Текст книги "Мессия"

Автор книги: Борис Старлинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 31 страниц)

35

Вторник, 28 июля 1998 года

– Я все равно считаю, что это ничего не меняет, – настаивает Дункан.

Джез широко разводит руками.

– Дункан, мы располагаем свидетельствами того, что все три жертвы имели гомосексуальные наклонности. Так же как и того, что они, скорее всего, не являлись отъявленными гомосексуалистами и не были полностью уверены в своей сексуальной ориентации, как, скорее всего, и Серебряный Язык. Все трое, в той или иной степени, вели двойную жизнь, что-то утаивая от мира. У Филиппа Рода была невеста, но он трахал своего приятеля на стороне. Джеймс Каннингэм – епископ – в одиночку посещал гей-бары; Джеймс Бакстон боялся, что его выгонят из армии, если узнают, чем он баловался в прошлом. Чего еще тебе нужно?

– Я уже сказал Кейт прошлым вечером и только что повторил при всех: думаю, что мы лаем не на то дерево.

– Почему?

– Я не знаю. Просто мне так кажется.

– Этого недостаточно.

Дункан наклоняется вперед и тычет указательным пальцем в воздух, в сторону Джеза и Кейт.

– Послушай, Джез, я прослужил в полиции дольше, чем вы двое, вместе взятые...

– Я не думаю, что это имеет отношение к делу.

– ...И не хуже вас знаю, что уйма преступлений раскрывается по наитию. Благодаря озарению, догадке, предчувствию. Тому, чего логикой не объяснишь. Здесь, в этом деле, многое не складывается. Связь между преступлениями, конечно, есть, и я пока не могу сказать, в чем она, но нутром чую – сейчас мы роем не там, где можно хоть что-то откопать.

Ред, до этого молчавший, поднимает руку.

– Хорошо. По кругу, быстро. Дункан, если бы это зависело только от тебя, что бы ты стал делать, начиная с этого момента?

– Вернулся бы к началу. Просмотрел все, что у нас нарыто, и проверил, не упустили ли мы что-нибудь. А на то, что есть, постарался взглянуть с тех точек зрения, которые мы до сей поры в расчет не принимали. Сколь бы глупыми они ни казались.

– Джез?

– Я бы объявил через СМИ, что в городе орудует серийный убийца, с высокой степенью вероятности выбирающий свои жертвы среди лиц, не определившихся окончательно насчет своей сексуальной ориентации. Предупредил бы гей-сообщество о том, что опасность нешуточная и им следует беречь свои задницы... и вообще держать ухо востро.

Дункан в ярости вскакивает на ноги.

– Джез, ты вообще представляешь себе, какую...

– Сядь, Дункан, – рычит Ред.

– ...Какую панику это бы вызвало?

– Дункан!!!

Дункан сердито смотрит на Джеза секунду или две, но тот не отводит глаз. Наконец он тяжело вздыхает, берет стул и стряхивает с него пыль, перед тем как сесть снова.

Ред обращается к Кейт:

– Ты что скажешь?

– Я бы продолжила работать в том направлении, в каком мы движемся. Может быть, поделилась бы нашими подозрениями с парой ответственных гей-сообществ или журналов, но, разумеется, не посвящая их во все подробности. Но публичного заявления, во всяком случае на данном этапе, делать бы не стала.

Джез поворачивается к ней, чтобы возразить.

– Да ладно тебе, Кейт. Если уж мы выпускаем кота из мешка, это должно совершаться на наших условиях. Нужно отдавать себе отчет в том, что, как только эта история в урезанном, по твоему предложению, виде выйдет за пределы нашей конторы, слухи начнут распространяться, как лесной пожар. Причем не только распространяться, но и обрастать самыми невероятными выдумками. Официальное заявление дает нам, по крайней мере, надежду на некоторый контроль над тем, что говорится и делается.

Ред кивает.

