Текст книги "Радищев"

Автор книги: Борис Евгеньев

Екатерина пробыла в Москве до 20 декабря, посещая соседние монастыри, города и богатые усадьбы. Так дворянство справляло кровавую тризну на трупах казненных и замученных крестьян.

В это время Радищев тоже был в Москве.

В 1775 году он вышел в отставку с чином секунд-майора и женился на молоденькой племяннице Александра Рубановского, своего товарища по лейпцигскому университету, Анне Васильевне Рубановской.

С семьей своего брата, «дворцовой канцелярии бригадира» Василия Кирилловича Рубановского, Александр Рубановский познакомил Радищева вскоре после возвращения из Лейпцига. Радищев полюбил старшую дочь бригадира Анну, миловидную девушку с тонким худощавым лицом и веселым взглядом больших прекрасных глаз.

А. В Радищева, жена А. Н. Радищева.

Не ей ли посвящена «Песня», написанная Радищевым в традиционном Плане жеманной любовной лирики XVIII века?

 
Ужасный в сердце ад,
Любовь меня терзает;
Твой взгляд
Для сердца лютый яд,
Веселье исчезает,
Надежда погасает…
Твой взгляд,
Ах, лютый яд…
 

Он стал частым гостем в доме Рубановских. Анна Васильевна вскоре ответила взаимностью на его чувство, но ее родители, желавшие повыгоднее устроить судьбу дочери, не сразу согласились выдать ее за Радищева.

Получив, наконец, их согласие, Радищев съездил в Аблязова испросить благословения своих родителей.

Путь его лежал по тем местам, по которым только что пронеслась буря «крестьянской войны», где были свежи воспоминания о Пугачеве, пугачевцах и о свирепой расправе с крестьянами.

Свадьбу отпраздновали в Москве.

После смерти своего тестя, Василия Кирилловича Рубановского, Радищев с молодой женой и тещей поселился в Петербурге, в доме Рубановских на Грязной улице[80]80
  Теперь улица Марата.


[Закрыть]. Сестры Анны Васильевны, Елизавета и Дарья, обучались тогда в институте для благородных девиц – в Смольном – и дома не жили. Но вскоре, когда они окончили институт и вернулись домой, когда у Радищева появились дети, всем вместе жить стало тесно.

Рубановские имели еще один каменный двух-этажный дом на Миллионной улице, – можно было бы переехать в него. Но большая и дружная семья, повидимому, не хотела разлучаться. К тому же Грязная улица, не оправдывая свое название, была хорошим уголком. На ней было много садов, огородов, а двор Рубановских был одним из самых обширных и богатых зеленью.

Во дворе был большой запущенный сад с прудом. В саду множество старых фруктовых деревьев, кустов роз, много клубники.

Впоследствии, в 80-е годы, Радищев построил на этом дворе каменный дом для своей семьи.

В этом доме Радищев написал оду «Вольность», написал и отпечатал в домашней типографии знаменитую книгу «Путешествие из Петербурга в Москву».

Радищев много читал, занимался науками; правом, медициной, увлекался химией. По словам его сына, «химия была одно время его любимым упражнением, в доме его химическая печь была всегда в деле. У него гнали водку, спирт, купоросное масло, гофманские капли, всякого рода духи, воду земляничную и черемушную…» [81]81
  Н. А. Радищев, А. Н. Радищев. «Русский вестник», XII, кн. 1-я, 1858 г.


[Закрыть]

Но значит ли все это, что Радищев замкнулся в узком мирке семейных радостей и только им ограничивал круг своих интересов?

Он был молод, полон сил и лучших стремлений. Он вышел в отставку, понимая, что ни гражданская, ни военная служба не дадут ему возможности в полную меру сил работать на благо народа.

«О вы, управляющие умами и волею народов властители! – писал Радищев в «Житии Ушакова». – Как часто вы бываете близоруки, утушая заквас, воздымающий сердце юности».

Этот «заквас» не был утушен в нем сгущавшимся мраком деспотизма, свирепого крепостничества. Радищев хотел бороться с этим мраком. У него было единственное оружие, с помощью которого он мог отстаивать свои мысли, свои идеи: перо писателя. И эти тихие годы жизни в стороне от «света» были для него годами созревания. Но должны будут пройти еще годы и годы, прежде чем его голос будет услышан…

* * *

В 1777 году Радищев снова поступил на службу, в так называемую «коммерц-коллегию» – правительственное учреждение, основанное Петром I «для покровительства торговле».

Повидимому, он остановил свой выбор на коммерц-коллегии потому, что работа в ней отвечала его постоянному интересу к вопросам экономики.

Президент коммерц-коллегии граф Александр Романович Воронцов, человек деловой, властный, с «кремневым» характером, не слишком охотно принял Радищева на службу, ошибочно предполагая, что имеет дело с легкомысленным и пустым «петиметром»[82]82
  Петиметр – щеголь, франт.


[Закрыть], ищущим местечко поприбыльнее и потеплее.

В коммерц-коллегии Радищеву в скором времени довелось подвергнуть нелегкому испытанию свои нравственные качества – честность и стойкость убеждений.

А. Р. Воронцов

Несколько браковщиков пеньки обвинялись в упущении по должности. Все члены коллегии и сам президент считали их виновными.

Радищев, младший член коллегии, внимательно разобрал их дело и нашел, что браковщиков осудили несправедливо. Он отказался присоединиться к общему приговору. Напрасно его убеждали не перечить президенту. Радищев отвечал, что скорее откажется от службы, чем от своего справедливого мнения.

Воронцов, узнав об этом, разгневался. Он думал, что Радищев получил взятку от браковщиков. Он вызвал Радищева, долго беседовал с ним и был поражен его нравственной стойкостью.

Браковщиков оправдали. Радищев с тех пор нашел в Воронцове друга и покровителя.

Воронцов занимает немаловажное место в жизни Радищева.

Граф Александр Романович при всей твердости своего характера отличался осторожностью в поступках и выражениях – качеством, приобретенным в результате долгой жизни в тогдашнем Петербурге, при дворе. Настроен он был весьма оппозиционно.

Воронцов был также одним из образованнейших людей своего времени. Он живо интересовался наукой и литературой. Вероятно, именно это, а также его отрицательное отношение к потемкинской диктатуре сближало его с Радищевым.

В 1780 году Воронцов писал в письме своему отцу, который должен был во время поездки в имение увидеться с отцом Радищева:

«Я очень люблю сына его, который при мне два года был в Коммерц-коллегии, а теперь помещен в таможню к коллежскому советнику Далю. Я его государыне рекомендовал так, как наиприлежнейшего человека и который со временем может полезным быть в службе; сверх того, скромностью и честностью поведения Николай Афанасьевич может радоваться сему сыну…»

Этот видный екатерининский вельможа, сделавший впоследствии все, что было в его силах, чтобы облегчить участь осужденного Радищева, зная, что его обвинят в сообщничестве «бунтовщику», и предпочитающий выйти в отставку, но не ослабить помощь изгнаннику, представляет собой исключительное явление на фоне моральною разложения и беспринципности придворной знати. Недаром Радищев называл Воронцова «душесильным».

В коммерц-коллегии Радищев работал с полным сознанием своего долга перед родиной; этого требовало его представление о патриотизме.

Позднее он писал Шешковскому:

«Когда я определен был в Коммерц-коллегию, то за долг мой почел приобресть знания, до торговой части вообще касающиеся, и для того, сверх обыкновенного упражнения в делах, я читал книги; до коммерции касающиеся, возобновил паки чтения по всей истории и старался приобрести сведения в Российском законоположении, до торгу вообще относящиеся…»

По словам своего сына, Радищев, «приняв должность, принял и твердое намерение отправлять ее сколько можно лучше».

В течение года он изучал журналы и определения коммерц-коллегии, «чтобы вникнуть в существо и образ течения дел ея».

