Текст книги "В мире слов"

Автор книги: Борис Казанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

Так строятся лингвистические вертикали.

Имеется, например, такое соответствие: русское голова,южнославянское глава,западнославянское глова,литовское галва,или: ворон, вран, врон, варнас,то есть при лир гласный звук может стоять впереди или сзади, или и там и там, положение его безразлично. Наше чёренв старину писалось чьрнъи чрьнъ:в южнославянском Црна Гора —это Черногория.Но известно, что ли р– полугласные. Можно заключить, что именно потому гласный при них безразличен и даже необязателен – древние формы были, очевидно, гълва, чьрнъ(где ь, ъозначают неопределенный краткий гласный вроде первого гласного в словах переход, голова.Так реконструируются первоначальные формы, «праформы».

И вот реконструированное таким образом кунинг– древняя форма немецкого кениг(король), находит себе совершенно точное и отвечающее строю славянских языков соответствие в нашем князь,старинное къненг,а древнейшая форма этого слова, которую удается реконструировать, – кунингаз,она обнаруживается как древнее заимствование в финском языке. Это ли не блистательное подтверждение закономерности и точности соответствий!

Когда Менделеев составлял свою «периодическую таблицу», в ней оставалось немало пустых мест. Тем не менее он мог уверенно утверждать, что эти только предуказанные теоретически элементы должны обладать свойствами, соответствующими их местам в таблице, и действительно, когда эти элементы были обнаружены, то предсказания нашего великого химика полностью оправдались. Нечто в этом роде делает и сравнительная грамматика.

Что же собственно означают эти соответствия и несоответствия? Наверное, они означают нечто весьма значительное. Надо думать, что звуки языка изменяются не случайно, а так же закономерно и так же в зависимости от исторических условий, как и грамматика и словарь. Когда-нибудь наука дознается, почему польский язык – единственный из всех славянских – сохранил носовые гласные и почему они имеются также только во французском языке, а в испанском и итальянском их нет. Или почему севернорусское наречие сохранило старое оканье – произношение неударного окак о, а в среднерусском (московском) оно заменилось аканьем: мы произносим неударное окак а, например, головазвучит как галаваи даже гылава.

Зато некоторые исторические заключения можно сделать.

В первое время, лет сто назад, представляли себе образование индоевропейских языков как последовательное обособление индоевропейских наречий от общего ствола и дальнейшее разветвление их, в свою очередь, на отдельные поднаречия и так далее, в виде «родословного дерева». Но это было, конечно, очень упрощенное представление. Тем более что последовательность этих обособлений была совершенно неясна, да и обособления были далеко не полными.

Известно, что окраины, а тем более области, отделившиеся от материка страны, обычно сохраняют старые черты быта, культуры, в то время как Центральные области переходят к новым. Об этом единодушно свидетельствуют этнография, фольклор, история и археология. И то же явление наблюдается и в языке. Французы в Канаде, немецкие колонисты в Венгрии, испанские евреи в Греции, немецкие у нас – сохраняют черты языка, которые они вынесли из своей родины, так что по таким переселенческим формам можно даже установить, из какого района и когда именно произошло переселение. Пушкин, живший в начале XIX века, писал и говорил по-французски, как француз XVIII века, потому что его учителями были эмигранты эпохи французской революции 1789–1794 годов.

Естественно, что переселенцы, оторванные от основной массы населения, остаются ограниченными в дальнейшем развитии языка, так как лишены того притока живой речи, который открыт со всех сторон массе народа, остающегося на родной земле. Естественно также, что они и ревнивее держатся традиций, вынесенных когда-то с родины.

Этот принцип можно приложить и к индоевропейским языкам.