– Джез прав, Кейт. Нам совсем не нужно, чтобы кто-либо получал сведения по этому делу из любого другого источника, кроме нас. Мы просто не можем посвятить в своей секрет нескольких человек и надеяться, что они будут молчать. Черта с два, – не будут. Поэтому выбор перед нами стоит простой: или мы выступаем с официальным заявлением, чтобы сразу отсечь всякие досужие выдумки, или обходимся без всяких намеков, а просто отмалчиваемся, продолжая копать и вширь, и вглубь.

Джез настроен решительно.

– Сделаем заявление. Предупредим людей. Заставим его выступить в открытую.

– Получится наоборот, – возражает Дункан. – Он заляжет на дно, и мы окончательно его потеряем.

– Нет, не потеряем. Он будет убивать снова – во всяком случае, будет пытаться убивать. А если мы предупредим людей из группы риска о том, что им грозит, они насторожатся, и, возможно, таким образом нам удастся предотвратить очередное преступление. Люди станут присматриваться к тем, кто ведет себя подозрительно, навязывается в приятели и так далее. Это даст нам шанс его задержать. До сих пор этот тип убивал всех, кто его видел. Рассказать о нем могли бы лишь те, кто изображен на этих фотографиях, а они в шести футах под землей и уже никого не опознают. Нам нужно, чтобы кто-то увидел его и остался в живых. Чтобы мог рассказать нам, как выглядит и что собой представляет убийца. А лучший способ добиться этого – предупредить людей заранее. Мы попадем в цель.

– А если мы ошибаемся? – спрашивает Дункан.

– Что ты имеешь в виду?

– Джез, вне зависимости от того, насколько ты сам веришь в эту свою теорию, ты не можешь не видеть, что дырок в ней больше, чем в швейцарском сыре. Лично я считаю, что ты не прав, хотя допускаю, что могу ошибаться и со временем твоя правота будет доказана. И только тогда мы сможем выступить с публичным заявлением, никак не раньше. Сообщить о том, что мы знаем, а не о том, что нам, может быть, мерещится. А пока у нас остается слишком много сомнений. Что произойдет, если ты сделаешь это объявление и окажется, что ты не прав? Что, если теория о серийном убийце геев – это всего лишь мираж? Мы не только лишимся всякого доверия, но и дезориентируем общественность, чем крайне порадуем убийцу. Он просто не поверит такой удаче. На мой взгляд, это слишком рискованно.

Спор похож на судебный процесс с состязательностью сторон. Обвинение и защита выдвигают свои доводы, а ему, Реду, уготована роль судьи.

Он смотрит на свои руки и обдумывает возможности.

Если они сделают заявление, – разумеется, умолчав о языках, ложках, трусах и о прозвище Серебряный Язык, которое дали убийце, – на них обрушится шквал телефонных звонков. Одни психопаты станут сознаваться в убийствах, другие неврастеники доносить на всех, кто, невесть по каким причинам, покажется им подозрительным. И попробуй разберись, какое из этих сообщений заслуживает внимания.

Ну хорошо, а если они промолчат, а убийца снова нанесет удар?

Ред представляет себе молодого человека. Он дома, один, может быть, чем-то похож на Джеймса Бакстона. Звонок в дверь. Парень идет, открывает... и на следующий день его находят повешенным, забитым до смерти, обезглавленным или убитым еще каким-нибудь способом. А ведь будучи предупрежден о существовании убийцы, этот молодой человек хорошо бы подумал, прежде чем открывать дверь. А возможно, набрал бы номер службы спасения и таким образом помог бы поймать убийцу. Вправе ли он, Ред, рисковать чьей-то жизнью, если очередное убийство можно предотвратить?

Сплошная неопределенность. Слишком уж все зыбко.

Прошлым вечером, в "Коулхерне", Ред был уверен, что у них есть зацепка, но Дункан заставил его в этом усомниться. Конечно, Дункан не подарок, к тому же брюзга, но он варится в этом котле дольше, чем все они, и, по крайней мере наполовину, именно это побудило Реда взять его в команду. Кроме того, Ред привык иметь дело с акулами, Дункану же довелось изрядно повозиться в том самом планктоне, из которого в основном и состоит дно общества. И уж если он что-то говорит, то не с бухты-барахты, а на основании своего опыта.

