Текст книги "Твой друг (Сборник)"
Автор книги: Борис Рябинин
Соавторы: А. Априщенко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)
М. Зверев
Загадочная собака
Ранним майским утром молодой пограничник дежурил на вышке. Облокотись на перила, он смотрел на неширокую речку, разделявшую села двух соседних государств.
Берега речки заросли кустарником. За ней находилось окруженное полосками земли, каждую из которых обрабатывал ее владелец, небольшое селение. Пограничник оглянулся на поля колхоза около заставы и невольно улыбнулся – они уходили за горизонт, подернутые ровной изумрудной зеленью пшеничных всходов. Большое колхозное село начиналось от речки широкой улицей.
За речкой тревожно закричала сорока. Она перелетала с одного куста на другой и постепенно приближалась к берегу. Пограничник насторожился и в бинокль стал осматривать заросли на том берегу. Вот одна из веток дрогнула, ближе к речке качнулась другая. Сомнений больше не было – по кустам кто-то пробирался. Сорока предупредила вовремя.
Вот тальник качнулся у самого берега. Пограничник удвоил внимание. В кустах мелькнуло что-то белое, и на прибрежный песок вышла самая обыкновенная собака – белая с рыжими пятнами и хвостом, кренделем лежащим на спине.
Тревога пограничника оказалась напрасной.
Собака долго лакала воду, а затем перебралась через речку по мелкому перекату и затрусила в колхозное село.
«Видно, ловила ночью зайцев и теперь побежала домой», – подумал пограничник. Он видел эту собаку в селе, когда они ходили помогать колхозникам во время посевной.
Прошло несколько дней. И вот как-то вечером во время отдыха пограничник вспомнил об этом случае и, смеясь, рассказал о нем товарищу. Но тот даже не улыбнулся. Оказалось, он тоже два раза видел, как ночью эта же собака перебегала границу. А что если не просто так? «Нарушительница» могла доставлять какие-нибудь сведения.
Пограничники доложили о своих подозрениях командиру. Тот выяснил, что еще несколько пограничников видели эту собаку во время дежурства.
Начальник заставы приказал поймать «нарушительницу», и непременно живой. Вечером на берегу речки были выставлены посты около того места, где обычно переправлялась собака. Вскоре поступило донесение, что, как только стемнело, собака прибежала из села, перешла через речку и скрылась в кустах.
На берегу у переката пограничники натянули рыболовные сети и залегли в кустах справа и слева от них, чтобы загнать собаку в сеть.
Ночь прошла в напряженном ожидании. Утро не принесло ничего нового. Собака не вернулась и в течение дня, словно кто-то знал о засаде и не отпускал ее с той стороны.
Снова наступил вечер. Пограничники, сменяясь, терпеливо лежали в кустах. Приказ есть приказ…
Чудесная лунная ночь звенела соловьиным пением. Бесконечно тянул одну и ту же ноту козодой. В болотце хором азартно квакали лягушки. В кустах раздавались шорохи ночных обитателей зарослей. Огромная водяная крыса-ондатра с. громкими всплесками преодолела прыжками мелкий перекат и нырнула на глубоком месте, пустив по воде серебряные круги.
Пограничники ждали.
Во второй половине ночи собака вдруг неслышно появилась на том берегу. Залитая трепетным лунным светом, она долго лакала воду, потом неторопливо перебрела речку по перекату. И тут слева и справа вышли из кустов пограничники, находившиеся в засаде. Собака поджала хвост, рванулась прямо вперед и запуталась в сетях. С визгом она завертелась в них, пытаясь вырваться, но пограничники, подбежав, еще крепче завернули ее в сети и принесли в них собаку на заставу.
В казарме «нарушительницу» границы освободили. Она бросилась в угол, подняла шерсть на загривке и блеснула белым оскалом зубов под сморщенным носом. Весь ее вид говорил о том, что она сумеет постоять за себя. Впрочем, кусочек хлеба она поймала на лету и поджатый хвост ее слегка вильнул. А когда повар принес кусок вареного мяса, собака больше не дичилась. Ее кормили, гладили и тщательно обыскивали. Но на дворняжке ничего не было кроме простого, самодельного ошейника. Его расстегнули, тщательно осмотрели и снова надели.
Пришлось собаку выпустить за ворота заставы. Она побежала в село. Полная луна заливала спящую улицу голубоватым светом, и собаку было хорошо видно. Двое пограничников верхом следовали за ней, не выпуская ее из виду.
На востоке занималась заря. Ни в одном окне села не горел свет. Вскоре собака подбежала и закрытым воротам небольшого дома и заскреблась в калитку. И, странное дело, калитка тотчас открылась с легким скрипом, пропустила собаку и захлопнулась. Глухо щелкнул металлический засов – собаку кто-то поджидал.
Когда пограничники подъехали ближе, услышали шаги удалявшегося от ворот человека.
Обо всем этом было доложено начальнику заставы. Капитан приказал тщательно следить за берегом около переката. Через два дня ему доложили, что собака перешла на ту сторону. Через ночь она вернулась обратно. Вскоре было установлено точное расписание движения собаки – через два дня за границу и через два дня обратно.
Ее снова поймали и опять, кроме ошейника, ничего на ней не обнаружили.
За домом в селе, где жила собака, тоже установили наблюдение. В нем жил одинокий старичок, седой, но еще совсем бодрый. Поселился он здесь недавно, приехав из города. Дом купил у старушки, которая уехала на Украину к сыну. Раз в месяц старик ездил в город за пенсией. Целые дни он занимался своим садом, подружился с соседями, был общительным, разговорчивым, всем нравился и не возбуждал никаких подозрений. Доктора, как он говорил, посоветовали ему поселиться в деревне, и он здесь чувствует себя гораздо лучше.
Прошло больше месяца, пока не была установлена одна особенность в жизни старичка. После того как его собака прибегала ночью с той стороны, утром он брал лопату и отправлялся к речке. Там он исчезал в кустах и вскоре шел обратно в село, неся выкопанный молодой урюк или другое деревце. Он сажал их в саду и ухаживал за ними.
Но почему старик все же ходил за саженцами к речке только после возвращения своей собаки с той стороны?
Однажды, когда старик возвращался от речки в село с каким-то кустиком, завернутым в мокрую тряпку, его задержали, привели на заставу и обыскали. В кармане у него оказался сверток с опиумом. На допросе все выяснилось.
Оказалось, что пестрая собака имела не одного, а двух хозяев: здесь и по ту сторону границы. Старик не кормил собаку больше суток, а вечером, сидя на лавочке у ворот, смотрел, в какую сторону от заставы уходит на ночь наряд пограничников. Если влево – он застегивал ошейник на нижнюю дырку, если вправо – на верхнюю. После этого спускал собаку с цепи, и она сейчас же убегала пить к речке, а затем на ту сторону к другому хозяину. Там ее кормили и тоже сажали на цепь.
Второй хозяин брал сверток с опиумом, привязывал к нему камень, пробирался ночью по берегу речки направо от заставы, если наряд ушел влево, или наоборот, и перебрасывал сверток в условленном месте в кусты на другой берег.
Утром старик шел выкапывать очередной кустик и брал сверток.
На той стороне собаку также не кормили больше суток и ночью выпускали. Она прибегала к старику.
Так две дырки на ошейнике были хорошим способом «переписки» в руках контрабандистов.
Алексей и Юрий Анатольевы
Степаняны
Вечерело. С сопредельной территории через границу медленно ползли, цепляясь за пики заснеженных вершин, тяжелые грозовые тучи.
Степана Степаняна вызвали к начальнику заставы.
– Ты почему матери не пишешь?
– Я писал недавно…
– Недавно, это сколько? Месяц, два?
– Двадцать три с половиной дня тому назад, товарищ старший лейтенант! – вытянулся перед офицером сержант Степанян, но, не выдержав официального тона, улыбнулся. – Да уж чего там…
– И ничего смешного здесь нет. Вон какой лоб вымахал, а самых простых вещей не понимаешь. Мать ведь волнуется… – офицер распекал Степаняна не на шутку. Он хотел добавить еще что-то, но громадная овчарка, лежавшая у ног сержанта, вскочила и угрожающе зарычала, давая понять, что хозяина в обиду не даст.
