Текст книги "Твой друг (Сборник)"
Автор книги: Борис Рябинин
Соавторы: А. Априщенко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц)
А. Поляков
Трофей
Танки КВ ворвались в деревню. Командир танка Калиничев направил машину вперед, вдоль задымленной улицы, туда, где еще продолжали сопротивляться фашисты. То и дело он подавал водителю Дормидонтову команду: «Стоп. Стреляю…»
Вдруг среди бурлящего моря огня и смерти водитель Дормидонтов увидел мечущегося от хаты к хате громадного пса. Это был большой, красивый, с рыжим отливом пойнтер. Он как затравленный бросался то к пустым избам, то к пробегавшим мимо него обезумевшим гитлеровцам.
– Вот он у меня сейчас прыгнет лапками кверху! – выкрикнул стрелок-радист Шишов, прильнув к пулемету.
– Да ты что, очумел? Это же собака, а не фашист, – сердито ткнул Шишова в бок Дормидонтов.
На миг Шишов замедлил спуск курка, и раздавшаяся затем звонкая очередь пришлась как раз по двум вражеским гранатометчикам, выскочившим из-за угла дома.
– Вот твои собаки, по ним и целься, – не отрываясь от смотровой щели, весело бросил Шишову Дормидонтов.
Бой затих. Деревня была наша. Дормидонтов при первой же возможности попросился у командира машины «сходить посмотреть собачку».
Не прошло и двадцати минут, как на пороге хаты, где расположились танкисты, появился Дормидонтов с покорно сопровождавшим его рыжим псом. Ребята подняли веселый галдеж.
– Где это такого пленника подхватил? Ай да Женька!
– А ну, Фриц! Фриц, иди сюда!
– Рыжий, дай лапу, подними лапу!
Неведомо чем обольстил Дормидонтов этого чистокровного пойнтера, только пес невольно жался сейчас к Евгению, доставая головой до самого его пояса и подозрительно озираясь на всех остальных.
Дормидонтов погладил собаку рукой и знаком пригласил сесть рядом с собой. Пойнтер послушно сел. Он вздрагивал время от времени всем своим энергичным, гладкошерстным телом. Большая его голова рывком поворачивалась в сторону шума, раздававшегося из толпы. Отвисшие уши чуть приподнимались, а громадная пасть обнажала сверкавшие белой эмалью острые клыки.
– Собака, ребята, немецкая. Вот номер и надпись на ошейнике, – проговорил Дормидонтов.
Все уже успели заметить на собачьей шее белый медальончик в форме щитка со штампованным номером и надписью.
– Офицера какого-нибудь, – заметил кто-то.
– Не иначе, – согласился Константинов. – Валяется где-нибудь в подворотне, собака поганая, а благородный пес его греется вместе с нами.
Все рассмеялись.
– Так вот, ребята, – продолжал Дормидонтов, – за собакой буду ухаживать я. Командир уже разрешил держать ее в батальоне.
– Тогда давай ей кличку дадим, – предложил кто-то, и со всех сторон, как дождь, посыпались предложения:
– Фашист, Бандит, Адольф, Гитлер, Геббельс, – и еще ворох имен в этом роде.
– Нет, ребята, это все не годится, – перебил друзей Дормидонтов. В его синих глазах замелькали веселые искорки, притворно серьезным тоном он продолжал: – Товарищи! Ну разве к лицу собаке носить такое имя. Это же оскорбление для нее.
Громкий взрыв хохота покрыл слова Дормидонтова.
– Так как же нам ее назвать? – забеспокоились танкисты.
– Знаете, как назовем, – заговорил опять Евгений. – Она ведь наш трофей. Так давайте и назовем ее Трофей.
– Трофей, Трофей, – шумели ребята, и всем сразу очень понравилось это имя.
…С того памятного зимнего дня, когда пес попал к нам в плен, прошло несколько месяцев. Трофей безотлучно находился в батальоне. Он быстро привык к своей новой кличке, очень сдружился с Дормидонтовым и неимоверно скучал без него во втором эшелоне, когда тот был занят в боях.
