355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Борис Сапожников » В чужом небе (СИ) » Текст книги (страница 21)
В чужом небе (СИ)
  • Текст добавлен: 15 июня 2017, 15:00

Текст книги "В чужом небе (СИ)"


Автор книги: Борис Сапожников



сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 32 страниц)

– Стоять ровно оказалось для Чёрного барона слишком тяжело, – произнёс Гневомир так тихо, что услышал его только я. – Он готов упасть на колени перед первым встречным, лишь бы того объявили царём.

– За Адмирала он воевать не пошёл, – заметил я, – хотя тот объявил себя верховным правителем.

– Адмирал был равным ему аристократом, – ответил Гневомир, – а царь – он ведь всегда чуточку повыше стоит. Перед ним так приятно ломать спину и падать на колени.

Однако ни один из полковников Урдских добровольцев не разделял мыслей Гневомира. Это легко читалось по их лицам. Вели им сейчас новоявленный царь – и они вслед за Чёрным бароном рухнул на колени, и поползут лобызать протянутую десницу.

И в этот миг меня пронзил острый, как бритва, вопрос: почему я – человек из семьи далеко не простой, из пускай не аристократического, но дворянского рода, веками служившего царю, – не испытываю того щенячьего восторга перед царственной особой? Видимо, я стал слишком уж народником за годы, проведённые на службе в страже, чтобы опуститься перед кем-либо на колени, и радоваться этому до глубины души. Я уже слишком хорошо научился ходить прямо, и нести ответственность на собственных плечах.

Глава 4.

Заседания штаба корпуса облоги всегда выглядели крайне живописно. И не только из-за сиверовских бунчужных и хорунжих, обрядившихся в разноцветные жупаны и высокие папахи, украшенные неизменными черепами и рунками – символами власти гайдамацких командиров. Не из-за длинных усов и длинных же трубок, что курили гайдамаки во время заседаний. И чубы, воинственно торчащие из-под фуражек, тоже были не причём. Нет, самым важным было поведение этих людей. Все заседания могли показаться человеку несведущему весьма далёкими от того, какими их представляют себе профессиональные военные разных стран, включая из народных командиров Урда. Не было тут места спокойному обсуждению стратегии и тактики. Да и спокойствию вообще. Здесь драли глотки с такой силой, что выходили из штаба корпуса охрипшими, а после не могли по несколько дней нормально говорить. И всё-таки именно на таких вот совещаниях и рождалась стратегия и тактика осады города, ставшего столицей самопровозглашённой Державы.

– Гэть! – надрываются разом несколько лужёных гайдамацких глоток. – Труса гэть! Долой!

Выступавший перед старшинами одевшихся в синие и красные жупаны гайдамаков штабной офицер поправил пенсне. Он выглядел неуместно среди них – настоящей белой вороной смотрелся в зелёном мундире с синими петлицами. Однако, не обращая внимания на оскорбительные выкрики, продолжал гнуть свою линию.

– Без артиллерии, сосредоточенной в руках полковника Болботуна, нам города не взять. В нём сосредоточены значительные массы войск, как Гетмана, так и генерала Брунике. И пускай у нас превосходство в численности, но по пулемётно-пушечному вооружению превосходят нас вдвое, если не больше.

– А что же полковник Болботун?! – подскочил со своего места Козырь. – Где он сейчас?! – Козырь, будто бы ища взглядом Болботуна, огляделся вокруг себя. – Покуда мы тут болтаем, он кровью истекает в схватке с двумя армиями народников! А тут, спадары, лясы точим, покуда он кровью истекает – и шлёт нам своих людей. Он помощи просит, а мы говорим, говорим, глотки рвём – да всё без толку. Топчемся на окраинах города, и ни туда, ни сюда. А не довольно ли нам топтаться, спадары! А не пора ли нам ударить по городу в ружья и шашки!

– Добро! – поддержали его гайдамаки. – Добро! Брать город в шашки!

– Вот подобные волюнтаристские заявления приведут нас к краху всего дела... – попытался встрять выступавший командир корпуса облоги полковник Торопец, но Козырь легко перебил его.

