Текст книги "Рихард Зорге. Джеймс Бонд советской разведки"
Автор книги: Борис Соколов
Жанры:
Биографии и мемуары
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)
Я также сообщал о состоянии и развитии промышленности, особенно о планах создания военной промышленности. По моим сведениям, в Китае успешно развивалась текстильная промышленность, были построены два или три военных арсенала, реконструированы старые. Получив чертежи, статистические отчеты и другие достоверные документы об арсеналах в Нанкине и Ханькоу, смог обоснованно оценить их производственные мощности. Различные материалы получал и от китайских членов моей группы и от немцев. Я должен был также добывать сведения о китайских авиатрассах, методах подготовки летчиков и т. п. По этим вопросам получал важную информацию, общаясь с немецкими летчиками. Сельское хозяйство Китая изучал по собственной инициативе и впоследствии длительное время занимался его исследованием. К проблемам сельского хозяйства я имел особый интерес, поэтому смог собрать много полезных материалов".
Вся эта тематика была вполне традиционна для разведки. Кураторов Зорге даже можно было бы обвинить в излишнем энциклопедизме, если подходить со строго формальной точки зрения. Например, о состоянии промышленности и сельского хозяйства Китая вполне можно было судить по открытым источникам, и их обзором могли заниматься советские официальные представители в посольстве и торгпредстве. Но дело в том, что советские представительства в Китае в тот момент отсутствовали, не считая представителей Коминтерна при местных коммунистах. Поэтому Зорге приходилось собирать максимум информации по Китаю, отнюдь не ограничиваясь военными и дипломатическими секретами.
В то же время в "Тюремных записках" Зорге специально выделил темы, которые стал изучать в Китае по собственной инициативе:
"А. Экономическая деятельность Германии и группа немецких военных советников постепенно набрали силу.
Приступив к выполнению своих задач в Китае, я был изумлен чрезвычайно активной деятельностью немцев. Поэтому решил поднять эту проблему и детально с ней разобраться. Московские инстанции одобрили мои расследования экономической деятельности Германии и рекомендовали сблизиться с немецкими военными советниками. В то время немцы не имели большого политического веса в Китае, но они старались увеличить его путем использования мощной экономической базы своей страны и своего влияния на военную политику Нанкинского правительства. В то время Германия почти не обращала внимания на Японию. Большинство немецких дипломатов считало, что, проводя решительную политику по отношению к Китаю, Германия сможет, естественно, сохранить свои позиции на Дальнем Востоке. Такое мнение было преобладающим и в начальный период японо-китайского конфликта. Прояпонская политика, провозглашенная некоторыми нацистскими руководителями, получила крайне незначительное число сторонников. Даже сегодня многие немцы предпочитают Китай Японии. Немецкие деловые круги возлагают большие надежды на будущее Китая, чем Японии. Другими словами, Германия не только традиционно занимала по отношению к Китаю позицию солидарности, но и рассчитывала на Китай в удовлетворении своих экономических потребностей. Поэтому многие немцы не оставляли надежды на китайско-германское сотрудничество. Германская экономическая и военная деятельность в Китае в то время и замышлялась для создания исходного пункта к заключению пакта о таком сотрудничестве. Нельзя сказать, что эти устремления Германии потерпели крах из-за нынешней японской политики в отношении Китая, но ясно, что их реализация пока невозможна. Кроме того, цель германской деятельности заключалась в том, чтобы контролировать организацию китайской армии. Конкретно Германия, осуществляя поставки военного имущества сухопутным войскам Китая и создав под конец сеть военных мастерских, стремилась внедриться в государственные предприятия. Одновременно Германия намеревалась превратить Китай в испытательный полигон немецкой авиационной промышленности. Таковы были общие цели находившихся в Китае немецких военных советников, предпринимателей, дипломатов. Нечего и говорить, что такая политика Германии в отношении Китая стала предметом серьезного беспокойства для СССР как с экономической, так и с политической точки зрения. Советский Союз досконально знал Чан Кайши, поэтому не считал возможными совместные действия Китая и Германии против Монголии и Туркестана, но тем не менее было необходимо внимательно следить за отношениями этих двух стран. Считаю, что добился больших успехов, выполняя самостоятельно взятую на себя задачу наблюдения и сбора информации по данной проблеме. Я всегда мог получать достоверную информацию от немцев. Говорю так потому, что я общался со многими немцами и поддерживал дружеские отношения с наиболее влиятельными военными советниками.
