Текст книги "Радищев"

Автор книги: Борис Евгеньев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

«Читая их (греков) историю, мы воспламеняемся; если в сердце своем имеем хотя малое зерно добродетели, то дух наш воздымается и хочет, кажется, поступить из тесных пределов, в коих нас удерживает повреждение нашего века…»

Титул к книге Мабли.

Работая над переводом Мабли, Радищев не только выполнял обязанности переводчика. Он открыто высказывал свои идеи, свои мысли, и уже в переводе Мабли сказались черты будущего Радищева-писателя – страстного, непримиримого врага самодержавия и крепостного рабства. Он снабдил перевод своими примечаниями, в которых ярко и убедительно проявилась сила и зрелость его убеждений.

Так, слово «despotisme» Радищев перевел словом «самодержавство» и дал такое истолкование переводу:

«Самодержавство есть наипротивнейшее человеческому естеству состояние…» И далее кратко и четко сформулировал право человека на возмущение против государя, нарушившего закон.

«Неправосудие государя дает народу, его судии, то же и более над ним право, какое ему дает закон над преступниками. Государь есть первый гражданин народного общества…»

Как видно, в этом молодом сенатском чиновнике накапливались могучие силы гнева и протеста, и его мировоззрение приобретало все более определенный, все более радикальный характер.

Таковы были его начальные шаги[72]72
  В Лейпциге Радищев начал, но не завершил перевод брошюры Антона Гика, греко-албанского политического деятеля, ратовавшего за оказание поддержки Греции в борьбе за ее независимость. Кроме того, Радищевым была написана работа по истории Сената, впоследствии уничтоженная им самим.


[Закрыть] на том нелегком пути, который много лет спустя приведет его к величайшим испытаниям и к вечной славе борца за счастье своего народа.

И с этих начальных своих шагов он сразу включился в то молодое и сильное движение русской передовой демократической мысли, которое уже явственно проявляло себя в 60 – 70-е годы XVIII столетия и которое с тех пор никогда не затухало, а росло и крепло, несмотря на гнет крепостнического государства.

В дальнейшем, как мы увидим, он продолжит, а потом и возглавит движение свободной русской мысли, постоянно черпая силы для движения вперед в потоке живой, созидательной жизни русского народа.

Нет, не одни «согбенные разумы и души» увидел Радищев, вернувшись в Россию. Он нашел в ней немало людей, светлых умом, прямых и смелых душой, – людей, с которыми ему было по пути, у которых было чему учиться, чтобы потом и их повести за собой!..

Ранее было сказано о «брожении умов» в 50—60-е годы – в годы отрочества Радищева. В среде русского дворянства все отчетливее проявлялись настроения, оппозиционные деспотическому правлению Екатерины II. Эти настроения возникли и развивались среди наиболее передовой и культурной части дворян – среди дворянской интеллигенции, ненавидевшей варварский деспотизм «самодержавства» и понимавшей, что этот деспотизм в тупой и грубой косности своей препятствует движению России вперед.

В дворянской оппозиции отчетливо намечались два течения: аристократическое, осуждавшее практику правительства Екатерины, но отстаивавшее сохранение крепостного права, как незыблемой основы не только своего благосостояния, но и своего существования, и другое течение, ставящее своей целью ограничение деспотического самодержавия дворянской конституцией, смягчение крепостного права и приобщение России к буржуазному прогрессу.

Казалось бы. что по своей классовой принадлежности Радищев должен был примкнуть к одному из этих течений дворянской оппозиции. Но нет, он стал выразителем чаяний и надежд другого, антагонистического дворянству класса – порабощенного класса крестьян.

В те годы, когда молодой Радищев, вернувшись из-за границы на родину, искал приложения своих сил, передовое движение русской общественной мысли не исчерпывалось, разумеется, одной только дворянской оппозицией правительству Екатерины.

Уже в 60-е и 70-е годы в крепостнической России было много образованных и демократически мыслящих людей, вышедших не только из передовой дворянской среды, но и из среды «третьего сословия» – среды русских разночинцев.