– А что если Трофей к фрицам убежит, – подтрунил раз кто-то над Дормидонтовым, и это заставило Евгения серьезно и глубоко задуматься. «Надо приручить собаку покрепче», – рассудил он про себя и с тех пор почти всегда ходил вместе с Трофеем, дрессировал его терпеливо и умело.
Трофей научился доставлять из роты во второй эшелон донесения, таскал в зубах пулеметный диск, обернутый в тряпку, носил за ремень автомат.
Привязанность Трофея к своему новому хозяину росла с каждым днем. Уезжая в бой, Евгений нежно прощался с другом: жал ему лапу, трепал по шерсти, давал кусок сахара. Когда пятерка танков КВ одновременно возвращалась из боя и подходила к своей базе, Трофей срывался с места и безошибочно мчался к машине Дормидонтова.
– Трофейчик, милый мой, полезай сюда, – обращался из люка Дормидонтов, заглушив машину. Трофей одним махом прыгал на танк, просовывал морду в люк и нежно терся там о шлем и чумазое, почти неузнаваемое лицо своего друга и хозяина.
…День ото дня бои становились все ожесточенней. Иногда танк лейтенанта Калиничева не возвращался на базу по два-три дня подряд, и тогда изнывающий от тоски Трофей не находил себе места. Он уже совершил несколько побегов на передовые линии, но, не обнаружив нигде следов своего хозяина, скучный и голодный, возвращался обратно.
…Однажды ночью танки ушли в бой.
Противник решил отбить только что отнятый у него выгодный рубеж. Предпринял мощную контратаку. Но после двухчасового боя показал спину. Пятерка КВ дралась превосходно. Особенно хорошо работала машина лейтенанта Калиничева. Виртуоз-водитель Евгений Дормидонтов бросал машину то в тыл, то на фланги вражеских боевых порядков.
Бой закончился, но танк командира Калиничева не вернулся. Как ни обнюхивал Трофей машины, хозяина не находил. Хозяин остался где-то на поле боя.
Прошло несколько часов, а танка Калиничева все нет и нет. Несколько пар танкистов и пехотинцев ходили в разведку, но машину нигде не обнаружили – как сквозь землю провалилась.
В батальоне кто-то вдруг предложил послать Трофея поискать машину. «Трофей ее издали узнает, а фашисты не тронут его. Он с бляхой».
Трофея вывели из окопа, показали на один из танковых следов, идущих в сторону врага, и сказали: «Ищи!»
Видимо, только этого он и ждал. Умный пес пустился во всю прыть вперед, наверняка понимая своим собачьим сознанием, что искать ему нужно только единственное – своего любимого хозяина.
Через несколько часов Трофей появился на сборном пункте машин. Первого попавшегося танкиста он схватил зубами за комбинезон и стал тянуть за собой.
– Нашел, неужели нашел?! – удивлялись и радовались танкисты.
Разведчики Валин, Аровский и Нальченко отправились за Трофеем, потащившим их в сторону передовой. Путь собаки пролегал далее прямо к врагам, откуда изредка раздавались ружейные и пулеметные выстрелы. Идти было небезопасно. Но Трофей настойчиво рвался вперед.
Ребята решили немного продвинуться. Крадучись, они поползли между мелкими кустами за Трофеем. Но не миновали и трех десятков метров, как Трофей остановил их сам. Прильнув к земле и положив передние лапы на что-то черное, он повернул голову в сторону разведчиков. Бойцы приблизились. Перед ними лежал труп танкиста в комбинезоне, шлеме и перчатках. Это был Ваня Писарев – артиллерист из танка Калиничева.
– Ванюшка! Как же ты здесь? – скорбно, полушепотом проговорил один из разведчиков.
Писарев был весь изрешечен пулями. За пазухой у него оказались документы, записные книжки всего экипажа. Очевидно, он пробирался ночью, чтобы известить об аварии, и был убит по дороге. «Живы или нет, и где они сейчас? – вот вопрос, который волновал разведчиков. – Хотя бы записочка какая-нибудь. Ничего».
Трофей, сорвавшись с места, вдруг вихрем полетел в сторону противника.
