Текст книги "Психосфера (ЛП)"

Автор книги: Брайан Ламли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)

Глава 7

Харону Губве тоже снился сон, но в момент контакта он в шоке проснулся. Минуту спустя – всего минута ему потребовалась, чтобы восстановить ориентацию – он по-прежнему лежал в своей огромной кровати, прислушиваясь к собственному колотящемуся сердцу. Да это был сон, но не просто сновидение. Психическая защита Губвы была пробита, нарушена. И он испытал такое смятение, когда барьеры были сломаны! Потенциальный враг, причём могущественный враг, нашёл его и проник в его разум в его «умном» замке.

Но как? Это никогда не случалось раньше, этого просто не могло произойти, но… вчерашний инцидент был еще свеж в памяти Губвы, а теперь приобрёл иное значение в свете этого нового вторжения.

Раньше он думал, что неудача с ракетой «Поларис» была случайной, но теперь… Нет, что бы тогда ни случилось, это вряд ли могло быть случайным. Однажды – может быть, но два раза?

Это означало, как теперь предположил Губва, что Гаррисон искал его, действительно стремился его найти.

– Ричард Аллан Гаррисон, – прошептал Губва сам себе, его мысли злобно бурлили, и он был изрядно испуган. – О-о, я нашёл твой разум случайно – или, скорее, разумы тех, кто тебе близок – но я не подозревал, что ты когда-либо отыщешь мой! Тем более дважды за двадцать четыре часа!

Ему помешал Гаррисон – это мог быть только он. Кто ещё мог создать такую турбулентность в Психосфере? Только два человека во всём мире обладали подобной силой.

Гаррисон был вторым.

Губва приподнял своё массивное тело и некоторое время отдыхал, тяжело дыша от напряжения, прежде чем обрёл контроль над своей огромной, тучной и жирной тушей. Затем, когда кровь начала более свободно циркулировать в его сосудах, а дыхание стало ровным, он обратил внимание на тусклое свечение маленькой красной лампочки на потолке.

В 8:20 утра Губва потянулся и зевнул.

Справа от него лежала спящая женщина с белой кожей, её вполне можно было назвать красивой. Черты её лица были почти идеальными, но слишком тонкими. Её грудь равномерно вздымалась от дыхания, гладкая и без шрамов, несмотря на удаление молочных желёз хирургическим путем.

Результат безупречной пластической хирургии, её грудь была почти мужской. Не считая отсутствия сосков, даже таких, как у мальчика. И все же она не была бесполой. Наоборот.

Она лежала на спине, широко раскинув стройные ноги, между которых виднелась огромная вульва, переходящая во влагалище, напоминающее туннель. Во сне её рот был широко раскрыт, и, пока Губва смотрел на неё, открылся ещё шире. Совершенно беззубый, это был вход во второй тоннель: ребристый свод её глотки. Её хозяин весьма глубоко знал эти входы – как и третий, в данный момент скрытый.

Слева лежал молодой мужчина, чернокожий и совершенно безволосый. У него были вывернутые губы, приплюснутый нос, покатый лоб и крайне непривлекательная внешность – но его грудь была женской, с крупными, цвета чёрного дерева, сосками. Его пенис был дряблым, а мошонка без яичек. Он был евнухом, но вовсе не при гареме. Скорее, любовником-фаворитом при дворе Губвы.

Да, они оба были Паствой. Оба, и «мужчина» и «женщина» (если эти термины еще могли быть к ним применены), «жены» Харона Губвы. Двое из многих.

Губва медленно, осторожно поднимался с кровати, пока не сел, свесив ноги и касаясь ступнями пола. Затем встал, его большой вялый член свисал до середины бедра, словно мёртвая кобра, в тени объёмистого живота. Складки плоти вздрагивали, когда он пересекал комнату, прилагая усилия в буквальном смысле скорее умственные, чем физические. Он уменьшал свой вес, пока шёл, почти приблизившись к настоящей левитации. Его коньком была, конечно, телепатия, на втором месте был гипноз, а прочие экстрасенсорные способности были слабыми. И хотя он значительно повысил свои силы за счёт тренировок, он по-прежнему знал свои пределы.

