Текст книги "Театр под сакурой(СИ)"

Автор книги: Борис Сапожников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)

Борис Сапожников
Театр под сакурой

Благодарность: Худякову Андрею – моему неизменному редактору, без которого эта книга никогда не была бы такой.

Пролог

Маршал Советского союза Михаил Тухачевский стоял у окна и глядел на весенний лес. Гренадерского роста, в ладно подогнанной форме, настоящее воплощение русского офицера. Такие били пруссаков Фридриха в Семилетнюю войну, французов Бонапарта в Отечественную и турок Османа-паши в Русско-турецкую. Сёи [1]1
  Сёи (япон.) – лейтенант.


[Закрыть]Моримото даже засмотрелся на него. Невысокий, кривоногий и даже по меркам родной страны достаточно некрасивый, а европейцу так, верно, вовсе кажущийся уродцем, Моримото комплексовать начал немного. А вот дайсё [2]2
  Дайсё (япон.) – бригадный генерал.


[Закрыть]Усуи, возглавлявший делегацию, похоже, не испытывал ни малейших затруднений при общении с маршалом. Ну да он потомок древнего рода самураев и полководцев, знаменитых ещё в эпоху Хэйян, куда жалкому потомку водоносов до него. Моримото, не смотря на громкую фамилию, лишь чудом удалось выбиться в офицеры. Всё благодаря Реставрации Мэйдзи, когда дед молодого сёи, киотский водонос, одним из первых записался в отряд самообороны своего квартала и вместе с прочими простолюдинами стал противостоять Синсэнгуми [3]3
  Синсэнгуми, иначе Волки Мибу – подразделение верных сёгунату Токугава самураев, созданное для «поддержания порядка» в Киото, второе название происходит от названия деревни (Мибу), в которой, фактически, и было сформировано Синсэнгуми.


[Закрыть]. В первой же схватке получил тяжёлое ранение и был вывезен в деревню, вместе со многими боевыми товарищами. Долго воевал – копейщиком, алебардиром-нагинатчиком, стрелком. Вернувшись в столицу, стал полицейским начальником и стал командовать молодыми самураями, с которыми сражался не так давно. Тогда же он, согласно закону, и взял себе фамилию Моримото, в общем-то, в пику тем же самураям с аристократами. Был с ними излишне строг и жесток, за что получил прозвище Людоед, а на смертном одре запретил всем потомкам идти в армию. Отец послушался веления деда, внук же посмел ослушаться. Правда, отцу никогда не узнать об этом, его зарезали, когда он ночью возвращался домой с работы.

Отбросив мысли о своей семье, сёи Моримото прислушался к диалогу маршала и дайсё.

– Я не понимаю вас, маршал, – говорил дайсё Усуи. – Вы были офицером и дворянином в Российской империи, а ведь большая часть вашего сословия, или как вы говорите теперь, класса, вступили в ряды белого движения. Вы же – офицер гвардии, вам – прямая дорога в белые, но вы вступаете в ряды Красной армии. Этого поступка я понять не могу.

– Это проще простого, комбриг, – отвечал маршал Тухачевский. Оба говорили на немецком, которым владели в совершенстве, однако японские звания на этом языке звучали не слишком благозвучно, а потому, с молчаливого согласия дайсё, маршал называл его на советский манер. – В царской России я был подпоручиком, пусть и героическим, сыном обедневшего дворянина Смоленской губернии, и в случае победы белых до фельдмаршалов бы не дослужился бы до старости, и то вряд ли. При новой власти я из младшего офицера роты, сбежавшего из Ингольштадского лагеря для неисправимых военнопленных, стал военным комиссаром Московского района обороны, а после этого назначен командующим Первой армией Восточного фронта. Согласитесь, комбриг, это куда лучшая перспектива, нежели шагать в рядах батальона смерти на пулемёты красных.

– Вы презираете своих солдат, маршал? – удивился дайсё. – Говорите о них столь пренебрежительно. – Он покачал головой.

