Текст книги "Мозаика еврейских судеб. XX век"
Автор книги: Борис Фрезинский
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)
Портрет И. Е. Путермана работы Л. М. Козинцевой-Эренбург
Фронтиспис и титульный лист книги, которую И. Путерман выпустил к столетию гибели Пушкина (Париж, 1937)
И. Путерман и Л. Козинцева-Эренбург. Париж, 1930-е. гг. Фото И. Эренбурга
Берлинские годы Семена Либермана – поэта, редактора, человека книги и театра
Славист Жерар Абенсур обучался русскому языку и русской культуре в Париже середины пятидесятых годов у Н. А. Оцупа в группе молодых французов – среди них был и широко известный у нас Жорж Нива (они оба стажировались в МГУ в 1956–1957 годах). Русский язык и русская культура пригодились Абенсуру, когда он много лет занимал должность культур-атташе французского посольства в Москве. Потом работал в США, преподавал в Париже и теперь, оставив службу, продолжает изучать русский театр (его главная привязанность – Вс. Мейерхольд) и его связи с театром Франции. В Париже Жерар Абенсур поддерживает дружбу со многими московскими парижанами… Осенью 2004 года Жерар рассказал мне: у одного моего парижского, а прежде московского, друга-музыканта хранятся несколько писем Ильи Эренбурга его отцу (писем еще двадцатых годов) – их можно посмотреть. Так я оказался в доме известного виолончелиста Анатолия Либермана. Наш разговор начался с того, что хозяин любезно показал мне адресованное в Берлин его отцу в 1925 году письмо Б. Л. Пастернака, а затем уже всю папку писательских писем 1920-х, были там и шесть писем Эренбурга… По возвращении домой я получил от Анатолия Либермана папку ксерокопий этих писем, уцелевших через катастрофы и потрясения XX века, – именно по ним приводятся здесь все письма С. П. Либерману. Дальше все было как обычно – архивы, библиотеки, газетные фонды… Стало понятно, что папке этой в конце 1930-х пришлось похудеть – по мере того, как книги иных авторов писем исчезали с полок библиотек. Так, не стало в ней писем Замятина (а они были – это следует из писем Либермана к Замятину, хранящихся в ИМЛИ), не стало, возможно, и писем Бабеля, Пильняка…
Семен Петрович (Соломон Пинхасович) Либерман родился в семье коммивояжера в 1901 году на Волыни, в городе Ковель (в XIV–XVIII веках он входил в Польско-Литовское королевство, а с конца XVIII века – в Российскую империю). После Первой мировой войны Волынь снова отошла к Польше, это же случилось и с семейством Либерманов. В 1920-м Семен Либерман, окончив гимназию, отправился учиться в Германию; он поступил в Лейпцигский университет, а продолжил учебу в Берлинском… В Берлине, тогдашнем центре русской эмиграции, юный Либерман, сам писавший стихи, сблизился с молодыми русскими поэтами-эмигрантами. Единственным источником информации на сей счет являются берлинские страницы воспоминаний Вадима Андреева «Возвращение в жизнь» – они намечают легкие контуры литературной жизни Семена Либермана 1922–1924 годов. Относительно точная – по времени и содержанию – информация датируется 1923 годом, когда в Берлине начала складываться литературная группа четырех молодых поэтов-эмигрантов: Вадим Андреев, Георгий Венус, Анна Присманова и Семен Либерман. К концу 1923 года группа себя четко идентифицировала, хотя название ее возникло чуть позже, когда к четырем поэтам примкнул перебравшийся в Берлин из Болгарии прозаик и критик Бронислав (Владимир) Сосинский, название это – «4+1».
Политически группа прописалась на левом фланге берлинской эмиграции, имея откровенно просоветский оттенок. Сошлюсь не только на тогдашние стихи Вадима Андреева – о «десятилетии взметнувшейся волны» 1914-1924-х или о Ленине:
Весь мир, как лист бумаги, наискось
Это имя тяжелое – Ленин – прожгло… —
и на его поздние мемуары, но и на статью Семена Либермана «Мятежная муза» [57]57
Russische Rundschau, 1925, № 1. Благодарю А. Я. Иоффе (Бохум, Германия) за информацию о номерах этого журнала, отсутствующего в библиотеках России, и за аннотацию статьи Либермана.