Хорошо познакомившись с делами коммерц-коллегии, он «начал показывать непреклонную твердость характера в защите правых дел».

С образованием Санкт-Петербургской губернии таможни были отданы в ведение советника таможенных дел.

На эту должность был назначен действительный статский советник Даль, – по словам сына Радищева, «человек умный, ученый, сведущий в порученной ему должности, но старый и совершенно не знавший русского языка».

В помощники ему был определен Радищев в звании советника казенной палаты.

«Господин Даль, – рассказывает сын Радищева, Николай, – узнав его, полюбил, как сына. Они вместе устроили С.-Петербургскую таможню, и, наконец, когда здоровье Даля стало ослабевать, он совершенно предоставил всю власть свою Александру Николаевичу, а сам по одному разу в месяц по делам таможенным докладывал императрице… Александр Николаевич, вступая в управление С.-Петербургской таможни и всех таможен сей губернии, исключая ученого латинского языка, знал совершенно немецкий и французский, на коих как в разговорах, таки в письме объяснялся правильно, с легкостью и приятностью. Но в новом звании своем увидел, что как главная торговля России производится с Англией, то незнание английского языка может подвергнуть его неприятности быть некоторым образом в зависимости от своего переводчика, и потому, несмотря на многотрудные свои по должности занятия, а особливо в летнее время, когда приходят иностранные купеческие корабли, начал учиться по-английски, имея уже более тридцати лет отроду. Через год переводчик был ему не нужен…

Употребление английского языка по делам внушило Александру Николаевичу любопытство узнать английскую словесность, и он в свободные часы занимался ею, наконец, сей язык сделался ему так же знаком, как немецкий и французский…»

В это время Екатерина учредила комиссию для составления нового тарифа «как для привозных, так и для отпускных товаров». Председателем комиссии назначен был граф Воронцов, а в числе ее членов состоял Даль. Радищев работал в комиссии вместе с Далем и по окончании работы получил в награду бриллиантовый перстень.

Когда старик Даль, «удрученный летами и болезнями», вышел в отставку, Радищев был определен на его место.

В сатирическом журнале «Трутень» (1772) Н. И. Новиков, высмеивая низкопоклонство русского дворянства перед заграницей, так охарактеризовал состояние внешней торговли своего времени:

«В Кронштадт прибыли французские корабли. На них следующие нужные нам привезены товары: шпаги французские разных сортов, табакерки черепаховые, бумажные, сургучные; кружевы, блонды, бахромки, манжеты, ленты, чулки, пряшки, шляпы, запанки, и всякие так называемые галантерейные вещи; перья голландские в пучках, чиненые и нечиненые; булавки разных сортов и прочие медные мелочные товары; а из Петербургского порта на те корабли грузить будут разные домашние наши безделицы, как то; пеньку, железо, юфть[83]83
  Юфть – выделанная бычья кожа


[Закрыть], сало, свечи, полотны и проч. Многие наши молодые дворяне смеются глупости господ французов, что они ездят так далеко и меняют модные свои товары на наши безделицы…»

Такие люди, как Радищев, – люди просвещенные, бескорыстные, истинные патриоты своей родины, – могли сделать очень многое в деле развития русской внешней торговли, в правильной организации русского экспорта и импорта.

Письма Радищева к графу Воронцову за время службы в таможне – поучительный пример строгой и неусыпной хозяйственной заботливости к выполняемой работе. Этот «светский», образованный человек, поэт и мыслитель весьма обстоятельно сообщает о ценах на пеньку и сало, о прибытии иностранных судов, о пожаре в казенных магазинах, о жульнических проделках английских купцов, направленных к тому, чтобы обмануть бдительность таможенных служащих и контрабандой провезти товары.

Он сам разоблачил хитрость какого-то аптекаря, который под видом «смертоносных зелий». попытался провезти ящик с шелковыми кружевами-«блондами». Также были им пойманы с поличным английские купцы, пытавшиеся мошеннически обмануть таможенных, объявив низкую цену на «ценовные» товары.

«Американских кораблей нынешний год очень мало, – пишет Радищев в письме от 1 июля 1785 года. – Доселе здесь только один, приехавший из Лондона. Желательно, чтобы они ездить к нам не наскучили. Но корреспондент их здесь человек не весьма надежный. Г. Грамп много думает о теат ральных девках и, играя в карты, считает тысячами…»

Работа Радищева по укреплению контроля над внешней торговлей и тем самым по соблюдению интересов России получила свое отражение в одном из его рапортов на имя Воронцова (3 августа 1786 г.) о выполнении ответственного поручения.

Незадолго перед тем в Кронштадтский порт прибыла эскадра французского королевского флота в составе шести кораблей для закупки провианта. Командиры кораблей, очевидно не без оснований, старались всячески уклониться от выполнения таможенных правил и прежде всего от осмотра привезенных ими грузов. Должно быть, в трюмах военных кораблей было немало блонд, табакерок, шляп, чулок и прочего контрабандного добра. Тогда французам не разрешили грузить на корабли русские товары. Они подали жалобу французскому послу, тот пожаловался Екатерине II. Вот тогда-то для расследования всего этого дела на месте и был послан в Кронштадт Радищев. В своем рапорте он подробно изложил обстоятельства дела и свое мнение по нему. Жалобу французов он расценил как домогательство под прикрытием королевского флага «изъять себя из постановленных для всех приходящих и отходящих российских и иностранных судов общих правил». Он считал, что эти военные корабли, прибывшие в порт с коммерческой целью, должны быть приравнены в правах к купеческим кораблям. Он пригрозил командиру эскадры, маркизу де ла Галисониеру, произвести «чрезвычайный досмотр» судов, после чего тот сразу согласился выполнить все требуемые формальности.

Направляя рапорт Радищева графу Безбородко, Воронцов написал; «Вы, я надеюсь, найдете, что г. Радищев с расторопностью исполнил ему препорученное…» [84]84
  Цитируется по книге Е. Приказчииовой «Экономические взгляды А. Н. Радищева». Изд. Академии наук, 1947 г.


[Закрыть]

Поистине редкостную фигуру представлял собою этот скромный и деловитый чиновник, с негодованием и презрением отвергавший все возможности легкого обогащения за счет государственной казны.

По свидетельству сына Радищева, «все современники отдали Александру Николаевичу справедливость в том, что он совершенно был чужд корыстолюбия. Начальствуя таможнями С.-Петербургской губернии, он мог нажить миллионы, но он не нажил ничего и оставил детям своим небольшое родительское наследство и честное имя…»

Это было столь удивительно, что в честность и бескорыстие Радищева даже плохо верили. Рассказывают, что когда отец прислал ему в подарок четверку прекрасных лошадей собственного конского завода, некая «знатная дама», увидев его выезд, тотчас сделала заключение: «Вот, Радищев не успел попасть в директоры таможни, как сейчас же явилась и новая четверка лошадей!»

Был и такой случай. Один из купцов попался на том, что хотел контрабандой провезти парчу и другие драгоценные материи. Он попытался подкупить Радищева – дать ему пакет с ассигнациями. Купца вытолкали из кабинета Радищева. Тогда жена незадачливого купца приехала к Анне Васильевне– положить по обычаю под подушку золотую монету «на зубок» новорожденному младенцу. После ее ухода в комнате обнаружили кулек с парчой и дорогими материями. Радищев тотчас приказал слуге сесть верхом на коня, догнать купчиху и вернуть ей кулек, что и было исполнено.

Впрочем, купец добился протекции через всесильного Потемкина, и дело его было каким-то образом улажено.

Так вел себя Радищев в те времена, когда открытый и бесстыдный грабеж государственной казны был распространенным явлением.