Ред на перепутье – он не знает, что предпочесть. Молчать и ждать, когда какая-то версия станет бесспорной? Или выбрать одно направление и разрабатывать его, зная при этом, что каждый шаг, возможно, будет уводить все дальше от цели?

Больше дыр, чем в швейцарском сыре.

Ред поднимает голову. Три пары глаз с выжидающим выражением поворачиваются к нему.

У него есть ответ.

– От публичных заявлений мы воздержимся, – говорит он. – Пока.

36

Когда полчаса спустя Ред возвращается в свою комнату, Роберт Меткаф еще там, но Маргарет нет.

– Где мама? – спрашивает Ред, дыша на покрасневшие от холода руки.

– Ушла в гостиницу. Говорит, ей нужно прилечь.

– Я думаю, всем нам не помешает.

– Пожалуй. – Он делает паузу. – Ред... Ты уж извини нас за резкость. Конечно, нам не следовало так на тебя набрасываться. Просто мы хотели...

– Сорвать на ком-нибудь злость?

На лице отца появляется слабая улыбка.

– Да, что-то в этом роде.

Ред пожимает плечами, но не говорит ничего, что могло бы быть истолковано как прощение.

– Хочешь чашку кофе, папа?

– Нет, спасибо. Вообще-то я собирался уходить. Просто хотел дождаться тебя перед уходом.

– Задержись чуточку, а? Мне нужно с тобой поговорить.

– Правда? О чем?

– Давай я сперва займусь кофе. Ты уверен, что не хочешь?

– Ну, если ты настаиваешь, пожалуй, выпью.

Ред возится на крохотной кухоньке и возвращается с двумя чашками кофе. Одну он вручает отцу, из другой отпивает маленький глоток.

– Расскажи мне о своем бизнесе, отец.

У отца удивленный вид.

– Зачем?

– Ты просто расскажи. А я потом объясню, зачем мне это понадобилось.

– Ладно. Что именно ты хочешь узнать?

– Все. Почему у тебя неприятности, насколько они серьезны. Я, конечно, представляю себе, чем ты занимаешься, но только в самом общем смысле.

– Ред, по правде говоря, я не думаю, что...

– Папа, после того как вы с мамой вывалили на меня столько постыдных обвинений, ты не в том положении, чтобы торговаться.

Роберт поднимает руки в знак капитуляции.

– Ладно, ладно. Долгое время я получал галстуки непосредственно с фабрики в Хамберсайде. Покупал у производителя и продавал розничным торговцам, имея свой посреднический процент. Дешевые галстуки, ничего особенного, таких полно в любом универмаге. Пока все понятно?

– Да.

– Хорошо. Так вот, примерно года три-четыре тому назад у нас начались настоящие проблемы с профсоюзами. Работа в строгом соответствии с правилами, забастовки, пикеты, все такое. Чего только не было. Особенно плохо было в ту ужасную зиму семьдесят восьмого – семьдесят девятого годов. Помнишь ту самую зиму, которая эффективно добила Каллагана и лейбористское правительство? А еще она эффективно добила меня. Я думал, что при Тэтчер дела пойдут лучше, и так оно в какой-то степени и было – но это улучшение не могло скомпенсировать понесенного ранее ущерба. Даже после того, как пришли тори, продолжался спад производства, поставки часто срывались, а все эти проблемы с рабочими лишали меня необходимых оборотных средств. В конце концов в прошлом году я отказался от сотрудничества с Хамберсайдом и решил пойти по совершенно другому пути. Создал совместное предприятие с одним производителем из Италии, из окрестностей Милана. Речь шла о гораздо меньших партиях товара, но товара совсем другого качества – шелковых галстуков ручной работы, а не того ширпотреба из полиэстера, с которым я имел дело раньше. Конечно, розничная наценка на ремесленные изделия выше, чем на фабричные, и, потеряв в объеме продаж, я выигрывал на разнице между себестоимостью и продажной ценой. Таков, во всяком случае, был мой замысел.

– А что пошло не так?

– Не было того спроса на дорогие галстуки, на который я рассчитывал. Рынок оказался заполнен, и мне никак не удавалось продвинуть свой товар. Может, я не туда смотрел или просто взялся не за свое дело.

– Но в любом случае ты задолжал банку?

– Да.

– Сколько ты им должен?

– Очень много. Правда, большую часть долга мне удалось погасить, продав вторую машину, перезаложив дом и сбросив часть акций, но я все равно еще должен изрядную сумму.

– Сколько, отец?

Роберт не хочет отвечать. Ред молчит, надеясь, что это вынудит отца заговорить.

Отец уступает.

– Двадцать две тысячи.

– И сколько времени дал тебе банк, чтобы найти их?

– Несколько дней. Начало следующей недели. Не больше. – Роберт качает головой. – Я думаю, им осточертело давать отсрочки.

– И есть у тебя соображения насчет того, где раздобыть эти деньги? Я слышал, ты сегодня утром говорил по телефону насчет нескольких предложений, которые обдумываешь.

– А, это. – Роберт тяжело сглатывает. – Пустая болтовня. Боюсь, с идеями у меня глухо.

– Значит, ты не знаешь, где взять деньги.

– Нет. Наверное, нет.

– Наверное или нет?

– Господи, Ред. Нет. Категорически нет.

– И что будет?

– Надо полагать, меня объявят банкротом.

– Значит, тридцать штук Ричарда Логана пришлись бы весьма кстати?

Ред роняет это как бы невзначай, не меняя тона или тембра голоса, и Роберту требуется секунда или две, чтобы отреагировать.

– Редферн! Я никак не могу взять эти деньги. Это было бы неприлично!

– Почему?

– Это грязные деньги, Ред. Ты должен понимать.

– О да, я это понимаю. Но я сомневаюсь, что это поймут твои банкиры.

– Нет. Никоим образом. Лучше стать банкротом, чем спасти бизнес такой ценой. Я не пойду на это.

– Да будет тебе, папа. Ты еще скажи, что даже не думал об этом.

– Конечно нет.

– То есть ты утверждаешь, что за все время нашего сегодняшнего разговора ты ни о чем подобном не думал?

– Нет. Ни о чем таком. С чего вообще тебе это пришло в голову?

– Да с того, что до поры до времени вы с мамой нападали на меня одинаково рьяно, но как только речь зашла о награде, ты вдруг затих, как мышка. И я знаю, о чем ты подумал. Это было написано у тебя на лице.

– Почему же ты сразу ничего не сказал?

– Я так разозлился на маму, что и сам не сразу сообразил. До меня дошло, только когда я уже находился на полпути к Кембриджу. Но и додумавшись сразу, я не смог бы предложить это при маме – ты же сам видел, как она реагировала на саму мысль о возможности принять награду. Она бы так разошлась, что хоть удавись.

Роберт слабо улыбается.

– Я бы не стал высказываться таким образом, но, да, скорее всего, мы имели бы что-то в этом роде.

– Вот почему я хотел поговорить с тобой один на один.

– В этом есть смысл, Ред, но все равно это... неправильно.

– Почему? Раз уж так случилось, почему бы нам не извлечь из этого хоть какую-то пользу? Почему ты или мама – или я, к примеру, – должны страдать из-за того, что совершил Эрик? Это не наша вина. Ты должен взять эти деньги и отогнать волков подальше от двери.

– А что подумает Логан?

– Логан? Этот человек мультимиллионер. Он, вероятно, придет в восхищение от проявленных тобой прагматизма и инициативы. Господи, отец, возможно, он предложит тебе работу.

– Не шути, Ред.

