Текст книги "Театр под сакурой(СИ)"

Автор книги: Борис Сапожников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

Я дёрнул рычаги, отводя «Коммуниста» к дальней стене, в которой на высоте выходного люка БМА имелся балкончик, такой же, как тот, с которого я стрелял по доспехам винтовочными гранатами. Именно с его помощью я и должен был эвакуироваться. По мне вели огонь два доспеха противника. Подбитый ещё в самом начале вёл огонь из авиапушки прямо с пола, почти не попадая. Второй, стоящий на колене, бил весьма точно. Я стрелял, в основном, по нему, но руку со ШВАКом мне вывели из строя, повредив сразу в двух местах – плечевом и локтевом сочленении. А с одним ДШК много не навоюешь.

Теперь самое опасное. Надо под огнём выбраться из БМА и успеть запрыгнуть на балкончик, не схлопотав при этом снаряд из вражеской авиапушки. Я для острастки дал очередь по обоим врагам, выхватил из держателей «Арисаку», открыл люк и выбрался на плечи «Коммуниста». Мой мех содрогнулся от попаданий, я взмахнул руками, ловя равновесие. Едва не сыграв с него, я левой рукой дотянулся-таки до края балкончика, удержавшись на ногах. Забросив на балкончик винтовку, я схватился обеими руками, подтянулся, забрался на него, перевалившись через низкие перильца. Подниматься на ноги было слишком опасно. Если лежачему доспеху вряд ли удалось бы попасть в меня – угол не тот; то стоящий на колене вполне мог продырявить броню «Коммуниста». Поэтому, как и в прошлый раз, я, не выпрямляясь, бросился бежать в уводящий вниз коридор. Напоминанием об оставшихся врагах за спиной моей засвистели снаряды авиапушки. Один даже угодил в перильца, разбив часть их на куски.

Я пробежал по коридору и выскочил в зал, где меня ждал Юримару. У него не возникло никаких вопросов по поводу Миуры и его гиганта, он только с усмешкой поинтересовался:

– Тухачевский-гэнсуй не обидится на то, что вы бросили столь ценный его подарок?

– Не важно, – отмахнулся я. – Вывести его из-под огня было практически невозможно. С двумя доспехами духа мне никак не справиться.

Юримару только плечами пожал, и мы быстрым шагом направились к выходу.

– Надо продолжать преследовать врага, – настаивала Марина. – Он остался один, мы должны выяснить, кто он!

– Доспехи повреждены, их требуется эвакуировать, – качал головой Ютаро. – Асахико-дзюньи вовсе не может выбраться из своего доспеха. Не можем же мы её бросить тут. Нет, Марина-сёи, мы должны отказаться от преследования.

– Ради чего, Ютаро-тюи?! – Марина сдаваться не желала.

– Ради отряда, – отрезал Ютаро. – Как бы то ни было, но своих бойцов я бросать не буду!

– Врага отпускать нельзя, – стояла на своём Марина.

– Враг остался один, – вступила спор Сатоми. – Быть может, кому-то остаться здесь и дождаться эвакуации Асахико-дзюньи и остальных доспехов. Остальным же двоим – преследовать врага.

– Тогда тебе лучше всего остаться здесь, – решительно заявила Марина, – а нам с Ютаро отправиться вслед за врагом.

– Нет, Марина-сёи, – покачал головой Ютаро. – Останетесь вы. – И прерывая возражения Марины, сказал: – Оставлять здесь Сатоми-дзюньи слишком опасно, ты, Марина-сан, опытный боец, и в случае опасности сможешь позаботиться о себе и Асахико-кун. Я не могу сказать того же о Сатоми-кун.

Сатоми казалось, что она должна бы обидеться после этих слов. Однако ничего подобного. Она не могла возразить Ютаро, потому что Марина была куда более опытным воином, спорить с этим было глупо.

– Сатоми-дзюньи, – обратился к ней Ютаро, – за мной. Марина-сёи, дождитесь команду эвакуаторов и доложите обстановку.

– Хай, – ответила Марина, хотя разочарование её было отлично видно.