– Куда его понесло? Взбесилась собака, – воскликнул Аровский.
– Да разве не понимаешь? Он уже по следу Писарева поскакал. Танк найдет сейчас, – уверенно заявил Нальченко.
Через час с бумажником в зубах появился Трофей. Он положил ношу к ногам разведчиков и стал в выжидательной позе.
Бумажник раскрыт, и перед глазами разведчиков… записка с подписью командира танка Калиничева.
«Хоть сколько-нибудь боеприпасов. Хотя бы с Трофеем. Мы еще живы. Расстреливаем последние. Набили штук сотню гадов, но не сдаемся и никогда не сдадимся. Калиничев».
Вот когда все вспомнили об умении Трофея таскать диски, автоматы. Будто предвидел Дормидонтов произошедшее теперь, обучая собаку этому делу.
Разведчики тут же добыли у пехотинцев один диск и завернули его в тряпку. Диск – Трофею в зубы, и пес уже знал, что ему надо делать. Пулей помчался он в направлении, указанном ему рукой, по своему свежему следу.
Три рейса с дисками в зубах совершил к танку пойнтер. Машина находилась, очевидно, километрах в трех в глубине территории противника. В третий раз Трофей вернулся с опаленной в нескольких местах шерстью и запиской, прикрепленной к ошейнику:
«Дорогие товарищи! Спасибо вам, спасибо Трофею. Вот какая собака! Она помогла нам подстрелить еще с полсотни гадов. Прощайте, ребята. Последние минуты. Обливают бензином. Умрем, но победа за нами! Передайте привет родным. Трофея спускаем в нижний люк. Он такой, он прорвется. Прощайте. Калиничев, Дормидонтов, Шишов, Соловьев».
…Через неделю мы погнали фашистов дальше и заняли то место, где находился танк Калиничева. У него были перебиты обе гусеницы, гитлеровцы облили его горючим и подожгли.
Подолгу стояли здесь бойцы, сияв свои шлемы, и всякий раз с танкистами прибегал четвероногий друг Дормидонтова, любимый всем батальоном пес Трофей.
Борис Рябинин
Три повести о верном друге, взятые из жизни
Охотники за смертью
Записки минера
1
Итак, моя фронтовая служба в качестве минера началась.
Никогда не думала, что моя привязанность к собакам приведет меня в специальное собаководческое подразделение.
Было это делом случая.
В конце сорок второго года пришла повестка с вызовом в военкомат. Что ж, молода, здорова, не замужем. Если девушки могут быть полезны на фронте, то кому идти, как не мне, решила я.
В военкомате было полно народа. Среди людей вертелась и собачонка: видно, потеряла хозяина и теперь искала его, тычась беспомощно то к одному, то к другому. Вошел высокий, неуклюжий как медведь парень и своим тяжелым сапожищем наступил ей на лапу. Раздался такой отчаянный собачий визг, что парень и сам-то. испугался. Вокруг послышались смех и шутки, а я, подхватив бедную шавку на руки, начала успокаивать скулящее от боли и страха животное.
На шум из комнаты председателя призывной комиссии выглянул пожилой усатый майор. Лицо его было строго. Окинув взглядом происходящее, он неожиданно сухо обратился ко мне:
– Вы любите собак?
– Да! – несколько вызывающе ответила я, решив, что он является их убежденным противником: есть ведь такие люди.
– Хорошо, – сказал майор и скрылся за дверью.
Через полчаса, когда я прошла комиссию и была признана годной, мне вручили бумагу с печатями и подписями, на которой значилось, что для прохождения военной службы я направляюсь в школу дрессировщиков.
Если бы не эта собачонка, быть бы мне или медицинской сестрой, или радисткой. Но случай распорядился по-своему.
И вот я на фронте. Школа осталась позади. На мне полная походная армейская форма, на плечах погоны младшего лейтенанта войск технической службы.
Задача нашего подразделения – разминирование.
Но наши минеры не вооружены длинным, заостренным как копье щупом-шестом, чтобы шаг за шагом медленно продвигаться по местности, обследуя каждый квадратный вершок площади вокруг себя. Не вооружены они и миноискателями, дугой которого минер водит, словно косарь, влево и вправо над землей, а сам ждет, не раздастся ли в наушниках знакомый, похожий на пение комара звук – знак, что мина тут, близко…
Наше оружие – собаки.