[Закрыть], посвященную молодой русской поэзии и ее связи с революцией (статью, опубликованную по-немецки в переводе, возможно, самого автора). В этой статье, свободной от каких-либо конкретностей (анализа, обзора, имен и строф) и содержавшей лишь патетические и метафорические декларации, утверждалось, что русская революция, с безжалостностью анатома обнажившая все противоречия бытия, не прошла мимо русской поэзии и стала судьбой ее музы. Революция, как писал Либерман, сняла печать условностей и заставила всех говорить своим языком, разрушив мнимую гармонию прежних лет, причем это коснулось в большей степени именно поэзии, где вместо естественно ожидавшегося разложения появились ростки цветения. Главное не то, что возникли легионы поэтов, а то, что поэзия, выстояв в ураганах событий, вдохнула жизнь и в прозу. Муза поэзии предоставила времени свои легкие, возвысив надежды и ожидания до гомеровского пафоса. Она не молчала, когда палили пушки, и стих стал таким же острым и жестким, как сама жизнь.
Идейно, как кажется, этот текст подпитывался берлинскими статьями Ильи Эренбурга 1921 года из журнала «Русская книга», и пафос либермановского взгляда со стороны, похоже, тогда разделяли все участники группы, хотя в их стихах он существенно корректировался иным жизненным опытом и неромантической суровостью текста.
Говоря о группе «4+1», для ясности последующей картины приведем краткие биографические справки ее участников:
Анна Семеновна Присманова (1892, Либава – 1960, Париж), с 1918-го – в Москве, не позднее 1923-го переехала в Берлин, где в 1923-м вышла ее первая значимая поэтическая публикация в берлинском журнале А. Белого «Эпопея»; в 1924-м переехала в Париж, где в 1937-м вышла ее первая книга «Стихи»…
Георгий Давыдович Венус (1897, СПб. – 1939, умер в лагере) – участник мировой войны и белого движения; с 1920-го – в Константинополе, с 1922-го – в Берлине. В 1925-м вернулся в СССР, жил в Ленинграде, где выпустил 11 книг; в 1935-м сослан в Куйбышев, где в 1937-м вышла последняя его книга; в 1938-м арестован.
Бронислав (Владимир) Брониславович Сосинский (1900, Луганск – 1987, Москва) – с 1918-го служил у Деникина, был ранен, в 1920-м бежал из Крыма в Константинополь, затем Болгария, где закончил гимназию и получил университетскую стипендию, с чем и прибыл в Берлин. С 1924-го – в Париже; в 1960-м вернулся в СССР.
Сын Леонида Андреева Вадим Леонидович Андреев (1903, Москва – 1978, Женева) – с 1919-го волонтер Добровольческой армии, далее – Константинополь, Болгария, получение университетской стипендии и с 1922-го – Берлин, где в 1924-м напечатал первую книгу стихов «Свинцовый час»; с конца 1924-го – Париж, в 1928-м вышла вторая книга стихов «Недуг бытия»…
Итак, трое участников группы «4+1» учились в Берлинском университете; не исключено, что с Андреевым, приехавшим в Берлин в апреле 1922-го, Либерман познакомился именно там (в то время как с Г. Венусом Андреев, судя по тем же воспоминаниям, познакомился в кафе). Участники группы увлеченно посещали всевозможные литературные вечера, особенно поэтические – благо помимо живших тогда в Берлине А. Белого, М. Цветаевой, В. Ходасевича, И. Эренбурга, Саши Черного, Г. Иванова там читали и приезжавшие из Советской России В. Маяковский, Б. Пастернак, С. Есенин – их выступления в Доме Искусств и кафе собирали немало народу, знакомства и контакты заводились легко (в 1923-м участники группы, случалось, выступали уже и сами – так, скажем, 6 апреля 1923-го Георгий Венус, писавший не только стихи, читал в Доме Искусств свой рассказ «Вши»).