– Не солдат я презираю, комбриг, – сказал маршал. – Русского солдата презирать нельзя, ведь он умудряется побеждать при нашем совершенно некомпетентном командовании. Каждая победа русского оружия щедро оплачена русской кровью. И я не хочу, чтобы победы оружия советского оплачивались столь же щедро. Именно поэтому я, как нарком вооружений и замнаркома обороны, настаивал на введении бронепехоты, мотоциклетных частей, более широкого применения БМА [4]4
  БМА – биомеханический агрегат.


[Закрыть]не только в народном хозяйстве, но и в военных целях. Простите, комбриг, – прервал маршал сам себя, – я снова увлёкся.

– В империи, – сказал ему дайсё Усуи, – БМА, у нас их зовут доспехами духа, разрабатываются весьма активно, а также формируются ударные части бронепехоты, они составляют примерно половину пехотных частей.

– И так везде, комбриг, – охотно начал развивать мысль маршал, – в Европе, в США, но только не у нас. В самом передовом государстве рабочих и крестьян даже после индустриализации армия осталась на уровне семнадцатого года. Кому нужна кавалерия, если эскадрон может положить отделение пулемётчиков. Но у нас же Семён Михалыч – инспектор кавалерии, как же можно упразднить, можно сказать, его родной род войск. Про первого маршала я вообще молчу, он же совершенно некомпетентен, как нарком обороны, да и просто, как военный. Автомат у него оружие гангстеров, которое не к лицу бойцу РККА. Да плевать чьё оно! – начал даже заводиться маршал. – Главное, из него можно за секунду десяток классовых врагов изрешетить, но это для Климент Ефремыча не аргумент. Он мыслит категориями Первой Мировой, а новая война будет войной машин.

– А вот с этим вы, маршал, несколько переусердствовали, – заметил дайсё Усуи. – Ваша концепция обороны границ СССР, – он несколько секунд подумал над продолжением фразы, – несколько обогнал своё время.

– За оборону границ должна отвечать только автоматика, – хлопнул кулаком по ладони Тухачевский, – а армия нужна для нападения на классового врага. Конечно, минимальный контингент, в основном, воентехников и военных инженеров надо оставить, обслуживать автоматику, но остальные – только вперёд. Бронепехота, при поддержке мотоциклов, танков, аэропланов, артиллерии и БМА. Варшава, Берлин, Париж!

– Я могу доложить генералу Мадзаки, что именно такова будет военная концепция СССР после того, как вы придёте к власти? – задал прямой вопрос дайсё Усуи.

– Так точно, – отчеканил маршал Тухачевский. – Мы не начнём экспорт революции в Китай и Юго-восточную Азию. Ваша империя может забирать все государства и колонии, что есть там, вне зависимости от того, чьи они. Советский союз не вмешается. Только Монголию оставьте в покое, они теперь такие же коммунары, как и мы. Сами понимаете, комбриг, таких союзников предавать нельзя.

– Я отлично это понимаю, – кивнул дайсё Усуи. – Весьма приятно, что мы пришли к обоюдному согласию относительно дальнейших наших действий. Осталось только решить несколько последних вопросов.

– Например, каким образом нам с генералом Мадзаки прийти к власти, – усмехнулся маршал Тухачевский.

– Или, – не поддержал шутливый тон дайсё Усуи, – кто станет вашим представителем у нас.

– Это как раз просто, комбриг, – сказал маршал. – Вы встретитесь с ним в Харбине, куда он уже дезертировал из армии после продажи КВЖД Маньчжурии, и теперь обретается там некоторое время.

– Но чем объясняется его дезертирство? – поинтересовался дайсё Усуи. – Меня этот вопрос интересует, потому что я оставляю своего человека, лейтенанта Моримото, – при этих словах сёи вскочил на ноги и замер по стойке «смирно», – при военном атташе в Маньчжоу-го.