Б. Новая деятельность Америки в Китае.
Американская деятельность в Китае заключалась главным образом в инвестициях в Шанхае и капиталовложениях в радиосвязь и авиационные предприятия. Организационно она направлялась американскими бизнесменами и торговым атташе Шанхайского консульства. Кроме того, Америка проявляла активность и в области дипломатии в связи с проблемами экстерриториальности и перемирия в Шанхае. По всей видимости, Америка стремилась заменить Англию в качестве доминирующей силы на Дальнем Востоке. Тогда уже проявились такие признаки, и деятельность Англии на Дальнем Востоке начала быстро сокращаться. Советский Союз же полагал, что нужно во что бы ни стало установить дипломатические отношения с Америкой. Информацию по этой сложной проблеме я получал главным образом от Смедли и молодых сотрудников американского консульства, информация от Смедли поступала редко и нерегулярно.
В. Новая политика Японии в отношении Маньчжурии.
Положение Японии на Дальнем Востоке изменилось после Маньчжурского инцидента (имеется в виду подрыв 18 сентября 1931 года на Южно-Маньчжурской железной дороге (ЮМЖД), принадлежавшей Японии, около Мукдена (Шэньяна), что послужило поводом для японской оккупации Маньчжурии, завершившейся 18 февраля 1932 года провозглашением марионеточного государства Маньчжоу-Го. – Б.С.), вспыхнувшего осенью 1931 года. Захватив контроль над Маньчжурией, Япония стала стремиться играть все более активную роль в Восточной Азии. Были все основания предвидеть, что, как только Япония покорит Маньчжурию, она будет стремиться играть эту роль энергично и единолично, Прямое влияние Маньчжурского инцидента состояло в том, что Советский Союз оказался в непосредственном соприкосновении с Японией в обширном пограничном районе, который до этого в общем-то не принимался во внимание с точки зрения национальной безопасности. Другими словами, возникла новая, непростая для СССР ситуация. Маньчжурские дела были задачей Харбинской группы и не входили в мои обязанности, но я сам лично не мог не следить со всей тщательностью за новой обстановкой в Восточной Азии.
Г. Шанхайский инцидент (имеется в виду избиение пятерых буддийских монахов-японцев возле одной из фабрик в Шанхае 18 января 1932 года. В завязавшихся столкновениях погиб китайский полицейский. В Шанхае началась кампания по бойкоту японских товаров. Японское правительство предъявило властям Шанхая ультиматум, требуя осуждения и пресечения демонстраций, а также возмещения ущерба, нанесенного японской собственности. Вечером 28 января городские власти согласились выполнить эти требования. Но около полуночи самолёты с японских авианосцев начали бомбить Шанхай. В ходе завязавшихся боев японцы к 3 марта овладели Шанхаем. 5 мая был подписан Шанхайский мирный договор. Город был объявлен демилитаризованной зоной. Китаю запрещалось держать гарнизоны также в соседних Сучжоу и Куньшане. Япония получила право разместить в Шанхае ограниченный воинский контингент для охраны японских подданных. – Б.С.).
Вспышка боевых действий в Шанхае в 1932 году свидетельствовала о том, что в японской внешней политике начал проводиться новый курс. Конечно, в то время нам было не вполне понятно, было ли это случайным единичным столкновением или это было выражением устремлений Японии завоевать Китай вслед за захватом Маньчжурии. Кроме того, было непонятно, двинется ли Япония на север, в Сибирь, или же на юг и вторгнется в Китай. В такой ситуации во время Шанхайского инцидента моя работа стала еще более важной. Я старался вскрыть подлинные цели Японии и в деталях изучить методы боевых действии японской армии в ходе боев в Шанхае.
Д. Японо-китайские столкновения.
В результате Маньчжурского и Шанхайского инцидентов вскрылась новая картина японо-китайских проблем. Отношения между двумя странами, разумеется, не только неизбежно ухудшились, но и совершенно изменился их прежний характер. Китай, как и Советский Союз, стал смотреть другими глазами на новые действия Японии, неизбежно испытывая по отношению к ней новые опасения. Нечего и говорить, что я уделял самое пристальное внимание этому вопросу.
Е. Японская проблема.
