Текст книги "Мессия"

Автор книги: Борис Старлинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 31 страниц)

31

Они находятся на кухне квартиры над пабом. Ред с Джезом пьют минеральную воду, в то время как Джефф размахивает бутылкой пива, сопровождая свой рассказ выразительными жестами.

– Последний раз, когда я видел его здесь... Вроде месяцев шесть тому назад. Зимой, определенно, потому что на нем было такое длинное теплое пальто.

– Сколько раз он бывал здесь до того? – спрашивает Ред.

– Пару раз я его точно видел. Но он мог заходить и не в мою смену или в ту пору, когда меня здесь еще не было. Я-то устроился сюда около трех лет назад.

– Значит, вы видели его максимум три раза за эти три года?

– Да.

– Но ведь сюда за это время наверняка заходили тысячи людей. Почему вы так отчетливо запомнили именно его?

Они не назвали Джеффу имя Каннингэма, не говоря уже о том, почему им интересуются, а Джефф не стал спрашивать. Он имел достаточный опыт общения с полицией, чтобы понимать – лишние вопросы только злят копов. Ответов все равно не получишь, а о чем нужно, они сами скажут.

– Потому что он немолод. Старше, чем большинство из моих клиентов, это точно. И потому что... всегда приходил один и один же уходил.

– А это необычно?

– Необычно. Как правило, люди приходят сюда с дружками, но некоторые являются в одиночку, как раз для того, чтобы кого-нибудь подцепить.

– Но ведь есть и такие, кому не удается подыскать себе спутника. Не каждому ведь везет.

– Да, конечно. Но как раз этот малый, похоже, никого и не искал. Не старался никого подцепить. Он просто заходил, брал пару стаканчиков выпивки, разговаривал с кем-нибудь, кто оказывался по соседству, а потом уходил.

– К тому же, – замечает Джез, – он не воплощал собой юную мечту любви.

Джефф пожимает плечами.

– Это как раз не важно. Здесь бывают ребята с самыми разными вкусами.

– А сегодня тут есть кто-нибудь из тех, кто, на вашей памяти, разговаривал с этим человеком?

– Господи, ну и вопросики у вас! Дайте подумать. – Джефф морщит лоб. – Вообще-то я их припоминаю. Мог бы узнать одного, может, двоих, которые разговаривали с ним, но сегодня их здесь нет.

Ред вручает ему карточку.

– Можно вас попросить, когда они зайдут, позвонить нам?

– Конечно.

Джефф спускается по лестнице с Редом и Джезом и провожает их через боковую дверь. Почти до самой машины они идут молча.

– Ну и какие соображения? – спрашивает наконец Ред.

– Всю эту троицу роднит то, что они, кажется, не определились насчет своей сексуальной ориентации. То ли гомосексуалисты, то ли нет. Возможно, Серебряный Язык высматривал как раз такую добычу. Может быть, хотел, чтобы они считали его геем, может, просто хотел их напугать. Увы, по части соображений у меня не густо.

– У меня тоже, – говорит Ред. – В сексуальном смысле он их не трогал. Не трахал, ничего такого не делал. Они раздеты, но не донага. Похоже... похоже, что у него, как и у них, тоже нет уверенности.

Ред лезет в карман за ключами от машины.

– О черт! – говорит Джез.

Ред смотрит на него через крышу "воксхолла".

– Что?

– Я тут подумал. Помнишь Эммануэля Спитери?

– Последнюю жертву Ирлэнда?

– Ага.

– И что с ним?

– Он был ресторатором.

Ред моментально схватывает.

– Как Филипп Род.

– Именно.

Ред находит ключи, вставляет их в замок. С громким щелчком открывает дверцу.

– Это может быть совпадением, – говорит он, скользнув на место водителя.

– А может быть, он продолжил дело с того места, на котором остановился Ирлэнд. Спитери последний, Род первый. Бесшовное соединение.

Ред заводит двигатель, проверяет зеркало заднего вида и выруливает на дорогу.