– Ты такими словами тут в нас не бросайся – мы их не разумеем всё равно. А разумеем мы вот что. Ежели не будем мы сейчас действовать, то окажемся зажатыми промежду молотом и наковальней. Размажут нас народники тонким слоем по блицкриговским боевым порядкам. Сейчас к народникам подкрепление пришло – из-под освобождённого Бадкубе конная армия Будиволны, и из столицы ещё одна. В ней густо молодогвардейцев – пешие и конные полки. А командует той второй армией генерал Хлад. Дрались уже пару раз мои хлопцы с теми молодогвардейцами – и, скажу вам, злые они враги. Очень злые. Один мой разъезд порубали под корень, а из второго только единый человек живым выбрался, да тот порубанный весь. А ещё Болботун доносит о броневиках, что привёл с собой генерал Хлад, об аэропланах и о бронепоезде. В общем, народники готовят прорыв. И Болботун уверен – этого прорыва его истекающей кровью армии уже не сдюжить. Попрощался он со всеми нами через своего человека, что присылал в штаб корпуса.

Эти слова заставили собравшихся в штабе гайдамаков притихнуть. Все знали отчаянного рубаку полковника Болботуна. Он сам водил не раз в рейды по тылам народников или гетманцев своих черношлычников, и выходил всякий раз сухим из воды. За его голову блицкриговское командование даже назначило внушительную цену, да только взять эти деньги никто не решался. Сам Болботун легко мог заставить любого расстаться со своей головой. А тут выходит он прощается с боевыми товарищами заочно – через присланного в штаб с последним возможно донесением человека.

– И что вы хотите нам предложить, спадар полковник Козырь? – спросил у него Торопец.

– А действовать мы должны, вот что! – рубанул ладонью воздух, будто шашкой, Козырь. – И есть у нас, по моему разумению, спадары, только два пути. Либо пойти город с шашки брать, да повыбить из него всю сволочь, что там засела. Либо ударить по народникам первыми – покуда те ещё только с силами собираются. И либо победить – либо смерть принять гайдамацкую!

– Гойда! – взорвался криком штаб. – Добро! Гойда! Бить сволочей! На народников! На город! Гетмана гэть!

Лицо полковника Козыря рассекла хищная улыбка. Он, наконец, добился своего – корпус облоги теперь уже не успокоится. Пришло его время – время шашки и винта. Время действия. И никакой Торопец, который вопреки имени, никуда никогда не торопится, его уже не остановит.

Смена звания ничуть не изменила Хлада – пускай он раньше звался генералом, а теперь только начальником штаба, но это был всё тот же Хлад. Страшный человек, про которого ходило просто невероятное количество самых пугающих слухов. Он коллекционировал их и старался соответствовать. Поговаривали, что сам Чёрный барон – человек жестокий и отнюдь не чуждый насилия, опасается его. Не было у народников более страшного врага на последнем этапе Гражданской войны, чем генерал Хлад. И тем удивительней был тот факт, что он не только отказался в эмиграции присоединиться к добровольцам Чёрного барона, но и поверил в амнистию, объявленную конвентом, и вернулся на родину. Ещё удивительней было и то, что его не арестовали, а отправили в недавно созданную для народных командиров академию, где он преподавал военную науку вчерашним врагам. И не было у командарма Будиволны более страшного врага, чем Хлад.

А вот теперь в армию, которой командовал Будиволна, Хлада назначили начальником штаба. Он прибыл на бронепоезде прямо из столицы, привёз с собой целый эшелон подкрепления. Всё больше молодогвардейцев. Теперь среди них были в основном конники – лихие ребята в синих куртках с позументом и красных штанах, вооружённые карабинами и шашками. Они очень нравились славному коннику Будиволне, и с их командиром он сразу попытался завести дружбу. Однако дружбы не получилось. Командир молодогвардейцев оказался таким же нелюдимым и мрачным, как и комдив Кудряй. Хотя имя у него было задорное, никак не подходящее к поведению – звали его Улыба. Вот только улыбался он редко.

Первое же заседание штаба стало для Будиволны настоящим испытанием. Он не забыл дурацкого инцидента, приключившегося во время его обучения в академии у Хлада. Не забыл его, конечно же, и сам Хлад. Запавшие глаза начштаба, напоминающие два пистолетных дула, глядели на командарма с заметной иронией. Будиволна старался её попросту не замечать, но получалось у него плохо. Потому говорил Хлад как всегда язвительно и в выражениях не стеснялся.

– Подкрепления присланы вам, товарищ командарм, не для того, чтобы разбазаривать их в атаках на Сивера. Не этот самопровозглашённый атаман наш враг в Прияворье. Он и его гайдамаки всего лишь досадная помеха на пути к Гетману и войскам Блицкрига.

– Но эти вот гайдамаки нас сильно треплют, – ответил, стараясь говорить как можно спокойнее, Будиволна. – А Болботун упёрся на своих рубежах – и без решительных действий нам его не выбить. Мелкие же бои только изматывают и обескровливают нашу армию.

– Не столь сильно, как обескровит её бой с этим самым Болботуном, который действительно хорошо закрепился на своих позициях. Я не отрицаю, что прорывать его линию обороны надо, но для начала необходимо понять, куда нанесут удар основные силы Сивера – все его синежупанники с красножупанниками. Мы должны планомерно давить на Болботуна, тем более, сил у нас заметно прибавилось. Когда же Сивер, а если быть точным, то Торопец решится, наконец, хотя на какие-то действия, вот тогда мы и ударим всей силой. Единым кулаком.

– У Торопца только две дороги, – заявил Будиволна. – На столицу Гетманской Державы, или на нас.

– Вот именно, – кивнул Хлад, – и как только он пойдёт по одной из этих дорог, мы либо ударим ему в тыл, смяв измотанные боями полки Болботуна, либо ударим навстречу, и разобьём в одном сражении. Возможно, кровопролитном, но после него Прияворье навсегда забудет о Сивере и его гайдамаках, а мы двинемся всеми силами на Гетмана.

– Ну а если Торопец ни на что не решится? – задал не слишком-то нужный вопрос Будиволна, хотя ответ был ему понятен ещё до того, как он начал произносить первые слова.

– Тогда мы сомнём Болботуна, и размажем разноцветные жупаны Сивера по линии обороны Блицкрига и Гетмана, а после спокойно займёмся уже ими. Это был бы лучший вариант развития событий, но я в него, честно говоря, не особенно верю. Торопца всё-таки не стоит недооценивать – как и любого врага. Мы за это заплатили дорогой ценой в Гражданскую.

Будиволна бросил на него удивлённый взгляд. Лицо Хлада исказила его знаменитая неприятная усмешка – вот только сегодня в ней было очень много печали.

По окончании заседания штаб постановил идти на город. Болботун ещё какое-то время продержится против народников, а если и нет, то слава его – герою Прияворья. Главной же целью гайдамаков был город, ставший столицей Гетманской Державы. Взяв его, Сивер становился не просто атаманом, но правителем этой, наверное, самой молодой страны. И уже сам мог вести переговоры с кем угодно, хоть с Котсуолдом, хоть с Блицкригом, хоть с Заокеанией.

Город брать надо было, в самом деле, быстро – на пику, на шашку. Долгую облогу устраивать уже некогда – с тылу поджимают народники, и сколько ещё продержится Болботун, непонятно. Руководить атакой выпало никому иному, как полковнику Козырю. Ведь он так страстно призывал к действию, что распалил в душах гайдамаков настоящий пожар. И покуда этот пожар не утих – надо было вести армию Сивера в бой. Да и все согласились, лучше Козыря со стремительной атакой на город никто не справится. Так в одночасье из командиров полка Козырь стал командующим всеми гайдамацкими силами.

К чести его надо сказать, что полковник не растерялся даже в первые минуты, когда старшины приняли решение. Он поднялся со своего места, поклонился старшинам, как положено, и обратился к полковнику Торопцу.