– Я не могу снабдить своего человека столь крепким тылом, – покачал головой маршал, – а потому вам лучшего всего будет взять его под своё крыло. Что до причин, побудивших его дезертировать, они весьма характерны для нынешних времён. И зовутся они «чуждое классовое происхождение». Мне оно простительно, а вот помкомбатальона – нет. Именно потому, что на него уже заведено дело в НКВД, он спешно покинул расположение своей части.

– Из-за чего на него завели это дело? – поинтересовался дайсё.

– У него мать и два старших брата с семьями в эмиграции, – сказал маршал, – а сам он хоть и полностью перешёл на сторону советской власти в семнадцатом и отказался эмигрировать вместе с семьёй, хотя ему тогда было всего двенадцать лет. Однако до сих пор выше помкомбата не выслужился, хотя ему в этом году исполнится тридцать.

– Так всё-таки, как же зовут вашего человека?

– Пантелеймон Всеволодович Руднев [5]5
  Настоящий П.А. Руднев эмигрировал с матерью в Югославию, позже во Францию.


[Закрыть], – ответил маршал Тухачевский.

– Младший из трёх сыновей командира крейсера «Варяг», – с каким-то даже благоговением произнёс дайсё Усуи.

– Именно он, – кивнул маршал Тухачевский. – Он покажет вам орден Восходящего солнца [6]6
  Орден Восходящего солнца – японский орден. Второй по старшинству после ордена Хризантемы. Учреждён декретом Государственного Совета от 10 апреля 1875 года. Имеет 8 степеней, при этом у высшей I степени два вида – орден Восходящего солнца с цветами павлонии и просто орден Восходящего солнца I степени. Орден Восходящего солнца вручался только мужчинам – как за военные, так и за гражданские заслуги.


[Закрыть], которым наградил его отца ваш покойный император Мейдзи.

– Такого человека будет не грех «взять под крыло», – согласился дайсё Усуи.

Глава 1

Октябрь 1935 года. Харбин

Толстяк в странном костюме, состоящем из плаща и шляпы, под которым – длинный традиционный китайский халат с драконами, лениво обмахивался веером. Отчего-то деревянным, японским, с какими на картинках изображают разных военачальников древности. В общем, производил он самое экзотическое впечатление. Кроме того, он явно был недоволен тем, что некий молодой человек «с той стороны» в зелёной гимнастерке со споротыми с воротника и рукавов знаками различия отвлекает его от совершенно неотложных дел. Хотя, скорее всего, никаких таких дел у него не было, однако всякому уважаемому человеку – пусть даже уважает его только он сам – положено выглядеть именно так – важно и немного раздражённо.

– Молодой человек, – сказал он на китайском, желая таким образом отвадить нежеланного визитёра, – для чего вы явились лично ко мне? По поводу работы можете обращаться к Цяню.

– Господин Цянь, – выговаривать словечко «господин», даже на китайском, было неприятно, очень уж отвык я от него за годы советской власти, – сказал, что меня он может взять на работу только с вашего разрешения.

– И вы решили, молодой человек, что, явившись ко мне лично, сможете повлиять на моё решение, – тон толстяка в странном костюме не изменился, однако деревянный веер в руках замер, выдавая его заинтересованность моими словами. – Весьма смелое предположение.

– Только таким образом можно было заинтересовать вас, – расплылся в улыбке я, размышляя, что больше впечатлило толстяка, моя наглость или моё знание китайского. Хотя второе вряд ли, командир с бывшей КВЖД должен был знать здешний диалект, других в Харбин не отправляли, не по-русски же с местными объясняться, в самом деле. Я же среди харбинского комсостава выделялся особенно хорошим знанием китайского.

– Вам это удалось, молодой человек, – кивнул толстяк, вынимая из-под плаща «луковицу» часов на цепочке. – Я могу уделить вам несколько минут своего времени. Быстро изложите, молодой человек, каким образом вы можете быть мне полезны.

– Не столько вам, – пошёл я ва-банк, – сколько вашему делу, товарищ Бо Цзыю.