«Екатерина знала плутни и грабежи своих любовников, но молчала, – говорит Пушкин в своих «Заметках по русской истории XVIII в.». – Ободренные таковою слабостию, они не знали меры своему корыстолюбию, и самые отдаленные родственники временщика с жадностию пользовались кратким его царствованием. Отселе произошли сии огромные имения вовсе неизвестных фамилий и совершенное отсутствие чести и честности в высшем классе народа. От канцлера до последнего протоколиста все крало и все было продажно. Таким образом, развратная государыня развратила и свое государство…»

Одни фавориты Екатерины стоили стране более полумиллиарда рублей.

Фаворит Екатерины П. В. Завадовский, пробывший всего два года в «чертогах, где толико был счастлив», получил 6 тысяч душ на Украине, 2 тысячи в Польше, 1800 – в русских губерниях, 80 тысяч рублей драгоценностями, 150 тысяч деньгами, 30 тысяч рублей посудой и пенсию в 10 тысяч.

Фавориты, сменившиеся после Завадовского, получили в общей сложности до 15 миллионов рублей, не считая «тайных» даров и участия под чужим именем в выгодных предприятиях: в откупах, поставках, подрядах.

Втрое, больше чем все они (до 50 миллионов рублей), получил один Потемкин.

О поразительном случае грабежа рассказывает Болотов:

«Всем известно, что во время обладавшего всем князя Потемкина за несколько лет назад был у нас один рекрутский набор с женами рекрутскими и что весь он был как им, так креатурами и любимцами его разворован; и женатые сии рекруты, вместо поселения в Крыму, поселены в деревнях княжеских и других господ, тогда великую власть имевших…» [85]85
  А. Болотов, Памятник протекших времян. М., 1875 г.


[Закрыть]

Со временем Радищев получил чин коллежского советника и вскоре затем недавно учрежденный орден Владимира 4-й степени.

Екатерина сама раздавала ордена. Новопожалованные кавалеры при получении ордена опускались перед ней на колени. Ритуал церемонии не требовал этого, – таков был установившийся обычай, обусловленный навыками придворного низкопоклонства.

Радищев осмелился нарушить этот обычай: он не преклонил колена перед императрицей, получая от нее крест. Этот поступок не мог остаться незамеченным…

* * *

Несмотря на свою занятость служебными делами в таможне, Радищев в эти годы сделал еще один шаг по избранному им пути: занялся активной общественной деятельностью. Он стал членом «Общества друзей словесных наук», образовавшегося в Петербурге в середине 80-х годов, и принял участие в журнале общества «Беседующий гражданин».

Во главе «Общества друзей словесных наук» стояла молодежь, в недавнем прошлом студенты Московскою университета, служившие после его окончания в Петербурге. В числе этой молодежи были небогатые дворяне и та категория людей, которые уже в те времена назывались «разночинцами». Кроме того, в «Обществе» было немало молодых флотских офицеров и офицеров гвардейских полков.

«Общество друзей словесных наук» было организовано молодыми последователями масонов, но цели его были не масонские, а скорее общелитературные, философские и моральные.

Название журнала «Общества» – «Беседующий гражданин» – указывает также и на широкие общественные интересы этой молодежи. Слово «гражданин» по тем временам звучало не совсем благонадежно в политическом смысле. Недаром позднее Павлом I это слово вместе с другими «крамольными» словами было запрещено.

Направление журнала «Беседующий гражданин» так определялось в «предуведомлении к читателям»: «разливать чувствования любви к гражданским добродетелям».

Это была благодатная среда для пропаганды вольнолюбивых идей, и деятельность Радищева в «Обществе друзей словесных наук» была в основном направлена к борьбе с мистическими настроениями учеников московских масонов.

Он пользовался в «Обществе» особым авторитетом как в силу своей разносторонней образованности и положения в «свете», так и по своему возрасту: он был старше большинства членов «Общества».

Несомненно, Радищев вступил в «Общество», стремясь к созданию группы единомышленников из числа передовой молодежи. Он хотел вывести ее из тумана масонства, указать ей правильный путь.

Это было его первой попыткой выступить в роли агитатора и пропагандиста в среде молодежи, жадно тянущейся к правде и справедливости, но еще не нашедшей к ним правильных и открытых путей. Следующим его шагом в этом направлении будет его бессмертная книга.

Один из биографов Радищева, Гельбиг, пишет о нем:

«Он говорил очень мало и редко прежде, чем его спросят. Но когда имел повод, он говорил хорошо и всегда поучительно. Впрочем, он всегда сосредоточен и имел вид человека, не обращающего внимания на то, что происходит вокруг него, и занятого предметом, который он обдумывает…» [86]86
  См. об этом статью В. П. Семенникова «Литературно-общественный круг Радищева». В сборнике: «Радищев. Материалы и последования». М.—Л., изд. Академии наук, 1936 г.
  Г. Гельбиг, Русские избранники. Спб., 1900 г.


[Закрыть]

В нем рос, формировался в те годы не только писатель и мыслитель, но и революционер. Он сознательно стремился к практической общественной деятельности, отчетливо сознавая, что без практической работы, без создания круга единомышленников и последователей его деятельность будет обретена на неудачу.

Немалое влияние оказывал Радищев и на кружок известного пропагандиста и переводчика Вольтера, издателя сатирических журналов вольнодумна И. Г. Рахманинова, с которым был близко связан молодой И. А. Крылов.

Д. И. Фонвизин.

* * *

В 1783 году Радищева постигло большое горе: умерла Анна Васильевна. Он очень любил жену, родившую ему четырех детей, и тяжело переживал потерю.

Свои чувства он выразил в «Эпитафии» на смерть жены, в которой говорил, что если человеческим душам действительно предстоит встретиться за гробом, то он ждет смерти, «как брачна дня». Если же это не так, то он умоляет покойницу явиться ему «хотя в мечте».

Эпитафию не разрешили поместить на надгробном памятнике, так как в ней Радищев выражал сомнение в учении церкви о бессмертии души. Радищев приказал выбить эпитафию на камне, установленном в глухом зеленом уголке своего сада.

«Смерть жены моей погрузила меня в печаль и уныние и на время отвлекла разум мой от всякого упражнения», – писал впоследствии Радищев.

В кругу своей осиротевшей семьи и посещавших его друзей искал он утешения.

В доме у него бывал Фонвизин, с которым он был связан отдаленным родством (сестра Фонвизина была замужем за родственником Радищева Б. А. Аргамаковым), бывали Новиков, Кутузов, ставший к этому времени одним из видных деятелей масонства, Челищев, один из товарищей Радищева по Лейпцигу, скромный, незаметный человек, рано ушедший в отставку, по духу во многом близкий Радищеву.

Но не таков был Радищев, чтобы надолго замкнуться в своем горе. Его деятельная, энергическая натура не терпела никакого застоя.

Чем шире становился кругозор Радищева, чем пристальнее вглядывался он в окружающую его жизнь, тем тверже, определеннее становились его убеждения: для того чтобы освободить страждущих людей от бедствий и страданий, чтобы они могли жить «разумно» и «сообразно своей природе», надо было изменить существующий общественный порядок, – надо было прежде всего уничтожить крепостничество.

Ни служба, ни семейное счастье или горе не могли настолько заполнить жизнь Радищева, чтобы он отказался от своего намерения бороться за благо родины, за свободу народа пером писателя.

Начиная с 1780 года, он не выпускает это свое оружие из рук до самой смерти. С какой-то особой рыцарской совестливостью и благородством смотрел он на свой писательский долг. Последовательно и упорно проводил он свободолюбивые идеи в каждом из своих произведений, что свидетельствовало прежде всего о силе и ясности его убеждений.

Стоит только проследить шаг за шагом весь его литературный путь до написания знаменитого «Путешествия», чтобы увидеть, как растет и крепнет его революционное самосознание, расширяется круг его революционных идей, с какой удивительной последовательностью и целеустремленностью идет он по трудному и опасному пути революционера-пропагандиста. Долгое время он держит написанное под спудом, с тем чтобы впоследствии сразу, в течение двух лет, выступить ярко и смело, произведя великое смятение и даже страх в помещичье-дворянском обществе.

Примерно в 1781 году Радищев начинает писать оду «Вольность».

В этой оде его революционные идеи получают сильное и яркое звучание. Пожалуй, во всей русской литературе не много есть других поэтических произведений, в которых с такой силой и смелостью прославлялась бы свобода – «Вольность, дар бесценный».

Исполненная яростной ненавистью к угнетению, открыто призывая к восстанию и борьбе, ода «Вольность» является самым ранним произведением революционной поэзии в России.

Изображая гнет царской власти, Радищев прославляет в оде Кромвеля – одного из крупнейших вождей английской революции XVII столетия, казнившего английского короля Карла I и научившего тем самым «народы мстить за себя».

Неудивительно, что Екатерина называла эти строки оды, включенные Радищевым в «Путешествие из Петербурга в Москву», «криминального намерения, совершенно бунтовскими…»

В оде «Вольность» есть поистине замечательное пророчество о грядущей русской революции, в приход которой Радищев свято верил и которую он подготавливал всей своей жизнью и деятельностью.

 
…Возникнет рать повсюду бранна,
Надежда всех вооружит;
В крови мучителя венчанна
Омыть свой стыд уж всяк спешит.
Меч остр, я зрю, везде сверкает;
В различных видах смерть летает,
Над гордою главой паря.
Ликуйте, склепанны народы:
Се право мщенное природы
На плаху возвело царя…
 

Не менее замечательно в оде предвидение разрушения монархической России и возникновения новой России, как содружества и братства населяющих ее народов – «малых светил».

 
Из недр развалины огромной,
Среди огней, кровавых рек,
Средь глада, зверства, язвы темной.
Что лютый дух властей возжег, —
Возникнут малые светила;
Незыблемы свои кормила
Украсят дружества венцом…
 

Так под пером Радищева классическая ода становится произведением «совершенно бунтовским»– настоящей революционной прокламацией, бичующей царское самодержавие, призывающей народ к вооруженному восстанию.

Ода «Вольность» не была напечатана полностью при жизни Радищева. Отрывки из нее он включил в главу «Тверь» своего «Путешествия из Петербурга в Москву».

Только в 1906 году, после буржуазно-демократической революции 1905 года, ода увидела свет, да и то не без некоторых искажений. Но ее читали в рукописных списках, они передавались из рук в руки, как революционная прокламация.

На открытие в августе 1782 года памятника Петру I Радищев откликнулся «Письмом к другу, жительствующему в Тобольске».

В этой маленькой книжке, вышедшей в свет в 1789 году и отпечатанной им в собственной типографии, тоже ясно слышен голос писателя-борца с самодержавием. Признавая за Петром право называться великим за то, что он «дал первый стремление столь обширной громаде», то-есть России, Радищев замечает, что Петр мог быть еще более славен, «вознося отечество свое, утверждая вольность…» «Но, – пишет Радищев, – нет и до окончания мира примера, может быть, не будет, чтоб царь уступил добровольно что-либо из своей власти».

Только в наши дни раскрыт адресат радищевского «Письма», до сего времени остававшийся неизвестным. Это один из друзей Радищева по лейпцигскому университету, Сергей Янов.

После возвращения из Лейпцига Янов в течение десяти лет был на дипломатической службе и в 1782 году неожиданно был отправлен в Тобольское наместничество директором экономии в Казенную палату. Как раз в этом году Радищевым и написано «Письмо к другу, жительствующему в Тобольске». Раскрытие адресата письма имеет несомненный интерес в том смысле, что доказывает близость Янова к Радищеву и к идеям последнего.

Екатерина, прочитав после «Путешествия из Петербурга в Москву» и «Письмо», заметила, что, как видно из «Письма», мысль Радищева давно «готовилась ко взятому пути…»

Петербург XVIII века. Памятник Петру I.

1789–1790 годы – годы наивысшей писательской активности Радищева.

В 1789 году выходит в свет, без указания автора, как, впрочем, и все остальное, опубликованное Радищевым, автобиографическая повесть «Житие Федора Васильевича Ушакова», с приложением политических и философских «размышлений» героя повести.

«Житие», как уже говорилось выше, рассказывает о жизни русских студентов в Лейпциге и в частности о борьбе Радищева и его товарищей с гофмейстером Бокумом, – борьбе, которую Радищев отождествлял с борьбой с тиранством.

Побеждает не грубая сила, не тиранство, – побеждает молодежь, освободившись от повседневного надзора ненавистного гофмейстера. В центре этой борьбы стоит пылкий и смелый юноша Федор Ушаков – прекрасный образ молодого правдолюбца.

В литературе о Радищеве высказывались предположения, что, вспоминая о борьбе с Бокумом, Радищев как бы хочет подбодрить себя на новую борьбу, более опасную и тяжелую, связанную с выходом в свет «Путешествия из Петербурга в Москву», которое к этому времени было почти закончено. Готовясь к решительному и смелому шагу в своей жизни – к изданию «Путешествия», Радищев, конечно, не случайно вспоминал в «Житии» об Ушакове, о вожде своей юности, «учителе в твердости», «подавшем некогда пример мужества».

В «Житии» мы находим и ряд политических идей, получивших свое развитие и завершение в «Путешествии». Именно в «Житии» впервые прозвучала революционная мысль Радищева о том, что в самом притеснении – залог освобождения, что тяжесть гнета должна породить восстание угнетенных.

Многие читатели «Жития» поняли «крамольный» дух книги. Княгиня Дашкова, прочитав «Житие», сказала своему брату, А. Р. Воронцову, что в книге Радищева «встречаются выражения и мысли, опасные по тому времени…»

Друг Радищева, Алексей Кутузов, впоследствии так откликнулся в одном из писем на выход «Жития»: по его словам, Радищев «по несчастью был человек необыкновенных свойств – не мог писать, не поместив множество политических и сему подобных примечаний, которые, известно вам, не многим нравятся. Он изъяснялся живо и свободно, со смелостью… Книга наделала много шуму. Начали кричать: «Какая дерзость, позволительно ли говорить так!» и проч. и проч…» [87]87
  Письмо к Е. И. Голенищевой-Кутузовой от 6 декабри 1790 года. «Русская старина», XI, 1896 г.


[Закрыть]

В декабрьском номере журнала «Беседующий гражданин» за тот же 1789 год Радищев, опять-таки без подписи, напечатал статью под названием «Беседа о том, что есть сын Отечества».

Это был горячий, страстный протест против зла и произвола, лжи и стяжательства, которые он видел вокруг себя, утверждение яркого и сильного патриотизма.

Чтобы иметь право называться «сыном Отечества», человек, по словам Радищева, «должен почитать свою совесть, возлюбить ближних; ибо единою любовью приобретается любовь; должно исполнять звание свое так, как повелевает благоразумие и честность, не заботясь нимало о воздаянии почести, превозношении и славе, которая есть сопутница, или паче тень, всегда следующая за Добродетелью, освещенная невечерним солнцем Правды…»

Подлинный «сын Отечества» должен, «ежели уверен в том, что смерть его принесет крепость и славу Отечеству, то не страшиться пожертвовать жизнью».

Не «согбенные разумы и души», не алчные фавориты и придворные, но «человек, человек потребен для ношения имени сына Отечества, – писал Радищев. – Истинный человек и сын Отечества есть одно и то же».

С ненавистью и подлинно революционной страстностью говорит Радищев о «притеснителях, злодеях человечества», делающих человека «ниже скота», и с огромным сочувствием о закрепощенных крестьянах, «кои уподоблены лошади, осужденной на всю жизнь возить телегу…»

В этой небольшой статье Радищева впервые в нашей литературе прозвучал голос патриота-революционера.