Текст книги "Мозаика еврейских судеб. XX век"

Автор книги: Борис Фрезинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 22 страниц)

Первый номер объемом 84 страницы вышел лишь в октябре 1925 года. Живший в Берлине писатель О. Г. Савич сообщал 27 октября Лидину: «Вышел № 1 Russische Rundschau – Горький, Вы (Инга), Эренбург, Соболь, Бабель, Леонов. Вы прекрасно переведены. Журнал чистенький, но тощий. Об успехе сообщу, когда он будет». Номер открывался краткой, на полстранички, заметкой составителя: сообщалось, что цель нового издания – показать многообразие новой русской литературы и отобрать для читателя наиболее значительные и важные вещи.

Новый журнал открывался прозой М. Горького – написанным летом 1923 года и опубликованным в июньском номере горьковской «Беседы» (1924, № 5) большим рассказом «Карамора» (в 1928 году его включили в берлинское собрание сочинений Горького, а в СССР напечатали лишь в 1973-м, когда интерес к Горькому зачах). В «Караморе» речь шла о русском революционере и одновременно провокаторе – загадки русской души писателя мучили и тогда. Вполне возможно, что контакт с Горьким осуществлялся через Ладыжникова, а выбор рассказа наверняка принадлежал самому автору. Это единственный рассказ, который печатался в двух номерах журнала.

Вторым шел рассказ Лидина «Инга» (о нем у нас еще пойдет речь), а третьим: рассказ о нэповской Москве «Пивная „Красный отдых“» – единственная новелла на русском материале из только что законченной и еще не напечатанной книги Ильи Эренбурга «Условные страдания завсегдатая кафе» (немецкий перевод двух других новелл, первоначально предложенный Эренбургом, был отвергнут, так как их действие происходило вне России, – дополнительные расходы на перевод редактора не остановили, и «Красный отдых» послали переводчику Артуру Лютеру). Затем шли рассказы: А. Соболя «Мимоходом» (написан в 1922 году, напечатан в 1923-м в его книге «Обломки»); И. Бабеля «Письмо» (напечатанный впервые в одесских «Известиях» в 1923-м под шапкой «Из книги „Конармия“» и в № 4 журнала «Леф» за 1924 год; с 1926-го – во всех изданиях «Конармии»); Л. Леонова «О безумном Калафате». А вот рассказы Зощенко и Сейфуллиной в первом номере напечатаны не были. Сейфуллину (из ее книги «Молодняк», 1924), правда, напечатали во втором, с Зощенко же произошел конфуз. Либерман выбрал для перевода довольно большой его рассказ «Коза» (1922), иногда именуемый повестью, и отправил его в Вену амбициозному переводчику Д. А. Уманскому. О дальнейшем Либерман писал Замятину еще до выхода первого номера: «С „Козой“ Зощенко произошла дичь – Уманский ее наполовину выбрил» [61]61
  РНБ. Рукописные памятники. Вып. 3, часть 1. Рукописное наследие Евгения Ивановича Замятина. Предисловие и комментарии М. Ю. Любимовой. СПб., 1997. С. 424. Далее письма Замятина жене приводятся по этому изданию.


[Закрыть]. Заказывать новый перевод не стали, или уже не было времени, а печатать перевод Уманского сочли невозможным. Это сейчас Зощенко – классик XX века, а тогда Уманский переводил неизвестного на Западе автора – как хотел…

Из запланированных поэтов в первом номере остались лишь В. Маяковский и Н. Тихонов.

Знаменитая статья Евгения Замятина «О литературе, революции, энтропии и о прочем», впервые напечатанная в сборнике «Писатели об искусстве и о себе» (М.; Л. 1924), привлекла Либермана сразу, и 28 июля 1925 года он обратился к автору с просьбой дать ее для своего журнала; 18 августа 1925 года Замятин из Кисловодска написал жене: «Разыщите у себя в архиве окончательный вариант статьи „О литературе, революции, энтропии и прочем“, дайте отстукать на машинке и пошлите поскорей: Ladyschnikow Verlag, Berlin № 50 Rankestrasse 33, Herrn S. Liberman… Если в рукописи статья не найдется, надо переписать ее из сборника „Писатели о себе“ – изд. „Круг“». Острое и парадоксальное эссе Замятина, направленное против всякого застоя и банальности в искусстве, открыло отдел публицистики первого номера, где было напечатано еще три статьи: Артур Лютер «Русская литература в Германии» (вместо предполагавшегося опуса Г. Бёме), Павел Марков «Возрождение актера» (с завлитчастью МХТ Либерман познакомился в Берлине в июле 1925-го) и Семен Либерман «Мятежная муза» (об этой статье речь уже шла).

