Текст книги "Мессия"

Автор книги: Борис Старлинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 31 страниц)

68

Полиция говорит, будто я убиваю невинных людей. Но я не делаю этого. Я не убиваю их. Я делаю их мучениками. Вот в чем разница. Когда я обращаю их в мучеников, их души приходят ко мне. Вот почему я сохраняю их языки. Читали ли вы Книгу Притчей Соломоновых? Глава 21, стих 23: «Кто хранит уста свои, и язык свой, тот хранит от бед душу свою». Когда они лежат, умирая, я забираю их языки, и их души приходят ко мне. Таким образом они с моей помощью продолжают жить, распространяя Слово. В смерти они всецело отдаются мне, чего бы, конечно, не сделали – не могли бы сделать – при жизни. До того как я призвал их, они ничего собой не представляли. Когда Иисус избрал своих двенадцать апостолов, все они были заурядными людьми. Именно его личность, его влияние сделали их исключительными. Так же дело обстоит и со мной. Я беру этих людей и преобразую их в нечто большее. Я меняю их. От жизни к смерти, от одного изменения к следующему. Но это действует и в другом направлении. Будучи живыми, эти люди в духовном смысле были мертвы. В смерти же они благодаря мне обрели жизнь вечную...

69

Среда, 28 октября 1998 года

– Самаритяне слушают. Чем могу помочь?

Джанет 749, отвечая по телефону, протирает сонные глаза. Прищурившись, она смотрит на настенные часы. Половина пятого утра. Под часами беспокойно спит на раскладушке ее подруга по волонтерскому движению, Абигайль 552. Два плотно подоткнутых серых одеяла обрисовывают контуры ее тела.

В целях конспирации волонтеры-самаритяне вместо фамилий используют номера. Это обеспечивает им анонимность, частичную в отношении своих коллег и полную в отношении людей, которые им звонят.

Молчание на другом конце линии затягивается, но Джанет терпеливо ждет. Это вполне обычное дело. Людям, которые звонят самаритянам, зачастую требуется некоторое время, чтобы набраться смелости и начать разговор. Джанет эта задержка дает возможность полностью проснуться.

В трубке тишина, и Джанет заговаривает снова:

– Я слушаю. Вы хотите поговорить?

Молчание.

Она знает, что нельзя вешать трубку, нельзя обрывать связь, пока этого не сделал сам звонящий.

Наконец голос, приглушенный, но определенно мужской, произносит:

– Я кое-кого убил.

Джанет прилаживает телефонную трубку между шеей и плечом, прикрывает микрофон правой рукой и щелкает пальцами левой. Абигайль открывает один усталый глаз и, заметив обеспокоенное выражение лица Джанет, спускает ноги с койки. Одеяла сваливаются на пол. Абигайль плетется через комнату и берет трубку параллельного телефона. Джанет убирает руку и спрашивает:

– Вы хотите поговорить об этом?

– Вы знаете убийцу апостолов?

– Прошу прощения, не поняла, – говорит Джанет.

Мужской голос, тусклый и непроницаемый, как будто собеседник говорит в носовой платок.

– Я спросил, вы знаете убийцу апостолов?

– Того, о ком писали во всех газетах?

– Да.

– Да. Я знаю, о чем вы говорите.

– Это я.

"Ну конечно, – думает Джанет. – Ты и еще тысячи придурков, обрывающих телефоны полиции".

– Вы ведь не верите мне, правда? – произносит незнакомец, словно откликаясь на скептицизм Джанет.

В курсе подготовки самаритян подобные ситуации не предусмотрены. Их учат общаться с людьми, которых оставили любимые, с подростками, которые полагают, будто прыщики или угри – это конец света. Но что можно ответить человеку, заявляющему, что он самый разыскиваемый в Британии убийца? Джанет произносит первую заученную фразу, которая приходит ей в голову:

– Вы хотите поговорить об этом?

– Копам обо мне известно, но остановить меня они не в силах. Кроме того, я убил больше людей, чем они думают.

– Вы убили больше людей?

– Верно.

– Насколько больше?

– Еще двое убиты сегодня ночью. В течение трех последних часов. Вот почему я звоню.

– Почему?

– Чтобы сказать, где их найти. В общем, где найти одного из них. Я рассудил, что по крайней мере об этом человеке вам следует узнать.

– Почему?