Толстые пальцы китайца с такой силой сжали деревянную ручку веера, что, казалось, она сейчас затрещит. Одновременно левая рука сунула часы в кармашек на жилетке, при этом оставшись под плащом. Значит, товарищ Бо Цзыю – левша, или же просто стреляет с обеих рук одинаково хорошо.

– Я не японский провокатор, товарищ Бо, – покачал головой я, – но и не Коминтерновский агент. Я просто русский человек, которому стало очень уж неуютно на родине.

– И что же вы можете делать? – заинтересовался Бо Цзыю, не убирая руки из-под плаща.

– Я готов делать всё, товарищ Бо, – сказал я. – Стирать, убирать, мыть полы, чистить сортиры…

– Чистить что? – не понял Бо Цзыю.

Я и не заметил, как в своём китайском употребил не самое приличное русское словцо, за которое в гимназии можно было и розог откушать.

– Отхожие места, – уточнил я. – Но всё-таки, лучше всего я умею командовать людьми. Планировать операции на уровне рота, взвод. Водить солдат на верную смерть. Хотя последних, я так думаю, у вас и без меня довольно. А вот толковых командиров не хватает, верно, товарищ Бо?

– Верно, – не стал спорить Бо Цзыю. – Вот только вопрос – могу ли я вам доверять? И я склонен ответить на него – нет.

– Ваше право, – развёл я руками. – Могу и сортиры чистить.

– Откуда такой фатализм, молодой человек? – поинтересовался Бо Цзыю.

– Я не ел вообще ничего последние три дня, – ответил я, – а нормально не питался со времён ухода наших частей с бывшей КВЖД.

– Прижала вас жизнь, молодой человек, – с фальшивым сочувствием покивал, словно болванчик-соотечественник Бо Цзыю. – Насколько же неуютно должно было стать вам на родине, что вы решили дезертировать и покинуть её.

– Лучше голодать здесь, – сказал я, – чем валить лес на просторах Сибири.

– Понятно, – снова покивал болванчиком толстяк Бо Цзыю. – А позвольте узнать, молодой человек, в каких войсках вы служили. Я всё смотрю на ваши петлицы и рукава, но не могу понять.

– Я был пилотом БМА, – ответил я. – Наш знак – в круге угловатая фигура, подразумевающая БМА.

– Что такое БМА? – снова не понял меня Бо Цзыю.

– Биомеханический агрегат, – сказал я по-русски. – В Европе прижилось американское словечко биомех, а японцы зовут их доспехами духа.

– Ах это, – похоже, удивлению Бо Цзыю не было предела. – И что же, советской власти оказался не нужен такой специалист? Вы ведь были офицером, то есть, командиром, верно? Простите, молодой человек, но я в это поверить не могу.

– Советской власти, товарищ Бо, – каменным голосом сказал я, – нужны не толковые специалисты, а идейно выдержанные товарищи с чистыми анкетами.

– А на вашей репутации есть пятна? – поинтересовался Бо Цзыю, вполне правильно понявший слово «анкета», не став переспрашивать на этот раз.

– Происхождение подвело, – усмехнулся я, – родственники в эмиграции. И тот факт, что я один из первых комсомольцев, меня бы не спас.

– Молодой человек, – наконец, вынул руку из-под плаща Бо Цзыю, – я всё ещё не совсем доверяю вам, однако у меня есть дело, которое я мог бы вам поручить. Оно, не буду врать, практически обречено на провал, но в некотором смысле весьма важно для всего, как вы выразились, молодой человек, нашего дела.

– Надеюсь, всё же не сортиры чистить, – усмехнулся я.

– Отнюдь, – поддержал полушутливый тон Бо Цзыю. – На днях через Харбин будет проезжать японский генерал Усуи Итиро. Мы собираемся устроить на него покушение – это будет хороший щелчок по носу оккупантам.

– Но ведь за ним последует жестокая расправа, – сказал я. – Японцы не простят вам такого щелчка.

– Плевать, – отмахнулся Бо Цзыю. – Это будет наш последний удар по японцам, после него мы уходим в Китай, там люди на самом деле воюют с японцами. Уйдём к Чану Кайши или Мао Цзэдуну в горы. После устранения генерала Усуи, приходите сюда, я буду ждать вас. В случае, если всё пройдёт удачно и вы останетесь живы, отправитесь с нами в Китай.

Я понял, что никуда мне прийти будет не суждено. Не настолько наивен, чтобы верить, что Бо Цзыю будет ждать меня тут со своим деревянным веером и карманными часами. Он отправлял меня на верную смерть, но ведь именно для этого я к нему и пришёл.

Китайские, вернее маньчжурские, борцы с японскими интервентами были больше похожи на обыкновенных бандитов. Одетые в традиционные китайские одежды, кое-кто с элементами военной формы, они расселись на ящиках без маркировки и осматривали свой нехитрый арсенал. Несколько револьверов, отлично знакомых мне ревнаганов, мой новенький ТТ, прихваченный во время побега из части и одна японская винтовка Арисака в не самом лучшем состоянии. И у каждого было несколько видов самого устрашающего холодного оружия – темнели деревянные ручки, тускло поблёскивали стальные лезвия. Лучше бы пару гранат нам или хоть один автомат, вот тогда можно было б поговорить с охраной генерала Усуи. А так – никаких шансов. Тем более, что охрана эта, скорее всего, уже знает о грядущем нападении, среди ребят с такими откровенно уголовными рожами не может быть хотя бы парочки стукачей.

Я погладил пальцами коробочку с полустёршейся золотой хризантемой на крышке. Сейчас именно она была залогом моей жизни, а вовсе не пистолет. Стрелять я, всё равно, не собирался. Однако, когда в ворота склада, где мы сидели, постучали условным стуком, я снял ТТ с предохранителя и дослал патрон в патронник. Остальные тоже готовились к бою, взводя курки револьверов и позвякивая своим холодным оружием.

Засаду на генерала Усуи устроили в большом складе при железной дороге, мимо которого должен был пройти генерал, сойдя с поезда. Он ехал с инспекцией по Маньчжурии, проверяя расквартированные тут части Квантунской армии и собственные вооружённые силы Маньчжоу-го. А уж тут, в Харбине, он должен был работать особенно тщательно, ведь это же практически приграничная зона с СССР. Так что без сильного конвоя генерал Усуи никуда не отправится, а ждать этот самый конвой будет на вокзале со своим личным отрядом, вроде телохранителей.

Ворота склада, к которым практически вплотную подогнали вагон генерала, вроде как по ошибке, распахнулись, и из него выскочили бойцы Бо Цзыю, на бегу стреляя из ревнаганов и Арисаки, со зверскими рожами размахивая холодным оружием. Я же зажал в левой руке коробочку с хризантемой на крышке, и нырнул за самую большую гору ящиков.

Самого боя я, конечно же, не видел, но вполне мог распознать, что именно происходит по звукам. Разрозненные выстрелы китайских партизан сменились сухим треском винтовок – солдаты генерала Усуи давали практически слитные залпы, как в XIX веке. В считанные секунды пули выкосили китайских партизан, а когда склад наполнился отрывистой японской речью и размеренным топотом сапог, я решил, что пора выходить.

Стоило мне только выглянуть из-за ящиков, как тут же в грудь мне уставились штыки японских винтовок. Наверное, только вскинутые над головой руки и ТТ, который я держал ручкой вперёд, спасли мне жизнь.

– Стой! – рявкнул парень с сержантскими погонами, старший по званию среди вошедших на склад солдат. – Не шевелись! Кто такой?!

– Русский офицер, – отвечал я на том ломанном японском, каким владел, – мне надо видеть дайсё Усуи.

– Зачем? – в той же короткой манере спросил сержант, делая знак головой одному из своих солдат, и тот забрал у меня ТТ.

– У меня к нему дело, – выдавил я фразу, которую с трудом удавалось построить нормально, когда в грудь уставились остро отточенные лезвия штыков и чёрные дула винтовок.

– Что тут такое? – за спинами солдат возник офицер. – Почему остановились?

– Вот русский, тюи, – доложил, не оборачиваясь и не опуская винтовки, сержант, – говорит у него дело к дайсё. Оружие сдал сам.

– Пристрелите его, – отмахнулся офицер, отворачиваясь.

– Не делайте этого, чу-и! – выкрикнул я. – У меня дело к дайсё Усуи! Я должен видеть его!

– Какое ещё дело? – скучным голосом произнёс офицер.

– Прикажите своим солдатам не стрелять, – сказал я. – При мне нет никакого оружия, ни бомбы.

– Опустите винтовки, – кивнул офицер, оборачиваясь-таки ко мне. – Но если что, будьте готовы по первому сигналу пристрелить его.

– Хай! – рявкнул сержант, опуская винтовку, но не сводя с меня подозрительного взгляда. Его солдаты поступили так же.

Я вынул из кармана коробочку с золотой хризантемой на крышке и протянул её офицеру. Тот отодвинул плечом сержанта и внимательно вгляделся в неё, только после этого взял в руки, взвесил в ладони и открыл. Ещё дольше смотрел офицер на содержимое коробочки, а после с хлопком закрыл и махнул рукой солдатам – кончайте. Но я среагировал быстрей. Первым вывел из боя сержанта, озвучившего команду гортанным выкриком «удэ!» или «утэ!». Ударом ноги выбил из его рук винтовку и, как учили в классе английского бокса, впечатал кулак в скулу сержанта, отправив его в глубокий нокаут. Следом дошла очередь и до неосмотрительно отвернувшего офицера. Он не успел даже коробочку с орденом в карман спрятать, когда я настиг его мой удар, пришедшийся точно в основание черепа. Фуражка слетела с головы молодого офицера, и он ткнулся носом в пол склада. Солдаты же, лишённые командования, затоптались на месте, толком не получив никаких приказов, не знали, что делать. Инициативу взял на себя солдат с тремя жёлтыми звёздами на погонах. Он вскинул винтовку, но я снова опередил его, схватил оружие за ствол и вырвал из рук. Некоторых усилий стоило мне не перехватить винтовку и не ткнуть противника штыком в ответ, как учили уже в Красной армии. Но я справился с собой и только толкнул, даже не ударил, солдата со звёздами на погоне в грудь. Тот споткнулся и рухнул куда-то на ящики. Тут на меня ринулись и остальные. Я отскочил назад, закрываясь отобранной винтовкой, судорожно вспоминая приёмы борьбы дзюдо, ставшей весьма популярной в Красной армии благодаря Василию Сергеевичу Ощепкову. Не сказал бы, что овладел ею в совершенстве, однако кое-что всё же воспринял и теперь пытался применить на практике. Однако колоть меня штыками никто не собирался. Солдаты вскинули винтовки, щёлкнули затворами, я вскинул свою, закрываясь насколько возможно, и понимая, что это меня не спасёт.

– Что тут творится?! – опередил залп громкий командный голос.

Солдаты замерли, держа ладони на затворах, пришедший в себя офицер начал подниматься, хоть его и основательно штормило. Я подхватил его под локоть, как бы помогая встать, на самом же деле вынув из кармана мою коробочку. Офицер дёрнулся, да поздно было. Я уже шагнул к подтянутому военному с генеральскими погонами и протянул ему коробочку. Он только что вошёл на склад, не слишком понимая, что происходит внутри него, а тут я со своей коробочкой. Однако генерал всё же взял её из моих рук, машинальным движением открыл, да так и замер на несколько секунд.

– Так вы Пантелеймон Руднев? – поинтересовался он, хотя я на самом деле не сразу разобрал свои имя с фамилией – сложноваты они для японского языка. – Честно сказать, не ожидал вас встретить при таких обстоятельствах.

– При иных, Усуи-доно, – усмехнулся я, – мне к вам было не прорваться.

– Сёи, – обратился генерал к побитому мной офицеру, – этот человек со мной. Проводите его в мой вагон, предоставьте мой душ, чистое бельё и накормите.

– Хай, Усуи-дайсё-доно, – вытянулся (при этом несколько комично покачнувшись) молодой офицер, и тут же спустил приказ ниже по цепочке: – Гунсо [7]7
  Гунсо (япон.) – сержант.


[Закрыть], займитесь русским.

Сержант, злобновато косившийся на меня, вместе с солдатами проводили меня в шикарный вагон генерала, более похожий на громадный салон на колёсах. Здесь была даже небольшая комната с традиционной японской бочкой, полной горячей воды, куда меня и проводили первым делом. Отмыться после этих долгих дней, проведённых чёрт знает где, было просто райским наслаждением. Я долго тёрся мочалкой, употребил, наверное, недельную порцию мыла, а то и больше. Ещё большей радостью было обнаружить в крошечном предбаннике чистое бельё, и наскоро очищенную форму. Быстро одевшись, я вышёл в салон, где меня ждал стюард в форме без погон и знаков различия. Осведомившись, не проголодался ли я, и получив утвердительный ответ, он сказал, что надо подождать несколько минут, и вышел. За его фальшивой услужливостью сквозили ненависть и презрение. Плевать, лишь бы стрихнину не подсыпал в еду, а то ведь я его вкуса и почувствую сейчас – настолько сильно проголодался.

В середине моего завтрака – или уже обеда – пришёл генерал Усуи. Он кивнул мне, пожелал мне приятного аппетита и уселся поодаль от стола. Я быстро доел всё, что выставил передо мной стюард и поблагодарил его. Торопливо вымыв руки, я вышел обратно в салон к генералу Усуи.

– Ваш японский просто ужасен, – сказал первым делом генерал, – равно как и мой русский. Вы какими ещё языками владеете, Руднев-доно?

– Хорошо немецким и несколько хуже английским и французским, – ответил я.

– Отлично, – продолжил Усуи уже по-немецки. – Ответьте мне, товарищ Руднев, каким образом вы сумели проникнуть в ту банду, которая готовила покушение на меня.

– Перед моим побегом с территории КВЖД, – сказал я в ответ, – мне преданные нашему делу товарищи из армейской разведки выдали несколько наводок на так называемых «красных партизан Маньчжурии», вроде того же товарища Бо Цзыю. А именно на него я решил выйти потому, что его правая рука некто господин Цянь – агент Коминтерна. Его, конечно, подозревали ещё и в связи с гоминьданом, но и те и другие борются против, пардон, вас. Я наплёл ему, что прислан в Харбин именно с целью убить вас во время инспекции. Поговорив, мы с ним разработали план покушения, и Цянь взял на себя труд вложить в голову товарищу Бо идею использовать молодого офицера, который явится к нему в поисках работы, для этого дела.

– Вы весьма находчивый молодой человек, – позволил себе усмехнуться генерал Усуи, – хотя, наверное, другого маршал на подобное дело не отправил бы.

– Маршал? – насторожился я. – Какой ещё маршал?

– Конечно, – кивнул генерал Усуи, – вы же не знаете о том, что у вас снова ввели воинские звания вместо всех этих категорий. Пять бывших командармов назначены маршалами Советского союза, Михаил Николаевич Тухачевский один из них.

– Да уж, – усмехнулся я, – всего несколько месяцев не был на родине, а там снова всё поменялось.

– Не забывайте, товарищ Руднев, – ровным тоном заявил генерал Усуи, – что мы поменяем всё ещё раз, и возвращаться вам придётся уже в другую страну.

– Видел я три страны, – ответил я, – в первой родился, за вторую кровь проливал, из третьей бежать пришлось, но менять её на четвёртую не желаю – от добра добра не ищут.

– Весьма интересный подход, – с серьёзным видом кивнул генерал Усуи, и мне стоило больших усилий не рассмеяться.