Текст книги "Военная контрразведка и армия. Записки ветерана органов военной контрразведки"

Автор книги: Борис Гераскин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)

Любой неосведомленный человек, прочтя отрывок из книги С. Хрущева, подумает: «Вот ведь «неистовые ревнители» из КГБ никак не могут оставить маршала в покое, даже в написании мемуаров козни строят. Только справедливый Никита Сергеевич стоит за Жукова горой и в обиду не дает».

А как в действительности все обстояло? После октябрьского пленума ЦК КПСС Хрущев дал личное указание органам МГБ возобновить оперативное наблюдение за Жуковым и сам постоянно следил за ходом дела. Поэтому эпизод с мемуарами Жукова, если он даже имел место, еще ни о чем не говорит. И напрасно Сергей Хрущев стремится обелить отца, взвалив всю вину на «ревнителей» из госбезопасности. Хрущев, сняв опалу с Жукова, через некоторое время сам стал организатором нового гонения на маршала.

Припоминаю, что в связи с назначением Жукова министром обороны и избранием в высокие партийные органы материалы в МГБ на него были уничтожены. После распоряжения Хрущева о возобновлении наблюдения за Жуковым началось восстановление утраченной информации.

В отдельных публикациях делаются попытки противопоставить Жукова руководству страны и партии, проводимой в те годы политике, изобразить неким оппозиционером. Такая оценка Жукова далека от правды. Да, он мог иметь свои взгляды и суждения о строительстве и развитии вооруженных сил государства, о формах политической работы в армии и других важных проблемах. Однако Жуков по своим убеждениям всегда оставался преданным сыном Родины и партии. Конечно, у него, как и у всякого человека, имелись свои недостатки, отрицательные черты характера, нравственные слабости. Но это не тема моих записок. Главное состоит в том, что он сумел сделать для своей Родины, особенно в годину смертельной опасности для нее.

Давно ушел из жизни Георгий Константинович Жуков. Ему поставили памятник в Москве. Со многих документов, связанных с его жизнью и военной деятельностью, снят гриф секретности. Наверное, пришло время воссоздать полный и правдивый облик Маршала Советского Союза Георгия Константиновича Жукова, не превращая его в святую икону, но и очистив от всякого рода оскорблений и наветов.

* * *

В изданиях, повествующих об арестах в первые годы после войны, упоминается дело бывшего командующего кавалерийским корпусом генерал-лейтенанта В.В. Крюкова и его жены – известной певицы А.А. Руслановой. Оба были осуждены по статье 58, п. 10, ч. 1 (антисоветская пропаганда и агитация) и закону от 7 августа 1932 года (хищение государственной собственности).

В органах безопасности издавна действовал порядок, при котором оперативный работник выезжал на аресты и обыски главным образом при двух обстоятельствах: реализации оперативного дела, находившегося в его производстве, и в случаях, когда в подразделении, проводящем аресты, не хватает людей.

В сентябре 1948 года начальство меня задействовало по второму варианту. Проводилось несколько арестов одновременно, и были нужны дополнительные силы.

Нашу оперативную группу, состоящую из трех человек, направили для обыска по адресу: Лаврушинский переулок, дом 17, квартира 39, где проживала Русланова. Вторая группа, более многочисленная, выехала на загородную дачу певицы в Полушкино. Сама Русланова и ее супруг Крюков были арестованы органами безопасности еще до обыска.

В Лаврушинский переулок, к элитному дому творческой интеллигенции, опергруппа прибыла днем. Нас встретила пожилая, аккуратно одетая женщина – экономка Руслановой. Позднее она нам рассказала, что до перехода к Руслановой длительное время служила у широко известной певицы, солистки Большого театра Валерии Борисовой. У нее и прошла сложную школу домоводства. Кроме экономки у Руслановой имелся приватный шофер.

Через порог квартиры Руслановой я ступил с каким-то двойным чувством. Все еще не верилось, что мне предстоит участвовать в обыске жилья широко известной артистки, замечательной исполнительницы русских народных песен, так полюбившихся людям. Я знал исполнительское мастерство Руслановой не только по радиопередачам и патефонным пластинкам, но и по концертам, в том числе в нашем ведомственном клубе имени Дзержинского, где ее всегда принимали очень тепло.

Большая, состоящая из трех комнат квартира певицы, обставленная со вкусом красивой, главным образом, старинной мебелью, выглядела подобно светскому салону. По всему чувствовалось, что хозяйка понимает толк в антиквариате.

