. В нашем распоряжении проклятая склянка с кладбищенской грязью, старинный траурный кулон и старая фотография Джулии и ее потерянного ребенка Пенелопы. На фотографии нога Джулии опирается на то, что похоже на огромный бриллиант. – Я устремила на Эфраима пристальный взгляд. – У нас также есть статья о пропавшем бизнесмене и его бриллианте. И, наконец, у нас есть мстительный призрак, который, очевидно, хотел бы вернуть драгоценность.
Эфраим тяжело вздохнул.
– Не могу поверить, что я внимательно тебя слушаю.
– Если под ногой Джулии лежит египетский бриллиант Горация, это означает, что Дарлинги завладели им после исчезновения Горация, потому что Джулия держит на руках ребенка, а она была еще беременна, когда пропал Гораций.
Эфраим прищурился.
– В связи с этим возникает вопрос…
– Откуда у Уильяма и Джулии бриллиант Горация?
– Готов поспорить, что ответ на этот вопрос и есть причина, по которой Дарлинги оказались прокляты. – Эфраим указал на полки с книгами позади меня. – Итак, что мы здесь ищем?
– Семейное древо, – сказала я. – Какие-то записи о генеалогии, восходящей к Уильяму и Джулии. Если предположить, что ребенок на фотографии – Пенелопа, то нам нужно подтвердить дату ее рождения, – я прочистила горло, – или смерти, чтобы быть уверенными, что мы на правильном пути.
– Хорошо. – Эфраим направился к книжным полкам. – Ищи Библию.
– Библию?
– Это первое место, где я бы искал старые семейные записи о рождении и смерти.
– Умно.
– У меня бывают озарения.
Через несколько минут мы собрали на столе Алистера целую коллекцию старых Библий.
В тихом кабинете было уютно, я покопалась в верхнем ящике стола в поисках зажигалки и зажгла толстую оранжевую свечу, стоявшую в центре стола.
Эфраим вопросительно вскинул бровь.
Я пожала плечами.
– С ароматом тыквы.
– Конечно. Как глупо с моей стороны. – Он ухмыльнулся и открыл кожаную Библию, когда я устроилась в кресле рядом с ним.
Я смотрела на него, наблюдая за тем, как мерцающий свет играет на его красивом профиле. Сердце сжалось в груди.
Он был моим.
И я хотела, чтобы так было и впредь.
Я вернула свое внимание к книге, лежавшей передо мной.
Прошел час. Мы перелистывали Библии и старые дневники, но ничего не находили.
Пока мои пальцы не дрогнули над старым кожаным томом, страницы которого были такими тоненькими, изъеденными и состаренными, что слиплись в углах. Я осторожно раздвинула их.
Эфраим был прав. Первая и последняя страницы были испещрены мелкими рукописными пометками.
Мои глаза просканировали множество записей, написанных на краях бумаги – записи о рождениях, свадьбах, трагедиях и смертях.
Я перелистывала тонкие страницы одну за другой, остановившись в начале Библии на странице, похожей на традиционное семейное древо. И вот, наконец, в самом верху написаны имена Уильяма и Джулии Дарлинг.
Под ними, обозначенные собственными маленькими веточками, располагались имена их детей и даты их рождения. Баннер, Тара, Бронвин, Агата, Корнелия, Джеймс.
Эфраим подошел ко мне.
– Что это?
Я указала на то, что нашла.
– Фотография, которую Эванджелин дала нам в Историческом обществе, на которой Джулия и Уильям изображены на печально известной вечеринке с Горацием Леру и его сестрой. Это было в 1930 году. На фотографии Джулия была беременна. Очень беременна.
– Хорошо, – заставив меня продолжить, сказал Эфраим.
– Самый старший ребенок, указанный здесь, – Баннер. Родился в ноябре 1931 года. До него должен был быть еще один. – Я провела пальцем по тонкой бумаге, и мои глаза сузились на маленькой, выцветшей строчке сбоку, рядом с именем Джулии. Над ней, рядом с датой, стояло крошечное имя, печальное в своей простоте. – Пенелопа. Родилась и умерла в 1930 году.
Свеча на столе сильно замерцала, как будто кто-то подул на нее.
– Мы на правильном пути, – прошептала я, частично обращаясь к Эфраиму.
Я снова опустила взгляд на Библию, вспомнив газетную фотографию Джулии на вечеринке: ее рука лежала на животе, она выглядела безмятежной и счастливой. Совсем не похоже на то, какой она предстала передо мной в последние недели.
– Мы выясним, что произошло, – сказала я. – И поймем, как все это началось. А затем положим этому конец.
Свеча снова замерцала.
Затем погасла.
– Знаешь, я должен сказать, – сказал Эфраим, его губы растянулись в удивленной улыбке. – Мне кажется, в вашем доме могут водиться привидения.
– Пойдем. – Я позвала его следовать за собой.
– Куда мы сейчас идем?
– На кладбище.
Он остановился.
– Ты серьезно?
– Совершенно.
– Во-первых, это плохая шутка, – сказал он. – Во-вторых, ни за что. Что бы ни происходило в твоей голове, это может подождать до утра.
– Почему? – я остановилась у двери кабинета. – Ты боишься?
Эфраим усмехнулся.
– Ворота кладбища закрыты.
– Тогда мы припаркуемся за воротами и проберемся через лес.
– Уитни, нет.
– Мне нужно увидеть одно надгробие. Маленькое. Я заметила его в день похорон Алистера. Думаю, оно может принадлежать Пенелопе.
Он скрестил руки на груди.
– И что, если это так? Какие новые улики ты ожидаешь обнаружить там ночью, мисс Агата?
Я проигнорировала его колкость.
– Я не знаю. Но это самое лучшее место, чтобы что-то найти. Какую-то подсказку, какое-то послание. Да и что в этом такого? Вообще-то еще не так поздно. Не говоря уже о том, что там безопаснее, чем здесь.
Эфраим покачал головой, выглядя скорее озадаченным, чем раздраженным.
– Я знаю, что тебе любопытно, – подначила я. – Как же мы заснем этой ночью?
– У меня были планы, как не дать тебе уснуть сегодня ночью, – сказал он, опустив взгляд на мою грудь. – Ты такая сексуальная, когда говоришь о генеалогии.
– Эфраим!
– Отлично, – усмехнулся он. – Едем на кладбище.