– Ах и ты еще…
Договорить офицер не успел. На заставе истошно «заквакал» сигнал тревоги. Он оборвал воспитательную работу. Старший лейтенант, сержант и его Амур бросились на этот требовательный звук.
Офицеру доложили о нарушении государственной границы, и он принял руководство по задержанию на себя. Подойдя к тревожной группе, которой предстояло идти по обнаруженному следу, сказал:
– Осторожней там, ребята. Действуйте решительно, но аккуратно… Постоянно держите связь с заставой.
Тревожная группа вскочила в уже заведенную машину и умчалась к границе.
Даже самый надежный метроном вышел бы из строя, попытайся он день за днем точно отбивать ритм жизни пограничной заставы. События здесь развиваются то неторопливо, и тогда застава внешне напоминает хуторок, то вдруг действие берет мгновенное ускорение, и тогда заставу можно сравнить только… с заставой, поднявшейся по тревоге. Все ее люди приходят в состояние обнаженного нерва. Их движения стремительны, точны. Каждый делает свое дело, но общая слаженность замечается мгновенно даже самым непосвященным человеком.
Старший лейтенант сидел рядом с дежурным радистом и ждал вестей от тревожной группы. Он знал, что эта тревога не учебная, и переживал как никогда, думая о сержанте Степаняне, который шел в те минуты по следу нарушителя, и о его матери.
…Амур, до предела натягивая поводок, несся впереди. Группа, не отставая, следовала за ним, хотя ее путь проходил по крутому каменистому склону. Щебень с визгом вылетал из-под сапог. Хотелось на бегу расстегнуть бушлат, гимнастерку, чтобы хоть на мгновение остудить разгоряченную грудь. Старший группы уже сообщил на заставу, что нарушителей двое. Погоня за ними, судя по всему, входила в решительную стадию. Нарушители были где-то совсем рядом. Может быть, они уже видели настигающих их пограничников, может быть, уже поняли, что самый опасный для них в эти секунды – человек с собакой на поводке.
Пульс границы бился в предельном режиме. Что отсчитывал он: просто удары сердца или последние мгновения жизни какого-нибудь парня в зеленой фуражке? Сержанта ли Степаняна, его ли товарища по тревожной группе? Этого до. поры никто не знал и знать не мог. Старший лейтенант Лев Степанян продолжал оставаться возле рации и впервые за всю службу готов был проклинать свои офицерские погоны, которые в данный момент не давали ему права самому возглавить тревожную группу. Как самый опытный на заставе, он был обязан руководить всей операцией с командного пункта. Он мучился этим, ведь первым на нарушителей предстояло выйти его родному брату Степану Степаняну, сержанту. В ожидании вестей Льву снова подумалось о матери. Их маме…
…Уши у Степана были величиной с ладонь и горели алым цветом. Лев прикладывал к ним смоченную в воде рубашку и слушал рассказ о случившемся.
– Что, яблоки мне его нужны, а? Я за мячиком полез, а он сразу за уши. Спекулянт, зараза…
Футбольный мяч перелетел через забор чужого сада, а когда его стали доставать, хозяин усмотрел в этом покушение на свое благосостояние и, не разобравшись, устроил над мальчишкой расправу. Он поступил опрометчиво, в чем и убедился в ближайшую ночь.
Братья Степаняны и их друзья поклялись мстить до гробовой доски, а клятву подписали кровью.
Был выработан план, немедленно началось его осуществление. Вскоре из домов, где жили мстители, пропала вся валерьянка…
А ночью хозяину сада было не до сна. Полчища котов и кошек бродили вокруг его дома и истошно вопили, привлеченные запахом своего любимого напитка, которым мальчишки щедро окропили веранду и стены дома. Кошек не мог разогнать даже злющий пес, спущенный с цепи.