В Германии журнал был замечен сразу. Либерман сообщал Лидину 6 ноября: «„Russische Rundschau“, или, как мы ее называем сокращенно, „RR“, встречает самый теплый прием повсюду. У нас еще только часть, небольшая часть отзывов, но всюду они не только благожелательны, но иногда и восторженны… В общей сложности – пока отношение прессы превосходное. Имеются уже голландские и французские рецензии. Материал, надо сказать, весьма интересный. Но пока это только начало».

По выходе первого номера началась рассылка авторских экземпляров, а следом и гонораров. Легко все получил только Илья Эренбург, поскольку почта из Берлина достигала корреспондентов в Париже беспрепятственно. 29 октября Эренбург поделился с Либерманом впечатлениями от номера: «…Журнал мне показался интересным и хорошо составленным. Из выбора вещей, пожалуй, можно оспаривать только Соболя. Да вот стихи – малопоказательные, и у Маяковского и у Тихонова есть много лучше. Переводы, насколько я могу судить, очень хороши. Моего рассказа в частности», а 9 ноября подтвердил получение 50 причитавшихся ему марок.

Авторы, жившие в СССР, были не столь удачливы и жаловались непрестанно. Еще 22 октября Либерман сообщил Лидину: «…посылаю Вам 5 экземпляров журнала. Не откажите подтвердить получение»; о том, что журнал до него не дошел, Лидин смог сообщить Либерману, пользуясь оказией – Савичем, который уже 11 ноября Лидина успокоил: «Russische Rundschau Вам послана вторично. Кроме того, отправлю и со своими. Либерман процветает, но хронически сидит без денег, о чем выразительно сообщает миру, прекращая стрижку-брижку». Но и эта вторая посылка не дошла, и была послана третья; 19 декабря 1925 года Савич сообщал Лидину: «Либермана вижу часто, он 3 раза послал Вам „Russische Rund.“ – и убежден, что должна дойти, – вот почему я и не послал с С. Я. <Мазэ – брат жены Савича. – Б. Ф.>, у него новостей нет, все идет по-старому. Только трещит слегка – денег нет. Но обойдется». 29 ноября прозаик С. Семенов писал Либерману: «Во-первых приношу Вам благодарность за сообщение о напечатании рассказа „Убийца“ в номере третьем Russische Rundschau (о будущем напечатании), а во-вторых должен Вам сообщить, что номера первого Russische Rundschau я не получил, и объяснить это обстоятельство ничем не могу. Мне остается лишь просить Вас о вторичной высылке этого номера, в чем – я уверен – Вы не откажете».

В декабре стонали уже и самые терпеливые авторы; вот несколько стонов: 8 декабря А. Соболь: «Я ничего не понимаю: в третий раз пишу Вам, а от Вас ни звука. Я Вам писал и вот снова повторяю, что до сегодняшнего дня я не получил ни одного № Вашего журнала, ни денег, хотя Вашему письму о том, что мне выслан гонорар и журнал, уже скоро два месяца. В чем же дело?»; 12 декабря М. Слонимский: «Я, к сожалению, не получил еще высланного мне (как Вы сообщаете) первого номера „Russische Rundschau“. Журналы идут из-за границы вообще медленно. Надеюсь, что первый номер все же дойдет до меня»; 20 декабря С. Буданцев: «Пришлите, пожалуйста, журнал» и Яковлев: «Журнал, к сожалению, я еще не получил: опытные люди говорят, что его задержала цензура и, может быть, я получу через несколько дней. Не будете ли Вы любезны послать следующий номер заказной бандеролью? Очень бы хотелось получить», 26 декабря К. Федин: «„Russische Rundschau“ я не получил. Не получили журнала и другие Ваши сотрудники. Прошу Вас выслать журнал по адресу Ленингр. отд. Госуд. Издательства». Последняя по времени жалоба послана 12 января 1926 года Л. Леоновым: «Ни денег, ни журнала, обещанных Вами, я не получил»…

Между тем 6 ноября Либерман сообщал Лидину: «Второй номер выходит 20-го ноября. В нем: „Карамора“ Горький (окончание), „Дитё“ Всев. Иванов, „Инструктор красного молодежа“ Сейфуллина, „Жених полунощный“ А. Яковлев, „Немой роман“ Зозуля, „Вдохновение“ Савич. Стихи Эренбурга и Ивнева. Проф. Браун „Академия наук“ и другие статьи».

