Текст книги "Мессия"
Автор книги: Борис Старлинг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 31 страниц)
78
– Не может быть, – говорит Джез.
– Пропустили, – настаивает Ред. – Мы пропустили одного, не иначе.
– Может быть, Серебряный Язык пытался убить его и не смог, – предполагает Кейт. – Может быть, Петр сменил место жительства?
Ред качает головой.
– Нет, я так не думаю. Кейт, ты сама недавно сказала, что это требует колоссальной, сложнейшей работы. Мы знаем, насколько дотошен Серебряный Язык. До сих пор он не допустил даже намека на ошибку, и уж такого маху, конечно же, дать не мог. Жертва по имени Питер должна быть. Скорее всего, он дал нам зацепку насчет святых именно потому, что мы упустили одного убитого. Чтобы мы поняли это. Убийца играет с нами.
– Но все остальные убитые были обнаружены не позже чем через несколько часов после смерти, – говорит Джез. – А этот Петр, если убит, – он считает месяцы по пальцам, – то завтра тому уже будет четыре месяца. Иными словами, если Петр мертв, но не найден, то получается, что Серебряный Язык спрятал тело. Но зачем? Зачем прятать труп, а потом давать наводку для его поисков?
– Я не знаю, – говорит Ред. Он перебирает свои записи, пока не доходит до Петра. – Хрен его знает. Мы ведь уже отмечали, что именно с Петром связано наибольшее количество возможностей. Найти его будет труднее всего, потому что там много вариантов. Рыбак... предводитель апостолов... ключи от Небес... распят вниз головой... единственный женатый.
Ред обрушивает кулак на стол.
– Распят вниз головой. Вот в чем дело. Он был распят вниз головой. Если бы мы нашли Петра сразу после того, как он был убит, мы бы с ходу выяснили принцип. Распятие на кресте всегда имеет отношение к религии. А распятие на кресте вниз головой встречается настолько редко, что тут и идиот догадался бы, в чем дело. Найди мы Петра, принцип стал бы очевиден.
Он проверяет даты.
– Петр должен был стать третьей жертвой. Если бы мы раскусили Серебряного Языка сразу после трех жертв, у него возникла бы уйма проблем с дальнейшей деятельностью, не так ли? Поэтому он скрывает Петра, и мы тратим время, таскаясь по злачным местам, где собираются "голубые". Он выбирает, что сообщить нам и когда сообщить. Он дал нам ключ насчет святых и вместе с тем утаил от нас Петра.
– Должен же вестись какой-то учет, разве нет? – подает голос Кейт. – Я что хочу сказать: невозможно убить кого-то в июне и рассчитывать, что его не хватятся до октября!
– Если только Петр не был кем-то вроде бродяги, исчезновения которого никто и не заметил, – бормочет Джез, наполовину для себя.
– Может быть, – говорит Ред, – но более вероятно, что Петр имел работу. Все остальные жертвы работали. – Он обращается к Кейт: – Свяжись со службой розыска безвестно пропавших и запроси все сведения об исчезнувших с двадцать девятого июня и не объявившихся по сей день. Поскольку исчезновение могли обнаружить не сразу, накинем месяц. Надо проверить все заявки о пропавших с конца июня до начала августа. Это охватит время, в течение которого люди могли думать, что он уехал в отпуск, заболел, или все такое. Пусть ищут мужчин по имени Питер, проживавших в Лондоне. Если это ничего не даст, придется расширить сферу поиска. И проследи за их работой сама. Будь с ними, пока они этим занимаются, и не слезай с них, пока что-нибудь не получишь.
– А как насчет рода занятий? – интересуется Джез. – Чего можно ожидать от Петра?
Ред снова сверяется со своими записями.
– Кузнецы, рыбаки и папы. – Он улыбается. – Последних, полагаю, можно исключить. Даже Ватикану, при всех его возможностях, было бы затруднительно скрыть исчезновение понтифика, да и зовут его не Петром.
Он смотрит на Кейт.
– Советую тебе не зацикливаться на профессиях. Ищи пропавшего человека, а уж потом проверяй соответствие рода занятий. Он, конечно, может быть как-то связан с кузнечным ремеслом или с рыбой, но не от этого надо отталкиваться. Петр много кем был, например Камнем Господним. Фантазия убийцы вполне могла увязать с этим какого-нибудь каменщика или каменотеса. Короче говоря, привязывай попавшего человека к профессии, а не наоборот.
