Текст книги "Твой друг (Сборник)"
Автор книги: Борис Рябинин
Соавторы: А. Априщенко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)
Л. Богачук
Амур идет первым
Большой черный пес бросился молча. Только ударившись в прыжке о металлическую сетку так, что задрожали стены вольера, он хрипло залаял на чужого.
Я подошел ближе и сел вплотную, прижавшись к сети. Амур задохнулся от ярости. Казалось, он был готов клыками рвать железные нити, но, увидев, что его проводник рядовой Юрий Черешнев разговаривает со мной вполне дружески, сразу успокоился.
– Хороший Амур, ай, хороший, – уверенно сказал я.
Амур привалился к моему плечу с той стороны сети. На всякий случай он отвернулся, стараясь, наверное, не показать, как ему приятны мои слова.
– Не удивляйтесь его благодушию;—сказал Юра. – Он дрессирован на работу не в караульной, в миннорозыскной службе. Здесь надо доверять людям. Я, например, у него уже третий…
Юра запнулся, подыскивая слово.
– Хозяин? – подсказал я.
– Нет, хозяин у него один – Гена. А я уже третий, кто здесь с ним работает. Хороший пес, понимающий.
– Медалист?
– Считайте – орденоносец…
Впервые Амур появился полтора года назад. А в сопроводительном документе значилось: «Восточно-европейская овчарка, окрас черный, рождения 7.9.79. Принадлежит Мотылькову Геннадию Геннадьевичу. Город Горький, проспект Кораблестроителей, д. 15, кв. 64».
В первую же неделю рядовой Гена Мотыльков и его верный друг, с которым они когда-то вместе пришли в военкомат, отправились сопровождать колонну в один из горных кишлаков. Афганские грузовики везли зерно, которое следовало распределить среди населения. Приближалась весна, а дехкане, только что получившие землю, не имели семян.
У контрреволюции много жестоких уловок. Не дойдет колонна к месту – и дехканин сам на коленях приползет к богачу: будь милостив, сеять нечего. Зерно бедняку дадут, но под какие проценты… И будто не было революции, земельно-водной реформы! А то еще заставит феодал в виде платы пособничать басмачам.
Но колонна прорвалась сквозь засады. Впрочем, «прорвалась» сказано не совсем точно. До сих пор помнят солдаты участок длиной всего в семь километров, между вторым и третьим мостами. Эти семь километров они шли сутки. А впереди колонны – саперы. Они идут открыто, в рост, проверяя каждый сантиметр дороги. Они, конечно, знают, что в любую минуту могут нарваться на засаду, понимают, что сапер для душмана – цель номер один. После двух часов работы собака должна отдыхать, потом еще перерывы через каждые два часа. И отдых на все жаркое время суток. Амур работал чисто. И хотя был новичком, меньше других собак отвлекался на грохот двигателей броневого сопровождения и не очень боялся обстрелов. Он бесконечно доверял своему хозяину. И если тот говорил: «Работай!», Амур старался. Он лучше других умел находить итальянские пластиковые мины, где металла-то всего семь граммов – это боек взрывателя. Он отыскивал самодельные фугасы, чему его никогда не учили…
Сколько жизней они спасли, сказать трудно. Но даже если бы только одну…
Однажды Амур обнаружил зарытый на дороге металлический ящик. В наушниках миноискателей, как говорят, зазвенело «плотно». Мина! Обычно, извлекая мину, Гена отсылал Амура. Но сегодня тот не послушался, сел у края дороги. «Устал», – сказали солдаты. Но Гена внимательно посмотрел на Амура и решил, что неспроста осталась собака. Что-то ее смущает. Стали искать. Так и есть! Обнаруженная мина двумя тоненькими проводами соединялась с артиллерийским снарядом, спрятанным рядом. Тронь ее – и прогремит взрыв.
Противосаперная ловушка!