Когда номер объемом в 80 страниц вышел, в нем не оказалось рассказа Ефима Зозули, как и статьи проф. Брауна, зато напечатали статьи Вл. Астрова «Борьба за новую литературу» и Э. Гурвича «К психологии немецкого и русского искусства»; стихи Эренбурга «Наши внуки будут удивляться…» перевел Вольфганг Грёгер, до того переводивший Пастернака. Номер завершался четырьмя страницами книжных объявлений.

С доставкой второго номера дело обстояло не лучше – кто-то получил, большинство – нет, мало кто журнал вообще видел. 23 декабря 1925 года А. Чапыгин писал в Германию Горькому: «… ныне же получил извещение, что один из <моих> рассказов напечатан в их <Ладыжникова> журнале „Руссише рундшау“, но №№ журнала где-то застряли, и я ни одного не получил. Возможно, что цензура его не пропускает в СССР».

Слухи о финансовых проблемах «Russische Rundschau» доходили до России, и писатели осторожно справлялись об этом у Либермана, но он предпочитал от этого вопроса уходить.

И так продолжалось долго. На Либермана надеялись. 13 февраля 1926 года Леонов подтверждал ему, что посланного для третьего номера «Russische Rundschau» рассказа «„Гибель Егорушки“ покуда никуда не отдавал, ясное дело. Во всяком случае, ежели у Вас что-нибудь не наладится, пишите прямо».

А вот характерное письмо М. Слонимского уже 20 апреля 1926 года: «Многоуважаемый Семен Петрович, не откажите уведомить меня, в каком положении находятся дела с переводами моих рассказов. Вы писали о переводе „Чертова колеса“ и „Актрисы“. Журнала Вашего я, к сожалению, не получил, но я видел его (только второй номер). Ходят слухи, что он временно прекратился. Правда ли это? Если правда, то думаете ли Вы издать мои рассказы отдельной книжечкой?»

Дела у Либермана с издателем не клеились, и оставалась одна надежда – нарком просвещения РСФСР А. В. Луначарский. Надежда была не абстрактная: Либерман проявлял живейший интерес к распространению пьес Луначарского в Германии (см. дальше), и Луначарский это знал. В мае 1926-го других козырей, видимо, не оставалось, и в ход пошел этот. Из Берлина широко известный в мире нарком просвещения казался всемогущим, и на его помощь была большая надежда. Возможно, это же советовали Либерману и Ладыжников с Горьким.

Ответ Луначарского датирован 9 июня 1926 года и не оставлял никаких надежд:

«№ 1914

Berlin, Pragerstr. 12 West. 50

тов. Либерману.

Дорогой товарищ, по наведенным мною справкам я убедился, что при всем желании помочь Вашему журналу сейчас о какой бы то ни было денежной ссуде с нашей стороны не может быть речи. О выписке 1.500 экземпляров тоже не приходится сейчас разговаривать. Нам некуда их будет раздать, и свободных сумм для этого мы не имеем. Надеюсь, что в скором времени времена сделаются мягче и тогда можно будет что-нибудь предпринять.

Нарком по просвещению

А. Луначарский».

Мягкие времена, разумеется, не наступили, и кончина «Russische Rundschau» стала непреложной.

III. Стезя театральная

В 1926-м Либерману пришлось зарабатывать на жизнь статьями, переводами (с немецкого и на немецкий) и посредничеством по части издания книг и театрального устройства русских пьес. Он пытался печататься в России и устраивать там издание немецких книг (скажем, прозы Я. Вассермана) и пьес. Театр был главным предметом его посреднических увлечений. Потому еще на адрес «Russische Rundschau» его информировали: Никитин о своей комедии «Безумный купец», Лидин об инсценировке «Хижины дяди Тома», а П. Марков о нуждах МХТ (просил «прислать 4 пьесы немецких авторов и Тирсо де Молина по-французски»). В свою очередь, Либерман запрашивал их о русских теановостях – например, Лидина: о пьесе Третьякова «Рычи, Китай», поставленной у Мейерхольда, перед тем сообщив ему о своих опытах: «Перевод пьесы моей на немецкий язык близится к благополучному концу; за это время я успел написать новую пьесу – остался ненаписанным четвертый и последний акт. Правда, все это в карандаше – тушь потребует времени. Одним словом, работаю».