Если западноевропейские языки сохранили исконные к, г, х там, где восточные обратили их в с, ш, как немецкое хундертпри славянском съто,а латинское кентумтолько гораздо позже обратилось в центум, а затем в итальянское чентои французское сен(т),то мы вправе заключить, что западные языки были окраинными или переселенческими по отношению к восточным. И тут дело, конечно, не в каком-то таинственном влиянии Востока или Запада, так как хеттский язык в Малой Азии и тохарский в китайском Туркестане тоже сохранили эти исконные г, к, х.

И действительно, все говорит за то, что древнейшей областью распространения индоевропейских племен была полоса от Кавказских гор и Дона до Карпат и Балтийского моря. История и археология свидетельствуют определенно, что западные племена – греки, италики, кельты, германцы – являются пришельцами на Балканском и Апеннинском полуостровах и в Центральной и Западной Европе.

Об этом же красноречиво говорят, с другой стороны, резкие нарушения общеиндоевропейской фонетики в этих именно языках вследствие смешения индоевропейских племен с туземным населением, покоренным ими. В греческом обнаруживается множество слов, заимствованных из догреческо-го языка туземцев. В латинском большие перемены в строении слов вызвало изменение ударения. Фонетика и морфология кельтских языков также сильно были нарушены.

Но больше всего изменений претерпел германский язык. В нем не только не сохранилось исконное индоевропейское ударение, но и вся система звуков речи совершенно исказилась, особенно в Южной Германии, где индоевропейские пришельцы несомненно сильно смешались с коренным до-индоевропейским населением. Поэтому выходцы из Южной Германии, даже долго прожившие в России, вместо пожалуйставыговаривают боша-люста,а вместо добрыйговорят топрый.Этим объясняется и немецкое фатер(Vater) вместо индоевропейского патер,и немецкое пфайфе(Pfeife) из латинского пипа(дудка, трубка). И как раз эти особенности – неразличение глухих и звонких звуков речи – характеризуют доиндоевропейские языки Южной Европы и Средиземноморья.

Немецкий язык оказывается наиболее исказившимся из всех индоевропейских наречий. А немецкие фашисты кричали о чистоте германской расы!

Напротив, славяне со своими исконными соседями – балтийцами к северу и северо-востоку и иранцами на востоке и юге – остались на своей древней родине, родине всего индоевропейского племени.

2. Лингвистическая археология

Слова-соответствия, которые удается обнаружить в языках индоевропейской семьи, принадлежат очевидно к их общему наследию, к лежащему в их основе общему слою индоевропейской культуры. Попробуем же их собрать, сопоставить друг с другом, связать с историческими и археологическими свидетельствами и получить через них представление о том, какими вещами и понятиями располагали предки европейских народов примерно пять тысяч лет назад, какова была общеиндоевропейская культура доисторического времени.

Таких общеиндоевропейских слов обнаружено немного – всего несколько сотен, прежде всего потому, что обнаружение их дело сложное и тонкое – за тысячелетия, прошедшие с тех пор, формы и значения слов могли измениться так сильно, что распознать в них возможное соответствие не всегда удается. Но множество слов должно было, конечно, и просто не сохраниться.

Когда я был мальчиком, я учился в гимназии, носил учебники в ранце, был в числе пятерочников, или первых учеников, терпеть не мог фискалов, учил естествоведение, законоведение и закон божий – преподавал этот предмет священник, которого надо было звать «батюшка»; фамилия моя попадала в кондуит, а сам я, бывало, и в карцер. Я ездил на конке и на паровике и мечтал прокатиться на лихаче. Домработница тогда называлась – одной прислугой, кусковой сахар – рафинадом (но я помню еще и сахарные головы в синей обертке), а шпиг звали малороссийским салом. Грипп именовался инфлюэнцей. Такие слова, как ранец, пятерочник, фискал, кондуит, конка, паровик, лихач, инфлюэнца были в ходу всего лишь сорок лет назад – и однако уже мои дети не знали их.

Теперь мы носим брюки, при Пушкине носили панталоны, а еще раньше штаны; брюки, панталоны, штаны– все это заимствования, приходившие с новым покроем. В деревнях еще недавно носили портки (порты). Славянское ралосменилось русской сохой;слово соха,в свою очередь, была вытеснена плугом;а теперь и плугуступил место заимствованному трактору.

