Текст книги "Психосфера (ЛП)"

Автор книги: Брайан Ламли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц)

– Я тоже был твоим другом, Ричард. Я и сейчас твой друг. Я просто стараюсь помочь тебе. Ночь приближается…

Гаррисон поднял воротник своей драной куртки. Шредер был прав, потому что солнце уже почти село, и тени заметно удлинились. Но всё-таки он сомневался:

– Я однажды заплатил тебе за помощь, и мне не нравится плата, которую ты тогда потребовал. Ах, да, я не могу вспомнить, что ты получил от меня, но я знаю, что это имело большую ценность. Я знаю, что это стоило… слишком дорого. Какой гонорар ты запросишь на этот раз, а?

Шёпот стал громче, ответ был мгновенным и прозвучал почти страстно:

– Равенство!

– Равенство? Подожди-ка. Ты хочешь быть равным мне?

– Да.

Гаррисон задумался. Что это значило? Что означало это слово? Равенство? Разве камень может быть во всём равен другому камню? А человек? Человек – это человек, в конце концов.

– Но я, – раздался шёпот, словно читая его сокровенные мысли, – сейчас немного больше, чем твои воспоминания. Чем призрак, как ты выразился.

– Ты желаешь вновь обрести плоть и кровь, я полагаю?

– Я же сказал. Я хочу равенства. Больше ничего.

– А как насчёт Кениха?

В ответ Гаррисон получил что-то вроде мысленного пожатия плечами. Затем услышал как бы запоздалую мысль:

– Кених – это Кених. Я – это я. Или желание быть…

Шёпот рассыпался на невнятные отголоски и смолк, но Гаррисон подозревал, что его невидимый собеседник уже и так слишком много сказал.

Но… равенство. Что же имел в виду призрак Шредера, который был когда-то человеком-богом? Это было очень важно. Если бы только Гаррисон мог вспомнить. Но он не мог.

– Как я могу обещать дать то, что мне не принадлежит? – спросил он наконец.

– Просто пообещай, – нетерпеливо ответил шёпот.

– Так и быть (внутри него раздался вздох), но с одним условием.

– Назови его.

– Ты будешь помогать мне везде, где только можно, пройти испытания и достичь конца путешествия.

На этот раз внутри него раздался смех. Заливистый смех, постепенно перешедший в сдержанное хихиканье и, наконец, затихший.

– Друг мой, как можно тебе отказать? Согласен, и ты получишь также помощь Кениха.

– Договорились! – сказал Гаррисон. – А теперь покажи мне дорогу впереди. Покажи мне моих врагов, солдат Смерти. Покажи мне будущее!

– О! – шёпот теперь был тише, словно удалялся. – Не так давно ты не нуждался бы во мне. Это было бы очень маленькое волшебство. Но твои способности покидают тебя, Ричард. Ты пока ещё ими владеешь, но долго ли это продлится?

– Ты прав! – с яростью ответил Гаррисон. – Машина мертва или умирает, и мои способности слабеют вместе с Машиной. Но…

Его гнев вышел из него вместе с глубоким вздохом:

– Почему всё это происходит, Томас? Знаешь ли ты ответ? Если знаешь, и если ты действительно мой друг, ты мне расскажешь.

Шёпот был совсем неслышный, не более чем трепет в его голове:

– Разве ты не помнишь, Ричард? Ты остановил Машину. Ты убил зверя. Этот транспорт – лишь туша из холодного металла и пластика. Даже больше призрак, чем я. Психомех мёртв!

– Не уходи! – крикнул Гаррисон, снова испугавшись. – Будущее – ты же обещал!

– Действительно, – послышался вздох в ответ. – Очень хорошо, давай посмотрим, что мы можем выяснить…

И его невидимый собеседник исчез.