– Ты славно город обложил, спадар, но теперь пришло время его взять.

И сжал правую руку в кулак.

Этот жест особенно пришёлся по душе старшинам.

И вот теперь конно-партизанский полк Козыря первым шёл на город. С помощью всё того же Торопца был разработан план стремительного взятия Гетманской столицы. Гайдамаки шли тремя большими колоннами, беря город в своеобразные клещи. Им предстояло столкнуться не только с недавно сформированными стрельцами, но и с куда более опасным противником, которым являлись блицкриговцы фельдмаршала Брунике. Разведка докладывала, что город очень хорошо укреплён, и что атакующих встретят не только штыки и пулемёты, но батареи орудий.

Казалось бы, стоит поглядеть на город через бинокль – и идти на штурм расхочется в одночасье. Все ближние пригороды и слободки укреплены не хуже фортов в том же Соловце, щетинятся орудийными стволами. Да и сам город представляет собой настоящую крепость. Весь вид его говорит – только сунься, вражина, мигом получишь такого пинка, что и думать забудешь о том, чтобы снова лезть в драку.

Да только ничего из этого не могло смутить отчаянных гайдамаков. Если уж решили они взять город – как бы ни был тот укреплён, а они его возьмут. Не считаясь с потерями.

– Так, хлопцы, – кивнул Козырь, опуская бинокль, – мы вовремя вышли на рубеж. Теперь ждём ракеты от остальных командиров направлений.

Как только полковник стал командующим всей гайдамацкой армией, в нём словно поубавилось былой лихости. Её сменила какая-то неведомая ранее степенность, которая присуща обыкновенно только старшинам. «Эдак наш полковник скоро трубу с чубуком курить зачнёт», – добро посмеивались гайдамаки конно-партизанского полка. Они-то знали Козыря совсем другим.

Вот в небо взлетела синяя ракета – значит, синие жупаны подошли на позиции. Не отстала от неё и зелёная – это уже немногочисленная артиллерия.

– Как спочнут палить на левом фланге, – произнёс Козырь, берясь за рукоять тяжёлой шашки, – так атаку труби. Ударим зараз всем гуртом нашей кавалерии, а там синежупааная пехота подтянется.

Пушки ударили вразнобой. И опытное ухо Козыря определило, что орудий очень мало. Ведь большая часть осталась у Болботуна, обороняющего сейчас рубежи против народников. А эти – всё, что удалось наскрести со всего войска. Забирали даже приписанные к пехотным полкам орудия малых калибров. Всё, что могли, сбили в одну большую батарею, которую прикрывали два полка Железной дивизии, сформированной из профессиональных военных с опытом ещё Первой войны. Они должны были костьми лечь, а не допустить врага к пушкам. В этом крылся главный и единственный обманный манёвр армии Козыря. Ведь кому может прийти в голову штурмовать город без поддержки орудийного огня – хотя бы и такого куцего. А значит, главный удар будет нанесён именно на том направлении, где стоят пушки. И потому умирают за них солдаты в зелёных гимнастёрках.

На самом же деле главный удар будет наносить даже не конница – слишком уж велика опасность ей разбиться о боевые порядки врага. Ведь и стрельцы Гетмана, и особенно солдаты Брунике ни побегут, только завидев налетающие красножупанные эскадроны. Они будут драться до конца – до последнего солдата, отлично зная, гайдамаки пленных не берут. Вот потому-то основной удар по замыслу Торопца, и Козырь вынужден был, смирив гордость, согласиться с этим, нанесёт именно масса синежупанной пехоты.

– Ну, хлопцы, разом! – вскинул над головой шашку Козырь. – Бей!

И затрубили горнисты – понеслись звонкие ноты над головами в высоких папахах. Вылетели из ножен шашки. Ударили гайдамаки каблуками коней. И ринулась на город громадная лава, будто сама смерть обрушилась на него.

С правого фланга куда спокойней и размеренней наступала пехота. Казалось, земля потемнела от синих жупанов. Пляшут на ветру длинные хвосты на шапках. Идут в атаку полки за полками.