– Потому что он работает у вас.

Джанет с трудом сглатывает и пытается увлажнить слюной неожиданно пересохший рот.

– Кто он? – спрашивает она. – Кого вы убили?

– Его зовут Джуд Хардкасл. Вы его знаете?

– Боюсь, мы не можем обсуждать подробности...

– Да мне в общем-то все равно, знаете вы его или нет. Он здесь, со мной, в своем доме, и я его убил. Вам нужен адрес?

– Да.

– Уэствик-Гарденс, двенадцать. Квартира на первом этаже. Не помню номера, но снаружи припаркована красная "тойота". Вы поняли?

– Да.

– Повторите.

Она повторяет.

– Хорошо. Джуд будет там, когда вы придете. Но меня уже не будет.

– А как насчет другого? Того, кого вы убили?

– Слишком поздно. Его не стало.

Джанет охватывает дрожь. Девушка пробегает рукой по волосам и чувствует натяжение кожи на голове.

– Господи боже мой, – шепчет Абигайль.

– Именно. Я позвоню Алексу, – говорит Джанет. Алекс 192 возглавляет их Самаритянский центр.

– А может, пойти прямо в полицию?

– Сперва нужно сообщить Алексу. Это займет пару минут.

Джанет пробегает пальцем по расписанию дежурств, находит номер домашнего телефона Алекса и набирает его. Три гудка, четыре, пять, Алекс с трудом выбирается из тумана сна. Дожидаясь ответа, Джанет ищет в списке волонтеров Джуда Хардкасла. Его имени там нет.

– Да? – Голос у Алекса сонный и раздраженный.

– Алекс, это Джанет семьсот сорок девять. Нам только что поступил странный телефонный звонок.

Она не утруждает себя извинениями в связи с тем, что разбудила его. Алекс прекрасно понимает, что никто из волонтеров не стал бы звонить ему без четверти пять утра, не имея на то серьезных оснований.

– Нам только что позвонил человек, который говорит, что он убил Джуда Хардкасла.

– Джуда Хардкасла?

– Да. Он сказал, что этот Джуд работает у нас, но в списке я такого имени не нашла.

– Он занимается паблисити и связями с общественностью, а на телефонах не сидит уже с полгода. Поэтому его нет в графике дежурств.

– Ясно. Так или иначе, тот человек продиктовал мне адрес. Дать тебе?

– Пожалуйста.

Она зачитывает в трубку данные.

– Хорошо, – говорит Алекс. – Это у меня под боком. Я схожу посмотрю.

– Как ты думаешь, не следует ли позвонить в полицию?

– Нет. Пока нет. Вполне возможно, что тебе звонил какой-нибудь чокнутый, и вряд ли нам нужно, чтобы к дому Джуда нагрянул целый эшелон полицейских машин и копы ни с того ни сего вытряхнули его из постели и переполошили всех соседей. Я загляну туда сам. У меня это займет десять минут. Спасибо, что позвонила.

70

Когда звонит телефон, Ред уже не спит.

Он почти и не спал. Путающиеся мысли отскакивают от темноты и кружатся вокруг постели, которую он делил со Сьюзен. Его преследуют начертанные на тенях ночи лица. Паркин, с грохотом падающий на пол, со сцепленными позади стула руками; Дункан, с вызовом поносящий гомосексуалистов; Эрик в тюремной камере. Этот, последний, подобен Дориану Грею – он выглядит точно так же, как пятнадцать лет назад, когда Ред видел его в последний раз. А вот на фотографиях, которые Ред держит под замком, вместе с неприятными для него газетными вырезками, лицо Эрика стареет.

Возможно, в какой-то момент этого блуждания между сном и явью Ред и нырнул в лишенное сновидений забытье, но надолго ли, сказать трудно.

Он хватает трубку, прежде чем заканчивается первая трель звонка, и сердце его уже сжимается от дурного предчувствия. Есть только один повод, по которому ему могут звонить в такую рань.

Пять минут спустя он уже мчится по пустынной Сороковой дороге к Шефердз-Буш.

71

Череп Джуда Хардкасла вмят ударами такой силы, что утратил природную форму – макушка его из закругленной сделалась плоской.

