355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Борис Соколов » Рихард Зорге. Джеймс Бонд советской разведки » Текст книги (страница 11)
Рихард Зорге. Джеймс Бонд советской разведки
  • Текст добавлен: 6 октября 2016, 05:23

Текст книги "Рихард Зорге. Джеймс Бонд советской разведки"


Автор книги: Борис Соколов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

Весной 1934 года сотрудник осакского отделения галеты "Асахи" Ходзуми Одзаки получил визитную карточку некоего Канити Минами (псевдоним Иотоку Мияги). Тот сказал, что некий иностранец, с которым Одзаки был хорошо знаком в Шанхае, хочет с ним встретиться. По ходу разговора Одзаки понял, что речь идет о Зорге, и с радостью согласился. Вечером они встретились.

Возвратившись из Шанхая в 1933 году, Одзаки жил в Осаке и работал в иностранном отделе редакции газеты "Осака Асахи" и в институте социальных проблем "Охара".

Зорге считал, что тогдашний немецкий посол в Японии доктор Герберт фон Дирксен, позднее ставший последним послом довоенной Германии в Лондоне, был весьма расположен к доверительным беседам с ним. Но, возможно, Рихард преувеличивал свое влияние на посла. В послевоенных мемуарах Дирксен о Зорге не упомянул ни единого слова.


Рихард Зорге в 1940-е гг.

Зорге позволял себе самостоятельно оценивать внешнюю политику СССР, далеко не всегда совпадая в ней с той линией, которую в данный момент проводил Сталин. Вот что писал М.И. Сироткин в справке «Опыт организации и деятельности резидентуры „Рамзая“». «Он (т. е. Зорге. – Б.С.) утверждал, что „линия Коминтерна“, начиная с 1929 г. (т. е. с тех пор, как исчезли из руководства правые) построена на пассивной тактике удержания наличного, а так как наличное сводится главным образом к существованию СССР, то вся политика Коминтерна построена на задаче помощи социалистическому строительству в СССР, причем соответствующим образом ограничивается активность компартий на Западе. Он критиковал недостаточную активность нашей внешней политики, наше вступление в Лигу наций».

Интересно, что операция "Просо" – деятельность резидентуры Зорге в Японии – обошлась советской разведке всего в 40 тыс. долларов, сумму весьма незначительную для группы из 25 человек, 8 лет работавшей в таком дорогом городе, как Токио. Все они жили преимущественно на доходы от своей легальной деятельности. Это относится прежде всего к Клаузену и Мияги, гравюры которого пользовались постоянным спросом. Вукелич зарабатывал не только как фотограф, но и как токийский представитель французского телеграфного агентства Гавас. Это открывало перед ним двери многих закрытых учреждений. Правда, сумма в 40 тыс. долларов – это только суммы в наличных, которые передавались Зорге через курьеров, и банковские переводы через американские банки. Но, вместе с этим, могли быть безналичные переводы из Москвы экспортно-импортной фирме Клаузена, объем которых установить невозможно.

Штаб-квартира главного командования на Дальнем Востоке в докладе о деятельности аппарата в Японии скрупулезно подсчитала его расходы: "Общие затраты группы Зорге составляли около трех тысяч иен в месяц, или менее ста долларов США в качестве платы за необычайно ценную работу почти двадцати агентов. Поскольку, за одним исключением, все они работали из любви к делу, а не за деньги, плата, которую они получали ежемесячно, могла лишь покрыть их расходы на жизнь и поездки, никак не компенсируя их деятельность. Одзаки, например, никогда не получал ни пенни и даже оказывался в убытке, поддерживая материально некоторых из своих агентов. Зорге, Вукелич и Клаузен имели, конечно, регулярные поступления от своей работы, но у них также были и дополнительные траты".

Клаузен, как казначей резидентуры, раз в год представлял Зорге отчет о доходах и расходах, который потом микрофильмировали и отправляли в Россию. За время своей службы в качестве казначея с 1936-го по октябрь 1941 года Клаузен получил через курьеров 24 500 долларов и 18 300 йен плюс около 10 000 долларов банковских переводов – всего около 40 000 долларов.

В конце 1939 года Рихард Зорге решил, что пришло время отказаться от курьерской связи с Шанхаем. Это было вызнано тем, что береговая полиция в Иокогаме усилила слежку за прибывающими и отъезжающими.