Все эти небогатые, нечиновные, иногда и «низкие» по своему происхождению труженики вели огромную созидательную работу, направленную к освобождению общественной мысли от оков феодального мировоззрения, к демократизации ее.

Именно эта среда с заложенными в ней могучими силами борьбы и созидания приняла молодого Радищева как своего, духовно обогатила его, направила и определила в дальнейшем формирование его революционного мировоззрения.

Именно в этой среде жили и получили дальнейшее развитие материалистические и демократические традиции Ломоносова – великого русско^го ученого, вышедшего из недр народа.

Ломоносов, как и Радищев, горячо верил в талантливость русского народа. Он был убежден в том, что плодоносные недра «российской земли» способны «рождать» своих собственных великих деятелей на почве самобытной культуры, «собственных Платонов и быстрых разумом Невтонов», собственных «российских Колумбов»…

И они уже народились, они уже были – российские Платоны и Невтоны. В одном потоке с передовыми, демократически мыслящими русскими писателями и учеными двигался в борьбе за самоутверждение могучий, талантливый, благородный народ, рвавшийся из цепей рабства и неволи, сильный духом, создававший великие культурные ценности, которые навсегда вошли в сокровищницу человечества. Несмотря на гнет и мрак самодержавия и крепостного права, русский народ жил, трудился, боролся, созидал. И по своему свободолюбивому духу, по своему незатухающему творческому огню, по смелости полета своей мысли Радищев – плоть от плоти этой, извечно живой жизни народа.

Какие могучие силы, какие блистательные таланты породил русский народ!

В области театрального искусства блистал сын ярославского купца Федор Волков, создатель национального русского театра.

Дворовый человек князя Потемкина Хандошкин, композитор и музыкант, поражал знатоков изумительным мастерством виртуозной игры на скрипке, нисколько не уступая лучшим западным скрипачам своего времени. Выдающимися композиторами были сын солдата Евстигней Фомин и крепостной графа Ягужинского Михаил Матинский. Бортнянский положил начало развитию русской инструментальной музыки.

В числе замечательных созидателей русской народной культуры был и крепостной человек графа Шереметьева, Иван Аргунов, художник редкого, самобытного таланта, начавший свои занятия живописью с раскраски стен и потолков дворца своего господина. А Левицкий, Боровиковский, Рокотов? А художник Иван Ерменев, участник взятия Бастилии, создавший образы крестьян, нищих, слепцов с такой беспощадной правдивостью, которая до некоторой степени напоминает перо Радищева?..

Сын бедного дьячка Василий Баженов, занимавшийся в Академии художеств в Петербурге и закончивший свое художественное образование во Франции и Италии, получил выгодные и лестные предложения от французского короля остаться за границей. Но он без колебаний возвратился в Россию и отдал все силы и огромный художественный талант своей родине.

Матвей Казаков, родившийся в семье бедного московского подьячего, прославил свою родину множеством монументальных построек, отличающихся поразительным совершенством, простотой и мягкостью архитектурных форм.

Сын гарнизонного солдата Иван Ползунов первый в мире изобрел паровую, «огневую», машину. Рядом с Ползуновым стоит другой замечательный русский изобретатель – сын нижегородского торговца Иван Кулибин, создатель гениальной конструкции одноарочного деревянного моста и ряда других изобретений.

Все эти и еще многие и многие другие талантливые, сильные духом русские люди жили, трудились, творили в одно время с Радищевым. Как и он, они думали, не о мелкой личной корысти, но о высоком служении родине.

Еще в те годы, когда Радищев был студентом, в России развертывается деятельность таких представителей русской демократической мысли, как ученый, юрист А. Я. Поленов, как другой замечательный юрист, первый русский преподаватель права С. Е. Десницкий, как публицист и ученый Я. П. Козельский, как книгоиздатель и общественный деятель Н. И. Новиков, как великий русский драматург Денис Фонвизин.