О нескольких сюжетах – подробнее.

1. Драматург Луначарский

Письмо Луначарского с откликом на интерес Либермана к его драматургии адресовано в Берлин поэту-имажинисту Рюрику Ивневу, который еще в 1918 году служил у Луначарского секретарем (оценивший это нарком потом не раз помогал Ивневу устраивать коллективные литературные вечера, организовывать поездки по стране и за границу). Находясь в 1925-м в Берлине, Ивнев познакомился с Либерманом и рассказал ему о своей службе у Луначарского, чьи пьесы уже издавались и шли в Германии. Либерман решил стать посредником наркома, о чем Ивнев написал шефу. Анатолий Васильевич мило ответил бывшему секретарю, и тот подарил автограф наркома Либерману. Два итога сего известны точно: стихи Ивнева удержались во втором номере «Russische Rundschau», а письмо Луначарского, отпечатанное на машинке на бланке наркома по просвещению РСФСР, – в архиве берлинского редактора.

«22/Х 1925

№ 3861

Берлин. Тов. Ивневу

Дорогой товарищ.

Я очень благодарен Либерману за его интерес к моим пьесам. Я должен сказать однако, что те из них, которые имеют наибольшие шансы, уже издаются в Volksbüchne <Народные подмостки>. „Освобожденный Дон Кихот“ пойдет в театре этого предприятия 1-го декабря с Кайслером. „Медвежья Свадьба“ переведена полностью и вероятно также пойдет в этом сезоне. „Поджигатели“ переведены другим переводчиком в Вене и также имеют шансы попасть на сцену. Ранее Зинаида Венгерова перевела моего „Кромвеля“, но я не знаю, напечатала ли она его, хотя самый перевод был мне прислан на отзыв и я одобрил его. Кроме того переведено на немецкий язык „Иван в раю“ (Руссом). С изданием этого перевода, впрочем, как будто произошла какая-то задержка. Конечно, остается не мало других пьес, но новая моя пьеса „Яд“ по всей вероятности будет использована той же Volksbüchne. Так как я вполне доволен моими отношениями с этим издательством, то не могу отдать „Яд“ никому, пока они не выскажутся в этом отношении. Из пьес, которые, как мне кажется, могли бы иметь шанс на успех в Германии, непереведенной остается „Слесарь и Канцлер“. Если гражданин Либерман хотел бы заняться этой пьесой, я мог бы выслать ему экземпляр. Другие пьесы, на мой взгляд, имеют чисто литературное значение и вряд ли могут заинтересовать театры в Германии.

Крепко жму Вашу руку.

Нарком по просвещению

А. Луначарский».

В этом письме речь идет о пьесах Луначарского, написанных с 1920-го по 1925-й; работа над пьесой «Яд» завершилась в 1926-м; ничего не известно о дальнейших театральныхконтактах Либермана с наркомом, который написал около 20 пьес (теперь на сцене вроде бы не появляющихся).