В гостиной, самой значительной по размерам комнате, стены украшали полотна выдающихся художников. Золоченые рамы картин контрастировали с ярко-синим цветом стен, как бы приближая полотна к зрителю. В спальне над кроватью висела картина Карла Брюллова, кажется, «Купальщицы». Знавшие Русланову люди считали ее страстным коллекционером картин, особенно русской школы живописи.

Между гостиной и спальней находился кабинет. В нем привлекал внимание массивный письменный стол красного дерева с ящиками и полками старинной работы, принадлежавший когда-то российской императрице Екатерине II. В столе имелось несколько хитроумных тайников. В них хранились деньги, золотые изделия и дорогие украшения Руслановой.

На трельяже в спальне стояли замысловатой формы флаконы и различных размеров баночки с зарубежной парфюмерией, как бы подчеркивая принадлежность хозяйки дома к артистическому миру.

В ходе обыска оперативная группа просмотрела многие сотни писем, фотографий и записей. Все они носили бытовой характер. На снимках были бывший муж Руслановой, знаменитый московский конферансье Михаил Гаркави, друзья и знакомые, сама Русланова вместе с Крюковым во фронтовой обстановке. Позже я узнал, что еще до Гаркави Русланова была замужем за сотрудником ЧК Наумкиным, с которым развелась в 1929 году.

В результате обыска никаких вещественных доказательств антисоветской деятельности Руслановой и Крюкова добыто не было.

В прихожей за большим шкафом для одежды находились покрытые пылью десятки замечательных полотен, срезанных с подрамников и грубо скрученных в трубочки. Меня как человека, любящего живопись, оскорбило такое варварское отношение к искусству со стороны людей, которые, казалось бы, призваны ему свято служить.

Спустя некоторые время коллеги мне рассказали, что эти и другие художественные полотна принадлежали киевской картинной галерее и были вывезены немцами во время войны в Прибалтику. Здесь награбленное настигли и отняли у немцев конники Крюкова. Часть картин из коллекции генерал якобы присвоил.

Сейчас я уже точно не помню, каким числом выражалось количество описанных у Руслановой живописных полотен. В открытых публикациях встречал цифру 132 – с учетом обысков в квартире и на даче выглядит она вполне правдоподобной.

В квартире Руслановой хранилось много чемоданов, содержащих сверх всякой разумной потребности одежду, обувь, белье, головные уборы и другие трофейные немецкие вещи. Создавалось впечатление, что все это где-то схвачено с ходу, второпях… Пусть читатель сам определит, как следует назвать подобные действия: мародерством, грабежом, барахольством или присвоением трофейного имущества?

Большой объем работы, выполненный в процессе обыска, заставил оперативную группу задержаться на квартире Руслановой около трех суток. В конце обыска имел место нестандартный для такой ситуации случай. Экономка нам письменно подтвердила, что Лидия Русланова и ее супруг несколько месяцев не платят ей положенную зарплату. Пришлось вычесть из описанных денег нужную сумму и вручить экономке, взяв с нее расписку.

Завершив обыск, мы вышли на лестничную площадку. Старший оперативной группы старательно опечатал квартиру. Отвернул винты и снял с двери медную табличку с надписью «Л.А. Русланова»…

Спустя пять лет, в 1953 году, Крюков и Русланова были реабилитированы. В этом важную роль сыграли усилия маршала Жукова. Зная Крюкова с начала 30-х годов, Жуков не только дал высокую оценку боевым и деловым качествам генерала, но, что самое главное, протолкнул его просьбу о пересмотре дела в верхах.

На мой взгляд, некоторые авторы излишне тесно увязывают арест Руслановой и Крюкова с опалой Жукова и его судьбой.

* * *

Ранее я упомянул о довольно громком послевоенном «ленинградском деле». Возникло оно в 1944 году и по ходу следствия втянуло в свою орбиту около ста человек. Все арестованные – работники партийных органов Ленинграда и связанные с ними москвичи, занимавшие видное положение в ЦК партии и правительстве, выходцы из ленинградских партийных структур. Среди подследственных оказались член Политбюро ЦК ВКП (б) Н. Вознесенский, секретарь ЦК А. Кузнецов, кстати, курировавший кадры органов госбезопасности, председатель Совмина РСФСР М. Родионов и другие.

О «ленинградском деле» немало написано и рассказано. Поэтому только отмечу, что проходившие по делу обвинялись в государственной измене и заговорщической деятельности. Им вменялось в вину стремление расколоть компартию изнутри с помощью организации оппозиционного центра в Ленинграде, подобно тому, как Зиновьев в прошлом пытался превратить ленинградскую организацию в опору своей антиленинской фракции.

Последующие исследования и пересмотр «ленинградского дела» показали, что оно было сфабриковано в результате борьбы за власть. Старые соратники Сталина боялись прихода к власти молодой ленинградской группы после его ухода. Опережая события, они решили убрать ленинградских конкурентов, расправившись с ними.

К «ленинградскому делу» органы военной контрразведки отношения не имели, среди арестованных военных не было. Правда, Сталин дал указание в связи с делом снять командование Ленинградского военного округа. Можно, наверное, говорить только о привлечении военных контрразведчиков к эпизодическому выполнению оперативных заданий по «ленинградскому делу». В одном из них довелось принять участие и мне.

Родионова ЦК партии снял с должности руководителя правительства РСФСР в феврале 1949 года, а арестован он был позже, если не ошибаюсь, в августе. В составе оперативной группы я принял участие в обыске на его квартире.

Дом, в котором жил с семьей Родионов, относился к новостройкам и находился на Садовом кольце, в глубине двора, недалеко от высотного здания, сооруженного почти на углу поворота с Садового кольца на Красную Пресню. Большая квартира состояла из двух объединенных между собой квартир, выходивших на одну лестничную площадку.

Квартира выглядела чистой и ухоженной. Обращало на себя внимание скромное убранство комнат, отсутствие каких-либо излишеств. Мебель, скорее всего, была казенной. В целом жилье на квартиру премьер-министра не тянуло. Очевидно, хозяева являлись поклонниками грамзаписей. Большой шкаф полностью заполняли патефонные пластинки с записью, главным образом, русских народных песен. Наверное, после увольнения с работы Родионов учился в Высшей партшколе ЦК. На его письменном столе лежала зачетная книжка слушателя. Содержавшиеся в ней экзаменационные оценки все были отличными.

Жена Родионова наш приход, предъявление ордера на обыск и сам обыск восприняла довольно спокойно. Мы застали у Родионовых гостей – полковника МВД с женой, пивших чай. Конечно, неожиданный приход сотрудников МГБ их явно смутил и расстроил. Они вынуждены были находиться у Родионовых всю ночь до завершения обыска. Прошел обыск без всяких осложнений. Никаких материалов, документов или каких-либо других улик, подтверждающих выдвинутые против Родионова обвинения, оперативная группа в квартире не обнаружила.

Как известно, Вознесенского, Кузнецова, Попкова, Капустина, Лазутина и в их числе Родионова Военная коллегия Верховного суда СССР, заседавшая 29–30 сентября 1950 года в Ленинграде, приговорила к расстрелу. Но еще раньше, до суда, смертный приговор всем указанным лицам вынесло на своем заседании Политбюро в полном составе, включая Сталина, Маленкова, Берию и Хрущева.

* * *

4 июля 1951 года ЦК ВКП(б) принял решение об отстранении В. С. Абакумова от обязанностей министра государственной безопасности, а спустя восемь дней его арестовали. Москвичи, проходившие в эти дни возле дома № 11 по Колпачному переулку, где жил Абакумов, могли видеть, что большие окна второго этажа особняка плотно зашторены. Снятие с должности и арест Абакумова явились для личного состава министерства полной неожиданностью.

Виктор Семенович Абакумов родился в 1908 году в Москве в довольно бедной рабочей семье. Учился в городском училище. В 1921 году подростком ушел добровольцем в армию, откуда демобилизовался спустя два года. До избрания в 1931 году секретарем ячейки комсомола завода «Пресс» трудился рабочим. В начале 1932 года был направлен в ОПТУ Уже в декабре 1938 года получил назначение на пост начальника УНКВД Ростовской области, а с февраля 1941 года занял должность заместителя наркома внутренних дел СССР. С началом Отечественной войны возглавил военную контрразведку. Первое время руководил Управлением особых отделов НКВД и позднее, как я уже писал, органами Смерша.

Возглавляя Смерш и позже – пять лет Министерство государственной безопасности, Абакумов все годы оставался в звании генерал-полковника. Сталин весьма строго и скупо относился к присвоению высоких воинских званий сотрудникам органов госбезопасности и армейским политработникам.