Но жажда мести удовлетворена не была. Мальчишки вынашивали еще более зловещие планы. Они начали соскребать серу со спичек и собирать ее в одну банку, чтобы сделать потом «адскую машину». На счастье обидчика, отец Степанянов – Владимир Михайлович – догадался обо всем и дал строгую команду:
– Отставить!
Сыновья не могли не послушаться отца. Его слово для них всегда было непререкаемо.
Но это не оттого, что у Степанянов в доме царила казарменная дисциплина. Такой ее у них не было никогда. Была просто дисциплина, какую часто встретишь в больших семьях. Но все же воинский порядок, вернее, порядок пограничный, всем братьям был знаком с детства. Не раз бывало, что в разгар семейного торжества к дому подкатывала машина и отец, не говоря ни слова, уезжал на границу.
Когда перед братьями встал вопрос, кем быть, они один за другим стали пограничниками.
…Степан с трудом удерживал разъяренного пса…
Обложенные со всех сторон, нарушители сдались практически без сопротивления. Они стояли под дулами автоматов с поднятыми руками, угрюмо озираясь.
На заставе старший лейтенант Лев Степанян вскинул руку к козырьку:
– За четкие и уверенные действия при задержании нарушителей Государственной границы СССР личному составу объявляю благодарность. Амуру, – пес насторожился, услышав свою кличку, – выдать пять кусков сахара, – улыбнувшись, добавил офицер.
…После построения братья снова могли поговорить наедине.
– Лев, ты только маме не рассказывай, – попросил Степан.
Пограничники говорят, что их служба измеряется не часами и днями, а метрами и километрами, пройденными вдоль границы. И каждый километр границы – кусочек жизни. Жизни сложной, напряженной. И потому следы часовых границы хранит не только земля на наших дальних рубежах, хранит их сама история, человеческая признательность.
Именем самого старшего из Степанянов – Макара – названы улицы во Львове и Раве-Русской. Здесь в 1941 году проходила граница.
…Когда помощника комиссара пограничного отряда по комсомольской работе Макара Степаняна вызвали среди ночи в штаб, он еще не знал, что произойдет. В те июньские дни такое случалось часто. Наскоро попрощавшись с женой, он переступил порог, и больше родные ничего не знали о нем двадцать с лишним лет.
Узнав, что началась война, младший брат Макара – Владимир Степанян, тогда еще мальчишка, подошел к карте и нашел маленький украинский городок Рава-Русская. Приграничный городок. Только он не сразу осознал, что его брат в числе первых вступил в бой с врагом.
Подлинный смысл случившегося проступил, когда запричитала соседка, получившая похоронку. Когда плакала мать, зажав окаменелыми пальцами похоронки на двух своих сыновей – старших братьев Владимира – Погоса и Степана.
Потом была Победа. И еще несколько лет жизни.
Когда настала пора делать выбор, где служить, Владимир Степанян не сомневался. В военкомате заявил:
– Направьте в погранвойска…
Застава для него стала острием судьбы. Своей и брата Макара.
…Первая весточка о Макаре Степаняне пришла в 1964-м. Была она песней, сложенной о герое-пограничнике. Ее услышали пионеры из школы-интерната, которая находилась в здании бывшего Рава-Русского погранотряда. Заметили, что фамилия Степанян из песни значится и на могильном, обелиске в сквере.
…Политрук Макар Степанян получил приказ с группой пограничников отбросить врага за линию Государственной границы СССР и занять оборону. Было 5 часов утра 22 июня 1941 года.
Бой длился девяносто часов.
Медью отстрелянных гильз горела на солнце земля.
Не оборвались следы Макара Степаняна на приграничной земле. В дозор вышли Владимир Михайлович Степанян и его сыновья.
…Машина пришла за ним среди ночи.
Пока тряслись по дороге, начало рассветать. На заставе тщательно мыл руки, внимательно слушая рассказ:
– Он, гад, несколько раз стрелял. Попал! Но она его все равно завалила. Еле оторвали. Он-то просто помятый, а она… Тронуть побоялись, вдруг помрет.
Владимир Михайлович Степанян посмотрел на инструктора службы собак, поймал себя на мысли, что тоже бы так сказал о раненой собаке: «Помрет…»
Оперировал на тщательно вымытом столе, взятом из бытовки. Человек спасал собаку, которая здесь, на границе, прикрыла собой человека.
Техника остается техникой. Ее сегодня на вооружении много. Она может далеко видеть и слышать. Но даже самый совершенный механизм не возьмет след и не зарычит, защищая хозяина.
Вынув пулю, Владимир Михайлович протянул ее инструктору.
– Возьми на память. Тебе предназначалась.
– Ну, а с ней что теперь? – глядя на неподвижное тело собаки, спросил проводник.
– Выходим, послужит еще…
…Когда девятиклассник Размик Степанян вдруг засел за учебники с какой-то особой настойчивостью, Татьяна Николаевна – мать – про себя порадовалась. Думала, что раз обложился парень книгами, то решил пойти в институт, а может быть, даже стать учителем, как она сама.
Несколько смущало ее, что и гирям, и перекладине подрастающий сын уделяет не меньше внимания. Но хотелось надеяться все-таки на лучшее: может, хоть этот выберет себе судьбу поспокойнее.
Размик на осторожные материнские вопросы отвечал уклончиво: мол, не решил еще, кем быть.
Когда подошло время отправки документов в военное училище, он свои не отправил. Дома сказал:
– Сначала послужу, посмотрю, подхожу ли для пограничного дела, а уже потом ясно станет.
Отец внимательно выслушал сына, согласно кивнул.
– Это ты правильно решил, сынок. Я попрошу, чтобы тебе помогли.
И помогли. После учебного подразделения Размика направили на такую заставу, где год службы можно смело считать за два.
В письмах отец сына о службе не расспрашивал, при встрече с его начальниками вопросов тоже не задавал – ждал, не заговорят ли сами.
И вскоре заговорили. Отец слушал рассказы о Размике, хмурился, старательно пряча при этом довольную улыбку.
Провожая его в пограничное училище, «высоким штилем» не напутствовал. Знал, что и там все будет в порядке.
Так и оказалось.
Спустя четыре года затянутый в новенький мундир лейтенант Размик Степанян для дальнейшего прохождения службы на границе прибыл.
…В доме Степанянов есть комната, в которой постели когда-то стояли в два яруса. Мальчишки, повзрослев, сами так оборудовали свою комнату. И вот она стала пустеть…
Ушли служить на границу Лев, Михаил, Степан, который после двух лет остался на сверхсрочную вместе с Амуром, – он, кстати, сам вырастил и подготовил собаку к службе. Поступил в военное училище и Размик.
Теперь только одна подушка белела в детской. Самвел еще оставался под отчей крышей. Самый младший.
Этот чуть ли не с первых шагов стал пограничником. Грядка в огороде для него – контрольно-следовая полоса. Куча обрезанных веток в саду – идеальное место для секрета. Впрочем, сын и брат пограничников, он еще до начала службы определил для себя специальность. Решил стать связистом.
…Опустел дом на окраине Нахичевани. Даже в большие праздники не собирается семья в полном составе. У границы свой распорядок. В праздники у нее – будни, ответственные и напряженные.
И. Демидов
За что Гайсу купили конфет
Грибов в этом году уродилось в окрестных лесах видимо-невидимо. Лесные опушки были буквально усыпаны белыми и подберезовиками. Особенно – за речкой, у линии ЛЭП. И после уроков в школе ребята отправлялись туда. А уж там, на полянах, каждый искал свою грибную тропу, свою удачу. Но эти пятеро не расставались даже на грибной охоте. Они всегда и везде были вместе: Марина и Галя Цыгановы, Оля Кобкина, Саша Малахова, Лена Заятрова. Вот и теперь всей компанией отправились в лес. А с ними еще два посторонних спутника – дворняги Шарик и Пулька.
Прапорщик Юрий Александрович Соловьев сдал дежурство час назад. Надо было еще отвести Гайса в питомник, покормить, побеседовать перед расставанием. Иначе обидится и весь следующий день будет мрачен и неприветлив. А какая работа при дурном настроении?
– Ну все, Гайс. Давай прощаться. Отстань, говорю! Пока. До завтра.
Не думал прапорщик Соловьев, что встретится с Гайсом вовсе не завтра, а через какой-то час, и что им предстоит долгая и трудная работа. Не думал об этом и Гайс. Он лежал на деревянном полу вольера и скучал. Он всегда начинал скучать, когда хозяин после суточного дежурства приводил его сюда. Потому что Гайс ненавидел безделье и любил работу. Он даже начал было поскуливать, хотя знал, что взрослой, семилетней овчарке, да к тому же служебно-розыскной, так себя вести не полагается.
– Товарищ майор! К вам… – дежурный в сторону, и офицер увидел на пороге своего кабинета двух девочек.
– Потеря-я-я-лись, – в голос плакали они.
– Кто? Где?
– За грибами пошли и потерялись… Пять девочек.
– Давно ушли?
– Еще утром.
Майор глянул за окно – сумерки уже легли на поселок. Так… Главное теперь – все делать быстро. Солдат по тревоге – и в лес. С ними – радиста. Пустить по следу собаку.
Гайс поставил уши торчком, наклонил голову и начал слушать. Кажется, хозяин. С чего бы? Не иначе, что-то случилось. Так и есть – хозяин. Значит, будет работа! И Гайс приготовился работать.
К вечеру девочки вышли на опушку. Устали, конечно, здорово. Но не зря: корзинки были полны грибов, и не каких-нибудь, а крепеньких белых! Пулька и Шарик возились в траве. А солнце тем временем незаметно опустилось за лес. Первой спохватилась Марина:
– Ой, девочки, поздно как! Давайте возвращаться. Попадет нам.
От опушки расходились две одинаково ровные тропинки. Но по какой идти – никто не знал. После недолгих споров выбрали левую.
В поселке уже зажигали огни, когда Соловьев с Гайсом в сопровождении двух солдат шел улицей по направлению к реке. Их обогнали на мотоциклах другие прапорщики: они мчались в сторону леса.
Александр Кузьминов притормозил и крикнул:
– Все вокруг объехали. Нигде нету. Так что, ребята, на вас надежда.
– Слышишь? – сказал Соловьев Гайсу.
У опушки леса за речкой они встретили нескольких женщин.
– Отсюда они пошли, – стала объяснять одна из них Соловьеву.
Юрий Александрович посветил фонариком. Луч выхватил из темноты детские следы на песке.
– Кажется, это моей Леночки! Видите, какой маленький? Она там самая младшая… – одна из женщин заплакала.
– Гайс, ищи, – подал команду Соловьев.
…А девочки все шли. Луна совсем спряталась за черными тучами. Лес, днем такой веселый и приветливый, выглядел теперь неуютным и страшным. Леночка – самая маленькая – совсем устала и все время отставала.
– Куда мы идем? – всхлипывала она. – Я устала. Я боюсь.
Старшая, Галя, как могла, успокаивала ее, а самой в пору сесть и зареветь. Вдруг она остановилась. Тропинка, только что бывшая надежной и твердой, стала пружинить под ногами. Еще шаг – захлюпала вода.
Шаг в сторону – ноги стали погружаться в мягкую трясину.
– Болото! – девочка рванулась назад.
Так вот куда они забрели впотьмах! Большое болото! Так называли его взрослые, когда строго-настрого запрещали им даже нос поворачивать в ту сторону. Галя села на землю и заплакала. Глядя на нее, захныкали остальные…
Прапорщик Соловьев понимал, какую сложную задачу поставил он перед Гайсом. Легко сказать: «Ищи». Отпечаток один, а детей пятеро…
– Надо постараться, Гайс.
И Гайс старался. Фонарик слабо освещал путь. Они долго бежали по лесу. Пересекли длинную просеку и очутились среди старых дубов. Собака шла впереди, обнюхивая землю. Прапорщик и солдаты еле успевали за ней. «Бежит, вроде, уверенно. Значит, след не потерял, – думал Соловьев. – Мох под ногами. Сравнить бы с тем отпечатком, что у речки. Но разве на мху увидишь! Давай, Гайс, давай, милый!»
Пробежали еще километра три. Выскочили на дорогу. На ней стояли машины, солдаты. Короткое совещание.
– Все осмотрели. Пусто. Садись в машину, поехали. Будем искать в другом месте.
Но Соловьев не согласился. Он поверил Гайсу: очень уж уверенно шел пес. И они остались в лесу.
…Семь лет назад получил Юрий Александрович маленького щенка. Щенок рос, а когда наступило время выводить его на площадку, оказался на редкость бестолковым. Не слушался команд, не желал выполнять приемы, убегал. И еще все время болел. То лапы опухнут, то простынет, то еще что-нибудь. По всем статьям не получалась из него розыскная собака. И Соловьев вполне мог расстаться с ним. Мог. Но не расстался. Верил в него. Все вокруг говорили: «Брось. Получишь другого, нормального». А ему почему-то казалось, что из Гайса будет классный пес. И в сотый раз, проклиная себя и строптивого щенка, тащил упирающегося и взъерошенного Гайса в учебный городок. Часами бегал с ним по лесу, дрессировал, заставляя брать след. Сидел около него, больного, ночами, выхаживая, как младенца. И Гайс вырос. Превратился в огромного красавца пса. Преданного, понимающего хозяина не то что с полуслова, с полувзгляда…
На болото лег туман. Стало холодно. Легкие платьица девочек отсырели. Они собрались вокруг Гали. Шарик и Пулька забрались в середину. Компания стала засыпать.
Овчарка уверенно шла по следу. «Куда же он? Там болото! А вдруг ребятишки попали туда?»
– Устал? Нельзя нам с тобой сейчас отдыхать. Что если забрались они в Большое болото. След, Гайс, след!
Опять бегом. Кричать уже невозможно: охрип. Под ногами стал пружинить мох. А Гайс все тянул и тянул дальше – в болото.
Несколько шагов – и Юрий Александрович выше колен ушел в трясину. Еще шаг – и опять яма. Сколько их было, сколько раз он вылезал из липкой вонючей грязи… Раз присел на поваленное дерево – и встать, казалось, сил не было. Подбежал Гайс, лизнул в щеку. Теперь уже он торопил хозяина.
…Начало светать. Нет, даже еще не светать, а просто мрак из черного стал черно-серым.
– Неужели нас не найдут? – спрашивали маленькие у Гали.
– Обязательно найдут. Смотрите, смотрите!
Над лесом одна за другой поднялись две ракеты.
– Вот! Ищут нас! Ищут! Ура!
…Фонарик совсем погас. Бежать уже не было сил ни у того, ни у другого. Проклятое болото… Где же дети? Но по поведению собаки прапорщик понял, что осталось немного. И вдруг – голоса! Сил сразу словно прибавилось:
– Дети! Отзовитесь!
И в ответ радостное:
– Здесь! Мы здесь! Сюда!
Взяв Гайса покрепче за поводок, Соловьев побежал на зов.
Домой возвращались, когда уже совсем стало светло. Маленькая Леночка сидела у дяди Юры на закорках и спала. У дяди Юры ноги подкашивались, но он старался ступать как можно аккуратнее. (Позже по карте Юрий Александрович выяснил, что в общей сложности они с Гайсом проделали путь в сорок километров.) Так и вошли в поселок. Леночка сонным голосом сказала:
– Дядя Юра, отведи меня домой, а то мама ругать будет.
Отвел. Правда, мамы дома не было – искала дочь. Уложил девочку в постель и пошел домой. Гайс брел рядом, опустив хвост и свесив уши, – устал пес. Дома у прапорщика Соловьева их обоих ждал ужин.
Вот так в служебной карточке инструктора службы собак, прапорщика внутренних войск МВД СССР Юрия Александровича Соловьева появилась запись: «За умелые действия по розыску пятерых детей, заблудившихся в лесу, награжден ценным подарком».
– А Гайс? – спросил я. – Чем его наградили?
Юрий Александрович улыбнулся:
– Купил ему конфет. Он у меня лакомка. Правда, Гайс?