Не знаю, известно ли вам, какой полезной оказалась собака на этом очень специфическом участке нелегкого воинского труда, какое число людей обязано своими жизнями этому животному.
Всем понятен страшный смысл фронтовой поговорки: сапер ошибается только один раз. Так вот: сапер почти перестал ошибаться, когда его помощником стала собака. С применением собак эта специальность стала для человека если и не совсем безопасной, то, во всяком случае, в значительной степени потеряла свой прежний характер непрерывного неравного состязания со смертью, не говоря уже о том, что сам процесс разминирования ускорился во много раз.
Но не все сразу. Сначала – о людях нашего подразделения, моих товарищах по фронтовой жизни и труду.
Мне нравится наш командир, капитан Александр Павлович Мазорин – человек волевой, мужественный. Капитан худощав и подтянут, по-военному аккуратен, никогда не теряет выдержки и самообладания. Солдаты говорят, что храбр.
Кроме того, он образован и начитан, знает немецкий и английский, любит музыку.
Когда я была еще девчонкой-пионеркой, он уже был известным человеком в среде собаководов. Собак он знает в совершенстве, чего я не могу сказать про себя. Во времена моего детства у нас был Бобик, которого я заставляла служить, выделывать другие штуки, что он принимал с охотой и покорностью, характерной для большинства дворняжек. Мне очень хотелось иметь большую и породистую собаку, но мама не разрешала. Пришлось ограничиться посещением собачьих выставок. На одной из них я впервые увидела Александра Павловича – он там был судьей-экспертом. И вот теперь фронтовая судьба свела нас в одном подразделении.
Помощник командира – старший лейтенант Сигизмунд Христофорчик. Он рыжий как огонь, коротенький и толстый, но, несмотря на это, необычайно подвижный.
Христофорчик – полная противоположность капитану. Если капитан очень сдержан, этот всегда кипятится, всегда чем-то недоволен, донельзя раздосадован. Вид– постоянно озабоченный, запаренный. Так и кажется, что он не способен ни присесть, ни замолчать хотя бы на минуту.
Забавный номер выкинул Христофорчик сразу после моего приезда.
В подразделении я обнаружила несколько собак по кличке Динка. И вот неожиданно, на второй день, выводят их солдаты на занятия – а клички у них другие: Лида, Радда, Джима, одна даже Персик.
– Что случилось? – спрашиваю Христофорчика. – Почему собаки переименованы?
Тот покосился на солдат, потом наклонился ко мне:
– Неудобно, знаете!
– Что неудобно?
– Вас как зовут?
– Дина Петровна. По-моему, я вам уже говорила.
– Говорили, верно, Ну вот!
– Что «ну вот?» – недоумевала я.
– Не понимаете? – Старший лейтенант энергично пожал плечами, удивляясь моей недогадливости. – Вы Дина, и собака Дина… Запоперечится какая-нибудь собака, боец рассердится и закричит: «Динка!» Нехорошо получится…
Я рассмеялась и попросила его отменить распоряжение о перемене кличек. Он долго не соглашался, доказывая, что по его будет лучше, и уступил с большой неохотой.
Сердиться на него было невозможно и – бесполезно.
При всем том, Христофорчик – умница и большой специалист в своей области. Он быстро ориентируется в любом вопросе, а страсть к собакам (именно страсть, другого слова я не нахожу) доходит у него до какого-то помешательства. Обидеть при нем собаку – нажить врага на всю жизнь.
У меня Христофорчик вызывает довольно противоречивые чувства. Он и нравится, и раздражает. Правильно сказал капитан, что Христофорчика можно терпеть лишь в малых дозах. Но сам капитан, однако, отлично переносит его в любых количествах: они – друзья и в неофициальной обстановке говорят друг другу «ты». Их связывает увлеченность своим делом, очень серьезная и глубокая привязанность к собакам. Любовь к животным постоянно внушается и солдатам. Первая заповедь в подразделении – будь внимателен к животному. Это и понятно. Я уже говорила: собаки – наше оружие; а солдат без оружия – не солдат.