Город ответил им пушками. Начали рваться снаряды, выбивая из сёдел лихих гайдамаков Козыря. Разносили осколочные снаряды разом по десятку человек, оставляя после лишь кровавые ошмётки да обрывки синих жупанов. Но это не могло остановить наступления. Не смогли и пулемёты. Они захлёбывались огнём, поливали врага длинными, во всю ленту, очередями. Перегревались кожухи, исходя паром. А гайдамаки продолжали наступать.

Вот первые красножупанники, во главе с самим Козырем, которого, казалось, не берёт ни пуля, ни осколок, ворвались в слободку, что меньше чем в полуверсте от первых городских домов. Пошли в дело тяжёлые шашки. Как сто и двести лет назад, рубили с седла всадники пешего врага, а тот отвечал им выстрелами из ружей и примкнутыми штыками. Кровавая схватка длилась в этот раз недолго. Слишком уж много было конников, и слишком мало гетманских стрельцов обороняло слободку. Их выбили в считанные минуты, никого не оставив в живых. Правда, никто и не бросил винтовку, чтобы сдаться на милость врагу.

А вот уже и городские окраины. Горят несколько соседних слободок – их подожгли больше из озорства. Ну и чтобы выкурить немногих засевших в домах стрельцов. Теперь конная лава растекается по улицам, втягиваясь в город. Громадная река разбивается на отдельные ручьи и ручейки.

– Хорошо идём, спадар полковник! – выкликает лихой гайдамак. Шашка его по самую рукоять залита кровью. Кровь на жупане – скорее всего чужая. Лицо перепачкано сажей.

– Слишком легко, – отвечает ему Козырь. – Слишком. И почему не видать блицкриговцев? Одни только стрельцы.

– Ай! – машет рукой лихой гайдамак и подгоняет коня. Никаких других слов для ставшего слишком уж степенным, будто старшина, Козыря у него не находится.

И почти сразу же раздаётся режущий ухо свист. А следом за ним залп!

Пехота шла не так лихо и быстро, как конные гайдамаки. Но и было её в несколько раз больше. Синежупанники столь же легко прорвались через слободы, окружавшие город. Только им пришлось пожечь почти все – слишком уж упорно оборонялись в них гетманские стрельцы, часто используя дома как своего рода укрепления, поливая оттуда всех и вся из пулемётов. Такие забрасывали гранатами и поджигали для пущей верности.

И вот уже и пехотные полки втягиваются в город. Синежупанники ещё сильнее походят на реку. Они шагают плотными рядами, ощетинившись ружейными стволами во все стороны. Катят пулемёты, расчёты которых готовы мгновенно залечь, чтобы дать отпор любому врагу.

Там, где идут пехотинцы, свиста нет. По ним сразу открывают ураганный огонь. На патроны не скупятся. Пулемёты выплёвывают ленты в одну бесконечно длинную очередь. Синие жупаны тут же принимаются палить в ответ. Строй пехоты как будто взрывается единым мощным залпом, окутывается клубами едкого порохового дыма. В окна домов летят разом сотни гранат. Пулемётчики валятся на землю, но далеко не все они убиты или ранены, просто только так можно открыть по врагу ответный огонь.

Стиснутые узостью улиц, синежупанники прорываются на большие площади, где уже можно вздохнуть спокойно. Можно было бы – если бы не цепи солдат в серой форме Блицкрига и зелёной – гетманских стрельцов. А ещё чёрно-белой – бельковцев, чёрно-красной – вешняковцев и зелёной, ещё царских времён, – дроздовцев. Залпами встретили они выбравшихся из теснины улиц и улочек гайдамаков. Кинжальный огонь пулемётов рассекал только начавших строиться хоть в какое-то подобие боевых порядков синежупанников. Те отстреливались, хоть и валились на окровавленную мостовую едва ли не сотнями. Самые же отчаянные ринулись на врага в штыковую. И если бы было их больше, то исход боя мог бы оказаться совсем иным. Но их оказалось слишком мало, чтобы переломить ситуацию даже на одной площади или широкой улице, перегороженной вражескими цепями.

