Текст книги "Твой друг (Сборник)"
Автор книги: Борис Рябинин
Соавторы: А. Априщенко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)
Василий Великанов
Телохранители
Рассказ дрессировщика
В тот вечер, после представления, я долго не уходил из цирка, так как заметил, что медведь Потап нервничает, чем-то раздражен. Качается из стороны в сторону, как маятник, и урчит с тяжким стоном…
Терентьич, ночной сторож, посоветовал:
– Да иди ты, Ваня, спать. Чего томишься? Утро вечера мудренее…
Уходя из цирка, я попросил Терентьича в случае чего позвонить мне по телефону. На душе было неспокойно.
Остановился я недалеко от цирка, в гостинице. С тех пор как умер отец, со мною повсюду разъезжала моя мамаша. Когда я пришел в номер, она еще не ложилась – ждала меня с ужином. Но мне почему-то было не до еды. Утомился очень. И уснуть долго не мог. А только задремал, зазвонил телефон. Схватил я трубку и слышу хрипловатый голос Терентьича: «Беда, Ваня! Потап из клетки вырвался… Лютует!..»
Мигом сорвался я с постели, сунул босые ноги в ночные башмаки и в чем был – так и вылетел из комнаты.
Мамаша схватила пальто и за мной.
– Сынок, куда ты раздетый-то! Простудишься!..
Выскочил я на улицу и бегом помчался к цирку.
Пустынно на улице, никого. Мороз был крепкий, но холода не чувствовал. Бегу, что есть духу, и мысли у меня прыгают: «Ох, хоть бы успеть… Натворит дел Потап…»
В Саратове цирк стоит на площади, напротив тогда был милицейский пост. Когда я оказался перед будкой в нижнем белье и со всклокоченными волосами, милиционер зычно крикнул: «Стой, гражданин!» Я, конечно, не остановился, и постовой пронзительно засвистел.
Вскоре, как я после узнал, на этой площади появилась моя мать с одеждой в руках. Милиционер спросил ее: «Гражданка, что случилось?..» А она, не замедляя хода, задыхаясь, еле проговорила: «Беда… Потап вырвался…»– «Сумасшедший он, что ли?!» – бросил ей вслед милиционер, но мамаша отмахнулась от него.
Вбежав в цирк, я услышал звериный рев, собачий лай и чей-то писк. Ночная лампочка слабо освещала широкий коридор. Я столкнулся лицом к лицу с Терентьичем.
– Скорей, Ваня, скорей, – сказал он, – а то лань задерет.
– Свет! Свет дайте! – крикнул я и бросился по коридору, откуда слышалось злобное рычание медведя.
В полутьме ударился ногой о железные прутья, торчащие из клетки, но боли вгорячах не почувствовал.
«Наверно, Потап вывернул…» – мелькнула мысль. Невдалеке виднелся огромный силуэт медведя. Он пытался передними лапами зацепить пятнистого оленя, но плотная стальная сетка не пропускала лапы. В нее проходили лишь черные когти. Медведь совался в решетку мордой и пытался зубами разорвать ее, но это ему не удавалось. А олень защищался: он бил рогами в сетку и наносил медведю сильные удары в морду. Нос у медведя был в крови. Потап злобно рычал и всей тяжестью своего могучего тела давил на клетку. Клетка перекосилась и прижала оленя в угол.
– Потап, ко мне! Потап, спокойно! – крикнул я громко и повелительно, но медведь будто не слышал. Тогда я крикнул еще громче: – Потап! Ко мне!
Медведь повернулся и пошел на меня с грозным ворчанием, будто хотел сказать: «Что ты мне мешаешь?… Вот я тебя сейчас задушу…»
– Потап, спокойно… Потап…
Пятясь, я задел что-то ногами и упал на спину, но тут же вскочил. В это время загорелся свет – его включил Терентьич.
Ослепленный медведь прищурился и на мгновение остановился.
– Потап, спокойно… Потап, тихо… Потап…
У зверя забегали глаза, он зарычал и пошел на меня. Очевидно, Потап не узнавал своего хозяина: ведь в таком странном одеянии он меня никогда не видел. Я думал, что медведь узнает меня по голосу, но рассвирепевший зверь, казалось, потерял и слух, и обоняние, и зрение.
Позади себя услышал дрожащий голос матери:
– Ваня, выпусти Рекса и Сокола.
