Текст книги "В чужом небе (СИ)"

Автор книги: Борис Сапожников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 32 страниц)

Бушуй у меня за спиной сидел тихо. Говорить, конечно, всё равно, мы не смогли бы – я вёл аэроплан на предельной скорости, сбрасывая её только когда опускался для проверки курса, и ветер оглушительно свистел у нас в ушах. Собственно, я был только рад этому обстоятельству. Только комментариев по поводу моего летунского мастерства мне не хватало.

Посадочную полосу для нас обозначили рядом хорошо видимых в ночной темени костров. Собственно, хватило бы и пары, но принимающая сторона расстаралась вовсю. Заходить на посадку было одно удовольствие. Я аккуратно приземлился в нужном месте, и почти сразу к нам заспешили тёмные фигуры. Они казались удивительно зловещими в свете ярко пылающих в ночи костров.

Бушуй опередил меня, первым выбравшись из аэроплана, я отстал от него всего на пару минут. Зловещие фигуры приблизились к нам – и теперь их можно было разглядеть. Возглавлял группу высокий человек в серой шинели, остальные были либо, как и он, в шинелях – коротких пехотных или длинных кавалерийских, либо в кожаных куртках. Щёлкнул фонарик – и нам в лица ударил луч света. Я тут же выругался сквозь зубы, прикрыв глаза предплечьем. А вот Бушуй легко смотрел прямо на источник яркого света. Пальцы право руки его быстрым движением расстегнули кобуру, да так ловко, что, наверное, кроме меня этого никто и не заметил.

– Прекратите эти фокусы, – бросил он встречающим с обычным своим высокомерием, – мы не в контрразведке.

– Я должен был удостоверить вашу личность, майор Ерлыков, – ответил ему спокойный, уверенный голос, и фонарь выключили. – Теперь всё в порядке, идёмте к костру.

– Генерал, а посветите-ка на второго, – внезапно вмешался один из спутников генерала в серой шинели. – Мне надо его личность удостоверить.

Мне в лицо снова ударил луч фонаря, и я в этот раз не стал закрывать лица.

– Похоже, вам, майор, – произнёс мрачным тоном спутник генерала, – придётся подыскать себе другого летуна на обратную дорогу. Взять его!

И на меня кинулись три человека в знакомых по службе в страже кожанках.

Два последних предводителя гайдамаков ничем не были похожи друг на друга. Козырь продолжал щеголять в народном кафтане, поверх которого крепил один уцелевший наплечник с почти неразличимым теперь золочением. Кольчуге, взятой как трофей, он также оставался верен. А вот полковник Болботун не изменял военной форме чуть не царских времён – зелёный мундир, золотые погоны, правда, уже с новыми эмблемами, а на носу пенсне. Гнилой интеллигент какой-то, а не гайдамацкий старшина, но своих людей на фронте он держал крепко. Никто из лихих усачей и отчаянно жестоких черношлычников не смел при нём и пикнуть, боясь вызвать ледяной гнев полковника.

– Последние мы остались от прияворской гайдаматчины, – грустно произнёс Болботун, сверкнув в свете чадящей лампы стёклами пенсне. – А хорошо ведь начиналось всё. Всыпали мы перцу и народничкам, и гетманцам, и блицкриговцам. Они от города далеко отойти боялись за фуражом.

– В двух верстах от него уже мои хлопцы хорошо им шкодили, – столь же мрачно отвечал ему Козырь.

Оба уже успели приговорить четверть местного первача, и глаза обоих уже поблёскивали не хуже стёкол болботунового пенсне. Однако спиртное не могло развеять глухую тоску обречённых.

– А теперь мы оказались аккурат промежду народным молотом и блицкриговской наковальней, – продолжил Болботун. – И размажут нас одни по другой очень быстро. У меня снарядов осталось только так – народникам нервы попортить. Патронов, правда, хватает, но самое главное, людей нет. Две недели нас тиф косил – полдивизии моей без всяких боёв на тот свет отправилось. Землянки для тифозных рыли, а после засыпали  вместе с людьми, когда там одни покойники оставались. Смешно сказать, но у меня по три винтовки на человека, да по ящику патронов, считай, на каждого. Это даже если твоих орлов всех под ружьё поставить да в седло посадить.