А потом были еще дела. Гена Мотыльков и Амур честно делали работу, которая называется солдатской службой. И было в этой службе все. Лежали однажды саперы Андрей Ванин и Гена Мотыльков с Амуром и Ральфом за камнем, пока афганские воины подавляли засаду бандитов.
– Политзанятие по теме «Мировой империализм против афганской революции», – заметил вдруг Гена.
– Чего? – не понял Андрей.
– Гранаты из-за реки бросают американские, слева бьет «бур» – английская винтовка, а мину мы только что обезвредили итальянскую… Урок политграмоты!
Потом Гену ранили. Он был отправлен в Советский Союз на лечение. Амур два дня никого к себе не подпускал. Но уходила в путь очередная колонна, а Ральф сломал ногу. Тогда Андрей вошел в вольер и сказал, как когда-то говорил Гена: «Работать надо…» И Амур ушел с колонной.
Его и раньше любили солдаты, теперь же каждый старался сказать доброе слово. Только нашелся как-то шутник: «Где Гена? Вот, смотри, Гена идет!» Амур, оборвав поводок, бросился, обежал колонну, обнюхал каждого солдата. Вернулся через час, уши прижаты, даже не скулил – плакал. Нет в солдатском лексиконе таких крепких слов, которых в этот день не услышал шутник. Но Амур затосковал всерьез.
Тогда Андрей пошел к Юре Черешневу: «Ты еще в „учебке“ дружил с Геной. Работай с Амуром».
И пошла дальше солдатская служба. Много еще жизней спасли Юра и Амур. Но вот проводнику пришла пора уезжать домой. Рядовой Юрий Черешнев, как положено, обратился по команде с просьбой демобилизовать и Амура. Командир вызвал Черешнева:
– Собаку не отпущу, – твердо сказал он. – Понимаю, что иду на нарушение… А ты знаешь, сынок, сколько он мне еще людей сбережет?
А потом, помолчав, мечтательно сказал:
– Отпустил бы, будь ему замена. А еще бы лучше – несколько таких же парней, как Гена, со своими собаками…
Рядовой Мотыльков Геннадий Геннадьевич за мужество и героизм, проявленные при выполнении интернационального долга, награжден орденом Красной Звезды. Рядовой Черешнев Юрий Викторович представлен к государственной награде.
Газета «Комсомольская правда», 10 июня 1983 года.
Ю. Гейко
Служили два друга
Их история начиналась так просто… «Комсомольская правда» рассказывала об этом 10 июня 1983 года. А теперь, когда все уже позади, они часто приходят на высокий волжский берег – худой двадцатилетний парень в кроссовках, джинсах и просторном пиджаке и черная, как смоль, овчарка. На них, как и на многих «собачников», ворчат со скамеек, а некоторые припоминают, что вроде бы эта же «парочка» появлялась здесь года два назад, но, может, и не эта…
Эта. Тот же парень – Гена Мотыльков и та же собака – Амур.
И не эта. Не глядели они тогда подолгу на свой город, а носились, не уступая друг другу в детскости, не замечалось тогда у Амура проседи на холке, не прихрамывал его хозяин, Гена Мотыльков, и не было на правом лацкане его пиджака чуть заметной, но характерной вмятины, которую никаким значком не оставишь – только орденом.
Жмурятся они от солнца, поглядывают друг на друга – и что вспоминают? Афганистан? Свист душманских пуль? Или, может быть, долгую разлуку, казавшуюся обоим непоправимой?..
Чем раньше увлекся школьник Гена Мотыльков – собаками или взрывными устройствами, он теперь не помнит. И то, и другое увлечение было сопряжено с трудностями чисто практического характера. Первую трудность Гена преодолел, вступив в клуб собаководов и поставив матери жесткое условие: «Беру дворнягу». Через несколько дней она сама принесла из питомника УВД черного замечательного щенка. Но самопал другом человека не являлся, и здесь со школой возникли сильные осложнения. Выручил сормовский машиностроительный техникум, а именно – военрук Анатолий Леонидович Бронников.