Я изучал эту проблему по частям, но вынужден признать, что японскую проблему необходимо рассматривать целиком. И еще будучи в Шанхае, приступил к изучению Японии и намеревался при этом стать знатоком японской истории и внешней политики".
Чувствуется, что Зорге влекла входившая тогда в моду геополитика. Он стремился проанализировать столкновение интересов великих держав в Восточно-Азиатском регионе и попытаться спрогнозировать возможное развитие событий.
Следует заметить, что по большей части группа Зорге в Китае получала информацию из открытых источников – из газет, журналов, сообщений информационных агентств и т. п. Зорге также черпал информацию из наблюдения своих агентов за перемещением воинских частей и из собираемых ими слухов. Но достоверность такой информации порой было очень трудно проверить. Серьезных же агентов, связанных с нанкинским правительством, командованием китайской армии или работающих в иностранных посольствах и консульствах, у Зорге не было.
Первым и основным из китайских помощников Зорге был Ван, которого он по приезде взял на работу переводчиком. Вскоре они подружились, и Зорге предложил китайцу работать также в качестве агента. Тот согласился, не слишком опасаясь контрразведки, и привлек в группу и свою жену. Впоследствии жена Вана устроилась на работу в Министерство иностранных дел в Нанкине, явно по заданию Зорге.
Юлиус Мадер пишет еще об одном китайском агенте – Цзяне. Вряд ли он и Ван – одно и то же лицо, так как Цзян не мог считаться "китайцем из хорошего общества", каким был Ван. Отец Цзяна был слугой в доме генерала и черпал кое-какую информацию от своего хозяина. Зорге также ценил Цзяна как знатока местных нравов.
На одной из вечеринок Агнес Смедли познакомила Зорге с Одзаки, корреспондентом японских газет в Китае. Коммунист Хоцуми Одзаки вскоре стал одним из главных информаторов Зорге.
В "Тюремных записках" Зорге так отозвался о нем: "Одзаки был моим самым главным соратником. Впервые я познакомился с ним через Смедли в Шанхае. Отношения между нами и с деловой, и с человеческой точек зрения были совершенно безупречными. Его информация была чрезвычайно надежной и наилучшей из той, которую я получал из японских кругов. С ним у меня быстро завязались дружеские отношения. Поэтому, как только я прибыл в Японию, то прежде всего принял меры к тому, чтобы установить связь с ним. Он покинул Шанхай в 1932 году, и это была серьезная потеря для нашей группы. Он явно имел тесные связи с Китайской коммунистической партией, но я в то время почти не знал об этом, нет, фактически ничего не знал".
Работая в Китае, Зорге пришёл к выводу об усилении роли Соединенных Штатов в международных делах. От "молодого сотрудника американского консульства", из осторожности не названного, и от Агнес Смедли Зорге получал обширную информацию о роли США в Тихоокеанском регионе.
В "Тюремных записках" Зорге так описал свою работу в Китае: "В Шанхае я был прямо связан только с Ваном, и лишь в исключительных случаях имел дело с другими членами группы. Ван из самых различных источников добывал информацию и материалы, которые мы вместе анализировали. В случаях же, когда возникала необходимость получить особо достоверные пояснения и сообщения, мы вдвоем с Ваном непосредственно встречались и беседовали с человеком, передавшим информацию и материалы. Все указания и поручения по сбору информации шли через Вана, и, кроме исключительных случаев, я непосредственно не встречался для разъяснения своих указаний с отдельными агентами. Однако если агент приезжал в Шанхай из других мест, то я сам встречался с ним в присутствии Вана. С течением времени определилось, к каким проблемам каждый агент имеет особые склонности и способности, в связи с чем работа в Шанхае была в основном распределена так, чтобы использовать сильные стороны каждого человека. Агенты в Пекине, Ханькоу и Кантоне занимались самыми различными проблемами без такого распределения функций. Мы встречались поздно вечером и, если позволяла погода, использовали людные улицы. Встречались и в частных домах: в доме Вана, в домах иностранцев, куда я мог запросто заходить. Места встреч меняли, так как легко бросается в глаза, если встречи проходят в одном месте. По возможности мы избегали использовать для встреч мой дом. Работая в такой манере, зачастую перед тем, как начать ту или иную операцию, я вынужден был заранее договариваться и встречаться с Ваном. Однако это не было невозможным, поскольку в то время в Шанхае не было особого риска в подобных делах.