– Не все уже в сёдла сядут – не все. Сожрал нас клятый город. Перемолол да выплюнул. А всё потому, что обложили мы его крепко, да всё никак облога наша в атаку не переходила. Гайдамак не сидением силён, но действием. Надо было брать город – покуда туда, Гетману на помощь, столько силищи не стеклось. Могли мы бить и его стрельцов, и блицкриговцев. А пожаловал бы в город этот царь-государь, когда там мы сидим. Вот была бы потеха. Уж мы бы самостийность ему свою так запросто не отдали б, как Гетман, шкура продажная. И Торопец шкура – со штурмом не торопился, всё ждал чего-то, ждал. Вот и дождался.

– Торопца повесили третьего дня в городе, – заметил Болботун. – Нам тут что ни день с аэропланов сбрасывают листки. И народники стараются, и те, что в городе засели. Листки те хлопцы на самокрутки пускают, но я читаю. Из города листок побольше – там всегда на обратной стороне списки тех, кого из наших изловили в городе, да к стенке поставили или повестили. Вешают, кстати, чаще, в назидание, как там пишут. Вот и Торопец в этот список угодил, аккурат третьего дня.

– Туда ему и дорога, собаке, – окрысился Козырь. – Продал он нас – не врагу, так трусости своей собачьей. Что ещё в тех листках пишут про наших?

– Да что наш спадар атаман Сивер подался за кордон – в Империю, прихватив весь наш оставшийся золотой запас.

– Того запасу было-то. – Козырь почти свёл вместе большой и указательный пальцы, наглядно демонстрируя размеры золотого запаса. – И жалеть не о чем.

– Для всех мало, – согласился Болботун, – а одному хватит до конца жизни, ежели не шибко транжирить. Да и немолод уже наш атаман – будет просто век свой доживать где-нибудь в Империи. Там, куда война никогда не дойдёт.

– Да и пёс с ним, – махнул рукой на атамана и его золотой запас Козырь. – Мы теперь, считай, все покойники, нам то золото ни к чему.

Расторопный денщик по знаку Болботуна втащил ещё одну четверть первача. Козырь быстро разлил её по стаканам.

– За нас, спадар полковник, за последних гайдамаков во всём Прияворье.

Он подняли стаканы и опрокинули их не чокаясь, будто бы пили на собственных поминках. Денщик, видевший это, несколько раз осенил себя знаками, отгоняющими зло. Негоже это, чтоб живые люди сидели за столом да поминали сами себя.

– Ты, знаешь что, Козырь, бери моих черношлычников. Всех, кто может, сажай в седло. Будем умирать, как гайдамаки. А остальных, кто не сядет, я при орудиях оставлю и в окопах. Отбиваться будем до последнего. Щадить нас народники не станут, потому и мы в плен не сдадимся. Ты ж с конницей потрепли врага сколько сможешь – пусти им кровь, да так чтобы навек запомнили как гайдамаки умирают.

– Пущу, – пообещал Козырь. – Век нас помнить будут.

Мастерство Бушуя как стрелка я оценил в полной мере. Движения его были настолько быстры, что заметить их оказалось почти невозможно. Вот правая рука только расстёгивает кобуру, а в следующий миг в его руках уже два револьвера – коротких, нейстрийских, по шесть пуль в каждом. Но выстрелов всего два – и оба смертельных. Рванувшиеся ко мне парни в кожанках валятся на грязный истоптанный сапогами снег. Крови не видно в неверном свете костров.

За это время я успел только вытащить из кобуры свой револьвер, даже поднять его и то времени не было. Бушуй же замер, наведя на тёмные фигуры стволы своих револьверов.

– Спокойно, – раздался голос человека в серой шинели. – Давайте без лишних нервов. Мне трупы лишние не нужны. Опустите оружие, Ерлыков, я знаю, что вы готовы перестрелять всех нас, но это не выход из ситуации. – Он спокойно обернулся стоящим за спиной людям. – А вы, товарищ Духовлад, впредь держите себя в руках. И если уж не думаете, прежде чем команды отдавать, так хотя бы поставьте в известность меня, как старшего по званию.