Какие же обстоятельства предшествовали аресту Абакумова?

2 июля 1951 года старший следователь следственной части по особо важным делам МГБ СССР подполковник М.Д. Рюмин обратился в ЦК ВКП (б) с доносом на своего начальника – министра госбезопасности Абакумова, обвинив его в саботаже следствия по делам крупных государственных преступников, в частности на лиц, подозреваемых в принадлежности к террористической группе среди медиков.

На донос Сталин отреагировал сурово: немедленно создал комиссию Политбюро в составе Маленкова, Берии, Шкирятова, Игнатьева и поручил ей проверить обвинения, выдвинутые в адрес Абакумова.

Комиссия ограничила свою деятельность допросом восьми руководящих работников МГБ СССР и рассмотрением некоторых документов, фактическое же положение дел в министерстве не изучила и уже на третий день работы подтвердила правильность доноса Рюмина, внеся предложение об отстранении Абакумова от обязанностей министра.

ЦК ВКП (б) своим постановлением от 11 июля 1951 года снял Абакумова с должности министра государственной безопасности, исключил из рядов партии и отдал под суд за совершение преступлений перед партией и Советским государством. Преступления выражались в сокрытии от партии положения дел в МГБ, нарушении установленного порядка следствия и в том, что «Абакумов помешал ЦК выявить безусловно существующую законспирированную группу врачей, выполняющих задания иностранных агентов по террористической деятельности против руководителей партии и правительства».

Абакумова вызвали сначала в Политбюро, а затем в комиссию ЦКВКП (б), но он все предъявленные ему обвинения отверг.

Принимая Абакумова, Сталин его упрекнул:

– Какой же вы министр государственной безопасности, если не заботитесь об ограждении советских руководителей от угроз террористов?

– Товарищ Сталин, вас ввели в заблуждение… – попытался объясниться Абакумов, но Сталин его слушать не захотел.

Все усилия Абакумова изложить свои доказательства, объясниться Сталин проигнорировал и практически говорить ему не позволил. Это было плохим знаком. Заканчивая встречу, Сталин раздраженно сказал:

– Выходит, виноват товарищ Сталин? Мне все ясно. Можете идти.

Покидая кабинет Сталина, Абакумов понял, что его судьба предрешена.

На первый взгляд, действия Сталина в отношении Абакумова могут показаться парадоксом. По заявлению неизвестного подполковника берется под стражу министр госбезопасности страны – человек, прошедший со Сталиным войну, назначенный на этот высокий пост по его личному повелению, верно служивший вождю и выполнявший любые его указания.

Разгадка состоит в том, что Сталин воспользовался доносом Рюмина как удобным предлогом для смещения и ареста Абакумова. Видно, решение в отношении удаления Абакумова у него созрело давно, и нужен был только подходящий повод. В этом плане заслуживают внимания суждения Павла Судоплатова в книге «Разведка и Кремль» о том, что с конца 1950 года Сталин заметно изменил свое отношение к Абакумову и его с докладами не принимал. Сталина не могла не беспокоить осведомленность Абакумова о закулисной борьбе за власть противоборствующих сторон в верхах и о неблаговидных делах самого Сталина. Сталин поступил с Абакумовым так же, как до него расправился с Г. Ягодой и Н. Ежовым, а возможно, если бы прожил дольше, свел счеты и с А. Берией. Это подтверждает инспирированное Сталиным дело «мингрельских националистов».

Убирая и истребляя руководителей службы безопасности, Сталин преследовал две цели: перекладывал вину за незаконные репрессии целиком на руководство госбезопасности и в итоге в глазах народа выглядел строгим поборником закона и справедливости.

У меня нет сомнения, что комиссия, проверявшая донос Рюмина, знала, какие выводы ждет от нее Сталин, и она верноподданнически их ему преподнесла. За донос на Абакумова Сталин щедро отблагодарил Рюмина. Приказом за своей личной подписью он вознес Рюмина со старшего следователя сразу на должность заместителя министра государственной безопасности СССР и поручил ему руководство следственной частью по особо важным делам. Конечно, Рюмин, человек с повадками авантюриста, хорошо чувствовал конъюнктуру и уловил удобный момент для доноса на Абакумова с целью собственного возвышения.

Первотолчком к недовольству Рюмина министром госбезопасности могло послужить и выступление Абакумова незадолго до описываемых событий на партийном собрании следственного отдела, где Абакумов резко критиковал Рюмина за затягивание дел и недостаточно качественное следствие, пригрозив откомандировать его работать на периферию.

Рюмина мне приходилось видеть на общеминистерских служебных и партийных мероприятиях. Запомнились его небольшой рост, короткая шея и болезненная полнота. Товарищи, знавшие Рюмина, отзывались о нем как о неуживчивом, скандальном и честолюбивом человеке, склонном к пьянству. На людях Рюмин держался напыщенно, чувствовал себя «героем», раскрывшим «заговор» в стенах МГБ и упекшим самого министра на нары. Иногда дело доходило до абсурда. На одном из партийных активов его забыли избрать в президиум. Когда обнаружили оплошность, председательствующий прервал выступления и, как бы извиняясь перед Рюминым, внес предложение ввести его в состав президиума дополнительно. После голосования Рюмин важно проследовал на сцену.

Абакумов содержался в одиночной камере в тюрьмах Москвы и Ленинграда с 12 июля 1951 по 19 декабря 1954 года – всего три года и пять месяцев. Как важный государственный преступник, он был лишен фамилии и имени и для всех, кроме начальников тюрем, значился «заключенным № 15». Абакумову вменялись в вину измена Родине, создание контрреволюционной организации в МГБ, вредительство и соучастие в терроре.

Почти одновременно с Абакумовым, 13 июля 1951 года, подверглась аресту и его жена – Антонина Николаевна, бывший сотрудник МГБ. Вместе с двухмесячным сыном она была заключена в Сретенскую тюрьму МВД. Освободили ее только в марте 1954 года за отсутствием состава преступления, когда сыну исполнилось два года и восемь месяцев. Вот так невинное дитя выросло и провело свои первые годы жизни в условиях тюремного режима, подобно преступнику.

В уголовном деле Абакумова можно отметить два ведомственных этапа следствия. Первый – с момента ареста и по февраль 1952 года, когда дело вела Прокуратура Союза, и второй – до суда, когда дело перешло в руки следственной части по особо важным делам МГБ.

На первом этапе не удалось доказать причастность Абакумова к саботажу по делу врачей-террористов. Обвинение расползалось по всем швам. Рюмин, видя нависшую угрозу его разоблачения, принял все возможные меры, чтобы добиться передачи следствия по Абакумову из Прокуратуры в МГБ, в курируемый им следственный аппарат.

В феврале 1952 года по просьбе руководства МГБ Сталин как заинтересованное лицо такое согласие дал. При этом назидательно подчеркнул, что с чекистами церемониться не надо, мол, уговорами признательных показаний от них не добьешься, надо применять силу.

Абакумова и арестованных с ним сотрудников сразу же перевели из «Матросской тишины» в Лефортово, в тюрьму МГБ. И здесь инквизиция заработала во всю мощь. В процессе второго этапа следствия Абакумову пришлось испытать на себе истязания и пытки, карцер и кандалы, камеру с холодильной установкой. Но он держался стойко, свою вину в измене Родине и заговоре не признал, в показаниях никого не оклеветал. Наверное, в этот трагический период жизни Абакумову, активно участвовавшему в массовых репрессиях 30-х годов, внесшему свой вклад в отлаживание карательного механизма властей и самому ставшему его жертвой, следовало покаяться. Хочется верить, что внутренне он это сделал.

Все попытки следствия вслед за «делом врачей» возложить вину за фальсификацию «авиационного» и «ленинградского» дел на Абакумова, сделать его «человеком Берии» практически остались безрезультатными. По показаниям Абакумова, его отношения с Берией были сугубо служебными, на квартире и даче у него он никогда не был. Проходящие по «авиационному делу» Новиков, Шахурин и другие лица были арестованы по прямому указанию Сталина, без предварительного предложения со стороны Смерша и НКГБ. Участники так называемой «ленинградской группы» были репрессированы органами безопасности по постановлению Политбюро ЦК партии в результате проведенного расследования директивными органами. Бесспорно, в работе МГБ имели место недостатки, ошибки и неудачи, показывал Абакумов на следствии, но квалифицировать их как государственные преступления нельзя. «Я был весь на глазах ЦК ВКП (б)», – заявил Абакумов.

Судили Абакумова в Ленинграде, в Доме офицеров, где в 1950 году состоялся процесс по делу Вознесенского, Кузнецова, Родионова, Попкова и других, приговоренных к высшей мере наказания. Таким образом власти подчеркивали связь этих двух событий, прямую ответственность Абакумова за фальсификацию «ленинградского дела». На скамье подсудимых вместе с Абакумовым находились начальник следственной части по особо важным делам А. Леонов, его заместители В. Комаров и М. Лихачев, начальник секретариата И. Чернов и его заместитель В. Броверман.

За измену Родине и другие государственные преступления суд 19 декабря 1954 года приговорил Абакумова, Леонова, Комарова и Лихачева к высшей мере наказания – расстрелу, а Чернова и Бровермана – к длительным срокам заключения.

Читатель не может не обратить внимания на то, что за три с половиной года следствия по делу Абакумова в стране произошли события чрезвычайной важности: весной 1953 года скончался Сталин, первым секретарем ЦК КПСС избрали Хрущева, а в декабре казнили Берию и его подручных.

Почему же период острейшей борьбы за власть, смена руководства в партии, стране и органах МГБ-МВД-КГБ не повлияли на судьбу сидевшего в заточении Абакумова?

Расстановка всевластных сил сложилась неблагоприятно для него. Никто из лиц, пришедших к руководству, не был заинтересован в пересмотре дела Абакумова. Хрущев понимал, что Абакумов опасен для него своей осведомленностью о его участии в массовых репрессиях и грехах военного времени. Берия активно способствовал аресту Абакумова, в чем помогал сменивший Абакумова Игнатьев. Пришедший к руководству органами безопасности после смещения Игнатьева Серов считал Абакумова личным врагом, раньше сам, как и Рюмин, писал Сталину на него доносы. Для всех них Абакумов был неугоден, его судьбу предрешили сложившиеся обстоятельства.

Вспоминая дело Абакумова и его подчиненных, следует сказать, что советское высшее правосудие, как и в других делах того времени, допустило ошибку, отнеся деяния осужденных к измене Родине, вредительству и терроризму. На самом деле в их действиях признаков государственных преступлений не содержалось. Нельзя не согласиться с теми юристами, которые считают, что Абакумова и других проходящих по делу лиц надо было судить за систематические злоупотребления властью и превышение ее, повлекшие за собой тяжкие последствия.

Постановлением Военной коллегии Верховного суда Российской Федерации от 28 июня 1994 года приговор в отношении Абакумова от 19 декабря 1954 года переквалифицирован со статьи «за измену Родине» на статью «за злоупотребление властью». Мере наказания оставлена прежней, сам Абакумов не реабилитирован.

Знакомясь с зарубежными изданиями, в числе авторов которых находятся руководители иностранных спецслужб и известные разведчики, невольно замечаешь убогость и искаженность информации, касающейся жизни и деятельности Абакумова, связанных с ними событий. Даже такой матерый американский разведчик, как Ален Даллес, возглавлявший ЦРУ с 1953 по 1961 год, касаясь в своей книге «ЦРУ против КГБ» личности Абакумова, излагает какие-то несуразицы или факты анекдотического толка. А ведь речь идет о руководителе органов госбезопасности Советского Союза – в то время главного противника США. Такое поверхностное знание своего противника, думается, не делает чести ни ЦРУ, ни бывшему его руководителю Даллесу.

Рюмин от занимаемых в МГБ СССР должностей был освобожден в ноябре 1952 года, а в марте 1953-го арестован. На следствии признал фальсификацию дела на репрессированных сотрудников МГБ СССР. Суд определил для Рюмина высшую меру наказания, исходя из особой опасности содеянного им, тяжести совершенных преступлений. Рюмин стал жертвой собственной подлости, пожав горькие плоды посеянного им зла.

* * *

После ареста Абакумова Министерство государственной безопасности возглавил Семен Денисович Игнатьев, пришедший с должности заведующего отделом партийных и комсомольских органов ЦК ВКП (б). Как следовало из его биографии, в 20-е годы он работал в ВЧК, окончил Промакадемию и с 1935-го беспрерывно находился на партийной работе.

Приход Игнатьева в МГБ положил начало очередной чистке и широким кадровым перестановкам в министерстве, прежде всего среди руководящего состава. Своим приказом Сталин освободил от занимаемых должностей сразу пятерых заместителей министра госбезопасности.

В числе новых назначенцев на должность первого заместителя министра, а несколько позднее и начальника 3-го Главного управления МГБ, пришел генерал-полковник С.А. Гоглидзе – человек, близкий к Берии.

Заместителем Игнатьева по кадрам стал первый секретарь Одесского обкома партии А.А. Епишев. Он проработал в МГБ менее двух лет. С объединением в марте 1953 года МГБ и МВД в одно министерство возвратился в Одессу на свое прежнее место. Позднее работал послом СССР в Румынии и Югославии, а затем длительное время начальником Главного политического управления Советской армии и Военно-морского флота, имел воинское звание генерала армии. За время службы в органах госбезопасности Епишев конструктивного следа в их деятельности не оставил.

Игнатьев, Рюмин и другие всячески раскручивали ими же состряпанный «заговор Абакумова», нагнетая вокруг него обстановку резкими заявлениями, увольнениями, исключениями из партии и новыми арестами сотрудников. Главный удар наносился по военным контрразведчикам, в лице которых усматривали основную опору и кадры Абакумова. За участие в «заговоре» аресту подверглась группа преданных партии генералов-руководителей, среди них Ф.Г. Шубняков, Н.Н. Селивановский, Н.А. Королев, Е.П. Питавранов и другие. Пропустив генералов через тюрьмы, издевательства и унижения, власти вынуждены были их освободить за отсутствием вины.

ЦК тщательно профильтровал и руководителей партийных организаций МГБ. Секретаря парткома министерства, бывшего военного контрразведчика генерала В. П. Рогова, о котором Игнатьев говорил, что он «находился в кармане у Абакумова», сияли и отправили служить в Сибирь. Освободили от обязанностей и секретаря парткома 3-го Главного управления МГБ А.В. Миусова, затем отослав на периферию.

Разгром чекистских кадров творился под завесой разговоров об укреплении социалистической законности, ликвидации искривлений в карательной политике, повышении бдительности личного состава органов.

Игнатьев со своими помощниками оказался неспособным разобраться с мнимыми террористами-врачами и другими сфальсифицированными делами. Сотрудники органов, не зная всех деталей событий, верили в официальную линию и необходимость мер, принимаемых ЦК ВКП (б) по укреплению органов МГБ. Обсуждая в парторганизациях закрытое письмо ЦК «О неблагополучном положении в Министерстве государственной безопасности» от 13 июля 1951 года, они выступали с острой принципиальной критикой недостатков в работе» строго спрашивали за ошибки с руководителей.

Напряженность и сложность обстановки того времени проявились и на отчетно-выборном партийном собрании военной контрразведки, состоявшемся 6 мая 1952 года в клубе имени Дзержинского. Протекало собрание бурно, с высокой активностью коммунистов. Все шло нормально, пока не началось избрание парткома. В числе кандидатов в состав нового парткома выдвинули товарища, недавно пришедшего в органы с партработы. Не составляло труда предположить, что именно он будет рекомендован освобожденным секретарем. Его рассказ о себе не отличался скромностью и вызвал у части коммунистов раздражение. Один из участников собрания, подполковник Морозов, попросил слова и от имени, как он сказал, «группы коммунистов» заявил, что «нам не нужны «варяги», у нас есть свои достойные кандидаты в секретари парткома». Заявление обострило ход собрания, но выборы прошли нормально и бывший партработник, хотя и с трудом, все же в состав парткома прошел. На собрании в члены парткома главка избрали и меня.

На следующий день вновь избранный партком собрался на первое заседание. В нем неожиданно приняли участие Игнатьев, Гоглидзе и один из секретарей парткома МГБ Бетин. Игнатьев выглядел старше своих лет, несколько сутулый, с угрюмым и сердитым лицом. Сев во главе стола, Игнатьев обратился к присутствующим:

– Прежде чем вы приступите к решению организационных вопросов, обстоятельства заставляют меня высказать свое негативное отношение к состоявшемуся вчера в главке отчетно-выборному партийному собранию. Как мне доложили, прошло собрание безобразно. Со времени разгрома в партии троцкистско-зиновьевской оппозиции ничего подобного еще не было. Группа коммунистов осмелилась восстать против линии партии…

Игнатьев продолжал развивать свою абсурдную мысль и, войдя в роль политического обличителя, неистово укорял военных контрразведчиков в «антипартийной групповщине», «абакумовщине» и других нелепицах. Его бичующие слова падали на головы членов парткома подобно ударам хлыста…