2
А теперь – о собаках, этих незаметных тружениках войны.
Вы уже знаете, что у нас есть несколько Динок (почему-то эта кличка очень распространена среди армейских собак). У каждой из них свой служебный номер, но не будешь же его всякий раз называть, тем более что номера иногда многозначные, поэтому в ходу прозвища: Динка-черная, Динка-чепрачная, Динка-тощая, Динка-толстая.
Затруднение возникло с пятой Динкой. Она вроде серая, а вроде и черная, не толстая, но и не худая.
Один из бойцов как-то сказал, обращаясь к ней:
– Эх, ты… штопаная…
Я спросила:
– Почему – штопаная?
Он показал, раздвинув шерсть на се боку:
– Осколком задело… Потом зашивали.
С этого времени пятую Динку стали звать Динка-штопаная.
Все Динки хорошие работницы.
Есть у нас две сестры – Нера и Ара. Обе попали в армию годовалыми. Теперь это громадные собаки, очень злобные, но в руках своих вожатых – послушные и дисциплинированные.
Еще можно упомянуть двух Затеек: Затейка-московская и Затейка-свердловская. Первая подарена Московским клубом служебного собаководства, вторая – с Урала, поступила через Свердловский клуб.
Есть Лель, Зай (был Заяц, но солдаты переделали кличку по-своему), Дозор. Дозор – крупный, мрачного склада пес. Он хромой: наступил на противопехотную мину, когда еще учился, оторвало пальцы. Думали, будет бояться. Ничего, работает!
Имеется, конечно, и непременный Джульбарс (после кинофильма «Джульбарс» эта кличка по распространенности может смело соперничать с Динкой).
В нашем подразделении почти все собаки – овчарки. Человек, чуждый нашему делу, различит их только по цвету шерсти да по величине, но для нас все они разные и по характеру, и по повадкам. Есть у нас пес по кличке Чингиз. Если он влезет в воду – не дозовешься. Как-то на стоянке, в начале мая, прибегает ко мне боец:
– Товарищ младший лейтенант! Чингиз уплыл!
– Как уплыл? Где он?
Я тогда еще не знала об этой особенности Чингизова нрава.
– В реке, товарищ младший лейтенант!
Погода– холодище, вода – как лед, а Чингиз плавает, хоть бы что! На вожатого – никакого внимания: рад, что дорвался до воды. Еле выманили. После купали только на длинном поводке. Но уж зато в одном отношении вожатый мог быть спокоен: с Чингизом – не утонешь!
Есть и совсем смешные причуды. Зай, например, корм съест – и чашку разобьет. Глиняную, фаянсовую – не давай.
Но, пожалуй, самые интересные экземпляры – это трофейный пес Харш и любимая собака капитана Альф.
Харш– толстый, жирный флегматик. Такой же толстый фашист сел в машину, когда его арестовали, отдал поводок; собаку посадили в другую машину. Они даже не посмотрели друг на друга – редкое равнодушие, особенно со стороны собаки, которая, как бы ни был плох хозяин, всегда привязана к нему.
Харш – как гитлеровский солдат: так же вымуштрован, так же бездумен. Прикажут лечь – ляжет, скажут «сидеть» – будет сидеть, пошлют за апортом – сходит и принесет, но все – как автомат, без искринки живости, без всякого выражения. Подлинная флегма. Я никогда не предполагала, что могут быть такие собаки. Дисциплинирован исключительно, но – и только.
Одно желание доступно ему: есть! Не случайно бойцы очень метко переиначили его кличку на Харч. Оживляется лишь, когда увидит еду. Когда ест – не подходи: делается злой. Как-то к нему в бачок сунулась другая овчарка. Он молча ее за ухо – цоп! И – нет уха!
– Ты хам! Нахал! – кричал на него Христофорчик.
Харш был невозмутим. Ни слова, ни интонации не трогали его. Не спеша доел корм, облизнулся и потом долго стоял неподвижно, глядя в землю: слушал или дремал, переваривая пищу, – не разберешь.