Для встреч с японцами – членами группы я использовал рестораны, кафе, а также дом Смедли. Ходить по шанхайским улицам во время первого Шанхайского инцидента японцам было опасно, поэтому я ожидал их на мосту Гарден Бридж на границе японской Концессии и обеспечивал их безопасность, забирая в машину или лично сопровождая до места встречи. Чтобы избежать внимания со стороны японской полиции, я почти не появлялся в японской Концессии. Как самое большое исключение, я один или два раза встречался с Одзаки в кафе в Ханькоу.
Однако, что бы ни говорилось, самым удобным местом встреч был дом Смедли, поэтому я часто и направлялся туда и с Одзаки, и с Каваи. Поскольку встречи зачастую проходили поздно ночью, я часто использовал машину, чтобы их привезти и отвезти. Кроме того, стремясь не встречаться слишком часто, я старался проводить встречи с интервалом самое малое в две недели. После того как вместо Одзаки стал работать другой японец, перенеся места встреч на оживленные улицы иностранного сеттльмента, мы встречались, главным образом, в кафе на Нанкин-роуд или в ресторанах при крупных гостиницах. Поскольку китайцы враждебно относились к японцам, мы избегали заходить в китайские рестораны.
Заранее определенные даты встреч строго соблюдались и потому обходились без использования телефона и почты. Я строго придерживался этого курса, даже если неожиданно возникало важное дело или я попадал в затруднительное положение, что было не раз. Когда я встречался с японцами, то всегда приходил один без сопровождающих иностранцев. Только один раз я познакомил одного японца с Паулем, так как необходимо было принять меры по обеспечению связи из-за моего отъезда из Шанхая. При встречах мы редко обменивались информацией в письменной форме, передавая ее только устно. Исключение составляли отчеты Каваи.
Когда я встречался с членами группы – иностранцами, то большей частью приходил к ним домой, но часто использовался и мой дом. Встречи организовывались очень часто, договаривались о них обычно по телефону. Впоследствии для встреч стали использовать и дома знакомых членов группы. Иногда ужинали в ресторане или встречались в барах и танцевальных залах. Все предпочитали встречаться во французском сеттльменте, в японскую Концессию ходили редко. Собранные материалы и подготовленные отчеты мы хранили дома. После отправки доклада в Москву материалы я уничтожал или возвращал, но тем не менее у нас в руках всегда имелось много документов.
В отличие от Японии, в Шанхае в то время для людей, занимавшихся работой, вроде нашей, было сравнительно безопасно. Наиболее ценные материалы мы просили сохранить своих друзей, но они не знали, какого рода были эти материалы. Мы только объясняли, что это секретные документы, и просили их сохранить.
Я не мог быть удовлетворен информацией, представляемой членами группы, поэтому и сам лично насколько было можно собирал различные данные и материалы. Хотя в Шанхае и не было посольства, я сразу же вошел в местную немецкую колонию и ко мне стала поступать всевозможная информация. Центром этой колонии было немецкое генконсульство. Меня там все знали и часто приглашали. Тесно общался с немецкими торговцами, военными инструкторами, студентами, но самой важной для меня была группа немецких военных советников, прикомандированных к Нанкинскому правительству. Из этой группы выборочно общался с теми, кто был осведомлен не только о военных, но и о политических проблемах в Нанкине. Одним из них был старший советник, впоследствии ставший генконсулом, полковник фон Крибель. Военные советники часто приглашали меня в Нанкин или приезжали ко мне в Шанхай. Кроме того, я ездил вместе с ними в Тяньцзинь и Ханчжоу. От них же получал различную информацию о внутренних делах Нанкинского правительства, планах военщины, экономике и политических мероприятиях. Кроме того, во время Шанхайского инцидента в 1932 году они же дали мне достоверные сведения о планах боевых действий японской армии и фактической численности войск. Сблизившись с немецкими летчиками из Евроазиатской авиакомпании, я мог узнавать о положении в глубинных районах Китая. Кроме того, несколько раз сам летал туда и всесторонне изучал обстановку в Китае. Таким образом, постоянно расширяя свои знания и читая литературу о Китае, я в результате стал знатоком Китая и мог, готовя сообщения, оперативно давать заключения по самым разным проблемам".