2. «Мандат» Эрдмана

В мае 1925 года Либерман решил списаться с Николаем Эрдманом, чья пьеса «Мандат» с большим успехом шла в Москве у Мейерхольда (премьера состоялась 20 апреля 1925-го; до того как в 1930-м этот спектакль сняли с репертуара, он прошел в театре 350 раз). В мае Либерман попросил А. Соболя связать его с Эрдманом – в ответе Соболя 31 мая есть фраза: «Письмо для Эрдмана пока не получено. Как только получу – передам его». Неизвестно, было ли отправлено Эрдману письмо в июне, но в июле Либерман, несомненно, виделся с Эрдманом, когда того по распоряжению Луначарского вместе с завлитчастью МХТ П. А. Марковым отправили в Германию в творческую командировку. Надо полагать, что именно тогда Либерман договорился с Марковым о статье для «Russische Rundschau», а с Эрдманом – об издании «Мандата» у Ладыжникова. 26 июля Эрдман писал из Берлина родителям: «Что касается моих издательских дел, они выяснятся завтра, а то мой издатель сбежал от жары к морю. Смотря по тому, к каким результатам приведет наш окончательный разговор, мы будем делать покупки». То, что разговор привел к хорошим результатам, известно: в марте 1926 года издательство Ладыжникова выпустило «Мандат» в немецком переводе соредактора «Russische Rundschau» Эриха Бёме, и книгу эту Эрдман хранил, а теперь она находится в РГАЛИ. На этом, однако, отношения Либермана с Эрдманом не прекратились – речь шла о постановке «Мандата» в Германии. Сохранилось написанное уникальным печатным почерком Эрдмана его письмо Либерману от 15 января 1927 года, в котором сквозит некоторое недовольство тем, как складывается сценическая судьба «Мандата» в Германии. Похоже, перевод Бёме не казался Эрдману идеальным для сцены, и он предполагал заказать новый. Отметим попутно, что это единственное из писем, уцелевших у Либермана, где он именуется «господином»:

«Уважаемый г-н Либерман, может быть, Вы будете так добры и пришлете мне текст доверенности, а то я совершенно не знаю как она пишется. Было бы интересно узнать, что это за театр, какой договор, кто будет переводить? Если Вас не затруднит – напишите что с Рубинштейном, почему „Мандат“ до сих пор не устроен в Германии? Дело в том, что я все время получаю очень выгодные предложения из Вены, но должен от них отказываться из-за договора с Ладыжниковым.

Жду Вашего ответа.

Уважающий Вас Николай Эрдман».

Никакого продолжения этой истории архив Либермана не сохранил – но в 1927 году «Мандат» был поставлен в Берлине. Дальнейшая драматургическая судьба Эрдмана сложилась, как известно, трагически: его вторая и блистательная пьеса «Самоубийца» (1928) была запрещена, а сам он вскоре сослан («Самоубийцу» опубликовали и поставили уже после смерти автора – в перестроечные годы).

3. Пьесы Замятина

Первым переводить пьесы Евгения Замятина на немецкий начал живший в Вене Д. А. Уманский, который познакомился с писателем в апреле 1924 года в Питере (его переводы на немецкий замятинской прозы появились в печати в 1925-м). Либерман стал переводить на немецкий драматургию Замятина во второй половине 1926-го. Сначала – пьесу «Огни св. Доминика» (написана в 1920-м, издана в 1922-м), затем – написанную в 1924-м и изданную в 1926-м трагикомедию по мотивам повести «Островитяне» (она называлась «Общество Почетных Звонарей», и в ноябре 1925 года ее показал Михайловский театр в Ленинграде). «Звонарей» Замятин читал многим театрам Москвы, дважды ее брался репетировать МХТ, макет декораций для театра Корша сделал Борис Эрдман, старший брат драматурга, но в Москве спектакль так и не вышел [62]62
  Еще в сентябре 1925 г. пьеса была поставлена в Театре русской драмы в Риге – см. Исмагулова Т. Евгений Замятин на сцене театра русской эмиграции // Russian Studies. 1996, v. II, № 2. С. 361.


[Закрыть]. Перевод «Звонарей» Либерман прислал Замятину. В письмах к жене из Москвы Евгений Иванович не раз этот перевод поминает. 7 сентября 1926 года он пишет: «Надо еще просмотреть перевод „Островитян“ и отправить Либерману. И ему же одновременно послать „Атиллу“ (рукопись отдал переписывать). Вечером иду к Лидину – он неплохо знает немецкий, поможет мне с „Островитянами“», а 10 сентября жалуется: «До сих пор не устроилось еще с редактурой перевода „Островитян“. Придется, кажется, нанять для этого человека: заплатить – пускай проверит и исправит».