И так было всегда, с самой глубокой древности, с самого начала человеческой речи. Изменялись условия жизни или люди попадали в иную обстановку, в новую местность, встречались новые предметы или новые виды известных предметов, старые использовались или воспринимались по-новому, вырабатывались новые вещи или новые формы вещей, создавались новые понятия и отношения – и возникали новые названия. Язык – живое дело, он не может не меняться, как и сама жизнь.

В сущности, даже каждый отдельный человек, поскольку он живет, чувствует и мыслит как-то по-своему, по-своему же и говорит. Это личное маленькое уклонение отдельной капли никак не сказывается и не оставляет следа на движении общего потока языка. Но от поколения к поколению язык уже меняется очень заметно, и наш словарь всякий раз как будто переиздается в новой редакции. Как сказал – уже почти две тысячи лет тому назад – римский поэт Гораций:

 
Так же, как из-году в год
меняют леса свои листья —
Старые падают, – так и слова
ветшают и гибнут.
Пусть! Но родятся и крепнут,
как дети, на смену другие.
 

Еще значительнее сдвиги языка от эпохи к эпохе, от области к области, от племени к племени.

Какие же огромные сдвиги должны были совершаться в языке на протяжении нескольких тысячелетий, когда племена расходились между собой и распадались внутри себя, рассеивались по чужим территориям, сливались друг с другом и смешивались с третьими, покоряли других и покорялись сами, нередко отрывались от общей семьи, а то и погибали, иногда без остатка! Не только множество слов должно было выйти из употребления, целые слои их, целые языки исчезали, не оставляя после себя никакого следа.

Кроме двух-трех десятков имен, ничего не осталось от языка скифов – многочисленных племен, населявших южнорусские степи в течение многих веков и создавших значительные государства и довольно высокую культуру, судя по замечательным вещам, найденным в гробницах.

Кроме имен и десятка кратких надгробных надписей, ничего не осталось и от языка многолюдных кельтских племен, занимавших почти всю Францию, Западную Испанию и Северную Италию и проникших даже в Малую Азию, где они основали собственное государство.

Ничего не сохранилось и от языка македонян, хотя это сильное государство подчинило себе культурнейшую Элладу, а затем и обширнейший и богатейший Ближний Восток, вплоть до Индии. Слава Александра Великого жива до сих пор, а язык его исчез бесследно. А ведь и скифы, и галлы, и македоняне существовали уже в полном свете истории.

Так неудивительно, что от доисторического индоевропейского языка удается – путем сложнейших и тончайших лингвистических раскопок – извлечь всего несколько сотен слов. Напротив, удивительно то, что это удается, и почти бесспорно. Тем драгоценнее, конечно, эти лингвистические находки. Случается, что на изломе ископаемой породы или внутри ее можно различить отпечаток каких-то костей, или крыльев насекомого, или жилки листьев растений давней геологической эры. Так и на этих древних словах лингвист умеет увидеть образ, некогда отпечатанный вещью или понятием доисторической культуры. И замечательно, что многие из этих древнейших слов все еще существуют в наших языках, живут в современной речи.

По ископаемой фауне и флоре можно установить, каков был климат в данном районе в ту или другую геологическую эпоху. И по этим живучим, тысячелетним словам можно получить некоторое представлению о том, какая природа окружала индоевропейцев.

Общими во всех индоевропейских языках оказываются наши береза, волк, выдра, бобр, рысь, утка, мышь, уж,вероятно лосось,а также названия ивы. Это – природа умеренного климата. Названия льва, тигра, верблюда, обезьяны, слона, пальмы, кипариса и других животных и деревьев жаркого пояса – все позднейшие и заимствованы из неиндоевропейских языков. Следовательно, этот общий словарь никак не мог сложиться в Индии, как думали сначала, когда всех впечатлило открытие санскрита и зенда. Не может нашей древнейшей родиной быть и Средняя Азия. Общеиндоевропейским словом является и мед(медовый напиток), между тем пчела (дикая) не водится в Средней Азии, а также и к востоку от Урала.