Так и постигали они каждый свое: один – взрыватели и мины, второй – барьеры и команды до тех пор, пока не пришла к Мотылькову армейская пора.
И незадолго до призыва приснился Гене странный сон: березовая аллея, двухэтажная казарма красного кирпича и будто бы это – Афганистан.
В точности такую аллею и казарму он увидел через несколько дней – в «учебке». В ней Гене не раз предлагали остаться – инструктором. Но не остался. Афганистан он увидел через несколько месяцев.
Их было несколько в подразделении, таких саперских «тандемов»: собака – человек, и впереди любой бронированной колонны всегда шли они.
Когда работали Гена и Амур, в колонне были спокойны.
– Собака есть собака, она как человек, – говорит Гена, – моя жизнь зависит от ее настроения и от того, как мы с ней понимаем друг друга. Часто ее нельзя заставить, можно только попросить, ее надо знать лучше, чем самого себя.
Кончился миноопасный участок, и все остальное, «нерабочее», время их оберегали, как могли. Но упасть на Амура, прикрыть его телом от пуль, решетящих тент автомашины, – это была привилегия только Мотылькова. И ею он пользовался не раз.
Сколько раз они спасали жизнь и друг другу, и другим? Этого никто не считал. Хотя все же одну цифру назвали: четыреста. А кто – кому, так ли это важно?
Найдя мину, собака садится возле, а потом уходит. Однажды Амур не ушел. Это сейчас легко сказать, что Мотыльков насторожился. Но почему все же он не спешил поднять с земли круглую пластиковую лепешку? Почему ни грохот моторов за спиной, ни жара, ни усталость не заставили его ошибиться?
– Наверное, потому, что я очень люблю Амура, а значит, верю ему, чувствую его. Я ни о чем таком не думал, я просто почему-то не спешил…
За эти-то «неспешные» секунды он и увидел два тоненьких проводка, уходящие от мины в сторону.
Беззлобно посмеиваясь, ребята говорят, что сапер ошибается два раза. Первый – когда выбирает профессию, второй… об этом знают все.
Ни Гена Мотыльков, ни Амур не ошиблись ни разу.
Но расстаться им все же пришлось.
…Он стоял в бронетранспортере и, глядя вниз, успокаивал волновавшегося от близких разрывов Амура, когда вдруг почувствовал стекающую в сапог кровь. Тогда сел, потом лег на сиденье и «заснул», как он мне рассказывал, а точнее – потерял сознание от потери крови. Очнулся от голосов: «Гена, ты живой?» В люк залезали ребята. «Я сам», – сказал он и поднялся. Но руки сорвались с брони, и дальше он ничего не помнит.
Пришел в себя на операционном столе, слышит – ногу отрезать собираются. «Нет! – простонал. – Не надо… пожалуйста…» Потом – госпиталь – тишина, радио на русском, программа «Время» по телевизору: Союз…
– Здесь чувствуешь?
– Да.
– А здесь?
– Чувствую…
– А здесь?
Амура нет. Что с ним, как он?.. О чем только нс думал, чего только не представлял себе за два долгих госпитальных месяца! Мучили жестокие приступы малярии, и в сорокаградусном бреду думалось: лучше бы пристрелили… пристрелили, не сможет он, пропадет без меня… Не выдержал, написал об этом Юре Черешневу, другу Получил ответ: «Все нормально, работаем вместе. Мой Ральф заболел и умер. Амур никого не замечал, а однажды надо было сопровождать колонну с зерном. И, кроме нас с ним, некому. Я-то понимаю все, а он скулит. Подхожу вечером к вольеру и говорю: „Надо, Амур. Работать“. Он „работать“ услыхал и вскочил. Ну, думаю, порядок. Так мы и начали. Но он тебя помнит. Недавно один шутник заорал: „Где Гена? Вон Гена идет!“ – так Амур с поводка сорвался, всю колонну обежал, обнюхал, а как вернулся, то будто плакал, и слезы капали…»
Мотыльков немного успокоился, написал маме: «Лежу в госпитале, царапнуло». Мама и госпиталь разыскала, и палату, звонит, сына просит позвать, а ей отвечают: «Да вы что, он тяжелый у нас, на растяжках». И мама прилетела на другой день.
– Вошла я в палату, увидела его… А он мне: «Да ведь я же не Генка!» Не узнала я сына, он рядом лежал.
Потом мама уехала, а он из госпиталя написал командованию, просил вернуть собаку, имел на это все права. Но вернуть не смогли, не было замены.
Гена лежал на белых простынях и думал о том, что значит каждый день там, каждая новая мина. Ему даже стыдно было перед Амуром за то, что тот продолжал служить, а вот он… На блюдце позвякивал извлеченный из его ноги осколок, раны ныли от других осколков, оставшихся, и горький запах тротила никак не вспоминался, за что было ему особенно стыдно, ведь запах этот – Гена знал – убивает со временем у собаки нюх, отравляет ее легкие… А ему он уже не вспоминался.
Потом Мотыльков приехал в Горький, домой, нажал кнопку звонка. Открыл младший брат и тотчас убежал в глубь квартиры:
– Мам, к тебе солдат какой-то пришел!
Видимо, он действительно изменился.
Старый ошейник пах Амуром. И квартира, и двор были пусты без него, каждый день проживался болезненно.
Приходили друзья из армии, рассказывали о трудностях службы, а он даже не усмехался и не спорил. И шрамы не показывал – не в его это характере. Оформился инженером по новой технике в автобусный парк. Жаль только, что работа сидячая. Избрали его председателем комитета ДОСААФ. Начал Гена Мотыльков строить на предприятии тир – приходил позже, уставал больше, а Амуром душа все болела и болела. Услышал раз по радио фразу из художественного рассказа: «Они делились с собакой последней флягой воды», – усмехнулся и задумался: чем они делились с Амуром? Всем – и водой, и сухим пайком. Но чувствовал – это не главное. Чем же еще? Жизнью, наверное, они там делились. Это точно сказано, хоть и громко.
Однажды взял Мотыльков отгул. Вдруг – звонок, голос начальника техотдела Николая Павловича Серикова:
– Ну, сержант, поздравляю!
– С чем? – Гена вскочил, первая мысль – честное слово! – об Амуре.
– А ты будто не знаешь…
– Да не знаю же!
– С орденом, с орденом поздравляю! Завтра вручать будем.
Орден… Мотыльков растерялся. Он знал, конечно, что представили его к награде, но давно это было, и как-то об этом не думалось. Да и не всех представленных награждают.
Волновался он крепко и мало что помнил из происходящего. Цветы, подарки, поздравления… Отошел немного от автопарка, вывинтил орден из лацкана и ходил по улицам до вечера, стиснув остроконечную эмалевую звезду в кулаке. Останавливался, разжимал пальцы, смотрел, смотрел… И вспоминал.
«…За мужество и героизм, проявленные при выполнении интернационального долга…»
Верным помощникам саперов ордена не дают – им дают только медали. Да и те не за мины, не за верность и героизм, а за то, что от самой собаки не зависит. Была такая медаль и у Амура – золотая.
Геннадий надел орден в День Победы, да и то друзья попросили. Шел по улицам – люди оглядывались. По-разному: «Твой, парень?» – «Мой». – «Серьезно, твой? Поздравляю…» «Сними, щеголь! Это не джинсы, не покупается…» Гена остановился: «Извинись. Не хочу нам обоим праздник портить». – «Извини, коли так», – есть в этом худом двадцатилетием парне то, что заставляет к его словам прислушиваться.
Шло время. Вероятность того, что Амур выживет, вернется, уменьшалась с каждым днем. «Я вон полгода всего пробыл, а сколько у ребят собак за те полгода сменилось…» О том, что меняются и проводники, он как-то не думал, хотя и был сам из числа таких.
Однажды в пятницу вечером Гена задержался на работе. Пришел домой, а мама:
– Юра звонил, Черешнев. Из Подольска. Он Амура привез…
Как вез Юра огромную собаку через всю страну – это целая история. Ведь ей отдельное купе положено. А у него проездные документы на себя, немного денег да подарки родным. Заплатил солдат все деньги, продал подарки.
Через несколько минут Гены дома уже не было – спешил на вокзал. Подходил к дому Юрки, волновался: как там ребята… каким стал Амур? Ведь больше года прошло.
Но ничто не дрогнуло в собачьих глазах, когда оказались они друг перед другом: не узнал Амур Гену. Сентиментальной встречи не получилось. Но Гена не растерялся. Не разочаровался в их прозаической встрече и я, потому что рядом с нами сидел Амур и смотрел на своего хозяина такими глазами!..
А тогда Мотыльков не растерялся: «Сидеть! Лежать! Голос!» – посыпались на Амура команды. После секундного замешательства собака выполнила одну за другой. «Дай колбасу, – попросил Мотыльков Юру, положил ее псу на нос: – Держать! – Потом сунул колбасу в пасть: – Фу! Держать!»
Косился Амур и на колбасу, и на Гену, слюни глотал, но не дрогнул.
– Надо же! А я и не знал, что он так может, – сказал Юра.
Вот тут-то они и «встретились», тут-то Амур и показал, что такое собачья радость! Уж так он ласкался, так крутился, что даже переусердствовал – цапнул Юру за руку.
Два дня мы бродили с Геной и с Амуром по Горькому и разговаривали. Две или три катушки пленки истратил на них фотокорреспондент. Оба мы пытались «выловить» в Мотылькове что-то особенное, значительное. Пора было прощаться, а у нас все не получалось и не получалось. А они уже уходили. И вот тогда был сделан еще один снимок, а я, глядя, как они растворяются в толпе, понял, что в нем особенного и значительного: Гена такой, как все.
И тогда, после нашей встречи, и теперь, на улицах, в поездах и самолетах, я все пристальнее вглядываюсь в лица двадцатилетних.
Газета «Комсомольская правда», 1 июля 1983 года.
Борис Рябинин
Помощники
Позвольте вам представить: Тамара Ивановна Полинская-Можарова. Приветлива, улыбчива, общительна, вообще человек приятный, внушающий симпатию. Ходит с палочкой (годы, ничего не поделаешь). Зовут в питомник работать – там полегче, спокойнее, но не может заставить себя расстаться с опекаемыми ею четвероногими работягами, с которыми неразлучна вот уже третий десяток лет, с привычными занятиями и обязанностями, которые стали делом ее жизни. А дело это – охрана народного достояния, помощники – собаки…
Около тридцати лет работает она в отделе вневедомственной охраны на Рижском мясоконсервном комбинате. В 1947 году награждена медалью «За трудовую доблесть», с 1969 года носит звание ударника коммунистического труда. В 1981 году как инструктор собаководства при ОВД Октябрьского района города Риги занесена в книгу Почета. О каждой собаке она говорит, как о дорогом и близком существе… Но пусть лучше рассказывает она сама.
– С ранних детских лет, сколько себя помню, я любила животных, но собак и лошадей любила особенно. В тяжелые годы разрухи, девчонкой, делилась с бездомными собаками, которых приводила с улицы, едой. Они потом так и жили около – во дворе, под лестницей… Жильцы гоняли их, но и кормили. Раз даже лошадь подобрала и привела во двор. Она упала, груз был непосильный, возчик избил ее и ушел. Мы ее кормили несколько дней, потом за нею пришел хозяин.
Жили мы в Одессе. Там я встретила и своего будущего мужа, и тоже не без участия собаки. Ехали в трамвае из Аркадии. Вошел моряк, трамвай дернулся, и моряк встал собаке на хвост. Я, конечно, не удержалась и выругала его, но мне он понравился. А потом этого моряка привел к нам его друг, наш знакомый. Судьба, что ли… Вскоре мы поженились.
Жили дружно. Муж мой тоже любил животных; случалось, приносил под шинелью подобранного одинокого щенка. Потом его дарили кому-нибудь. Когда муж учился в Ленинграде и мы жили в общежитии, я как-то тоже подобрала щенка; когда была проверка, спрятала под одеялом. Собаки были у нас всякие. Среди них и породистые – пойнтер, сеттер-лаверак, боксер. Овчарки появились уже после войны.
Когда началась война, я выехала из Одессы и взяла с собой собаку: поскольку муж был моряк, это не составило особого труда. Да много места она и не заняла, пролежала почти всю дорогу под койкой.
Собака была со мной в Кисловодске; там я работала в госпитале. Оттуда уезжала санитарным поездом, и на этот раз пришлось оставить нашего четвероногого Мишку квартирной хозяйке, у которой снимала угол. Потом я писала ей, что хочу приехать за собакой, но получила ответ, что после моего отъезда пес отказался от пищи и пал. Конечно, я очень переживала и долго печалилась о Мишке, хотя к тому времени у меня уже была другая собака.
Моя мама, эвакуируясь в Ростов-на-Дону, была вынуждена оставить в Одессе овчарку Джека. Потом она специально вернулась в Одессу за Джеком.
Кроме Джека, у мамы еще была обезьянка Яшка, общий любимец. И вот, когда мама уехала, он очень скучал и в конце концов, как уверяла мама, повесился… Что с Яшкой в действительности произошло, для меня так и осталось загадкой, но мама очень долго считала себя виноватой в его смерти. Но так уж вышло. Сами понимаете, война.
Война принесла тяжкое горе. Мой муж был тяжело контужен и умер в госпитале, в Фергане, куда перебралась и я.
Как только освободили Одессу, вернулась в родной город. Уже в сорок пятом записалась в Одесский клуб служебного собаководства (к тому времени у меня появилась овчарка Куна), ходила на занятия на дрессировочную площадку, хотя еще не представляла, во что все это выльется.
Время приносит тяжелые испытания, горе и несчастья, но время и лечит… Жизнь берет свое! Я снова вышла замуж. Правда, под старость опять осталась одна… Но мне кажется, что муж всегда со мной, просто уехал в командировку и скоро вернется.
Снова мне попался человек, который разделял мою, ставшую неотъемлемой частью моего существования, любовь к животным, понимал меня. Впрочем, будь он другим, не были бы мы и вместе…
Второй мой муж был военным, и в 1947 году мы оказались в Риге. Здесь работа с собаками стала моей профессией.
На работе у меня сейчас пятьдесят собак и щенки.
Работа очень интересная, так как у каждой собаки свой характер и свои особенности. Обслуживают собак семь вожатых, кормят, варят, чистят зоны, моют питомник и посуду, ухаживают за нашими трудягами, а я организую тренировку, подбор животных и прочее. Работа такая, ни с какой другой не сравнить…
Вначале было очень тяжело. Собаки часто гибли от рук злоумышленников – их травили. Так продолжалось, пока не провели операцию «Мясо». Переодели охранника вожатым и таким образом разоблачили и поймали воров. После этого перестали травить и собак.
На охране использовались когда-то и кавказские овчарки. А однажды привели собаку – помесь дога с овчаркой. По кличке Тарзан. Не хотели брать, упросили. Тарзан выглядел очень добрым, по крайней мере сначала. Ласкался к людям.
Раз были в засаде, подъезжает машина (за мясом!), двое вышли, их попытались задержать. Те, конечно, сопротивляться. Началась потасовка. Собака кинулась на одного из них и вырвала у него клок из мягкого места, но похитители все-таки отбились и уехали. Известили все больницы (ждали, что раненый вынужден будет обратиться в больницу), и через десять дней преступника задержали.
Дебют Тарзана оказался удачным.
Но работал Тарзан недолго. На территорию попали две бродячие собаки, он очень переволновался из-за них, а утром его нашли у сетки мертвым: сердечная недостаточность. У него и раньше наблюдались случаи – не выходил из будки, когда приходили кормить, но на это не обращали внимание. А пес оказался с пороком сердца.
Вообще, начнешь рассказывать, многое вспоминается. Как погиб Джек, овчарка! Он никогда ночью не спал, всегда сидел за сеткой и чужих облаивал. Раз ночной вожатый не вышел на дежурство – сейчас же нашлись охотники воспользоваться представившейся возможностью, чтобы перебросить краденую продукцию через забор. Джек лаял, мог их разоблачить, тогда стальным прутом проткнули ему горло. Вскоре он погиб.
Каждая собака у нас со своим характером, со своей биографией, со своими приключениями.
Как-то две собаки убежали – как их проглядели, не ведаю. Не было два дня. Пришли виноватые-виноватые…
Однажды лайка Пича увела одного пса, Норда. Его сбила машина, добрая женщина подобрала, выходила, потом отдала в зоопарк, охранять. Утром, когда служащие пришли кормить зверей, он лает, никого не пускает – охраняет. Пича пришла через две недели. Нагулялась – и домой…
У нас свой врач – Дагния Рудольфовна Сириус. Она настоящий знаток животных, спасла от болезней немало собак и щенков.
Заболел пес по кличке Дик, с ним стоит в паре Белка. Красивые злобные овчарки. Дик не встает, не ест, не пьет, на посторонних не реагирует. Белка здорова, но она переживает за Дика и тоже не ест, не пьет и на посторонних не реагирует. Думали, Дик падет, но благодаря хорошему уходу и лечению поправился. И Белка повеселела, стала нести службу с полной отдачей…
Была у нас кавказская овчарка Тайга. Привели ее в пятимесячном возрасте. Выросла красивая и злобная собака, но к своим была очень добрая, ласковая. И вот в одно утро во время кормежки вожатая обнаружила Тайгу павшей, после установили, что собака была отравлена. Нужно было унести собаку из зоны. А с нею в паре работал кобель Бобик, овчарка. Бобик никак не подпускал к Тайге, тащил ее мертвую в будку за шкуру. Кое-как с трудом увели Бобика и тогда вынесли Тайгу. Собравшиеся сотрудники комбината смотрели на это тяжелое зрелище и не хотели верить, что собака может так переживать смерть своей подруги.
Вообще, собаки часто подают пример любви и ненависти: они вместе с тобой радуются и переживают, это я испытала на себе. Их ласка, привязанность лечат, учат стойкости.
Овчарку Лориса отдал нам хозяин, так как не мог держать. Сначала пес был очень ласковый. В один прекрасный день – утром это было, зимой – вожатая после кормежки зашла к Лорису за грязной миской, а с ним стоит красивая овчарка Эллия. Лорис подбежал к вожатой и начал вырывать у нее тряпку. Вожатая не отдавала, тогда он сбил ее с ног… Словом, дело дошло до больницы. Так одна неосторожность или, вернее, непонимание психики собаки может довести до беды. Случай поучительный. С того времени Лорис сделался неузнаваемым. Злобным. Я так думаю: конечно, вечная настороженность, постоянное ожидание каких-либо гнусных выходок со стороны разных подонков, не желающих жить как все – честным трудом, тоже оставляют свой след, сказываются на характере собаки… Лорис и в дальнейшем проявлял свой нрав, но вожатая не хотела с ним расставаться: когда он нес службу, можно было не беспокоиться. Но потом он совсем озверел. Работники службы переживали, расставаясь с ним, но он стал всем страшен.
Бывают у нас свои пенсионеры. Это собаки, которые долго и безупречно несли свою службу. Они заслужили свою миску супа с мясом. Их кормят, выгуливают, ухаживают за ними. Они доживают до конца своих дней.
Для меня все собаки одинаково дороги. Вот только не хочется думать, что годы идут и придется расставаться со своими подопечными. Буду работать, сколько смогу…