Его довольно быстро удалось научить искать мины. Работает прекрасно, но медленно – взбесишься!
За Харшем хорошо ходит ефрейтор Сузов, пожилой, в усах, немногословный человек. Но дружбы между ними нет.
Но все же оказалось, что и в Харше можно пробудить некоторые чувства. Мне первой удалось достичь этого. Теперь он раз пять в течение ночи придет, лизнет в лицо, разбудит и уйдет спать. Меня сердит, но и трогает эта его привычка. Поскольку он в силу полного отсутствия темперамента никогда не затевает драк с другими собаками и не стремится убежать, его оставляют без привязи.
Об Альфе следует рассказать особенно подробно. История его драматична.
Альфа обнаружили в запертой квартире в небольшом городке, захваченном врагом в первые месяцы войны и теперь освобожденном. Неизвестно, сколько он оставался один до того, как его нашли, и куда делся его хозяин. Но за это время Альф превратился в скелет, обтянутый кожей. На полу стояла чашка с засохшей кашей. Альф не дотронулся до нее.
Собаку привезли в наш питомник, но без всякой надежды, что из нее может выйти какой-нибудь толк. На Альфа было страшно смотреть. Худой, плешивый от авитаминоза, в болячках, расчесах. Ко всему этому добавилось серьезное кишечное заболевание, да еще нервный шок. Пес всех кусал, в вольере метался как дикий зверь.
Лечение не приводило к успеху, и при очередном осмотре начальник школы распорядился выбраковать Альфа.
За обреченную собаку вступился капитан Мазорин. Альф приходился сродни лучшим собакам своей породы.
Генерал нахмурясь выслушал Мазорина, затем сказал:
– Какой смысл его оставлять? Он же не поправится.
Но Мазорин стоял на своем. Тогда начальник школы приказал:
– Выбраковать собаку и подарить Мазорину!
Это соломоново решение развеселило окружающих. Капитан же отнесся к нему с полной серьезностью и поблагодарил генерала.
На первых порах для Альфа, казалось, ничего не изменилось. Он продолжал жить в вольере, как и жил. Ему давали ту же пищу, что и раньше. И тем не менее он сразу почувствовал перемену: у него появился хозяин. Собака превосходно чувствует тонкости такого рода. И Альф начал поправляться.
Прежде всего он перестал рычать и бросаться на всех без разбора: появилась нормальная реакция на окружающее. Капитан гулял с ним несколько раз в сутки, потом стал повсюду брать с собой. Разрешал всем ласкать, кормить собаку.
Труднее оказалось излечить физические недуги Альфа. Но и они наконец постепенно стали сдаваться. Через месяц Альфа нельзя было узнать. Он поправился, оброс, заблестел шерстью. И превратился в статного и сильного красавца.
Очень скоро стали заметны благородство его натуры, влияние хорошего воспитания. Он не дрался с собаками. Самое большее – зарычит и отойдет прочь. Покровительственно относился к слабейшим. В питомнике было несколько щенков фокстерьеров. Видя незлобность Альфа, их стали часто подпускать к нему Скоро он превратился для них в няньку-кормилицу. Фоксы лезли Альфу прямо в пасть. Он терпеливо ждал, пока они насытятся. Даже стал худеть из-за этого. Пришлось ему увеличить рацион, а фоксов подпускать пореже.
Альф всем сердцем привязался к капитану. К ночи оказавшись в вольере, долго не мог успокоиться. Иногда кто-нибудь из бойцов, обслуживающих питомник, докладывал Мазорину через час или два: «Товарищ капитан, так и стоит, вас ждет…» Однажды стал ломать вольер. Сломал зуб, повредил другой. Но со временем привык к такому распорядку жизни, стал спокойнее. Но утром ел торопливо и все время смотрел: не идет ли капитан. Бойцы даже уговаривали его: «Да ешь ты, Альф, время еще есть…»
Полюбился Альфу велосипед капитана. Подойдет, хвостом повиляет от удовольствия, лизнет колесо или руль. Чтобы собаке было веселее, Мазорин стал оставлять велосипед у Альфа.
У Альфа оказалось поразительное чутье, Другие собаки не найдут – он разыщет. Дрессировать его оказалось одно удовольствие. Капитан кладет перед ним шапку, поводок, перчатки, чашку и еще немало других предметов. Командует: «Дай поводок!» Поводок подан. «Дай чашку!» Тащит в зубах чашку, да так осторожно тащит – чтобы не раздавить. Бывало, правда, что иногда он вдруг все начинал путать, делался несчастным, как будто виноватым в чем-то и… непередаваемо грустным В такие моменты Альфа оставляли в покое. Очевидно, это сказывалось пережитое нервное потрясение.
От прошлого у него осталась еще одна памятка: хронически больной желудок. Как-то он чуть не погиб от этого. Не ел три дня, на четвертый слег. Когда другие меры не помогли, капитан приказал дать английской соли. Оказалось, Альф наелся травы, чтобы прочистить ею желудок и кишечник, но эта собачья врожденная привычка стала теперь для него смертельно опасной.
Альф работал по всем службам. Охотно, усердно. Узнав его и с этой стороны, Мазорин окончательно убедился в том, что именно мешает Альфу спокойно переносить питомник и клетку. Слишком сильна была привычка к человеку, тяга к общению с ним. И капитан решил перевести его на свободное содержание. С тех пор Альф ни днем ни ночью не покидал своего друга.
Однажды Альф шел с капитаном по лесу. Вдруг собака набежала на что-то и остановилась; шедший позади Мазорин почти натолкнулся на нее. Оказалось – мина, хотя считалось, что в этом лесу мин нет.
Генерал, частенько приезжавший к нам, в конце концов заявил:
– Я за свою жизнь знал двух действительно хорошо дрессированных собак. И обеих звали Альфами. Один был у меня, другой сейчас у Мазорина…
Генерал, может быть, несколько преувеличил, но его похвала была приятна Мазорину. А вот Альф остался к ней безразличен. Собака радуется похвале только близкого для нее человека.
Гордо идет Альф рядом с капитаном. Черный как ночь, без единого пятнышка, только глаза поблескивают. Идеального экстерьера. Взгляд преданный, но грустный-грустный. Со взглядом уж ничего не поделаешь. Может играть, ласкаться к хозяину, а в глазах все равно будет никогда не исчезающая печаль. Может быть, этим он и покорил капитана?
Но Альф неузнаваемо веселеет, когда надо идти искать мины. Его призвание, как и всякой настоящей собаки, – в службе человеку.
3
Минно-розыскная служба – одна из самых молодых форм использования собак в военном деле. Она родилась в годы Великой Отечественной войны, когда обнаружился небывалый размах применения мин немецко-фашистскими войсками.
Уже при контрнаступлении советских войск под Москвой нашим саперам пришлось проделать гигантскую работу, прокладывая проходы в минных полях, которыми окружили себя гитлеровцы. По мере того как нарастали масштабы военных действий, все большие размеры принимало и минирование.
Поиск и обезвреживание мин требовали немало времени и сил, уносили немало жизней.
Надо представить кропотливость героического труда минера, кропотливость, связанную с непрерывным, выматывающим нервы риском. Восемьдесят уколов щупом на каждый квадратный метр. Щуп длинный, но он не спасет, если мина случайно взорвется. А таких случайностей сколько угодно. Иногда можно попасть концом щупа и в сам взрыватель.
Есть еще и электрический миноискатель. Но он показывает только металлические мины. А враг стал делать мины с деревянным, картонным (пропитанным смолой), стеклянным, цементным корпусом.
Мысль использовать для разминирования собак была сколь оригинальна, столь же и проста. Ведь ищет же собака преступника по его следу, безошибочно наводит охотника на дичь в лесу!
Первые собаки выкапывали мины. Но от этого скоро пришлось отказаться: собаки часто взрывались. В конце концов была разработана очень несложная и эффективная технология подготовки собак.
Собака явилась универсальным средством, пригодным для поиска мин любого типа. Она работает как на запах взрывчатки, так и на комплексный запах мины.
Первыми четвероногими минерами, показавшими отличную выучку и полную пригодность, были овчарки Джек и Фрося. В июле 1942 года состоялось их испытание. Когда их подготовка была закончена, приехала комиссия, Предложено было найти пятьдесят процентов мин на специально устроенном минном поле. Собаки нашли все сто. Но все же многие из тех, от кого зависело применение собак для минно-розыскной службы, в первое время сомневались, смотрели на их работу, как на фокус.
Следующее испытание проходило в фронтовых условиях. Минное поле было на территории, недавно отвоеванной у врага. Обширное пространство уже успело зарасти высокой густой травой. Кое-где виднелись колючая проволока и таблички с надписями по-немецки: «Achtung! Minen!» Солдат-вожатый Садищев, бывший осоавиахимовец, подружившийся с собаками еще в клубе служебного собаководства, прошел с Фросей все поле. Ни одной мины не нашел. Вернувшись, вожатый доложил начальнику школы, в то время еще полковнику:
– Товарищ полковник, мин нет.
– Как нет?!
Пошли, проверили обычными средствами.
Действительно – нет. Собака не ошиблась.
Очевидно, враги, отходя, нарочно поставили таблички с надписями, чтобы ввести в заблуждение.
Как ни странно, но именно после этой проверки, хотя мин не нашлось, произошел окончательный перелом во взглядах высшего командования на возможность использования собак для минно-розыскной службы. Однако потребовалось еще некоторое время, чтобы эта служба завоевала полное доверие.
Капитан рассказывал, что первое время получалось так:
– Отведут подразделению заминированный участок, обычно где-нибудь в стороне от главного направления, – и работай. Когда минеры закончат участок– неделей раньше или позже, никого особенно не интересовало. Находят они мины, обезвреживают их, складывают, а тем временем где-то вдалеке грохочет бой. Чувствовали себя, как на отшибе.
Работа шла спокойно, даже чересчур спокойно.
И вдруг спешный вызов и переброска самолетом в город В.
В. только что отбит у врага. В нем большой аэродром. Аэродром нужен для нашей авиации. А на взлетной площадке подрываются самолеты. Саперы ищут мины – не находят. А взрывы продолжаются. Тогда вспомнили о собаках.
Условия для работы были очень, сложные: весенняя грязь, местами – лед, под ним вода.
Пошли. Первую мину нашел Альф. Капитан сам пошел с ним, понимая ответственность момента. Потом Джульбарс обнаружил одну за другой целых пять мин. Мины оказались в деревянном корпусе, потому их и не могли найти минеры с электрическими искателями. Отличился и Харш: обнаружил четыре мины. И – все. Десять мин. Больше не было. Они стояли узкой полоской вдоль стартовой линии. Вся работа продолжалась час с небольшим.
Командование не поверило, что аэродром разминирован. Заставили искать еще. Работали еще три дня – больше ничего не нашли. С аэродрома тем временем уже взлетали эскадрильи краснозвездных боевых самолетов.
Это обстоятельство совпало по времени с моментом решительного перелома в ходе войны, когда стала быстро расти потребность в разминировании. Собак миннорозыскной службы начали в обязательном порядке придавать всем инженерным частям. Были созданы специальные подразделения минно-розыскных собак, которые перебрасывались на различные участки фронта по мере возникновения надобности.
Для минно-розыскной службы оказались пригодными собаки многих пород, но в нашем подразделении предпочитали все же восточно-европейских овчарок. Оно было укомплектовано исключительно ими. И овчарки, которые раньше назывались немецкими, очень хорошо служили нам в борьбе с немецким фашизмом.
4
Наше подразделение почти непрерывно передвигается. Отвоевана у врага территория – требуется произвести разминирование. Готовится наступление – опять вызывают минеров с собаками – делать проходы в минных полях.
Забыты времена, про которые еще недавно рассказывал капитан. Теперь мы уже работаем не на отшибе, мы обязательный род оружия, полноправные и непременные члены огромного фронтового коллектива. Мы приносим реальную и немалую пользу, наше участие необходимо там и тут, и потому нас так часто перебрасывают по линии фронта.