С другой стороны, отсутствие общих названий для хвойных деревьев и даже для большинства деревьев средней полосы России и Европы, а также и для фауны этих широт, не позволяет предполагать там родину наших языков. В частности, против этого говорит и отсутствие общего названия пчелы. Вообще малочисленность общих слов этого рода заставляет думать, что искони индоевропейцы жили не в лесистой местности, а скорее в степной. И археологические и исторические данные также ведут к заключению, что исконной областью распространения их языков была широкая полоса от Кубани и Дона до Карпат, а затем до Балтийского моря. Значит, наша страна, русская земля, была исконной родиной не только Руси и даже не только всего славянства, но и всей индоевропейской семьи языков, теперь распространившихся по всему земному шару.

Нужно, однако, оговориться, что может быть я слишком осторожен в выборе общеиндоевропейских слов. Дело в том, что в ряде случаев слово является общим для всех общеиндоевропейских языков, кроме индоиранского. В нем отсутствуют, например, такие важные слова, как сольи море.

Конечно, возможно, что индоиранцы забыли эти слова на своем долгом пути от Кубани до Ирана и Индии. Но привычка к соли настолько сильна, и соль находится настолько повсеместно, что это было бы маловероятно. Ведь не потеряли же этого слова индоевропейцы, забредшие в китайский Туркестан. С другой стороны, моревовсе не искони, может быть, означало огромную массу воды. Многое говорит за то, что первоначальное значение этого слова было – большое пространство стоячей воды, то есть озероили даже болото.И, может быть, германцы именно потому и заимствовали свое нынешнее название моря – зееиз языка догерманского населения Европы, что их собственное индоевропейское слово не соответствовало морю, которое они впервые узнали на севере Европы. И в литовском языке древнее слово маресозначает только озеро, болото, устье реки,а море (Балтийское) называется новым словом юра.

Затем, нередко слово-то является общим, но значения его в отдельных языках разные. Так, в балтийских, греческом, германском и даже иранском имеется общее название ивы, так что его можно считать общеиндоевропейским, но в латинском оно обозначает виноградную лозу, а в литовском даже ветку, в ирландском веревку. Это слово – славянское ветвь,происходящее от корня вить,так что первоначально должно было значить прут, гибкое деревовообще, а затем уже специально ива.Если признавать это последнее значение уже индоевропейским, то надо допустить, что в латинском оно было перенесено на виноградную лозу, а в славянском, литовском и ирландском получило новое, более общее значение ветка.С другой стороны, слово иваохватывает неполный круг языков Северной Европы, и значения его в них различны. В германском и кельтском так называется тис – тоже гибкое дерево, отсюда и вторичное значение лук(из тисового прута), а в литовском оно обозначает крушину. Поэтому возможно, что ива– слово, заимствованное из какого-то туземного, доиндоевропейского языка.

Дело в том, что тис, оказывается, растет только к западу от линии остров Эзель – Гродно – Кишинев – устье Дуная. Значит, кельты и германцы ознакомились с новым деревом тогда, когда перешли границу, распространяясь на Запад. Естественно, что они и заимствовали для него туземное название. Славяне же знали его преимущественно как строевой материал и так его и прозвали: тис– возможно, просто другая форма слова тёс.Так и общегерманское название дуба стало обозначать в Исландии (где дуб не растет) только строительное дерево вообще.

Даже такое ценное дерево, как дуб, играющее большую роль в мифологии индоевропейских народов и пользовавшееся религиозным почитанием, называется почти в каждом языке по-разному. Любопытно, что в ирландском и в греческом его названия – того же корня, что наше дерево,а литовское дерваозначает хвойное дерево, а затем даже смолу. Наше деревопредставляет, следовательно, уже обобщение.

Подобным же образом гусьи утка– общеиндоевропейские слова, но в санскрите первое означает лебедя, а второе – какую-то другую водяную птицу. Наше народное выражение гуси-лебедисохраняет еще первоначальное объединение этих сходных видов, которых в древности очевидно еще не различали.

Выдры в Греции не водятся, и слово выдраобратилась даже в название сказочного чудовища, многоголовой гидры. С другой стороны, слово орел,сохранившее это значение в русском и в других языках, даже в хеттском, в древнегреческом значило птицавообще, как латинское уменьшительное другого слова, означавшего птица,стало во французском названием гуся.

Подобным образом лосось,единственное название определенной рыбы в нескольких европейских языках, – в одном из них, тохарском, затерявшемся в китайском Туркестане, означает рыбавообще.

Очень любопытно отсутствие в славянском и германском обществе индоевропейского названия медведя. Медведь – главный зверь в средних широтах, хозяин леса и природы вообще. С ним связано много суеверных представлений. Вообще нередко на произнесение названия того или иного животного налагается запрет из суеверных соображений. Лося зовут сохатый(рогатый), волка – серый.Такими прозвищами является и германское бэр(бурый) и наше медведь(медоед), заменившее древнее общеиндоевропейское название этого зверя.

В отличие от скудной общей номенклатуры фауны и флоры, уже общеиндоевропейскими являются названия всего нашего домашнего скота: кобыла, бык, пес, овца, ягненок, свинья.Однако молокои сыр(творог) являются не общими словами, их нет в индоиранских языках, – может быть, тут сказывается разница между кобыльим и коровьим молоком. Вероятно, с этим связано и то любопытное обстоятельство, что в славянском было общеевропейское слово для доения: мльжу (дою), родственное нашему молоко,но наряду с этим и другое – доить,общее только с иранским.

Имеется и целых три общих слова, обозначающих масло или мазь: жир, масло, сливки.Молочное хозяйство тоже характерно для умеренной зоны. Древние греки и римляне пренебрегали коровьим маслом и называли скифов и другие племена Северного Черноморья «млекопитающи-мися». О древних германцах тоже сообщается, как своеобразная черта, что они питаются главным образом молоком, сыром и мясом (а не растительной и мучной пищей).

Мясои юха(мясная похлебка) – общеиндоевропейские слова. Умели индоевропейцы и обрабатывать шерсть и кожу; волна(шерсть) и руно(овчина) – общеиндоевропейские слова.

Индоевропейцы уже имели общее слово, наше ячмень,обозначавшее этот злак или пшеницу. Было общее название для примитивного толчения или растирания зерна – наше пихать– отсюда наши существительные пшенои пшеница(первоначально толченое зерно)и пест,санскритское название муки, латинские слова для ступки и мельника. Было общее название и для примитивной мельницы, то ли ступы, то ли терки, – наше жернов,и для отходов – соломы и мякины – славянское плева,наше полова.Но в индоиранском (а частью в армянском и греческом) нет всего ряда слов, который говорит о настоящем земледелии и который имеется во всех европейских наших языках: у нас орать(пахать) и рало, семяи сеять, зерно, молоть.

Значит ли это, что индоиранцы разучились пахать, сеять и молоть во время своего перехода в Иран и Индию? Ни армяне, ни хетты не утратили этих основных слов, а их ведь странствования были не короче. Вероятнее, что индоиранцы и вынесли с собой из своей южнорусской родины не более, чем начатки земледелия. Об этом красноречиво говорит и единственное общеиндоевропейское название злака, которое в них обнаружено, наше ячмень.