"У меня такое впечатление, – писал он в июне 1939 года, касаясь возникших в последнее время трудностей работы в германском посольстве, – что лучший период моей работы здесь уже прошел или, по крайней мере, прекратился на длительное время… Вернейшим я считаю – новые начинания с новыми силами. Мы же постепенно становимся использованными и ненужными…

Фрицу (Клаузену. – Б.С.) в его работе пока везет… Однако и здесь я могу повторить мою старую просьбу еще раз: посылайте новых людей, по меньшей мере в качестве помощников, которые смогут служить заменой. Это ж не дело, что всю работу практически ведут я и Фриц. Мы должны были много лет тому назад получить помощь…"

Центр ничего не сделал, резидентура осталась в том же составе. И это в условиях, когда надвигалась Вторая мировая война. Впрочем, в тот момент в Москве приоритетными в плане разведки считались европейские страны.

Это, вероятно, было связано с тем, что деятельность разведки, в преддверии Второй мировой войны, была сконцентрирована на европейском направлении – против Германии, Англии, Франции и Польши.

Один из начальников японского отдела, М.И. Сироткин, в докладной записке "Опыт организации и деятельности резидентуры "Рамзая"" отмечал: "К сожалению, в освещении плана организации резидентуры для нас остается весьма существенный пробел… Этот пробел заключается в следующем: нигде, ни в одном документе не зафиксировано, какие установки и указания получил "Рамзай" при инструктировании и обсуждении плана работы – по вопросу о парировании "Шанхайской угрозы", какая была разработана легенда для объяснения прежней деятельности "Рамзая" в Шанхае – на случай, если токийские немцы получат какие-то сообщения из Шанхая. Трудно допустить, чтобы этот вопрос, определявший основной риск использования "Рамзая" в Японии, остался вне поля зрения "Рамзая" и руководства Центра. Если даже допустить, что в силу какой-то небрежности этот вопрос не обсуждался, то трудно поверить, чтобы сам "Рамзай", многократно напоминавший Центру об "угрозе из Шанхая", не продумал заранее для себя легенды и тактики поведения на случай, если из Шанхая в Токио "долетят кое-какие брызги грязи"".

Полковник запаса Виктор Сергеевич Зайцев, работавший в предвоенные годы в Токио и осуществлявший там связь с резидентурой "Рамзая", в записке на имя первого заместителя начальника ГРУ генерал-полковника Х.Д. Мамсурова от 7 октября 1964 года писал: "В 1939 году после окончания Военной академии им. Фрунзе я был назначен в 5-е управление РККА на должность зам. начальника 1-го отделения 2-го управления.

При знакомстве с делами отделения, ярко выделялась резидентура "Рамзая", которая располагала интересным информационным материалом с оценкой "весьма ценный", "очень ценный".

Второе, что привлекало внимание, – это быстрые, точные и тактичные ответы на запросы Центра, несмотря на то, что последние не всегда были тактичными, если не сказать большего.

После ознакомления с делами отделения я поделился своими впечатлениями о резидентуре "Рамзая" с начальником отделения тов. Поповым П.А. и начальником отдела той. Кисленко А.П. Последний мне заявил, что я молодой работник в разведке и мне еще рано делать такие выводы, так как личность "Рамзая" пока не ясно изучена и является загадкой, кто он – дезинформатор или двойник. Вот с таким раздвоенным мнением о "Рамзае" я и поехал в 1940 году на работу в Японию".

Тот же Сироткин, арестованный в 1938 году, вынужден был назвать себя японским шпионом. После этого из него выбили показания, что он выдал группу Зорге японцам. Правда, на суде Сироткин отказался от своих показаний. Впрочем, тот же Берия, да и Сталин хорошо знали цену таких написанных следователями признаний, и вряд ли считали, что группа "Рамзая" действительно провалена.

В 1936 году Алекс (Борович) сообщал в Центр: "В колонии "Рамзай" завоевывает все больший авторитет как крупный отечественный журналист. Он теперь является представителем не только одной маленькой газеты, с которой он начал, но, как Вам может быть известно, корреспондентом одной из крупнейших тамошних газет и ведущего толстого экономического журнала". Сам Зорге в донесении от 14 мая 1937 года утверждал, что он стал известным журналистом и заместителем руководителя Германского информационного бюро в Токио.