– Понятно.
Кейт записывает указания и встает, но медлит.
– Да, вот еще вопрос.
– Что?
– Если бы у него, как у того Петра из Библии, была жена, как она вообще могла не знать о его исчезновении?
– Может быть, именно она и заявила о пропаже. Может быть, они расстались. Может быть, Серебряный Язык убил и ее. Кто знает?
– Нет, – возражает Джез. – Ее он убивать бы не стал. Это не вписывается в общую канву, и такое деяние Серебряный Язык счел бы... профанацией идеи. Убить кого-то, кроме избранных, значило бы запятнать чистоту его шедевра.
79
Кейт возвращается ровно через час.
– Боже мой, чтобы заставить этих ребят из розыскного бюро работать, мне пришлось пустить в ход женские чары. Они там вовсе не обрадовались незапланированным поискам, тем паче что искать пришлось человека, который, предположительно, четыре месяца как умер. Но в конечном счете мне удалось найти к ним подход. И угадайте, что я выяснила.
– Что?
– В период с конца июня до начала августа пропавшими числились шестнадцать человек по имени Питер. Двенадцать из них пока исключаем, они не из Лондона. Остаются четверо. Двое из них были найдены, живые и здоровые. Если можно считать здоровыми забулдыг. А из последних двоих один – мальчик, восьми лет от роду.
– А это не тот, чей портрет помещали в газетах? – спрашивает Джез. – Парнишка, пропавший возле муниципального дома в Тауэр-Хэмлетсе. Его вроде бы звали Питер Стоукс.
– Он и есть. Что с ним случилось, так и осталось неизвестным, хотя, по мнению местных копов, мальчонка уже мертв. В любом случае на апостола он не тянет по малолетству. Так что остается один, и сдается мне, это именно тот, кого мы ищем.
Она вручает распечатки.
– Вот. Питер Симпсон. Хиллдроп-роуд, Холлоуэй. Кузнец. Сходится тютелька в тютельку.
– Чертовски сходится, – говорит Ред. – Надо ехать в Холлоуэй.
Кейт прокашливается.
– Но есть одна странность.
– Какая именно?
– Первоначальный поиск имени Питера Симпсона не дал. Мы нашли его, только когда расширили временные рамки.
– Что ты имеешь в виду?
– Изначальные параметры, которые ты мне дал, были с двадцать девятого июня по первое августа. Но поиск в этих границах успехом не увенчался, а на Питера Симпсона мы наткнулись, только когда я попросила их поискать с более ранней даты. Он числился пропавшим с двадцать пятого июня – за четыре дня до предполагаемого убийства.
Ред и Джез смотрят на нее с недоумением.
– Он был зарегистрирован как пропавший до Дня святого Петра? – уточняет Джез.
– Да.
– Может быть, ребята из розыска все перепутали, записали по ошибке не ту дату. С кем не бывает?
– Нет. Они проверили в компьютерной системе дату создания того файла. Он был создан в четыре утра двадцать пятого июня.
– А кто заявил о его пропаже? – спрашивает Ред.
– Женщина, которая живет в квартире над ним. Ее зовут Сандра Мур.
– Что ж, поговорим и с ней. Пошли.
80
– Стивен, ты перестанешь или нет?
Сандра Мур дотягивается, чтобы отцепить своего четырехлетнего сына от ноги Кейт, на которую малыш пытается взобраться.
Кейт улыбается ей.
– Все в порядке. Правда.
Сандра хватает Стивена и тащит его через комнату. Она шепчет ему в ухо что-то строгое, обнимая за тоненькую шейку жестом, который одновременно говорит и о материнской любви, и о желании хоть немного ограничить его прыть.
– Прошу прощения, офицеры.
– Вы говорили... – подсказывает Ред.
– Ах да. Вообще-то я забеспокоилась из-за одного из клиентов Питера. Видать, Питер взял у того малого какой-то заказ, а в срок не появился. Тот позвонил, ответа не было, ну он и притащился сюда. А я у себя была, занималась домашними делами...
"Черта с два, – думает Ред. – Что-то по твоему дому этого не скажешь".