Он снова повернулся к нам.

– Идёмте к костру, – взмах рукой в куда-то в сторону, – там можно будет нормально поговорить.

Держась на расстоянии друг от друга, однако спрятав оружие в кобуры, мы дошли до костра, о котором говорил генерал в серой шинели. Это бы не сигнальный, а вполне обычный костёр, рядом с которым угадывался в темноте силуэт автомобиля, а ещё чуть подальше ходили, похрапывая, несколько стреноженных коней. Рядом с огнём скучали трое в длинных кавалерийских шинелях и богатырках. Увидев генерала, они разом подтянулись, встав по стойке «смирно».

– Вольно, бойцы, – махнул им рукой генерал. – Спасибо за костёр, а то мы совсем задубели, пока ждали наших гостей с неба. Смотрю, вы и чай уже вскипятили – отлично. Объявляю благодарность.

Он присел рядом с костром, протянул к огню руки в перчатках. Я давно уже не ощущал холода, но понимал каким-то образом, что температура сейчас упала сильно ниже нуля. Зима уже на носу, и ночи всё холоднее и холоднее. Один из бойцов зачерпнул ему из котелка, висящего над огнём чаю, и генерал благодарно кивнул ему. Теперь он грел руки о кружку. Поднявшись на ноги, генерал снова обратился к нам.

– Да подойдите вы ближе к огню, что вы всё в темноте жмётесь? Хоть лица друг друга разглядим, как следует.

Мы с Бушуем последовали его совету, да  спутники генерала не отстали от нас. Как-то так незаметно получилось, что у нас с Бушуем за спиной теперь был автомобиль, и если что, мы всегда могли попробовать заскочить в него, и дать дёру. Но я бы очень не хотел, чтобы всё обернулось именно таким образом. Ночью на авто далеко не уедешь, даже зная дорогу. И догнать нас конным будет не слишком сложно, а там уже и феноменальное умение обращаться с оружие, которое продемонстрировал мой спутник, нас вряд ли спасёт.

Бойцы, оставленные следить за костром, подкинули в него несколько свежих поленьев, и он загорелся веселей, осветив, наконец, небольшую полянку, где все мы собрались. Наконец, я смог разглядеть лица встречавших нас людей. И не скажу, чтобы они меня обрадовали.

Генералом в серой шинели оказался не кто иной, как Хлад – человек легендарный. Последний защитник контрреволюции, который после нескольких лет эмиграции вернулся в Народное государство. Выходит, верность его оказалась не столь уж крепка.

Но его спутник, одетый в кожаный плащ, привлёк куда большее внимание. Ведь это был командир чоновцев, который едва не отправил меня на костёр сразу после инцидента на Катанге. Я едва удержался от того, чтобы выхватить револьвер снова. Похоже, я пропал. Если уж он шёл за мной от самой Катанги, то теперь уж точно не упустит своего, несмотря ни на что.

– Ваше появление здесь значит только одно, – не собирался упускать инициативу генерал Хлад. – Время пришло.

– Я хотел узнать, прибыл ли небесный крейсер «Народная слава» в расчётный срок? – поинтересовался у него Бушуй.

– Им управляет блицкриговский маркиз, – усмехнулся Хлад, – он уж точно не даст ему опоздать. Во время последнего сеанса радиосвязи со «Славой», она находилась в двух сотнях вёрст отсюда. Значит, завтра утром должна прибыть.

– Тогда, действительно, можно начинать, – кивнул Бушуй. – Войска народников готовы для атаки на позиции Болботуна?

– В полной боевой и рвутся уже, – снова растянул в улыбке бескровные губы Хлад, всё-таки имечко ему очень подходит. – Мне стоит известных усилий сдерживать порывы Будиволны и Бессараба. Опоздай крейсер хотя бы на пару дней – пришлось бы начинать без него. Бравые командармы просто вышли б из-под моего контроля. Меня и так уже пораженцем за глаза зовут, а скоро и контрой величать начнут.

– В таком случае мы должны немедленно вернуться, – заявил Бушуй, но его весьма невежливо перебил командир чоновцев.

– Э нет, господин хороший, я сказал – летуна тебе нового искать придётся. Этот обратно точно не полетит.

И я понял, что вот прямо сейчас и придёт мне конец. Раз и навсегда. Пальцы сами собой скользнули к кобуре.

Ночной полёт. Конечно, очень многие после очерков Виконта, ставшего при жизни легендой летуна-писателя, считают его весьма романтичным. До войны в столице Нейстрии, да и Империи тоже, устраивали целый аттракцион с таким названием. Бравые летуны в кожаных куртках и белых шарфах катали впечатлительных молодых людей и парочки под звёздным небом. Это и вправду, весьма романтично.

Совсем другое дело лететь над чёрной землёй, порой не зная, где верх, а где низ. Стороны света – давно уже потерялись. Гневомир, сидящий за спиной Готлинда, давно уже утратил всякую ориентировку. Он слабо представлял себе, как тот может вести аэроплан, сверяясь лишь с показаниями приборов, подсвеченных на панели перед ним. Точно такие же были и в кабине Гневомира, однако он, глядя на них, ничего путного сказать не мог. Но на то Готлинд и летун, чтобы водить аэропланы в самых невероятных условиях. Ведь в эскадрилье он был на очень хорошем счету, и кое-кто отзывался о нём, как о настоящем асе. А этот эпитет от летунов эскадрильи «Смерть» надо заслужить – ведь почти у всех в ней есть опыт Первой войны.

Разговаривать во время полёта Гневомир не стал. Орать в спину Готлинду, пытаясь перекричать шум ветра, глупо – он едва ли услышит одно слово из десяти сказанных. Да и ответит вряд ли. Таким сосредоточенным Гневомир помнил летуна, пожалуй, только во время их перелёта из Соловца в столицу Урда. Хотя сейчас дело было куда сложнее и запутанней.

Они узнали много – и от Ратимира, которому Гневомир до конца не верил, и помимо него. Однако все знания их оказались слишком отрывочны. Они никак не желали складываться в общую картину. До сих пор неясным оставалось, для чего затеяли пришельцы из другого мира всю свою игру. Предводитель их, который погиб на бывшем прииске Вепревых, нёс бред о каком-то Единении и господах господ, о веществе, которое подчиняет людей, делая из них рабов. Тогда Гневомир ещё не отошёл от схватки, на шею отчаянно давил башлык, в котором он спрятал пару ручных бомб, и он с трудом воспринимал бредни человека в белом халате. Ну а после всё как-то стёрлось из памяти – уже и не восстановить в точности слова, хотя вроде бы раньше на такое Гневомир никогда не жаловался.

Вот только после им так и не удалось найти никого, кто был бы хоть как-то связан с этими людьми. Они с Готлиндом вынуждены были покинуть Народное государство – там не простили налёта на секретный объект, особенно вместе с заморскими анархистами. Но на воюющем Континенте отыскать следы врага оказалось вовсе невозможно. И потому Гневомир решил затаиться, подождать, вдруг противник выйдет на него сам. Эскадрилья «Смерть» для этой цели подходила как нельзя лучше. Он сам случайно вышел на одного из её вербовщиков, но благодаря знанию нескольких языков и оперативной хватке быстро выбился практически в лидеры тех, кто ведал в эскадрилье отбором и поиском возможных шпионов. Лучшей должности для избранной цели и придумать нельзя. Только Готлинд иногда принимался жаловаться, что его снова забросило в самое горнило войны, от которой он только и делал, что бежал, бежал, бежал...

– Огни внизу! – крикнул через плечо Готлинд. – Это лагерь народников!

Гневомир подтянулся поближе, и гаркнул почти в самое ухо летуна:

– Уверен?!

– Больше некому! Глянь сам вниз! Слишком много огней!

Гневомир послушно перегнулся через борт. Внизу, действительно, проплывало целое море огней. Гайдамаки после сокрушительного поражения под городом никак не смогли бы выставить такой лагерь. Даже прибегни они к военной хитрости и понатыкай лишних костров, у которых и не сидит никто, всё равно, их не было бы так много.

– А вот ещё! – ткнул рукой вперёд Готлинд. – Видишь, в небе?!

На этот раз Гневомиру пришлось как следует приглядеться. То, что взгляд опытного летуна обнаружил сразу, он увидел лишь спустя пару минут. Что-то большое, даже громадное, то и дел закрывало подсвеченные снизу багровым пламенем костров облака и виднеющиеся в частых просветах между ними звёзды.

– Никак не меньше крейсера! – пояснил Готлинд.

У гайдамаков и аэропланов-то не было, что уж говорить о целом небесном крейсере.

– А вот и лётное поле!

Оно было отмечено чередой ярких костров – промахнуться просто невозможно.

– Нас будут встречать! – крикнул Готлинд. – Ты готов?!

– Всегда! – в подтверждение своих слов Гневомир продемонстрировал ему оттопыренный большой палец.

И тут с земли ударил луч мощного прожектора. За ним ещё один. И ещё. Их аэроплан угодил в классическую паутину, став идеальной мишенью для зенитного огня. Однако никуда уходить Готлинд не собирался. Он заложил плавный вираж, направив аэроплан к земле. Теперь уже всем там должна быть видна их боевая раскраска – черепа и кости эскадрильи «Смерть». Правда, они частенько красовались на бортах у самых разных летунов, весьма популярная символика. Потому и не спешили открывать по ним огонь. Мало ли кто это может быть? Расстрелять всегда успеем. Какую угрозу может представлять для такой силищи всего лишь один аэроплан. Тем более, на небесном крейсере на всякий случай сыграли тревогу, и его прожектора присоединились к тем, что бьют с земли. Теперь уже точно возможному врагу никуда не деться.

Однако Готлинд с отменным хладнокровием завёл аэроплан на посадку, и опустился точно на указанное место. К нему тут же сбежалось несколько десятков человек, однако всех любопытствующих быстро оттеснили крепкие ребята в новеньких шинелях, с винтовками наперевес. Командовал ими парень не сильно старше, на рукаве шинели его красовались знаки различия, говорившие что это комвзвода.

– Кто... – начал было он, но выбравшийся из аэроплана Гневомир перебил его.

– Стража Пролетарской революции, – заявил он, сходу сунув под нос комвзвода основательно потрёпанную красную книжечку служебного удостоверения. – Я должен немедленно видеть командармов Бессараба и Будиволну. Дело государственной важности.

Комвзвода был явно ошарашен таким напором, да и корочка говорила, что перед ним сотрудник стражи такого ранга, что вполне может среди ночи поднять и командарма. А утром, вполне возможно, поставить его к стенке. Так что, по большому счёту, выбора у него не было, он мог только подчиниться этому странному человеку, свалившемуся буквально всем на головы.

– Идёмте со мной, – кивнул комвзвода. – А вашего летуна проводят...

– Он тоже идёт с нами, – отрезал Гневомир, – и это не обсуждается.

Комвзвода только плечами пожал. Ему, в общем-то, было всё равно, один ли отправится нежданный гость к командармам или же вместе со своим летуном.

Оба командира делили единственную в округе жилую избу. Центром лагеря набирающей силу армии стал пожжённый не то гетманцами, не то гайдамаками, не то народниками – теперь уже и не разберёшь кем – хутор. Он и до того был невелик, а сейчас от него осталась всего одна изба да остатки не то конюшни, не то коровника – не поймёшь. Вот в избу, более-менее приведённую в порядок, и заселились оба командарма. Они честно разделили невеликие её помещения поровну, поставив пару кроватей да сундуки с личными вещами. Вещей тех у обоих было не так чтобы сильно много – и Будиволна, и Бессараб были из тех, кто не привык таскать за собой, подобно царским генералам целые сонмища прислуги и возы разнообразных, и весьма «нужных» в походе вещей. Гражданская война приучила все к мобильности, когда частенько приходилось бросать всё и идти в атаку, отбивая неожиданно прорвавшегося противника или, к примеру, спешно отступая перед сильно превосходящими силами, которые опять же неожиданно прорвали фронт.

Вот в эту-то избу и привели Гневомира с Готлиндом. Командармы были полностью одеты, хотя лица их выглядели какими-то помятыми, ясное дело, обоих подняли с кроватей. Только фронтовая привычка спать вовсе не в исподнем выработалась и у Будиволны, и у Бессараба. Поверх слегка помятых рубашек оба накинули мундиры – Бессараб даже застегнулся на все пуговицы. Будиволна же предпочёл остаться так – внешний вид его никогда особо не беспокоил, по крайней мере, пока он находился на фронте.

– Ну и по какой такой надобности к нам стража заявилась? – поинтересовался Будиволна, когда комвзвода доложил о неожиданных визитёрах. Сам молодой командир предпочёл тут же покинуть избу, дабы не навлечь на себя лишнего гнева.

– В вашей армии готовится предательство невиданных масштабов, – сходу заявил Гневомир. Он отлично понимал – информация, которую он сейчас сообщает настолько невероятно, что поверить в неё практически невозможно. И потому выдавать её надо не дозировано, а разом – и в лоб, чтобы собеседник не мог анализировать факты, и вынужден был принимать на веру всё сказанное. – Во главе его, скорее всего, стоит ваш начальник штаба или человек, занимающий столь же высокую должность.

– Хлад, сволочуга! – тут же воскликнул, перебив Гневомира, Будиволна. – Кто же ещё, как ни этот царёв выкормыш?

– И какую должность занимает в армии бывший царский генерал Хлад? – тут же поинтересовался Гневомир.

– Да вот аккурат, как ты сказал, товарищ, начальник штаба он у нас, контра. Ну ничего, мы его теперь на чистую воду выведем – и поставим к стенке!

– Надо отправить за ним бойцов, – куда спокойнее произнёс Бессараб. – Вся эта история может быть вражеской провокацией.

– Да ну, брось ты, товарищ Бессараб, – отмахнулся Будиволна. – Это ж сразу видно, товарищ из стражи, с документами по всей форме.

– Но и Хлада надо сюда пригласить, – гнул свою линию Бессараб, сразу становилось ясно, его вовсе не устраивала роль второго медведя в берлоге, ему давно уже было тесно. – Нельзя сходу обвинять людей в измене, даже Хлада. Ведь его проверяли – и проверяли крепко. И когда он пошёл на переговоры с нашими людьми в эмиграции, и когда назначали преподавателем в Академии, да и теперь, когда на фронт отправляли. А тут является незнамо кто, и кричит о предательстве.

Тут и пыл Будиволны несколько приутих. Он понял, что возможно и лишку хватил, решив сходу поставить Хлада к стенке, и объявив его врагом и контрой. Он сам подошёл к окну и кликнул часового, охранявшего ночью избу. Велел ему как можно скорее привести сюда Хлада.

– Если наша информация верна, – заявил Гневомир, – то Хлада в его палатке не будет. Как раз сейчас он сговаривается с врагами предать народное дело.

– Если всё так, – кивнул Бессараб, – то от него быстро мокрого места не останется. В расход пустить – это несложно, но сейчас не Гражданская, когда мы людей шлёпали почём зря. Это дело и тогда не было оправдано, а уж теперь – и подавно.

– Подождём, – поддержал его успокоившийся уже Будиволна. – А вы пока садитесь, товарищи, садитесь. Ждать нам, конечно, недолго, но всё-таки неудобно как-то – мы сидим, а вы перед нами навытяжку.

Стульев в избе хватало, а потому Гневомир и Готлинд тут же последовали совету, хотя после длительного перелёта сидеть ни одного особо не тянуло. Тело и так сильно затекло после пребывания в тесной кабине аэроплана.

Ждать, правда, пришлось недолго. Хлад явился в окружении нескольких бойцов в новеньких шинелях с красными разговорами. Он по привычке держал руки в карманах, и не вынул их даже в присутствии командармов.

– Ну скажи-ка нам, товарищ Хлад, – снова первым заговорил Будиволна, – что ты скажешь на то, что тебя тут товарищи из стражи в предательстве обвиняют, и в сговоре с врагами народа, засевшими в городе, на который мы со дня на день выступить должны? Уж не потому ты нас задерживал, чтобы дать им там в силу войти, а?

– И вы считаете, что я сейчас из карманов выхвачу по револьверу, и начну в вас палить, чтобы обезглавить армию? – усмехнулся своими тонкими, бескровными губами Хлад. Он нарочито медленно вынул руки из карманов шинели и сложил их на груди. – Славную провокацию против нас учинили предатели. Я ведь бывший царский генерал, уж как тут не поверить в моё предательство, уж кому предавать как ни мне? Ведь нет мне веры, и не будет никогда. А вы знаете, кто тут сидит и размахивает служебным удостоверением?

Будиволна и Бессараб только плечами пожали. Оба старались иметь как можно меньше дел со стражей Пролетарской революции.

– Это – предатель и враг народа Гневомир Милорадов, уже больше двух лет как приговорённый заочно к высшей мере. И у него хватает наглости заявиться в расположение нашей армии, да ещё и обвинить в измене меня.

В избе повисла напряжённая тишина.

Крыть Гневомиру было, откровенно говоря, нечем. Он не знал о вынесенном заочно приговоре, однако понимал, что находится на родине в розыске после нападения на секретный объект на Катанге. Вот только никак не мог подумать, что тут найдётся тот, кто может узнать его в лицо – сумел его в этом убедить Ратимир. А выходит, всё не так гладко, и противник им попался намного умнее, чем они предполагали.

Теперь либо самому выхватывать револьвер, и пытаться прорваться к аэроплану вместе с Готлиндом, либо сдаваться. Оба варианта развития событий не сулили ничего хорошего.

– Меня решили топить по всем правилам, – добавил Хлад. – Подослали человека якобы с той стороны, и тут же отправили к вам, товарищи, ещё пару подставных с новостью о моём предательстве. Вот не найди меня бойцы – завтра же меня в расход пустили бы, и слушать не стали. Верно я говорю, товарищ Будиволна?

Командарму ничего не оставалось кроме как признать правоту начальника штаба.

– И доказательство сейчас сидит в нашей гауптвахте, – завершил свою обличительную речь Хлад.

– Завтра будем со всем разбираться, – поднялся со своего стула Бессараб. Он мельком подозрительно оглядел Хлада, но сказал лишь: – Скоро утро, и бой с Болботуном. Всем надо выспаться перед ним.

– И то верно, – поддержал его Будиволна. – Завтра после боя будем с этими провокаторами разбираться. – Он тоже поднялся на ноги и добавил, усмехнувшись в роскошные усы: – В городе.

– Бойцы, – велел Хлад, сопровождавшим его молодогвардейцам, – обезоружить этих двоих и проводить на гауптвахту.

Сопротивляться Готлинд и Гневомир не стали – для чего лишний раз злить конвоиров. Ведь могут ненароком и прикладом приложить, пока ведут. Однако ничего подобного делать молодогвардейцы и не думали. Знакомый уже комвзвода быстро обыскал обоих, побросав на пол револьверы и пару ножей, что припрятал Гневомир. А после их вывели из дома, занимаемого командармами, и отвели в сырой погреб, служивший местной гауптвахтой. Правда, использовался он редко – даже самым отъявленным дебоширам и нарушителям дисциплины хватало одной ночи, чтобы надолго заречься. Вот и теперь в погребе сидел только один «постоялец» – и им оказался не кто иной, как Ратимир.

***

И снова Бушуй опередил меня. Мои пальцы только расстёгивали кобуру, а у него в руках уже были оба его револьвера. Но в этот раз на нас никто не кидался, а потому стрелять он сразу не стал, а жаль. Перестрелка положила бы конец всем переговорам и как нельзя лучше сыграла бы на руку нам. Хотя я слабо представлял себе, кто такие эти мы. Ведь с гипотетическими врагами нашего мира боролись сейчас лишь я, Гневомир и Готлинд. Да и борьбой наши хаотические метания вряд ли можно было назвать.

– Давайте обойдёмся без резких движений, – предложил примирительным тоном генерал Хлад. – Духовлад, что вы имеете против летуна, сопровождающего нашего гостя?

– Это враг народа и нашего дела, – заявил отлично знакомый мне командир чоновцев. – Его нужно немедленно прикончить. Я гонюсь за ним от самой Катанги.

– Вы не запутались в риторике, Духовлад? – полуобернулся в его сторону генерал. – Сложно быть одновременно врагом народа и нашего дела.

– У него получается весьма неплохо, – усмехнулся Духовлад.

– Ну, столь интересный экземпляр я не имею права отпускать, – снова повернулся к Бушую Хлад. – Я вынужден реквизировать вашего летуна до выяснения, так сказать.

– Есть только одно обстоятельство, которое мешает нам, – заявил в ответ Бушуй. – Я не умею водить аэроплан. Среди вас есть кто-либо готовый сесть за его рычаги и отвезти меня обратно?

Револьверы он при этом опустил, однако в кобуры возвращать оружие явно не торопился.

– Я выделю вам пятерых конных разведчиков, – пообещал генерал Хлад. – Они проведут вас мимо гайдамацких разъездов и выведут к городу едва ли не скорее, чем добрались бы туда на аэроплане.

– Но я должен как-то объяснить отсутствие летуна князю Росену.

Похоже, драться за меня он не собирался, и просто искал удобный выход из сложившей ситуации.

– Сообщите, что его забрал к себе Духовлад – командир отряда ЧОН из Усть-Илима, князь поймёт.

– А аэроплан послужит нашему делу, – усмехнулся Хлад. – Все вопросы решены?

– Я терпеть не могу лошадей, – бросил Бушуй, пряча револьверы.

– Но в седле-то держитесь? – спросил у него Духовлад.

– Я – офицер Гвардейского конвоя, – отрезал Бушуй ледяным тоном, – и не просто умею держаться в седле. Но лошадей всё же терпеть не могу.

– Простите уж, – развёл руками Хлад, – но авто вам отдать не сможем. Вряд ли вы на нём минуете позиции гайдамаков столь же скрытно, как верхом.

– Я просто поставил вас в известность, – отмахнулся Бушуй. – Где ваша лошадь? Я и так потерял слишком много времени, к рассвету мне надо быть на докладе у князя.

– К рассвету вряд ли будете, – покачал головой Хлад, – но что до полудня успеете, это можно гарантировать. Верно? – Он обернулся к молодому человеку в тёмном полушубке и гусарских чакчирах.

– Верно, – кивнул тот. – Если, действительно, хорошо держится в седле.

Бушуй тут же ожог его ледяным взглядом, но парню в полушубке было всё как с гуся вода.

– Идёмте со мной, – пригласил он Бушуя, и тот вежливо попрощавшись со всеми разом ушёл куда-то во тьму.

– А этого надо немедленно спалить, – подступил ко мне Духовлад. – Он слишком опасен...

– Я же сказал, что забираю его с собой, – отмахнулся от него, как от назойливой мухи генерал Хлад. – Вы ещё чином не вышли, чтобы командовать мною.

Духовлад вынужден был отступить, и я понял – у меня появился шанс. Призрачный, но всё же. И пока мне стоит быть как можно покладистей, чтобы, действительно, не угодить в костёр. Я дал разоружить себя и сам сел на заднее сидение автомобиля. С боков меня притиснула пара дюжих ребят в пехотных шинелях, винтовки он пристроили между ногами – и стволы их воинственно торчали вверх. Правда, без примкнутых штыков, те, как и положено, покоились в лопастях на поясах бойцов. Генерал Хлад уселся впереди вместе с шофёром. А Духовлад с ещё несколькими бойцами последовали за автомобилем верхом.

Ехали мы медленно, потому что ночью иначе никак. Дороги видно не было совсем и перед нами то и дело выскакивали, попадая в свет мощных фар автомобиля, ямы, рытвины и колдобины, которые приходилось объезжать. До лагеря Народной армии однако добрались ещё затемно.

Всё те же двое дюжих народармейцев по приказу Хлада проводили меня на гауптвахту – в сырой, холодный погреб. Сколько мне тут сидеть – неизвестно.

Я откинулся спиной на стенку, в который раз дивясь собственным ощущениям. Я понимал, она сырая и очень холодная. Она тянет из меня тепло, точнее должна была тянуть, будь я жив. Однако сейчас тело моё никак на пронизывающий холод не реагировало.