Текст книги "Рука адмирала"
Автор книги: Борис Солоневич
Жанр:
Прочие приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)
…Комок горячих слез подкатился к горлу мальчика. Он с еще большей ясностью понял, что он потерял единственное в жизни. Что вот у «других», там вот наверху, на скамьях вагона, есть родные, знакомые, друзья. А он – один в целом мире, и у него ничего не осталось, кроме воровства, тюрем, грязи, побоев, попрошайничества. Волна боли и отчаяния опять поднялась в нем. Он вцепился зубами в руку и затрясся в глухих рыданиях…
Теплый язычок коснулся его щеки и слизнул соленые слезинки. Ласковое повизгивание раздалось над ухом. Шарик, почуявший горе хозяина, прижимался к нему всем своим пушистым телом, словно стараясь сказать:
«Ничего, Митя… Ведь я с тобой»…
Нежность маленького друга как то успокоила Митьку. Он погладил свою собачку, вытер слезы и вздохнул. На минуту в его памяти всплыла картинка, как в Одессе он нашел маленького щеночка в помойной яме, куда он сунулся за отбросами. Этот жалобно пищащий комочек тоже показался ему товарищем по несчастью, и он запихнул, его за пазуху не без задней мысли съесть его в трудную минуту. Но потом Митьке «пофартило»[39]39
Повезло.
[Закрыть], голодная полоса в жизни как то прошла, Шарик оказался умной, славной собаченкой и сделался верным товарищем во всех радостях и невзгодах… Даже с таким маленьким другом легче на свете. Все таки он не совсем один в жизни! Потом он вспомнил, что едет в Москву, к своему другу-футболисту, белокурому, высокому, сильному, с открытым веселым лицом… И снова какая то вера, какие то теплые струйки стали пробираться в его измученное сердце…
В этот момент в спину мальчика ударилось что то твердое.
– Вот напхали вещей, дьяволы, сердито раздалось сверху. Чемодана поставить некуда!..
Чье то лицо нагнулось под лавку, и острые глаза заметили скорчившуюся фигуру Митьки.
– Эге… Вот оно кто там себе место занял?.. Эй, милок, вылезай ка оттуда, а то ГПУ позову… Этак, товарищи, у нас от вещей ничего не останется…
– Вора поймал? Да ну?.
Несколько мешков и чемоданов было отодвинуто в сторону, и под скамейку заглядывало уже несколько лиц.
– ГПУ вызвать надоть. А то все сворует…
– А ну вылезай!
– «Вылезай»? проговорил сквозь зубы Митька, шаря в своем мешке. Как бы не так!
Он прополз между мешками и высунул голову наверх.
– Ara, вот он… Ну, вылезай, а то в ГПУ сдадим!
Злобные и настороженные лица окружили мальчика. Кто то протянул к нему руку. Шарик яростно заворчал.
– Не замай! резко окрикнул Митька. В его голосе и выражении лица было что то похожее на ярость волченка, и человек, протянувший было руку, невольно отдернул ее.
– Не трожь меня, товарищи! угрожающе сказал мальчик. У меня отца шлепнули, мать с голодухи померла… Я к брату в Москву еду… Не трожь нас с собакой. Мы никому злого не сделаем. Богом клянусь, ничего не сворую!..
В голосе Митьки слышались боль и отчаяние. Его лицо было еще мокро от слез и судорожно подергивалось от пережитых только что рыданий. Люди инстинктом поняли, что мальчик действительно испытал большое горе, и что на его душе лежит какая то большая тяжесть.
– А пусть себе едет, мягко произнес чей то женский голос. Раз он обещает не красть…
– Да и как же он оттеда что вынесет? Мы же тут все видим…
– Пущай едет…
– Эва? отозвался другой, злобный голос. Они – воры хитрые. Вытащат – не заметишь… И притворяться могут… Лучше в ГПУ сдать.
Глаза Митьки загорелись.