В целом в Шанхае, да и вообще в Китае, заниматься шпионажем было сравнительно безопасно. Гоминьдановская контрразведка не имела возможности следить за подозрительными иностранцами, а японская контрразведка действовала только в пределах японского сеттльмента. Да и главным врагом для гоминьдановцев была Япония, Германия же, наоборот, рассматривалась как дружественная страна. В какой-то мере это расхолаживающее действовало на Зорге и членов его группы. Они часто сохраняли агентурные материалы в течение длительного времени, не маскировали своих встреч с членами группы и агентурой. В Китае все это сошло благополучно. Но когда такие нарушения люди Зорге стали позволять в Японии, где контрразведка работала гораздо более плотно, в том числе и с иностранцами, это в конце концов привело к быстрому провалу группы, хотя и не послужило, как мы увидим дальше, непосредственной причиной провала.
В Шанхае Зорге также познакомился с добродушным немцем по имени Макс Готфрид Францерн Клаузен, который уже работал в Шанхае в качестве радиста ГРУ к моменту прибытия Зорге. В Первую мировую он был радистом в германской армии, затем вступил в компартию Германии, а в 1927 году был послан ГРУ в Китай.
В 1927 году Клаузен обратился с просьбой о приеме в германскую компартию. Но, как он вспоминал, "мое заявление не кинулись рассматривать немедленно". Полгода его проверяли, а он тем временем занимался агитацией среди матросов, пока вопрос о членстве в компартии не был окончательно решен.
Менее чем через год после этого Клаузен уже оказался в 4-м Управлении Генштаба Красной Армии в Москве. Он вспоминал: "Секретарь генерала Берзина выдал мне 150 американских долларов и билет от Москвы до Харбина и приказал установить контакт с товарищами в Шанхае. Он показал мне фотографию и сказал, что я должен встретить человека, изображенного на ней, который будет приходить в шанхайский Палас-отель каждый вторник в 5 часов вечера. При этом я должен буду держать газету "Шанхай ивнинг пост" в левой руке и трубку – в правой, и когда товарищ скажет мне: "Как Эрна?", я должен ответить: "Шлет свой привет"".
В апреле 1929 года Клаузен связался с Константином Мишиным, который отвел его в дом № 10 по рю Доу во французской концессии. Здесь находились жилой дом, школа и мастерская для двух человек. В качестве прикрытия Клаузен использовал работу в автомастерской "Белый Русский". Передаваемые тексты писались на немецком или английском языке и перед отправкой шифровались.
В августе 1929 года Клаузена послали в Харбин, где в отеле "Модерн" его встретил курьер, представивший его шефу советских агентов в Харбине Гломбергу-Отту, который через несколько дней, по словам Клаузена, "пришел один и попросил меня отнести мою рацию в частный дом, принадлежавший американскому вице-консулу Лиллестрому – я решил, что это американский швейцарец".
Вернувшись в Шанхай, Клаузен переехал из дома Мишина в меблированные комнаты с пансионом. Здесь жила и 31-летняя вдова Анна Валлениус. В Шанхай миссис Валлениус прибыла со своим ныне покойным мужем как беженка из Советской России. Хотя она и приходилась невесткой генералу Курту Мартти Валлениусу, в 1930 году со скандалом уволенного с поста начальника Генштаба финской армии после похищения первого президента Финляндии Карла Юхаана Стольберга, денег у нее почти не было. После смерти мужа она сначала зарабатывала на жизнь шитьем, а затем устроилась медсестрой в Шанхайскую инфекционную больницу. Коммунистов она терпеть не могла, но Макса полюбила. Он был прекрасным автомехаником и хорошо зарабатывал. И тоже полюбил Анну, хотя ее политические взгляды противоречили его убеждениям. Клаузен женился на ней, не поддаваясь давлению своих московских начальников, требовавших, чтобы он разошелся с Анной.
Анна Валлениус, которую часто принимали за финку, на самом деле была русской, Анной Матвеевной Жданковой, уроженкой Сибири, отец отдал ее "на воспитание" в семью купца Попова. В 1918 году Анна оказалась в эмиграции в Китае.
В январе 1930 года "Джим" передал Клаузена недавно приехавшему Рихарду Зорге. Клаузен получил приказ пойти в отель "Анкор", где его знакомый по Гамбургу, Джозеф Вейнгард, бывший немецкий коммунист, представил его Рихарду Зорге. Клаузену Зорге запомнился таким: "Высокий стройный шатен с голубыми глазами. Всегда живой, энергичный. Блистал остроумием и эрудицией. Имел успех у женщин. Любил быструю езду на мотоцикле. Обладал завидным здоровьем, уникальным сердцем…"
Клаузен, работавший для прикрытия механиком в гараже, собрал у себя на квартире мощный коротковолновый передатчик, с помощью которого можно было поддерживать регулярную связь с советской ретрансляционной станцией под кодовым названием "Висбаден", находившейся во Владивостоке.
В шпионской карьере Клаузена наступил звездный час. В течение года Зорге стоял во главе всех операций в Шанхае, а Клаузен был главным радистом, учреждавшим радиоточки в разных районах Китая. За 1930–1932 годы Клаузен передал в Центр 597 только срочных разведдонесений. А ведь многое отправлялось курьерами.
О жене Клаузена Зорге впоследствии показал следующее: "Анна Клаузен была женой Клаузена. Я познакомился с ней еще до ее замужества – с шанхайского периода. Будучи женой Клаузена, она только помогала ему в работе и в этом смысле имела отношение к моей группе. Однако она не являлась членом моей группы, ее помощь мужу заключалась в предоставлении их дома для выполняемой мужем работы. Вместо мужа она и в Шанхай ездила для выполнения важных задач в интересах группы. Мы рассчитывали только на ее личную помощь, которую она могла оказывать Клаузену, как всякая жена помогает своему мужу. Мы и не ожидали, что она станет членом нашей группы. Разумеется, мы тем более не мечтали, что она станет членом компартии. Она не проявляла никакого интереса к политическим делам и была к ним совершенно равнодушна".
После того как Зорге частично создал заново, частично реорганизовал агентурные сети ГРУ в Китае, осенью 1932 года его отозвали в Москву.
По просьбе Зорге, ему прислали специалиста по военному делу. В январе 1931 года в Шанхай приехал эстонский ветеринар Зельман Клаас. Правда, ветеринара мало интересовали больные животные: сначала он стал совладельцем магазина фототоваров – того самого, который принадлежал Стронскому, а потом открыл неподалеку ресторан. Настоящее имя ветеринара-ресторатора было Карл Мартин Римм.
В 1932 году, когда объем информации еще возрос и группе понадобилась шифровальщица, в Шанхай командировали и Любовь Ивановну Римм, которая приехала под именем Луизы Клаас. В резидентуре появилась еще одна семейная пара. Римм показал себя не только специалистом, но и хорошим разведчиком. После отзыва Зорге именно он стал руководителем группы.
Дал Зорге "путевку в жизнь" и еще одной разведчице, которая впоследствии станет известна всему миру под своим писательским именем Рут Вернер (Урсула Кучински), которой Зорге присвоил псевдоним "Соня".
– Я очень привязалась к нему, – вспоминала впоследствии Урсула. – Необыкновенно обаятельный, высокообразованный, всегда сосредоточенный. Его часто изображают разбитным малым – не таким, каким он был на самом деле. Зорге редко улыбался, выглядел, скорее, меланхоличным… Меня потом много раз спрашивали, не спала ли я с ним. Я даже ни разу его не поцеловала! Да и быть того просто не могло – я только что вышла замуж, родила ребенка…"
Она оставила такой портрет Зорге: "О нем нельзя думать, не видя его перед собой, – рассказывала через много лет Урсула Кучински. – Продолговатое лицо, густые вьющиеся волосы, глубокие уже тогда морщины на лице, ярко-голубые глаза, обрамленные темными ресницами, красиво очерченный рот".
Уже после отъезда Зорге Урсула прошла обучение в разведшколе в Москве, стала радисткой, потом резидентом нелегальной резидентуры, отработав двадцать лет без единого провала.
"Он был жизнерадостным человеком, не дававшим трудностям одержать верх над собой, – вспоминал о Зорге тогдашний представитель Коминтерна в Шанхае Герхард Эйслер. – Его отличало тонкое чувство юмора, порой он становился несколько ироничным. В тех ролях, которые ему приходилось играть в процессе выполнения задания, он чувствовал себя на редкость уверенно…
Он жил среди германских офицеров и слыл завсегдатаем офицерских казино. Таким образом ему удалось подготовить хорошую основу для своей разведывательной работы…"
О том же вспоминал Клаузен: "Рихард предпочитал носить удобные спортивные костюмы с брюками-гольф. При этом из правого кармана его пиджака обычно торчала толстая газета, да так, что ее название еще можно было отчасти разглядеть, а дату выпуска – нет. Если он бывал в кругу немцев – военных или штатских – это были, как правило, "Дойче гетрайдецайтунг" или "Франкфуртер цайтунг", в англо-американской компании – лондонская "Таймс". Не особо проницательным он казался постоянно озабоченным, неистовым репортером". И дальше: "Ради нескольких отрывочных сведений ему приходилось иногда проводить целые ночи в таких нанкинских увеселительных заведениях, как "Клабхауз", "Интернэшнл клаб" или "Ротари клаб", накачивать вином своих собеседников, развязывая им таким образом языки. (Сам Зорге при этом тоже накачивался изрядно, но это никого не удивляло. Для журналиста и дипломата, равно как и для разведчика, умение много пить, по возможности не пьянея – часть профессии. – Б.С.). При этом он всегда знал о тех, с кем говорил, больше, чем они о нем. Еще во время своего пребывания в Германии, например, он собрал персональные данные, главным образом тех военных советников, у которых можно было предположить в дальнейшем наилучшую осведомленность; эти данные, как он не раз говорил нам, давали ему возможность, в итоге, в дружеской беседе "выпотрошить их, как жирного рождественского гуся"".
Герхард Эйслер свидетельствовал: "Рихард Зорге узнал, какие операции планировалось провести против советских районов. Благодаря тесным контактам с китайскими соратниками по борьбе, я смог передать эти сведения по назначению. Так состоялась наша встреча. В тогдашних условиях она не могла быть продолжительной. Разговор вынужденно ограничивался самым необходимым и существенным. Несмотря на постоянно висевшую над ним угрозу, от Зорге исходило спокойствие и ощущение безопасности. Без всякой спешки, за несколько минут он успевал доходчиво разъяснить замыслы и планы противника, самые сложные ситуации. Он обладал удивительным даром излагать самое существенное в нескольких коротких, точно сформулированных фразах. При этом он не только ознакомил меня с военными планами гоминдановской клики, но и предложил ряд контрмер, посоветовал, что предпринять, чтобы не дать противнику застать себя врасплох. Во время наших бесед он не пользовался никакими записями. Он все держал в голове – и цифры, и имена, и географические названия, которые, большей частью, с трудом поддавались запоминанию".
В феврале 1932 года на захваченной маньчжурской территории было провозглашено независимое государство Маньчжоу-Го, во главе которого японцы поставили "императора" Айсинцзеро Пу И, последнего представителя китайской императорской династии Цинь.
Надо сказать, что в Китае у Зорге и его товарищей каких-то особо ценных агентов не было. Почти всю информацию они черпали из открытых источников – из газет, а также из бесед с журналистами, дипломатами, иностранными военными советниками, китайскими чиновниками и военными.
Император Пу И
Каваи Текший был именно из этой категории. Он так и не закончил университет и менял одну работу за другой. В начале 1928 года он уехал в Китай и устроился репортером в «Шанхай Уикли», где ухитрился продержаться почти два года. Затем открыл книжный магазин в Чунцине, а потом им вновь овладела охота к перемене мест. В 1939 году этот заслуженный советский агент был завербован японской разведкой, не знавшей о его прошлом, а в 1940-м вернулся в Японию и возобновил свою работу в группе Зорге. Каваи стал коммунистом вскоре после прибытия в Шанхай, в 1928 году. До октября 1931 года он работал во второстепенной советской группе, когда встретил Одзаки, который и передал его Зорге и Агнес Смедли. Другой член группы, названный Каваи Шайн Ронин, китайский авантюрист, постоянно нуждавшийся в деньгах и часто просивший у Одзаки наличными в долг.
Фунакоши Хисао появился в Шанхае в 1927 году в качестве репортера газеты "Майнити". Вскоре после этого он перевелся в японское агентство новостей "Ренго Цушинша", где возглавил его филиалы в Ханькоу и Чунцине. Между 1935 и 1937 годами он представлял в Чунцине газету "Иомиури Симбун", а с 1938 по 1941 год был неофициальным советником в штаб-квартире японской армии в Ханькоу. Коммунистом он стал еще в 1929 году, но лишь в 1932 году его завербовал Каваи, который и передал его Зорге. После отъезда Зорге из Шанхая Фунакоши был введен в группу "Поля". Его военные связи давали ему блестящую возможность сообщать о военных вопросах, так интересовавших разведку.