Текст книги "Упырь (ЛП)"

Автор книги: Брайан Кин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)

Annotation

На местном кладбище есть нечто, что выходит наружу по ночам. Что-то, что выкапывает трупы и убивает людей. Сейчас лето 1984 года, и Тимми и его друзья с нетерпением ждут школы, комиксов и приключений. Но вместо этого, они будут бороться за свои жизни. Упырь учуял запах их крови и охотится за ними. Но это не единственное чудовище, с которым они столкнутся этим летом...

Брайан Кин

Пролог

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Эпилог

Брайан Кин

«Упырь»

Пролог

Пэт Кемп снял футболку еще до того, как закрыл за собой дверцу машины. Ночной ветерок коснулся его спины. Он бросил футболку на еще горячий капот машины. К тому времени, как они добрались до хорошего, ровного, уединенного места, Карэн тоже сняла свою. Глаза Пэта снова и снова притягивались к ней. Она расстелила одеяло на мокрой траве, прямо между надгробиями, а Пэт взял еще одну банку пива из уменьшающейся упаковки «Old Milwaukee pounders». Банки уже начинали нагреваться в промозглой июньской жаре.

Он откупорил банку. В темноте раздался громкий звук. Белая пена пузырилась по краям. Пэт сделал глоток и вздохнул в разочаровании.

– У меня от этого места мурашки по коже. Я все еще не понимаю, почему мы не можем сделать это в машине.

Хихикая, Карэн изящно вылезла из своих сандалий и легла на одеяло.

Она выгнула спину дугой, выпятив вперед груди. Они вздымались, упираясь в ткань бюстгальтера. Она потянулась, как кошка, скрещивая и разводя свои длинные, стройные ноги.

– Потому что мне нравится быть на улице. Мне нравятся звезды и темнота. Это романтично.

Полная луна висела в небе, как бдительный желтый глаз. Она отражалась от витражных окон церкви отца Карэн. На каждом окне была изображена сцена из Нового Завета: Нагорная проповедь, Иисус идет по воде, омывает чьи-то ноги, едет на осле, распятие и Bоскресение. Черт, может быть, луна действительно была глазом – Его глазом, Всемогущим Подглядывающим. Когда они занимались этим в тени этих окон, казалось, что Господь действительно наблюдает за ними (не то, чтобы Пэт верил в Него); втайне он думал, что это впечатление может иметь большее отношение к настоянию Карэн сделать это здесь, в тени церкви, чем к ее романтическим представлениям. Это был один из способов отомстить ее отцу-проповеднику – отомстить его Богу. Не то, чтобы она когда-нибудь призналась в этом. Пэт задавался вопросом, осознает ли она вообще тайную причину своего влечения. Скорее всего, нет. Если отбросить психологию послеобеденного ток-шоу Фила Донахью, она была так же возбуждена, как и он.

Но почему она обязательно должна была быть на кладбище? Раздраженный, он оглядел надгробия.

Это казалось неправильным – трахаться поверх мертвых людей. Чертовски плохой способ провести вечер пятницы.

Карэн облизала губы. Они блестели в темноте, красные и манящие.

Пэт сделал еще глоток пива, разглядывая ее грудь, скрытую только лифчиком, и то, как ее длинные светлые волосы рассыпались по голым плечам. Она не задирала волосы высоко вверх, как это делали большинство других девочек в школе, и это нравилось Пэту. В свете луны ее кожа казалась бледной, почти молочной, и от этого полные губы казались еще краснее. Соски Карэн напряглись под тканью, когда он наблюдал за ней, и, несмотря на раздражение, он напрягся.

Это было в его природе. Пэту было восемнадцать.

– Кроме того, – продолжала Карэн, медленно расстегивая лифчик и отбрасывая его в сторону, – мы все время делаем это в твоей машине. Там не хватает места. У меня начинаются судороги в шее и бедрах.

Он оглянулся на "Нову", оплаченную из его денег на колледж (сберегательные облигации, которые бабушка и дедушка покупали ему на каждый день рождения с двух лет), потому что Пэт никак не мог попасть в колледж. Его отец работал на бумажной фабрике, как и большинство мужчин (и многие женщины) в городе, и профсоюз бастовал почти весь прошлый год. Они все еще оправлялись от этого.

С деньгами было туго, и его родители не могли позволить себе такие расходы. Его оценки были посредственными, как и его спортивные способности – слишком много курения, табака и прочего. Этот черный "Шеви Нова" с хромированными колесами "Mагнум" был для него всем, что у него было в мире. Пэт подрабатывал в хозяйственном магазине, после школы и по выходным, чтобы оплатить страховку и бензин. Он подумал, что после окончания школы тоже будет работать там, может быть, даже на полную ставку. На самом деле, он был в этом уверен. Выпускной будет на следующей неделе. Класс 1984-го года средней школы Спринг Гроув собирался выйти в свет. Школа закончилась, за исключением выпускных экзаменов. Младшие, средние и начальные школы закончили учебу в тот день. Наступило лето. Можно было наслаждаться им, пока есть возможность. Пэт не питал иллюзий.

Он получит короткую передышку, а потом будет работать-работать-работать – пока не выйдет на пенсию или пока алкоголь не сделает его старым раньше времени, в зависимости от того, что наступит раньше.

Как и его отец. Или умрет, как старший брат Пэта, которого убили во Вьетнаме за две недели до того, как Америка наконец вывела войска.

На следующей неделе, после окончания школы, многие друзья Пэта отправятся в Оушен-Сити, штат Мэриленд, на выпускной бал. Они будут напиваться, обкуриваться и трахаться в течение недели, а потом вернутся домой, чтобы сделать еще больше того же самого перед колледжем. Несколько ребят-мажоров собирались в Форт-Лодердейл (он предполагал, что мажоры тоже будут веселиться), а Дэйв МакKормик и Джереми Статлер собирались в лагерь подготовки. Черт, некоторые студенты младших курсов отправлялись на пляж, чтобы повеселиться, включая его друга Ника Вагнера, который заканчивал школу только в следующем году, но даже он собирался поехать. Пока все остальные веселились, делали что-то интересное, проходили ритуальный переход из старшей школы во взрослую жизнь, Пэт оставался дома и работал. Эта встреча с Карэн под луной посреди кладбища лютеранской церкви Голгофы была самым ярким событием его выпускного вечера.

И когда Карэн сняла шорты, и он увидел белые трусики и торчащий из-под них мягкий хохолок светлых волос, ему было все равно.

Карэн заметила его резкий вдох. Она улыбнулась.

– Xочешь меня?

Пэт кивнул:

– Ты знаешь, что хочу.

– Только потому, что ты можешь спать со мной, – поддразнила она. – На самом деле ты меня не любишь.

– Люблю, – солгал он.

По правде говоря, он не любил ее, или, по крайней мере, не думал, что любит. Пэт не был уверен, что он когда-либо был влюблен. Может быть, в пятом классе, когда он целыми днями пялился на Маршу Моррелл, потому что она была такой красивой, но это была скорее щенячья любовь, чем романтика, которую он видел в кино и слышал, как о ней говорили другие. Пэт и Карэн встречались с первого курса. Они вместе ходили на выпускной бал (по ее настоянию, и как над ним смеялись приятели из магазина), на встречу выпускников, виделись каждые выходные, но, несмотря на все это, он не любил ее. Пэт остался с Карэн, потому что она любила секс так же, как и он.

Пэт снял обувь (черно-белые "Вэнсы" с рисунком черепа и скрещенных костей) и спортивные носки и встал босиком на мокрую траву. Кассета Принса "Purple Rain"^[1] тихо играла на магнитоле «Новы», проникая в ночь. Лично Пэт чертовски ненавидел Принса, почти так же, как он ненавидел Duran Duran и Culture Club. Но сейчас Принс был горяч.

Горячий, как дым. Он был на радио и MTV (у Пэта еще не было кабельного телевидения, но у одного из его друзей оно было, и они проводили много времени под кайфом, смотря MTV). Карэн любила Принса. Она заставила его пойти с ней на фильм тремя неделями ранее, и он почти заснул (кроме той части, где Аполлония обнажалась, и фрагментов с крутым фиолетовым мотоциклом). Ему нравились Iron Maiden, Judas Priest, Quiet Riot и старые альбомы Deep Purple и Black Sabbath его брата. Эти альбомы были всем, что осталось от Пэта. Но если вы жили в пригороде, вам практически выдавали копию "Purple Rain" или "1999"^[2], а кроме того, девчонки обожали Принса, особенно Карэн, и особенно «Purple Rain», поэтому он прятал копию под приборной панелью. Ничто так не поднимало настроение Карэн, как пиво, немного травки и «Darling Nikki».

Прямо как сейчас.

– Иди сюда. Ложись ко мне.

Улыбаясь, она потянулась и взяла его за руку. Ее пальцы были прохладными. Чувственными. Легкое прикосновение ее ногтей щекотало его кожу. Он почувствовал, как напрягся в ответ. Карэн начала напевать песню, что-то про мастурбацию с журналом.

Допив пиво и отбросив банку в сторону, он позволил Карэн уложить себя рядом с ней на одеяло. Они обнялись, лежа бок о бок, ноги переплелись друг с другом, руки исследовали, ласкали и ублажали. Она жадно целовала его, ее рот был открытым и влажным, ее язык скользил по его языку. Ее руки скользнули вниз к его джинсам, а Пэт нежно обхватил ее груди, чувствуя, как соски напряглись между его большими и указательными пальцами. Карэн расстегнула молнию на его брюках, расстегнула ширинку, и Пэт выгнул бедра так, что она смогла снять с него джинсы. Его член высунулся из трусов, и глаза Карэн сверкнули.

Господи, – подумал он. – Она возбуждается с каждым разом все больше.

Она сняла трусики, затем легла на спину и раздвинула ноги. В лунном свете блестела ее влажность. Поспешно Пэт достал презерватив из своих выброшенных штанов и разорвал обертку. Он не смог открыть его. В ярости он разорвал целлофан зубами.

Карэн хихикнула, ее рука поглаживала его, не давая ему напрячься.

Пэт надел презерватив и переместился между ее ног, затем скользнул внутрь и вздохнул. Он закрыл глаза, когда ее тепло окружило его.

Любил ли он ее? Нет. Но он любил это. Любил быть внутри нее. И если это действительно были лучшие дни в его жизни (на чем настаивал его босс в хозяйственном магазине), то это был прекрасный способ закончить их.

На магнитофоне "Новы" "Darling Nikki" расплылась в "When Doves Cry".

Карэн наблюдала за ним, как он медленно входил и выходил из нее в такт музыке (хотя она сомневалась, что он это осознает). Пэт никогда не смотрел на нее, когда они занимались любовью. Он целовал ее, прижимал к себе, шептал ее имя. Когда он кончал, он сжимал ее так крепко, что она не могла дышать. Иногда он говорил с ней, задыхаясь, бессмысленные обещания и похвалы, произнесенные в самый разгар момента.

Подружки называли это "разговорами в подушку", хотя Карэн всегда считала, что это больше похоже на детский лепет.

Но, когда он заставлял ее чувствовать себя так, как она чувствовала сейчас, Карэн не возражала – даже если сам поступок превращал его в ребенка, а не в мужчину, – потому что именно тогда она чувствовала себя живой. Ее лучшая подруга, Бекки Шрум, несколько раз за последний год спрашивала ее, почему она встречается с Пэтом. Карэн могла выбрать любого парня в школе. Зачем оставаться с этим неудачником, чье основное занятие заключалось в курении марихуаны за уроками труда и прослушивании кассет Motley Crue всю ночь напролет? Все дело в том, что она чувствовала, когда он прикасался к ней. Пальцы Пэта были электрическими. Его глаза впивались в нее, поклонялись ей. Давал ей понять, что она существует, что она в центре его внимания.

Карэн Мур была средним ребенком. Ее старшая сестра, Кэти, училась на третьем курсе Бостонского колледжа, к радости матери Карэн. Ее младшая сестра, одиннадцатилетняя Кэти, активно участвовала в церковной молодежной группе, что очень нравилось отцу Карэн, священнику лютеранской церкви Голгофы. Интересы и занятия Карэн не вызывали восторга ни у одного из ее родителей. Ее хорошие оценки вызывали скорее случайный незаинтересованный интерес, чем энтузиазм. Школьные спектакли, в которых она участвовала ("Сон в летнюю ночь" в этом году и "Дракула" в прошлом), не посещались ни одним из ее родителей, которые всегда ссылались на предыдущие обязанности двух других дочерей.

Приятно провести время, дорогая, и... сломать ногу.

Единственный раз, когда отец проявлял к ней интерес, это когда он часто предостерегал ее от опасностей добрачного секса и приема наркотиков, а также от того, что прослушивание Мадонны и Принса – это быстрый путь в ад. В тот вечер они спорили именно об этом.

Пэт уделял ей внимание, и более того, он предоставлял те самые вещи, от которых предостерегал ее отец – секс и наркотики. Она знала, что он не любит ее, но это было нормально, потому что Карэн тоже не любила Пэта. Он был средством достижения цели, временной мерой. Кто-то, кто должен был продержать ее до осени, пока она не уедет в колледж (для нее не было Бостона – Карэн училась в Йоркском общественном колледже). До этого времени она надеялась снять квартиру в Йорке и выйти из тени своих сестер. В конце концов, она надеялась встретить в колледже кого-то еще, кого-то, кто действительно любил бы ее и кого любила бы она, кого-то, кто смог бы раз и навсегда избавить ее от безразличия.

На днях парень Бекки, Адам Сенит, в шутку спросил Карэн, чувствует ли она себя взрослой (Бекки и Адам закончат колледж только в следующем году). Карэн ответила, что нет, что она не чувствует себя по-другому. Совсем по-другому.

И она не чувствовала, кроме как сейчас, когда Пэт напрягался, мышцы сворачивались, приближаясь к оргазму. Именно в такие моменты она что-то чувствовала. Чувствовала, что ее заметили. Нужной. Желанной. Что ее ценят и она важна. Именно эта эмоция, это чувство значимости, подтолкнуло ее к оргазму.

Из-под одеяла ей в спину вонзился камень. Она едва почувствовала его.

Карэн закрыла глаза и затаила дыхание, когда кончила.

Пэт сам открыл глаза, откинув голову назад к ночному небу, его дыхание было тяжелым, стоны заглушали стоны Принса.

Карэн выгнула бедра под ним, чувствуя, как он взрывается. Тело Пата обмякло, обвиснув на ней. Карэн лежала неподвижно, задыхаясь. Она прижалась к его груди. Пэт откинул мокрую от пота челку с глаз и вздохнул.

– Было хорошо.

Она хихикнула в его волосы на груди.

Пэт задумался, где он оставил свои сигареты. Все еще лежа на Карэн, он огляделся и замер.

Кто-то наблюдал за ними.

В двадцати ярдах от него на могильной плите скорчилась фигура. Темнота скрывала ее черты.

Пэт не мог определить, мужчина это или женщина, молодой или старый. Она сидела неподвижно, застыв как камень. Несмотря на окружавшие его тени, вуайерист, казалось, излучал бледное, слабое свечение.

Карэн почувствовала, как все тело Пэта напряглось, но на этот раз это было совсем не так, как во время их занятий любовью. Пэт вышел из нее, и она задыхалась. Она ненавидела это внезапное ощущение пустоты.

– Что случилось?

– Кто-то наблюдает за нами. Шпионит.

– Где?

– Вон там.

Он вглядывался в темноту, пытаясь разглядеть лицо, хотя бы глаза, но фигура все еще была скрыта тенью. И снова он заметил приглушенное свечение. Казалось, оно исходило от самой фигуры.

– Эй, – крикнул Пэт вуайеристу. – Чувак, какого черта ты делаешь?

Фигура не ответила, не пошевелилась.

Карэн села и схватила свою рубашку, пытаясь прикрыться ею.

Пэт вскочил на ноги, его руки сжались в кулаки:

– В чем твоя проблема, приятель? Хочешь, чтобы тебе надрали задницу?

Где-то в лесу, граничащем с кладбищем, закричала сова. Щебетание насекомых смолкло.

Карэн посмотрела на того, на кого кричал Пэт. Затем она начала смеяться. Она ударила одной ладонью по одеялу и завыла.

– Ты думаешь, это смешно?

В отчаянии он посмотрел на нее сверху вниз.

Смеясь еще громче, Карэн натянула трусики и застегнула лифчик. Пенис Пэта уже ослабевал, а презерватив сползал с конца. Это зрелище вызвало новый виток хихиканья.

– Что с тобой?

– Это статуя, дурачок, – oна показала пальцем: – Я видела ее, когда мы вошли. Один из тех каменных ангелов, которых люди ставят на надгробия. В натуральную величину.

На магнитофоне звучала песня Принса "When Doves Cry", переходящая в "I Would Die For You".

– Статуя? – cмутившись, Пэт оглянулся на резную фигуру.

Она исчезла.

– Ее там больше нет.

Не поднимая глаз, Карэн сказала:

– Хватит валять дурака. Я теряю кайф.

– Я не...

И тут до него дошла вонь.