В письме от 7 сентября упоминается совсем новая пьеса Замятина «Атилла», которую в Москве переписали (так тогда говорили) на машинке в пяти экземплярах – для: Всеволода Мейерхольда (14 марта 1927 года Замятин сообщал жене о реакции Мейерхольда, прочитавшего «Атиллу»: «Он считает, что пьеса построена очень хорошо, но ставить ее вообще нельзя: в костюмах, с мечами и прочим – выйдет неминуемая Вампука»); Третьей студии МХТ, актера МХТ Л. М. Леонидова – на его поддержку новой пьесы Замятин рассчитывал; и для Малого театра. Что же касается пятого экземпляра, то Замятин писал жене 17 сентября: «Пятый – посылаю сегодня Либерману в Берлин. Сколько было возни с исправлением переписки. И еще больше – с переводом „Островитян“. Уйму времени убил на это. Сегодня их тоже посылаю Либерману»; на следующий день в письме Замятин жаловался снова: «Больше все сидел дома, правил перевод „Островитян“, копии „Атиллы“». Получив «Атиллу», Либерман начал ее переводить; об этой работе он вел переписку с автором в 1927-м. Последние два раза имя Либермана встречается в письмах Замятина жене в январе 1927 года. 22 января он пишет: «Пожалуйста, отправьте заказным прилагаемое письмо к Либерману…», а уже 24-го: «Сегодня от Либермана получил письмо – ему моего, значит, посылать не надо». При отъезде за границу в 1932 году Замятин оставил в СССР свой архив, включая адресованные ему письма – в том числе и письма Либермана; архив этот хранится в ИМЛИ.

4. Клабунд и Лидин

Этот сюжет связан с немецким писателем, в России теперь забытым, хотя в 1928-м его знаменитая пьеса «Меловой круг» шла в московском театре Корша. Потому начну со справки.

Альфред Геншке родился в 1891 году и принадлежал к поколению, сформированному мировой войной. Наша старая «Литературная энциклопедия», сообщая в 1931-м про его романы о великих реформаторах (например, о Магомете и Петре Великом), упомянула еще книгу «Небесный викинг», героем которой был Франсуа Вийон. В 1925-м написан «Меловой круг» – на основе сочинения китайского автора XIII века Ли Сынтао, а также классических библейских мотивов (царь Соломон, разрешающий тяжбу двух женщин из-за одного ребенка). Все это «Литературная энциклопедия» осуждала: «Смена тем и жанров, обусловленная уходом от современности и обращением к прошлому, достаточно ярко выявляет мелкобуржуазную психоидеологию автора с характерным для него тяготением к индивидуальному». В 1928-м писатель, не достигнув и сорока, умер от туберкулеза. Добавлю, что ни в одной энциклопедии писателя Геншке нет, так как всё написанное он печатал под псевдонимом Клабунд (без имени). И еще: начинал он как поэт, чем и обрел известность. Но о поэте Клабунде «Литэнциклопедия» даже не упоминает – не помогли и его пафосные выступления против Первой мировой войны, о которых в книге воспоминаний «На повороте» Клаус Манн написал: «Молодой поэт Клабунд, в лихорадке своего объемлющего мир энтузиазма и тяжелой туберкулезной инфекции, направил кайзеру Вильгельму страстный манифест, в котором требовал немедленного окончания войны, а кстати, и отречения монарха».

Название «Меловой круг» может напомнить о знаменитой пьесе Брехта «Кавказский меловой круг». И правда, на Брехта пьеса его берлинского друга Клабунда произвела столь сильное впечатление, что он еще в 1920-е решил переделать ее на свой лад, но реализовал этот замысел лишь в 1940-х: в рассказе «Аугсбургский меловой круг», а затем в знаменитой пьесе, действие которой перенес в условную Грузию. Так что через Брехта мы косвенно общаемся с Клабундом.

Теперь – к делу. 23 августа 1926 года после долгого перерыва Семен Либерман написал из Krummhübel'я письмо в Москву писателю В. Г. Лидину, чей рассказ «Инга» напечатал в первом номере «Russische Rundschau»: «Дорогой Владимир Германович, все течет – потому оставляю в стороне народную мудрость (лучше поздно, чем никогда) и приступаю к делу. Собственно говоря, необходимо все же сказать несколько слов о том, почему я берусь за письмо лишь сегодня – собираюсь давно Вам написать. В Берлине все не удавалось (отсутствие не времени, а спокойствия), затем был поражен болезнью, от которой постепенно избавляюсь. Доводы – Вам нужны еще доводы, когда скрип сердца и хриплое горло торжественно подтверждают мои слова – но к делу, к делу. Я нашел в одном театральном журнале заметку о пьесе Клабунда (автор же); при чтении ее зрачки мои стали расширяться, дыхание сперло, руки задрожали, одним словом – паралич был не мечтой, а доступным делом: и Вы виновник всего этого, хоть и себя я вправе винить, ибо где, когда, при каких обстоятельствах Клабунд нашел бы немецкую „Ингу“ – если не в „Russische Rundschau“? Думаю, что Вас заинтересует работа Клабунда: если хотите, можно будет прислать Вам пьесу. Я ее не знаю еще, но собираюсь прочесть и при случае перевести на русский язык. Было бы очень интересно пьесу поставить в России – предварительно необходимо будет заинтересованным лицам ознакомиться с ней. Заметку при сем прилагаю – пьеса пойдет не только во Франкфурте н<а>/М<айне>, но и в Берлине у Saltenburg’a – об этом мне говорил приятель один режиссер».