В 1765 году в Петербурге было основано Вольно-экономическое общество, ставящее своей целью развитие и улучшение сельского хозяйства в России. Обществом был объявлен конкурс на лучшее сочинение на тему «Что полезнее для общества, – чтоб крестьянин имел в собственность землю или токмо движимое имение и сколь далеко его права на то или иное имение простираться должны?» Из числа семи русских сочинений, поступивших на конкурс, одно было отмечено конкурсной комиссией, но… напечатать его не разрешили как содержащее «над меру сильные выражения». Принадлежало это сочинение перу А. Я. Поленова, и называлось оно «О крепостном состоянии крестьян в России». Поленов довольно смело писал о тяжелом положении крестьян, доказывал, что крепостное рабство незаконно. «Ничто человека в большее уныние привести не может, как лишение соединенных с человечеством прав», – писал он. Указывая в своем труде, что государство всем своим благосостоянием обязано крепостному крестьянству, он говорил:

«Сколь много должны мы быть обязаны таким людям, которые, будучи всегда готовы на защищение отечества, проливают за него свою кровь, которые, избавляя протчих от тяжких трудов и беспокойствий, питают их изобильно, которые, не имея сами почти ничего, снабдевают других так щедро, которые во все время своей жизни, не видя сами себе никакой отрады, единственно упражняются в приумножении посторонней пользы: одним словом, наша жизнь, наша безопасность, все наши выгоды состоят в их власти и неразрушимым союзом совокуплены с их состоянием. Но мы, ежели искренне признаться, позабыв все сии великие благодеяния, вместо почтения платим презрением, вместо благодарения воздаем обиды, вместо попечения ничего кроме разорения не видно…» [73]73
  «Русский архив». М., 1866 г.


[Закрыть]

С. Е. Десницкий в 1768 году опубликовал «Слово о прямом и ближайшем способе к научению юриспруденции», в котором доказывал, что государственная власть сложилась исторически, а не была ниспослана богом. В своих последующих работах Десницкий пытается мыслить историко-социологически. Свое передовое мировоззрение он распространял среди русской учащейся молодежи, не одно поколение которой в той или иной степени восприняло прогрессивные идеи любимого молодежью профессора-разночинца. В екатерининскую комиссию по составлению «Нового уложения» Десницкий представил проект либерально-демократической конституции с парламентом из представителей разных сословий. Проект этот, как и все, что связано с работой комиссии, был предан забвению Екатериной.

Важнейшее из произведений Я. П. Козельского – «Философические предложения» – увидело свет в 1768 году. Но еще до этого им были опубликованы переводы книг «История Датская» Гольберга и «Государь и министр» Мозера.

Публицист и ученый, – в прошлом военный «артиллерии капитан» и депутат в комиссии по составлению нового уложения, – Козельский был одним из образованнейших людей своего времени. Он писал книги по математике, механике, анатомии, ботанике, философии, переводил исторические сочинения и другие книги. Он неутомимо боролся со схоластикой в науке и стремился к тому, чтобы наука служила жизни.

В предисловии и примечаниях к своему переводу книги Гольберга Козельский с большой силой и страстностью обрушивался на тиранство угнетателей народов – царей, презирающих интересы народа и стремящихся к славе ценой гибели и разорения множества людей. В предисловии к своему переводу книги Мозера Козельский нападает на придворных и вельмож за их роскошь, на лицемерие и ханжество церкви и решительно восстает против существующего положения, когда «одна часть народа едят, пьют, веселятся, а о труде не только не заботятся, но еще его и презирают; а друга» часть народа работают, и работают без отдыху…»

«Ежели б за такую праздность, – пишет он дальше, – неумеренную роскошь и другие излишества и пороки наказываны были виноватые денежным штрафом, то бы через то доходы в областях могли довольно увеличиться праведным и законным образом; но жаль, что противное тому делается на свете и во многих областях собирают подать с людей за земледелие, художества и другие полезные дела…»

Книга Козельского «Философические предложения»– одно из самых замечательных явлений в русской публицистической литературе того времени по силе свободной критической мысли и по явно выраженному сочувствию демократии.

Козельский выступает в этой книге против самовластия, против социального неравенства и угнетения человека человеком. Он рисует утопическое общество, в котором все работают, причем он считает, что нормой труда для человека является восьмичасовой рабочий день.

«Надлежит знать, – пишет он, – что хотя я и советую иметь трудолюбие, но не чрезвычайное, которое может укоротить жизнь человека. Мне думается, что для труда человеку довольно восьми часов в сутки…»

Далее Козельский защищает в своей книге право угнетенных на восстание.

В Комиссии по составлению нового уложения он поддерживал предложение депутата козловского дворянства Григория Коробьина, предлагавшего ограничить крепостное право.

В 1768 году молодой Фонвизин читал в Петергофе, в присутствии Екатерины, своего «Бригадира».

В 1772 году Новиков возобновил журналистскую деятельность, начав выпускать журнал «Живописец».

Все это – явления одного порядка, свидетельства нарастающей силы русской демократической мысли, выдвинувшей Радищева в число своих передовых борцов.

* * *

В мае 1773 года Радищев получил 60 рублей в счет гонорара за свой перевод Мабли, изданный организованным Новиковым «Обществом, старающимся о напечатании книг».

В декабре того же года – остальные 45 рублей.

На расписке в получении этих денег он расписался уже как «обер-аудитор штаба его сиятельства графа Я. А. Брюса».

К этому времени он и Кутузов ушли из Сената, не выдержав, очевидно, близкого общения с «согбенными душами».

Радищев поступил на военно-судебную должность обер-аудитора (прокурора) в штаб генерал-аншефа (главнокомандующего) графа Я. А. Брюса.

Кутузов был зачислен капитаном в армию и уехал за Дунай, где отличился в корпусе князя Долгорукова в сражении при Карасу, окончившемся победой над турками.

С этого времени дороги друзей расходятся. Но на всю жизнь сохранят они память о своей юношеской дружбе. Кутузову посвятит Радищев свою «крамольную» книгу «Путешествие из Петербурга в Москву». Из ссылки, из сибирской глуши, Радищев воззовет в тоске одиночества к Кутузову: «Где ты, возлюбленный мой друг? Если верил когца, что я тебя люблю и любил, то подай мне о себе известие и верь, что письмо твое будет мне утешение…» И Кутузов откликнется на этот дружеский призыв: «Мужайся, сердечный мой друг… будь тем, чем быть нам всем долженствовало, – человеком…» Но тут же, говоря, что все на земле «мечта и сон», он призовет Радищева углубиться в себя – «истинное счастье находится внутри нас и зависит от нас самих…» Дороги их не сойдутся уже никогда…

В письме к своим друзьям, датированном ноябрем 1790 года[74]74
  Письмо адресовано Е. И. Голенищевой-Кутузовой и известному масону И. В. Лопухину. Цитируется по журналу «Русская старина», IX– 1696 г.


[Закрыть] (в это время осужденный Радищев ехал в Сибирь, к месту своей ссылки), Алексей Кутузов писал, что причиной его расхождения с другом, с которым он четырнадцать лет прожил в одной комнате, явилась женитьба последнего. «Жена его смотрела на меня другими глазами, дружба моя к ее мужу казалась ей неприятною, – а и того менее мое присутствие приносило ей удовольствие. Немудрено было мне приметить сие, равно как и неприятное положение моего друга; и для того, для сохранения их домашнего спокойствия и согласия, решился я расстаться с ним. Отъезд мой в армию подал мне пристойный к тому случай…»

Радищев женился в 1775 году. Уход его и Кутузова из Сената обычно датируется 1773 годом. Очевидно, Кутузов, пробыв года два в армии, вернулся в Петербург, нашел своего друга женатым и снова уехал в армию.

Женитьба Радищева была, конечно, внешним поводом расхождения друзей. В основе лежат более глубокие причины и прежде всего полное расхождение во взглядах.

До отъезда в армию Кутузов, так же как и Радищев, сблизился с Новиковым и его друзьями. Он становится масоном.

Недолгое время молодой Радищев также был масоном. Но в отличие от своего друга Кутузова он искал в масонстве не спасения от жизненных невзгод и тягот, а возможности активной общественной деятельности.

Следует отметить, что русское масонство не было однородным по своему составу, – в нем наблюдались различные течения, и в числе русских масонов были вольнодумцы, чуждые крайностей мистицизма. К числу этих вольнодумцев примкнул и Радищев.

Но очень скоро Радищев убедился в том, что с масонами ему не по пути. Он понял, что их убогая евангельская проповедь любви к ближнему, нравственного самоусовершенствования страшно далека от жизни, от нужд и стремлений народа, глубоко реакционна в своей основе, – и он стал убежденным и последовательным противником масонов, повел упорную борьбу с их «бредоумствованием».

Впоследствии в своем «Путешествии из Петербурга в Москву» Радищев вложит в уста семинариста-разночинца, врага схоластики, насмешливое и гневное осуждение масонства:

«Не дошли еще до последнего края беспрепятственного вольномыслия, но многие уже начинают обращаться к суеверию, – говорит семинарист о масонах. – Разверни новейшие таинственные творения, возомнишь быти во времена схоластики и словопрений, когда о речениях заботился разум человеческий, не мысля о том, был ли в речении смысл, когда задачею любомудрия почиталося и на решение исследователей истины отдавали вопрос, сколько на игольном острии может уместиться душ…»

Совсем иначе обстояло дело с Кутузовым.

С 1780 года Кутузов находится в Луганском полку под командованием будущего героя Отечественной войны 1812 года Михаила Илларионовича Кутузова и принимает участие в подавлении восстания крымских татар. Военная кочевая жизнь тяготит его. В письмах он жалуется, что ему наскучило «таскаться» по пустынным голым степям Екатеринославской и Таврической губерний. Он сравнивает себя с кораблем без кормила, который носится по морю «по изволению ветров».

«Я вижу различие, – пишет Кутузов в одном из своих писем, – между жизнью, истине и наукам посвященной, и между тою, которую проводят, скитаясь по степям, претерпевая жары, холода, голод, жажду и всякие беспокойства – для чего? чтобы лишить жизни нескольких людей, никогда и никакого зла мне не сделавших или самому от них быть убиту…»

Человек с мягкой, отзывчивой душой, он беззаветно любил друзей, огорчался их невнимательностью. Стремясь к самопознанию, он находил в себе «такие гнусности, о коих прежде и на ум не приходило», и мечтал «укротить страсти, уничтожить пороки» в себе самом. В письмах к друзьям он просит найти ему в Москве «келью», приготовить чернильницу с прибором: «видно, что пришло мне менять на их шпагу мою и лошадь».

В январе 1783 года Кутузов выходит в отставку и поселяется в Москве. Он делается членом новиковского «Дружеского ученого общества».

В московский период своей жизни он усиленно занимается переводами, и в этой работе полностью находят свое отражение его интересы и духовные запросы. Их окутывает мистический туман масонства, они далеки от жизни, от борьбы. Радищев переводил Мабли, Кутузов переводит «Химическую псалтирь» алхимика Парацельса, «Страшный суд и торжество веры» Э. Юнга. «Мессиаду» – мистическую поэму Клопштока[75]75
  Парацельс (1493–1541) – ученый, врач, занимавшийся алхимией; Э. Юнг (1683–1765) – английский поэт; Ф. Клопшток (1724–1803) – немецкий поэт.


[Закрыть], посвятив ее перевод Екатерине II с надписью: «всеподданнейший раб А. Кутузов».

В 1787 году Кутузов, по делам «розенкрейцеров»[76]76
  «Розенкрейцеры» – члены тайного мистико-философского общества, имевшего эмблемой розу и крест.


[Закрыть], был послан в Берлин, где и остался до конца своем жизни, всеми покинутый и забытый. Вернуться в Россию ему мешала боязнь: крамольное «Путешествие из Петербурга в Москву», как и «Житие Ушакова» были посвящены автором ему, Кутузову.

Жизнь сломила Кутузова, утушила в нем «юношеский заквас».

«Я ненавижу возмутительных граждан, – писал он в письме к масону Лопухину, – они суть враги отечества, следовательно и мои…»

Радищев не склонился под гнетом и несправедливостью окружавшей его жизни, – он избрал себе другую дорогу: для него братство, равенство и свобода людей, о которых говорили и масоны, были не отвлеченными категориями, уводившими от жизни и борьбы, а тем реальным благом жизни, за которое он боролся.

* * *

Сын Радищева – Николай – так рассказывает о годах службы своего отца в штабе графа Брюса:

«Служба сия была самая приятная эпоха в жизни Александра Николаевича. Быв любим своим начальником, он, посредством его, сделался вхож в лучшие петербургские общества; вкус его образовался, и он получил ловкость и приятность в обхождении. Хотя в то время молодые светские люди мало занимались русским языком, но Александр Николаевич не придерживался вредного сего отвращения; он с самой молодости любил свое отечество, а любя его, можно ли было пренебрегать языком своей родины? Первый наставник его в русском языке был Александр Васильевич Храповицкий, тогда еще гвардии офицер…» [77]77
  Н. Радищев, А. Н. Радищев. В книге: «Русская поэзия». Под ред. С. А. Венгерова, т. I, Спб., 1897 г.


[Закрыть]

В семье начальника Радищев вскоре стал, что называется, «своим человеком». Он пользовался немалым успехом в «свете», вступил в члены аристократического Английского клуба, бывал в литературных кругах.

Да и что удивительного в том, что этот молодой человек пользовался успехом? Он был умен, образован, начитан, писал «нежные» стихи, играл на скрипке, был ловким танцором и искусным фехтовальщиком. По свидетельству своего старшего сына, Радищев в молодости был хорош собой.

На портрете работы неизвестного художника XVIII века (есть предположение, что его писал один из дворовых в бытность Радищева в крепости; с этого портрета гравировал Вендрамини и писал копию художник К. Гун) запечатлен исполненный жизни образ Радищева. Большие карие глаза, высокий чистый лоб, «соболиные» брови вразлет, гладкий пудреный парик, изящное жабо. Доброе, открытое лицо, полное благородства и глубокой мысли. Он словно прислушивается к чему-то, вот-вот сейчас заговорит, – и мы услышим простые и сильные слова правды и добра…

В эти годы Радищев стоял у начала того пути, следуя которым он действительно мог бы, по словам Пушкина, «достигнуть одной из первых ступеней государственных». Но снова «судьба готовила ему иное»…

* * *

Жизнь, которую в эти годы вел Радищев, не могла удовлетворить его. Для него, человека большого и отзывчивого сердца, жизнь означала прежде всего борьбу за свободу и счастье людей. Общее народное благо, благо родины он ставил выше личного благополучия и счастья. Деятельность, направленную к общей пользе, он считал обязательной для каждого честного гражданина. Он был убежден, что человек не может быть счастлив, как бы легко ему ни жилось, если его со всех сторон окружают несчастные.

Много лет спустя, в письме к начальнику Тайной канцелярии Шешковскому, Радищев писал, вспоминая об этом периоде своей жизни:

«До женитьбы моей я более упражнялся в чтении книг, до словесных наук касающихся; много также читал и книг церковных, следуя совету Ломоносова, ибо, имея малое знание в российском письме, я старался приобрести достаточные в оном сведения, дабы в состоянии быть управлять пером…»

В этих словах – прямое свидетельство того, что в годы «светских» успехов, когда молодой Радищев пользовался, казалось, всеми благами жизни, в нем происходила сложная внутренняя работа, сознательно направленная к тому, чтобы, научившись «управлять пером», служить родине.

То. что он видел кругом себя, могло только обострить и усилить его стремление служить родному народу.

…Еще не кончились торжества по случаю свадьбы цесаревича Павла, как в столице пронесся тревожный слух о появлении на далеком Яике Пугачева.

Вначале на пугачевское восстание смотрели, как на очередной бунт мужиков, с которым без труда расплавятся местные воинские команды. Но вот восстание охватило площадь, на которой находилось до 20 процентов населения всей империи, да и силы мятежников были таковы, что дворянство растерялось. Особенную же тревогу вызывала мысль о том, что на сторону Пугачева может перейти «домашний враг», то-есть все крепостное крестьянство. Недаром помещик-крепостник А. Болотов писал в своих известных записках, что «вся чернь, а особливо все холопство и наши слуги, когда не въявь, так втайне, сердцами своими были злодею сему преданы, и в сердцах своих вообще все бунтовали…» Организовав отряд для борьбы с Пугачевым, Болотов слышал, как один из крестьян, участников этого отряда, говорил: «Стал бы я бить свою братию?.. а разве вас, бояр, так готов буду десятерых посадить на копье сие!»1. В новом свете вспоминались теперь и восстания крестьян до Пугачева, и казацкое движение, и «чумной» бунт в Москве.

В начале октября 1773 года Пугачев появился под Оренбургом и начал осаду города, длившуюся около шести месяцев.

Емельян Пугачев. Портрет маслом, написанный на портрете Екатерины II.

Все население поволжских степей пришло в движение. Казахи, калмыки, отряды башкир, татар и черемисов стали вливаться в армию Пугачева. Восстание быстро распространялось среди горнозаводских рабочих и крепостных крестьян. Каждый день к Пугачеву приходили толпы крестьян из ближайших помещичьих имений и рабочие горных заводов.

От имени императора Петра III Пугачев выпускал «манифесты», в которых обещал отдать народу пахотные земли, леса, покосы, воды, рыбные ловли, соляные источники и другие угодья. Крестьян он обещал освободить от рабства и возвратить им вольность. Дворян называл злодеями и приказывал их убивать.

В манифесте Пугачева от 31 июля 1774 года говорилось:

«Жалуем сим имянным указом… всех, находившихся прежде в крестьянстве и в подданстве помещиков… вольностью и свободою… не требуя рекрутских наборов, подушных и протчих денежных податей, владением землями, лесными, сенокосными угодьями, и рыбными ловлями, и соляными озерами без покупки и без аброку и свобождаем всех прежде чинимых от злодеев дворян и градцких мздоимцев-судей крестьяном и всему народу налагаемых податей и отягщениев. И желаем вам спасения душ и спокойной в свете жизни, для которой мы вкусили и претерпели от прописанных злодеев-дворян странствие и немалые бедствии… Кои прежде были дворяне в своих поместьях и водчинах, оных противников нашей власти… и раззорителей крестьян ловить, казнить и вешать и поступать равным образом так, как они, не имея в себе христианства, чинили с вами, крестьянами…»[78]78
  «Восстание Емельяна Пугачева». Сб. документов. Соцэкгиз, 1935 г.


[Закрыть]^.

Когда в конце 1773 года Пугачев разгромил правительственный отряд под командой генерала Кара, дворянство охватила паника. Даже в местах, удаленных на сотни верст от Поволжья, помещики в страхе ожидали появления «Пугача».

В июле 1774 года Пугачев появился под Казанью. На помощь Казани был направлен отряд царских войск под командованием полковника Михельсона. В окрестностях Казани Пугачев был разбит и с небольшим отрядом ушел на правый берег Волги откуда он направился в южные степи. Появление Пугачева в густо населенных районах с большим числом помещичьих хозяйств вызвало новый приток к нему крепостных крестьян. Все Поволжье на юг от Нижнего Новгорода в короткое время было охвачено восстанием. Города сдавались без сопротивления, крестьяне приводили к Пугачеву связанных помещиков. Но царские отряды шли за Пугачевым по пятам, и, когда он, пройдя через Пензу, Саратов и Камышин, подошел к Царицыну, здесь нагнал его Михельсон и нанес окончательное поражение. Пугачев с несколькими десятками казаков переправился через Волгу и ушел в степь.

Вскоре казачьи старшины изменили своему атаману: выдали его царским властям. Пугачева, закованного в ручные и ножные кандалы, привезли в Москву в деревянной клетке.

Так закончилась грозная «крестьянская война», в течение двух лет потрясавшая помещичье-дворянскую империю Екатерины.

Они, эти грозные и величественные события, происходили в то время, когда Радищев уже задумал написать свое «Путешествие из Петербурга в Москву». М. И. Калинин в статье «О моральном облике нашего народа» говорит о прямом воздействии пугачевского восстания на формирование революционного мировоззрения Радищева:

«Восстания Степана Разина, Емельяна Пугачёва заставляли задумываться наиболее просвещённые умы дворянского класса, побуждали их к критической оценке положения крестьянства и произвола помещиков… Наиболее яркий представитель этой литературы – Радищев – в своей книге «Путешествие из Петербурга в Москву» подверг уничтожающей критике крепостное право… Радищев негодующе клеймил крепостничество, как жестокость, оправдывал законность любых действий крестьян, отстаивавших своё право на звание человека…»[79]79
  М. И. Калинин, О моральном облике нашего народа, стр. 6. Госполитиздат. 1947 г.


[Закрыть]

Там, в поволжских степях, народ, разбив оковы свои, обрушил гнев и мщение на головы ненавистных поработителей. В том, что крепостные рабы, «прельщенные грубым самозванцем, текут ему вслед и ничего толико не желают, как освободиться от своих властителей», как писал впоследствии Радищев в «Путешествии из Петербурга в Москву», он видел проявление исторической необходимости, видел естественный итог угнетения народа.

С поразительной силой, с неотразимой революционной страстностью восславит он в своей бессмертной книге народное восстание. И недаром Екатерина II, прочитав его книгу и увидев в ней открытое выражение идей крестьянского восстания, скажет, что он «хуже Пугачева».

«Крестьянская война» захватила и его родные места. Как укладывал он в своем сознании столь противоречивые чувства; сочувствие к восставшим крестьянам и естественную боязнь за жизнь своей семьи? Мучительное противоречие; по своему положению он был в лагере врагов Пугачева, по своим идейным стремлениям он был на стороне восставших.

С нетерпением ожидал Радищев вестей из Верхнего Аблязова, и велика была его радость, когда он узнал, что все его родные живы. И не только живы! Крестьяне не выдали пугачевцам его отца, скрывавшегося в лесу. А деревенские бабы прятали его маленьких братьев и сестер по избам и, чтобы придать барчукам вид крестьянских ребятишек, марали их лица сажей…

В потоках народной крови потопила Екатерина «крестьянскую войну».

10 января 1775 года в Москве, на Болотной площади, был казнен Емельян Иванович Пугачев.

И с этого года игра Екатерины в свободу, дружба ее с «просветителями», приукрашивание возвышенными идеями порядка, основанного на крепостном праве, были решительно отброшены ею. Из-за улыбающейся маски «философа на троне» показалось ее настоящее лицо. Воцарился откровенный, грубый деспотизм.

Первое после императрицы место в государстве занял ее фаворит, «светлейший» князь Григорий Потемкин, считавший крепостное право непоколебимым устоем монаршей власти.

Пугачевское восстание понудило многих дворян-оппозиционеров изменить свое отношение к «самовластию». Напуганные «крестьянской войной», они увидели в самодержавии незыблемый оплот крепостничества.

Казнь Пугачева была своеобразным праздником для дворян, съехавшихся в Москву из губерний, еще недавно охваченных восстанием. А немного позже, через две недели, они имели возможность любоваться торжественным выездом императрицы, прибывшей в Москву со своим двором, чтобы отпраздновать годовщину Кучук-Кайнарджийского мира с Турцией.