– Господи боже мой! Ирлэнд-два. Вторая серия. Только этого нам не хватало.

32

– До чего гнусное место, – говорит Дункан.

– Мы там еще не побывали, – замечает Кейт.

– А нужно? Ты только посмотри, что за дыра! Грязный притон гомиков-сифилитиков, да еще в Сохо, в самом темном переулке.

Прокашлявшись, Дункан с отвращением плюет на землю. Кейт нарочито оттесняет его и проходит к двери в "Субстейшн".

– Ну, давай, Дункан, – говорит она. – Смелее, не робей.

У двери двое: женщина с пурпурными волосами и кольцом в носу и вышибала с длинными, до плеч, волосами. Кейт тянется за удостоверением, но тут женщина с пурпурными волосами неожиданно говорит:

– Прошу прощения, сэр, но вам сюда нельзя.

Кейт на мгновение теряется, пока не соображает, что женщина обращается не к ней, а к стоящему за ее спиной Дункану.

– Почему, черт возьми? – сердито спрашивает Дункан.

– Потому что вы одеты не по правилам.

– На мне нормальный костюм. Как я могу...

– Никаких галстуков, сэр, – говорит вышибала.

– Ну а если я сниму галстук, тогда можно?

– Да, сэр.

Дункан стучит пальцем по голове.

– Бред какой-то.

Вышибала делает шаг к нему. Кейт встает между ими и сует под нос вышибале удостоверение.

– Детектив-инспектор Кейт Бошам, а это старший инспектор Дункан Уоррен.

Вышибала сникает.

Говорить, как они с Дунканом и условились, начинает Кейт. Обоим кажется, что так будет лучше.

– Вы двое давно здесь работаете?

– Два месяца, – отвечает женщина.

– Год, – говорит вышибала.

Кейт поворачивается к вышибале и читает имя на бейдже: Эдвин Грин.

– И вы работаете здесь каждую ночь, мистер Грин?

– Да, почти каждую.

– В таком случае посмотрите, пожалуйста, на эти фотографии и скажите, не узнаете ли вы кого-нибудь из этих людей на снимках.

Он берет фотографии. Три жертвы и три контрольные.

– Дело-то в чем? Что натворили эти ребята?

– Вы только посмотрите на них, пожалуйста.

Грин быстро просматривает их, слишком быстро, и качает головой.

– Нет. Никогда никого из них не видел.

– Посмотрите на них снова, пожалуйста, и на сей раз, черт побери, повнимательнее. Ясно?

Удивленный и пристыженный вышибала делает, что велит ему Кейт. А когда снова качает головой, она понимает, что он и вправду никого не узнает.

Когда Грин отдает фотографии Кейт, та передает их женщине.

– Вы тоже посмотрите, мадам.

Та же процедура. Тот же результат.

– Вы не против, если мы осмотрим помещение? – спрашивает Кейт.

Грин указывает на лестницу.

– Прошу.

Кейт и Дункан начинают спускаться по обшарпанным ступенькам. Музыка, до сих пор воспринимавшаяся скорее как вибрация под ногами, звучит громче когда они заворачивают за угол. На стене, у них над головами, находится телевизионный экран, и Кейт, проходя мимо, машинально бросает на него взгляд, ожидая, что там прокручивают видеоклипы или, как бывает в некоторых заведениях, посетители могут увидеть собственные изображения, переданные с камер видеонаблюдения.

Но это ни то и ни другое. То, что она видит, – это жесткое гомосексуальное порно.

Двое обнаженных мужчин, один позади другого. У того, что впереди, глаза плотно закрыты, руки он тянет назад, хватая партнера за ягодицы. Стоящий позади держит в руках член того, что впереди, тогда как его пенис введен партнеру в задний проход. Оба движутся в такт, в судорожном, возбужденном ритме.

– Ну, не знаю, – ворчит Дункан, проследив за ее взглядом. – С этими людьми определенно не все в порядке.