Терентьич уж кинулся к клетке, в которой находились мои телохранители, два здоровенных дога, но я остановил его: «Погодите!» Мне хотелось без драки и крови укротить медведя. Недавно во время репетиции Потап почему-то вдруг проявил ко мне агрессивность. И тогда мои верные телохранители-доги задали ему такую трепку… Наверное, он ее запомнил. «А не напомнить ли ему об этом?» – подумал я и громко крикнул:
– Рекс! Сокол! Ко мне!
Собаки заметались в своей клетке и басовито залаяли. Медведь вдруг остановился и, повернувшись, торопливо зашагал к своей клетке. Он всунул голову в пролом и застрял. Я подбежал к нему, ухватил за холку, с силой потянул на себя.
– Потап, назад! Потап, ко мне!
Медведь попятился и, понюхав меня, ввалился в открытую дверь клетки: узнал хозяина! Я захлопнул дверку и крикнул:
– Терентьич, цепи!
Мать попыталась накинуть на мои плечи пальто, но я ее отстранил:
– Погоди, мама, не мешай.
Терентьич принес мне цепи, и я быстро заштопал пролом в клетке. И лишь после этого вдруг почувствовал, что мне холодно. Я весь дрожал, ныла ушибленная нога. Оделся и сел на какой-то реквизит. Мамаша тоже присела рядом. Лицо у нее было бледное, дышала тяжело. Я обнял ее за плечи и привлек к себе. Она уткнулась лицом мне в грудь и тихо заплакала.
– Вот какой ералашный зверь, – по-стариковски ворчал Терентьич, – а еще имя людское носит… Я хотел его ружьишком попугать, к порядку призвать, а он, окаянный, схватил лапами ружье и давай его уродовать. Вот, глядите, что сделал…
Терентьич показал нам железный крюк, похожий на кочергу.
Б. Ершов
Друзья
Ее привез на озеро Песчаное отец на собственной «Волге». Машина была новенькая, блестела голубым лаком, но картина была грустная: девочка страдала тяжелым нервным недугом. Врачи бессильны были что-либо сделать. Оставалось надеяться только на чудо.
Песчаное – чудесный зеленый уголок со скучным названием «зона отдыха» – в летнюю пору привлекало много горожан, стремящихся убежать от городского шума, найти на природе отдых и разрядку от напряженного ритма жизни. Вместе с родителями приезжали дети. Их голоса с утра до вечера звенели над озером. Счастливые! Этим здоровым ребятам было доступно все: они загорали и катались на лодке, купались и ходили в лес за грибами и ягодами, играли на лужайке в бадминтон и просто бегали.
Больная девочка проводила время одна, без подруг и ровесников. Дни тянулись у нее медленно и однообразно, скучные и похожие один на другой, как стертые монетки, которые она от случая к случаю опускала в копилку, даже не зная, на что они могут когда-нибудь понадобиться ей и понадобятся ли.
Она даже не завидовала: она уже привыкла к своему положению. Безразлично следила она глазами за играми других детей. Они не подходили к ней – их предупредили, что она – больная, может легко расплакаться, малейшее волнение способно вызвать потрясение, нервный приступ, лучше ее не трогать. Таким образом, отчуждение было взаимное.
Пожалуй, некоторый интерес пробудили у нее собаки.
Собак было две, и они, как привязанные, постоянно ходили за ребятами. Одна– крупная черная дворняга – принадлежала коменданту дач, про другую, поменьше, говорили, что ее завез кто-то из отдыхающих и бросил здесь. До осени она могла быть спокойна, насколько может быть спокойно животное, потерявшее хозяина. Пока не кончится сезон – будет сыта. На ее счастье, народ прибывал все покладистый, добрый. Правда, несколько мам поворчали, что это, дескать, не зона отдыха, а собачник какой-то, и запретили своим детям подходить к ним. Но дети при каждом удобном моменте затевали игры с четвероногими, тем более, что остальные взрослые были настроены к животным вполне доброжелательно – ласкали, угощали. Собаки были миролюбивы и никому не делали зла.
Как вышло, что маленькая Джульба оказалась около больной девочки, никто не смог бы объяснить. Никто ее не подзывал, не подманивал куском. Но только нянечка, приставленная к молчаливой одинокой девочке, отлучившись на недолгое время, застала ее в обществе собаки. Джульба сидела перед девочкой, поставив одно ухо и развесив другое, и, наклоняя голову то вправо то влево, старалась, видимо, понять, что ей говорят, а девочка, болтая ногами и весело хлопая ладошками, пыталась втолковать ей что-то.
Всплеснув руками, нянька закричала:
– Пошла отсюда! Тебя кто звал!
Собака с опущенным хвостом послушно отбежала прочь. Но результат был совершенно неожиданный: раздался громкий плач, девочка затряслась в рыданиях. Вперемежку с всхлипываниями слышались два слова:
– Хочу собаку! Хочу собаку!
С этого и началось. Вскоре Джульба стала частой гостьей домика, где жила девочка с няней. Больше ее не гнали, наоборот, она сделалась желанной там, в ее присутствии девочка не плакала, не капризничала, лицо ее часто озарялось улыбкой. Теперь больная часами оставалась весела, прекратились припадки. Бескорыстная доброта и приветливость бессловесного создания, казалось, возвращали ей здоровье и силы. Чудо все-таки произошло.
Новое знакомство пошло на пользу и Джульбе. Собака заметно окрепла, похорошела – нянька вдоволь кормила ее, поскольку стала видеть в ней свою помощницу. Но что будет, когда закончится сезон, польют дожди и придет время уезжать юной покровительнице и хозяйке Джульбы? Да, Джульба почитала отныне девочку за свою хозяйку и беспрекословно повиновалась ей. Они как будто были созданы друг для друга и давно ждали, когда, наконец, встретятся и больше не будут разлучаться.
А день расставания неумолимо приближался. Уже заметно поубавилось народа на Песчаном. Дни стали короче, ночи длиннее и прохладнее. Уже не так жарко грело солнце.
Снова подкатила к домику голубая «Волга». За больной дочкой приехали родители, и с ними – третий, пожилой доктор.
– О, да ты заметно поздоровела, – сказал он, проведя рукой по голове девочки. – Здешний климат пошел тебе впрок…
– А это что такое? – воскликнула мать девочки, увидев собаку, которая незаметно прошмыгнула за ними в комнату и теперь вертелась под ногами как бы в заботе, чтоб не забыли про нее. – Марш отсюда!
В ту же минуту лицо девочки сморщилось, из глаз брызнули слезы. Началась истерика.
– Постойте-ка, – нахмурившись, сказал врач. – Верните собаку.
А Джульбу только помани, и она тут.
И как будто пронеслась тучка – лицо девочки снова просветлело, на нем появилась радость. Ребенок смеялся.
Тогда осмелевшая нянька рассказала, как тут все было.
– Пёсотерапия, – сказал врач. – Рекомендую продолжить.
– Неужели собака? – недоверчиво проговорил отец.
– Да. Ваша дочь нашла то, чего ей не хватало: друга, который благотворно воздействует на ее нервную систему… Такие случаи известны. В некоторых зарубежных клиниках разработан даже специальный курс лечения нервнобольных детей при помощи животных. Я думаю, что это только начало и если проявить разумное понимание, можно достичь полного перелома в болезни.
Часа через два из домика стали выносить вещи, и вскоре голубая «Волга» тронулась в обратный путь. Вместе с людьми в машине сидела и собака. Джульба ехала в свой новый дом.
Василий Великанов
Собачья обида
В подмосковном Переделкино недалеко от Дома творчества пролегает широкая улица, на которую выходят дачи многих известных писателей. Эта улица является излюбленным местом прогулок в поселке.
В тот хороший зимний день, перед обедом, я прогуливался по «литературному проспекту» с писательницей Марией Павловной Прилежаевой, жизнерадостной и словоохотливой.
Стояла тихая погода. Свежий пушистый снег слепил глаза, дышалось необыкновенно легко. Прошедшей ночью обильный снегопад завалил улицу и тропы. Двое подростков расчищали от снега дорогу напротив одного из домов.
Мы видели, как из открытой калитки показалась крупная серая овчарка. На толстой шее у нее был ошейник. И тут произошло то, чего мы никак не ожидали: один из ребят почему-то замахнулся на мирно шагавшего пса лопатой. Тот отскочил в сторону, а потом с громким басовитым лаем бросился на обидчика. Подростки шмыгнули во двор и захлопнули за собой калитку. Облаяв их, пес повернулся и направился к нам навстречу с грозным глухим рычанием. Мы остановились в замешательстве: как быть? Я знал, что разозленная кем-то собака в припадке слепой ярости может наброситься и на невиновного, если он окажется рядом.
Мария Павловна судорожно схватила меня за руку и потянула назад, намереваясь бежать, но я ее удержал на месте, сказав тихо, повелительно: «Стойте спокойно. Не мечитесь и не размахивайте руками. Молчите».