Ютаро с Сатоми поспешили к стоящему у стены меху. Они легко взобрались на него, а с его плеч на балкончик. Оставшаяся же внизу Марина стала внимательно рассматривать сам мех. Она никогда не видела таких, однако звёзды на плечах и голове ясно говорили о его советском происхождении. И это само по себе было очень странно. Что здесь, в столице Японии, может делать советский мех, точнее БМА, такая аббревиатура была сейчас принята у Советов. Правда Марина всегда считала, что такое определение куда лучше придуманных окружением Александры Фёдоровны «Чудо богатырей». Очень странная история. Тем более, что старавшаяся следить за разработками в этой области Марина никак не могла определить модель БМА. Надо обязательно расспросить на эту тему Накадзо, тем более, что БМА достанется теперь им как трофей.

Мы прошли недлинным коридором, и вышли в новый зальчик с большим окном и странной аркой, выходящей в стену. При этом вся арка была расписана странными символами и иероглифами. Юримару подошёл к ней, опустился на колени, сложил пальцами сложную фигуру и принялся читать заклинания. Мне же оставалось только ждать. Я прислонился к холодному камню, сняв с плеча «Арисаку» и приставив её к стене. Отвык я уже от таких кроссов с винтовкой на плече. Последний раз у меня подобный был году в тридцать первом, когда у в стране ввели нормативы ГТО и нас, командиров Красной Армии, обязали принимать их у студентов и членов Осоавиахима. Естественно, бегали, прыгали и стреляли мы вместе с ними, подавая пример молодым людям.

Отвлекать Юримару вопросами я не решился, а потому я просто уставился в большое окно. Это, можно сказать, спасло мне жизнь. Фигуру, появившуюся за мутноватым стеклом, я разглядеть не успел, но то, что в меня собираются стрелять, понял сразу. Звук выстрела прозвучал, когда я уже падал на пол, подхватывая «Арисаку». Трижды рявкнул пистолет – оконное стекло разлетелось на куски, и в зал спрыгнула директор Мидзуру. Вот только узнал я её не сразу. Вместо обычного платья она была одета в военную форму, а привычно рассыпанные по плечам волосы собраны в строгий пучок. В руках она держала знакомый мне пистолет. Она вскинула его, целясь не в меня, а в спину Юримару. Седовласый самурай оторвался от чтения заклинаний и обернулся к ней. И Мидзуру замерла, хотя палец её дрожал на спусковом крючке.

– Мидзуру-тайи? – удивился Юримару. – Ты тут каким боком?

Продолжить этот диалог не дал я. Ждать пока директор выстрелит-таки в Юримару, я не стал. Передёрнув затвор, я всадил ей пулю в спину. Мидзуру обернулась ко мне, как будто впервые увидела. По боку её зелёной формы расползалось тёмное пятно. Она прижала к нему руку, ладонь окрасилась красным. Я снова передёрнул затвор и выстрелил ещё раз, не особенно целясь – расстояние-то копеечное. Пуля вошла в грудь Мидзуру, силой выстрела её развернуло и швырнуло на колени. Она попыталась поднять пистолет, но силы уже оставили её, рука упала, пистолет вывалился из ослабевших пальцев. Я поднялся на ноги и направился к ней, передёргивая затвор для последнего выстрела.

– Не надо делать этого, Руднев-сан, – сказал Юримару, и я не стал с ним спорить, как-то не хотелось, стоило только в глаза самураю глянуть. – Выход готов. – Он указал на арку, за которой теперь была не глухая стена, а непроглядная темень с мерцающими точками, вроде звёзд на ночном небе. – Ступай, Руднев-сан, не бойся, – поторопил меня Юримару. – Мои переходы всегда надёжны, тем более, что Кагэро-кун на той стороне якорем.

Я слабо себе представлял, что это значит, но мне оставалось только довериться Юримару. Зачем-то вдохнув поглубже и кинув прощальный взгляд на лежащую на полу Мидзуру, я шагнул во тьму.

Когда прозвучали выстрелы, Ютаро и Сатоми бросились по коридорчику со всех ног. Но всё равно опоздали. Они застали в комнате только лежащую на полу Мидзуру, вокруг которой растекалось пятно тёмной крови. Молодые люди подбежали к ней, но единственное, что она произнесла только одно имя: «Юримару-сёса». Она повторила его несколько раз, как заклинание, и закрыла глаза. Кровь перестала пузыриться на её губах.