Кейт не говорит ничего.

В самом клубе жарко, темно, он наполнен грохотом барабанов и завываниями синтезатора. Пульсирующий свет выхватывает из мрака лица танцующих. Остановившись спиной к бару, Кейт и Дункан озираются по сторонам. В затененных углах обжимаются смутно различимые силуэты. Парочка в белых нательных фуфайках и военного образца штанах, на краю танцпола, выглядит словно позитив и негатив. Один из партнеров черный, с волосами, отбеленными перекисью, другой белый, с угольно-черной шевелюрой. Эбонит и слоновая кость, связанные ритмом аккордов.

Кейт обводит помещение взглядом и с удивлением отмечает, что никто ни с кем не разговаривает.

Это о действует угнетающе. Все выставляют себя напоказ, как лоты на аукционе, желая быть выбранными и отправиться с кем-нибудь на ночь – и ради чего? Ради недолгого физического удовлетворения, за которым следуют муки телефона, который не звонит, и страх перед венерологической клиникой. Распущенность и похоть превращают Лондон в Содом и Гоморру.

Потом Кейт задумывается, а как отнеслась бы она к тому же самому, имей эти люди обычную ориентацию. Ее отталкивает то, что они "голубые", или то, что больно уж все это похоже на ярмарку племенного скота? Она выбирает несколько человек, мысленно приставляет к ним женские лица, а потом меняет некоторых из них обратно на мужчин и смотрит снова. Нет, будь они хоть геи, хоть натуралы, разницы никакой. Все равно впечатление гнетущее.

Она наклоняется к Дункану и громко, чтобы перебить музыку, говорит ему на ухо:

– Ты не понимаешь, правда?

– Чего?

– Всего этого.

– Нет. Ни в малейшей степени.

– Я тоже.

– А мне казалось, они тебе нравятся, – откликается он с удивленным видом.

– Кто?

– Педики.

– Против педиков как таковых я ничего не имею. Они меня не привлекают, но почему люди вроде тебя их ненавидят, мне уразуметь трудно. Когда я сказала, что не понимаю, я имела в виду, что не понимаю, как люди могут деградировать до того, чтобы выставлять себя напоказ таким постыдным образом. И тут уж не важно, традиционной они ориентации, лесбиянки или вообще чудища с Марса. Все равно это будет чистой воды скотство.

Дункан поворачивает голову к ее уху.

– Пошли отсюда.

– Почему? Мы еще никого не расспросили.

– Потому что я сказал. С меня хватит.

Он направляется к выходу.

При всех ее либеральных взглядах Кейт вовсе не улыбается остаться здесь одной, и Дункан знает это не хуже ее. Деваться ей некуда.

На лестнице толпа народа, и Кейт приходится прилагать усилия, чтобы протолкнуться наружу. К тому времени, когда она выбирается через главную дверь, Дункан уже шагает по улице. Она бежит ему вдогонку.

– Что с тобой, Дункан? Какая муха тебя укусила?

Он разворачивается к ней, и она впервые осознает, насколько он зол. Не просто на сегодняшний вечер, но на все вообще.

– Послушай, Кейт. Это дело было сплошным дерьмом с самого начала, как только мы в него вляпались. Перво-наперво, я потерял выходные с сыном, а мои отношения с Хелен, и без того прохладные, теперь отброшены на сто лет назад. С первых же дней мы гоняемся за тенями, и ничего не меняется. Все эти Редовы мудреные теории плевка не стоят, что, кстати, он и сам знает. Просто хватается за соломинки. А на самом деле у нас нет решительно никаких свидетельств ни того, что сам Серебряный Язык педик, ни того, что он педиков мочит. Во всей этой болтовне насчет подростковых экспериментов и бисексуальности нет никакого смысла. Никакого. Будь у нас мало-мальски приличная зацепка, мы давно отказались бы от всего этого вздора. Но поскольку у нас ничего нет, мы таскаемся по дерьмовым притонам вроде этого... – Он указывает на клуб. – Совершенно без всякой надобности.

– Но если это не имеет отношения к делу, Дункан, то что, черт возьми, имеет?

– Не знаю. Но это придет к нам со временем.

– Со временем? Ты хочешь сказать, что мы должны ждать, пока Серебряный Язык ухлопает еще несколько человек, чтобы дать нам подобраться к нему поближе? Так, что ли?

– Нет. Не так. Это не то, что мы должны делать. А делать мы должны вот что: отказаться от всех наших предварительных концепций и начать заново, с самого начала. Я, конечно, понимаю, что эта линия мышления не прибавит мне популярности, но правда вообще мало кому нравится. Если тебе, Реду и Джезу охота воображать, будто мы столкнулись с каким-то педерастом, убивающим кайфа ради, удачи вам. Кем бы ни был и что бы собой ни представлял Серебряный Язык, будь у него возможность сейчас тебя слышать, он обмочил бы штаны.

Кейт добирается до дома в начале третьего. Свет в квартире выключен, а зайдя в спальню, она слышит размеренное, спокойное дыхание спящего Дэвида. Кейт быстро, бесшумно раздевается и ложится в постель рядом с ним. Он не просыпается, и ее это радует.

33

Они только что переехали и поселились вместе, а она уже начинает думать, что это ошибка. Пожалуй, ей следовало не принимать его предложение снять квартиру на двоих, а поставить точку в их отношениях. Они были близки два года, и теперь Кейт кажется, что их отношения себя изжили. Но и не испытывая к нему никаких чувств, она приняла его предложение, поскольку так было проще. Пошла по пути наименьшего сопротивления. А ведь Джез не погрешил против истины, назвав сегодня вечером Дэвида мистером Занудой. Именно таким он и сделался. Может, он был таким всегда, а Кейт просто не видела этого. Но уж теперь-то видит, от этого никуда не денешься. И на Джеза она окрысилась не потому, что его шутка несправедлива, а из-за того, что он зацепил ее за живое. Насыпал соли на рану. Лишний раз заставил вспомнить о том, что она, Кейт Бошам, вся из себя крутая, дни напролет охотящаяся за ужасным Серебряным Языком, на самом деле настолько безвольна, что никак не может решиться покончить с тем, с чем, по ее же глубокому убеждению, давно пора покончить. При этом Дэвид, похоже, даже не догадывается, что у них проблема, не говоря уж о том, чтобы ее решать.

Да и то сказать, решать все равно придется ей. И придется непременно. Потому что ей нужен не Дэвид, а Джез.

Она хочет, лежа в постели, чувствовать рядом крепкое тело атлетически сложенного Джеза. Хочет покрывать поцелуями широкие плечи пловца, мускулистую грудь, опускаясь губами ниже и ниже, хочет пробежаться руками по рельефным мышцами его бедер и ног. Хочет просыпаться раньше его и смотреть на него, растрепанного и сонного. Хочет, чтобы он весело, добродушно подтрунивал над ней дома, как делает это на работе, когда шутливо заигрывает. Может быть, и шутливо, но порой ей кажется, что за этим стоит что-то большее. И ей хочется работать с ним вместе.

Кейт влюблена, и вовсе не в Дэвида.

Две ночи назад ей снился Джез, причем сон был настолько отчетливым и реальным, что, по ее убеждению, об этом сне должен знать и Дэвид. Тем паче что он тоже там присутствовал – смотрел телевизор, в то время как она и Джез занимались любовью в спальне. Проснувшись, она первым делом метнулась в гостиную, посмотреть, а не там ли, как это было во сне, Дэвид. Странно даже, как она удержалась от того, чтобы признаться ему во всем прямо за завтраком. Дело ли это, лгать в постели? Человеку, с которым живешь?

Но, с другой стороны, она понятия не имеет о том, как относится к ней Джез. Конечно, они добрые друзья и флиртуют напропалую, но ведь Джез не знает – не может знать! – каковы ее истинные чувства. Он с ней заигрывает, да, но что тут такого? Возможно, просто дурачится, ведь ему прекрасно известно, что она несвободна.

При этом Кейт понятия не имеет о его пристрастиях, о том, как он проводит свободное время – не считая, конечно, тренировок по триатлону. Она не знает, есть ли у него подружка. Не знает даже, традиционной ли он ориентации. Может быть, сегодня ночью он задержался в каком-нибудь из гей-клубов не только из служебного, но и из личного интереса. Может быть, он не пытается пойти в своих ухаживаниях дальше не потому, что она занята, а просто потому, что она женщина?

Но как бы то ни было, Кейт твердо знает одно: ей необходимо видеть Джеза как минимум пять дней в неделю. И это раздирает ее душу.

34

Ред поднимается, идет к письменному столу, берет оттуда визитку Логана и вручает матери. Она смотрит на нее несколько секунд и кладет на подлокотник кресла.

– Он заходил сегодня, когда вы были у Эрика.

– Быстро пожаловал.

Ред пожимает плечами и снова садится.

– Наверное.

– Что он сказал?

– Сказал, что мне причитается награда. Если я захочу ее получить.

"Он сказал, что восхищен моим мужеством, прямо слезу у меня вышиб", – думает Ред, но об этом предпочитает умолчать.

– А что ответил ты?

– Что подумаю. Это было несколько неожиданно.

– Значит, ты не ожидал этого?

– Чего?

– Награды.

– Нет, конечно нет. Я вообще забыл о том, что Логан предлагал награду.

– А когда вспомнил?

– Когда он заговорил о ней. До этого я плохо понимал, зачем он вообще явился.

– Значит, до того момента, когда он предложил ее тебе, ты о ней не помнил?

– Да.

– Правда, Ред, совсем не помнил?

Теперь Ред понимает, к чему она клонит.

– Ушам своим не верю.

– Я спросила лишь потому, что Эрик...

– Эрик? Ты серьезно хочешь сказать мне, что Эрик считает, будто я пошел в полицию в расчете на награду?

– Он... э-э... да, именно так он думает.

– Скажи ему, что я, на хрен, сверну ему шею, за то что он смог даже подумать о такой мерзости!

– Редферн!

– Богом клянусь, я вообще в первый раз вспомнил об этой награде, когда о ней заговорил Логан. Если Эрик серьезно считает, что все это время, выслушивая его признание, я потирал руки в предвкушении тридцати сребреников, тогда... Я не знаю что. Я не знаю, каким человеком он меня считает, если вообще мог такое подумать.

– Почему же ты сразу не отказался от предложения Логана? Наотрез?

– Потому что оно стало для меня полной неожиданностью. А я не хотел ничего принимать второпях, сгоряча.

– Ничего вроде твоего утреннего визита в полицию, ты хочешь сказать?

Она верит Эрику. Она вправду считает, что Ред сдал его, чтобы получить эти деньги.

Ред тяжело дышит через нос, с трудом сдерживаясь, чтобы не грохнуть что-нибудь об пол.

– Мама, давай уясним пару вещей. Что бы ты ни думала, я сдал Эрика не ради награды. Будь это так, я бы, наверное, сразу забрал деньги, не правда ли?

– А кто тебя знает, Ред, может, ты их и взял. Взял, а нам не сказал.

– Это обвинение?

– Это возможность. Вот и все.

– Сколько раз можно говорить одно и то же? Я не брал этих денег. Я даже не вспоминал о них, когда думал, идти ли мне в полицию. Я пошел туда вовсе не из-за награды и, кстати, считаю, что поступил правильно. А еще считаю, что поступил правильно, не дав, вот так, с ходу, без размышления, определенного ответа Логану. Не сказав ни "да", ни "нет". И если ты, мам, и ты, отец, не согласны со мной по всем этим пунктам, тут уж ничего не поделаешь. Нам просто придется смириться с тем, что у нас на сей счет разные точки зрения.

Мать поднимает брови.

– Следует ли предположить, Ред, что ты собираешься отказаться от этой награды?

– Вероятно.

– То есть не определенно?

– Не определенно. Возможно, мы могли бы извлечь из этих денег пользу. Пустить их на что-то хорошее.

– Например?

– Пока не знаю. Так далеко я не заглядывал. Но позволь, мама, и мне тебя кое о чем спросить. Почему ты так решительно настроена против того, чтобы я принял награду? По-прежнему подозреваешь меня в том, что я сдал брата ради денег, или считаешь, что мы – как семья Эрика – не должны получать выгоду за счет человека, пострадавшего по вине Эрика?

Она не отвечает. Да в этом и нет нужды. Ред и так знает, о чем она думает. Ей легче представить одного из сыновей готовым пойти на предательство из алчности, чем смириться с тем, что другой сын – убийца.

"Как бы ни сложилась теперь наша жизнь, – думает он, – ни для кого из нас она уже никогда не будет прежней".

– Ред, – спрашивает Маргарет, – а как бы ты распорядился этими деньгами? Мог бы потратить их на защиту Эрика?

– Нет, мама, конечно нет. Это неправильно. Ну как бы я мог взять деньги мистера Логана и использовать их против него? Это нелепо. Не может же отец жертвы помогать убийце, разве не так?

Молчание.

Странно, ведь Реду это кажется очевидным. Ему непонятно, почему родители не могут увидеть ситуацию с такой же точки зрения.

"О ее семье ты подумал, а о своей? Кто тебе дороже?" – спрашивает себя Ред. Или вспоминает вопрос, заданный ему родителями.

Теперь ход их мысли становится ему ясен – они считают, что для него это шанс искупить вину. Взять деньги Логана и нанять для Эрика самого лучшего адвоката. Раз уж брат по его вине оказался в тюрьме, так пусть он его оттуда и вызволяет. Может быть, хоть в какой-то мере искупит предательство.

Но если он не хочет так поступать, вновь встает вопрос, кто же ему дороже. С кем он?

Ред встает, резко оттолкнув стул.

– Да ну вас... – говорит он и направляется к двери.

– Ты куда собрался? – нервно спрашивает мать.

– Пойду пройдусь. Может быть, за это время у вас мозги встанут на место.

Он хлопает дверью с такой силой, что из дверной рамы вылетают маленькие кусочки штукатурки. Студент, живущий внизу, высовывается, чтобы попенять на шум, но, разглядев выражение лица спускающегося по лестнице Реда, быстро скрывается в своей комнате. На улице холодно, а Ред не надел пальто. Он покидает Грейт-корт через боковые ворота, выходит на Тринити-лейн и сворачивает направо. Если он будет идти быстрым шагом, то не замерзнет. Да и не больно-то он думает о холоде – его не перестают ранить незаслуженные подозрения родителей. В ушах вновь и вновь звучат обидные вопросы. Почему они ему не верят? Почему считают его способным взять деньги и даже не сказать им?

Ему горько, но он не теряет надежды, что все как-нибудь образуется, и пытается найти для родителей оправдание. Что с них взять, ведь они в шоке. Они не знают, как справиться с тем, что на них обрушилось. Услышали бы себя со стороны, так, наверное, сами бы устыдились. Особенно мама – это ведь она все время цеплялась к нему с вопросами о награде, а отцу и слова вставить не давала.

Впрочем, нет, тут он не прав. Да, она наседала на него сильнее, но и у отца имелась возможность высказать свое мнение. Например, когда после слов Реда о том, что он не считает возможным использовать деньги Логана для защиты Эрика, последовало затяжное молчание.

Отец так и не нарушил его. И вообще, как только речь зашла о деньгах, он словно язык проглотил.

И тут до Реда доходит, в чем дело. И он понимает, какую пользу можно извлечь из этого кошмарного стечения обстоятельств.