Известно, что любая собака, даже самая трусливая, будет преследовать убегающего от нее человека. Я решил полагаться на «ум» обозленной овчарки: должна же она понимать, «разбираться» в людях…
Медленно шагая навстречу, я приглушенно, на низких мягких нотах приговаривал: «Ах они, такие-сякие, немазаные, сухие… Обидели тебя ни за что… Ну-ну, успокойся… Вот я их…» При этом я протягивал к ней руки с широко открытыми ладонями, чтобы собака видела, что в них нет ничего опасного для нее. Ведь и рукопожатие между людьми возникло из чувства взаимного доверия: смотрите, мол, в руках нет камня…
И я не ошибся. Вероятно, почувствовав по моему голосу, что я на ее стороне, сочувствую ей и осуждаю обидчика, овчарка махнула пушистым хвостом и опять с громким лаем кинулась к калитке, за которой укрывались мальчишки. «Так-так их! – подбадривал я ее. – Никто их не трогал… Пусть не лезут…»
Несколько раз пес подбегал ко мне, а потом с лаем бросался к калитке и, поворачивая лобастую голову, смотрел на меня – будто призывая вместе с ним наказать грубого человека.
Облаяв обидчика несколько раз, он подошел ко мне вплотную и, помахивая хвостом, прижался сильным вздрагивающим телом к ноге, посматривая на калитку. Тут уж я смело положил руку на его мощный, вздыбленный загривок и, поглаживая с легким нажимом, сказал тихо, умиротворяюще: «Умница… Молодец. Хороший… Споко-ойно…»
Я обернулся. Мария Павловна, оцепенев от испуга, стояла на том же месте, где я ее оставил.
Погладив пса по спине, я сказал: «Теперь иди, иди, гуляй… Прогнал врагов, и хорошо… Они теперь не высунут носа на дорогу…»
Полууспокоенный пес терся телом у моих ног и… не уходил.
Я позвал Марию Павловну к себе, но она не тронулась с места. Тогда я направился к ней сам, а пес последовал за мной. Подойдя к Марии Павловне, я взял ее под руку, успокаивая:
– Не бойтесь. Теперь он нас не тронет.
Мы медленно зашагали к входным воротам Дома творчества. Пес шел рядом. Мария Павловна с опаской посматривала на собаку.
Дойдя до входных ворот, мы остановились и я сказал, глядя собаке в глаза: «Ну, а теперь иди домой. Слышишь, до-мой». Я особо выделил слово «домой», рассчитывая, что собака знает его. Вильнув слегка хвостом, пес повернулся и пошел по улице успокоенный, солидный, с чувством своей силы и достоинства, как и подобает «культурной» собаке…
Когда мы вошли в дом, разделись и сели за обеденный стол, Мария Павловна, наконец, обрела дар речи:
– Как это вы решились? Почему она вас не тронула?..
Я улыбнулся и сказал:
– Я пошел ей навстречу не только с открытыми ладонями, но и с открытой душой… И она поняла.
Сергей Другаль
Картинки с выставки
Как-то довелось побывать на собачьей выставке. Трибуны средних размеров стадиона, где проходила выставка, были почти пусты: большинство публики – на поле. В центре поля – огороженный канатами прямоугольник примерно сто на сто метров, где установлены бум, лестница, барьер.
Кто в толпе участник, кто болельщик – разобрать трудно, поскольку часть животных привязана в стороне. Многие болельщики привели своих собак просто так: молодь до года возрастом – поднатаскать для будущих выставок и псов-пенсионеров – вспомнить прошлое. После достижения девятилетнего возраста собак не допускают к соревнованиям, но фигуры увешанных медалями «ветеранов» здорово оживляют картину.
На этой выставке мне запомнилось несколько сценок. Вот они, зарисованные с натуры.
Последняя попытка
Застенчивый парень выводит на поводке коренастого боксера. Судя по многим признакам – собака немолодая. Она сосредоточенна, не глядит по сторонам. А ее хозяин, смущенный общим вниманием, чувствует себя скованно.
Работала собака безукоризненно. Команды выполняла спокойно и с уверенностью мастера. Посапывая прошла по бревну. Залезла на лестницу и спустилась по ней, хотя это трудно для четвероногих. Судьи дали высшую оценку – по пять баллов собаке и хозяину.
Последнее упражнение – преодоление забора. Забор высокий. Это препятствие ни один боксер самостоятельно не возьмет. Поэтому по правилам соревнований у забора стоит хозяин, который в нужный момент должен подсадить собаку.
Собака разбегается, прыжок – и она повисает, зацепившись лапами за верхнюю кромку. Хозяин растерялся, мгновенная заминка, и собака срывается вниз. Неудача!
– Вторая попытка! – объявляет в мегафон помощник судьи.
Собака бредет к десятиметровой отметке. Снова разбег и еще прыжок. И опять хозяин не успевает.
В толпе свистят. Парень топчется у забора, не зная куда девать руки. Собака возвращается к отметке, но на полпути ложится. Она устала и теперь отдыхает на жесткой траве. Живот ее тяжко вздымается.
В толпе примолкли.
Недолгое совещание судей и зазвучал мегафон:
– Дается третья и последняя попытка!
Собака встала, не дожидаясь команды, но двинулась не к отметке, а к хозяину. Она села перед ним и – хотите верьте, хотите нет – уставилась в глаза хозяину и хрипло, коротко завыла. Она сидела так пару секунд, а затем кинулась к старту.
Последняя попытка. Последняя! Это было другое животное – куда девалась флегма и сонливость. Собака, рыча и взлаивая, отбрасывала землю задними ногами, шерсть у нее на загривке вздыбилась. Потом она рыжим, ревущим комком ринулась к забору…
На этот раз хозяин не оплошал. Толчок ладонью и собака приземлилась по ту сторону.
Когда смолкли аплодисменты, главный судья взял в руки мегафон.
– Товарищи, – сказал он. – То, что вы видели сейчас, достойно уважения. Оценка: собаке – пять баллов, хозяину – четыре.
Искушение
Из всех испытаний, которым подвергали собак на выставке, самым коварным, пожалуй, было испытание сосиской.
Пес сидит смирно в ладу с самим собой. Он всем доволен – ведь хозяин рядом. И вдруг подходит женщина, протягивает руку, и на ладони ее – сосиска.
Сказать, что сосиска вкусно и далеко пахнет, значит, ничего не сказать. Только собачий нос, этот невероятный нюхательный аппарат, способен уловить весь букет ее запахов.
Пес облизывается, смотрит на сосиску, потом на хозяина. У того непонятное лицо – ни да ни нет не говорит. Как быть? Со щенячьего возраста пес усвоил, что у чужих еду брать нельзя. Таков закон, и не собаки его придумали. Но, черт побери, не каждый день тебе предлагают сосиску.
Положение становится невыносимым. Весь в слюнях и сомнениях пес тонко скулит, пятится, закрывает глаза и прячет голову за хозяйские ноги. Когда, наконец, он открывает глаза, то обнаруживает, что женщины больше нет, а с ней исчезла – видимо, кем-то съедена – и предназначавшаяся ему сосиска. Случай – единственный и неповторимый – упущен.
А тут еще судья объявляет:
– Четыре очка. Балл снижен за пассивное отношение к постороннему подателю пищи.
Оказывается, чтобы получить пятерку, женщину, предлагавшую ему сосиску, следовало облаять.
Дисквалифицированные
Какая собака самая лучшая? Каждый собаковод ответит: конечно, моя. Но все же?.. Может, вот эта мальтийская болонка, так похожая на свою хозяйку. Когда старушка прижимает ее к лицу, болонкины кудряшки неотличимы от белых куделек хозяйки. Утеха в старости…
А может, эта беспородная коротышка, что привели на поводке двое пацанов. Она из рода собачонок, из которых вышли Белка, Стрелка и Чернушка. Смышленые, не избалованные вниманием, такие псы чаще всего живут скитальческой жизнью и впроголодь. Настороженные и отзывчивые на ласку, они готовы признать за хозяина каждого, кто утром не забудет бросить им кусок. А пнут их ногой – зла не помнят: жить-то ведь как-то надо. Иногда таких собак опекают дети – у них больше времени, чем у взрослых, чтобы оглядеться вокруг и заметить живущего рядом.
Нет, все же сегодня лучшая – вот эта… На площадке их двое. У кого лучше экстерьер, сказать трудно. Седой, голубоглазый, спортивного вида, а попросту – красивый хозяин, и мраморный дог – благородных кровей ухоженный зверь. Дог ничего не замечает вокруг, единственное, что на земле его интересует – это хозяин.
Ему плевать на сосиску, а когда рядом бахает выстрел, он даже ухом не ведет. Он идет по бревну – ведь рядом хозяин. Лезет по лестнице – хозяин рядом! Всем хорош пес, но его дисквалифицируют. Погорел на примитивном упражнении.
Усаженный в одиночестве в десяти метрах от хозяина, он должен был по команде жестом встать, сесть, лечь. И только потом выполнить команду «ко мне». Но дог не вытерпел и пяти секунд одиночества. Он кинулся обниматься к хозяину.
Так они и ушли, в обнимку, оба нисколько не огорченные. Высокий балл, медаль – это хорошо. Но взаимная любовь – лучше.