Конец 1923-го – пора, когда русский Берлин уже заканчивался; пути литературной эмиграции расходились – кто в Париж, кто в Прагу, кто в Москву. Многочисленные русские издательства, расплодившиеся в 1921–1922 годах в Берлине, как грибы (их было 86, и ежегодно они выпускали 2100–2200 названий книг – больше, чем в Советской России), испытывали большие трудности. «Крайняя неустойчивость германской денежной единицы и вызываемая ею неопределенность фактических цен на книги нанесли существенный ущерб всему книжному делу», – говорилось в заявлении 27 основных русских книгоиздателей Берлина 1 июля 1923 года. Вопреки всему именно в конце 1923 года группе «4+1» удалось выпустить свой коллективный сборник («Было решено, – вспоминал Вадим Андреев, – издать сборник, объединяющий под одной обложкой четырех поэтов, к которому Сосинский написал вступительную статью „Улыбка на затылке“. Он характеризовал нашу группу так: „В нас много трагического, удушающего – вот почему я, говорящий об искусстве, радостно улыбаюсь. Пафос трагедии и комедии одинаково солнечен. Наш внутренний несгораемый двигатель, несмотря на сдавленное горло, запекшуюся гневом кровь и перекрученную голову – так, что затылок впереди, – все-таки улыбка“… Волнений с изданием сборника было много. Так как сборник был крошечный и на каждого участника приходилось всего по нескольку страничек, то отбор стихотворений был нелегким. Но конфликтов, неизбежных в коллективных изданиях, не имеющих твердого редакторского состава, у нас не получилось – мы все были связаны доброжелательством и искренним желанием помочь друг другу. Сборник вышел в конце 1923 года (на обложке стоит 1924, но это было мелким жульничеством). В пустеющем Берлине „Четыре плюс один“ уже не возбудили никакого интереса, и только заглавие вступительной статьи „Улыбка на затылке“ вызвало по адресу Володи несколько иронических замечаний…»).
Сборник назывался «Мост на ветру. 4+1»; на тридцати шести его страничках помещалось двадцать пять стихотворений четырех поэтов (семь стихотворений Венуса и по шесть – остальных авторов) и предисловие. Шесть стихотворений Либермана – такие: «Как будто бешенный прыжок», «В этих улицах снег странен…», «Шарманщик» («Шум толпы и музыка…»), «О, мы умрем – кидай венки…», «Посвящаю Любови» («Она не поймет, что струна заикалась…»), «Если в городе нет Эйфелевой башни…». Рассказывая о сборнике, В. Андреев привел строфу из стихотворения Семена Либермана «Шарманщик»:
Было холодно – и пели пули,
Пули в поле (голова в огне),
И в промерзлое дуло дули
Ветры – и падал снег… —
заметив: «Либерман писал стихи, характерные для той эпохи». Таких «характерных для той эпохи» стихов у Либермана немало:
Молы разбегов, моль пересудов,
Мель ожиданья, хмельные лучи.
Сердце, ты хочешь бессрочную ссуду,
Бессрочную ссуду – здесь – получить.
или:
Что руки целую… – прости эту шалость.
Она отдышалась и шаль не неслась.
Но только бежало, не жалость, а жало —
Серые взгляды непонятых глаз.
В стихах Либермана очевидны навыки письма, рифмовки, аллитерации. Новая русская поэзия была у него на слуху; как и другие участники «4+1», Либерман, конечно, посещал берлинские чтения стихов (Белый, Маяковский, Пастернак, Цветаева, Есенин). Голоса этих поэтов в его стихах подчас отчетливы – скажем, голос Пастернака:
Его берлинский словарь рождает ощущение покинутости, бездомности, заброшенности, горечи, тоски, отчаяния:
Я не знаю – это солнце или метель,
О, страшно, становится страшно,
Когда звезды падают на постель.
Так возникают характерные для молодежи в этом состоянии стихи о смерти:
О, мы умрем – кидай венок
И ленты в кучу сыпь!
Нам только петь и пить вино —
Что неживым часы?
О, мы умрем – не плачь, не плачь.
Запомни и забудь —
Развеет пепел ли палач, —
Схоронят где-нибудь.
Умрем – подслушали ответ.
Живем – превыше сил
Такого вихря в мире нет,
Чтоб нас он не носил.
В лирику Либермана естественно вплетались берлинские темы города-улья и неодушевленных масс, образы радио, антенн и прочих технических актуальностей.
В 1923–1924 годы поэты группы «4+1» печатались в приложении к сменовеховской газете «Накануне». Из воспоминаний В. Андреева: «Еженедельно „Накануне“ выпускало большое литературное приложение, в котором наряду с эмигрантскими печатались и советские писатели и поэты… Сначала редактором был Алексей Толстой, потом Роман Гуль, первопоходник (так назывались участники белого движения, возникшего на Дону под руководством Каледина), автор книжки „Ледяной поход“, заявивший публично, что теперь он „сторонник диктатуры пролетариата и мировой революции“… Гуль отнесся ко мне благожелательно, зачислил в „городские поэты“ и печатал охотно – и стихи, и рецензии. Я начал печататься в „Накануне“ не потому, что идеология сменовеховства, выросшая из нэпа, была мне близка, а потому, что это была единственная возможность занять определенную просоветскую позицию…» Гуль печатал в «Накануне» и Венуса, и Либермана – их стихи и рецензии. В известных мемуарах «Я унес Россию» Гуль вспоминал сотрудников «Литературного приложения» к «Накануне», которое редактировал с июля 1923-го по июнь 1924-го, когда газета закрылась. Прежде всего он перечислил 17 авторов из СССР (думаю, листал подшивки «Накануне», работая над мемуарами), а еще и пятерых эмигрантов – двух своих друзей Юлия Марголина и «поэта Георгия Венуса (вернувшегося с семьей в СССР и расстрелянного через несколько лет)», а также Вадима Андреева, Анну Присманову и Владимира Корвин-Пиотровского, но вот, небось натолкнувшись в подшивке «Накануне» на Либермана, если его и припомнил, то, не зная дальнейшей судьбы, в мемуарах не упомянул.
С 2 января по 16 марта 1924 года в четырех номерах «Накануне» Гуль напечатал семь стихотворений Либермана: «Сегодня быть одному приказано…», «В этих улицах снег странен…», «О, мы умрем – кидай венок…», «Неясно и неопределенно…», «Струнный шторм» («Она не поймет…»), «Радио» («Как будто бешеный прыжок…»), хотя пять из них вошли в сборник «Мост на ветру. 4+1».
Тогда же, в январе-июне 1924 года, Гуль напечатал в «Накануне» и десять рецензий Либермана, из них девять – на русские стихи. Причем только три рецензии на стихи поэтов с тогда уже прочными именами (книги Ф. Сологуба и П. Соловьевой и берлинский сборник «Женская лирика» со стихами Ахматовой, Цветаевой, Шагинян, Шкапской), ну а среди прочего – на четыре книги авторов, вообще никакого следа не оставивших в русской поэзии, затем – на сборник Петра Орешина «Ржаное солнце» (Либерман отметил органичность этих стихов) и рецензия на «гладкие, грамотные, приятные, средние стихи» Ариадны Скрябиной (дочки композитора и будущей жены Довида Кнута) из ее парижского сборника «Стихи». Наивысшие похвалы достались «Великому Благовесту» Федора Сологуба («большой поэт, блестящий мастер, человек с настоящим сердцем»).
В 1924-м началось массовое бегство эмигрантов из Берлина – положение там стало налаживаться, и марка уже не падала, а что немцу хорошо – русскому смерть. Первым уехал Сосинский (его болгарскую стипендию перевели в Париж), затем Присманова. Группа фактически распалась. Вадим Андреев вспоминал: «Конечно, Сема Либерман часто забегал ко мне (мы даже собирались издать совместный сборник „Чет и нечет“ – название, придуманное Семой), я часто бывал у Венусов… но нас было уже слишком мало: берлинский фейерверк догорел весной 1924 года. Русские эмигранты, оставшиеся в Берлине, либо совершенно не интересовались литературой, либо политически остались по ту сторону баррикады, которую возвела между нами революция, – ее принятие или непринятие».
Коллективный сборник «Чет и нечет» не состоялся, но с брендом группы «4+1» вышел сборник тридцати двух стихотворений Вадима Андреева «Свинцовый час». Название «Чет и нечет» получил его третий раздел (где были стихи со строкой «Чет или нечет осекшихся слов?»), второй раздел носил название сборника (одно его стихотворение было посвящено Сосинскому), а первый раздел назывался «Бикфордов шнур», одно его стихотворение посвящено Г. Венусу, державшему, вместе с автором, корректуру книги, но политически «ударным» стало стихотворение «Ленин», в котором автор признавал себя не «сыном», но «только пасынком» России. В целом пафос книги был мрачен:
Уйду на дно – свинцовый час —
Глотая едкий дым и пену.
И кровь с разбитого плеча
К обугленным прилипнет стенам.
Последним из группы в Париж в 1924-м уехал Вадим Андреев (вслед за переведенной туда из Берлина его болгарской стипендией), так что в Берлине от группы «4+1» остались Венус и Либерман. В начале 1925-го Венус решил возвращаться в Россию; перед отъездом ему удалось напечатать в Берлине книгу стихов «Полустанок» – чуть потолще «Свинцового часа».
Либерман остался в Берлине один.
Печатать русские стихи в Берлине стало негде; Либерман попытался посылать свои сочинения знакомым авторам в Россию, но тамошней цензуры он себе не представлял, а немногие знакомые просвещать его не спешили. Скажем, 22 июня 1925 года Андрей Соболь писал так: «Со стихами теперь трудно. На отдельное издание почти нельзя рассчитывать, отдельные стихи кое-как можно устроить, и я с удовольствием Вам в этом помогу. Так что не стесняйтесь „затруднить“ меня» [59]59
Здесь и далее все письма С. П. Либерману приводятся по ксерокопиям оригиналов, находящихся в собрании А. С. Либермана (Париж).
[Закрыть]. Либерман стихи посылал, но ничего напечатать не удавалось. Прочитав в «Новой русской книге» комплименты Романа Гуля книге Василия Казина «Рабочий май» («Сергей Есенин – лирик с надрывом… Василий Казин – лирик чистой воды. Светлый, очень нежный, любит майское солнце, вешний ветер, голубой небосклон. Своеобразная мягкость казинского лиризма отводит обладателю – особое место среди русских поэтов»), Либерман послал Казину свои стихи, а потом многократно разузнавал у Лидина: получил ли их Казин и как они ему показались? Но внятного ответа так и не последовало… Корреспонденты Либермана были любезны, но палец о палец не ударяли (Федин писал 26 декабря 1925 года: «Журнал „Ленинград“ с осени прекратил свое существование, так что Ваши стихи мы узнаем, во всяком случае, не на его страницах. Почему Вы ничего до сих пор не печатали здесь? Ведь Вы знакомы, вероятно, с большинством журналов?»).
Со статьями повторялось все то же самое; только однажды, летом 1926 года, Либерман написал Лидину почти оптимистично: «Работаю в украинской прессе – пишу статьи о театре, с осени буду, возможно, работать в московских журналах. Могу присылать статьи, очерки и фото – для Москвы и провинции. Работа и деньги шибко нужны, так что трудом не гнушаемся» [60]60
Письма Либермана советским авторам приводятся по подлинникам, хранящимся в РГАЛИ; его письма Замятину хранятся в ИМЛИ.
[Закрыть]. Отвечая, Лидин о статьях промолчал: «Фото и проч. присылайте, можно устроить в „Прожекторе“ и проч., но помните, что они снабжаются всеми новинками германским фото-бюро, т. ч. ищите оригинального сюжета. Помогу Вам всячески».
Конечно, главным капиталом Либермана в Германии – для эмигранта весьма существенным – было отменное знание немецкого языка. Это позволяло ему стать посредником между немецкими издательствами и русскими писателями, между немецким театром и русскими драматургами, а также переводить. Правда, первая такая работа оказалась разовой и была связана не с Германией, а с Голландией, где выпускались ежегодники современной литературы «Het Nederlandche Bockhuis». Похоже, что очередной номер в 1925 году предполагали посвятить новой русской литературе. Неизвестно, почему и как Либерман оказался причастным к этому проекту, но так или иначе он стал посредником между голландскими издателями и писателями Москвы и Ленинграда, вел переписку с Вс. Ивановым, Леоновым, Фединым, Соболем, Никитиным, Лидиным: пригласил их участвовать в ежегоднике, получал по почте их произведения, автобиографии, списки публикаций, фотографии… Правда, сборник так и не вышел (Лидин еще зимой 1927 года продолжал запрашивать Либермана: «Что с тем голландским сборником, для которого Вы брали у меня биографию?» – но ответа не получил).
Постоянную работу следовало искать в Берлине. До Первой мировой войны большой спрос в Германии на русскую литературу породил превосходных переводчиков с русского. Но тяжелое послевоенное положение страны резко сократило спрос на новые переводные книги, и в начале 1920-х в Берлине действовал «Союз русских переводчиков в Германии», при правлении которого организовали специальное бюро труда. Процветавшие, благодаря ослабевшей марке, русские книгоиздатели в Берлине начала 1920-х пытались наладить выпуск русских авторов и на немецком. Одна из десяти рецензий Либермана, напечатанных в «Накануне», – как раз о немецком переводе прозы А. Яковлева (Берлин, 1923, издательство Френкеля).
Примечательная судьба тогдашнего русского издательства «Книга» имеет к нашему сюжету прямое отношение. Его владелец Иван Павлович Ладыжников (1874–1945) впервые основал свое издательство в Берлине еще в 1905 году – это был довольно ловкий проект, осуществленный совместно с Горьким с целью финансовой помощи большевикам. В 1914 году Ладыжникову, естественно, пришлось из Германии убраться – он переехал в Петроград, где снова совместно с Горьким создал издательство «Парус» и журнал «Летопись»; точно так же он продолжал сотрудничать с Горьким и в его небольшевистскую пору газеты «Новая жизнь», а затем, с 1918-го, – в пору издательства «Всемирная литература». Наконец, с 1921-го по 1930-й Ладыжников – снова в Берлине, как глава акционерного издательства «Книга», более известного на Западе как Издательство И. П. Ладыжникова. Это издательство специализировалось преимущественно на выпуске собраний сочинений русских классиков – как по-русски, так и по-немецки; с 1921 года Ладыжников выпускал знаменитый журнал «Русская книга» (в 1922–1923-м – «Новая русская книга»).
Именно с этим издательством и начал в 1925-м сотрудничать С. П. Либерман. Одной из первых его работ стала подготовка книги избранных стихов Бориса Пастернака по-немецки – увы, так и не вышедшей. Готовил он и еврейский сборник, куда материалы ему обещали Андрей Соболь («Еврейские свои рассказы постараюсь скоренько прислать Вам, но в последние годы у меня их всего два, – один из них „Погреб“ в „Обломках“ найдете, а насчет старых – не думаю, чтоб они теперь подошли») и Илья Эренбург («Из „еврейских“ вещей у меня имеются: I „Шифс-Карта“ – в „6 повестях“ (переводили м<ежду> пр<очим> во франц<узском> „Revue Juive“ <Еврейское обозрение>. II – Трубка старьевщика из „13 трубок“. III – предисловие к еврейскому переводу „Хуренито“ – статья… Да, Вы спрашиваете о материале для еврейского сборника. Бабель. А еще?.. Затрудняюсь. Только с русского? Или с „идиш“ тоже?»).
Но главный проект Либермана, представленный Ладыжникову, – издание ежемесячного журнала «Russische Rundschau», который знакомил бы немецкую публику со всеми значимыми новинками современной русской литературы – образцами прозы и поэзии, с обзорами литературы, театра и кино.
Проект был принят; во главе его встали два соредактора: Семен Либерман, отвечающий за русскую часть работы (диалог с русскими писателями и отбор материала), и д-р Эрих Бёме (работа с немецкими авторами – переводчиками и литературоведами – и с переведенными на немецкий текстами).
Весной 1925 года С. П. Либерман разослал на бланке Издательства И. П. Ладыжникова официальное письмо многим российским авторам (поэтам, прозаикам, критикам) с уведомлением о затеваемом журнале и с приглашением в нем сотрудничать. Письма посылались, главным образом, на адрес Союза писателей (в Москве и Ленинграде); литераторам, уже имевшими дело с издательством Ладыжникова, и тем, с которыми Либерман познакомился в Берлине, он написал на их домашний адрес.
Сохранился вариант этого письма, отправленный в Москву писателю Ю.Л. Слезкину:
«Berlin, 14.5.1925
Многоуважаемый Юрий Львович, в сентябре начнет выходить в свет выпускаемый нами на немецком языке ежемесячный журнал Russische Rundschau. Monatschrift für russische Literatur <Русское обозрение. Ежемесячник русской литературы> под редакцией Семена Либермана и д-ра Эриха Бёме, посвященный новой русской литературе и искусству.
Целью журнала является систематическое ознакомление европейского читателя с новой русской литературой, разъяснение сдвигов, происшедших в ней за последние десятилетия, и освещение течений, ее составляющих. В этом направлении издательство намерено продолжать длящуюся десятилетиями работу ознакомления Запада с русской литературой. В последнее время издательством выпущено на немецком языке полное собрание сочинений Толстого и Достоевского и собрание сочинений Горького.
Согласие лучших переводчиков и знатоков русской литературы принять самое деятельное участие в обработке материала дает лучшие гарантии точности и художественности переводов.
Немецким редактором журнала является д-р Эрих Бёме, который в Германии известен как один из лучших знатоков русской литературы.
Приступая к собиранию литературного материала, обращаемся к Вам, многоуважаемый Юрий Львович, с просьбой систематически присылать нам материал для переводов и тем самым принять участие в новом культурном начинании.
Одновременно просили бы Вас высказаться относительно возможности использования уже появившихся в периодической печати, либо вышедших отдельным изданием произведений. Очень обяжете, снабдив печатным материалом, не имеющимся здесь.
За право перевода и печатания в журнале и периодической печати издательством будет уплачен соответствующий гонорар. И, если издательство приступит к печатанию переводов Ваших произведений отдельным изданием, оно войдет по этому поводу с Вами в соглашение.
Смеем надеяться, что Ваш ответ последует в ближайшем будущем и заранее благодарим за ожидаемый материал.
Примите уверения в глубоком уваженииСемен Либерман».
Ответ от Слезкина пришел только в сентябре, и Либерман вынужден был ему написать:
«Берлин, 11-го сентября 1925.
Многоуважаемый Юрий Львович, Ваш ответ получен мною после составления первых трех номеров журнала, так что вряд ли удастся напечатать Вашу вещь до четвертого номера. В первую очередь будет печататься, думаю, „Бандит“. Если у Вас будут новые вещи небольших размеров, не откажите сообщить нам об этом».
Действительно, в сентябре три номера были уже сформированы; так, скажем, Серапионов брат Н. Никитин 26 сентября обсуждал с Либерманом включение в состав третьего номера своего рассказа: «Опубликуйте лучше „Пёс“. Этот рассказ и лучше, и цельнее – чем „Американское счастье“. Или уж два вместе». В Берлин для «Russische Rundschau» пришло много материалов, и еще до выхода из печати первого номера были составлены не меньше четырех номеров. Из писательских писем, сохранившихся у Семена Петровича, можно узнать о материалах, которые должны были пойти в невышедшие номера журнала. Скажем, о стихах Г. Петникова (3 сентября 1925-го: «В ответ на Вашу просьбу выслать Вам для журнала, ред<актируемого> Вами, посвященного русской литературе, послано было несколько вещей из моей книги стихов. Я не знаю ничего о судьбе рукописи и о том, вышел ли в свет журнал, хотя Вы обещали мне послать № 1-й. Если Вас это не затруднит, пошлите мне №№ журнала и скажите, что сталось с рукописью»), или о рассказах Слонимского (12 декабря 1925-го: «Во втором номере, судя по прежним Вашим письмам, должен пройти один из моих рассказов („Чертово колесо“ или „Лопата Еремея“). Хотелось бы иметь его. Буду ждать и номер с „Актрисой“»), или о предложении Сергея Буданцева (20 декабря 1925-го: «Прозы у меня для Вас подходящей, по-моему, нет и до выхода книги рассказов я ничего не смогу Вам послать. Поэтому придется взять отрывок из „Мятежа“») и т. д.
Самым узким местом в планах журнала оказалась не проза, не стихи, а критика – советских критиков в Германии не знали, да и на приглашение критики реагировали неохотно. Особенно заинтересован Либерман был в сотрудничестве с маститыми Луначарским, Воронским, Полонским, Коганом. Даже если они не ответили на обращение издательства, редактор журнала после выхода первого номера обратился к ним снова. Такое его письмо сохранилось в архиве П. С. Когана – известного марксистского критика, историка литературы, президента Академии художественных наук:
«2-го ноября 1925.
Многоуважаемый Петр Семенович, настоящим сообщаем Вам о выходе в свет первого номера нашего журнала Russische Rundschau. Monatschrift für russische Literatur под редакцией Э. Бёме и С. Либермана.
Несколько месяцев тому назад мы обратились к Вам с просьбою принять участие в журнале; к сожалению, мы не получили от Вас ответа. Будем Вам очень признательны, если Вы сочтете для себя возможным снабдить нас статьями о современной русской литературе, о пролетарском искусстве и о взаимоотношениях различных группировок СССР. Выбор темы и размеры статей мы всецело предоставляем Вам, многоуважаемый Петр Семенович. Наиболее подходят для нас по размеру статьи до 15000 знаков; для нас приемлемы и статьи, уже появившиеся в современной печати СССР.