Тот же начальный уровень общеиндоевропейского земледелия сказывается и в различном значении слова, которое в индоиранском значит еще только выгон,а в европейских языках (кроме славянского, в котором не имеется) уже означает пашня.Очень вероятно поэтому, что общеиндоевропейский быт был еще преимущественно скотоводческим – как это и естественно для степной полосы; примитивными средствами обработки земли на этом уровне было совершенно не по силам возделывать степную черноземную целину – запашка наших степей началась очень поздно. Это объяснило бы и отсутствие слова сольв общеиндоевропейском словаре: как известно, потребность в соли возникает впервые с переходом на растительную и мучную пищу, то есть с развитием земледелия; скотоводческий быт с его молочной и мясной пищей не нуждается в этой приправе.

Общеевропейским словом является и глагол печь– древнейший способ приготовления пищи, еще не требующий посуды; варить, жаритьпередается уже разными словами.

Впрочем, глиняную посуду уже умели лепить, конечно от руки, без помощи гончарного круга, судя по археологическим находкам. Любопытно, что наше горшокпредставляет уменьшительную форму от горн(как корешокот корень):горн – это печь, вылепленная из глины.

Индоевропейцы уже умели тесать дерево.

Впрочем, и здесь лингвистический анализ позволяет проследить развитие понятий. В индоиранских языках слова, родственные глаголу тесать,имеют значение строить, плотник,но и более общее изготовлять(преимущественно топором), как и греческое тектон(плотник, строитель) – отсюда тектоника, архитектура.Но в иранском языке слово того же корня означает чашка.Допустим, что чашка могла быть деревянная. Но того же корня латинские слова имели значение определенно глиняной посуды и, с другой стороны, совсем другой смысл – ткать.Таким образом, первоначально тесатьозначало вообще изготовлять, выделывать, потом, еще в индоевропейском, получило преимущественно значение работать топором;отсюда славянское тесло(топор), как и соответствующие немецкая и ирландская формы.

Подобным образом один и тот же корень может в одном языке развить значение лепить, форма, гончар,в другом – насыпать, стена,в третьем – куча,в четвертом – меситьи тесто.

Умели на этой стадии культуры и шить, и вить, и плести, и ткать, и прясть (термин сновать– общеиндоевропейский). Любопытно, что руда– тоже индоевропейское слово, но какую степень металлургии оно отражает – неясно. Названия металлов уже различны, даже древнейшие медьи бронза.Общеиндоевропейских названий оружия также не обнаруживается.

Славянскому каменьсоответствует в германском хаммер,означающее уже молот,а в греческом – акмон(наковальня). Наоборот, славянскому ножродственно в литовском слово, означающее кремень.Из этого можно заключить, что ножи первоначально были кремневые.

Примечательно, что существовали уже слова нагойи босой,следовательно, одежда и обувь были обычны. Но общеиндоевропейскими являются только обувьи пояс– значит, умели уже плести лапти из лыка или ремней или сшивать сандалии, а овчины подпоясывали.

Общеиндоевропейскими словами оказываются воз, везти, ехать, ось, иго(ярмо), вероятно также и название ладьи. Значит, и передвижения были значительными.

Конечно, это должно было быть так уже и в скотоводческом быту.

Наличие ладьи и понятия моря говорит, пожалуй, и о торговле. И действительно, обнаружено общее слово – старославянское кръну(куплю). Оно означало, конечно, просто меновой торг.

Замечательно, что общим словом является и наше писать.Конечно, оно обозначало еще только – наносить знака и узоры краской (того же корня пестр),но таково было начало письма вообще. Любопытен и тот факт, что месяц(общее слово) того же корня, что и мерить,и, следовательно, уже служил для счета времени. Может быть даже существовало уже деление месяца на четыре семидневных периода.

Римский историк Тацит говорит, что собрания древних германцев совершались в полнолуние или новолуние потому, что они считали эти дни наиболее благоприятными для успеха.

Общего названия для годаеще не было, но были уже общие слова зимаи весна,или ярь,и названия лета. Тацит говорит по этому поводу о германцах: «осени с ее дарами (фруктами, овощами, виноградом, маслинами, как в Италии и Греции) они не знают даже по названию».