Что касается пределов способностей Гаррисона – Губва бы многое отдал за то, чтобы их знать. Экстрасенсорные способности делали этого человека опасным и для него, и для его замыслов. Слишком опасным. Но… Губва был рад, что контакт был слишком кратким, чтобы представлять собой угрозу его безопасности. Он ведь спал и, предположительно, видел сон. И не исключено, что он, Губва, сам, подсознательно искал Гаррисона. Это был не первый раз, когда он посещал умы других людей во сне.

О, это было маловероятно, но… этот человек мог побывать в его уме много раз за последнее время. Но даже это не могло объяснить вчерашнее происшествие, и это, конечно, не объясняло отказ системы мысле-стражи. Не на этот раз…

Губва надел туфли в восточном стиле и красный, широкий, длиной до колен, халат.

Двери открылись с пневматическим шипением, когда он подплыл к ним, выходя из спальни в главное жилое помещение. Эта комната была просторной, с высоким потолком, покрытым упругой резиновой плиткой полом, её тускло освещённая обстановка была выдержана в почти промышленных аспидно-серых и серебристых тонах. Возле одной из стен стоял большой, тяжёлый, металлический стол, над которым в слоистой породе стены был высечен барельеф, изображающий приземистую, нескладную фигуру обнажённого мужчины, который, уперев руки в бока, с холодным выражением лица разглядывал комнату.

Это было изображение Губвы, каким он был пятнадцать лет назад, когда он поселился здесь, и детальное изучение каменного портрета могло сказать, что он представлял собой не совсем мужчину. Или, возможно, нечто большее, чем мужчину, в зависимости от точки зрения. Как и у самого Губвы, и как у евнуха, по-прежнему спящего в своей постели, у фигуры на барельефе были отвислые груди; но на этом сходство между Губвой и евнухом заканчивалось. Между расставленных ног резной фигуры был увесистый член, преднамеренно изображённый эрегированным, с выпуклыми яичками, свисающими в одну сторону, так что были видны приоткрытые губы женского полового органа и выпуклый клитор, похожий на маленький пенис. На барельефе был высечен гермафродит – каковым являлось и живое существо, на нем изображённое. Его ноги попирали большой земной шар с резными очертаниями островов, материков и океанов.

Губва подошел к столу, ткнул в кнопку указательным пальцем массивной левой руки и произнес в решетку интеркома:

– Губва караульному помещению. Здесь было психическое вторжение. Проверьте мысле-стражу и доложите мне немедленно.

Он убрал палец с кнопки, передвинулся за круглый стол и уселся в мягком стальном кресле. Он ждал, он размышлял, обдумывал возможные варианты.

Мысле-стража была ответом Губвы бессоннице, возникшей из-за телепатических способностей, бессоннице, которой он периодически страдал в течение двадцати пяти лет, пока не нашёл лекарство. Бодрствуя, он мог контролировать, фильтровать и управлять своим контактом с умами других людей. Они были в его власти, он мог читать их, как книги, выбирая нужную информацию. Большинство из них, так или иначе. Но когда он спал, всё было по-другому. Спящие люди вторгались в его сны, наводняя их своими бесчисленными страхами и видениями. Пока он не начал использовать мысле-стражу.

Всегда было четыре мысле-стражника «при исполнении служебных обязанностей» в любой момент, мужчины и женщины, наркотическая зависимость которых была полной. Наркоманы надолго покидали реальный мир, пребывая в сумеречной зоне собственного бреда. Губва был счастлив позволить им жить таким образом, поставляя наркотики, которые удерживали их живыми.

Когда он бодрствовал их хаотическое кошмары не влияли на него, а когда он спал, то мысле-стража тоже спала, охраняя его разум. Это была их единственная функция.

Наркотик, к которому у них сформировалась потребность, фактически выключал их, создавая в них ментальную пустоту, что означало временное прекращение деятельности коры головного мозга и полное исчезновение мыслей.

В результате вокруг них возникал барьер, непроницаемый для случайных мысленных потоков из внешнего мира. Непроходимый также и для любого сканирования мозга.