Гонорар мы не замедлим перевести Вам по напечатании статьи.
Смеем надеяться, что Вы не откажетесь принять участие в новом культурном начинании и заранее благодарим за ожидаемые материалы.
Примите уверения в глубоком уваженииСемен Либерман».
На повторное предложение Коган тоже не откликнулся. 6 ноября Либерман, сообщив Лидину, что «завтра празднуем в „Grosses Schauspilehaus“ 8-ю годовщину», просил: «Если можете, поговорите с Луначарским, Воронским, Полонским и другими; очень нужны статьи. Это ведь в интересах наших общих снабжать меня статьями. Так и можно сказать». Эренбург на запрос лично к нему ответил 29 октября по-деловому: «Статью напечатать могу, хотя бы „Германия в новейшей русской литературе“, если эта тема занятна. Гонорар (то же, что от „Lit. Welt“) 60 марок (только для „L.W.“ – 200 строк, для Вашего журнала длиннее). Если условия приемлемы, то напишите желательную тему (лучше несколько на выбор) и предельный срок».
На аналогичный запрос откликнулся и Федин (26 декабря): «Груздеву о Вашем предложении дать статьи для „R.R.“ говорил. Он сейчас очень занят работой над „Горьким“ – целая монография – но работать у Вас будет охотно».
Материалы для нового журнала стали поступать к Либерману уже летом 1925-го и были хороши: авторы выбирали лучшее из напечатанного; из этого отбирал редактор и отправлял переводчикам. Объем номера был установлен лишь приблизительно, и материал отбирался с запасом – окончательный выбор сделали позже. Примерный план первого номера Либерман набросал в письме В. Г. Лидину (они познакомились в мае 1925-го в Берлине, тогда же Лидин получил аванс и обещал журнал в Москве рекламировать):
«Berlin, 4.8.1925.
Многоуважаемый Владимир Германович, только сейчас мы можем сообщить Вам приблизительное содержание первого номера:
М.Горький Рассказ, Эренбург „Красный отдых“, Вл. Лидин „Инга“, А. Соболь „Мимоходом“, И. Бабель Рассказ, М. Зощенко Рассказ, Л. Леонов Рассказ, Л. Сейфуллина Рассказ, А. Блок, Пастернак, Есенин, Маяковский – стихи, Е. Замятин Статья (О революции, литературе, энтропии), П. Марков Статья о театре, Э. Бёме Статья о русской литературе в Германии, С. Либерман Статья о русской поэзии. Мы взяли Ваш рассказ „Инга“ потому, что он более других подходит по размеру для первого номера.
Разрешите напомнить Вам о нашей беседе во время Вашего берлинского пребывания; если Вам удастся что-либо сделать, не откажите поставить нас об этом в известность и снабдить нас вырезками. О новых Ваших работах Вы, вероятно, своевременно нам сообщите.
Примите уверения в сердечном уваженииСемен Либерман».
В тот же день, ничего не зная об этом письме, Лидин писал Либерману: «О журнале я дал заметки и упомянул о нем в статье, которая появится в „Журналисте“. Как выйдет – пришлю». Статья Лидина называлась «Литературная жизнь Запада» и была написана по итогам его летней поездки в Германию, Италию и Чехию; в ней был такой абзац: «В Берлине организуется журнал „Die Russische Rundschau“ (Русское обозрение). Идейные руководители: профессор Бёме, один из лучших переводчиков с русского – фон Вальтер, С. Либерман и др. За плечами, например, Вальтера переводы Достоевского, Толстого, Пушкина, всего Ключевского, Блока, Мережковского; музыку нашего ритма пытается он с большим вдохновением и трудолюбием переложить на немецкий язык. Тоже и Бёме, и Радецкий, работающий в Вене, и Руофф, работающий в Мюнхене, и Ширацкая, переводящая современных поэтов, – весь этот культурный оазис на бетоне и камне современной цивилизации». 11 сентября Лидину был послан уточненный состав первого номера для рассылки информации в газеты (среди поэтов уже не было Блока, но все еще значились Есенин и Пастернак).