– ...Когда этот тип объявился и давай трезвонить в домофон, а стены у нас тонюсенькие! Ну, он, ничего не добившись, стал названивать во все квартиры подряд, а когда я ответила, сказал, что ему Питер нужен. Тут-то я и вспомнила, что сама Питера уже несколько дней как не видела. Впустила этого парня в дом, стали мы стучаться к Питеру в дверь, а ответа нет. Тут тот малый и говорит: "Не похоже это на Питера". Видать, он не впервые заказывал ему работу, и Питер его никогда не подводил. В конце концов мы вызвали полицию, пришел молодой констебль, в форме, симпатичный такой, и отпер дверь отмычкой – у вас в полиции такие имеются. Я всегда говорила Питеру, чтобы он дал мне ключ на всякий случай. Вдруг что стрясется, когда он в отлучке. А он вечно обещал, обещал, да так и не дал.
– И что вы нашли?
– Ну уж не Питера, его-то не было, верно? На кухонном столе лежала записка, в ней говорилось, что ему стало невмоготу после смерти Карен.
– Кто эта Карен?
– Его жена.
– Его жена умерла?
– Ну да. В начале года это было. Погибла в автомобильной катастрофе. О, это было ужасно. Ужасно. Такая милая женщина. К тому же они были женаты всего несколько месяцев. Не успели толком зажить семейной жизнью. По-моему, Питер так и не оправился после ее смерти. Да, точно не оправился, иначе бы не ушел, верно? Так говорилось в его записке. Что он хочет побыть один, подумать на досуге над своей жизнью и поэтому исчезнет на некоторое время и нам не надо его искать, потому как, когда надо будет, он сам вернется и все будет нормально. Никаких глупостей, чтобы с собой покончить или что-то такое, у него на уме нет, а у всех, кого подвел с заказами, он просит прощения.
– И вы видели эту записку?
– Ну да. Констебль прочел ее и показал мне.
– И вы уверены, что это был почерк Питера?
– Ну да. У него очень аккуратный почерк, у Питера. Может, потому что руки у него росли из правильного места, если вы меня понимаете.
– Могли бы вы сказать, что Питер был... что он человек импульсивный, порывистый?
Сандра Мур не замечает оговорки Реда.
– Нет. Совсем нет. Как я говорила, он очень надежный, обязательный. Другое дело, что после смерти Карен мог и перемениться. В голову-то ему не заглянешь, верно? Люди по-всякому реагируют на такие вещи, другие так очень чудно. А я так на это скажу: живи, пока живется, и другим жить давай.
– И вы не получали известий от Питера с той поры?
– О нет. Ни слова. А тогда, помнится, сказала констеблю, что мы зря его побеспокоили, раз Питер-то, значит, просто решил побыть один. Но констебль говорит, нет, сам решил, не сам, но раз мы не знаем, куда он подевался, должны заявить о пропаже. Так по закону положено.
– Да, это так. Вы помните имя того констебля?
Сандра морщит лоб и медленно качает головой.
– Нет. Это было давно.
– Не беспокойтесь, ничего страшного. А что с квартирой Питера, не знаете?
– А что с ней будет? Она на месте, за ним сохраняется. Он ведь не съехал, просто отбыл на время, разве нет?
– Значит, она не была продана или сдана внаем?
– Нет. Никто не заходил туда и не выходил оттуда, во всяком случае, на моих глазах.
– Хорошо.
Ред встает, и Джез с Кейт следуют его примеру.
– Миссис Мур, вы нам очень помогли. Спасибо.
– Не за что, офицеры. Если вам понадобится что-то еще...
– Вы очень любезны. Спасибо.
Она закрывает дверь за ними, оставив их в темноте на лестничной площадке. Джез шарит по гладкой стене и, нащупав лестничный выключатель, зажигает свет. Таймер с тихим жужжанием начинает отсчет времени до отключения.
Ред размышляет.
– Значит, в тот день, когда пришел полисмен и они нашли ту записку, в квартире никого не было. Должно быть, это произошло двадцать пятого, в тот день, когда Питера занесли в списки пропавших.
– Если, конечно, констебль доложил об этом в тот же день, – уточняет Кейт.
– Да, конечно. Но если он затянул с докладом, это делает интервал между исчезновением и убийством еще больше. Я хочу сказать, если констебль официально сообщил о пропаже Петра дня через два, получается, что обнаружили его отсутствие двадцать третьего или двадцать четвертого.