Вырезка с заметкой о пьесе Клабунда Лидина позабавила.

Москва, 7 сентября. Лидин – Либерману:

«Спасибо за память и за вырезку. Мне очень приятно наталкивать на темы других писателей, но еще было бы приятней, если бы они со мной делились гонораром. Пришлите мне, пожалуйста, эту пьесу: может быть он вдохновился в пределах германских законов о влияниях, заимствованиях и проч. Но и кроме того – интересно и, если подходит, можно устроить и на русской сцене».

Этот сюжет не исчезал из переписки Либермана с Лидиным много месяцев. Получив ответ на свою сенсацию, Либерман позвонил Клабунду по телефону но писателя в Берлине не оказалось (он болел, а лечился за пределами столицы). Либерман переговорил с женой Клабунда актрисой Каролой Неер. Отчет о разговоре был послан в Москву.

Берлин, 26 сентября. Либерман – Лидину:

«Сегодня говорил „телефонным образом“ с женой Клабунда – его нет в Берлине и не скоро сюда он вернется. Мне не хотелось говорить по телефону о предметах, способных задеть самолюбие супруги автора; надеюсь, что в ближайшие дни удастся нам с ней встретиться. При личном свидании, когда лирический вздох способен заменить десяток тяжелых аргументов, удобнее будет открыто говорить о предметах тщательно прикрываемых. Я не замедлю написать Вам обо всем».

И написал.

Берлин, 11 октября. Либерман – Лидину:

«С супругой Клабунда беседовать не пришлось, ибо вернулся Клабунд. Вчера был у него – договорились. Клабунд утверждает, что пьеса его только в немногом походит на Ваш рассказ. Девица: хрупкая, пятнадцатилетняя (не Ваша краснощекая), она и ее „обольститель“ гибнут и т. д. Трудно судить мне об этом, ибо пьеса мне не знакома. Я не стал разубеждать Клабунда, не зная в чем дело; счел правильным приступить к конкретному разговору. Клабунд согласился выплачивать Вам некоторую часть доходов. После некоторого массажа (с моей стороны) выяснилось, что доходы Ваши будут составлять 25 % всех театральных отчислений. Пьеса шла во Франкфурте, пойдет в Берлине и Гамбурге. Пришлите немедленно доверенность на мое имя (лучше всего кем-нибудь заверенную) – немедля приступлю к расчету с Клабундом и вышлю Вам то, что покуда наберется. Если пьеса пойдет в СССР и Вам придется ее слегка изменить, Клабунд предоставит Вам 50 % доходов. В таком случае я просил бы предоставить мне перевод с немецкого, если Вы лично не очень заинтересованы в переводе».

Ответ Лидина пришел не сразу.

Москва, 23 октября. Лидин – Либерману:

«Спасибо за устройство моих дел с Клабундом. На самом деле, заинтересуйте его, что пьеса пойдет в СССР, и он будет получать 50 % (если будет мне заграницей оплачивать 25 % – только на этом условии). Высылаю Вам доверенность. Если наскребутся деньжата, не переводите, а передайте Савичу. Великое дружеское спасибо… Теперь пьесу Клабунда переводите; мы с Вами будем получать по 25 %, 50 – Клабунд, а пьесу я постараюсь пристроить, если только она вообще подходит для русской сцены… И напишите, пожалуйста, как все образуется с Клабундом».

Не имея отзыва Лидина о пьесе, Либерман состорожничал и за перевод не взялся.