– В ГПУ, сучья твоя душа?.. Так дай же Бог, чтобы твои дети так же бегали по улице, как я!.. Чтоб и они с голодухи дохли! И ты тоже, гадина ты подлая. Тебе абы только твой мешок целый был, стерва, а что тут вся душа в крови – тебе дела нет. Тебе это все едино!.. Сволочь ты советская!..
– Молчи, щенок!.. Да я тебя…
Волосатая грубая рука потянулась к Митькиной шее. Он отбил ее резким ударом и крикнул зады-хающим голосом:
– Эй ты… Лапы убери, а то палец откушу или ножом пырну. Не трожь лучше. А то – видишь?
В руке Митьки появилась бутылка.
– Видишь? Керосин тута. Если вытаскивать будешь или в ГПУ стукнешь – мне все едино терять нечего: я бутылку разобью и спичку суну… Чуешь?
В голосе мальчика было столько отчаянной решимости, что в вагоне поняли: беспризорник свою угрозу выполнит. Никто не знал, что в бутылке простая водка, не загорающаяся от спички. Да, пожалуй, в приступе отчаяния Митька и сам верил, что все вспыхнет от его спички. Но, во всяком случае, угроза подействовала. Рука, протянутая к мальчику, опять опустилась.
– Ну вот: так то лучше… Миром. А я гадом буду – ничего не украду!
Голова беспризорника исчезла под скамейкой. Пассажиры переглянулись и словно по молчаливому соглашению поставили, чемоданы и мешки на старое место. Каждый из тех, кто наблюдал эту сценку, почувствовал, что во вспышке мальчика есть какая то доля личной только что пережитой трагедии, и что этому беспризорнику с исковерканным от злобы и отчаяния лицом можно верить.
А Митька внизу под скамьей, опять свернулся клубком, пощупал привязанный под коленом предмет, обнял Шарика и устало уронил голову на руку. Скорый поезд мчался к Москве…
Глава IV
Несгибающаяся молодёжь
26. Неизвестность– Так что вот, ребятишечки, каков мой рапорт. Можете ругать меня почем зря, но, право же – я то чем виноват? Слежка – вы сами знаете, здо-о-о-рово была поставлена. Вы ведь сами тоже во время не заметили… А насчет нашей «тайны» – уж, значит, такая судьба… «Кисмет»… Не повезло – вот вроде как и тебе, Колька, с твоей лапой, И как только тебя угораздило сверху так загреметь? Как лапа – «фукцирует» уже?
– Ничего… Заживет!
Наши друзья сидели на набережной Москва-реки, откуда во все стороны можно было видеть на сотню метров, и рассказывали свои приключения. Героем рассказа был Сережа, которому удалось напасть на след их «тайны». Но заметно было, что неудача немного ошеломила бесшабашного студента.
– А остаться на дольше мне никак нельзя было, несколько виноватым тоном закончил он свой рассказ. Денег не было ни копья, команда уезжала, торчать в Севастополе было незачем, да и опасно. Целый день я шатался по всяким дырам, думая встретить этих ребят, да разве их найдешь? Это все равно, что найти знакомую блоху в стоге сена. Так ни с чем и уехал. Хорошо, что хоть свою шкуру целой вытащил из этой странной истории… Не везет нам, ребята, с этой тайной адмирала. Вот навязался старый хрыч на нашу голову!
– Так ведь ты же сам голосовал за то, чтобы взяться?
– А я думал, что тут только забавно будет: вроде крестословицы в журнале. А тут – на тебе: плюнуть некуда – везде около нас ГПУ…
Друзья задумались. Слежка ГПУ для них не была новостью. В какой то степени они все к ней привыкли, как привык каждый гражданин СССР. Но то напряжение слежки, которое было установлено именно за ними, показывало на какой то чрезвычайный интерес «всевидящего, ока» к этому делу. Было очевидно, что ГПУ знает или подозревает в этой тайне что то весьма важное, и что, не будь случайности с беспризорником, тайна, которую они пытались открыть, уже была бы в руках ГПУ… А теперь?
Николай первым нарушил молчание.
– Ну, хорошо… А по твоему, Сережа, этот твой паренек – Митька, кажется? – он не сдаст найденной штуки в ГПУ?
Сережа задумчиво покачал головой, глядя на уходящие вдаль темно-красные стены и башни Кремля.
В ГПУ? переспросил он. Да как сказать? В паше сволочное время ни за кого нельзя поручиться. «Люди-овечки – рвань человечки»!.. Даже за себя самого не поручишься… Знаете, как рассказывают – взял один жид зеркало, глядит в него и говорит самому себе:
«Знаешь, Хаим? Я уж не могу сказать, кто именно, но один из нас – сексот»…
Такое время!.. Но должен сказать по совести – тот паренек – на Малаховом – мне очень понравился. Такая у него круглая, курносая рожа. Весь рыжий, а глаза славные. И крепкий паренек – право, даже удивительно! И – спортсмен, а это, как ни говори, черточка характера хорошая. Значит – не трус и не предатель… Но ведь Бог знает, что может случиться. Жизнь беспризорника – не гладкая радость…
– Но где же мы его выудим? задумчиво спросила Ирма.
– А это, Ирмушка, как Бог даст. Знаешь ведь сама советскую поговорку:
«Все под Богом и ГПУ ходим»…
Будем спрашивать, интересоваться. Потом – Митька ведь знает, что я из Москвы. А билеты у него даровые – под вагоном или на крыше. Ребята не погибающие: в крематории не горят и в водке не тонут… Может быть, и приедет. Да и потом я севастопольцев очень просил поискать этих ребятишек. Они обещали… Особенно я надеюсь на дивчину там одну – чу-у-удесная дивчина! Тамарой звать. Я ей на матче мячом здорово в бок въехал, с этого и знакомство началось… Так она крепко мне обещала…
При слове «Тамара» девушка зорко поглядела на Сережу. Под влиянием ее внимательного взгляда легкая краска поползла по щекам юноши. Николай многозначительно крякнул.
– Чего это ты? вызывающе окрысился Сережа.
– А в чем дело? самым невинным тоном спросил моряк.
– Да вот крякаешь, как грот-мачта во время бури?
– А это я так, дорогой Офсайд Иванович!.. Голос пробую перед докладом…
– Ну, то-то же!
– Чего «то-то же»? А ты чего покраснел, футбольное мясо?
– Кто? Я?
– Ну да, ты… Та-ма-роч-ка тут нечаянно не при чем?
– Иди ты, браток, к Аллаху под рубаху, вспыхнул Сережа. Сам по макушку влюблен, так и других видишь в этом обалделом состоянии.
– Почему же в «обалделом»? Что плохого во влюбленности? улыбаясь, вмешалась Ирма. Ее тон был мягок и спокоен. Почему ты, Сережа, так взъерепенился? Ей Богу, на свете много приятней и легче жить, когда сердце поет, руки тянутся к милому, и губы сами собой улыбаются. Если ты и влюбился немножко – что ж тут плохого?
– Нет, уж, Ирмочка. Не пой! Я, знаешь, не поэт, а человек инженерный и футболист. В старину так певали солдаты:
«Наши жены
– ружья заряжены.
Вот где наши жены»…
Ну, а теперь – в период индустриализации поется иначе:
«Трактор сеет,
Трактор жнет,
Трактор песенки, поет,
Одевает,
Обувает,
А весеннею порой
Слаще девушки ласкает»…
– А ты брось свою механизацию, вмешался Николай в разговор. Будь человеком, а не машиной для забиванья голов! Ирма права – куда лучше на свете жить, когда любишь!.. Читал когда нибудь, как премудрый Соломон говаривал: «Вино и музыка веселят сердце, но лучше того и другого – любовь и мудрость»…
– Насчет любви – не знаю, может быть, Соломон и был прав. Ему и книги в руки! Не зря же у него было 300 жен и сколько то там… как это? Подруг, что ли?.. Но вот насчет мудрости – у меня ее, слава Богу, нет ни на копейку. Ну его к чорту – мозгами жить! Если задуматься – так и жизнь разлюбишь!.. А насчет бабьего вопроса, ты, значит, думаешь, что:
«Если парень холостой,
Он как будто бы – пустой»…
– Ну, конечно, же, мягко усмехнулась Ирма, осторожно прислоняясь своей золотистой головкой к массивному плечу своего моряка. Она заботливо поправила косынку на забинтованной руке и смеющимися глазами посмотрела на смущенного студента. И почему тебе, Сережа, стыдится своего чувства? Тебе давно уже пора по настоящему влюбиться. Я хотела тебе свою одесскую подругу Мисю сосватать, да только она такой сорванец, что вы вдвоем Москву перевернете. А если твоя севастопольская дивчина славная и тебе понравилась – так почему тебе скрывать это?
Но футболист не сдавался.
– «Понравилась»? Да мне, собственно, многие нравятся… Только тут что то иное: она, Тамара, то-есть, знаешь, на тебя малость похожа: тоже «принцесса-недотрога». Я перед ней как то робею. Я ведь ей здорово мячем въехал, и хромала она сильно. Что ж – я не виноват, я ведь в гол стрелял. Сорвалось. А почему то все таки совестно было. С другой девочкой – по этому случайно случившемуся случаю такой флирт бы закрутили, что небесам жарко стало бы. А с Тамарой этой – ну, ни в какую… Даже на Малаховом кургане, – когда она опять сильно захромала – я, понимаешь, даже под руку ее взять не решился, хотя лапы к ней так сами и тянулись… Она тоже с косами, только темными. Глаза – ну, как бы тебе сказать – ну… как у обиженного ангела… Лицо – такое хорошее женское лицо, славное и мягкое. Сперва я так и думал – этакая милая мягенькая шляпка… Симпатяга! А потом…
– Ну, теперь и спой, Офсайд Иваныч:
«Весенний ветер за дверьми,
В кого б влюбиться, чорт возьми?»…
– Да и, кроме того, послушай, Сережа, серьезно добавила Ирма. Ты не забудь, что перед нами тяжелая задача – отыскать нашу тайну. Ведь взялись! Отступать не будем! А когда есть дружная хорошая компания, любящие, доверяющие друг другу люди – все лучше выходит. Знаешь: разделенное горе – пол-горя. Разделенная радость – радость вдвойне. Не бойся открыть свое сердце теплу… Я же вижу – Тамара тебе сильно понравилась. И слава Богу… Что ж в этом плохого?
Сконфуженный футболист махнул рукой.
– Ну, и психолог же ты, Ирмочка! Прямо в самую душу залезешь и крыть нечем… Ведь, сказать по правде – я о Тамарочке моей частенько вспоминаю. Я уже тебе рассказывал – с виду она так себе симпатяга – мягкая, уютная, без всяких намеков на флирт. Простая; чудесный, видно, товарищ и друг. А потом – на Малаховом как стала она про Оборону Севастополя рассказывать – так словно в ней что то загорелось, и она выросла. До сих пор, знаешь, сердце у меня только на футболе, да в танцах билось посильнее… А там – она за что то русское задела. Я, помню, про папиросу свою забыл, сердце билось, как… ну, как 11-метровый удар бьешь на последней минуте матча[40]40
11-метровый удар – самое сильное наказание в футболе. И бить этот штрафной удар. – громадная ответственность.
[Закрыть], а то еще сильнее… Ей Богу, до ее рассказа я никогда и не думал, что я такой русский… Даже сам удивился! Вот и сейчас, продолжал студент, показав широким жестом на освещенные закатом Кремлевские башни. Я вот и на наш Кремль гляжу иными глазами. И только теперь стал понимать Пушкина, когда он писал:
Москва!..
Как много в этом звуке
Для сердца русского слилось,
Как много в нем отозвалось…
И все это моя Тамарочка со мной сделала. Прямо наизнанку меня вывернула!..
Ну, а потом в ГПУ – там прямо уже умора была: так она над чекистами издевалась. И все этак вежливо, но яду-у-у-у было… И спокойно, словно это для нее обычная вещь – в Чека сидеть и с чекистами ругаться… И брат у нее тоже – гвоздь-парень. Против меня как раз за Севастополь играл. Пришлось раза три его с копыт снять, чтобы он дорогу давал. Упрямый… Ты, знаешь, Ирма, я думаю, что эти двое найдут наших беспризорников.
– Дай то Бог… И ведь надо же было случиться, что тайна, пробывшая 20 лет на руке адмирала, попала теперь в грязную лапку беспризорника. Вот судьба… А знаешь что, Сережа – моя, как назвал ВАП, женская интуиция тоже подсказывает, что тот паренек – Митька, кажется – не выдаст…
– Клянусь футболом, не выдаст! уверенно заявил Сережа. Хороший спортсмен не может быть предателем! Не такое у него нутро… Ну, а пока там что, ребята, давайте ваши лапы, я должен уже бежать. Если ГПУ опять прицепиться, о чем вы, мол, тут толковали – условимся – о моих, футбольных подвигах в Севастополе. Гут? А у меня – диамат, матери его чорт… И такая строгая проверка в Институте, что некуда податься. А и та верно – не будь нажима – кто бы пошел Карлу Марлу изучать?..
Неунывающий студент пожал руки друзьям и направился к трамваю. Ирма и Николай с улыбкой следили за его высокой фигурой, одетой по комсомольски – в защитную рубашку с распахнутым воротником, военные штаны и высокие сапоги. Издалека до них донеслись звуки песенки, которую по своему обыкновению затянул веселый футболист, сам мгновенно создав музыку к стиху Есенина:
«Я не знал, что любовь – зараза,
Я не знал, что любовь – чума.
Подошла и прищуренным глазом
Хулигана свела с ума…»
Моряк усмехнулся.
– Ну, Ирмочка. Не думал я, что ты такая сваха! Неужели инстинкт сватовства действительно лежит в душе каждой женщины?
Девушка-врач сделалась серьезной.
– А ты не язви, Ника. Вы, ведь мужчины, в жизни не столько создаватели и творцы – сколько разрушители: все эти войны, революции, несправедливости, грызня, политика, всякие «измы», из за которых мужчины друг другу животы вспаривают – это все ведь произведения мужских рук. А мы – женщины – мы призваны давать и сохранять жизнь; так сказать, подпирать мужчин, направлять в лучшую сторону, как то коррегировать их «заскоки»… Я, признаться, боюсь одиноких мужчин: они не сбалансированы… Помнишь, как говорил Лонгфелло в «Песне о Хайавате»:
«Муж с женой – подобен луку,
Луку с крепкой титевою.
Хоть она его сгибает,
Но сама ему послушна.
Хоть она его и тянет,
Но сама с ним неразлучна.
Порознь – оба бесполезны»…
– Ишь ты, куда тебя занесло, опять усмехнулся моряк. Этак выходит, что без тебя и я бесполезен?
Серые глаза ласково взглянули на Николая.
– Да не то, что бесполезен, но с биологической точки зрения – неполноценен… А вместе вдвоем куда легче жить и работать! Ведь верно? А за Сережу я сильно побаиваюсь. Он ведь из породы «трудноуправляемых». Напора в нем – сверх нормы. Сорваться может… Боюсь я за него. Где то давно, давно вычитала я чудесную фразу: «мужчины и дети никогда не должны оставаться одни»! Разве это, Ники, не глубоко? И неправда?
Сильная тяжелая рука ласково обняла плечи девушки.
– Молодец, мой милый доктор. Правильно. Ведь есть и еще в Писании:
«И сказал Господь Бог: нехорошо человеку быть одному. Сотворим ему помощника, соответственного ему»…
Кажется, так? И насчет Сережи ты права. Ему какой то тормоз, какой то якорь, ох как, нужен! И ты правильно толкнула его мысли в сторону Тамары… Бог даст, что нибудь у них и выйдет… Я очень люблю в тебе, Ирмочка, вот эту ясность мозгов, которая никак не мешает тебе иметь и золотое сердце. Я не могу сказать, за что я тебя люблю – это не поддается точному анализу, но в том числе и за эту ясность головы… Но, по совести говоря, я вот никак не понимаю, меня то за что ты полюбила? Такого дубового, простого парня?..
Девушка ласково усмехнулась и пристально поглядела прямо в твердое мужественное лицо моряка. Потом внезапно ее глаза затуманились застенчивой нежностью. Она легонько провела пальцами по забинтованной руке Николая, прижалась к его плечу и, опустив глаза, тихо продекламировала:
«Из ребра твоего сотворенная,
Как могу я тебя не любить?»
* * *
Приказ по НКВД
№ 1724. 7 августа 1938 г.
п. 9.
За проявленную нераспорядительность в выполнении срочно – оперативного задания С. О.
снимаются с постов и переводятся в распоряжение Управления Соловецкими Лагерями:
а) Начальник Севастопольского Облотдела – т. Пруденко.
б) Уполномоченный того же отдела – т. Лукин.
в) Красноармеец 2 полка войск ОННКВД – т. Груздь.
Л. п. (Берия).
Садовский с досадой положил лист приказа в папку «Тайна адмирала». Лицо его по прежнему оставалось нахмуренным. Да, конечно, Севастопольское ГПУ проворонило тайну, за что его и взгрели, но, по существу, им действительно не повезло. Так проворонить мог всякий. Какую облаву можно было упрекнуть, что она не заметила где нибудь ночью в кустах мальчонку беспризорника, на которого она и не охотилась? И кто мог предположить, что этот беспризорник будет важным звеном в загадочной цепи событий? Кто мог предположить, что сильный большой солдат будет одурачен и даст возможность другому мальчишке бежать из под ареста? И наконец, кто мог бы уверенно найти среди ста тысяч жителей Севастополя двух нужных беспризорников?
Для очистки совести Садовский дал распоряжение во все отделении милиции и угрозыска Крыма разыскать двух беспризорников с такой то внешностью, но это, по существу, было безнадежно. Если их не нашли в Севастополе, то где же их найти во всем Крыму?
Правда, слежка за тремя спортсменами по прежнему продолжалась. Но они уже знали, конечно, об этой слежке, и, кроме того, было очевидно, что «тайна адмирала» скользнула мимо их рук, как она проскользнула и между пальцами ОГПУ. Теперь оставалось одно – ждать. Садовский чувствовал себя громадным сильным пауком, который раскинул сети по всей стране и спокойно сидит, следя за малейшим трепетом своей паутины, в которую уже начала запутываться его жертва…
Громадная папка с бумагами и донесениями все пухла. На ней стояли странные в номенклатуре ГПУ слова «Тайна Адмирала». А сама эта тайна, привязанная грязной тряпкой к грязной ноге беспризорника, потонула в человеческом море…
27. Митька-рыжийМаленький русский человечек, Митька, один из миллиона других бездомных мальчиков, кочевал по Москве. Он чистил карманы в трамваях, просил подаяние по домам, пел песенки в пригородных поездах, спал в подъездах домов – словом, вел жизнь обыкновенного беспризорника. С ним вместе, разделяя его радость и горе, сытость и голод, бегал его неразлучный Шарик, никогда не опуская своего оптимистически закрученого желтого хвостика и постоянно весело оглядываясь на своего хозяина смышлеными карими глазками.
Митька не терял надежды найти своего большого друга, футболиста Сережу. Но мальчик не знал его фамилии. А только студентов и футболистов в Москве много тысяч. Правда, «его» футболист был первоклассным и, вероятно, регулярно участвовал в больших матчах. И стадионы во время таких больших матчей были самым вероятным местом встречи.
Но пробираться на такие матчи было делом далеко нелегким. Это в Севастополе было просто: оседлать забор и любоваться бесплатным зрелищем. В Москве все было сложнее и труднее. Но Митька не унывал.
В один из теплых солнечных сентябрьских дней он увидал у стены громадного стадиона «Динамо» большую толпу. На афише значилось:
ФУТБОЛ
ОДЕССА-МОСКВА.
Такие громадные буквы даже полуграмотный Митька мог прочесть. Он живо засунул своего Шарика за пазуху, ловко проскользнул мимо контролеров и в потоке спешащих зрителей пробрался на стадион.
Кругом уже шумели тысячи любителей футбола, постепенно заполняя трибуны. Поле пока было пусто, и светло-зеленый прямоугольник с яркими белыми линиями, казалось, отдыхал перед боем. Зрители обменивались мнениями и гадали о результатах матча. А встреча обещала быть интересной: Одесса выиграла первенство южной зоны СССР, Москва – северной. Предстоявший матч решал вопрос о первенстве всего Союза.
Наконец, на поле выбежали в голубом игроки Одессы. Стадион дрогнул могучим гулом радушных приветствий. Через минуту показались москвичи в традиционных красных фуфайках, и многотысячная толпа заревела.
Под рокот этого рева голубая и красная линии игроков вытянулись у центра поля для официальных приветствий, и в этот напряженный момент никто не услыхал радостного взвизга мальчика:
– Сережа!.. Ей же Богу – это Сережа!.. Тонкий голосок Шарика звонко затявкал у
Митьки за пазухой, но беспризорник даже не слышал этого. Глаза его сияли, сердце билось бурными толчками… Там, на поле, его, его Сережа, единственный близкий любимый человек в мире, его друг и брат, бежал, чтобы занять свое место – центр-форварда сборной Москвы…
– Сережа!.. Миляга!.. Окружающие недовольно заворчали.
– Стой смирно, шпаненок! Смотреть мешаешь!..
Мальчик злобно покосился на них, но сдержался. Теперь перед встречей с Сережей зря было затевать драку… Осторожно и медленно он стал протискиваться ближе к полю. Минут через десять он приблизился к барьеру, отделявшему галерку от скамей. Там, воспользовавшись моментам, когда в критический момент все замерли, наблрдая схватку у ворот, он ловко перелез через барьер. Оставалось пробраться по корридору между скамей, перелезть еще через один барьер, и тогда Митька будет на поле. А там… Там стоит только ему крикнуть «Сережа», и все его тревоги будут сразу кончены… Сережа, конечно, сумеет защитить его, и опять на его сердце станет так же легко и спокойно, как тогда, на Малаховом кургане…
Незаметно и ловко протиснулся Митька вперед. И когда раздался свисток перерыва, он ловким прыжком перелетел барьер и бросился к уходившим в раздевалку игрокам с радостным криком «Сережа»!
Но игроки были далеко. Разгоряченный матчем футболист не услышал голоса беспризорника. А за Митькой уже гнался сторож, а потом его дорогу преградил какой то маленького роста крепкий юноша, видимо, распорядитель, схвативший его за рукав.
– Пусти… Иди к чорту! яростно крикнул ему Митька. Там мой брат на поле… Я его вот уже два года, как потерял… Я к нему бегу…
Чистое выбритое лицо парня усмехнулось.
– Ладно, треплись тут, шпана… Иди сам ко всем чертям с поля. Еще скажи спасибо, что шею не накостыляли…
– Пусти! яростно рвался Митька. Ей Богу, я к Сереже!..
Парень не слушал и тащил его к выходу. Внимание огромной толпы, освобожденное от наблюдения за матчем, теперь обратилось к этой странной картине. Под ярким светом солнца все детали происходившего были видны чрезвычайно отчетливо: и напряжение юноши и яростное сопротивление рыжеголового оборванца и даже желтая мордочка собачки, лающей из за пазухи.
В толпе пронесся шум смеха. Парень рассердился не на шутку.
– Ах сукин сын! Еще сопротивляться будешь?.. ну…
Он рванул беспризорника в сторону и ловко схватил его ключом Джиу-Джитсу. Но тут произошло нечто неожиданное. Выскочившая из-за пазухи желтая собачка яростно вцепилась в его брюки. Парень ослабил хватку, обернулся, но в этот момент мальчик извернулся и мгновенным ловким движением ударил его в челюсть. Тот выпустил руку «арестованного», как то странно и нелепо качнулся и мешком упал на траву.
Стадион загудел от смеха. Симпатии толпы мгновенно перенеслись на сторону рыжего мальчугана и его собачки. Но к тому уже протянулось несколько рук, и его утащили за барьер.
– Шарик!.. Жди тут! донесся отчаянный вскрик Митьки, и его увели. К лежащему подошли люди. Стадион замер в удивлении: юноша лежал без движения. Мигом появились носилки, и под поднявшийся гул толпы, молодой человек был унесен с поля.
Между тем, Митьку сдали в распоряжение милиции, он был посажен в машину и минут через десять уже сидел за решетками.
За Шарика Митька не боялся: он знал, что собака будет его ждать там, где потеряла. Ждать хотя бы несколько месяцев… Его беспокоила только неудача с Сережей. Но с другой стороны было уже известно, что Сережа играет центр-форвардом сборной Москвы… Теперь можно было легко узнать его фамилию, а дальше – была уже не штука…
Митька был радостен. Потирая ссадину на кулаке, он ходил по тюремной камере и не отвечал на расспросы других арестованных.
– А здорово я ему въехал, тому сукину сыну, бормотал он… Руку, вишь, вздумал выворачивать, сволочь… А Сережик все таки тута!..
***
Странную сцену на поле видела не только сотня тысяч глаз зрителей стадиона. Видела ее и пара черных суровых глаз маленького человека, сидевшего в скрытой ложе, окруженной со всех сторон охраной из переодетых чекистов. Это был начальник ОГПУ Берия.
Когда молодого человека унесли на носилках, он повернулся и коротко сказал дежурному сотруднику.
– Узнайте, в чем там было дело.
Через несколько минут ему доложили:
– Товарищ начальник. Там какой то беспризорник собирался к футболистам пролезть… Его задержали…
– Ну? с нетерпением спросил Берия. Я это и сам не хуже вашего видал. А кто его задерживал?
Дежурный замялся.
– Ну? опять с нетерпением опросил грузин.
– Это – инструктор «Динамо», Градополов. Брови чекиста поднялись в сильнейшем удивлении.
– Как – Градополов? Наш чемпион по боксу?
– Он самый, товарищ начальник.
– А тот беспризорник?
– Увезен в милицию.
Сухое желчное лицо грузина усмехнулось.
– Вот те на… Нок-аут[41]41
«Нок-аут» – удар, сбивающий в боксе противника на срок не менее 10 секунд.
[Закрыть] чемпиону СССР от беспризорника! И, главное, публично!.. Ха, ха, ха… Вот что: передайте от моего имени этого беспризорника в «Динамо»[42]42
Пролетарское Спортивное Общество «Динамо» – особо привилегированное богатое общество сотрудников и войск ОГПУ.
[Закрыть]. Может быть, это какой нибудь самородок окажется…
– Есть, товарищ начальник.