Когда ему было десять лет, Пэт в воскресенье днем поехал на велосипеде на блошиный рынок Колониальной долины, где купил карточки новичков Баки Дента и Рика Демпси^[3] по пять центов за штуку. По дороге домой карточки выскользнули из сумки. Он остановился, чтобы собрать их, и заметил на обочине дороги бутылку из-под газировки. Мышь, привлеченная сладостью внутри, заползла в бутылку, но не смогла выбраться. В конце концов, она умерла там, и жаркое солнце сварило ее на обочине дороги. Когда Пэт экспериментально перевернул бутылку вверх дном, мышь превратилась в жидкость и сочилась из отверстия. Вонь была невероятной, настолько сильной, что у него заслезились глаза. Он забрал свои карты и поехал домой, весь оставшийся день его тошнило. Он никогда в жизни не чувствовал более отвратительного запаха.

До сих пор, и это было намного хуже.

Пахло чем-то гниющим в открытой могиле.

Глаза Карэн расширились и уставились на что-то позади него. Она закричала.

Прежде чем Пэт успел обернуться, что-то врезалось в него сзади, повалив его на землю. Тяжесть навалилась на его спину, выдавливая воздух из легких. Он боролся, но не мог пошевелиться. Вонь была уже непреодолимой. Массивная когтистая рука обхватила его голову и впечатала его лицо в землю. Прежде чем грязь заслонила ему зрение, он успел разглядеть длинные, изогнутые и покрытые грязью черные когти. Грязь забила уши и нос Пэта, когда его лицо еще глубже вдавилось в землю.

Крики Карэн становились все более неистовыми.

Пэту удалось освободить голову. Он открыл рот, сделал вдох и попытался крикнуть Карэн, сказать ей, чтобы она бежала, направлялась к дому сторожа и вызывала полицию, но не успел – рука вернулась. Она была холодной на его щеке; на ощупь плоть напоминала творог. Рука была покрыта полупрозрачной слизью.

Нападавший ударил Пэта головой о могильную плиту: раз, два... Сильно. Его лицо онемело, а зрение затуманилось. На самом деле было не больно, что его удивило. Во время третьего удара Пэт услышал треск, и ему стало интересно, что это такое. Звук был очень громким. Он почувствовал тепло и сонливость. А потом он больше ничего не знал, и лучшие дни жизни Пэта Кемпа стали последними.

Карэн в ужасе закричала, глядя, как мозги ее парня капают с окровавленного надгробия.

Раздувшаяся фигура смеялась, нависая над ней, обнаженная плоть бледно-белела в лунном свете. Слизь капала с ее искаженных конечностей. Что-то чудовищное болталось между ног, покачиваясь и раскачиваясь, как волосатая змея. Нападавший был похож на человека – две руки, две ноги, голова. Но на этом все сходство заканчивалось. Его запах поразил ее чувства.

– П-пожалуйста...

То, что находилось между ног существа, напряглось и направилось к ней, как магнит.

Хныча, Карэн отпрянула в сторону, отползая назад, как краб.

Она не ушла далеко.

Во тьме пел Принc, но услышать его могли только мертвые.

Час спустя через кладбище прокралась еще одна фигура с фонариком.

Функция автореверса на стереосистеме автомобиля снова перевернула кассету Принса на вторую сторону. Заглавная композиция – заунывное гитарное соло – завывала на полную громкость, достигая своего громоподобного крещендо.

Ворча, фигура выключила стереосистему. Кладбище снова погрузилось в тишину. Фигура обследовала верхушки надгробий, пока не нашла то, что искала: драгоценности – в основном принадлежавшие двум подросткам, а также некоторые другие. Прихватив добычу, фигура перешла к делу.

Над луной проплыло облако, и ночь стала еще темнее. Фигура взглянула вверх и вздрогнула.

Затем фигура собрала покрытую запёкшейся кровью одежду и одеяло, пустые банки из-под пива, окурки и другие вещи и положила всё это в багажник машины. Немногочисленные останки тела Пэта были брошены сверху, и фигура захлопнула багажник. Затем она счистила кровь и мозги Пэта с надгробия. В животе заурчало, когда фигура закончила это ужасное дело. Красная вода стала розовой, затем прозрачной. Закончив, фигура опорожнила ведро далеко от места преступления. Вернувшись, она села за руль "Новы", завела машину и уехала. Фары были выключены. Водитель ехал медленно, чтобы не пришлось тормозить, и поэтому не было видно мигающих стоп-сигналов, которые мог бы заметить ночной прохожий – кто-то возвращался домой с поздней смены на бумажной фабрике, или с последней стопки в "Вистл Стоп", или дети пробирались по улице, когда им пора спать.

Темнота поглотила машину. Единственным признаком того, что она здесь когда-то стояла, были две глубокие колеи в траве. Кладбище снова было пустынным, и когда сова прокричала во второй раз, вокруг не было никого, кто мог бы ее услышать.

Даже мертвых не было.

Глава 1

Это был первый день летних каникул, и в голове Тимми Грако роились все возможности. В течение следующих трех месяцев его ждали волнения, веселье и по-настоящему крутые приключения. Предстояло исследовать километры леса, проехать на велосипеде до газетного киоска, чтобы купить еженедельную порцию комиксов, порыбачить на местном пруду, разбить палатку и рассказать истории о привидениях, а особенно потусоваться в клубе.

И все началось с этого – субботних утренних мультфильмов.

Молоко в его миске превратилось в сахарный разноцветный осадок. Тимми съел еще одну ложку "Фрути Пебблз", с восторженным вниманием уставился в телевизор и старался не замечать отца.

– Тимоти, ты меня слышал? – Рэнди Грако повысил голос, соревнуясь с громкостью телевизора.

Тимми кивнул, откинув темную челку с глаз:

– Да, пап. Прополоть сад. Я сделаю это, когда закончится "Тундарр".

"Тундарр-варвар" был любимой утренней субботней передачей Тимми, заменившей "Геркулоидов" и "Тарзана, повелителя джунглей", а до них – "Страну потерянных". (Шоу Багза Банни и Даффи, конечно, оставалось его абсолютным чемпионом). Над "Тундарром" работали два его любимых создателя комиксов, Стив Гербер и Джек Кирби, и Тимми пристрастился к этой программе. Многие ребята в школе утверждали, что "Хи-Мэн и Повелители Bселенной" лучше, но Тимми просто смеялся над ними. Они были новичками. Он же был знатоком мультфильмов.

– Нет, – возразил отец, его тон оставался терпеливым, но граничил с чем-то другим. – Ты сделаешь это сейчас. Никаких споров.

– Папа...

Было очень трудно услышать телевизор.

– Если ты хочешь деньги, чтобы покупать комиксы и играть в эти дурацкие видеоигры, то тебе придется работать на улице и по дому. Таковы правила.

Дедушка Тимми, который сидел рядом с ним на диване, вздохнул.

– О, почему бы тебе не отстать от него, Рэнди? Это первый день летних каникул. Тундарр и Оокла Мок сражаются с Крысиным народом. Он может прополоть сад позже.

– Не лезь в это. Я сам решу, что лучше для моего мальчика.

– Я не могу не вмешиваться, – сказал старик: – Ты делаешь это здесь, пока я пытаюсь смотреть свои мультфильмы. Я ничего не слышу, когда вы разговариваете.

Заиграла реклама игрушки, которую Тимми не хотел.

Но он все равно смотрел ее, притворяясь заинтересованным. Он чувствовал напряжение в воздухе. Его отец и дед смотрели друг на друга. Потом дед кашлянул и снова посмотрел на телевизор.

Отец Тимми говорил медленно, так же, как он говорил с Тимми, когда тот попадал в беду.

– Папа, мне бы очень хотелось, чтобы ты не подрывал мой авторитет в доме. Мы договорились, что если ты будешь жить здесь с нами, то будешь уважать Элизабет и меня...

– Тише, – дед Тимми прервал его: – Сколько раз я должен тебе повторять? Мы не можем слышать это, пока ты говоришь.

Тимми подавил улыбку.

– Неважно, – проворчал Рэнди Грако: – Я сделаю сам, – oн посмотрел на них обоих и протопал к двери: – Но это еще не конец. Я не собираюсь терпеть это все лето.

Когда он ушел, Тимми и его дед посмотрели друг на друга и рассмеялись.

На кухне, по радио матери Тимми тихо играла песня Долли Партон, одна из любимых песен Элизабет Грако. Снаружи они услышали, как Рэнди открывает дверь гаража.

– Спасибо, дедушка.

– Не надо об этом. Кроме того, это важнее. Жаль, что у них не было таких вещей, когда я был в твоем возрасте.

– Что вы смотрели по телевизору?

– Смотрели? Мы ничего не смотрели – у нас даже не было телевизора. Мы слушали радио. У нас тоже были программы, но не такие.

Тимми нахмурился, пытаясь представить, что слушает "Гром" по радио, а не то, что обычно крутили – Майкла Джексона и Синди Лопер, Хьюи Льюиса и News, Journey и "Come On Eileen" Dexy's Midnight Runners. Тимми только начинал открывать для себя музыку. Iron Maiden. Twisted Sister. Sugar Hill Gang. Duran Duran. Eurythmics. Van Halen. И новые андеграундные металлические группы, такие как Metallica, Slayer и Anthrax, на которые его подсадили ребята из школьного класса. Более старые вещи, такие как "2112" Rush, "Mob Rules" Black Sabbath и сольный материал Dio. Один из ребят в школе показал ему, что если перевернуть обложку альбома Dio вверх ногами, то на ней будет написано «Дьявол». Тимми еще не был уверен, какая именно музыка ему нравится, но он знал, что это не «Come On Eileen». Эта песня годилась только для грязных шуток на детской площадке.

– Не-а, – повторил его дед, – никаких таких передач.

– А какие у вас были программы? – спросил Тимми.

Дед нахмурился:

– Ну, давай посмотрим. Была "Тень". Тебе бы понравилось. "Зеленый Шершень" и "Без света". "Одинокий рейнджер". "Эймос и Энди". О, и "Супермен", конечно.

– Супермен был тогда?

– Да, был. Хотя никакого "Тундарра".

– Он тебе больше нравится?"

– О, да, – голос его дедa упал до шепота: – Супермен – пизда.

Оба рассмеялись над запретным словом.

Бабушка Тимми умерла пять лет назад. Хотя он не признавался в этом вслух, Тимми иногда с трудом вспоминал ее, особенно ее голос, и это его огорчало. Дэйн Грако, отец Рэнди и дедушка Тимми, жил с ними последние девять месяцев. Ошибка на лестнице во время развешивания рождественских гирлянд привела к перелому бедра, а затем к почти смертельному приступу пневмонии.

В сочетании с его сердечным заболеванием и общим ухудшением здоровья, родители Тимми перевезли его в свой дом, вместо того чтобы оставить его жить одного или, что еще хуже, поместить в дом престарелых. Он занял свободную комнату в конце коридора, рядом с комнатой своего внука.

Тимми любил своего дедa и с удовольствием проводил с ним время. Он казался таким классным, таким непохожим на других взрослых, особенно на стариков. Он не разговаривал с Тимми свысока и не обращался с ним как с ребенком. У дедa по-прежнему было чувство юмора. Он разговаривал с Тимми как с равным и искренне интересовался тем, что нравится Тимми. Совместный просмотр субботних утренних мультфильмов был одним из их еженедельных ритуалов.

Отец Тимми, Рэнди, работал семь дней в неделю посменно на бумажной фабрике, где находили работу большинство мужчин в городе. Мистер Мессингер, владелец газетного киоска, где Тимми и два его лучших друга, Даг Кайзер и Барри Смелтцер, покупали свою еженедельную порцию комиксов, однажды сказал им, что если бумажная фабрика выйдет из бизнеса, то весь город высохнет и исчезнет. Все остальные предприятия в городе, химчистки, бары, "Пицца Дженовы", продуктовый магазин, почта, хозяйственный магазин, cтанция техобслуживания "Old Forge" и даже церкви, жили и умирали в зависимости от того, насколько хорошо шли дела на фабрике. Если у нее был плохой квартал, то плохой квартал был и у самого города. В прошлом году профсоюз объявил забастовку, а когда руководство не пошло на уступки, забастовка растянулась на десять месяцев. Тимми вспомнил, как он ехал на велосипеде по городу и увидел отца, идущего по линии пикета. Он выглядел усталым и измученным; он шаркал, как зомби из фильма "Рассвет мертвецов", который Тимми смотрел однажды поздно вечером по 43-му каналу. Тимми помнил, как его отец жаловался на "крыс", и как ему тогда казалось это забавным, пока ему не объяснили, что такое "крысы" на самом деле.

Тимми до сих пор не был уверен, что все понял. У "крыс" тоже были семьи, и им нужно было работать, чтобы содержать их.

Когда забастовка наконец закончилась, сбережения Грако, как и сбережения многих других людей, сошли на нет. В результате последний год его отец работал в удлиненную смену, охотно беря все полтора часа, которые мог получить (при этом работая семь дней в неделю), в попытке заработать обратно потерянные деньги. Его отец был дома всего несколько часов в день, а потом он либо спал, либо работал в саду, стриг газон или ухаживал за курами и другим домашним скотом. (Рэнди Грако подрабатывал фермером и пчеловодом.) В результате Тимми видел его нечасто. Его мать, Элизабет, обычно была занята работой по дому, игрой в бридж с друзьями или участием в женской организации "Спринг Гроув".

В результате он проводил больше времени с дедушкой, чем с родителями. Несмотря на ослабевающее здоровье Дэйна Грако и быструю утомляемость, дедушка брал его с собой на рыбалку вдоль ручья Кодорус, на прогулки в близлежащий лес Боумана, играл в "Pitfall", "Asteroids" и другие видеоигры на игровой приставке "Atari".

Иногда, когда у него было настроение, Дэйн отвозил их в город и угощал двумя кусками пиццы пепперони в ресторане "Пицца Дженовы", где они опускали четвертак за четвертаком в игровые автоматы "Galaga", "Paperboy" и "Mappy", пока у деда не заканчивалась мелочь – обычно после десяти долларов или около того. Однажды, когда отец был в особенно хорошем настроении и у него выдался редкий выходной, они вчетвером ездили в Балтимор, чтобы посмотреть, как "Ориолс" играют с "Янкиз". Они с дедушкой подшучивали над командой соперников, пока мать не заставила их обоих замолчать. По дороге домой они вдвоем заснули на заднем сиденье родительского автомобиля.

Когда Тимми вспоминал эти моменты, он улыбался. Он надеялся, что никогда не забудет их, как он забыл свою бабушку. Забывчивость, похоже, приходила со взрослой жизнью. Иногда, когда Тимми спрашивал своих родителей о некоторых вещах из их детства, они отвечали, что не помнят. Он заметил, что другие взрослые тоже так делали – за исключением его дедушки. Тимми хотел быть таким же, как он, и никогда не забывать. Не помнить свою бабушку было достаточно плохо. Он не мог себе представить, как можно забыть время, проведенное с дедушкой.

Тимми знал, как ему повезло. Да, у отца был стресс из-за работы, и это делало его ворчливым. И да, его мать, возможно, слишком много уступала отцу, особенно когда дело касалось решений, затрагивающих Тимми, – решений, с которыми она часто не соглашалась. Но Тимми знал, что они любят его, как любил его дедушка. Все могло быть и хуже. По крайней мере, его родители все еще были рядом, и они хотя бы обращали на него внимание. Отец его друга Дaга Кайзера сбежал три года назад, исчезнув однажды ночью из бара "Whistle Stop" с официанткой на хвосте, а также с семейной машиной и содержимым их расчетного и сберегательного счетов. После этого мать Дага начала пить, и в эти дни, казалось, только этим и занималась. Она не работала, только собирала чеки на пособие и газеты. И журналы. Банки из-под газировки. Нежелательную почту. Купоны. Пустые бутылки. Словно стайная крыса, она складывала их во все большие кучи по всему дому. Возвышающиеся, шаткие стены мусора образовывали проходы через гостиную, столовую и прихожую. Кроме спальни Дага, весь дом пропах спиртным и плесенью, а она весь день держала окна и шторы закрытыми, предпочитая темноту. Если мать Дага все еще любила своего сына, у нее был забавный способ показать это. Большую часть дня она почти не замечала его присутствия, разве что кричала на него за что-то. Даг мог приходить и уходить, когда ему вздумается, просто потому, что мать не замечала его отсутствия. Хуже того, она уделяла больше внимания Тимми и Барри – слишком много внимания. Иногда по тому, как она прикасалась к ним, как улыбалась, что говорила – Тимми понимал, что это неправильно. Пальцы задерживались на их руках чуть дольше, или она облизывала губы, когда разговаривала с ними, выгибала спину, чтобы выпятить обвисшую грудь. Это было похоже на начало одного из тех писем в журналах "Пентхаус", которые они иногда читали. Возможно, это было их воображение. Они это знали. И Даг, конечно, не замечал (а если и замечал, то никогда не говорил об этом). Но все же иногда им казалось, что Кэрол Кайзер пристает к ним. И это было странно, потому что Кэрол Кайзер была взрослой.