– Знаете, что меня озадачило? – говорит Джез. – До сих пор все жертвы принимали смерть в своих домах, и там же мы находили тела. Их не подбрасывали в мусорные контейнеры, не бросали в реку, как бывает с трупами. А в доме Питера ничего нет.
– А вот этого мы пока не знаем, – замечает Кейт. – Мы там еще не были.
Ред разворачивается и сильно стучит в дверь Сандры Мур. Она тут же открывает: наверняка стояла за дверью и прислушивалась к их разговору.
– Миссис Мур, вы ведь сказали, что, насколько вам известно, никто не заходил в квартиру Питера, с тех пор как он был объявлен в розыск.
– Да. Так оно и есть.
– Спасибо.
Она нехотя закрывает дверь. Они спускаются по лестнице, чтобы любознательная соседка не могла их подслушать. К тому времени, когда они оказываются на площадке этажом ниже, таймер отключает свет. Однако выключатель имеется на каждой площадке, и Ред снова зажигает лампы.
– Я вот о чем думаю, – говорит он. – Серебряный Язык не хотел, чтобы мы обнаружили тело Питера слишком рано, верно? Но при этом рассчитывал, что, когда убьет его, труп будет нами найден. Каким образом? Если мертвец у себя дома, все ясно – рано ли поздно человека хватятся и проникнут в его жилище. Убить жертву не в срок, прятать где-то тело – это не стиль Серебряного Языка. Вспомним, он никогда не отступал от основополагающих принципов. Все его жертвы приняли смерть в положенный день и у себя дома. Поле для маневра у убийцы узкое – он должен был убить Питера именно двадцать девятого июня и в его квартире. Скорее всего, так оно и было. Примерно за неделю до Дня святого Петра убийца проник в квартиру, заставил Питера написать записку, а потом похитил Питера и скрывал его где-то, – живым! – пока не пришло время. Недели хватило на то, чтобы кто-то – в данном случае заказчик – заметил отсутствие Питера, вызвал полицию, проверил квартиру, нашел записку и доложил об исчезновении. Факт зафиксировали, но не более того. Люди пропадают каждый день, в данном случае имеется объяснение, так что шум поднимать не из-за чего. Спустя неделю преступник вместе с Питером возвращается в квартиру, убивает последнего и оставляет тело на месте преступления. Где – вот ведь какая предусмотрительность! – его никто не будет искать. Известно ведь, что Питер отправился куда-то, чтобы прийти в себя после смерти Карен, так что соваться в его квартиру никому не придет в голову.
– Ты хочешь сказать, что тело должно находиться в квартире? – спрашивает Джез.
– Бьюсь об заклад на что хотите – он там. Это единственное решение, которое вписывается в схему.
– Но если так, – восклицает Кейт, – он там уже четыре месяца. Надо думать, вся квартира провоняла.
Ред поднимает глаза на коллег.
– Придется нюхать. Нам за то и платят, чтобы мы копались в дерьме.
81
Они направляются по Хиллдроп-роуд, высматривая винный магазин.
Через дорогу, напротив квартиры Питера Симпсона находится Образовательный центр Общества всех святых. Через стеклянный фасад они видят репетицию церковного хора. Звучит нежная, проникновенная музыка, но она не может принести успокоение душам стоящих снаружи на тротуаре сотрудников полиции.
Найдя в конце улицы магазин, они покупают четверть литра виски и возвращаются назад, к квартире Питера. Перед дверью Ред открывает бутылку и говорит:
– Это чтобы отбить вонь. Надо принять по глотку и, главное, поплескать вокруг рта и в ноздри. Спасти не спасет, но все лучше, чем ничего.
Виски смачивает волоски в носу, забивая нос резким запахом. Но по сравнению с гнилостным смрадом разлагающегося трупа это медовый аромат.
– Хорошо еще, что мы не успели побриться сегодня утром, а? – говорит Джез, засовывая виски к себе в карман. – Иначе этот дивный аромат не удержался бы на наших лицах.
– Говори за себя, – замечает Кейт. – Мне сегодня удалось побриться.
– Знаменитая бородатая женщина, – отзывается Джез. – Мы будем показывать тебя в цирке и заработаем целое состояние.
Она улыбается ему, и он слегка обнимает ее, приблизив ненадолго свои губы к ее лбу. Ред на миг ощущает себя посторонним. Он видит, как хорошо тела Кейт и Джеза подходят одно к другому, причем даже не с точки зрения сексуальности, а как-то по-родственному. Есть в этой паре что-то особенно гармоничное, хотя ни он, ни она, возможно, и не отдают в этом себе отчета.
Джез отстраняется от Кейт.
– Все хорошо? – спрашивает он, и она отвечает быстрым, легким кивком.
Ред делает глубокий вдох.
– Ладно. За дело.
Он звякает маленькой связкой универсальных полицейских ключей и вставляет первый в замочную скважину. Он плавно входит полностью, но не проворачивается ни влево, ни вправо.
– Черт.
Второй тоже входит идеально. Ред сильно поворачивает его направо, чувствует пальцами щелчок запорного механизма и налегает на дверь. Она не поддается. Ред налегает посильнее, но с тем же результатом.
– Может быть, ты недожал, – предполагает Джез.
– Нет, с этим все в порядке. Ключ подошел, замок открылся, других замков на двери нет. Просто что-то подпирает ее изнутри.
Ред налегает на дверь плечом, и сверху приоткрывается щель.
– Ага, – говорит Ред, – держит ее что-то внизу, на полу. – Он поворачивается к Джезу. – Ну, мистер триатлет. Пора пустить в ход твои мускулистые ноги.
Джез пинает дверь три раза подряд, и она с треском распахивается. В носы, перебивая запах виски, ударяет трупная вонь. Джез морщится и зажимает рот и нос ладонью. Глаза, над пальцами, широко раскрыты.
Ред смотрит на него и Кейт.
– Держитесь?
Кейт кивает, Джез отнимает руку ото рта.
– Вот дерьмо, я стер большую часть виски. Подождите секундочку.
Он вытаскивает бутылку из кармана, отвинчивает крышку, прикрывает ладонью горлышко, переворачивает бутылку и пробегает ладонью вокруг носа и рта.
– Так-то лучше. Спасибо.
Они заходят, медленно и осторожно, словно водолазы, движущиеся в незнакомой подводной каверне. Жесты заменяют слова, а там, где без слов не обойтись, звучит шепот. По правде сказать, никакой необходимости соблюдать тишину нет, это получается непроизвольно. Как-никак это место четыре месяца не вбирало в себя ни единого звука.
Воздух в помещении тяжелый, густой от смрада. Здесь темно, потому что шторы задернуты.
Ред тянется к выключателю у двери и нажимает его. Никакого результата.
– По-моему, электричество отключено, – шепотом произносит Кейт.
Ред кивает.
Джез бочком продвигается мимо них в прихожую, заглядывает по ту сторону двери и указывает на то, что ее блокировало. Множество конвертов, брошюр и тому подобного. Корреспонденция, приходившая на имя покойного. Ее бросали в щель, не зная, что, хотя адресат дома, ему все это уже не прочесть.
Джез не глядя отступает назад и натыкается на Кейт, которая, чтобы не потерять равновесия, хватается за край двери. И удивленно ахает.
– Что? – шепчет Ред.
– Посмотри. Слой резины, вокруг всей двери. По краям. Все щели были закрыты резиной.
Черная резина, вроде велосипедной, по всему периметру двери.
– Надо же, – говорит Джез, – дверь фактически герметизирована. На лестнице не воняет, поэтому никто из соседей не насторожился.
– Смышленый малый, – замечает Ред.
– Я или Серебряный Язык? – спрашивает Джез.
– Он, конечно. Куда тебе до него. Большинству людей такое бы и в голову не пришло.
Они начинают быстрый и энергичный осмотр квартиры. Выясняется, что резиновыми полосками герметизированы и окна. В гостиной нет ничего необычного. Так же, как в кухне. И в ванной.
Тело Питера находят в спальне, самой дальней комнате от входной двери и последней, куда они заглядывают. Самодельный крест прислонен к дальней стене, и безобразно разложившееся тело свисает с него вниз головой, как отвратительная летучая мышь. Кожа на теле местами темно-зеленая и черная, с белыми вкраплениями личинок. Лицо распухло и вздулось, как воздушный шар. Глаза вытекли, остались лишь черные овалы глазниц. Засохшая темно-коричневая кровь, вытекавшая оттуда, где руки и ноги были гвоздями прибиты к дереву, бороздками засохла на перевернутом теле.
На полу, между дверью и трупом, черный линолеум. Ступив на него, Ред чувствует, как начинают скользить его ноги, и понимает.
Это не линолеум.
Свернувшаяся кровь образовала корку поверх пола, как разлитый горячий шоколад.
82
Понедельник, 29 июня 1998 года
Серебряный Язык изо всех сил тянет за веревку, скрепляющую два куска дерева вместе, под прямым углом. Она не подалась ни на дюйм. Очень хорошо.
Питер Симпсон смотрит на него. Глаза над заклеивающей рот полоской скотча размером с блюдце и побелели от ужаса. Питер должен знать, что Серебряный Язык собирается убить его. Поэтому он открыл свое лицо с самого начала и продолжает показывать: каждую ночь, когда возвращается с работы, и каждое утро, когда уходит снова. Дважды в день, всю неделю.
Никто из увидевших его лицо и узнавших, кто он таков, не остался в живых. Если кто-то узрел его лик хотя бы единожды, он обречен на смерть. Будь у Серебряного Языка намерение отпустить Питера, он не показал бы ему своего лица. А раз показал, значит, не отпустит. Во всяком случае, живым.
Похоже, неделя плена сломила Питера, лишив его всякой воли к сопротивлению. Неделя, которую этот человек провел прикованным к кровати, в доме Серебряного Языка. С наручниками на запястьях. С оковами на лодыжках. Разумеется, цепи были обернуты резиной, так что Питер не мог переполошить соседей, звеня или гремя ими. Неделя заточения и неделя молчания. Серебряный Язык не сказал Питеру ни слова – с тех самых пор, как заставил его написать записку насчет того, что он уехал, а потом поводил у него перед носом флаконом с эфиром.
Питер его, конечно, впустил. Они все впускают. Предлог, который он использует, срабатывает всякий раз, как и должно быть. Ведь, в конце концов, это правда.
Конечно, Серебряный Язык предпочел бы более простой способ. Его вовсе не радует необходимость целую неделю держать пленника у себя дома. Но такие уж выпали даты. Так было суждено.
В конце концов, все неплохо. Если повезет, он сможет разобраться как минимум с половиной из них, прежде чем кто-нибудь сообразит, в чем тут дело. Но и догадавшись, никто не сможет ему помешать. Ибо такова воля Господа.
И вот теперь, под покровом ночи, они снова вернулись в Холлоуэй, в отвратительную квартиру Питера, двери и окна которой теперь уплотнены резиной.
Случись ему, связанному, с кляпом во рту, оказаться на месте Питера, в то время как кто-то готовит для него крест, он бы знал, что ему предпринять. Мученикам не пристало просто лежать и умирать, им подобает обретать свой венец в сиянии славы. На то они и мученики.
Тот старик, Каннингэм, пытался сопротивляться. Набросил ему на лицо ночную рубашку и вырвался из спальни. Попытался бежать, не то что этот слизняк, бесхребетный кусок дерьма. Убивать Каннингэма было чуть ли не жаль.
Но на все Божья воля. Господь выбрал их для него, пусть даже одни из них менее достойны, чем другие. В том-то и суть, не так ли? Обычные люди становятся выдающимися именно благодаря своему мученичеству. Взять хотя бы первых апостолов Мессии – все они были заурядными людьми, и лишь зов Иисуса изменил их.
Точно так же и он изменяет своих избранных. Они претерпевают преображение, превращаясь из обычных людей в мучеников. Серебряный Язык встает с пола, где лежит крест, и в первый раз обращается к Питеру:
– "Петр же сидел вне, на дворе. И подошла к нему одна служанка, и сказала: и ты был с Иисусом Галилеянином.
Но он отрекся пред всеми, сказав: не знаю, что ты говоришь.
Когда же он выходил за ворота, увидела его другая, и говорит бывшим там: и этот был с Иисусом Назореем.
И он опять отрекся с клятвою, что не знает Сего Человека.
Немного спустя подошли стоявшие там и сказали Петру: точно, и ты из них, ибо и речь твоя обличает тебя.
Тогда он начал клясться и божиться, что не знает Сего Человека. И вдруг запел петух.
И вспомнил Петр слово, сказанное ему Иисусом: прежде нежели пропоет петух, трижды отречешься от Меня. И, вышед вон, плакал горько"[14]14
Мф. 26, 69-75.
[Закрыть].
Серебряный Язык опускается на колени и приближает лицо к лицу Питера. Скотч, залепляющий ему рот, пахнет, как несвежая рыба.
– Ты знаешь Иисуса?
Никакой реакции. Питер пребывает за пределами ужаса, в каком-то отдаленном гиперпространстве, где страх перестает иметь реальное значение, ибо ничего отличного от страха там нет и не будет.
– Отвечай мне. Кивни головой, если ты знаешь его. Покачай головой, если не знаешь. Но даже не пытайся солгать, я сразу это пойму. Итак, попробуем еще раз. Ты знаешь Иисуса?
Питер слегка двигает головой из стороны в сторону.
– Это "нет"?
Кивок.
– "Да" – это "нет" или "нет" – это "да"?
Растерянность смешивается с ужасом на лице Питера. Серебряный Язык смеется.
– Ну, конечно. Ты не можешь ответить на этот вопрос. У тебя ведь заклеен рот. Извини. Это моя ошибка.
Начнем снова. Постарайся, чтобы это был отчетливый кивок или отчетливое качание. Ты знаешь Иисуса?
Качание.
– Ты знаешь Иисуса?
Качание.
– Ты знаешь Иисуса?
Качание.
– "И вспомнил Петр слово, сказанное ему Иисусом: прежде нежели пропоет петух, трижды отречешься от Меня. И, вышед вон, плакал горько".
Отречение произведено. Теперь Серебряный Язык действует быстро. Тащит Питера на крест, все еще лежащий на полу.
Переворачивает Питера на живот. Вставляет ключ в наручники, быстро вынимает из них запястья Питера.
Широко раскидывает руки Питера, в то время как тот еще пытается напрячь мускулы, затекшие от недельной неподвижности.
Привязывает одно из запястий Питера к кресту, в то время как другое прижимает коленом. Потом приматывает и второе запястье.
Наступает очередь ног. Оковы снимаются, ноги сводятся вместе, скрещенные лодыжки прикручиваются к кресту.
Руки и ноги привязанного к кресту Питера образуют треугольник. Привязать его необходимо, иначе пробитые гвоздями руки могут разорваться под тяжестью тела.
Теперь нужно взять тот конец креста, к которому привязаны ноги, и поднять.
Крест с привязанным к нему человеком тяжел, но силы Серебряному Языку не занимать.
Он прислоняет крест к стене.
Кровь приливает к голове Питера, сделав его лицо красным. В глазах Питера слезы.
– "И, вышед вон, плакал горько".
Серебряный Язык подходит к кухонному столу, берет молоток и слегка постукивает им по тыльной стороне ладони.
Потом он берет гвозди. Три гвоздя, каждый в шесть дюймов длиной.
В это мгновение грудь Питера дергается в рвотном спазме, и Серебряный Язык успевает сорвать скотч со рта как раз вовремя. Питера выворачивает: еще чуть-чуть, и он захлебнулся бы в своей блевотине. Когда рвотные позывы прекращаются, Серебряный Язык возвращает клейкую ленту на место.
– "Он сидит одесную Бога, Своего Всемогущего Отца, откуда придет судить живых и мертвых"[15]15
Из Апостольского символа веры – самого первого краткого, точного изложения основ христианской веры.
[Закрыть].
Серебряный Язык приставляет кончик первого гвоздя к коже правой ладони Питера.
Питер бросает взгляд и отворачивается в бессильном ужасе.
Четыре быстрых удара молотком. Гвоздь, пробив кожу, плоть, кость и дерево, выходит с другой стороны.
Пальцы Питера крепко сжаты вокруг гвоздя, натянутые сухожилия его запястий выступают, как струны скрипки.
Еще четыре удара по левой ладони. Шесть, чтобы прибить скрещенные ноги.
Кровь свободно льется на пол. Часть крови попадает на Серебряного Языка. Не важно. Она легко смоется. Полиция может охотиться за запачканной одеждой, сколько ей будет угодно, и после этого, и после всех остальных убийств, но они никогда ее не найдут. Он мог бы размахивать одеждой у них перед носом, им все равно не понять.
Ведь он Мессия.
Он возвращается к кухонному столу, кладет молоток и берет хирургический нож.
Снова к Питеру. Скотч срывается, лезвие вводится в рот, а далее следуют два быстрых, сливающихся в одно, отработанных движения.
– А теперь, приятель, вопи, сколько твоей душе угодно. Никто этого не услышит, ведь говорить ты не можешь. Ни говорить не можешь, ни есть. Не считая лишь вкушения плоти Моей.