– Прости. Но какое тебе дело до того, что подумает Логан? Когда Логан объявил о награде, он понимал, что ее, вероятно, придется выплатить. Ему без разницы, кому достанутся эти деньги, коль скоро речь идет о справедливости в отношении Шарлотты. Хоть семье Эрика, хоть аятолле Хомейни, какое это имеет значение?

– Наш сын убил его дочь. Вот что имеет значение.

– Нет, не имеет. Точнее, имело бы в единственном случае – вздумай мы использовать их для защиты Эрика. Но мы не собираемся этого делать. Ты ведь правда не ожидаешь, что Логан будет финансировать защиту человека, который убил его дочь?

– Но ты при этом ожидаешь, что он спасет бизнес отца того человека, который убил его дочь?

– Да, конечно. Почему бы и нет?

Роберт вздыхает.

– Просто мне это не нравится.

– Я знаю. Мне тоже очень не нравится. Но в подобной ситуации это лучшее решение.

– А что скажет твоя мать?

– А что она скажет, если ты обанкротишься? Что скажут твои банкиры, если узнают, что ты в состоянии получить необходимые деньги, но предпочитаешь этого не делать?

– Мы не заслуживаем этих денег, Ред.

– А Шарлотта не заслуживала такой смерти. Это уже разрушило жизни слишком многих людей. Так пусть хоть что-то, связанное с этой историей, кому-то пойдет на пользу.

Ред снова выступает в роли старшего по отношению к собственному отцу.

– Возьми эти деньги, папа. Из того, что тебе не хочется этого делать, вовсе не следует, что это неправильно.

Роберт ерошит волосы пальцами, а потом приглаживает их тыльными сторонами ладоней.

– Ладно. Позвони Логану и скажи ему, что мы возьмем награду.

37

Пятница, 7 августа 1998 года

Кейт ловко прокладывает себе путь сквозь толпу завсегдатаев у бара, хлопается на стул напротив Реда и ставит напитки на стол. Пинту светлого пива для него, водку с тоником для себя. Уборщица берет с их стола пепельницу и высыпает ее содержимое в пластиковый короб.

Поскольку большинство выпивающих стоят на тротуаре снаружи, паб оказывается почти в полном распоряжении Реда и Кейт. Они сидят в уголке, самом дальнем от двери, так что могут видеть каждого, кто заходит в заведение. Под ногами заляпанный пятнами темно-красный ковер, над столиками витает застоявшийся сигаретный дым.

Ред потирает глаза руками.

– Представляю, как ты себя чувствуешь, – говорит Кейт.

Он смотрит на нее.

– Дерьмовая неделя, а?

– Что толку об этом твердить?

Он делает большой глоток из пинтовой кружки, уже третьей за этот вечер, и чувствует, как алкоголь притупляет ощущение усталости. Больше всего ему хочется напиться так, чтобы можно было забыться. Выхлебать четыре или пять пинт, а потом переключиться на что-нибудь покрепче, так чтобы ко времени закрытия его мозг плавал в черепе, а во рту сохло быстрее, чем в пустыне. Он готов пить с Кейт, если она хочет, или, если придется, в одиночестве. Сидеть у бара, уставившись в пространство, и топить в спиртном боль неудачи. Плевать на завтрашнее похмелье. Ему необходимо напиться.

Прошло три месяца, а они, по части поисков Серебряного Языка, так и топчутся на месте. Ред работает по шестнадцать часов в сутки, с восьми утра и за полночь, шесть или семь дней в неделю, в надежде, что это каким-то образом поспособствует так нужному для него прорыву. Хотя в глубине души сам понимает, что это глупость. Вообще-то было бы больше проку, если бы он не тянул из себя жилы, а, напротив, отправился бы в какое-нибудь безлюдное местечко, например на западное побережье Шотландии, и ждал, когда свежий ветер навеет ему нужные ответы. Однако работать не жалея сил недостаточно. Нужно, чтобы твое усердие могли увидеть и оценить, а отъезд в Шотландию мог бы быть истолкован как пренебрежение к своим обязанностям. Поэтому Ред остается в пыльном, душном, задымленном городе и каждый день доводит себя до изнеможения. По утрам он спасается при помощи кофеина. Порой, ближе к вечеру, когда кофе уже вызывает отвращение и вливать его в себя в еще больших количествах становится невозможным, он находит пустой кабинет и ложится на пол на полчаса, витая между бодрствованием и сном, в том сумеречном состоянии, когда между ним и реальностью опускается дымчатая, полупрозрачная пелена. И по вечерам, когда жители города возвращаются домой после работы, а потом снова выходят на улицы в поисках развлечений, Ред продолжает работать.

И что это ему дало? Да ничего! Совершенно ничего. Разве что мешки под глазами, похожие на сумки кенгуру. Вот уже и кожа чуть ли не отстает от лица из-за крайней усталости.

– Ты выглядишь словно только что с живодерни, – говорит Кейт.

– Я и чувствую себя так же.

– Нет, серьезно, Ред, тебе нужно немного отдохнуть. Привести себя в порядок. Я видела покойников в лучшем состоянии, чем ты.

Он показывает ей язык.

– По крайней мере это у меня пока на месте.

– Не надо шутить на эту тему, Ред.

– Извини. И насчет моего поганого состояния ты, конечно, права.

– Хотя ты и не собираешься ничего предпринимать в этом плане, потому что ты упрямый сукин сын.

Он глубоко вздыхает.

– Давай скажем так. Я не собираюсь ничего предпринимать в этом плане, потому что больше всего на свете хочу поймать этого мерзавца. Беда в том, что, находись он сейчас у меня перед носом, я бы все равно его не узнал.

Живот у него начинает надуваться от пива. Надо бы перед уходом что-нибудь съесть, но сегодня вечером они со Сьюзен идут в гости. Раз уж так вышло, что он притащится туда пьяным, надо хотя бы ради приличия иметь аппетит.

Когда Ред снова заговаривает, он ощущает в своем дыхании запах пива.

– Кейт, за все время, пока я работаю, по всем делам, которые мне доводилось вести, у меня всегда имелся... как бы лучше выразиться... пожалуй, контроль над ситуацией. Возьми любое дело, кроме этого. Сколь бы ужасными ни были убийства, я всегда знал, что в конце концов преступник будет пойман. Такого рода поиски похожи на игру в прятки, с той лишь разницей, что искать мы можем дольше, чем он прятаться. Сколь бы ни было велико число мест, где можно укрыться, оно не бесконечно. Каким бы безымянным и невидимым ни считал себя преступник, ему все равно необходимо дышать, есть, пить и спать. Ему все равно нужно существовать. И с течением времени он неизбежно начнет совершать поступки, которые будут увеличивать вероятность его поимки. Таким образом, мы, полицейские, знаем, что обязательно его найдем, а значит, преимущество на нашей стороне. Мы непременно одержим победу. Вопрос лишь в том, где и когда это случится.

– И в том, сколько людей будет убито, прежде чем это случится.

– Да, в какой-то степени. Нужно смириться с неизбежным; поймать сразу удается далеко не каждого. Однако следует учитывать два обстоятельства. Первое: чем больше он убивает, тем больше вероятность того, что им будет допущена оплошность, которая позволит выйти на его след. Рано или поздно он себя непременно хоть чем-то, да выдаст. Вспомним Колина Ирлэнда. Он убил пятерых и допустил только одну промашку. Помнишь какую?

– Конечно. Я читала его дело. Отпечаток большого пальца на оконной решетке в Дэлстоне. Какой-то шум снаружи привлек его внимание, он выглянул в окно и оставил след большого пальца.

– Именно. Даже не полный отпечаток, а частичный. Вроде бы крохотная оплошность, но этого оказалось достаточно.

– А второе?

– Независимо от того, скольких он убил, тот факт, что в конце концов мы его поймаем, уменьшает количество жертв. В противном случае их было бы еще больше. Если серийного убийцу не остановить, сам он не остановится.

– Полностью с тобой согласна.

– Но этот, Серебряный Язык... Представь себе, у меня нет даже самой дерьмовой версии насчет того, чего нам от него ждать. Да и откуда ей взяться, этой идее, если я до сих пор ничего о нем не знаю. Он не оставил ни одной зацепки. Ни единой. То совершает два убийства за ночь, то ложится на дно почти на три месяца. Мы знаем, что он достаточно силен, чтобы забить Джеймса Каннингэма. Но физически сильным может быть и здоровенный толстяк, и коренастый, жилистый крепыш. Мы не представляем, каков он с виду. Люди, которые его видели или общались с ним, все мертвы. А что касается хода его мыслей... Кейт, как раз в этом я всегда был силен. В том, чтобы заглядывать преступникам в голову. Проникаться их ощущениями. Это удавалось мне, даже когда речь шла о настоящих психах. Я допрашивал Сатклиффа, я допрашивал Нильсена, я допрашивал Розу Уэст. Я понимаю их – во всяком случае, в той степени, в какой они сами в состоянии себя понять. Понимаю, что их цепляет. Мой родной брат отбывает пожизненный срок, и нет ничего такого, что заставило бы меня воскликнуть: "Ну ни хрена себе, это у меня в голове не укладывается!" Все в ней укладывается. Какими бы дегенеративными или извращенными ни были их действия, они тем не менее поддаются пониманию. Но когда дело доходит до Серебряного Языка... Начать с того, что я так до сего момента и не смог уяснить, чем он руководствуется. Что им движет? Всякий раз, когда мы садимся и озвучиваем очередную догадку, призванную объяснить его поступки, мы изначально на сто один процент уверены, что это предположение ни на что не годится. Никогда раньше со мной такого не случалось. Никогда.

– Ред, тебе нужно...

– Нет, послушай меня, Кейт. – Язык у него слегка заплетается. – Послушай!

– Хорошо. Я слушаю.

– Ты понимаешь, каково испытывать подобные ощущения? Представь себе: ты добиваешься в каком-то деле успеха, даже, можно сказать, известности. Так вот, мое дело – выслеживать убийц, и до сих пор это у меня неплохо получалось. Вот почему меня знают, обо мне писали в газетах, и не далее как сегодня ребята с телевидения позвонили и сказали, что хотят снять обо мне документальный фильм "Это Ред Меткаф". Про парня, который влезает в шкуру убийцы, читает его мысли и в результате хватает его за шкирку. Это то, что у меня есть, то, что всегда мне удавалось. Ты согласна?

– Ну. Пока согласна.

– Потом представь, что однажды кто-то приходит и забирает у тебя дело всей твоей жизни. Подходит и берет прямо из рук, а ты даже не осознаешь, что лишился самого главного. Раз – и лишает тебя того, в чем ты хорош. И не важно, каковы твои заслуги, опыт, ум, – теперь ты уже не контролируешь ситуацию. Ее контролирует он. Я постоянно отстаю, он всегда впереди. Про Джорджа Веста[6]6
  Бест, Джордж (1946-2005) – английский футболист. В сезоне 1967/68 г., всего лишь в 22 года, он был признан лучшим футболистом Европы. В финале Кубка чемпионов на стадионе «Уэмбли» Бест забил в дополнительное время победный гол, и его команда «Манчестер Юнайтед» впервые в своей истории завоевала эту почетную награду.


[Закрыть] кто-то сказал, что он своими финтами лишал соперников чутья. Так вот, я чувствую себя лишенным чутья. Я гоняюсь за тенью. И ты представить себе не можешь, как мне от этого хреново!

– Ред, мы найдем его, я совершенно уверена!

– Ага, найдем... если он сам позволит. Он не такой, как другие, этот Серебряный Язык. Он лучше, чем мы. Неужели ты не видишь? От нас уже ничто не зависит. Выбор за ним. Захочет, чтоб мы узнали, кто он такой, и даст наводку. Захочет остановиться – остановится. Только ничего такого он не захочет. Он не остановится.

– Перестань, Ред. Это тянется всего три месяца. Ты прекрасно знаешь, что множество дел, связанных с убийствами, расследуются гораздо дольше.

– Да, только за эти три месяца мы ничего не нарыли. После трех месяцев работы у нас должно сложиться хоть какое-то представление о том, что происходит. А у нас его нет. Нет ни единой долбаной идеи!

– Ред, не принимай это так близко к сердцу.

– Не могу я иначе, не могу! В том-то и дело. Я не могу уйти домой и забыть об этом до завтра. Это не покидает меня ни на минуту. С этим я просыпаюсь и не расстаюсь весь день. Так что моя очевидная неудача...

– Ты не потерпел неудачи.

– ...Моя неудача – это не просто профессиональный огрех. Это признак несостоятельности Редферна Меткафа как личности.

– Ред, ты ведешь себя глупо.

– Нет. Позволь я расскажу тебе еще кое о чем. Мой лучший друг в университете получил на выпускных экзаменах третий результат. Старательный парень, толковый, сообразительный – он непременно должен был стать первым. А стал третьим. Пролетел парень, вот и все. Конечно, для меня он остался тем же, кем и был, – ему просто не повезло. Подумаешь, сдал экзамены не так удачно, как хотелось, это ведь не сделало его менее достойным человеком. Закатились мы с ним по этому случаю в паб, а когда я попытался его утешить, он повернулся ко мне и сказал: "Ты не понимаешь". – "Чего не понимаю?" – спросил я. "Да того, что это затронуло меня как личность, – ответил он. – Дело не в баллах, не в имидже интеллектуала, не в престиже. А в том, что этот провал подрывает мою веру в себя. Я начал сомневаться в собственной состоятельности как личности. Ведь что получается – старался я по максимуму, а в результате облом". Так вот, Кейт, сейчас я чувствую то же самое.

Кейт молчит, уставившись в свою водку с тоником. Сказать ей нечего.

– Проблема заключалась в том, Кейт, что мой товарищ сделал для достижения цели все, на что был способен. Неудачу удастся пережить легко, если ты можешь сказать себе, что все дело в нехватке старания и усердия. И совсем другое дело, если ты приложил все свои силы, но ничего не добился. Так вот, сейчас я нахожусь именно в таком положении. Лезу из кожи вон, делаю все, на что способен, но с нулевым результатом.

Ред смотрит на часы.

– Черт, я опаздываю, – говорит он, допивает одним глотком пиво и встает. – Кейт, мне нужно идти. Спасибо за выпивку. И за терпение, с которым слушала мои разглагольствования. Какие у вас с Дэвидом планы на эти выходные?

– Дэвид проведет весь уик-энд за игрой в крикет. Ну а я собралась наведаться в Виндзор, к подруге.

– Как раз в воскресенье? Решила заодно посмотреть на Джеза?

– А при чем тут Джез? – спрашивает она с таким видом, будто не знает.

– У него же состязания по триатлону. Как раз в Виндзоре.

– Ах это... Не думаю, что я туда попаду. Пожалуй, последую твоему примеру и напьюсь до чертиков.

– Хорошая мысль.

Ред берет портфель.

– Кстати, что у тебя с ним?

– С кем?

– С Джезом.

Она напускает на себя озадаченный вид.

– С чего ты вообще взял, будто у нас с ним что-то есть?

– Да так, слухи, толки, сплетни. К тому же вы вроде бы друг другу нравитесь.

– Мне он симпатичен. Славный малый, хороший товарищ.

– Я не это имею в виду.

Она смеется.

– Я несвободная женщина, Ред.

– Ну а я царица Савская. Ты не из тех, кого легко удержать на привязи.

Кейт допивает водку и поправляет на плече сумочку.

– Пошли, Ред, а то и вправду опоздаешь. Куда ты едешь?

– В Фулхэм. А ты?

– В другую сторону. Обратно в Доклендс.

И только позднее, в такси, уже проделав половину пути по Кингс-роуд, он осознает, что прямого ответа насчет Джеза Кейт ему так и не дала.