Сатоми почувствовала, что у неё по щекам потекли слёзы. Ютаро до боли сжал кулаки. И только одна мысль крутилась в голове юноши, как ему обо всём этом докладывать Накадзо-тайса.

Глава 11

Ноябрь 9 года эпохи Сёва (1935 г.) Токио

Помещение, куда мы с Юримару вышли, не было похоже на предыдущие. Это была вполне хорошо обставленная в западном стиле комната с мягкими креслами, большим столом, роскошной мебелью и даже патефоном на тумбе. Игла скользила по грампластинке, из рупора в крышке доносилось громкое пение и звуки бравурного марша.

– Что они поют? – поинтересовался я. – Никак слов разобрать не могу.

– Это «Марш борцов с каии», – ответил Юримару. – Мы записали несколько пластинок для всех бойцов отряда. – То ли мне показалось, то ли в голосе его мелькали грустноватые нотки. – В двенадцатом году Тайсё мы прямо во время Бойни в Канто записали несколько таких пластинок. Музыку сочинил Накадзо, а все остальные пели. Мучились несколько дней, записывали в перерывах между боями, но всё-таки сделали это. Нам тогда эти пластинки казались не меньшей победой, чем одержанная в над каии.

– Погодите, погодите, – поднял руки я, – вы сейчас, Юримару-сан, говорите такие вещи, которых я не понимаю. Ни единого слова.

– Так и ни единого? – грустновато усмехнулся Юримару, – я считал, что ваш японский улучшается. – Однако он быстро отбросил шутливый тон и спросил у меня: – Вы слыхали о Великом землетрясении Канто?

– Только то, – ответил я, – что оно произошло в сентябре двадцать третьего года, и жертв было очень много.

– В общих чертах верно, Руднев-сан, – кивнул Юримару, – но это далеко не вся правда.

Кабинет антрепренёра почти не изменился с последнего визита Ютаро. Только на столе рядом с удивительной цветной фотографией появились две чашечки и несколько кувшинчиков, распространявших сомнительный аромат крепкого сакэ. Ютаро вошёл в кабинет и поклонился антрепренёру. Тот, казалось, не обратил на него никакого внимания – он был занят только своим сакэ. Однако, оторвавшись от чашечки на секунду, Накадзо махнул Ютаро рукой. Молодой человек сел напротив него. Накадзо подтолкнул ему вторую чашечку и бросил, будто приказал:

– Пей.

Ютаро поморщился и выпил. Накадзо тут же наполнил чашечки, и они снова выпили.

– Вот теперь задавай свои вопросы, – бросил Накадзо. – У тебя ведь их накопилось очень много.

– Самый главный, что произошло во время землетрясения Канто? – сказал Ютаро.

– Верно, Ютаро-кун, – согласился Накадзо. – Все ответы происходят именно оттуда. Из Великого землетрясения Канто.

– Наш отряд бойцов с потусторонним был создан ещё в первые годы Тайсё, – начал рассказывать Юримару, – когда начали вылезать последствия эпохи Мэйдзи. Сначала они были не столь страшными – небольшие стаи каии, так называли тварей, с которыми мы боролись, забирались в дома, но отступали, если им давали решительный отпор. Люди стали нанимать телохранителей, и те справлялись с каии до нашего прихода. Нам оставалось только разъяснять хозяевам домов и непосредственно телохранителям, что не стоит лишний раз болтать о том, кто на самом деле напал на их дома. Обычно врали что-то про переодетых бандитов, которые таким видом запугивают обывателей. Но долго это не продлилось. Очень скоро начали умирать люди.

Август 12 года эпохи Тайсё (1923 г.) Токио.

– Плохо дело, Юримару, – поднялся на ноги Накадзо. Он вынул из кармана платок и тщательно вытер пальцы от крови. – В этот раз телохранители от каии не спасли.

– Столько гильз разбросано, – добавила Мидзуру, – а ни одного тела каии нет. Как будто им никакого вреда выстрелами причинить не смогли.

– Или просто не попали ни разу, – предположил самый молодой из бойцов отряда Нагэн, по званию всего лишь тюи он чувствовал себя весьма скованно в обществе старших офицеров. Особенно из-за традиции отряда обращаться друг к другу без суффиксов и званий, как заведено между старыми друзьями. Самый старший по возрасту офицер сёса Накадзо говорил по этому поводу, что на такой войне, какую ведут они, все становятся друг другу ближе братьев и сестёр, и про подобные условности можно забыть.

– Вряд ли такие прожжённые ребята могли бы промазать даже в каии, – покачал седой головой Юримару. – Смотри, Нагэн, все стены в дырах – били кучно. И оружие у них явно не официально разрешённое. – Он толкнул носком ботинка приклад новенькой «Арисаки». – Хозяин дома хорошо потратился на телохранителей и их экипировку.

– Основательный был, наверное, человек, – заявил как всегда циничный тайи Ивао, – и весьма уважаемый.

– Такой уважаемый, что у нас теперь будут грандиозные проблемы, – заявил Накадзо. – Это не просто телохранители, это отделение спецвойск по охране высших лиц государства.

– А что же это высшее лицо делало в этом районе? – удивился простодушный Нагэн.

– От каии прятался, наверное, – ехидно ответил ему Ивао, – думал, что тут не достанут.

– Прекрати, Ивао, – осадил его Юримару. – Я чувствую, что нам грозят весьма тяжёлые времена.

– Но всё пошло совсем не так, как мы тогда считали, – сказал Накадзо, наливая новую порцию сакэ только себе, но не спеша пить, он только грел её пальцами. – После смерти той важной шишки, имени которой мы так и не узнали, нам, конечно, устроили разгон, но после придали две роты солдат и взвод пулемётчиков. Мы натаскивали их против каии, оказалось весьма вовремя. Потому что не прошло и недели с гибели того важного человека, как началось самое страшное.

– Землетрясение? – спросил Ютаро, как-то даже страшась услышать ответ.

– До него было ещё около недели.

– Где пулемётчики?! – кричал Юримару, стирая кровь с лица. – Нам без них и получаса не продержаться!

– Они дерутся в Касумигасэки [44]44
  Касумигасэки – политический центр Токио, где расположено большинство правительственных зданий.


[Закрыть], – ответил совсем молодой ещё сотё [45]45
  Сотё (япон.) – старшина.


[Закрыть], державший связь с остальными отрядами. – Там большой прорыв в подвале одного из правительственных зданий, подавить никак не могут.

– А на нас, значит, наплевать, – прохрипел Юримару.

Во главе взвода солдат он пытался удержать периметр прорыва каии в Асакусе, и все баррикады из защитного цвета щитов, автомобили с военными эмблемами, солдаты с винтовками и пулемётное гнездо смотрелись среди пагод и храмов совершенно неуместно. Один только Юримару со своим старинным мечом хоть как-то вписывался в обстановку, да несколько десятков самых смелых бритоголовых монахов, безостановочно читающих молитвы под непрерывный стук чёток.

Чёрные твари лезли из развалин древнего здания, кажется помнившего ещё времена Сэнгоку Дзидай, давно не ремонтировавшегося и готового рухнуть в любой момент на головы проживавших там людей. Это было несколько странно для Асакусы (не самый богатый, но и не самый бедный район столицы), но задумываться над этим у Юримару времени не было – твари пёрли непрерывным потоком.

– А ну-ка соедини меня с Накадзо, – сказал Юримару, отходя с передовой и протягивая левую руку за эбонитовой трубкой переносного телефона. В каждом отряде был такой для экстренной связи с остальными. Однако прежде чем взять её, Юримару обернулся к командиру автоматчиков и бросил: – Готовьтесь, тюи, скоро каии дойдут до щитов и тогда винтовок и одного одиннадцатого Тайсё [46]46
  Имеется в виду пулемёт Тип 11 Тайсё.


[Закрыть]уже будет недостаточно.

Молодой офицер с лицом изуродованным когтями каии и проседью в короткоостриженных волосах только плечами пожал. Это был давно уже не тот щеголеватый офицер, которого шокировали явные нарушения устава, допускаемые в отряде. После первого же боя с тварями весь лоск слетел с него, молодой человек теперь больше заботился о своей амуниции, своём «Бергмане» [47]47
  Имеется в виду пистолет-пулемёт Бергмана образца 1920 г., стоявший на вооружении японской армии.


[Закрыть]и, конечно, своих людях, нежели о внешнем виде. Офицер и без слов Юримару отлично знал, что очень скоро его взводу вступать в бой, каии всё ближе подходили к щитам, не смотря на частые хлопки «Арисак» и короткие очереди пулемёта Тип 11 Тайсё.

– Накадзо, – крикнул в эбонитовую трубку Юримару так громко, будто хотел без телефона докричаться до Касумигасэки, – если ты не пришлёшь сюда хотя бы ещё пару пулемётов, я всё брошу ко всем чертям и уведу людей!

– Прекрати пороть горячку, Юримару, – сквозь помехи донёсся спокойный голос Накадзо – Я не могу снять отсюда ни одного пулемёта, слишком много вокруг военных шишек. Они потребуют объяснений – и ничего не измениться, пулемёты останутся в Касумигасэки.

– А что ты скажешь этим шишкам на ежемесячном отчёте, когда… – Юримару заговорил куда тише, – когда погибнет вся моя рота.

– Ты не должен допустить этого, Юримару, – ответил Накадзо, и положил трубку.

Юримару швырнул трубку телефонисту и обернулся на звуки выстрелов «Бергманов». Каии подошли вплотную к щитам. Юримару почти бегом ринулся на передовую. Он выхватил из кобуры пистолет и принялся разряжать его в подступающих каии.

– Тот день изменил всё, – сказал Юримару. – Мы были командой, не просто товарищами, а настоящими братьями по оружию. Но после того дня всё переменилось. Накадзо бросил мою роту на произвол судьбы. Оставил на растерзание каии, ради политических выгод. Мы дрались до последнего, но твари подходили всё ближе. Пулемёт захлебнулся – тридцати патронов оказалось недостаточно для такого количества тварей и такого напора. Стрелки с «Арисаками» палили без перерыва, но темп стрельбы не тот, а автоматчикам приходилось порой всаживать в каии по полмагазина, прежде чем те падали замертво. В общем, очень скоро дело дошло до рукопашной.

Юримару отшвырнул пистолет с опустевшим магазином и перехватил меч двумя руками. Твари уже лезли через щиты, бойцы с «Арисаками» отбивались штыками, автоматчики же ещё пытались отстреливаться, поливая каии длинными очередями. Экономить патроны резона не было. Твари добрались до Юримару, он легко разделывался с ними, убивая короткими, быстрыми ударами меча. Каии падали, не успевая дотянуться до него своими жуткими клешнями. Но не все были такими опытными в искусстве борьбы с тварями из Тьмы. Солдаты с винтовками не успевали отбиться от прущих на них тварей, часто на одного солдата приходилось по несколько каии, которые были чертовски устойчивы к ударам клинковых штыков «Арисак». Твари просто валили людей на землю, набрасывались сверху, рвали когтями и сильными пальцами, впивались зубами в раны, раздирая их, слизывали кровь, отвратительно причмокивая. Даже бывалых солдат рвало иногда от этих жутких картин насилия, невольными свидетелями которых они становились. И стоило им отвлечься хоть на мгновение, как твари обрушивались на них всей массой.

Вот уже замолчали последние автоматы, рухнул наземь поседевший тюи. В руках он сжимал две гранаты «Тайсё 7», ударившись о землю, они взорвались, разнеся в клочья нескольких каии. Оборвалась связь с остальными отрядами – погиб молодой сотё с переносным телефоном. Захлебнулся пулемёт – до стрелка со вторым номером каии добрались, когда они снаряжали магазин.

Вскоре остался один Юримару, он отчаянно рубился с каии, наседавшими на него со всех сторон. Отсекал головы и чудовищные конечности, перерубал пополам быстрыми ударами, разваливал почти надвое – от плеча до пояса. Но один он не мог противостоять этой орде. Твари уже начинали расползаться по округе в поисках живой плоти и тёплой крови.

– Нам ничего иного тогда не оставалось, – Накадзо выпил сакэ и снова наполнил чашечку, – хотя тогда я был против этого. Ведь далеко не всех эвакуировали из Асакусы.

– О чём это вы, Накадзо-доно? – не понял Ютаро.

– Зачистка, – сказал, будто выплюнул, Накадзо, – есть такое слово в нашем лексиконе. Лучше его тебе никогда не произносить, Ютаро-кун. А означает оно, что над местом прорыва каии проходится дирижабль и засыпает его бомбами, так что ничего живого не остаётся на протяжении нескольких кварталов.

– И это происходило в Асакусе?! – воскликнул Ютаро.

– Лишь однажды, – вздохнул Накадзо, – да и то за несколько часов до землетрясения Канто, потому об этом «небольшом происшествии в Асакусе» очень быстро забыли.

– Вместо подмоги я дождался дирижабля, – грустно усмехнулся Юримару. – Он прошёлся несколько раз над районом прорыва и практически сровнял его с землёй. Я лежал на трупах своих людей и телах каии, а сверху сыпались бомбы весом в несколько сотен кан. Они рвались повсюду, разнося по округе кровавые ошмётки и части тел людей и каии. Меня поливало кровью, осыпало землёй, кусками камня и дерева, но я каким-то чудом оставался жив. Всё время бомбардировки.

– Как вам это удалось? – удивился я.

Меня настолько захватил необычный рассказ Юримару, что я, кажется, даже дышать позабыл.

Сидевшая в углу комнаты на роскошной софе Кагэро после моего вопроса, прозвучавшего, наверное, безумно наивно, рассмеялась каким-то особенным хрипловатым смехом. От звука его у меня по всему телу мурашки побежали.

– В тот день я впервые встретил Кагэро, – сказал как-то невпопад Юримару, – демоническую женщину. Ты шагала меж разрывов, не обращая на них ни малейшего внимания. Грязь и кровь не липли к тебе, как будто даже не касались тебя. Ведь это ты прикрыла меня тогда от бомб, верно?

– Это неважно, – помахала изящной ручкой демоническая женщина Кагэро, её, как будто, совершенно не интересовал рассказ Юримару, хотя она, непосредственная участница событий, знала всё и так. – Вы стали тем, кем стали, Юримару-доно, остальное значения не имеет.

– В этом вся Кагэро, – рассмеялся Юримару, – никогда ничего не скажет прямо.

– Должна же быть в женщине какая-то загадка, – шутливым тоном ответила демоническая женщина.

– В тот день ты сильно напугала меня, – сказал Юримару, – особенно когда произнесла те слова, что перевернули всю мою жизнь, в немалой степени поспешествовав тому, что я стал, – он криво ухмыльнулся, – тем, кем стал.

– Что же ты сказала Юримару-доно, Кагэро-сан? – спросил я.

– Ты тот, кто нам нужен, – улыбнулась демоническая женщина.

– И это всё? – удивился я.

– Конечно, – кивнул Юримару, – тогда и я, как вы, Руднев-сан, ничего не понял. Но до Резни – или Великого землетрясения Канто – оставалось несколько часов.

– Чем это вы тут заняты? – поинтересовался Накадзо у Нагэна и Ивао, колдующих над системой из микрофона, патефона и паутины проводов. На столе перед ними были разложены несколько исписанных листов бумаги, в некоторых Накадзо с удивлением опознал нотную бумагу.

– Нагэну заблажилось записать наш гимн, – ответил Ивао. – Помнишь, тот, что они с Мидзуру и Юримару написали. Вот теперь хотят записать грампластинку и размножить, чтобы у каждого была своя.

Накадзо вспомнил, что молодые люди оставались на базе отряда и ещё не знают о событиях в Асакусе и гибели Юримару. Не стоит пока им рассказывать – юноши в приподнятом настроении, портить им его Накадзо совсем не хотелось. Накадзо кивнул им, и пройдя через холл, направился к лестнице. Но когда он поставил ногу на первую ступеньку, его окликнул Нагэн.

– Юримару сказал, что ждёт вас в вашем кабинете.

– Юримару? – удивился Накадзо, замерев на лестнице. – Спасибо, Нагэн. – Он сжал перила с такой силой, что пальцы побелели, но пересилил себя и зашагал вверх по ступенькам.

Дорога от лестницы до кабинета занимала не больше пары минут. Но в тот раз они показались Накадзо вечностью. Ноги налились свинцом, переставлять их стоило неимоверных усилий. Преодолев это расстояние, Накадзо как за спасательный круг ухватился за ручку двери, потянул её в сторону и шагнул в собственный кабинет, как головой в омут.

Узнать Юримару было сложно. И дело было не в разорванной, покрытой пятнами крови, копоти и грязи форме, и не в тёмных следах от гари на лице, и даже не в свежих кровоподтёках и ссадинах, – в таком виде офицеры отряда довольно часто возвращались с операций. Самым страшным был взгляд Юримару. Он сидел, устало опираясь на рукоять меча, концом ножен упёртого в пол, когда же вошёл Накадзо, он поднял на него глаза. В них не было ни укора, ни злобы, ни даже гнева, в них плескалась только безграничная усталость пополам с печалью.

– Сто двадцать пять человек, – вместо приветствия произнёс Юримару, – плюс около трёх десятков буддистских монахов. Они служили в том храме и отказались эвакуироваться. Они сидели за нашими спинами, щёлкали своими огромными чётками и монотонно молились.

– Это было необходимо, – только и сумел выдавать из себя Накадзо. – Мы не могли допустить, чтобы твари расползлись из Асакусы.

– Для этого не обязательно было гонять целый дирижабль, – криво улыбнулся Юримару, – достаточно было отправить нам полвзвода пулемётчиков. Вы сэкономили бы казне пару сотен тысяч иен – это я не говорю о стоимости сброшенных нам на головы бомб.

– Дело не в дирижаблях и пулемётах, – покачал головой Накадзо. – Мне было противно и мерзко. Я стоял у выхода из подвала министерства финансов, а рядом торчали все эти шишки в костюмах и требовали новых солдат туда. Они даже не видели ни единого каии, но всё равно тряслись за свои шкуры и драгоценные документы. Каким-то образом, одному из них удалось выбить даже несколько пулемётных рот обычных войск. Теперь у нас на три роты пулемётчиков больше.

– Рад за нас, – буркнул Юримару, – вот только не забывай о том, что погибла вся моя рота. Это были закалённые в боях с каии солдаты, а ты без зазрения совести пустил их под нож, Накадзо.

– Я не мог снять ни единого пулемёта! – вскричал Накадзо, хлопая обеими руками по столу. – Ни одного! – повторил он, уже спокойнее. – Прорыв был не особенно сильным, но очень затяжным. Твари ползли и ползли на протяжении нескольких часов. А я, общаясь с этими шишками, каждую минуту будто дерьмо хлебал. Они тряслись как осиновые листы, приставали с расспросами про то, что будет, если твари вырвутся из подвала. Тут же стояли под парами автомобили, готовые увезти их в безопасное место.

– А что же они торчали под самым носом у каии, если так тряслись за свою жизнь?

– Ответственные, наверное, люди, – буркнул Накадзо, – не хотели далеко уходить от рабочего места. И насильно грузить их в автомобили я не мог. Кто я такой, чтобы заталкивать в авто всех этих замминистров и прочих чинов? Они даже удивлялись, что спасать министерство прибыл всего лишь тюса [48]48
  Тюса (япон.) – подполковник.


[Закрыть]. Видел бы ты возмущение министра… И как бы я забирал пулемёты, когда от меня постоянно требуют новых солдат, новые пулемёты, некоторые даже про мехи и передвижные батареи говорили.

– Вот и вызвал бы к ним дирижабль, – огрызнулся Юримару, – чтобы полностью ликвидировать прорыв каии.

– Как ты представляешь себе дирижабль, бомбящий Касумигасэки? – буркнул Накадзо. – Хотя когда мне сообщили о том, что надо зачистить Асакусу, как раз очень хотелось вызвать дирижабль к министерству финансов и разнести его ко всем чертям.

– Так надо было вызвать, – усмехнулся Юримару.

– Шёл бы ты куда подальше, Юримару! – взорвался Накадзо. – Думаешь, мне было очень приятно бросать тебя на смерть! Торчать в Касумигасэки с чинами из минфина, пока ты дрался с каии! Пока гибли солдаты твоей роты! Я знал многих из них в лицо, с другими воевал плечом к плечу. Я помню автоматчика, помню, каким он пришёл к нам, как получил тот шрам на лице. Я лично отправил к тебе телефониста – он лучше всех обращался с аппаратом, умудряясь подключиться к городской сети откуда угодно, лишь бы провода туда дотягивались…

– Прекрати! – перебил его Юримару, вскакивая со стула. – Замолчи! Мне никогда не хотелось убить тебя сильнее, чем сейчас.

– А были такие случаи раньше? – усмехнулся Накадзо, пытаясь разрядить обстановку.

– Несколько часов назад, – ответил Юримару, направляясь к выходу из кабинета. – Знаешь, в чём разница между нами, Накадзо? – обернулся он у двери.

– В чём же?

– Я бы наплевал на всех шишек из минфина, – ответил Юримару, – и отправился тебе на помощь.

– Вот потому, – совершенно серьёзно сказал на это Накадзо, – я командую отрядом, а не ты.

Юримару громко хлопнул дверью.

– Я тогда не придал значения этой вспышке Юримару, – Накадзо поставил чашечку сакэ, – думал, что понимаю его, что терять людей очень тяжело, что сорваться может всякий… Много было этих «что», они весьма удачно позволяли успокоить свою совесть. Вот и успокоил… – Накадзо всё же выпил сакэ, но наливать снова не стал.

То, что Юримару с Мидзуру любовники, ни для кого секретом не было. Они не скрывали своей связи, но и напоказ её не выставляли. Однако любовной связь эта была только с одной стороны. Мидзуру была бесконечно влюблена в седовласого товарища по оружию, а вот он только позволял ей любить себя. Хотя никоим образом не показывал влюблённой в него женщине своего к ней отношения. Он был честным и хорошо воспитанным человеком и никогда не позволил бы себе так оскорбить женщину. Не важно влюблена она в него или нет. Тем более, что эта связь полностью устраивала Юримару. Он был, конечно, не молод, но и не стар, кровь ещё быстро бежала по его жилам, и хотелось внять зову плоти. Особенно после боя, когда надо было снять нервное напряжение, и в этом нуждались они оба.

С другой же стороны, чаще и сильнее, чем в плотской любви Юримару нуждался в общении. А поговорить в отряде он мог, наверное, только с одной Мидзуру. Накадзо предпочитал снимать стресс сакэ, к нему часто присоединялся Ивао, иногда и Нагэн, втроём они напивались до бесчувствия. Но юный тюи чаще предпочитал сакэ снотворное. Он выпивал хорошую дозу люминала и засыпал на пять часов – до следующей смены дежурства.

И в тот момент Юримару особенно остро нуждался в общении. Когда порыв страсти – слишком грубой, в чём он отдавал себе отчёт – спал, Юримару сел на краю постели. Его комната была обставлена в европейском стиле – никакого намёка на национальный дух в ней не было. Утомлённая Мидзуру осталась лежать, откинувшись на подушки.

– Что с тобой, Юримару? – спросила она, каждый вдох причинял ей боль, отдающуюся внизу живота.

– Я потерял всех людей, – протянул Юримару, которому очень захотелось закурить, хотя эта дурная привычка обошла его стороной. – Мы дрались, а Накадзо в это время ликвидировал прорыв под министерством финансов. Он не дал мне ни единого пулемёта, хоть шишки из минфина выбили для себя две роты пулемётчиков, в дополнение к тем, что уже были в их распоряжении.

– Я понимаю тебя, Юримару… – вздохнула Мидзуру.

– Как ты можешь понять меня! – вскричал Юримару, до боли сжимая кулаки. – Мы были не просто товарищами по оружию, мы были одной семьёй, верно? Мы специально отбросили все суффиксы, уставы и условности. И вот теперь Накадзо бросает меня, больше того, отправляет дирижабль зачистить территорию прорыва. Так не поступают ни товарищи, ни уж тем более… – Он только рукой махнул.

– Не нужно кричать на меня, Юримару, – сказала Мидзуру. – я бы не бросила тебя. Но я – не Накадзо, он мыслит совсем по-другому.

– Что же, наш командир какая-то новая порода человека? – Юримару откинулся обратно на кровать, слегка потеснив Мидзуру. – Нет, Мидзуру, ему просто приходится прогибаться под начальство, вот он и начал забывать нашу дружбу. Теперь ради спасения остальных он легко перешагнёт через каждого из нас. И ведь не понимает, что с таким подходом нас-то как раз может и не остаться.