Гаррисон, не веря своим глазам, начал дико озираться вокруг. Машина была на прежнем месте, тяжёлая, безжизненная; Сюзи скулила и жалась к его ногам, поджав хвост; отбрасываемые скалами тени подкрались ещё ближе, солнце село, лишь несколько последних лучей поддерживали угасающее зарево на горизонте. Вскоре этот горизонт станет тёмным. Скоро ночь набросит свой чёрных плащ на землю. А каньон по-прежнему нужно преодолеть. И повесть о будущем пока не рассказана.

И вдруг, когда Гаррисон уже почти потерял надежду…

Искра в его голове. Светящаяся точка света, исходящая из той сокровенной области, которой теперь безраздельно владел призрак Шредера. Свет с каждой секундой становился всё ярче, ширился, расцветал, превращаясь в видение.

Видение настолько ослепительное, что земля, казалось, закачалась под ногами Гаррисона, заставляя его шататься, спотыкаться и падать на колени. Видение настолько реальное, что он не просто наблюдал, он в нём жил, был его частью. Сон во сне, кажущийся более важным, чем сон сам по себе. Сон о будущем. Его будущем.

Мечта… и кошмар!

Но, прежде всего, мечта. Прекрасная мечта…

Глава 6

Гаррисон видел во сне Богиню Бессмертия. И, хотя она стояла к нему спиной, он не сомневался, что это она. И он полагал, что знает, почему ему пока нельзя видеть её лицо. Как знать, какие последствия будут у неподготовленных от взгляда на такое лицо? Ну, конечно, это могла быть лишь сама Богиня.

Красота её форм была… нетленной. Её фигура, её осанка, невероятные одежды, что она носила, престол, на котором она сидела, высеченный из скалы Вечной Жизни – всё это являлось немыми свидетелями её бессмертия. Но её лицо было тем, что, на данный момент, и к счастью, Гаррисон не мог видеть.

Её кожа, там, где была видна – на бёдрах, плечах и шее – была из потускневшего мрамора вечности, мягкой и всё же невообразимо прочной. Всё существо Гаррисона дрогнуло и качнулось вперёд, словно притянутое магнитом бессмертной плоти. Её волосы были цвета глубокого космоса; ногти на руках и ногах были тёмно-красными, как кровь времени, а её одежда была соткана из тончайших мерцающих серебристых нитей нерушимой непрерывности. Но её голос – когда он зазвучал – безусловно, явился окончательным доказательством её личности.

Кто может описать подобный голос? В нём соединялись, если когда-нибудь Гаррисон сможет его вспомнить, все известные людям вещи и явления. Он был мягкий, как зимний снег, тёплый, как летнее солнце, чистый, как чистейшее золото и при этом земной, как непаханый суглинок:

– Кто-то пытается меня соблазнить. Миллион миллионов мужчин желали бы жить вечно…

Голос засмеялся. Медленно, величественно она поднялась со своего трона, повернулась и позволила Гаррисону взглянуть на её лицо. В обрамлении чёрных локонов космоса он увидел – пустоту!

Пустота. Великая Пустота, которая наполнена всеми вещами. Ревущий, стремительный, крутящийся, засасывающий пространственно-временной континуум – в который его тут же неудержимо потянуло! Затянуло и понесло, как соринку, сквозь вселенную, чтобы показать ему сверху ВСЁ!

Зрелище было ослепительное, невыносимое, и Гаррисон закрыл глаза. Не от страха или ужаса, но от чистой удивительной красоты. И подумалось ему: «Если и существует место, где я хотел бы быть, это и есть то самое место. Если есть вино, что я мог бы пить, это то самое вино. Если у каждого человека есть судьба, то пусть эта будет моей. И если я не стану бессмертным, если мне придётся умереть, то пусть это случится немедленно, здесь и сейчас…»

Но этого не произошло. В следующее мгновение его развернуло и выбросило в холодную и жестокую реальность, и он закричал от мучительной боли, тщетно пытаясь ухватиться за то, что было уже вне пределов его досягаемости. Он хватался, цеплялся…

Но его ногти сорвались с осклизлого от проливного дождя камня.

Гаррисон закричал снова – на этот раз от разочарования – лёжа на земле, дрожащей от ударов то ли гигантских молотков, то ли от работы двигателей, построенных богами, посреди ревущих водяных потоков, в то время как обезумевшие молнии били во всё вокруг. Он попытался подняться, обнаружил, что находится на крутом, скользком склоне, поскользнулся, покатился и упал лицом вниз на каменную осыпь у выступа скалы. Наконец он остановился и лежал в грязи, под ливнем, его хлестал ветер, тяжёлый от пропитанного влагой воздуха. Здесь, в частичном укрытии чёрных валунов, балансирующих на этом ненадёжном выступе, он, наконец, осмелился полностью открыть глаза и с трудом поднялся на ноги. Теперь он смотрел на мрачный одноцветный пейзаж – дикого запустения и нетронутой человеком природы – однообразный в своём могуществе и утомительной для глаз. С одним исключением.

Молния ударила снова, прорезав воздух мгновенной яркой вспышкой, заставив Гаррисона пригнуться и заслонить глаза. Но увиденное в это мгновение по-прежнему стояло в его глазах. Он находился на полпути вниз к небольшой долине, примерно с милю в поперечнике, огороженной с одной стороны, где рукотворное озеро несло бурлящую от порывов ветра воду в защищённую утёсами бухту с мрачным и пугающим входом. Вода падала с верха утёса шестью гигантскими струями, грохот этого водопада Гаррисон и принял за работу двигателя богов. Он пристально посмотрел на площадку почти прямо над гигантской стеной дамбы и понял, что сотрясение земли вызывала работа мощного генератора, а дождь, поливающий его, был брызгами, поднимающимися от выбрасываемой под давлением воды.

Прикрывая глаза рукой от брызг и холодного тумана, Гаррисон посмотрел через долину на штормовой горизонт, где разглядел ещё один несомненный признак обитаемости: группу огромных опор линий электропередачи, стоящих попарно по ту сторону холмов. Но в то время как дамба и столбы были, безусловно, делом рук человека, в самой долине, у дальней стены дамбы, укреплённой кирпичным поясом выше старого русла перегороженной плотиной древней реки, находилось единственное исключение из почти ужасающего своей серостью пейзажа: полушарие золотого света, подобное выпуклости маленького солнца, наполовину утонувшего в земле. Пульсирующий ослепительный купол был выше самых высоких сосен.

В разуме наблюдателя возникло воспоминание, порождённое ассоциацией с увиденным: в своё время Гаррисон распорядился построить величественный дворец в Ксанаду…

Но было ли то, что он сейчас видел, действительно дворцом? Разве это не может быть храмом? Храмом богини.

Богиня Бессмертия! Эта мысль не покидала его: был ли это действительно тот храм, в котором мгновение назад (или месяц, или год) он должен был встретиться лицом к вечности с богиней своего желания? Но почему он здесь, в этом пустынном месте, с таким количеством признаков работы простых смертных? И почему пульсация золотого свечения купола заставляет его напрягать память? Что она напоминает ему?

Много вопросов и нет времени, чтобы ответить на них; времени едва ли хватит их задать, прежде чем…

Пейзаж вдруг сжался, уменьшился, а Гаррисон был вынут из себя самого – его дух схватила гигантская невидимая рука и подняла на лишающей дыхания скорости в небо. Он оказался на обдуваемой ветрами воздушной площадке среди клубящихся облаков и увидел с головокружительной высоты долину, плотину, купол, себя и всё остальное. Но только…

Но только, пока он смотрел, пейзаж помрачнел, и прямо на глазах долина, плотина и купол исчезли. Их сменила выжженная равнина из горячего белого песка, усеянного костями и черепами – и посреди пустыни был он сам, оборванный и обезвоженный сейчас, измождённый, исхудавший от голода, с распухшими, потрескавшимися губами и красными, выпученными глазами. А позади себя, дюйм за дюймом, через бесконечные знойные пески, он тащил Машину, рыжую от ржавчины, покрытую пятнами коррозии, с тянущимися за ней потрёпанными кабелями.

Затем Гаррисон почувствовал, что его воздушный наблюдатель за собственной сущностью присел на пол, и увидел, что пустыня, кости, измождённый Гаррисон и покалеченная Машина были только изображениями, заключёнными в такую же, как и та, где был он, воздушную сферу. Он смотрел на сцену в магическом кристалле, в хрустальном шаре, а сам (или его дух) сидел, скрестив ноги, в кругу не то чародеев, не то демонов, которые внимательно следили за выбивающимся из сил Гаррисоном. Место, где они сидели, было похоже на дно огромной ямы с дымящими факелами, дающими мало света, атмосфера этого места была полна запаха смерти и удушливой от серы. Теперь, признав в этих существах своих врагов, Гаррисон смотрел на каждое из них по очереди и старался как следует их разглядеть и запомнить, чтобы узнать их, если увидит снова.

Он увидел, что они почти все были одеты в различные мантии магов и то, что они держали жезлы, подвески с амулетами и прочие зловещие предметы. Один из них был одет в чёрный безупречный вечерний костюм с галстуком-бабочкой, выражение его лица было мрачным и жадным. Он вращал между скрещенных ног небольшое колесо рулетки, изредка останавливаясь, чтобы бросить игральные карты с острыми краями на магический кристалл, как будто хотел пронзить его и ранить измученного Гаррисона внутри. Его массивный жезл был спрятан подмышкой, словно жаба-фамильяр, оттопыривая пиджак.

Другой был высокий, худощавый, седой, как лунь, затянутый в серый костюм на молнии, с патронташем на груди, с гранатами, крюками-кошками и прочими приспособлениями на поясе; его глаза были цвета стали, а лицо (хотя его было плохо видно) было бледным, холодным и бесчувственным. Он перебирал тёмные чётки (вот только их шнурок был стальным, а бусин на нём не было вовсе), иногда набрасывая их петлёй на хрустальный шар, словно хотел заарканить человека внутри.

Еще один был маленький и жёлтый, с раскосыми глазами и выражением лица, непроницаемым, как у Сфинкса, он сидел неподвижно, словно был вырезан из жёлтого камня, за исключением жестоких глаз, в косых прорезях которых зрачки следили за малейшими движениями миниатюрного Гаррисона в ловушке хрустального шара.

Были и другие, все в разных причудливых одеждах и с разными устройствами; но все они бормотали заклинания разрушения, так что страх Гаррисона возрос перед лицом их массированный враждебности.

Он начал слегка дрожать, когда заметил двух мужчин – сидящих близко друг к другу и немного в стороне от остальных, где их загораживали тени – выглядевших так же, как те двое, кого он знал в прежние годы. Похоже, Шредер и Кених!

Он не мог быть в этом уверен, поскольку их фигуры и лица казались бесформенными в смутно мерцающем свете факелов в яме. Тем не менее, их интерес к нему не казался враждебным – скорее наоборот, они сторонились остальных и не разделяли их увлечённости хрустальным шаром – но у него всё равно сложилось впечатление, что их присутствие здесь объяснялось их собственными хитроумными планами и личными интересами, в отличие от тех, кто смотрел на крошечного Гаррисона.

Он обратил особое внимание ещё на одного человека, скрывающегося во мраке. Тот стоял, скрестив руки на груди, довольно далеко от всех остальных, и возвышаясь над ними. Его контуры были дрожащими и размытыми, так что Гаррисон подумал, что, возможно, он смотрел на привидение. Призрак, завёрнутый в Одежды Тайны, чьё лицо и глаза, как только Гаррисон напряг зрение, чтобы увидеть их яснее, повернулись прямо к нему.

И под капюшоном Одежд Тайны…

…Он увидел горящие умом серые глаза на каменном лице! Либо очень плотный призрак, либо самый загадочный и скрытный человек. Но, конечно, не враг, Гаррисон смог это ясно почувствовать. Скорее скрытый наблюдатель: охранник, должно быть. И может быть, друг.

Этот человек из камня был Сама Тайна.

В тот же самый момент, как показалось Гаррисону, следуя примеру Тайны, все остальные обитатели ямы медленно начали поворачиваться лицом к нему. Казалось, они только теперь почувствовали, что он был здесь.

Это согласованное движение произвело на него настолько зловещее впечатление – ужасного осознания – что он в ужасе вскочил, и в тот же момент почувствовал, как его вытащили, будто на невидимых нитях, из ямы к свободе, через концентрические ярусы огромного амфитеатра богов к живительному свету.

Да, амфитеатр был полон богов, увлечённых своими занятиями – но то были ложные боги. Гаррисон сразу увидел, что они использовали свои силы исключительно в собственных интересах, а не ради пользы своих последователей. И время от времени один из этих ложных богов подходил к краю ямы, заглядывал в неё, затем удовлетворённо кивал либо хмурился от презрения или разочарования, так что Гаррисон понял, что ложные боги контролировали и одобряли гнусное колдовство чародеев в яме.

Эти боги были ещё хуже, чем колдуны и демоны, которыми они управляли, а их высокомерие и надменность были столь велики, что они облачились в одежды чести и мудрости, которых не имели права носить. На них были большие парики судей и шляпы-котелки политиков, они имели внешность лидеров и ученых, держались с важностью и манерами джентльменов – но за спинами они прятали остро отточенные ножи убийц, в их устах были слова предательства, и все они носили монокли ювелиров и поклонялись тому, кто незримо присутствовал в амфитеатре, и чьё имя было Жадность.

Гаррисон знал теперь, что они были ложными богами Крупных Финансов, иногда Справедливости и Власти, а иногда даже Правопорядка и Правительства. Так что, несмотря на то, что его снова схватил невидимый великан и потащил вверх во тьму, Гаррисон не сводил взгляда с амфитеатра ложных богов внизу, запоминая их, затем мрачно кивнул и поклялся никогда не поклоняться им.

Но всматриваясь в них с высоты, он вдруг почувствовал, что он здесь не один, что здесь был Другой, кто также наблюдал и запоминал. И паря в темноте над амфитеатром, над его центральной ямой чародеев, над хрустальным шаром и прочим, поднятый и поддерживаемый в воздухе некой силой – или силами – за пределами его знаний и превосходящей (как он подозревал) любые способности к левитации, которыми он когда-либо обладал, Гаррисон напрягал чувства, чтобы обнаружить местонахождение этого Другого, чьё присутствие было словно мрачное предзнаменование.

Затем он услышал… дыхание Другого, медленное, размеренное, неторопливое. Он почувствовал, как медленно пульсирует кровь в жилах Другого, так же как пульсация силы. И почувствовал обжигающий взгляд Другого, смотрящего сквозь него и даже не подозревающего о его духе, поскольку тот был слишком увлечён деятельностью существ внизу. И в этой поднебесной тишине признаки постороннего присутствия заставили волосы Гаррисона встать дыбом, когда он вновь оказался в собственном теле и испугался.

Он рассердился – отчасти из-за своего страха, отчасти от того, что видел, и что могло быть тем будущим, о котором он желал узнать, но которое не было показано ему более чётко. В этих недомолвках, в которых больше никто не мог быть виноват, вопреки здравому смыслу, он обвинял Другого. Поэтому он торопливо обратил взгляд наверх и стал искать этого Другого – и то, что он увидел, своей необычности превосходило любые странности.

Над ним корчившаяся темнота была заполнена до краев переполняющимся злом! Больным, коварным, как раковая опухоль злом, серым, как проказа и покорёженным как само безумие.

Необъятный осьминог зла, чьи бессчетные щупальца извивались и скручивались, с невероятным количеством присосок что разверзались и демонстрировали свои острые крючья, чья плоть яростно металась с враждебной силой, и чьи глаза…

Чьи глаза светились с такой звериной неукротимой похотью за гранью любого вожделения, какую Гаррисон не мог и вообразить существующей в сознании людей.

Человеческое сознание? Мысль была полна леденящего животного ужаса, замораживающего мозг.

Но ведь то, что он увидел, не было, и не могло быть человеческим? И все же у Гаррисона перехватило дыхание. Все его инстинкты подсказывали ему, что это злобное создание – какой-то человек. Человек, чья истинная форма скрывалась позади или была наполнена таким количеством зла, что Гаррисон видел только само зло. Но что это за человек такой, чья сущность может принять столь уродливое обличье?

Гаррисон призвал свои собственные силы, свою экстрасенсорную магию, которой владел (или владел когда-то в другом мире), пытаясь заглянуть за облик осьминога, что он увидел. Он закрыл глаза и сконцентрировал свою волю на разоблачении замаскированного дьявольского разума, и…

…И на один короткий миг – в короткой вспышке прозорливости – он посмотрел на поверхность собственного разума внутренним взором существа позади монстра. Он увидел его – и, в свою очередь, был замечен!

Два разума, Гаррисона и Другого, соприкоснулись, ощупывая и и изучая друг друга – пусть ненадолго – и отступили, испытав взаимный шок и потрясение! И оба осознали, что это был не первый раз, когда они встретились, и, несмотря на шок, оба были в равной степени заинтригованы.

Но, хотя Гаррисон попытался взглянуть еще раз, один взгляд оказался всем, что ему было разрешено; в следующий момент он почувствовал, что снова схвачен и… перенесён. Его дух соединился с телом…

…И его тело начало дрожать, пробуждаясь к жизни, там же, где он опустился на колени у края каньона… его лоб почувствовал холод, там где касался металлического бока Машины.

В быстро наступающих сумерках он увидел на этом боку потёки ржавчины, напоминающие только что засохшую кровь. Затем услышал, как Сюзи скулит, теребя его рваный рукав. И увидел, что ночь опустилась на Землю, и звёзды горят холодным светом.

Гаррисон вздохнул, подобрал ноги и поднялся, пошатываясь, и, пока видение ещё было свежо в памяти, он задумался о том, что узнал о Другом, этом дьявольском отродье, носящем личину раздутого, больного осьминога. Другой не был ни белым, ни чёрным, ни мужчиной, ни женщиной, ни нормальным, ни невменяемым, он был всем этим сразу. И главное – человеком!

Да, это был человек. Как же так? Гаррисон не мог ответить, лишь покачал головой в изумлении.

Наконец, он снова вздохнул, и устало взобрался на широкую спину Машины, крикнув Сюзи запрыгнуть и сесть позади него. Затем, подняв заржавевшую теперь Машину в воздух, он направил её на каньон, постепенно ускоряясь, выехал за его край и начал переправу. Он не чувствовал страха.

Ибо если то, что он видел в будущем, было реальным, тогда он знал, что каньон не сможет остановить его. Да, впереди был долгий, долгий путь, но перед его глазами был свет храма Бессмертия и…

Почему тогда он падает, опускается по дуге в горловину ущелья, как брошенный камешек в конце своего полёта?

Всё быстрее и быстрее, Машина проваливалась в черноту; Сюзи завывала как банши, прижимаясь к липкой от пота спине Гаррисона, прохладный воздух каньона свистел в его волосах и оборванной, развевающейся одежде; и Гаррисон напрягался, пытаясь превратить падение в снижение, напрягался, пытаясь использовать силы, благодаря которым когда-то он был чародеем, по-видимому, покинувшие его.

Затем он услышал собственный голос, кричащий с отчаянием и ненавистью:

– Это ложь! Шредер, ты солгал! Ты показал мне фальшивое будущее!

Но шепчущий голос Шредера в его голове возразил:

– Нет, Нет, Ричард, я не лгал тебе. Это будущее, наше общее будущее – но это всего лишь предупреждение…

Гортанный смешок стал постепенно стихать и сливаться с шумом разрезаемого воздуха.

А человек, собака и Машина падали, падали, падали…