Труп был найден в том же положении, что и тело Джеймса Каннингэма, – лежащим на боку, с рукой, закрывающей лицо. Тот же самый убийца, вероятно, с тем же самым оружием. У Джуда, правда, нет и намека на лысину, да и весу в нем стоуна на три меньше, чем в епископе, – если бы не это, Ред мог бы поклясться, что видит тот же самый труп. Эксгумированный и подсунутый ему снова, словно в какой-то кошмарной версии "Дня сурка".

В окно вливается тусклый оранжевый свет с заправочной станции через дорогу.

В рот Джуду можно было бы и не смотреть, но Ред все же заглядывает.

Нет языка. Неудивительно.

Ему вспоминается статья в словаре Брюера.

"Иуда – булава, потому что он был забит булавами".

Шестеро уже приняли смерть. Шестерым она еще предстоит.

72

– Как вы обнаружили этого человека? – спрашивает Ред у потрясенного с виду Алекса 192. – Как вы оказались в доме Джуда Хардкасла в пять утра?

– Не сочтите это желанием воспрепятствовать правосудию, но, боюсь, на данный вопрос я ответить не могу.

– Вы не можете сказать мне, почему пришли сюда?

– Совершенно верно.

– Ну а слышали ли вы что-нибудь? Звуки борьбы, крики, вопли?

– Нет. Я живу в десяти минутах ходьбы отсюда.

– Джуд звонил вам?

– Я... нет. Не совсем.

Ред смотрит на Алекса, потом встает и направляется к телефону. Он спускает рукава вниз, чтобы закрыть руки, поднимает трубку и нажимает на кнопку повторного набора. Отвечает женский голос:

– Самаритяне слушают, чем могу помочь?

Ред кладет трубку и смотрит на Алекса.

– Вы работаете у самаритян?

Алекс нехотя кивает.

– Хорошо, – говорит Ред. – Я имею представление о том, что вы за люди, знаю, что у вас принято соблюдать конфиденциальность, и уважаю ваши правила. Но поймите, речь идет о расследовании убийства, поэтому мне необходимо знать все, что имеет отношение к этому происшествию. Итак, вы работаете у самаритян?

Алекс уступает.

– Да. Я руководитель местного отделения.

– И где оно располагается?

Алекс называет адрес.

– Идем, – говорит Ред и достает свой мобильный, чтобы позвонить Кейт и Джезу.

* * *

В приемную офиса самаритян их набилось шестеро: три детектива, Алекс, Джанет и Абигайль. Рабочая комната больше, но туда полицию не пускают.

– Как бы вы описали его голос? – спрашивает Ред.

– По-моему, он старался его замаскировать, – отвечает Джанет. – Он звучал приглушенно, словно тот человек говорил в носовой платок или что-то подобное. Поэтому мне не удалось составить о нем четкого впечатления. Заметного регионального акцента у него не было. Голос и голос, обычный.

Обычный голос среднего англичанина. Типичный для образованного белого мужчины. То, что они уже знают.

– А как он говорил? Я имею в виду эмоциональную окраску.

– А вот эмоции отсутствовали полностью.

– Он не производил впечатление человека, чем-то разъяренного?

– Ничуть.

– Огорченного? Терзаемого угрызениями совести? Торжествующего?

– Нет, не было даже этого. Если бы он позвонил, имея целью сказать, что забыл выпустить кошку, его голос и то мог бы быть сильнее окрашен эмоционально. Итак, холодное спокойствие. Но ведь этого и следовало ожидать, не правда ли?

Для женщины, только что выслушавшей такого рода признание со стороны самого разыскиваемого преступника страны, Джанет держится с удивительным спокойствием. Впрочем, возможно, она слишком устала и в полной мере смысл происшедшего до нее пока не дошел.

– Записи этого разговора у вас нет? – осведомляется Ред.

В разговор вклинивается Алекс.

– Мы не записываем звонков. Это наша принципиальная позиция. У нас не принято ни записывать звонки, ни прослеживать их.

– Прослеживать? – переспрашивает Джез.

– Да. Знаете, наберите "четырнадцать семьдесят один" и выясните, откуда поступил последний произведенный звонок. Мы попросили "Бритиш телеком" отключить эту услугу. По той же причине в наших пунктах не бывает телефонов с определителем номера. Можно сказать, что смысл нашей деятельности заключается как раз в том, что мы предлагаем помощь конфиденциальную, на доверии. Мы никогда не узнаем, кто звонит, если сами звонящие не пожелают что-то о себе сообщить.

– К тому же, – говорит Джанет, – он ведь позвонил из дома Джуда. Во всяком случае, так он сказал. Может быть, там остались его отпечатки.

– Может быть, – соглашается Ред.

За предыдущий период, в котором одних воскресений наберется на целый месяц, Серебряный Язык уже убил пятерых, не оставив никаких улик, и едва ли стоило надеяться, что он вот так, вдруг, ни с того ни с сего возьмет да и оставит на телефоне отпечатки своих пальчиков.

– И его нет ни в каких ваших файлах? – спрашивает Ред.

– У нас нет никаких файлов, – говорит Алекс.

– Можно мне проверить?

– Этот человек никогда не звонил сюда прежде. Я заверяю вас в этом.

– Мы можем получить ордер, – заявляет Джез.

– Ничуть в этом не сомневаюсь, – откликается Алекс. – Но это было бы пустой тратой времени.

Ред встает.

– Я уверен, что ордер не потребуется. Спасибо вам всем за сотрудничество.

Они уже почти у двери, когда Ред оборачивается и смотрит на Джанет.

– Знаете что?

– Что?

– Вы единственная на свете, кто, поговорив с этим человеком, умудрился остаться в живых и об этом рассказать.

Они уходят раньше, чем она успевает ответить.

73

– Три больших капучино, пожалуйста.

Всего семь тридцать утра, но Ред уже чувствует себя так, будто прожил половину жизни.

Кафе поблескивает металлической чистотой. При ценах, которые там запрашивают, так и должно быть.

Капучино подают в больших картонных чашках с маленьким отверстием в крышке, через которое и следует пить. Видимо, эта дырочка обеспечивает наилучшее сочетание кофе и пенки в каждом глотке. "Стиль Сиэтла" – написано на каждой чашке.

– Эта идея насчет того, чтобы смешивать пенку с кофе, сущее дерьмо, – сообщает Джез. – Если тянуть кофе через эту дырку, почти вся пенка останется внутри. Правда, потом можно снять крышку и вылизать стаканчик изнутри – вот это и есть самое вкусное.

С дымящимися чашками в руках они выходят из кафе и идут обратно в Скотланд-Ярд. Ранние пташки из числа тех, кому приходится добираться на работу общественным транспортом, выходят из метро, направляясь по большей части к Японскому банку по ту сторону Виктория-стрит. Всякого рода чиновников в этом районе работает гораздо больше, но ни одно правительственное учреждение не открывается в такую рань.

– А это интересно, не так ли? – говорит Ред.

– Что?

– После того как принцип его действий стал достоянием гласности, Серебряный Язык счел возможной какую-то форму контакта. Раньше он обходился без этого, а тут взял и позвонил самаритянам.

– Потому что знает, что там не ведутся записи и его разговор не проследят, – предполагает Джез.

– Верно. Но контакт есть контакт. Почему же все-таки он это делает?

– Может, у него крыша едет? – предполагает Кейт.

– А может, он хочет остановиться, – говорит Джез.

– Нет. – В этом Ред убежден полностью. – Останавливаться он не собирается. Мы это знаем. Он намеревается довести это дело до конца. А вот Кейт, возможно, права: от всего этого он мог сдвинуться еще пуще.

Мобильный телефон Реда издает трель. Все трое инстинктивно останавливаются. Ред передает свой капучино Кейт, отстегивает телефон от пояса и отвечает:

– Меткаф.

Кейт и Джез ждут, пока он говорит. На сей раз ничто в нем: ни поза, ни тон – не выдают волнения. Разве что усталость да желание, чтобы все это поскорее закончилось. Ред говорит, посматривает на коллег и слегка кивает головой.

Очередной труп. Два за одно утро. Точно так же, как было в самом начале.

Неожиданно в голосе Реда все же появляется тревожная нотка.

– Кто? Да, конечно. Я знаю, кто он такой... Конечно знаю. Трудно не знать человека, о котором талдычат в выпусках новостей чуть ли не каждый хренов вечер... Где? Да, я знаю это место. Какой номер? Хорошо. Мы будем там... Я сейчас с ними... Нет, мы пойдем пешком, это много времени не займет. Тут только и нужно, что пройти по улице... Послушайте, к чему эта долбаная спешка? Он ведь мертв, не так ли?

Ред со щелчком закрывает телефон и говорит им два слова:

– Саймон Баркер.

– Член парламента? – уточняют они в один голос.

– Он самый.

– Боже мой, – говорит Кейт. – Где он?

– Катрин-плейс. – Ред указывает в направлении вокзала Виктория. – Пять минут ходьбы в ту сторону.

Он забирает свой капучино из руки Кейт.

– Пошли. Кофе пить можно и на ходу.

74

«Симон – пила: в соответствии с преданием его распилили».

75

То, что Саймон Баркер оказался избран Серебряным Языком для мученической смерти, явилось ироническим завершением его красочной жизни. За двадцать пять лет в Палате общин Баркер нажил столько врагов, что большим количеством желающих им смерти могли бы похвастаться разве что Джон Фитцджеральд Кеннеди да Джей Ар Юинг из телесериала «Даллас». Трудно было назвать социальную группу, не имевшую на Баркера зуба. Гомосексуалистов он именовал «дьявольским отродьем», матерей-одиночек – «безответственными распутницами», члены Ирландской республиканской армии были для него «безмозглыми выродками» либо «кровавыми мерзавцами», женщины-парламентарии – «задирающими носы лесбиянками». Говоря о палестинцах, он не упускал случая помянуть «намотанное на башку полотенце», а об африканцах отзывался как о «детях джунглей». Мало кого радовали подобные эпитеты, звучавшие в устах человека, как-то раз (причем лишь наполовину в шутку) описавшего себя как «Чингисхана с внешностью Кена Ливингстона»[12]12
  Ливингстон, Кен – мэр Лондона с 4 мая 2000 г.


[Закрыть].

По мнению Саймона Баркера, введение единой европейской валюты представляло собой наиболее верный путь к полной экономической и политической погибели Британии, полицию надлежало наделить практически неограниченными полномочиями по части проведения обысков и арестов, вынесение окончательных приговоров следовало сделать всеобщей практикой, а вот иммиграцию, напротив, пресечь. А поскольку он, ничуть не беспокоясь за свое высокое положение, не упускал ни единой возможности громко, во всеуслышание, заявить о своей позиции, каковую считал позицией большей части консервативно мыслящего населения страны, известность этого человека была такова, что большинству министров кабинета не приходилось об этом даже мечтать.

И теперь Саймон Баркер мертв. Распилен пополам.

Катрин-плейс представляет собой тихую боковую улицу, отходящую от Букингемского дворца, украшенную черными, сохранившимися с викторианских времен фонарными столбами и неброскими латунными табличками с наименованиями обосновавшихся здесь немногочисленных, но солидных компаний. Эта улица находится почти точно посредине между Палатой общин к востоку и ближайшими окраинами поддерживавших Баркера избирательных округов Кенсингтон и Челси – к западу.

В то утро к половине седьмого Саймон должен был появиться на Би-би-си, где, в программе "Деловой завтрак" предстояло обсуждение последних поправок к уголовно-правовому законодательству. Водитель, заехавший за парламентарием в половине шестого, обнаружил, что дверь дома открыта, а когда на звонок никто не откликнулся, вошел внутрь, чтобы поискать пассажира. В результате чего завтрак водителя оказался на ковре у двери в гостиную.

Тело Саймона лежит перед камином. Оно расчленено пополам, по поясу, и нижнюю половину Серебряный Язык оттащил примерно на фут от верхней. Две половинки тела разделяет океан крови.

Каждый раз, когда Ред думает, будто ни на каком месте преступления он уже не увидит больше крови, чем здесь, он оказывается не прав. Вот и теперь то же самое – это преступление самое кровавое из всех. Кровь Саймона лилась потоками из обеих частей тела, и теперь она хлюпает под ногами Реда, когда он подходит к трупу и садится на корточки.

Кожа Саймона порвана там, где вонзилось лезвие пилы. Ред склоняет голову в сторону и рассматривает нижнюю часть торса.

В разрезе это похоже на сэндвич. Кожа снаружи как слой теста, внутренности как начинка. Внутренние органы поблескивают различными оттенками красного, светло-голубого, пурпурного, желтого и черного. В воздухе распространяется зловоние желчи.

Ред морщится.

Линия рассечения проходит примерно в дюйме ниже пупка. Серебряный Язык выбрал для осуществления своей операции именно то место, в каком мог проделать задуманное, преодолевая наименьшее сопротивление. Лезвие пилы рассекало лишь мягкие ткани, мышцы и внутренности, и единственным твердым препятствием, с которым ей пришлось соприкоснуться, был спинной хребет.

Глаза Реда устало пробегают по остальному телу Саймона. Заляпанные кровью трусы выглядят совершенно неуместно, находясь не посередине тела, а на вершине обрубка.

И руки, и лодыжки связаны, так что сопротивляться Саймон не мог.

Реду нет нужды видеть лицо, но он все равно смотрит.

Глаза Саймона Баркера не широко распахнуты от ужаса, они плотно зажмурены от боли.

Представьте, что вам ампутируют конечность без анестезии. В прежние времена, до изобретения наркоза, больному вставляли между зубами деревянную планку, чтобы он не откусил себе язык. Серебряному Языку, однако, не было необходимости делать что-то подобное, поскольку язык своей жертве он отрезал заблаговременно, прежде чем взяться за пилу. Это заодно избавило его от необходимости выслушивать оглушительные вопли.

"Интересно, – думает Ред, – сколько времени потребовалось Саймону, чтобы умереть?"

Он встает и обводит взглядом комнату. Она безупречно прибрана. Журналы ровной стопкой сложены на столике рядом с диваном. Настольный компьютер зачехлен. Картины аккуратно развешаны на стенах.

Резко выбивается из общей картины шарф, яркий красно-белый футбольный шарф, со словом "Святые", вплетенным в узор. Шарф лежит на полу, рядом с головой Саймона, причем он не брошен, не обронен, а специально расстелен.

Он разложен так, чтобы его нашли.

В течение пяти месяцев убийца обходился без контактов и тут вдруг оставил два послания за одну ночь. Даже если у него и впрямь "поехала крыша", это многовато.

Ред оглядывается через плечо. Джез и Кейт стоят у двери.

– Джез, есть футбольная команда с названием "Святые"?

– Святые? Да, в Саутгемптоне. А что?

– Потому что здесь шарф. Посмотри.

Кейт и Джез осторожно подходят.

– Сомневаюсь, чтобы Саймон Баркер был футбольным фанатом, – говорит Кейт. – Такому человеку, как он, увлечение футболом, наверное, казалось до неприличия банальным.

– Ну, я не знаю, – возражает Джез. – Быть футбольным болельщиком сейчас очень модно. Парламентарии наперебой стараются показать себя людьми из народа. Правда, не знаю уж по какой причине, чуть ли не все они болеют за "Челси".

– Тогда Саймону прямой резон быть в их числе, – указывает Ред. – Челси – его избирательный округ.

– Ред, люди болеют за те или иные команды по самым разным причинам. Может, его детство прошло в Саутгемптоне. Или его папаша был пламенным фанатом этой команды. Кто знает?

– Хм. Все, конечно, может быть...

Ред снова смотрит на шарф.

Нет, дело тут не в команде. А в самом слове.

Святые. Не футболисты из Саутгемптона.

Святые.

Святой Варфоломей, со своей кожей в руке.

Тогда, в галерее, в глаза ему прежде всего бросилось слово "апостол". А ведь было и еще одно слово, на которое он тогда не обратил внимания.

Святой.

Теперь Ред понял. Последний элемент головоломки встал на свое место. "Поиск решения – та же охота. Это радость дикаря, и мы наделены ею с самого рождения".

Снова сбрасывая покрывало усталости, он резко поворачивается к Кейт и Джезу.

– Этот подонок насмехается над нами. Посмотрите на это. Подумайте, что это значит.

– Святые?

– Именно. Кем были эти апостолы? Они все были святыми.

– Иуда не был, – говорит Кейт. – На самом деле совершенно наоборот.

– Ну, все, кроме него. Это не так уж важно.

– Значит, они все были святыми. Ну и что? – недоумевает Джез.

– Неужели вы не понимаете? Они были апостолами, да, но еще и святыми. И что есть у святых?

Прежде чем кто-то из них успевает заговорить, Ред сам отвечает на собственный вопрос:

– У каждого святого есть праздник, день в календаре в его честь, а также род занятий, один или несколько, которым он покровительствует. Ручаюсь, Серебряный Язык действует по этим направлениям. Бьюсь об заклад, что каждое из убийств соотносится с данными критериями.

Он смотрит на часы.

– В котором часу открываются книжные магазины?