По крайней мере, так Губва всегда считал.

И это было важно! Существовали люди, которые могли передавать мысли, так же как Губва, но без его опыта, часто даже не зная, что они это сделали. Их умы были словно радиовещательные станции, посылающие постоянный поток телепатических волн. И они, как правило, не замечали или не осознавали входящих сообщений. Опасными из них были те, кто действительно мог читать мысли других людей, и одним из таких был Гаррисон. Гаррисон, величайший в мире телепат, чьи мысли – специально направленные мысли? – по всей видимости, проникли сквозь барьеры Губвы и напугали его в момент пробуждения.

Гаррисон не узнал бы его при встрече (спящий разум – всего лишь карикатура бодрствующего сознания), но он наверняка заметил какие-то из способностей Губвы. И если его мозг был просканирован, то существовал по крайней мере один телепат, чьи способности могли превзойти его собственные! Если это было так… тогда худший страх Губвы сбылся.

Где сейчас находился Гаррисон? Взволнованный, встревоженный внезапно возникшим у него и ранее ненадёжным озарением, Губва ввёл имя Гаррисона в свой компьютер. На экране сразу же появились слова:

ЭГЕЙСКОЕ МОРЕ… ДОДЕКАНЕС… РОДОС… ЛИНДОС…

Губва ввёл в машину новый запрос. Та выдала дату, время, место назначения и номер самолётного рейса из Гатвика. Источником сведений был компьютер аэропорта.

Беспокойство Губвы переросло в бессильную ярость. Однажды щупальца его организации охватят весь мир, и тогда…

Он постарался успокоиться. На данный момент он не имел ничего на Родосе. Остров был одним из многих мест, до которого пока не дотянулись его постоянно расширяющиеся интересы в технической сфере, которые касались лучшего, что можно купить за деньги. Например, абсолютно незаконных систем, созданных с помощью высоких технологий.

Он нажал кнопку интеркома ещё раз.

– Караульное помещение, – его голос стал более суровым, слегка угрожающим. – Когда я говорю: «Немедленно», я имею в виду: «Сию секунду»!

Он отпустил кнопку, встал, взял удалённый компьютер и пошёл к своему глобусу в прозрачном стеклянном цилиндре. Усевшись перед ним, он набрал на клавиатуре слова ГЛОБУС, РОДОС и ЛИНДОС и стал наблюдать, как вращается миниатюрный мир, пока греческий остров не оказался прямо перед его глазами. Карандашный луч внутри земного шара указал на остров Родос, в центр деревни, где Гаррисон и Вики Малер остановились.

Губва начал потеть. Ему это было не по душе. Всегда существовала возможность, что проблему не решить дистанционно, придётся заниматься этим лично. Но он должен был сначала проверить.

Мышление Вики Малер было ему знакомо. Очень хорошо знакомо, с тех пор как он, не отважившись на прямое психо-наблюдение за Гаррисоном, вместо этого следил за девушкой. Он посмотрел еще раз на остров в Эгейском море, на точку света, обозначающую расположение крошечной деревушки. Он представил себе девушку и позволил её образу увеличиться перед его мысленным взором. Он медленно закрыл глаза, посылая телепатические зондирующие волны, исследуя эфир, сканируя…

Пока не нашёл её.

Он коснулся её разума…

Всего лишь дотронулся…

Она не осознавала его присутствия. Невинность. Невинные мысли…

Немного тревожные мысли… она переживала из-за Гаррисона…

Он вошёл в её сознание, незаметно, тише, чем призрак…

А в следующий миг Харон Губва посмотрел через глаза Вики Малер на спящего Гаррисона.

Да, он спал, но мучился от кошмаров… и прямо сейчас она собиралась разбудить его!

Губва немедленно отступил, взмыл обратно в Замок, в себя и открыл глаза. Гаррисон спал, по крайней мере, должен был спать в момент контакта несколькими минутами раньше. Они оба спали.

Губва вздохнул и тяжело опустился на свой стул. То, что он видел, давало лёгкое, приемлемое объяснение. Видимо, Гаррисон вовсе не искал Губву, в действительности имело место обратное. Поскольку Губва был обеспокоен Гаррисоном, во сне он бессознательно, невольно сам искал его!

И всё бы хорошо – но что, если в момент контакта Гаррисон не спал? Его телепатические способности были просто фантастическими! Губва не желал признаться в этом даже себе, но это было так. Этот человек легко мог бы проследить за ним досюда, до самого Замка. И что тогда? Губва не хотел убивать Гаррисона, пока ещё нет.

Сначала нужно побольше узнать об этом человеке, но тайно.

Что снова заставило его задуматься о мысле-стражниках. Точно так же, как их ментальная негативность не впускала ненужные мысли извне, когда Губва собирался спать, она должна была не выпускать наружу его собственные мысли, или, по крайней мере, подавлять их, когда он уже спал. Это так и было, если они работали с обычной эффективностью. И четырёх мысле-стражников всегда было достаточно, до последнего момента. Вчерашняя «встреча сознаний» произошла, на самом деле, за пределами Замка – но утреннее вторжение…?

Это было очень подозрительно.

Как будто подтверждая сомнения Губвы, его интерком внезапно рявкнул:

– Номер Три мысле-стражи не покидала поста, сэр. Она мертва.

Губва быстро подошел к столу и нажал кнопку.

– Оставайтесь там! – отрезал он. – Я иду.

Замок Губвы не был самым укрепленным населенным убежищем в мире, но он был одним из самых секретных. И действительно, его бастионы совершенно не были на виду.

Маленький, по меркам обычных замков, этот Замок состоял только из одного уровня. Это был квадрат, примерно тридцать на тридцать ярдов, с одним коридором по периметру и двумя диагональными, если смотреть сверху, квадрат с крестом в нем, образующим четыре треугольника равных по размеру и расположению. Один из них содержал личные покои Губвы, его командный центр (комплекс совершенно независимый и закрытый для всех, кроме Паствы и самого Губвы) и его «гарем»; другой содержал его обширную библиотеку, кабинет, мысле-лабораторию и бассейн, в третьем были «казармы», жилье для своих двух десятков «солдат», также тренажерный зал и другие развлекательные объекты; и в четвертом находились служебные помещения, система фильтрации воздуха Замка, отопление, электроснабжение и общая система жизнеобеспечения.

Четыре ячейки с мысле-стражниками находились в «башенках» Замка, вернее во всех четырех его углах, в которые можно было попасть только по коридору, идущему по периметру.

Коридоры были освещены лучше, чем личные комнаты Губвы, так что ему пришлось сощурить глаза, направляясь к ячейке Номера Три. Его глаза, как у всех альбиносов, не переносили яркого света, поэтому здесь, в Замке, всё освещение было приглушённым; лампы в коридорах были яркими по нормальным стандартам, а для Харона Губвы они были просто ослепительными.

За пределами Замка Губва носил тонированные контактные линзы, но случаи, когда ему требовалось совершать подобные путешествия, были чрезвычайно редкими и немногочисленными.

Будучи агорафобом (хотя и способным к ментальным путешествиям) он выходил наружу только тогда, когда это было необходимо, чего практически никогда не случалось. Не считая продуктов питания и различных необходимых вещей, которые «квартирмейстер» Губвы, разумеется, периодически закупал, Замок был, в сущности, автономным.

Перемещая свою тушу вдоль идущего по периметру коридора, внешняя стена которого была твёрдой скалой, а внутренняя стена состояла из покрытой пластиком стали, Губва достиг нужной ячейки. Там белый мужчина по имени Гарднер, один из пользующихся наибольшим доверием лейтенантов, ждал его, вытянувшись в струнку при его приближении.

– Почему так долго, мистер Гарднер? – голос Губвы был холодным.

Гарднер был одет в серую футболку и брюки – униформу Замка, левую сторону груди украшала серебряная «G.» Он ослабил стойку, прежде чем ответить.

– Дежурный мылся, сэр. Это его право, принять душ перед окончанием смены, как вы хорошо знаете, сэр. Я поторопил его, послал проверить мысле-стражников. Он проверил всех, от последней не мог получить данные. Он отпер ячейку, вошел, проверил, оказалось, что она мертва, связался со мной. Я сразу связался с вами.

Губва кивнул.

– Кто это охранник и где он сейчас?

Гарднер наклонил свою голову к металлической двери ячейки.

– Внутри с девушкой.

Губва оттолкнул его и вошёл в ячейку. Девушка лежала на постели одетая в наряд мысле-стражи: короткая, без рукавов ночная рубашка, длиной до середины бёдер. Она была – при жизни – вполне симпатичной. Её груди, выступающие под тканью рубашки, были небольшими, но упругими; ноги были длинными и стройными, а губы пухлыми; но юное лицо выглядело постаревшим от слишком сильных переживаний и переутомления, вызванных наркотической зависимостью. Губва посмотрел на неё, положил свою широкую ладонь ей на грудь, и его густые белые брови сошлись на переносице в мрачной гримасе. Затем он повернулся к охраннику.

Его взгляд на этот раз был беглым и, по-видимому, равнодушным, тут же вернувшимся от нервничающего молодого негра к бесстрастному лицу Гарднера.

– Гарднер, я хочу поговорить с вами наедине. А ты, – он снова взглянул на молодого негра, – иди и приведи одного из своих товарищей – для захоронения трупа. И захватите носилки.

– Я вызову его, сэр, – ответил охранник, отцепляя крошечную рацию от пояса. Его кадык дёрнулся.

– Я сказал: «приведи», – остановил его Губва, его низкий голос вдруг стал ледяным. – Сходи и приведи!

Молодой человек кивнул, нервно сглотнул, повернулся на каблуках и вышел. Его шаги эхом разносились по коридору.

– Закрой дверь, Гарднер, – велел Губва, на этот раз мягким голосом.

– А теперь помоги мне снять с неё рубашку.

Гарднер приподнял мёртвую девушку за бедра, пока Губва задирал её единственное одеяние.

Потом оба отступили назад.

– Ага! – сказал Губва, и в этом слове соединились все угрозы в мире.

Гарднер снова заглянул девушке между ног, после чего заявил:

– Это мог быть только он. Джексон.

– Или ты, – парировал Губва.

Гарднер пожал плечами, понимая, что лучше не спорить:

– Или я, вы правы, сэр.

Губва исследовал его разум, но не обнаружил никакого страха. По крайней мере, не в связи с этим.

– Но эту девушку изнасиловал не ты, нет – это был Джексон. Или… что насчёт остальных дежурных?

– Все семеро спали – но я не спал, конечно. И им пришлось бы пройти мимо меня. Они все отработали дежурство. Джексон был последним. Он уже собирался сдать смену, и принимал душ, когда вы позвонили. Он, как правило, не слишком чистоплотен, но теперь всё понятно. Это был Джексон, точно.

Совместными усилиями они поправили на девушке рубашку.

– Мои приказы достаточно ясные, не так ли? – голос Губвы стал ещё мягче, но при этом более угрожающим.

– Да, сэр.

– Я приказывал никоим образом не тревожить мысле-стражников?

– Да, сэр.

– И я плачу достаточно, чтобы моим приказам повиновались?

– Более чем щедро, сэр, – кивнул Гарднер.

– Верно, – размышлял вслух Губва, – а также обеспечиваю мужчин всем необходимым, включая возможность удовлетворять личные потребности. В таком случае – почему?

– Хочется запретного плода, – пожал плечами Гарднер. – Вы знаете, что они говорят, сэр: краденое яблоко всегда самое сладкое? Даже кислое..?

Губва мрачно усмехнулся, кивнув в знак согласия. Затем поджал дряблые губы:

– Я должен… уволить его, разумеется. Сегодня, лично. Ты сможешь найти замену?

– Конечно, сэр. В любое время. Столько, сколько захотите, в пределах разумного.

– Хорошо! – ответил Губва, в то время как в коридоре послышались шаги. – Тогда найми… двоих.

Он отвернулся от постели:

– Я собираюсь принять участие в э-э, процедуре захоронения. Что касается вас, Гарднер: как только сдадите смену, можете быть свободны. Нет необходимости ждать, пока эти двое…

– Я понимаю, сэр.

Клеть подъемника спустилась в черные недра скалы и земли.

В самом низу шахта заканчивалась на выступе над естественной пропастью. Единственная красная флуоресцентная лампа проявляла признаки жизни, освещая выступ и и клеть, поскольку та уже спустилась по шахте. Двери сложились и Губва вышел, сопровождаемый несущими носилки Джексоном и Смитом.

– Опустите её, – сказал Губва, его голос отзывался эхом в невидимом, но, судя по всему, необъятном подземелье, где тусклый свет красной флуоресцентной лампы окрашивал их целиком своим румяным светом. Он стоял лицом к краю выступа у стороны носилок, противоположной обрыву. – Встаньте там, – указал он, – и там.

Смит был белым, немного старше, чем его темнокожий коллега. Он ничем не запятнал свою совесть, чтобы бояться, и незамедлительно повиновался, Джексон двигался немного медленнее. Они встали, как было приказано, напротив Губвы и спинами к пропасти. Губва сцепил свои пальцы, предплечья расположились горизонтально перед ним. Он опустил голову, и копна его белых волос, закрыв лоб, легла на кончики пальцев. Джексон и Смит обменялись озадаченными и вопрошающими взглядами.

– Мы пришли, – произнёс Губва намеренно замогильным голосом, не поднимая головы, – чтобы проводить эту бедную девушку к месту её последнего упокоения. Она это заслужила. Она была верной слугой.

Он опустил руки, поднял голову, выпрямился и кивнул.

Затем приказал:

– Просуньте руки между её телом и носилками и поднимите её. Они сделали, как он велел, держа труп девушки перед собой, как некую страшную жертву. Она была на удивление лёгкой.

– Хорошо! – сказал Губва, возвышаясь над мужчинами и мёртвой девушкой. Затем снова склонил голову, потянулся через пустые носилки и положил одну большую ладонь на бедро девушки, другую на плечо. Это выглядело так, словно он собирался благословить её.

Возможно, в этот момент Джексон и Смит – особенно Джексон – почувствовали приближение гибели; но спасаться было уже поздно.

– Покойтесь с миром, дети мои, – замогильным голосом произнёс Губва, слегка подчеркнув последние слова. И с этими словами толкнул всей массой своего громадного тела.

Двое мужчин были вынуждены сделать шаг назад и, потеряв равновесие, испуганно вскрикнули. Они замахали руками, их крики превратились в вопли. Край пропасти рассыпался у них под ногами…

Вместе с телом девушки они полетели вниз. Осталось лишь постепенно замирающее эхо, повторяющее их крики.

Несколько секунд спустя раздался грохот осыпавшихся камней и обломков породы, за которым последовали три отдельных всплеска и звуки падения кусков скалы в глубокий водоём. Потом наступила тишина.

Губва некоторое время постоял минутку над обрывом, затем нагнулся и затащил носилки в подъёмник. На его лице не было никакого выражения. Двери клети закрылись за ним, и подъёмник пополз вверх по шахте. Красная флуоресцентная лампа внизу погасла…

В то время как Харон Губва поднимался сквозь вековые толщи осадочных пород, подъёмник в другой шахте тоже двигался, поднимая Гарднера и шесть оставшихся членов его команды. Вторая клеть двигалась медленно, ей требовалось пятнадцать минут, чтобы пройти двести семьдесят футов шахты – но вовсе не из-за слабого двигателя.

Наоборот, медленная работа подъёмника была необходима для работы организации Харона Губвы с полной отдачей. Эти пятнадцать минут были минимальной продолжительностью, нужной для «разбора полётов», который происходил всякий раз, когда его люди покидали Замок, а то, что «разбор полётов» был как раз в разгаре, прекрасно синхронизировалось с монотонно ползущей клетью.

В клети царил мрак, едва разгоняемый регулярной пульсацией единственного потолочного светильника цвета электрик. [10]10
  электр ик (фр. électrique – «электрический») – цвет, определяемый как голубовато-синий или синий с серым отливом.


[Закрыть]И в этой странной, почти эфирной атмосфере, семь человек прислонились к стене и слушали глубокий, ровный, звучный гипнотический голос Губвы. Хотя это была всего лишь запись, всё равно, этот голос не был каким-либо образом игнорирован или отрицаем, Губва был гипнотизёром не имеющим себе равных, и его слова лишь подтверждали и усиливали предыдущие установки.

Семь человек слушали эти установки в третий и последний на сегодня раз, поскольку подъёмник, постепенно замедляясь, уже приближался к поверхности. «Ваша работа на сегодня закончена, – вновь повторял свой монолог голос Губвы, – и вы можете быть свободны. Вы явитесь на работу точно в то время, которое указано в графике дежурств. Этому может помешать только серьёзное заболевание, и в этом случае ваш непосредственный начальник должен быть оповещён заранее. О работе, которую вы здесь выполняли и о том, что вы здесь видели, вы ничего не вспомните. Вы ничего не вынесете из Замка, ни предметов, ни памяти о нём. Когда вы вернётесь в Замок, вы не будете иметь ни личных вещей при себе, ни собственных целей. Вашей единственной целью будет служить мне.

Вы будете знать только то, что я требую, чтобы вы знали. Вашими ответами на вопросы о себе, моей организации, устройстве Замка и обо всём, что касается работы, которую вы выполняете для меня, будут лишь те ответы, которые я приказал вам запомнить.

Вы постоянно будете держать свой разум открытым и восприимчивым для моего. Вы будете подчиняться без вопросов и колебаний любой моей команде, отданной устно или телепатически, кроме тех случаев, когда это может причинить мне вред. При возникновении описанной проблемы вы должны дать объяснение, и я буду искать решение.

Находясь вне Замка, вы не станете замышлять преступлений и будете подчиняться общим законам государства, не будете ни привлекать к себе нежелательного внимания, ни вести себя скрытно или каким-либо иным образом вызывать подозрения. Короче говоря, вы должны жить, как обычные люди, благодаря моему великодушию, и радоваться жизни.

В случае, если вы будете скомпрометированы и любой из моих врагов попытается завербовать вас или вытянуть из вас сведения, разглашение которых я запретил, и в дальнейшем вы окажетесь неспособными отказаться выдать эту информацию – вы просто перестанете функционировать. Вы умрёте.

Это слова Харона Губвы. Как я сказал, так и будет…»

Подъёмник мягко остановился и пульсирующий синий свет погас. Двери открылись и зомби Губвы вышли. Они были в темном подвальном помещении. Двери за ними закрылись, и лифт скрылся из виду.

Гарднер достал ключи, подошел к единственной металлической двери, открыл её сдвоенный замок. Он и другие перешагнули порог и заперли за собой дверь.

Теперь они очутились в месте похожем на подземную автостоянку, покрытую густым слоем пыли, без припаркованных машин. Откуда-то сверху доносился глухой гул транспорта. Шаги отдавались эхом, пока семеро шли по бетонному полу и входили в другой лифт, Гарднер нажал его единственную кнопку. Тремя уровнями выше они вышли на солнечный свет, в толпу на улице, полной интенсивного движения. Двери лифта за ними автоматически закрылись. Наружная дверь закрыла внутреннюю. Табличка над внешней дверью сообщала: НЕ ДЛЯ ОБЩЕСТВЕННОГО ПОЛЬЗОВАНИЯ.

А под ногами, на глубине более трех сотен футов, затаился Замок, загадочный и… забытый. По крайней мере ими.

Притихшие до поры люди Губвы зевнули, заморгали глазами в свете дня, кивнули на прощание и пошли по своим делам. Как бы там ни было, они были обычными гражданами со своими делами, одетыми в обычную одежду и занятыми обычной повседневной жизнью.

Путь Гарднера пролегал через пару улиц, куда ему нужно было ехать на автобусе.

Ожидая на остановке он прикурил сигарету и заговорил с потной толстой дамой в шляпке с перьями. Прямо через дорогу, указатель на углу здания гласил:

Оксфорд-Стрит W1.