И пехота отхлынула от города. Отступали полки, преследуемые врагом. Синежупанники продолжали отстреливаться, хотя патронов оставалось очень мало. А там, где их всё же настигали, отбивались штыками до последнего. Никто и не подумал сдаться в плен. А вот те, кто вносил панику, обращаясь в бегство, были, что уж греха таить. Ослабели духом гайдамаки под таким сильным истребляющим огнём. Они неслись через сгоревшие слободки, срывая с себя синие жупаны и хвостатые шапки, закидывая куда подальше винтовки. Они бежали от верной смерти. Да только убежать от неё им было не суждено. Потому что надо городом поднимались аэропланы. Они заходили на боевой разворот, расстреливая отступающих гайдамаков, обращая в бегство даже самых крепких духом. Ведь как тут не побежать, когда по тебе палят со всех сторон, да ещё и сверху. Там же, где синежупанники организовывали хоть какие-то очаги сопротивления, сбиваясь в большие группы, тут же сыпались бомбы. Конечно, не столь страшные, как обрушивали на города крепости небесные корабли, но и их вполне хватало. Когда рядом с тобой сразу пять или шесть боевых товарищей в одну секунду превращаются в кровавые ошмётки, это очень страшно. Когда наступаешь, это ещё можно пережить, ведь идёшь на врага, и всегда можешь подогнать себя мыслью о том, что отомстишь. Но если отступаешь – тут совсем другое дело.

Солнце только-только начало клониться к закату, когда последние войска гайдамаков отошли далеко от города. Корпус облоги был разбит наголову и рассеян по окрестным лесам и болотам.

Глава 5.

Расстреливать бегущих гайдамаков было то ещё удовольствие. Никогда не любил убивать беззащитных. И пускай все они были те ещё разбойники, и пролили немало крови – один штурм слободок, окружающих Гетманскую столицу чего стоит! – но передо мной они были беззащитнее овец на бойне. Собственно говоря, то, что мы учиняли сейчас в небе, и было самой настоящей бойне. Мы заходили на цели, поливая их длинными очередями из пулемётов. Предпочтение отдавали большим скоплениям противника. Достаточно было пройтись один только раз, чтобы превратить вроде бы организованную даже готовую к сопротивлению группу людей в беспорядочно мечущуюся толпу, в которой каждый думает лишь о том, чтобы спасти свою шкуру.

Одно радует – избиение это продлилось недолго. Мы даже боеприпасы истратить все не успели, когда над городом взвились сразу пять зелёных ракет. Это был сигнал возвращаться. Мы сделали своё дело – окончательно рассеяли получившую серьёзный удар армию сиверцев. Уничтожили, наверное, половину её солдат, а сколько ещё предпочтёт дезертировать, лишь бы снова не столкнуться со страшными аэропланами и солдатами Гетмана и его союзников – никому неведомо. Вот только я с уверенностью мог сказать – таких будет много, очень много.

Мы вернулись на спешно оборудованное лётное поле. Я выбрался из аэроплана и наблюдал за техниками, что возились с ним. Правда, больше для виду – в ремонте он, ясно дело, не нуждался, а пополнить боеприпасы не требовалось. Схватка для нас закончилась, едва успев начаться.

После церемонии принесения присяги Чёрным бароном мы почти сразу покинули здание блицкриговского посольства. Претендент на урдский престол произнёс короткую, но вдохновенную речь о том, что скоро он снова займёт полагающееся ему по праву рождение место, и конечно не забудет тех, кто остался ему верен, и помог снова взойти на престол. После этого нам представили фюрста Росена – им оказался тот самый здоровяк в генеральском мундире, и Бушуя Ерлыкова – представителя древнего аристократического рода. Вроде бы оба находились постоянно при урдском царе в изгнании, и потому он обещал обоих сделать своими ближайшими сановниками, как только займёт престол, разумеется.

Все понимали, что до этого ещё очень далеко. Ни претендент на трон, ни генерал-кайзер не питали особых иллюзий на этот счёт. Быть может, и поэтому ещё собрание в посольстве было столь недолгим. Ведь уже на следующий день, как объявили нам, армия выдвинется в поход на Урд. И возглавлять её будет уже лично самодержец.

– К слову сказать, – заметил генерал-кайзер, обращаясь к Чёрному барону, уже в самом конце приёма, – я не отказываюсь от своих обязательств по найму добровольцев. Урдское царство – мой союзник и я предоставляю ему не только своих солдат в помощь, но и оплачиваю все наёмные части. Даже те, что уже присягнули в верности престолу.

– Умный ход, – покачал головой Гневомир. – Весьма умный. Теперь уже никто не скажет, что генерал-кайзер достал из-за печки урдского царя единственно для того, чтобы не платить своим наёмникам.

Собственно, сразу после этого, мы распрощались с принимающей стороной, и покинули посольство.

На обратном пути все молчали, но не подавлено. Каждый из полковников сейчас напряжённо обдумывал сложившуюся ситуацию – это было написано на их лицах. Я же размышлял лишь об одном – успею ли завтра заскочить к котсуолдскому агенту, чтобы сообщить через него новость о появлении претендента на урдский престол половине разведок Континента. И не будет ли моя отлучка в день выступления выглядеть подозрительно. Однако решил всё-таки рискнуть. Быть может, даже открыть карты перед Бригадиром. Вряд ли тот станет хранить верность нашему нанимателю – ведь я чувствовал, в душе он не меньше нашего противится этому контракту. Слишком уж долго пришлось ему драться против Блицкрига, чтобы теперь так вот запросто перейти на его сторону.

Готлинд был мрачнее тучи. Он без надобности наорал на техника, залезшего зачем-то в двигатель его безразгонника, и теперь вся аэродромная обслуга от него просто шарахалась.

– Что с тобой такое? – рискнул я подойти к нему, попытаться хоть немного успокоить.

После того, как мы объединили усилия с Гневомиром, Готлинд стал мне не то, чтобы другом, но приятелем я его назвать мог. Пускай он и держался всегда немного обособленно, никогда не летал с ведомым, предпочитая одиночный бой, но мы стали перекидываться короткими фразами за обедом и ужином. Да время в дороге всё чаще коротали втроём – Готлинд, я и Гневомир. Правда, почти все наши разговоры скатывались в одну плоскость – борьбу с неведомым врагом. Мы слабо представляли себе, как вообще можно бороться с теми, кого вроде бы и нет, и мы только сталкиваемся с последствиями их бурной деятельности.

– Терпеть не могу такое, – сплюнул под ноги Готлинд. – Мерзость, а не бой. Мы должны драться в небе, а не убивать беззащитных людей на земле. По мне палили снизу из винтовок, даже из пистолетов, и ведь знали, что толку не будет, но всё равно палили. А надо было бежать – без оглядки бежать, спасаться.

– В Гражданскую мы как-то сбили аэроплан из винтовок, – сказал я. – Он заходил также как и мы сейчас – вроде бы безнаказанно, расстреливал бойцов. А мы в ответ принялись стрелять – пачками патроны расстреливали в него. И толи он нагло слишком повёл себя – низко зашёл в очередной раз, толи то, что мы всем взводом палили по нему, сыграло-таки роль. Но мы пробили ему двигатель – и он рухнул в двух верстах от наших позиций.

– Это ты меня сейчас так успокаиваешь? – рассмеялся Готлинд. – Странный способ.

– Так ведь сработало же, – в тон ему ответил я.

– Странные вы всё же ребята, урдцы, – усмехнулся летун. – Никогда мне вас не понять – сколько бы ни прожил рядом с вами. И через что бы ни прошёл.

Я только плечами пожал, вроде бы и признавая его правоту, и не соглашаясь напрямую.

Однако мысли мои теперь текли в совершенно определённом направлении. К примеру, мне никогда не понять котсуолдского агента, хотя он, вроде бы, такой же урдец, как и я.

Отлучиться из расположения нашей эскадрильи оказалось достаточно просто. Я даже не надеялся на такое развитие событий. Я всего лишь уведомил Аспиранта о том, что покидаю лётное поле и заверить его, что хорошо помню во сколько требуется быть на вокзале. В этот раз мы отправлялись в длительное путешествие по железной дороге – небесный флот Блицкрига едва ли не в полном составе отправился на ремонт. Ещё сильнее меня удивило то, что не я один покидал расположение – едва ли не все летуны эскадрильи отправились в город, чтобы погудеть как следует перед отправкой на восточный фронт. А уж что там творится, мы много узнали по дороге. Летуны Блицкрига, которые ехали вместе с нами, удовольствием делились впечатлениями от войны в Прияворье.

Я заскочил на подножку отправляющегося трамвая в самый последний момент. Кондуктор, сидевший за рычагами, покосился на меня с явным неодобрением, но мне оставалось только улыбнуться ему в ответ, да развести руками.

– Летун, – буркнул он себе под нос. – И на земле летать норовит.

Только войдя в вагон, я заметил, что в нём одни только блицкриговцы – офицеры в невысоких чинах да держащиеся обособленно унтера. Но ни одного рядового.

– Видимо, я еду в самом охраняемом трамвае во всей столице Нейстрии, – усмехнулся я, присаживаясь на свободное место рядом с молодым пехотным лейтенантом.

– Или в самом опасном – это ещё как посмотреть, – ответил мне лейтенант в том же весёлом тоне. – Для франтирёров наш трамвай лучшая мишень. Лучше не придумать просто. Но мы решили собираться компаниями побольше и занимать целый вагон после пары статеек в столичных газетах. В них нас обвиняли в том, что мы, мол, намерено загоняем побольше столичных обывателей в трамваи, прикрываясь ими от франтирёров.

– А это было бы разумно, – пожал плечами я.

– Возможно, – заметил длинноусый капитан, сидевший напротив нас с лейтенантом. Он был старшим в вагоне и по званию, и по возрасту. – Если бы это на самом деле останавливало франтирёров. А так мы им просто не даём в руки лишних козырей.

Разговор на этот как-то сам собой прекратился. Дальше мы ехали молча. Да и остальные офицеры особенно не болтали. Вообще в вагоне чувствовалось напряжение, словно все подспудно ждали нападения франтирёров. Однако его к счастью для меня не случилось. По крайней мере, пока я был в трамвае.

Я вышел на смутно знакомой остановке и быстрым шагом направился к дому котсуолдского агента. Время уже начинало поджимать, и если трамвай, едущий до вокзала, задержится, то мне придётся срочно ловить фиакр или такси. А это стало бы сильным ударом по карману. Расплатиться, конечно, денег хватит, но при грабительских ценах, установившихся в столице Нейстрии, эта поездка оставит в моих карманах меньше половины наличных средств, полученных за сражение над Дёйнкирхе.

Когда я постучал в зелёные ставни дома котсуолдского агента, он открыл их далеко не сразу. Я уж было собрался повторно стукнуть по ним пару раз, но тут одна створка приоткрылась, и в неё высунулось знакомое лицо.

– Снова вы, – недовольным тоном произнёс агент. – Ночевать негде? Тогда приходите вечером – хозяева дома не слишком любят, когда у меня подолгу торчат незнакомцы.

– Я не буду даже заходить, – отмахнулся я. – Передайте нашим общим друзьям, что Блицкриг готовит атаку на восточном фронте. Скорее всего, будет масштабное наступление на Урд. И обязательно сообщите, что генерал-кайзер вытащил из-за печки претендента на престол. Тому уже присягнул Чёрный барон.

– Вы серьёзно сейчас насчёт царственной особы государя? – побледнел непонятно из-за чего агент. – Неужели снова на трон воссядет законный самодержец?

– Если и воссядет, – зло ответил я, – то будет всего лишь безвольной марионеткой Блицкрига, как нынешний майордом Нейстрии.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю