Текст книги "Театр под сакурой(СИ)"

Автор книги: Борис Сапожников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

– За что? – простодушно удивилась Готон.

– Она считает, что ты давно должна быть здесь, – усмехнулась Мидзуру, – раз начались репетиции нового спектакля, где у тебя есть роль.

Они вместе посмеялись и Готон, забросив мешок в комнату, бегом понеслась в зал, прыгая через две-три ступеньки. На бегу она едва не снесла декораторов во главе со мной. Мы как раз несли стену склепа, которую Готон чуть не пробила, успев отскочить в сторону в последнюю секунду.

– Извиняйте, – крикнула она нам и умчалась, нырнув в зал.

– Готон-хан вернулась, – усмехнулся декоратор. – Теперь будет весело.

– Ага, – кивнул ему второй. – Надо будет на сцену глядеть почаще. Таких спектаклей больше нигде не увидишь.

– Это вы про что? – поинтересовался я.

– Про Готон-хан и Ивасаки-хан, – ответил первый декоратор. – Они такие спектакли устраивают, что никаких представлений не надо.

Мы установили декорацию за сценой. После чего мои спутники направились к кулисам, чтобы посмотреть на репетицию. Я решил составить им компанию.

А на сцене, действительно, разыгрывалось ещё то представление. Репетировали сцену бала у Капулетти. Где Джульетта должна была, по задумке режиссёра танцевать по очереди с Ромео, Тибальтом и Меркуцио. В углу стоял Ютаро. Он ловил за руку Готон, когда она порывалась кинуться на Марину в праведном гневе. Сейчас, без костюмов, мне сложно было ассоциировать девушек с их героями, тем более, когда герои эти были другого пола.

Во время танца Джульетты и Тибальта разрывались самые интересные спектакли. Стоило Готон сделать одно неверное (с точки зрения Асахико неверное) движение, как Асахико бросала руки и закатывала такие сцены, что стёкла в окнах звенели. Она проходилась по поводу «деревянности» Готон, её деревенских манер, неумения танцевать и, вообще, прилично держать себя – и прочее, прочее, прочее. И так, пока Акамицу хлопками не прервала репетицию, велев Ютаро найти меня.

– Не надо меня искать, – ответил я, выходя из-за кулис. – Я здесь.

– Тем лучше, – кивнула режиссёр. – Танцы сегодня уже репетировать смысла нет, так что займитесь фехтованием.

– Конечно, – кивнул я, делая знак декораторам, чтобы несли эспадроны.

Что бы ни говорила Марина о том, что с Готон будет проще, нежели с Ютаро. Если молодого человека мы натаскивали, можно сказать, с нуля, хотя определённые навыки обращения с холодным оружием он имел, правда, достаточно специфичным. Навыки и рефлексы имелись и у Готон, однако она была рукопашным бойцом, а именно каратисткой, ученицей одной из окинавских школ, и навыки с рефлексами у неё были соответствующими. Она не умела держать оружие, приходилось Марина брать её ладонь в свою, складывая пальцы нужным образом на рукоятке эспадрона. Однако стоило отпустить их, как после первого же замаха Готон тут же сжимала руку в кулак. Нам оставалось только зубами скрипеть и повторять раз за разом как правильно складывать пальцы. Отдыхать от долгой борьбы с Готон мы по очереди отходили к Ютаро. С ним заниматься оказалось намного легче, так что мы просто фехтовали с ним, проводя поединки уже с расчётом больше на зрелищность, чтобы из зала они смотрелись как можно эффектней.

Спустя несколько часов, Готон неожиданно закричала, словно дикий зверь, и сломала эспадрон о колено.

– Это невозможно! – надрывалась она. – Я не могу этого сделать! Дайте мне нормальный меч и я покажу, на что способна!

– Готон-сан, – негромко произнесла режиссёр Акамицу, – у нас европейский театр, и фехтовать здесь надо учиться именно европейским оружием.

Готон зарычала рассерженным тигром и потребовала себе новый эспадрон.

– Он тебе пока не нужен, – отрезала Марина. – Научись сначала нормально держать рукоятку, а уж после этого дадим тебе новый.

Мне показалось, что Готон готова уже ударить Марину, она аж задрожала вся от ярости. Но сдержалась и лишь протянула Марине руку с зажатым в ней обломком эспадрона.

Так мы мучились с ней до самого позднего вечера. Пока в зал не вошла Дороши и не напомнила нам, что пора бы и поужинать. Все вместе мы прошли в столовую, где на столиках уже были расставлены тарелки, как в хорошем ресторане накрытые металлическими колпаками. Тогда я впервые увидел, что японка может есть столько же, сколько взрослый европеец, да ещё и такими темпами, что за ушами трещало. Мы так на еду накидывались после Польской войны, ели, как в последний раз, ведь он, действительно, мог стать последним.

– Асахико-кун, – с усмешкой сказала Дороши, – каждый раз говорит, что её стошнит от манер Готон-кун вести себя за столом.

Мы с Мариной покосились на неё. Шутка была несколько не застольной, однако, похоже, Дороши на наши взгляды внимания не обратила. Дальнейших репетиций после ужина не планировалось, и я с лёгкой душой отправился в свою комнату.

– Давно, – протянула Готон, выбираясь из тренировочного доспеха, – давненько не бралась я за рычаги доспеха духа!

– Ты сильно отстала от нашего уровня, – не преминула поддеть её Асахико. – Не знаю даже, сумеешь ли нагнать.

– Никакого «нашего уровня» нет, – осадила её Марина. – Что отлично показал последний бой.

– Мы уничтожили больше десятка мехов противника, – возмутилась Асахико.

– Устаревших мехов, – напомнила Марина, – начала века. Они не могли толком и вреда нам причинить, однако вывели из строя твой доспех.

– В меня пришлось больше всего пуль, – оскорбилась Асахико.

– Дело не в этом, – покачала головой Марина. – У них было численное преимущество, которое мы должны были свести на нет как можно скорее, что нам не удалось. Именно из-за этого был повреждён твой доспех, Асахико-кун.

– Только стрельбу Марины-кун можно признать удовлетворительной, – заметила Мидзуру. – Как по итогам нынешних тренировок, так и по итогам битвы за Лабораторию. Всем надо поднимать свой уровень стрелковой подготовки.

– Мы и без того много стреляем, – протянула Асахико. – У меня уже мозоли на руках от ручек появились.

– Ты тратишь столько денег на кремы для рук, – поддела её Готон, – что никакие мозоли тебе не грозят.

Асахико посчитала ниже своего достоинства отвечать ей.

– Ещё полчаса, – посмотрев на часы, приказал Ютаро, – стрелковых занятий и отбой.

– Ютаро-кун, – обратился к нему Накадзо, – завтра с утра приходи ко мне. Надо обсудить тактические вопросы. Довольно воевать Труппе как попало.

– Хай, – кивнул Ютаро, забираясь обратно в свой тренировочный доспех.

На следующее утро молодой человек отправился первым делом в кабинет Накадзо с несколькими листами тактических выкладок, разработанных за это время. Просмотрев их, тайса сложил листы и разорвал, швырнув обрывки в корзину.

– Почему? – только и смог выдавить Ютаро.

– Они никуда не годятся, – отмахнулся Накадзо.

– Но почему? – удивился Ютаро.

– Ты, Ютаро-кун, разработал эти планы не учитывая реальных возможностей доспехов духа, – ответил Накадзо, – но это, в общем, простительно, когда приедет Ранг Наэ-кун ты сможешь заполнить эти пробелы. Пока же советую помнить, что наши доспехи очень сильно отличаются от всех стандартных моделей. Однако ты, Ютаро-кун, не учёл и личности пилотов, а это просто недопустимо.

– Я всё понял, – уронил голову Ютаро.

– Да успокойся ты, Ютаро-кун! – сменил тон Накадзо. – Ты же не штабной офицер, тебя не готовили к тому, чтобы писать тактические планы. К тому же, они хороши только до первого выстрела, но воевать без планов нельзя, не то время пришло.

Ютаро мало что понял из его слов, ведь сейчас Накадзо противоречил сам себе. Однако Ютаро воспринял главное – надо разрабатывать планы, исходя из характеристик доспехов с одной стороны и личных качеств пилотов с другой. Вооружившись этими наставлениями, он отправился в свою комнату, чтобы до самого вечера, пропустив обед и большую часть репетиций, проработать над тактическими планами. И только когда за окнами начало темнеть и Ютаро потянулся к кнопке выключателя, в дверь его комнаты постучали.

Ютаро не явился на репетиции, однако режиссёр Акамицу решила, что пока вполне можно обойтись и без него. Основная работа, как сказала она, предстоит с Готон, а Ютаро привлекут к репетициям попозже. В этот раз работали, в основном, над дуэлью Тибальта с Меркуцио и Ромео. Все как-то упустили из виду эпизод с первым поединком, поэтому Сатоми вместо эспадрона выдали сразу бутафорскую саблю и разрешили придерживать ручку двумя пальцами, как катану. Но перед тем как начинать поединок неподготовленной Сатоми с Готон, режиссёр попросила меня, как освоившего некоторые азы сценического фехтования, провести пробный бой.

– Вы говорили, Руднев-сан, – сказала она, – что неплохо владеете саблей.

– Пришло время ответить за опрометчивое высказывание, – усмехнулся я, беря у Сатоми лёгенькую бутафорскую сабельку. Такой я, разве что в детстве, воображаемых японцев рубал.

– Помни, Готон-сан, – напомнила ей, – кто твой персонаж. Ты вынул меч – и говоришь о мире! – процитировала она. – Ты вынул меч – и говоришь о мире! Я ненавижу это слово так же, Как ад, как всех Монтекки и тебя. Трус, защищайся!

– Постой же, трус, – повторила Готон, делая пробные взмахи эспадроном. И тут же ринулась в атаку.

Я едва успел парировать молниеносный выпад, который грозил мне не только синяками, но вполне возможно рассечением. Бутафорские клинки звякнули вполне по-боевому. За первым последовал новый удар, столь же стремительный и сильный. Но я был готов к нему и даже перешёл в контратаку, стремясь несколько смутить противницу. Вот только смущён оказался я. Готон не просто отбила мой удар, она схватила меня за рукав и легко швырнула на пол. Спасли меня только рефлексы, полученные на занятиях дзюдо. Я успел вовремя сгруппироваться и перекатился, выставив перед собой оружие. Готон сделала лишнее, но весьма эффектное круговое движение шпагой, и ударила меня сверху вниз. Я не стал парировать. Перекатившись снова, я рубанул Готон по ногам. Готон переступила, уходя от бутафорского клинка, но тот всё же зацепил её щиколотку. Она зашипела, словно кошка, сунувшая лапу в кипяток, и отскочила на пару шагов, давая мне пространство и время для маневра. Я поднялся на ноги, ещё сильнее разорвав дистанцию, сабельку по-прежнему держал перед собой.

Я ожидал новой атаки со стороны Готон, но она не спешила делать ожидаемого хода. Напротив, она замерла на месте, держа эспадрон в защитной позиции, немного опустив клинок. На этом я и решил сыграть, вспомнив читанную ещё в детстве книгу Генрика Сенкевича. Сделав пару коротких шагов, я ринулся в атаку, делая ложный выпад в плечо Готон. Она была опытным бойцом и не поддалась на него, вместо того, чтобы отбивать его, она ударила в ответ, целя мне в плечо. Вот это-то я и ожидал. Я нырнул вправо и вниз, перебросив сабельку из правой руки в левую, а после этого рванулся вперёд и вверх, режущим ударом пройдясь по рёбрам моей соперницы. Она снова зашипела кошкой, ткань рубашки затрещала, когда зазубренный клинок сабельки разорвал её.

– Отлично! – воскликнула режиссёр Акамицу, даже в ладоши пару раз хлопнула. – Великолепно! Просто великолепно! Вот только победить должен был всё же Тибальт. Стоит помнить об этом. Повторите теперь с Сатоми-кун. Пусть начинает учиться. Вперёд, леди!

Я отдал Сатоми сабельку, которую она приняла с церемонным поклоном, как будто это было настоящее оружие.

– Фехтовать ею можно примерно, как кю-гунто, – напутствовал я девушку.

– Простите, – ответила она. – Я из традиционной семьи, и меня учили фехтовать катаной.

– Зачем извиняться за то, – пожал я плечами, – что ты получила хорошее воспитание.

Я отступил за кулисы, давая девушкам пространство для боя.

Сатоми взяла сабельку привычным образом, словно это была катана, придержав ручку двумя пальцами левой руки. Готон встала напротив неё, подняв эспадрон. Разорванная на боку блуза ничуть её не беспокоила, как многие японские женщины она игривому белью предпочитала полоски ткани, больше похожие на бинты.

Девушки быстро сошлись – и зазвенела бутафорская сталь. Сабелька и эспадрон летали, сверкая в тусклом свете софитов, из которых горела едва ли половина – больше для репетиций не требовалось. Поединок Готон и Сатоми ничуть не походил на нашу предыдущую дуэль, не смотря на вполне европейское оружие, их схватка скорее напоминала пляску самураев, со всеми обменами ударами, сходами-расходами, быстрыми контратаками и даже выкриками, больше подходящими додзё, нежели театральным подмосткам.

– Нет-нет-нет! – прервала их, наконец, режиссёр Акамицу. – Сатоми-кун, ты что совсем ничего не поняла из схватки Руднева-сан и Готон-сан. Вы сражаетесь слишком по-японски, а должны драться по-европейски. По-европейски! – наставительно повторила она.

– Я не смею давать вам советов, Акамицу-сан, – даже для себя неожиданно произнёс я, – однако, я полагаю, что никакими репетициями не добиться от ваших актрис европейского фехтования. И Сатоми-кун, и Готон-сан годами учили совсем другому и полученных через множество тренировок рефлексов уже не изменить.

– Вы так считаете? – вполне серьёзно спросила Акамицу.

– Да, – кивнул я. – Нельзя изменить за несколько месяцев того, что делалось годами.

– Но девушки же актрисы, – зачем-то напомнила мне режиссёр. – Они должны уметь показывать то, что надо мне и публике. Никто не пойдёт второй раз смотреть спектакль в нашем театре, если увидит на сцене настолько японскую схватку. Так что придётся Сатоми-кун и Готон-сан ломать все свои рефлексы, и сражаться по-европейски. И ваша задача сейчас, Руднев-сан, помочь им это сделать. К вам, Марина-сан, это относится не в меньшей степени.

Марина в ответ только церемонно поклонилась.

– Так что возвращайтесь на сцену, Руднев-сан, – велела мне Акамицу, – и помогайте Сатоми-кун и Готон-сан.

– Характер, – буркнул я себе под нос по-русски, – полком командовать.

– Я неплохо понимаю по-русски, – заметила Акамицу, как будто бы ни к кому конкретно не обращаясь. Мне оставалось только усмехнувшись вернуться к Сатоми и Готон.

Новая дуэль девушек снова мало походила на европейскую. Готон и Сатоми танцевали друг вокруг друга, наносили рубящие удары, почти не парируя их.

– Не отрывайте ног от пола! Парируйте удары! – кричали мы с Мариной. – Сатоми, саблю держи одной рукой! Готон, заложи левую руку за спину! Нет, вот так!

Мы срывали голос, пытаясь наставить сражающихся барышень в искусстве европейского фехтования. Однако существенных успехов достичь не удалось. Поединок Готон и Сатоми всё ещё больше походил на схватку двух самураев, правда, довольно странных, что по вооружению, что по манере драться. И так, почти до самого вечера, с коротким перерывом на обед. Асахико только раз заглянула в зал, что-то буркнула себе под нос и вышла.

– Ну, прямо как на тренировке, – усмехнулась Готон, опуская эспадрон, – давно у меня так руки не болели.

– Да, да, – поддержала её Сатоми. – Жаль только у нас так всё плохо выходит.

– Быть может, это от того, – предположила Готон, – что мы не видели настоящей европейской дуэли.

– Мы не будем её повторять, – резко ответила Марина. – Одного раза вполне достаточно.

Готон только пожала плечами, а Сатоми покраснела и отвернулась. Они обе почувствовали ненависть Марины, сквозившую в каждом её слове, хотя и не знали ничего из того, что нас с нею связывало.

– Руднев-сан, – окликнул меня вошедший в зал Миёси, – подойдите сюда. У меня к вам некое дело.

Кивнув остальным, я прошёл через весь зал и пожал протянутую Накадзо руку.

– Мне совершенно не нравится тот факт, – сказал антрепренёр, – что вы вынуждены регулярно отлучаться в контрразведку. Это вполне может помешать вам в работе, а вы достаточно ценный сотрудник. Не знаю даже, как мы раньше без вас обходились.

– Ну, уж с контрразведкой я ничего поделать не могу, – развёл я руками. – Я без году неделя в Токио, хотя неблагонадёжным числиться буду, наверное, до конца своих дней.

– Я решил эту проблему, – ответил Накадзо. – Теперь вам не надо регулярно являться в контрразведку. Вас будут вызывать туда, так сказать, с неожиданными проверками. Но не думаю, что слишком часто.

– Как вам это удалось? – удивился я. – Никогда бы не подумал…

– Я, Руднев-сан, – усмехнулся Накадзо, – антрепренёр ведущего театра столицы. А у нас на спектаклях, как написали в «Асахи», можно видеть любого кадзоку [29]29
  Кадзоку – Цветы народа – высшая японская аристократия периода Мэйдзи. Учреждена 7 июля 1884, прекратила существование 3 мая 1947 с принятием новой конституции.


[Закрыть], от дансяку [30]30
  Косяку – герцогское достоинство, от китайского титула гун. Приравнен к младшей степени I класса, дзюитии. Дансяку – баронское достоинство, от китайского титула нань. Приравнен к старшей и младшей степени IV класса: сёсии, дзюсии.


[Закрыть]до косяку.

Мне стоило больших усилий не рассмеяться, так сильно эти слова Накадзо напоминали пространные речи о приверженцах «нашего дела». Я поблагодарил его и мы вместе направились в столовую.

Поев, я хотел было вернуться в зал, однако бригаду Тонга уже отпустили, а фехтовальных экзерсисов на сегодня режиссёр больше не планировала. Так что мне осталось только отправляться к себе в комнатку. В коридоре я встретил девочку, которую мы на днях с Мидзуру привезли в театр. Она подняла на меня глаза и неожиданно сказала:

– Ты ведь такой же, как я. – Алиса поглядела мне в глаза. – Ты можешь больше обычных людей. Тебя ненавидят за это?

– Не гляди в мои глаза, – ответил я. – Ты можешь увидеть там слишком страшные вещи, какие не предназначены для твоих юных глаз.

Она догадалась о моём скромном таланте, только глянув на меня, отчего мне стало весьма не по себе. Я проявил его, когда вдохновенно пел «Варяг» в кабинете антрепренёра. Мне каким-то образом удавалось передавать свои впечатления от песен или рассказов тем, кто слушал меня, как будто вкладывая их в чужие головы. Когда же вдохновение моё было особенно сильным, то «под удар» попадали и те, кто не слышал меня. Когда ещё в молодости я беседовал с несколькими театральными деятелями, один из них сказал, что из меня вышел бы великолепный актёр, благодаря моему таланту, а вот другой – постарше и, наверное, поумнее – возразил, что я стал бы самым дурным актёром, каких видел свет. И объяснил, что именно из-за того же таланта, ведь я вкладывал в чужие головы свои эмоции и чувства, а не заставлял зрителей переживать мою игру, пропуская её через себя.

– Я много видела, – грустно сказала Алиса. – Хотя в твоих глазах много крови, больше чем на руках. Но ты не такой страшный, как другие люди с кровавыми руками и глазами.

– Просто мне от тебя ничего не надо, – ответил я, хотел было потрепать её по голове, как всякого ребёнка, однако вспомнил о словах Алисы насчёт окровавленных рук и не стал этого делать.

– Но ты многих убил, Руднев-сан, – решительно заявила Алиса.

– Зачем тебе это, Алиса-тян? – сказал я ей. – Зачем ты смотришь на меня, если видишь только кровь и смерть?

– Я не могу иначе, – ответила девочка. – Только если выколю себе глаза.

Я присел перед ней на корточки, чтобы не смотреть сверху вниз, и поглядел прямо в большие глаза этого странного, слишком взрослого ребёнка.

– Наверное, страшно быть тобой, – сказал я.

– Не страшней, чем тебе быть тобой, – совсем не детским тоном ответила она.

Я кивнул, поднялся и направился в свою комнату. А странная девочка поглядела мне вслед, я чувствовал её взгляд спиной. Не хотел бы я себе подобного таланта, как у этой маленькой дзюкуся, колдуньи, ведьмы, чародейки.

Утром следующего дня меня разбудил настойчивый стук в дверь. Было ещё очень рано, рассветные лучи только заглядывали в моё окно, просыпаться не хотелось категорически, но если так настойчиво и громко барабанят, значит, дело не терпит отлагательств. Пришлось подниматься, быстро одеваться и открывать содрогающуюся дверь. На пороге стоял Ютаро с занесённой рукой.

– Доброе утро, Ютаро-кун, – сказал я. – Что стряслось?

– Звонили из контрразведки, – ответил он, – требовали вас, Руднев-сан. Сказалаи, что пришлют за вами автомобиль через четверть часа.

– Ясно, – глубокомысленно произнёс я. – Времени у меня в обрез. Спасибо, что разбудил, Ютаро-кун.

Вот, значит, каковы они неожиданные проверки, о которых говорил Накадзо. Я едва успел закончить утренний туалет, как под дверями раздался гудок. Пришлось позабыть о завтраке, даже самом коротком, и выходить пред светлы очи местной контрразведки. Автомобиль был большой и чёрный, либо тот же, что забирал меня несколько дней назад с улицы, либо точно такой же. И снова внутри сидели двое – Хатияма и безмолвный шофёр в форме без погон.

– Деятельность этого антрепренёра оказала весьма негативное влияние, – заявил Хатияма, как только я захлопнул за собой дверцу, да ещё таким тоном, будто именно я был виноват в том, что Накадзо развёл столь бурную деятельность, о которой я совершенно не представлял. – Она привлекла к вам, Руднев-сан, совершенно ненужное внимание. Нам стоило больших усилий замять это дело.

– Премного благодарен, Хатияма-сан, – кивнул я. – Думаю, мне бы совершенно не понравились результаты более близкого знакомства с теми персонами, кто заинтересовался мной.

– Вами, Руднев-сан, – отчего-то усмехнулся Хатияма, – особенно заинтересовался Садао-тайсё. Он хоть и не контрразведчик, но личность довольно влиятельная, кажется, он считает вас, Руднев-сан, каким-то русским борцом с советским режимом. Садао-тайсё весьма настаивал на личной встрече с вами.

– Надеюсь, его разубедили, – сказал я.

– Не думаю, что до конца, – ответил Хатияма, – так что вполне можете ждать его с неофициальным визитом.

– Спасибо, что предупредили, Хатияма-сан, – поблагодарил его я. – Хотелось бы ещё знать, куда мы едем?

– Вас срочно захотел видеть Юримару, – сказал Хатияма. – Как всегда напустил дыму, сказал, что у него для вас, Руднев-сан, есть некий сюрприз от вашего командира, Тухачевского-гэнсуй [31]31
  Гэнсуй (япон.) – маршал. Согласно «Установлению о маршалах» 20 января 1898 года, получившие его офицеры сохраняли воинское звание генерала или адмирала, но получали право носить маршальскую эмблему (листья павлонии на фоне знамени армии и флота) и самурайский меч во время участия в церемониях.


[Закрыть], но толком ничего не сказал. Впрочем, это его обыкновенная манера, все уже привыкли к ней. Зря, кстати, интересничает, – с большой долей ехидства добавил он, – груз с дирижабля «Киров», что прибыл вчера, доставляли ему в храм под охраной не простых солдат.

И тут я понял, что ему страшно. Хатияма отчаянно трусил. Ему совершенно не хотелось ехать в пригород, к разрушенному храму, к жуткому седовласому самураю, женщине в вечно спадающем кимоно и сумасшедшему мальчишке. У меня тоже не было особого желания ехать туда, но куда денешься, если везёт тебя такой вот чёрный авто, не прыгать же на ходу, в конце концов. Да и не вызывала у меня дрожи в поджилках эта странная троица. Я умом понимал, что они опасны, что малейшая промашка грозит мне смертью, но сердце, меж тем, оставалось холодным, можно сказать, ледяным. Давно оно у меня замёрзло, кажется, на Кронштадском льду, когда мы опробовали первые крыльевые модули, французские, ещё без моторов и винтов, на них БМА могли только планировать, лавируя под резкими порывами мартовского ветра. Тогда нам впервые пришлось убивать своих, революционных матросов, кто Зимний штурмовал и Моонзунд оборонял. Да, именно тогда, в ледяном марте двадцать первого года. Хотя, может быть, оно замёрзло и раньше, когда отказавшийся уезжать с матерью и братьями за границу пятнадцатилетний мальчишка, записался в красные кавалеристы и отправился воевать в Польшу, а уж там чего только не было. Лучше и не вспоминать. После всего этого, мне полубезумная троица, не смотря на все их фокусы, не так и страшна.

С таким мыслями я вышел из автомобиля. Хатияма на сей раз предпочёл остаться внутри, сказав мне, что дорогу до храма я и без него найду. Я только плечами пожал, действительно, найду, не ночь, в конце концов, да и идти всего ничего. При свете утреннего солнца разрушенный храм выглядел не столь уж зловеще, скорее просто запущенно. Я спустился на первый этаж, где в тёмной, не смотря на дырявую крышу храма, зале сидели трое моих знакомых. А где-то в углу, скорее всего, стоял истуканом гигант, на котором разъезжал Миура.

– Ты не заставил себя ждать, Руднев-сан, – вместо приветствия сказал Юримару, поднимаясь.

Мне очень хотелось ответить что-то вроде «я тоже рад тебя видеть» или ещё какую глупость, но сдержался и произнёс:

– Мне очень интересно узнать, что ты мне приготовил, Юримару-сан, потому так торопился.

Кагэро рассмеялась, даже остроты отпускать не стала.

– Идёмте, Руднев-сан, – махнул мне рукой Юримару. – Посылку от вашего гэнсуя доставили прямо сюда, хотя это и весьма опасно. Благодаря внушительному эскорту из контрразведчиков, его могли проследить едва ли не досюда.

– Так что это за посылка, Юримару-сан? – спросил я, шагая за Юримару по длинным пандусам.

Седовласый самурай только головой покачал, ничего не ответив. Так, в темноте и при звуке шагов, шагали мы по гулким пандусам. Прошли основательно опустевшую мертвецкую, где на многих столах не было уже тел. На самом нижнем этаже не было ни одного стола, зато стояло несколько десятков «Биг папасов», скорее всего, внутри них скрывались мертвецы с верхнего этажа. А над ними возвышался новенький «Коммунист», даже со звёздочками на плечах и голове. Разработанный талантливым инженером Кировского завода Евгением Урбанским, он был, наверное, лучшим советским БМА. Их только начинали внедрять в армии, где-то полгода тому назад. Я к тому времени уже числился неблагонадёжным и за рычаги нового БМА меня, конечно, не пустили. Да уж, это воистину маршальский подарок!

– Его доставили вместе с новой партией покойников, – пояснил Юримару. – Основательные у вас идут чистки в армии, скажу я тебе, Руднев-сан. Три десятка человек только сегодня, а были ещё две партии не меньше.

Я только пожал плечами. Что можно сказать на такие слова? Ведь именно против этого и борется сейчас Михаил Николаевич, готовя заговор против усатого Хозяина и его присных.

– Можешь опробовать этот мех здесь, – предложил мне Юримару и с усмешкой добавил: – Оружие его не заряжено.

Я кивнул ему и направился к БМА. Я забрался в люк и задраил его за собой. Рычаги ничем не отличались от более старых моделей, зато ход у них куда плавней прежнего, никаких тебе рывков и скрипа шестерёнок. Я повернул корпус, сдала пару шагов, поработал руками, проверил прицельную систему. Тоже улучшенная. Три красных точки лучевого целееуказателя. При желании их можно совместить, ведя огонь по одной цели, однако более опытные пилоты, вроде меня (говорю без ложной скоромности), предпочитали всё же бить по разным частям вражеских БМА. Освоившись с управлением, я откинул крышку памятки вооружения данного БМА. Такая была на каждом аппарате для удобства пилота, ведь и модель «Коммунист» достаточно новая, и вариативность вооружения у неё довольно велика. Эта модель была вооружена двумя пулемётами Дегтярёва на плечах, но это оружие последнего шага, когда противник подошёл в упор и единственный шанс на спасение это выпустить две длинные очереди, во все сорок семь патронов из его дисков. Основное же оружие было установлено, конечно, на руках. На левой – спаренные пулемёты ДШК [32]32
  ДШК – пулемёт Дегтярёва-Шпагина крупнокалиберный.


[Закрыть], судя по разбухшему коробу, у них лента куда больше обычных пятидесяти патронов. Тяжёлые пули калибра 12,7 легко прошьют броню «Большевика», какими была вооружена РККА до недавнего времени. На правой же, так сказать, главный калибр «Коммуниста» – авиапушка ШВАК [33]33
  ШВАК – Шпитальный-Владимиров Авиационный Крупнокалиберный. Небольшая историческая неточность, сознательно допущенная мной, данная двадцатимиллиметровая авиапушка была запущена в серию только 1936 году.


[Закрыть], я только читал о таких в инструкциях с грифом «ДСП» и «Совершенно секретно». Двадцатимиллиметровая авиапушка, испытания которой проводил один из лучших пилотов-испытателей лёгких БМА Валерий Чкалов. Мощный калибр позволял пробить броню практически любого БМА, скорее всего, даже самых тяжёлых немецких кампфпанцеров. Не смотря на то, что снарядов в коробе к было немного, всего полсотни, однако едва ли не каждый выстрел может нести гибель лёгкому БМА и серьёзные повреждения тяжёлым.

– Да, – произнёс я в микрофон громкой связи и голос мой гулким эхом отразился от невидимых стен ангара, – на таком БМА можно хорошо повоевать.

Я оторвался от рычагов и выбрался из недр «Коммуниста».

– Да уж, – с усмешкой произнесла Кагэро, – мальчика от мужа отличает лишь размер его игрушек.

Наверное, у меня был настолько довольный вид, что я, и правда, стал похож на мальчишку, обнаружившего под ёлкой на Рождество игрушечную саблю и никак не могущего намахаться ею вдоволь.

– С ним я мог бы уничтожить всех ваших «Биг папасов», – сказал я Юримару, спрыгивая с БМА. – Они со своими бурами ко мне на сто метров не подобрались бы, а «Льюисы» мне нипочём.

– Нам поставили из США новую партию мехов, – заметил тот, – тоже устаревших, но броня на них куда крепче и вооружены они не «Льюисами», а «Браунингами».

– Всё равно, «Коммунисту» их пули, что слону дробина, – отмахнулся я. – Скажите, Юримару-сан, вы только за этим меня вызывали в такую рань?

– Дети встают на Рождество до света, – усмехнулся седовласый самурай, – чтобы поглядеть на подарки. Но ты прав, Руднев-сан, не только из-за меха я вызвал тебя сюда. Миура-кун, – Юримару кивнул на едущего верхом на своём гиганте мальчишку, – прочёл мысли Хатиямы-кун.

– Он предал нас, – вмешался паренёк, – и собирается сдать нас особому отделу контрразведки. Некому подразделению «Щит», что-то вроде этого.

– Что ещё за «Щит» такой, – спросил я, – для чего Хатияма стал бы обращаться туда, если он и так в контрразведке служит.

– Отряд «Щит», – ответил Юримару, – это нечто вроде легенды спецслужб. Особый отряд обороны столицы, созданный для охраны императора и Токио. В него входят подразделения самых лучших доспехов духа, ему подчинены лаборатории с новейшим оборудованием, ну и конечно же, своя спецслужба, совершенно независимая от контрразведки. Многие в него попросту не верят, но могу засвидетельствовать доподлинно, «Щит» существует.

– Почему же вы с такой уверенностью утверждаете это, – удивился я, – если он настолько секретный?

– Несложно ответить, – усмехнулся Юримару, – я был частью его в своё время. И разговаривать на эту тему очень не люблю.

Мы направились по пандусам обратно наверх. Юримару держал обе руки на рукоятках мечей и продолжал рассказывать:

– Миуре-кун удалось прочесть Хатияму довольно легко, – говорил он, – и достаточно глубоко залезть ему в голову.

– Там много всего интересного было, – снова встрял Миура, глядящий, казалось, не без удовольствия, на нас сверху вниз, – но самое главное, он этим вечером встречается с агентом «Щита».

– И при чём тут я? – поинтересовался я.

– После некоторых событий в Синагаве Кагэро лучше не покидать пределов нашего храма, – ответил Юримару, – а мне так и вовсе за его стенами показываться и вовсе нельзя. Так что остаётся только Миура-кун, но его без сопровождения отпускать слишком опасно. Верно ведь, Миура-кун? – обратился седовласый самурай к мальчишке.

– Думаешь, этот гайдзин сможет справиться со мной? – усмехнулся тот.

– Я ему помогу, – коротко бросил Юримару. Он сунул ладонь в широкий рукав кимоно и вынул деревянный амулет с несколькими сложными иероглифами, прочесть которые я не смог, на простой веревке. – Носи на шее и не снимай никогда, если рядом Миура-кун, он защитит тебя от его воздействия на мозг.