Берлин, 9 ноября. Либерман – Лидину:

«Дорогой Владимир Германович, только теперь в состоянии ответить Вам. Был не совсем здоров, кроме того хотел до конца выяснить клабундовское дело. Клабунд слово сдержал – деньги переданы мне. Покуда пьеса шла лишь во Франкфурте н<а> /М<айне> – Вам причитается Мк <марок. – Б. Ф.> 303, 25 % – деньги сегодня передам Овадию Герцовичу <Савичу>. Были некоторые расходы в связи с этим делом. Я веду запись – об этом потом. Скоро пьеса пойдет в Гамбурге, а в конце сезона и в Берлине. С Клабундом держу связь – чуть что – я готов расписаться в получении денег. Очень рад, что мне удалось Вам в этом помочь; надо, можно надеяться на определенно приличный гонорар. Одновременно посылаю в адрес Всесоюзного общества культурной связи с заграницей (пл. Свердлова, 2-й Дом Советов) пьесу (для В. Г. Лидина). Мне хочется выяснить Ваше отношение к пьесе раньше, чем приступать к переводу. Надеюсь, что Вы по возможности немедленно сообщите мне „свой взгляд“ – тотчас же приступлю к переводу».

Берлин, 10 ноября. Савич – Лидину:

«Денег пока ниоткуда не получал, кроме как от Клабунда. Вчера Либерман перевел мне около 300 марок. Это по Франкфурту, маленькому городу. В Гамбурге должны дать – на самый крайний минимум – втрое больше. Там ведь идет в лучшем театре и там миллион жителей. Засим – Берлин. Одним словом, думаю, поездку Вы оправдаете».

Последнее соображение вдохновило Лидина на новое письмо.

Москва, 15 ноября. Лидин – Либерману:

«Дорогой Семен Петрович, спасибо Вам огромное, безмерное за Вашу дружбу и внимание. Все это явится залогом нашей встречи. Как Вы думаете, стоит ли мне лично написать приветственное письмо Клабунду? С завтрашнего дня начну поиски пьесы, Вы послали ее в О-во Культсвязи – адрес его иной, М. Никитская, 6, рядом со мной. Как только получу пьесу, сейчас же спишусь с Вами насчет перевода. Если в ней нет мистики, очень может быть, что подойдет для к<акого-> либо из наших театров, сейчас же дам Вам знать».

Пьеса попала в руки Лидина не скоро, и он ее прочитал по-немецки.

Москва, 7 января 1927 г. Лидин – Либерману:

«Дорогой Семен Петрович, я получил, наконец, и прочел „Die brennende Erde“ <Горящая земля. – Б. Ф.>. Но, голубчик, Вы ведь понимаете, что это ни в какой мере не подходит для русской сцены. Что делать с мертвецами, с Рюриком и проч. Это как раз тот сорт литературы, который нравится немцам и который безнадежен у нас, в России. А пьесы нам нужны зверски. Ищите, находите, сейчас же закажут перевод и проч. – но более или менее подходящие. Лучше всего комедию. Спасибо Вам за все заботы. Очень горюю, что никак не могу быть Вам полезным в Москве».

Ответ Лидина Либермана не удивил.

Берлин, 14 января 1927 г. Либерман – Лидину:

«Дорогой Владимир Германович, Ваше письмо получил – благодарю сердечно. Знал заранее, что Клабунд не пойдет. Ну и попутал же человек. Звонил ему на прошлой неделе – нездоров. Кажется, пьеса в Гамбурге еще не шла. Во всяком случае, знайте: Ваше не пропадет; я внимательно слежу за этим… Что до пьес – то об этом необходимо подумать. Может и набежит новое, напишу Вам более подробно».

Имя Клабунда еще трижды встречается в этой переписке.

Берлин, 28 февраля 1927 г. Либерман – Лидину:

«Дорогой Владимир Германович, Овадий Герцович передал мне Ваш привет и просьбу относительно Klabund’a. Я звонил Клабунду несколько раз – очень был нездоров, а затем уехал на время из Берлина. В начале марта он вернется, так что тогда можно будет с ним поговорить и выяснить подробности. В Берлине пьеса еще не шла; шла ли в Гамбурге – не знаю…».

Москва, 15 марта 1927 г. Лидин – Либерману:

«Дорогой Семен Петрович, спасибо Вам за заботы о Клабунде!.. Относительно пьес думал я не раз, но все, что есть у нас, вряд ли подходит для запада…»

Берлин 30 марта 1927 г. Либерман – Лидину: