Текст книги "Рука адмирала"
Автор книги: Борис Солоневич
Жанр:
Прочие приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)
Нет страниц 25–28.
…с зажатой в пальцах папиросой остановилась в воздухе. Глаза впились в строчки:
«Дело № 15424. Деревенько Фрол Петрович. Матрос с яхты „Штандарт“. Дядька Наследника Цесаревича».
Архивного заключения – «расстрелян», «сослан», «умер», «освобожден» или чего либо в этом роде не было. Лихорадочно перелистав несколько страниц этой папки, чекист прочел заключительные строчки:
«Со средины 1919 года известий не поступало».
Это было редкостью – человек, бывший на прицеле ВЧК, исчез, словно растаял в воздухе! «Сведений не поступало»… Гм… Странно…
Чекист опять погрузился в задумчивость. Его худая щека изредка нервно вздрагивала, и по лицу волной проходила судорожная гримаса. Наконец, словно на что то решившись, он взял трубку.
* * *
В кабинете начальника секретного отдела ОГПУ зазвонил внутренний телефон. Сидевший за большим заваленным бумагами столом тучный чисто выбритый латыш, не поднимая головы, протянул руку к трубке.
Алло? Я слушаю.
Товарищ начальник?.. Говорит Садовский. Можно к тебе с докладом?
Через несколько минут уполномоченный входил в кабинет.
Ну, что там у тебя, Садовский? – недовольно спросил начальник. Что за спешка?
Да уж очень интересное дело наклевывается, товарищ Мартон. Чем то важным пахнет…
Ишь ты? А ну, давай, покажи. Садовский положил перед начальником рапорт сексота. Тот внимательно его прочел и поднял холодные острые глаза на своего сотрудника.
– Т-а-а-а-ак, протянул он. Ну, и грамотеи у тебя, твои сексоты! А что там за пост?
– Это в доме на Старой Якиманке. Пишет дворник. Правда – неграмотно, но, надо сказать, нюх у него есть и наблюдательность тоже… Этот Петров – бывший полковник, а теперь преподаватель 241-ой школы-семилетки. Сам он давно уже пассивный и неопасный. Мы его в Москве в вид приманки держим: нет, нет, а кто нибудь из провинции по старому знакомству заезжает. Нам легче для слежки… Вот и теперь – сразу трое ребят собралось. Не зря ведь? Не на именины… И свет тушили и что то жгли. И слово «тайна» и «адмирал Деревянный».
– Это, по твоему, фамилия такая?
– Я справлялся в Особом Отделе. Нет такого, ни теперь, ни в прошлом.
– Гм… Нда… Тут, конечно, не шутка – «деревянный адмирал», а намек на какую то фамилию. А ты не догадался в архиве справиться?.. Нет ли там каких нибудь концов?
– Обязательно. Я проглядел там все имена, похожие на «дерево» и «деревню».
Толстый латыш одобрительно поглядел на молодого чекиста.
– Молодец, Садовский! Ты, видно, парень башковитый. Вверх пойдешь, если не шлепнут… Ну, и что?
Вместе ответа еврей положил на стол два дела. Несколько минут прошло в молчании. Наконец, начальник секретного отдела поднял голову. Теперь и его лицо выражало, пробудившийся интерес.
– Нда, опять повторил он, медленным движением пальцев с драгоценными кольцами потирая жирный подбородок. Действительно, тут и в самом деле, пожалуй, что то есть… Есть у тебя уже какие нибудь соображения по этому поводу?
– Найдутся, товарищ Мартон. Какой то тайной тут несомненно пахнет. Может быть, у моряка этого есть какие либо связи с этим бежавшим за границу офицером Дерево. Военные корабли то ведь наши кое куда ходят. А контр-революция везде проберется. Но что не так уж и важно, это дело. Может быть, мелкий шпионаж. Сумец – моряк этот – парень беспартийный, и особых секретов у него быть не может… А вот насчет Деревенько, если с ним «тайна» связана, да через него с царем расстрелянным – дело может иметь политическое значение и даже немалое. Словом, надо приглядеться. Прошу твоего разрешения, товарищ начальник, установить за ребятами ударную слежку.
– Ладно. А кто был там у этого Петрова, ты не узнал?
– Моряк этот – «здорово дюжий», как описал его дворник – по всей видимости – Сумец, инспектор Штаба Морфлота. Тут у нас в Москве моряков – как кот наплакал, – только Штаб флота. И по описанию Сумец вполне подходит. Тем более, что он с какой то бабой был. А у меня есть агентурные данные, что он как раз с одной молодой врачихой амуры разводит. Вероятно, женщина – это она и есть. Третий – пока еще неизвестно. Но слежка это ведь мигом выяснит. Они, вероятно, на днях опять соберутся, «на совет»…
– А, может быть, просто посадить их сразу в подвал для выяснения твоей «тайны»?
Молодой еврей покачал головой.
– Не стоющее это пока дело, товарищ начальник. Я уже думал над этим, а только – как бы не спугнуть. Дело ведь, видать, только вот-вот началось. Они, верно, и сами пока, может быть, ничего толком не знают. Пускай пока там что открывают свои или там чужие тайны. А мы будем сбоку наблюдать. А когда дело созреет – мы его тепленьким и возьмем.
Латыш одобрительно поглядел на своего молодого помощника.
– Ну, ну… А они нас, Садовский, не обгонят?
Вот еще что? самоуверенно откликнулся еврей. Чья власть – ихняя или наша?
– «Чья власть», говоришь? усмехнулся латыш задору начинающего чекиста. Ну, что ж… Попробуй… Присмотри за этим делом. Дай оперотделу распоряжение установить слежку, какую ты считаешь нужной. Да, и вот еще что: запроси на всякий случай циркулярной телеграммой все областные и районные отделы – нет ли там где нибудь следов твоих «деревянных людей». Может, что и отыщется.
– Есть, товарищ начальник.
– Так, значит, и действуй. А ведь и в самом деле подозрительно, когда беспартийная молодежь «тайны» начинает разгадывать. Чорт их знает, что там у них выйдет. Как бы все в антисоветскую сторону не повернулось? И что там за связь «Тайны» и «Адмирала»? Как ты это понимаешь?
– Да вот в этом то вся загвоздка и есть, товарищ Мартой. Но нет еще пока данных для анализа. Думаю, что все это ближе к Деревенько. Он то ведь сперва простым матросом был до того, как холуем у Императора заделался. Ну, да ничего! Молодежь у меня вся под стеклышком, и никуда ей не деться… Пусть шевелится около этой «тайны». А мы ее разгадаем… чужими руками!
– Ну что ж. Действуй, Садовский! Нюх у тебя – я знаю – чекистский. И слежка хорошо налажена. Словом – бери это дело на сверх-ударный прицел… «Наша власть», говоришь? Ха, ха, ха… Чья же это – «наша»?
– Как это «чья»? Ясно, чья – чекистская! Все здесь во – как держим!
Молодой еврей показал сжатый кулак и самодовольно усмехнулся.
5. Военный советСолнце старалось во всю. Над далеким городом поднималась дымка ныли и испарений, словно над раскаленной чадящей плитой в кухне. Но на прибрежном песке, где разлеглись после купанья наши приятели, было так чудесно, что хотелось только впитывать в себя солнечные лучи, ощущать на теле порывы свежего речного ветерка и жить бездумной сладкой ленивой жизнью. Казалось, что даже мозги, и с ними и все мысли плавятся от зноя… После суматошливой полной забот Москвы здесь было так приятно…
«Страна моя,
Москва моя,
Ты самая
Любимая»…
По всегдашней привычке Сережа замурлыкал про себя песенку и, вытянувшись на горячем песке, казался готовым совсем заснуть. Но Николай был человеком долга, и его слова прозвучали решительно и сурово.
– Ну ка, ребятье, давайте теперь потолкуем о делах.
– Ох, братцы вы мои? И до чего неохота рта раскрывать, когда кругом такая благодать!.. простонал студент. У меня мозги, совсем в кисель превратились. Пойдем ка лучше еще разик нырнем в воду.
– Ну, ну… Довольно лентяйничать. Надо браться за нашу тайну.
– Да ну ее. Двадцать лет ждала, чорт ее не (возьмет – пусть малость еще пару часов подождет… Как то один пьяница поднял бокал и говорит: «страсть люблю старое вино». А другой ему: «Стоп, стоп, подожди, не пей: оно через минуту еще старей станет»… Старрррая старррринная тайна! Какой шик!..
– Ну, довольно тебе, футбольное мясо, философствовать. Повтори лучше на память текст того письма, которое мы читали у ВАП'а. Не забыл?
– Вот еще: забыть!.. Только, ей Богу – лень даже вспоминать!
Ирма приподнялась на локте и с упреком посмотрела на веселого студента. Тот сконфузился.
– Ладно, ладно, Ирмочка! Только не гляди так на меня своими святыми глазками?
– Почему «святыми»?
– А чорт тебя знает. Николай вот – из дуба сделан ив 10 раз меня сильнее, а я его ни на копейку не боюсь. А при тебе – вот, право, не знаю: веришь – даже ругнуться хррошенько не могу. Язык, как говорится, к гортани прилипает… А уж на что мы «студенты советские» к матовым словам привыкли. «Пролетарское происхождение» доказывать то ведь надо?.. Но при тебе – никак… Ты знаешь, среди спортсменов тебя как прозвали?
– Ну? А как?
– «Накрахмаленная душа»… Вроде как «принцесса-недотрога». И ей Богу – верно! За тобой как то и поухаживать нельзя и даже танцовать не очень охота: поплотнее тебя прижать – рука не поднимется. А как ты меня с упреком поглядишь – я, право, покраснеть готов. Совесть стонет!.. Я ведь – мальчик нежный и застенчивый… Девушка засмеялась.
– Это ты то застенчивый? Это – ново По моему, ты – сорви-голова и порядочный!
– При тебе – ей Богу – нет! А вообще есть, конечно, такой грешок. Но ведь:
«Ты, говорит, нахал, говорит,
Каких на свете мало,
Все ж, говорит, люблю, говорит,
Тебя, говорит, нахала»…
Суровый голос Николая прервал веселую болтовню. Юноша замолк, вытянулся всем своим мускулистым телом на песке и минуту молчал, собирая мысли.
– Ну, ладно, чорт с вами, сказал, наконец, он. Сдаюсь!.. Я буду медленно по памяти читать это письмо, а вы, если нужно, поправите. Итак, значит, возьмем!..
«Уважаемый товарищ.
Потому, как я случайно узнала, что вы были когда то офицером, то я и пишу вам этое письмо. Дело в том, что дядя мой недавно помер от белой горячки. А перед самой смертью, как то просветлевши, он поручил мне передать кому нибудь из офицеров такую историю:
Был он в гражданскую войну красногвардейцем. Так вот, один раз, кажись, под Мелитополем, довелось ему по наряду ВЧК расстреливать одного матроса, здорового такого, бородатого. Так когда, значит, поставили того матроса перед ямой, он и крикнул такие слова:
„Братва! Богом заклинаю, ежли повстречаете кого с офицеров, скажите ему, что тайна на руке адмирала“…
Он, видать, хотел еще что то крикнуть, да тут ребята дали залп.
Почему, да отчего шлепнули того матроса
– неизвестно. Только жид-чекист перед расстрелом кричал ему какую то фамилию – похожую не то на дерево, не то на деревню.
Вот и все. Что было потом – дядя не знает – он с Красной Армией ушел.
Дядю своего я очень любила и решилась его просьбу сполнить. Он про старых офицеров дома по вечерам много чего хорошего говорил, так что я и нишу вам: может, вам пригодится. Только очень прошу вас, товарищ офицер, сжечь этое письмо и никому про него не говорить!
Остаюсь с комсомольским приветом, Н.
Москва, 5 июля 1938 г.».
Когда Сережа кончил, Николай одобрительно крякнул.
– Правильно. Быть тебе, Офсайд Иванович, хорошим инженером: память у тебя что надо: много лучше мозгов… Ну, ну не ерепенься: я так – шутя. А теперь давайте разбирать по косточкам это письмо. С ним, по моему, может быть три варианта. Оно – или шутка, или провокация, или правда. Но кому надо было бы старика ВАП'а разыгрывать? Никакого толка с этого не видно. Что смешного мог бы ВАП сделать, получив такое письмо? Нет, ученики такую штуку придумывать бы не стали. Как по твоему, Ирма?
Моряк вытер тыльной стороной ладони пот со лба и вопросительно поглядел на девушку.
– Тут шуткой никак не пахнет. С этим и я согласна. Продолжай, Ника… Но, подожди минутку… Эта сумка все выскальзывает из под головы, а если мне в волосы песок заберется – я буду несчастнейшей из женщин…
– А ты, Ирмочка, побрейся, лукаво предложил студент. И в баню часто ходить не надо будет, и песка бояться, и шикозно выйдет – страсть!
– Иди ты, Сережа, к чорту с такими советами, возмутился Николай. Такие роскошные косы… Да если Ирмочка острижется, я… я… Моряк не находил слов для выражения своих чувств.
– Да не волнуйся, Ника. Я ведь – не комсомолка – «своя в доску, юбка в полоску». Я ценю то женственное, что нам дано от Бога…
– Ишь ты, как наша врачиха мудрено заговорила? А почему это, скажи на милость, мы, мужчины, не должны тоже наше мужественное, дан-но-е нам от Бо-га, ценить? А? Почему это мы бреемся? Вы, бабы, небось, не возражаете?
– Да как сказать? отозвалась девушка. Иным мужчинам борода и усы очень идут. Попробовал бы, например, Зевса обрить!..
Все засмеялись.
– Вот это верно… А Нике русская богатырская борода очень бы, вероятно, подошла! А в супружеском деле, если муж жену за волосы потаскает, то потом она его за бороду… Вот и квиты!
– Ну, и понятия у тебя о браке!.. Слушай, Коля, дай ка я тебе на ноги голову положу? Нет возражений?
– Вот это так ловко, в восторге воскликнул футболист. Жениха в виде подушки приспособить!.. Ай да Ирма! Да ведь это по диамату[12]12
«Диалектический материализм» – идеологическая основа коммунизма. Предмет, изучаемый во всех советских ВУЗ-ах.
[Закрыть] называется «эксплоатация человека человеком»!
– А если человек не возражает? Юноша фыркнул.
– Еще бы, хотел бы я видеть, кто бы тут возражал… Аж завидно.
– А ты не завидуй. Заведи себе зазнобушку и будь ей подушкой. И все довольны будут.
– Ладно… Рассказывай… Не родилась еще та девица заколдованная ни в боярском роду, ни в купеческом… Пока мое сердце – знойный Гренландский ледник.
– А вдруг там вулкан страстей откроется? лукаво взглянула на него девушка. Смотри, Сережа, не зарекайся. От биологии никуда не уйдешь. А тебе как раз влюбляться пора!
– Чтобы таким обалделым, как Николка, стать? Да ни в жисть!
– Уж будто бы ты никогда не влюбляешься?
– Я то? Хронически! Признаться, я, собственно, не влюбленным никогда и не бываю. У нас там рядом – общежитие студенток. Так что девчат – невпроворот. А ведь сердце не камень… То есть, не подумайте дурного – не у меня, избави Боже! У меня – кррррмень. А у девчат… Но это так себе: просто – легкий флирт. Знаешь, по поговорке – «сороку убей, ворону убей. Руку набьешь—.сокола убьешь»… Пустяки!.. Чтобы сердце не заржавело! Но чтобы до подушки для кос доходить – до такого унижения я еще не дожил… Моряк опять рассердился.
– Вот, чорт футбольный… Когда ты угомонишься?
– А в гробу…
– Ну тебя! Давайте, ребята, посерьезнее!
– Да это же вы там сами воркуете, от дела отбиваете!
– Фу… Моряк угрожающе приподнялся на локте.
– Ну не буду, не буду больше, адмирал. Ей Богу…
– Ладно. Смотри у меня!.. Итак, как я вижу, против моего перваго вывода, что тут шуткой не пахнет – возражений нет? Нет? Ну, и ладно. Теперь второе: провокация. На это, по правде сказать, больше похоже. Возьмем прежде всего – откуда какой то комсомолке знать, что ВАП – бывший офицер?
– Ну это ты, Коля, зря придираешься. Да любой старый солдат на улице переодетого офицера по выправке, по манерам узнает… Мой отец, например, только военный врач был – так и то в нем всю жизнь военного узнавали… А тут – боевой полковник… Да многие и вообще об этом знали… Нет, в этом большой загадочности нет. И в этом провокации искать, по моему, нечего, и для такого диагноза данных нет… Лучше прямо будем считать, что это письмо – правдиво и от этого танцовать…
– Потанцовать бы не плохо, мечтательно отозвался студент, но моряк сразу же прижал его «уклон».
– Стоп! Заткнись, засохни, Дон-Жуан футбольный! Тут о серьезном говорят… Ну, ладно – я согласен с такой отправной точкой: письмо – правда. Тогда прежде всего ясно, что слова, сказанные перед смертью – никак не шутка и не ерунда. И на бред раненого непохоже. Очевидно, что матрос не хотел в чем то сознаться перед ВЧК. Значит, что то есть! И что то важное. Это важное перешло к нам от матроса через пьяницу «дядю», неизвестную комсомолку и потом ВАП'а. Так сказать – по наследству. И от этого наследства мы морально отказываться не имеем права: приказ, так сказать, «с того света».
– Правильно, Колич! Ну, а как насчет самой фразы «тайна на руке адмирала»?
– Тут я – «пасс». Не хватило времени обмозговать.
– Эх ты! А еще сам в красном адмиральском чине. А я вот обмозговал.
– Ты, Сережка? Ну, выкладывай. «Ум – хорошо, а полтора – и того лучше». Только разве у тебя есть такие органы, которые о чем либо, кроме футбола, да сопротивления материалов думают?
– Ах ты, чорт морской! Спрятался, трус, под золотые косы и еще издевается над бедными холостяками. Вот свинтус!
– Ну, ну, не сердись, футбольное мясо. Это ведь я – «любя».
– Ну, то – то же!
Студент приподнялся и охватил колени руками. Его всегда веселое лицо сделалось непривычно серьезным.
– Ты, Колька – у нас известный крепкодум. Только ты из своих 12 – дюймовых пушек просто по воробьям палил, в открытую дверь ломился. Ясно, что мы за это дело взяться обязаны. Уж хотя бы для того, чтобы ГПУ нос утереть. Мы, мол, сами с усами! Но совсем не в этом кино – драма нашей жизни. Нужно расшифровать наш ребус, интегралы в нем определить… Прежде всего слова – «рука адмирала».
Первая собака с парой кошек зарыты именно здесь. Ведь даже и пионерам известно, что адмирал – это «подлое кровожадное исчадие морского ада пррррроклятого царского прижима»… Я, конечно, про старых адмиралов говорю, не про новых, красных – вот вроде тебя… Хотя они тоже пыжатся себя настоящими адмиралами считать. Говорят, что между собой они друг друга иначе, как «Ваше Высокопревосходительство» и не величают… Но это так – мимоходя… Большинство настоящих старых адмиралов, конечно, расстреляно; остатки ушли с Белой Армией или тихо померли где нибудь по ссылкам и Соловкам. Я думаю, что теперь ни одного адмирала в СССР в живых нет. Если нет живых, то придется, очевидно, иметь дело с мертвыми…
– Так ты что ж: предложишь – по адмиральским могилам лазить, гробы вытаскивать и руки осматривать?
– Нет, товарищ красный адмирал. Не кырпычысь. Мы – не гробокопатели, а честные советские молодые контр-революционщики. Но не в этом дело. Кроме живых и мертвых адмиралов есть ведь еще и другие…
– Какие же это? негромко спросила Ирма, с интересом и усмешкой слушавшая высказывания футболиста. Полумертвые?
– А, собственно, ты почти угадала, Ирма. Знаешь, есть в математике этакая аксиома: если равны половины, то равны и целые. И ловушка соответственная есть. Полумертвый ведь равен полуживому, верно? Но, если равны половины, то… Словом – мертвый равен живому! Тут тоже без бутылки сразу разгадки не найдешь… В нашем темном деле, если поискать, то тоже найдутся, адмиралы хотя и мертвые, но не совсем. Словно бы вечно живые.
Моряк резко приподнялся. Глаза его широко раскрылись.
– Клянусь бом-брам-стеньгой, как говаривали пираты… Памятники!
– Ну, ясно. Сказано же ведь матросом – «на руке адмирала»… Что ж – что то вытатуировано было на живой руке? Или всунуто упокойнику? Вернее всего, что тайна связана с рукой какого то адмиральского памятника…
– Браво, Серж! А ты совсем не такой обалдуй, как иногда выглядишь. Молодчага!
– Рад стараться, Ваше Высокое Превосходительство. Служу за робу[13]13
На похвалу командира краснофлотец должен отвечать – «Служу народу». Шуточно переиначивают: «служу за робу» – то есть, за обмундирование.
[Закрыть], товарищ красный адмирал… Ну, а ты что скажешь, Ирмка? Ведь не плохо обмозговано? А? Теперь только пустяк остался: про памятники узнать.
В голосе студента проскользнуло выражение самодовольства. Девушка подняла свое смеющееся лицо.
– Эх вы, мужчины! А еще говорят – «у бабы волос долог, да ум короток»… Полчаса самовлюбленно упражняли свою мужскую логику… Эх, вы… А я вот вас сейчас пристыжу…
Она легким движением потянулась за своей сумкой и достала оттуда какую то бумажку. Приятели переглянулись. Массивные плечи моряка передернулись в недоумении.
– Ну так вот, слушайте, товарищи коротковолосые и длинноумные мужчины. Ваши гениальные рассуждения…
– Ирмочка, пощади!.. Без яду!..
– Ara… Сдаетесь заранее?
– Сдаемся. Ей Богу, сдаемся! Даже на все четыре лопатки ляжем, благо песочек такой горячий… И опять же перед таким очаровательным противником… Только не издевайся, а говори толком.
– Ну, ладно, властители мира. Вот что открыл мой короткий бабий ум. Дело, конечно, в памятниках. Пока там вам обоим не хва-ти-ло вре-ме-ни продумать этот вопрос – я урвала часок, побывала в Публичной Библиотеке, просмотрела там монографию о русских адмиралах и сделала выписку о поставленных им памятниках.
Приятели опять переглянулись, но теперь уже в восхищении.
– Кррррасота! Вот это здорово. Нас перекрыла без спора… Ну а, скажи, много там этих памятников нашлось на нашу голову?
– Нет, не так уж и много. Вот слушайте.
Девушка внимательно поглядела на свою бумажку и усмехнулась.
– Не завидую я составителю монографии. Ох, трудно ему было. Различи ка в прошлом, кто был адмиралом, кто нет… Тогда погон ни на плечах, ни на рукавах не было… Вот возьмите: скажем, в 907 году русский князь Олег подошел с флотом к Константинополю – тогдашнему Царьграду, заставил его откупиться от разгрома и прибил к его воротам свой щит в знак победы. Был ли он ад-ми-ра-лом? Или наши запорожцы, которые не раз в средние века со своим лодочным флотом громили Византию? Или казак Дежнев, по суше и по морю доходивший почти до современного Сан-Франциско и завоевавший Аляску? Был ли он адмиралом? Разберись тут формально… Настоящие официальные, так сказать, адмиралы начинаются с конца XVIII века. Ушаков, «Нельсону равный», бравший Рим и Неаполь. Похоронен он в Питере. Сенявин, разбивший Наполеоновского маршала Мармона. Про памятник ничего не сказано. Потом идет герцог Ришелье, основавший Одессу, где ему и памятник стоит. Крузенштерн, первый из русских, совершивший кругосветное плаванье. Корнилов и Нахимов – герои Севастопольской обороны. Им всем трем там и памятники. Потом – Макаров, взорванный япон…
Нет страниц 43,44.
…ленные сокровища? Или старинный клад того времени, когда Олег нагрел Царьград на солидную контрибуцию?
– А что бы ты делал с кладом?
– Тю?.. А по хохлацки:
«iв би сало з салом, та лежав би цiлий день на пiчi»…
Хотя, впрочем, ГПУ прижало бы… Ведь, раз деньги – значит, буржуй. А раз буржуй – остальное понятно.
– Да не в том дело, дети мои, серьезно сказал Николай. Там, по моему, не деньги и не сокровища. Когда дула винтовок глянут в глаза – откупишься! Все выдашь. Шкура дороже денег… Мне кажется, что тайна там никак не денежная. Что то более важное.
Лицо моряка сделалось суровым и твердым.
– И вот еще что, друзья. Две, так сказать, аксиомы. Прежде всего, ВАП'а в это дело не впутывать. И вторая – если ГПУ прицепится – держаться в мертвую и не выдавать никого и ничего. Дело, все таки, может быть здорово опасным… Матроса то ведь расстреляли!
– Иди ты, браток, к Аллаху под рубаху, беззаботно откликнулся футболист. А что у нас в СССР безопасно? Только разве помирать. Ничего! как это поется:
Пить будем,
Гулять будем,
А время придет —
Помирать будем…
– Да никто, брат, и не трусит. Не в смерти дело. Важно не почему, да отчего, да когда помирать. А – за что помирать?
– Что ты это в философию вдарился, адмирал? Помрем, так помрем. Кисмет… Эх! «Один раз жить, два раза помирать»!.. Экая важность? Дрефйть не будем Как это певали в революционную старину:
«Нашей ли рати бояться
Призрачной силы царей»?..
– Так то, Сережа, царей, тихо ответила Ирма. Цари были все таки справедливыми и мягкими.
А вот ГПУ…
– Ну вот еще: «Бог не выдаст, ГПУ не съест»! Ни хрена. А это даже и интересно выйдет: спортивный матч ГПУ – русские ребята. Кто кого? Как казаки говаривали: «добыть, или дома не быть»… Добудем! Ничего!..
– Но ведь мы, по всей вероятности, ввязываемся в явно антисоветскую авантюру!
– Ну так что? Над такими вопросами думать – скоро повесишься, как Есенин… Ведь мы все в какой то степени для советов работаем. Ты вот, Николка, здоровых матросяг для красного флота готовишь. Иначе говоря – военную мощь советов крепишь. Ты, Ирма, советскую молодежь здоровой делаешь – опять же для красной армии. А меня – чорт его знает может быть, укрепления или даже тюрьмы строить заставят. Вот тут и разберись, что к чему. Голова вспухнет!
Моряк провел рукой по лбу, словно отгоняя тяжелые мысли.
– Да, тут парадоксы мучительные. Выходит, что теперь нельзя служить России, одновременно не помогая советской власти…
– Ну, нельзя же так узко смотреть на все это, спокойно возразила девушка. Что такое «Россия»? Территория? Власть? Народ?.. Если меня спросили бы – я сказала бы: Россия – это прежде всего русский народ. И служа ему – мы служим России. Власти меняются, народ остается… И укрепляя народ – и физически и культурно и политически – мы служим России, а не советам. Если советы урвут часть нашего труда для себя – все равно, это не замедлит исторического процесса, не уничтожит их обреченности…
– Так то оно так, а все таки на душе частенько кошки скребут, задумчиво ответил моряк. Ведь не всегда ясно, где кончается Россия и где начинается СССР. И наоборот… Вот что тяжело… Поэтому, быть может, я так охотно и взялся за эту «тайну адмирала». Это словно наш ясный долг перед Россией.
– Правильно, товарищ красный адмиралище. «Ляжем костьми, но не посрамим земли Русской»!.. Кто прррррротив? Никого. Принято единогласно! Итак – ложимся костьми на русскую землю, благо песочек такой горячий!
– Ах ты, чортушка смешливая… Но и верно – довольно дискуссировать. Помолчим немного и запасемся солнечной энергией, как аккумуляторы. Может быть, скоро эти запасы энергии, ох как нам пригодятся! Но как жарит? Прямо, как в Сахаре!
– Или в пекле, добродушно буркнул Николай, удобнее устраиваясь на песке.
– В пекле? «А xiбa ж тобi твой батько писав з пекла, як там жарко»?
Последнее слово всегда оставалось за неунывающим студентом…
Приятели замолчали. На песчаном берегу Москва-реки было мирно и тихо. Вдали глухо шумел город-гигант. Не спеша несла река свои прохладные струи. Птичий гомон наполнял кустарник.
Трое русских молодых людей еще не чувствовали тяжести возложенной на них судьбой тайны. Они беззаботно наслаждались часами отдыха, лежа на горячем песке и не думая о будущем, полном испытаний и тревог. Молодость словно струилась по жилам, вера в себя и в друзей еще не обманывала их в жизни, пыль жизненной дороги еще не побелила их волос и не было еще морщин ни на лбах, ни в сердцах…
Голубое небо ласково изогнулось над ними, и горячие лучи солнца словно пели и смеялись, гладя их молодые, полные жизни и сил тела.
А веселый студент мурлыкал песенку:
Широка страна моя родная.
Много в ней полей, лесов и рек.
Я такой другой страны не знаю,
Где так вольно дышет человек!..
От Москвы до самых до окраин,
С южных гор до северных морей
Человек проходит, как хозяин
Необъятной Родины своей…