Еще замечательнее индоевропейская система счета – десятеричная (вавилонская была двенадцатеричной, счет велся дюжинами и дюжинами дюжин) – общие уже названия чисел до ста (тысяча называется уже различно).

Старинные европейские путешественники будто бы обнаружили еще примитивные племена, располагавшие только словами для единицы, двух и трех – дальше шло уже неопределенно: «много». Несомненно, что первоначально считали по пальцам рук – до десяти. Между тем счет, конечно, создан был развитым хозяйством, а еще более торговым обменом. Индоевропейский счет свидетельствует, что такой обмен должен был быть значительным.

Замечательны общие названия для всех категорий родства – наши мать, брат, сестра, сын, дочь, сноха, свекор, свекровь, деверь(брат мужа), золовка, ятровь(жена деверя), зять, уй(дядя), а также вдоваи названия отца. Это целая система. Система эта патриархальная(от латинского pater),то есть отцовская,с полным господством отца. Поэтому отношения к родным жены и матери не имеют в ней названий. Напротив, наличие в ней деверя и жены деверя говорит за то, что братья жили сообща, даже поженившись и заведя семью. В древнегреческой эпической поэме «Илиада» все пятьдесят сыновей царя Приама с женами и детьми живут совместно.

Характерно и то, что слово вдовецотсутствует (оно появляется гораздо позднее, как производное от основного вдова)– в древности овдовевший муж брал себе другую жену, и дело с концом; вдова же, если ее не убивали, чтобы похоронить с мужем, во всяком случае не могла вторично выйти замуж и оставалась в полной зависимости от родни мужа, а затем от сына.

Общеиндоевропейское весьозначало, по-видимому, такую большую семью,в индоиранском оно получило близкое значение род,в других языках оно перешло к значению селение(с принадлежащими землями). Общего слова, означающего нечто большее – род, племя, народ, государство – не было. Не было и слова, которое значило бы нечто большее, чем поселение «большой семьи».

В санскрите, греческом и литовском есть общее слово, которое потом означает город,но первоначально оно значило только огороженное, укрепленное место, городище, как наш городи родственные латинское и германские слова.

Любопытно, что веськак совокупность всех членов большой семьи, стало потом значить целыйи сделалось прилагательным. Впрочем, такой же переход значения испытало и латинское слово (совсем другое), значившее тоже весь, целый.Наше миртоже значит и вся деревня, все вместеи вселенная.

В санскрите, латинском и кельтском было общее слово со значением царь,то есть глава племени или города, но возможно, что оно получило такой смысл под влиянием соседних, неиндоевропейских народностей.

В восточноевропейских языках высшим лицом «мира» был глава веси – санскритское виспати,литовское вишпатс,то есть владыка веси,в древнегреческом оно имеется в форме деспотес,в славянском: господь, господин, господарь,откуда позднее государьи сударь.

Так, в основных чертах рисуется индоевропейский быт по лингвистическим раскопкам. Это быт еще чисто родовой, патриархальный, сельский и мирный. Нет никаких общих слов, выражающих понятия войны, войска, вождя, боя, бранной доблести и славы. Ничто не говорит за то, чтобы уже существовали какие-нибудь общественные разделения, что возникала знать или хотя бы профессиональная дружина. Нет еще никаких следов аристократической, военной, завоевательной или хотя бы имущественной идеологии. Нет также признаков личной собственности и предприимчивости – очевидно мирный сельский родовой строй еще находился в полной силе. Не видно даже сколько-нибудь определенного круга земледельческих понятий. Наконец, нет и общих имен богов, а разве только общее слово для представления о небесном божестве-громовержце, которое затем играет важнейшую роль в религии индоевропейских народов.

Все черты, естественно, укладываются на едином уровне культуры, как мы можем проверить по данным археологии и этнографии, и это единство, конечно, очень укрепляет достоверность такой картины индоевропейской культуры.