"Другие журналисты уважали меня не только как известного германского журналиста, но и как отзывчивого друга, готового помочь в случае необходимости, – с гордостью сообщал Рихард в Центр. – Например, когда Вайзе уезжал в отпуск, я оставался за него в Германском информационном агентстве. Также если случалось что-либо, заслуживающее телеграфного донесения, о чем другим узнать не удалось, то я их информировал. Мы не только встречались в служебном помещении, но и обедали вместе и бывали друг у друга дома. В свою очередь, когда они знали, что я не хочу идти куда-либо, например, в "Домэй" или информационное бюро японского правительства, то они делали это за меня. Меня считали слегка ленивым, обеспеченным репортером. Конечно, они не имели понятия о том, что мне приходится делать очень многое помимо моей журналистской работы. В целом мои отношения с германскими журналистами были близкими, приятельскими".

По мере "похолодания" международной обстановки Рихард постепенно уменьшал количество контактов с коллегами из других стран. Не то чтобы это было обязательно. Ведь журналисты, несмотря на растущую международную напряженность, все равно продолжали вместе пить и обмениваться информацией. Однако не стоило провоцировать германское посольство на выражение неудовольствия, тем более что с коллегами из стран антигерманского блока поддерживал контакт Бранко Вукелич. С японцами, в том числе и входящими в состав резидентуры, Зорге поддерживал лишь официальные отношения, встречаясь на приемах и пресс-конференциях да иногда приглашая некоторых журналистов на завтрак. С японцами общались почти исключительно японские члены группы.

В мае 1938 года Зорге разбился на мотоцикле. Тогда только чудо спасло от раскрытия всю резидентуру. После вечеринки в отеле "Империал", где тусовались все иностранцы Токио, – Зорге, будучи в изрядном подпитии, оседлал мотоцикл "цундап" и вихрем понесся домой. На повороте он не справился с управлением и врезался в стену прямо возле будки полицейского у входа в американское посольство. В результате аварии Зорге получил сильное сотрясение мозга и перелом челюсти. К счастью, его быстро доставляют в госпиталь Св. Луки. Превозмогая невыносимую боль, он повторял: "Позовите Клаузена". Одна мысль о том, что кто-то может заглянуть в его карман и обнаружить несколько исписанных по-английски листков с секретной информацией, заставляла его не терять сознания. Только после прихода Клаузена, когда Зорге прошептал ему на ухо несколько слов, он впал в забытье и его отвезли в операционную. Зорге успел передать Максу секретные бумаги и доллары.

Клаузен также успел изъять из дома Зорге компрометирующие документы до того, как сотрудники германского посольства опечатали его бумаги.

"У меня был очень болезненный несчастный случай, писал Рихард Кате в Москву, – несколько месяцев я лежал в больнице. Правда, теперь уже все в порядке и снова работаю по-прежнему. Во всяком случае, красивее я не стал. Прибавилось несколько шрамов и значительно уменьшилось количество зубов. На смену придут вставные зубы. Все это результат падения с мотоцикла. Так что, когда я вернусь домой, то большой красоты ты не получишь. Я сейчас скорее похож на ободранного рыцаря-разбойника… Хорошо, что я вновь могу над этим шутить, несколько месяцев тому назад я не мог этого: я должен был жутко много перенести. И при всем этом работать…"

Комментируя назначение Коноэ премьером в июне 1937 года, Зорге написал во "Франкфургер цайтунг" вполне благоприятный для принца отзыв: "Правительство князя Коноэ в сегодняшних обстоятельствах является самым подходящим для Японии… У него лучшие, чем у других правительств, перспективы справиться с будущими трудностями. Оно не рассматривается как переходное правительство. Оно представляет самую перспективную в данный момент попытку внутриполитической концентрации сил".

Коноэ ценил Одзаки как специалиста по Китаю и хорошего аналитика, игравшего видную роль в Исследовательской ассоциации Сёва (Сёва кэнкюкай) – "мозговом тресте" праворадикальной перестройки конца 1930-х годов, задуманной Коноэ. Одзаки не только поставлял Центру первоклассную информацию, но и сам имел возможность влиять на настроения и мнения "сильных мира сего".

Одзаки передавал информацию, касающуюся внутренней и внешней политики Японии, несколько реже экономическую и еще реже – военную информацию. Он начал работать в научно-исследовательском бюро акционерного общества Южно-Маньчжурской железной дороги, где, естественно, получал данные о стратегических перевозках. С августа 1939 года Одзаки редактировал "Ежемесячный отчет" этого общества, где содержалась вся информация о перевозках.

"Никогда не производи впечатление человека, страстно желающего получить какую-либо информацию, делился Одзаки опытом во время следствии. Тот, кто занят важными делами, откажется беседовать с тобой, если заподозрит, что твой мотив – сбор информации. А если ты производишь впечатление человека, знающего больше, чем твой предполагаемый информатор, он даст тебе ее с улыбкой. Неформальные вечеринки – превосходное место для сбора новостей. И очень удобно быть специалистом в какой-либо области. Что касается меня, я был специалистом по китайским вопросам, и ко мне часто обращались люди из разных кругов… Жизненно необходимы связи с влиятельными организациями… Ты не сможешь быть хорошим разведчиком, если сам не являешься хорошим источником информации. А этого можно достичь лишь в ходе непрерывного образования и приобретения богатого опыта".

Время от времени в руки Одзаки попадал особо значимый и серьезный документ, который он фотографировал. Нередко высокопоставленные чиновники давали ему секретные документы для консультаций. "Единственное, чего я не мог получить заранее, это информацию о точном времени возможного нападения Японии на Россию, – признавал Одзаки на суде. – Моя деятельность характеризовалась полным отсутствием специальных методов… Я по натуре человек общительный… у меня не только широкий круг друзей, но я поддерживал довольно близкие отношения с большинством из них. Эти друзья и были для меня источниками информации". Но повесили все-таки Одзаки, а не друзей.

В октябре 1936 года Алекс-Борович, курировавший работу группы из Шанхая, сообщил в Центр: "Отт, получив какие-либо интересные материалы или собираясь писать, приглашает "Рамзая" и знакомит его с материалами. Менее важные передает "Рамзаю" на дом для ознакомления, более важные, секретные "Рамзай" читает у него в кабинете. Бывает, что Отт, дав материал, уходит из кабинета по делам или с очередным докладом к послу. "Рамзай" выявил расписание этих докладов (продолжающихся 20–40 минут) и, пользуясь этим, приходит к Отту минут за 15 до доклада с тем, чтобы задержаться с материалами на время его отсутствия. За это время он имеет возможность сфотографировать материалы".

В массовом порядке Зорге стал переснимать документы в 1936–1938 годах. Порой он присылал с одной почтой по несколько сот кадров. Это были экономические и политические обзоры, доклады германских консульств и посольства в Китае, доклады Отта и Дирксена в Берлин и многое другое.

Начиная с конца 1938 года в Москве стали проявлять к информации, поставляемой Зорге, повышенный интерес. Этому способствовали как вооруженные конфликты с Японией у озера Хасан и реки Халхин-Гол, так и приближение Второй мировой войны. Группа "Рамзая" была единственной реально действующей советской разведывательной резидентурой в Японии.

Вторая мировая война

К началу Второй мировой войны группа Зорге подошла во всеоружии. Глава резидентуры, благодаря дружбе с германским военным атташе, ставшим послом, имел весьма прочные позиции в германском посольстве, да и во всей германской колонии в Токио. Благодаря этому Зорге обладал почти исчерпывающей информацией насчет германо-японских отношений. Одзаки же, благодаря своей близости к премьеру Коноэ, поставлял эксклюзивную информацию о внешней и внутренней политике японского правительства. Правда, его информация, касавшаяся высших сфер, в отличие от информации Зорге, была не столь регулярной, поскольку соответствующие документы попадали в руки Одзаки не каждый день, и даже не каждый месяц.

Еще летом 1936 года, уезжая в отпуск в Германию, Отт предложил Зорге включить его в штат посольства в качестве вольнонаемного сотрудника, своего помощника "по линии промышленно-экономического изучения страны". Однако Рихард отказался. Штатная должность в посольстве требовала согласования в Берлине, а там могут проверить кандидата, и неизвестно, что еще найдут в полицейских архивах. Но в сентябре 1939 года Отт все-таки зачислил Зорге в штат германского посольства в качестве пресс-атташе. Проверка же со стороны гестапо, как мы увидим далее, последовала только в 1940 году, и ничего особо политически криминального за Зорге не выявила.

В 1938 году посол Дирксен по состоянию здоровья вернулся в Европу. И к удивлению многих, Отт, несмотря на свое антинацистское прошлое, был назначен германским послом в Японии. Вот как произошло это назначение, серьезно расширившее информационные возможности Зорге.

17 марта 1938 года генерал-полковник Вильгельм Кейтель, фактически игравший роль военного министра, писал Риббентропу, только что назначенному рейхсминистром иностранных дел: "По случаю доклада у фюрера я заговорил с ним о личности нынешнего военного атташе в Токио, генерал-майора Отта, тем более, что верховное командование сухопутных сил уже неоднократно ставило передо мной вопрос об использовании генерал-майора Отта на более высокой командной должности в войсках в фатерлянде. В связи с тем, что генерал-майор Отт, будучи ближайшим сотрудником генерала фон Шлейхера, пользовался неограниченным доверием последнего, он не по своей вине попал в политически двусмысленное положение. В ходе моего доклада фюрер затронул вопрос возможного использования генерал-майора Отта, учитывая его успехи, на самостоятельной дипломатической должности и просил меня обратиться в соответствующие внешнеполитические инстанции на предмет обсуждения этого вопроса с ним лично.

Если вы как министр иностранных дел склонны поддержать эту инициативу фюрера об использовании генерал-майора Отта на дипломатической службе, то следовало бы вызвать сюда генерал-майора Отта, с тем чтобы фюрер, согласно его желанию, мог лично с ним побеседовать".

Вопрос о замене посла встал в связи с тяжелой болезнью Дирксена. Через шестнадцать дней Отт был уже в Берлине, представляясь Гитлеру по случаю нового назначения. Одновременно он был принят в НСДАП, причем партийный значок ему приколол сам фюрер.

В начале апреля 1938 года Отт был назначен послом, а еще раньше произведен в генерал-майоры. Он предположил: "Мое назначение было задумано как прецедент, позволяющий сделать то же самое с Осимой". И действительно, генерал-майор Хироси Осима, старый друг Эйгена Отта, в середине 1938 года также был назначен послом Японии в Берлине. Очевидно, требовалась определенная симметрия.

Бывший начальник отдела министерства Хельмут Вольтат писал: "Посол относился к Зорге как к пресс-атташе посольства. Он регулярно обменивался с господином Зорге самой секретной информацией… Как посол, он с самого начала войны доверил господину Зорге ведение военного дневника посольства". Дошло до того, что посольство оплачивало некоторые поездки Рихарда по Японии и даже на континент.

Теперь Зорге стал переснимать бумаги прямо в здании посольства. Но вскоре лафа кончилась. В преддверии войны штат посольства вырос, и ужесточились меры безопасности. В июне 1939 года Зорге писал в Центр: "При современных условиях переполненности помещений посольства и усиленной охраны возможность взять что-либо с собой из помещений аппарата посольства или ВАТа почти совершенно исключается. В теперешней обстановке даже лучший мой друг не решился бы выдать из аппарата посольства даже простого клочка бумаги. Есть опасение, что вся новая техника, которую я здесь развернул, а именно: обработка материала на месте – стоит под угрозой в связи с чрезвычайным недостатком места". Впрочем, он по-прежнему мог знакомиться с документами, но без фотографирования. А если документ был большой по объему, содержал десяток и более страниц, то выучить его наизусть за то ограниченное время, которое Зорге с ним знакомился, было вряд ли возможно. К тому же переснятый документ всегда ценился в Центре выше, чем пересказанный, поскольку не возникало сомнений в его аутентичности и устранялись неизбежные при пересказе искажения.

И начиная с 1939 года Зорге стал по просьбе Отта набрасывать черновики его донесений в Берлин. Помогая Отту, Зорге стремился влиять на посла в благоприятном для Москвы духе, проводя мысль о желательности сохранения мирных отношений между СССР и Японией.

В "Тюремных записках" "Рамзай" утверждал: "Мне было строго запрещено Москвой заниматься другой деятельностью, кроме разведки, а именно – пропагандистской и организационной работой, имевшей политический характер.

Поэтому моей группе и мне совершенно не разрешалось предпринимать какого-либо политического воздействия на любых отдельных лиц или на организации. Мы беспрекословно выполняли этот запрет, но допускали одно исключение: мы активно воздействовали на мнение людей в отношении мощи СССР Пусть даже это нарушение, но совершенно неразумно соблюдать общие ограничения, ничего не предусматривающие в отношении подобных экстраординарных случаев. Если бы Одзаки и я в качестве советников, опытных советников-специалистов по политическим проблемам, принижая мощь СССР, подтвердили общее мнение, тогда низко ее оценивавшее, наша позиция сразу стала бы опасной. Именно поэтому наша группа заняла особую позицию по вопросу оценки мощи Советского Союза.

Однако, поступая таким образом, мы не вели пропаганды в пользу Советского Союза. Обращаясь к отдельным людям и к целым слоям общества, мы рекомендовали осмотрительнее оценивать мощь СССР. Мы убеждали их, не умаляя мощи Советского Союза, стараться решать японо-советские проблемы мирным путем.

Одзаки, Вукелич и я на протяжении нескольких лет стояли на этих позициях. Однако с 1941 года стали усиливаться голоса в пользу войны с СССР. Я направил в Москву единственный запрос, поскольку Одзаки выразил уверенность, что сможет, умело обойдя указанные выше ограничения, повлиять на близких ему людей и активно содействовать становлению мирного курса Японии по отношению к СССР Он был убежден, что, настойчиво пропагандируя теорию против войны с СССР в группе Коноэ, можно добиться поворота японской экспансионистской политики в южном направлении.

Мой запрос был сделан в самой общей форме, чтобы сохранить возможности для активных действий Одзаки и других членов группы, но ответ Москвы был отрицательным.

Правда, в нем прямо не запрещались подобные действия, но указывалось, что в них просто нет необходимости. После начала войны Германии с СССР в 1941 году обстановка стала становиться все более напряженной. В этой ситуации я подумал, что, даже не истолковывая ответ Москвы как необязательно категорический, ничто не мешает действовать в рамках моей компетенции. А рассматривая формулировку "нет необходимости" в более широком смысле, я посчитал, что нам определенно не запрещено заниматься вышеуказанной деятельностью.

Поэтому я не препятствовал активным действиям Одзаки в группе Коноэ. Более того, я сам решительно взялся за работу среди немцев, учитывая, что моя позиция по этим вопросам оставалась неизменной в течение нескольких последних лет. Действия, которые намечались моей группой и мной лично, укладывались в рамки ранее указанных ограничений, установ-ленных Москвой в отношении политической деятельности. Никто из нас не предпринимал ничего, что нарушало бы эти ограничения, так как в противном случае подверглась бы опасности наша главная миссия. Я хочу это особо отметить. То, что мы делали, совершенно не относилось к пропагандистской работе".

В "Тюремных записках" Зорге так охарактеризовал аргументы, к которым прибегал в политических дискуссиях с членами кабинета Одзаки: "СССР не имеет намерений воевать с Японией. Даже если Япония вторгнется в Сибирь, СССР будет только защищаться. Если Япония нападет на Советский Союз, это будет близорукий и ошибочный поступок. Даже если в ходе такой войны Япония захватит Восточную Сибирь или ее западную часть, она не будет иметь никаких политических и экономических выгод. Вероятно, США и Великобритания будут приветствовать то, что Япония втянется в водоворот этой войны, и, после того как она исчерпает свои резервы нефти и железа, нападут на нее, выбрав благоприятный момент. Между тем, если Германия победит СССР, Сибирь, пожалуй, "упадет в карман" Японии, даже если она и пальцем не пошевелит. Если же Япония намерена продолжать экспансию куда-либо еще кроме Китая, то южное направление является выгодным для этого. На юге есть стратегические ресурсы, крайне необходимые для японской военной экономики. Поэтому именно на юге находится действительный противник, стремящийся препятствовать развитию Японии.

Одзаки такими аргументами старался смягчить напряженную обстановку 1941 года. Я не знаю, использовал ли он какие-либо другие способы, кроме этих. Думаю, что он, как и я, при всяком удобном случае противодействовал общей тенденции, заключавшейся в поверхностной оценке мощи СССР и пренебрежительном отношении к нему как к противнику. Несомненно, в своих беседах с людьми он указывал на уроки Халхин-Гола и просчеты Гитлера в войне с СССР".


Рихард Зорге с фотоаппаратом

Вероятно, аргументы Одзаки воспринимались Коноэ и его окружением. Но во многом это обусловлено тем, что принц примерно так же оценивал международную обстановку и стремился избегать конфликта с Советским Союзом.

В "Тюремных записках" Зорге утверждал: "Взгляды, излагаемые мною своим немецким приятелям, в основном сводились к следующему: Бисмарк говорил, что для реализации фундаментальной немецкой политики противостояния британско-французскому блоку необходимо проводить политику мира по отношению к России, и решительно выступал против действий, хоть в малейшей степени таящих в себе опасность войны с Россией. Справедливость этой мысли Бисмарка наиболее красноречиво подтверждена Первой мировой войной (Бисмарк, действительно, несравненный дипломат, до сих пор почитаемый всеми немцами). Советский Союз, в отличие от царской России, ни по своему государственному устройству ни в силу исторического развития не является агрессивным государством (эту фразу оставим целиком на совести марксиста Зорге. – Б.С.). И даже если бы в ближайшем будущем у СССР возникла такая идея, у него нет для этого возможностей. СССР заинтересован только в собственной обороне. Однако было бы величайшей глупостью считать, что Советский Союз сразу же распадется и в политическом, и в военном отношении, если он подвергнется нападению со стороны Германии или Японии. Доказательством тому, что СССР не намерен вступать в войну против Германии, является выполнение им договоренности о поставках в Германию материалов, крайне необходимых для его собственной военной экономики, включая материалы, доставляемые с Дальнего Востока по Транссибирской железной дороге. Я, ничуть не беспокоясь, выражал свою точку зрения знакомым нацистам. Мои смелые выражения были общеизвестны, не было ни одного человека, который опроверг бы это мое мнение".

Японцам же Зорге, по его словам, внушал следующее:

"Для Японии совершенно нет причин опасаться нападения со стороны Советского Союза. Советские военные приготовления, даже в Сибири, носят чисто оборонный характер. Утверждение, что СССР является первым противником Японии, представляет собой иностранный пропагандистский вымысел, лишенный исторической основы. Великие державы получают выгоду от многолетней враждебности между Японией и СССР. Японская армия, ухватившись за высказывания иностранных пропагандистов, требует все возрастающих с каждым годом бюджетных ассигнований для противодействия этому ужасному монстру – СССР. Однако действительные цели Японии находятся не на севере, а в Китае и на юге. И хотя советские военные приготовления носят чисто оборонительный характер, их ни в коем случае нельзя недооценивать, как показал Халхингольский инцидент".

В "Тюремных записках" Зорге подчеркивал, что "возросла важность той роли, которую Советский Союз как государство и мировая сила играл в международных делах. С ростом его политического и экономического могущества и мировые державы не могли не считаться с существованием в мировой политической жизни этого социалистического государства. Это прояснилось, когда противостояние фашизму и национал-социализму стало краеугольным камнем внешней политики Советского Союза и Коминтерна и получило практическую реализацию в отношении Франции и Испании. По этой причине революционное рабочее движение охотно стало рассматривать Советский Союз опорой в своей борьбе за самозащиту и существование. Одновременно под влиянием объективной ситуации в мире лидерство Советского Союза становилось более влиятельным, чем международного рабочего движения, выдвигалось на передний план и все более важной становилась роль, которую играло руководство Советской коммунистической партии. Все большую и большую важность приобретал русский социализм как основа международного, военного и политического положения Советского Союза. Рабочие полагали, что успехи России в борьбе с силами фашизма и национал-социализма обязательно приведут к возрастанию угрозы антисоветского наступления этих сил. Нападут или нет фашисты и национал-социалисты на Советский Союз, будет зависеть от того, в какой мере удастся Советскому Союзу как социалистическому государству создать экономическую мощь. Создание этой экономической мощи стало для Советского Союза и революционного рабочего движения действительно неотложной и крупной проблемой. И как никогда прежде, именно содействие развитию Советского Союза становилось ответственной миссией, возложенной на международное рабочее движение. Исходя из практических задач, широкое признание получила точка зрения, что троцкизм предан забвению и превратился в оторванную от жизни теорию, пригодную лишь для забавы интеллектуалов, и что именно построение в Советском Союзе общества социалистической структуры впервые гарантирует безопасность международного рабочего движения. Одновременно с этим возникло понимание необходимости защищать Россию от всякого рода направленных против нее атак. Идея о возможности участия Красной Армии в пролетарских революциях в других странах является не более чем больным воображением людей, незнакомых с сущностью международного рабочего движения. Исходя же из сущности международного рабочего движения, высшая миссия Советской коммунистической партии состоит не в посылке Красной Армии за пределы своей страны, а в отражении уже просматриваемой империалистической агрессии, в скорейшем создании социалистической экономики, способной защитить Советский Союз, являющийся наиболее реальным капиталом рабочих всего мира".


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю