Текст книги "Утраченное звено мировой истории (статьи)"

Автор книги: Борис Синюков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 37 страниц)

Для того чтобы это все провернуть как по нотам, нужен был идеологический скачок. Таким скачком, на первый взгляд, внешне очень привлекательным, был скачек назад, скачек в «Первозаконие», от которого сами евреи отказались, увидев его утопизм. «Первозаконие», смотри хотя бы упомянутую статью, а также другие работы, – это когда суп и мухи в одной тарелке, нравственность и божественный ритуал – в одном флаконе. А когда за двумя зайцами разом гонишься, ни одного не поймаешь. Вот именно для этого и потребовался Христос, тонкий знаток психологии масс. Но когда светские власти, например, двух стран, фактически – двух коалиций стран, ссорились, то, как скажите мне, не появиться Мухаммеду в противопоставление Христу?

Совсем не обязательно, чтобы Христос и Мухаммед появились ко христову дню. Они появились задолго до этого, в недрах самого классического иудейства. Вот поэтому–то мне и потребовался Ренан, большой знаток той поры, только все знания свои смешавший в большую кучу. Но я об этом уже говорил. Только заметьте, никаких фактических войн по этому поводу между израильтянами, иудеями и прочими народами, то и дело «пленившими» их, не было, не считая тех религиозных войн, которые происходят на наших глазах, и немного раньше. И еще обратите внимание на то, что «Второзаконие», которое вошло составной частью в христианство, это вовсе не Второзаконие евреев, а как раз «Первозаконие», в котором у евреев были как религиозные, так и нравственные догмы.

Чем у Ренана закончилось «Израильское» царство?

Самария у Ренана – это нечто вроде столицы Северного царства – Израиля, «погибшего». Хотя сразу же скажу, что только в одной России возникло две речки Самары, одна впадает в Волгу, вторая – в Днепр. Самар по–еврейски сторож, охрана, стража, хотя мне кажется, что все–таки ближе слово – пограничная стража, попросту граница или предел, но об этом речь впереди, в статье о Хазарском каганате.

Ренан по этому поводу пишет: «Можно утверждать, что исчезновение Самарии с исторической сцены принесло пользу тому общему делу, которое, в силу какого–то таинственного предназначения, выпало на долю потомства древнего Якова. Подобно тому, как разрушение Иерусалима Титом оказалось чрезвычайно благодетельным для нарождающегося христианства, разрушение Самарии было неслыханным благодеянием для иудаизма. Израилю не было предназначено стать светским государством».

То есть наступила первая путаница. У Ренана это царство погибло чисто механически, пришли враги и уничтожили. А на «таинственное предназначение» погибнуть, вообще можно плюнуть, так как оно не расшифровывается. Но все это бы, черт с ним, если бы Ренан не назначил Иудейскому царству чисто механическую жизнь в виде «светского» государства, которого до самого 1948 года вообще никогда не было. С тех пор как евреи вышли из Йемена и вплоть до 1948 года (нынешний Израиль) государственности у евреев не было, они жили как сорняки на полях пшеницы, завоевывая благодаря неистребимости все новые и новые поля.

Вторая часть этой путаницы состоит в том, что «погибший Израиль» как раз Израилем не был, а был по моей классификации Иудеей, то есть приверженцем истинного Второзакония, то есть «сорняками», не вмешивающимися в жизнь «полей», а только потребляя на этих полях питательные вещества, и беспрепятственно перекидываясь на новые «поля». Поэтому и нынешнее государство Израиль фактически Израилем не является, являясь Иудеей, осевшей вопреки логике на клочке земли, где нет «пшеницы», чтобы делить с ней питательные вещества земли. Это произошло, во–первых, от испуга во время Второй мировой войны, во–вторых, – от незнания истинной истории. Это государство надо бы назвать Сидячей Иудеей в отличие от Бродячей.

А Ренан еще более старается запутать вопрос: «Самария никогда не могла воскреснуть для политической жизни после удара, нанесенного ей Салманассаром. Одной из характерных черт ассирийской политики была склонность изменять состав населения в различных покоренных странах. <…> Население Палестины уже двинулось по направлению к обширным пустынным равнинам Вавилонии. <…> Значительная часть израильского народа была переселена в Ассирию и водворена в Халакене… Иудаиты в течение долгого времени имели смутное представление о своих рассеянных братьях. Когда жители Иудеи были приведены изгнанием в те же места, между обеими частями Израиля уже не было никакой религиозной близости».

Видите, какую чушь городит историк, не имея стержня в своем изложении. Он же должен понимать, что, если он разделил евреев на Иудею и Израиль, то употребление «обе части Израиля» выглядит абсолютно идиотски. Я же говорил, что у него все свалено в невообразимую кучу. И опять эти пресловутые «переселения». Их попросту не может быть, и я это доказал неоднократно в своих других работах. Повторяю каждый раз, что я не имею в виду отщепенцев от народов, которые собственной волею переселяются, и иногда от хорошего житья на новом месте превышают по численности материнский ареал. Но и материнский ареал всегда остается, и именно он считается «страной, народом», а не отщепенцы, которые ассимилируются в новых условиях и перестают существовать как народ. А вот насчет того, что «не было религиозной близости», то это как раз и говорит о том, что иудеи и израильтяне (в моих терминах) и не должны иметь ее. Ведь одни уже создали совместно с аборигенами новую религию, а другие остались при своем любимом Яхве, вернее при Второзаконии.

Следующая путаница: «Северный ягвеизм не был настолько силен, чтобы устоять против испытания изгнания. Мы увидим, с другой стороны, что иерусалимский ягвеизм или, точнее говоря, иудаизм выходит более могущественным из изгнания и возрождается на почве, от которой его силою оторвали, в большем блеске, чем когда–либо». То есть, у Ренана получается, что если «северный ягвеизм» не устоял, а «иерусалимский ягвеизм» устоял перед этим надуманным катаклизмом, то и еврейский народ наполовину что ли вымер? Или наполовину стал христианским? Или исламским? Так он же этого не говорит, а заставляет догадываться. То–то и оно, что без грани, которую четко надо иметь в голове, получается ерунда. Но позволить себе признаться в ерунде он не может, поэтому следуют совершенно невообразимая в здравом уме, надуманная концепция, что половина народа куда–то исчезла на почве разногласий микроскопического характера внутри веры. Но он прямо так и говорит: «Нет сомнения, что такое освещение событий (Библией – мое) сложилось после пленения иудаитов, под влиянием вражды, расколовшей Иерусалим и Самарию». Но ведь «пленены–то как раз не «иудаиты», а «израильтяне», ведь Самария все–таки по Ренану – столица Израиля. То есть Ренан на вопросы, делающие Библию непонятной, ответы ищет внутри самой Библии. Какой же дурак будет переписывать, редактировать Библию так, чтобы явно оставлять следы переделок? Следы, конечно, остаются, но надо сильно в ней покопаться, чтобы их найти. А то, что лежит на поверхности, как правило, не стоит выеденного яйца.

«Отныне, – пишет Ренан далее (с.340–341), – Иуда один будет исполнять задачу, возложенную на весь народ израильский. Он будет исполнять эту задачу с гораздо большей последовательностью, чем северные племена. Уже за полвека до взятия Самарии почти все творчество еврейского духа сосредоточилось в Иудейском царстве».

Опять тройная галиматья. Во–первых, половину народа не выборочно, что было бы по–сталински, а чисто географически выкосил, чтобы евреи строили что–то «правильное». И это уже абсурд. Во–вторых, не имея четкого представления, чем же все–таки иудеи отличаются от израильтян, Ренан опять пишет: «весь народ израильский», явно имея в виду и тех, и других, но называя почему–то только вторых. Так же глупо нельзя ошибаться, пишешь–то не письмо любимой. Но это может случиться только в том случае, если безразлична сама разница, сама грань, которую надо иметь всегда наготове в голове. Третье же в том, что Ренан никак не может отрешиться от внутренней потребности историка: иметь государство, чтобы вообще писать историю. Ему невдомек, что в те времена никаких вообще государств в нынешнем понятии не было, а еврейское государство вообще им не нужно, так как они искони приспособились жить припеваючи среди других народов.

Главное же состоит в том, что во всей этой исторической куче, которую лопатит Ренан, не разбирая, действительно есть алмазы. Это смутные, несколько раз исправленные невпопад, разбросанные среди «пустой породы» сведения, что среди евреев были израильтяне и иудеи. Они по–разному участвовали в народах, которые прочесывали. И здесь следовало бы хорошо подумать, что же это значит? А не «организовывать» государства, войны, пленения–переселения и прочую ерунду, еще больше запутывающую дело.

Куда идет «Иудейский» народ?

Заголовок у части книги, которую я сейчас рассматриваю, «Иудейское царство», и на 50 страницах сплошняком опять цари, войны, пленения–переселения и здоровенный кусок поэзии. Во всем этом разобраться нельзя, как, если бы вы читали все сплетни и анекдоты какого–нибудь города за триста лет, собранные без дат и какой либо другой системы в одной книге, притом, без начала и конца, потребленных на самокрутки или ружейные пыжи. Каждый анекдот и сплетня сами по себе интересны, в куче же это – сплошная усталость. Поэтому я буду обращать внимание только на выводы, которые делает Ренан время от времени.

Израиля, как я только что изложил устами Ренана, больше на свете нет, но автор пишет, как ни в чем не бывало: «С этого времени Израиль (все выделения – мои) принял положение, которое сохранил в течение целых веков, а именно: крошечного злорадного народа среди других народов, умеющего с удивительной проницательностью предвещать их гибель, которую он встречал с чувством радости. Некий Нахум, вероятно, иудей, …проявлял необыкновенную дальновидность, …навело его на мысль о грядущем падении Ассирии, которое совершилось в действительности…» (с.399). Кому мне еще пожаловаться, как не вам, ведь Ренан давно покойник, что так делать нельзя. Иудей и Израиль – это коренные термины и менять их местами, какое на ум придет первым, считая синонимами, отвратительно.

Но это все у Ренана как бы предисловие, вернее, как в советском институте разговоры в курилке, которые занимают 70 процентов общего трудового дня советских ученых, прежде чем сесть за кульман и сделать карандашом известное число линий, чтобы не сделать ни на одну больше. Просто Ренан ждет, когда же на исторической сцене появится иудейский царь Иосия, чтобы начать «реформы». Но, если я просто перепишу эту основополагающую часть его труда, то вы все равно ничего не поймете. Настолько у него все сказано осторожно, с недомолвками, умолчаниями, темными намеками и прочими писательскими штучками, которые в народе русском называются «темнить». Я это все прочитал раз на шесть, если не больше, и твердо могу сказать, что все равно бы ничего не понял, если бы у меня уже не было в голове своей собственной концепции, основы которой я почерпнул задолго до чтения Ренана у Джеймса Фрэзера.

Суть ее в том, что в «Первозаконии» у евреев были в одной куче литургические и моральные заповеди, что сбивало евреев с толку. Они никак не могли идентифицироваться в разрозненном среди других народов состоянии, уделяя слишком много сил, чтобы не украсть, не убить, не иметь жену ближнего и так далее. Тогда Моисей ввел Второзаконие, в котором оставил только литургию, служение богу Яхве, и больше ничего. А все остальное отправил судьям, недаром такая эпоха даже зацвела. И народ сразу же в своей религии увидел объединяющую их волю Яхве, ничем другим незамутненную, как «Слава КПСС!» приблизительно. В результате евреи, вооруженные с одной стороны крепкой и однозначной идеологией объединения межу собой, далекими друг от друга, по причине невозможности пропитаться за счет других кучею, с другой стороны имели свою судебную систему, которая весьма строго регламентировала «не укради» и так далее. Эту замечательную систему, которую я называю по–разному, а здесь: не кладите яйца в одну корзину, я не устаю хвалить во всех моих трудах, притом предельно искренне. И она позволила им достичь таких вершин, о которых они вначале даже не подозревали. Но ничем второстепенным незамутненная вера в своего бога позволила им достичь наивысшего блаженства, вернее «земли обетованной», как они это называют между собой.

Но то, что я сейчас сказал, непонятно людям недалеким. Недалекие люди смотрят не в суть, не в корень проблемы, а на внешнюю «красоту», которую я недаром взял в кавыки. Поэтому замена Первозакония на Второзаконие сделала из них совершенных идиотов. Они никак не могли понять исключение из Первозакония «нравственных» заповедей, которых нет во Второзаконии, совершенно зашоренными своими глазами не видя рядом с Второзаконием «эпоху судей», верх совершенства. «Ну, с сумасшедших, – говорил Высоцкий, – что возьмешь?» Вот теперь вам станет понятнее, когда я буду цитировать Ренана. Вам будет понятнее, зачем он истребил «израильскую» часть евреев? Даже фактически не найдя разницы между иудеями и израильтянами, о которой я говорил выше, во введении.

Итак, «Все реформы Иосии были сделаны во исполнение закона Ягве (я пишу обычно Яхве), считавшегося возвещенным при божественном откровении Моисею. До этого времени часто говорили о Законе или Торе Ягве, заключающем в себе собрание его предначертаний и являющемся в известном смысле договором его с Израилем».

Тут я остановлюсь и прокомментирую. Израиль за это Ренан и убил. Между тем, когда он писал про «исход из Египта» он употреблял в основном слово «семиты», которые и есть будущие иудеи и израильтяне в смеси братской крови, но не идеологической. Поэтому все будущие откровения Моисею Яхве делал, не разбирая, кто из них впоследствии станет иудеем, а кто – израильтянином, притом чисто в географическом смысле. Ведь север и юг Палестины – понятие не идеологическое. То есть на первых же строках вся конструкция Ренана – рушится. Однако продолжу цитировать.

«Так называемая иеговистская редакция священной истории содержала в себе небольшой кодекс этого рода, называемый книгой Союза, составленный главным образом с официальной точки зрения Израильского царства и считавшийся Синайским откровением. Элогистская редакция вмещала в себя аналогичные моральные заповеди (то, что известно под именем Декалога), носившие более общий характер и принимаемые равным образом за Синайское откровение. Оба этих небольших религиозных кодекса были объяснены и дополняли друг друга в тексте сводной версии, составление которого мы относим к царствованию Езекии» (иудейский царь – мое).

Прокомментирую. В этой загадочной фразе – сплошной бурелом, но зачем–то она ведь понадобилась Ренану? Неужели он, написав 800 страниц, заполненных всякой ерундой, не нашел места, чтобы эта фраза стала понятней? Что же это за таинственный «небольшой кодекс этого рода», который «содержала иеговистская редакция»? Я ведь ни одной буквы не пропустил от предыдущей цитаты. А там написано безлично, что «до этого времени часто говорили», будто на базаре, «о Законе или Торе». Которая «в известном смысле» является договором Яхве именно «с Израилем». То есть из этого ребуса я должен понять, что договор произведен израильтянами, которые тогда еще не существовали, а теперь – вымерли. Но Ренан продолжает настаивать, что это «официальная точка Израиля». «Кодекс этого рода» содержит чуть–чуть чего–то эдакого, какая–то «элогистская редакция» «вмещает в себя» «моральные заповеди», чему–то «аналогичные». Но эти моральные заповеди «носят более общий характер». Эти две версии «объяснены» иудеем Езекией, а потом им же свалены в кучу, точнее в «сводную версию». Поняли? Я подозреваю, что нет, поэтому кратко скажу: знаменитые заповеди Моисея состояли в двух вариантах, один – с моралью, а второй – в «более общем виде», то есть, наверное, без морали. И виноваты в этом – израильтяне. Но то, что я сказал, внушено вам как бы во сне, почти под гипнозом.

Тут можно пропустить чуток ренановского текста, так как он – отвлекающий, растаскивающий ваше внимание по сторонам, на «нечистых животных», которых есть нельзя. А затем продолжаю цитировать: «Все это (включая нечистых животных – мое) составило значительное собрание литературных произведений, достаточное для того, чтобы оправдать обычные в употреблении фразы, вроде следующих: «блюсти закон Ягве… сообразно закону, т.е. повелениям Ягве». Однако не было книги, которая могла бы называться Торой. К тому же нужно принять во внимание, что древняя священная история была известна лишь весьма ограниченному кругу, так как она, быть может, имелась всего в одном экземпляре. Книги в ту эпоху, подобно надписи, сделанной на камне, была чем–то единственным в своем роде. Мы уже имели случай сказать, что в то время не знали книги в настоящем смысле. Когда переписывали какую–либо книгу, то путем вставок в нее, сокращений и возможных комбинаций получалась совершенно другая книга. Среди индийских надписей царя Асоки, которые можно назвать объявлениями и которые предполагаются совершенно одинаковыми, не имеется однако, и двух, которые были бы вполне тождественны. Таким образом, древняя священная история была почти неизвестна. В умах пиэтистов зародилась блестящая мысль произвести великий переворот: их план состоял не столько в самом извлечении из забвения законодательных частей древнего текста, сколько в составлении нового текста, где древние заповеди были бы составлены в новой более приспособленной к современным им идеям форме».

Зачем столько многословия? Что, нельзя было потратить это место, чтобы стала понятнее предыдущая цитата? Что, «значительное собрание литературных произведений» нужно Ренану только для формулы «блюсти законы Яхве»? Или для того, чтобы констатировать, что среди них нет Торы? И в чем он обвиняет «царя Асоку»? Тогда надо обвинить вообще всех людей, что они поздравительные открытки пишут разными словами, что они у них получаются не «тождественными». Наконец, понял. Ренану вся эта галиматья нужна, чтобы как бы между строк сообщить нам, что «древние заповеди» надо бы как–то подправить. Они Ренану не очень нравятся. Почему же?

«Необходимость в такой книге давала себя знать особенно с того времени, когда религиозная деятельность окружавшей Иосию среды стала выражаться в удивительном усовершенствовании и завершении религии. Чувствовали необходимость такой книги, в которой были бы изложены и разъяснены законодательные идеалы теократической школы и правила управления совершенным государством согласно предначертаниям Ягве. Естественно, что откровение этого кодекса было приписано Моисею, согласно идее, которая восходит к древнейшей эпохе израильской традиции».

Прерву «черномырдина». Разве Моисей знаменит написанием Торы, этой «такой книги»? Моисей ведь вообще ничего не написал, если верить Библии. Он просто дважды сходил к Яхве и принес «каменные скрижали» с высеченными на них десятью заповедями для людей: «Первозаконием» и Второзаконием. К «государственному управлению», а тем более к «правилам управления совершенным государством» эти камешки никакого отношения не имеют. Кроме того, Ренану нужна «такая книга», то есть Тора, в которой «этот кодекс», то есть Декалог, занимает микроскопическую часть. И эта микроскопическая часть принесена от Яхве Моисеем. Это же абсолютно разные вещи. Зачем же тут безлично что–то в виде «этого кодекса» «было приписано Моисею»? Ведь дураку понятно, что «этот кодекс» – Декалог, Декалог принес Моисей от Яхве. А, догадался: это опять израильтяне виноваты. Оказывается, идея–то к ним «восходит». А зачем темнить–то? Сказал бы лучше, что сам Моисей – израильтянин, хотя израильтян тогда не было, но и иудеев тоже не было. Значит, Моисей – египтянин. А ведь у Ренана зачастую эта мысль проскакивает. Но тогда, как и кто «приписал» Моисею «израильскую» идеологию? Опять тупик!

Разве можно так писать «таинственно», если не употреблять обидных слов к покойнику? Пойдем дальше. «Но Синайское откровение (или, как это тогда называлось, откровение на горе Хоребе) рассматривалось уже тогда, как нечто законченное, как совершившийся факт. Сверх этого откровения допускали еще и вторичное, более совершенное откровение, возвещенное Моисею по ту сторону Иордана, в равнине Арбот–Моабе, перед высокоторжественным моментом вступления Израиля в обетованную землю. Немного лиц было в состоянии возбудить основное возражение, вытекающее из сопоставления обоих текстов. С другой стороны новое откровение не исключало древнего; оно считалось лишь его дальнейшим развитием и завершением. Наконец, пиетическая ловкость тех кругов, из которых вышла новая версия, вовлекла, вероятно, в качестве соучастников в этой работе, таких людей, которые более или менее знали древние тексты и могли подвергнуть новую версию сравнению с древней версией. Не говоря уже о Иеремии, который, по–видимому, был душой этого обмана, мы видим здесь на первом плане начальника жрецов Хилкию, софера Шафана, сына Ацалии, сына Мешуллама, оба видные лица, Ахикама, сына другого Шафана и Ахбора, сына Михаи и, наконец, пророчицу Хулду, жену смотрителя царского гардероба, Шалума, сына Тиквы, сына Хархаса».

Так что же мы можем увидеть в этом сплошном лондонском тумане на берегах Сены? Итак, Первозаконие – законченное «нечто», «свершившийся факт», а Второзаконие – как бы незаконнорожденное дитя, которое все же некоторые «допускали», хотя оно и «более совершенное». Но что внутри этих двух «откровений» – Ренану, а вместе с ним и нам – пока неизвестно. Хотя, немножечко известно: человека два–три были «в состоянии возбудить основное возражение», сравнивая эти два «текста», но сделали ли они это на самом деле, Ренан не знает. Хотя, зачем эти два текста сравнивать с целью «возбудить возражение»? Ведь первое «откровение» – это «нечто законченное». А второе откровение – «не исключает» первого «откровения», а «развивает» и «завершает» его? То есть, получается, что второе откровение – шедевр. Это одна сторона «медали». Вторая ее сторона: Зачем тогда Ренану понадобилась «пиетическая ловкость тех кругов, из которых вышла новая версия»? Она же – шедевр? Или не шедевр? Тогда, почему? Не отвечая на этот вопрос, разозлясь, Ренан обзывает Иеремию «душой этого обмана», к которому приписал «по–видимому» «соучастников». И приведи Ренан хоть полный список всех евреев тех времен, все равно понять ничего нельзя: почему шедевр создан путем обмана? И в чем именно этот обман? Про Израиль, которого в те времена еще не было, я уже устал говорить.

События у Ренана развиваются дальше следующим образом. «Однажды, на восемнадцатом году царствования Иосии, который уже достиг двадцатипятилетнего возраста, софер Шафан, сын Ацалии (видите как он «резину тянет», повторяя одно и то же и вклинивая ненужные сведения, такие как «двадцатипятилетие»), явился в храм наблюдать за отчетностью при производившихся там работах и переговорить по этому поводу с главным жрецом Хилкией. Когда деловые вопросы были урегулированы, жрец сообщил ему в высшей степени страшную тайну: «Я нашел в храме книгу Закона». Хилкия передал новую книгу Шафану, который ее прочел. Последний, после доклада у царя по поводу этой странной находки, прибавил: «Я имею тут книгу, которую дал мне жрец Хилкия», и читал ее перед царем. Когда царь услышал слова книги Закона и угрозы, сопровождавшие их, он разорвал свои одежды и приказал жрецу Хилкии, и Ахикаму, и Ахбору, и соферу Шафану, и Ансаии: «Идите вопрошать Ягве обо мне и обо всем Иуде относительно угрожающих предсказаний, которые были найдены в книге, ибо ужасен гнев Ягве, запылавший на нас, так как наши отцы не слушались проповеди этой книги». Царь не сомневался в подлинности этой книги, но так как было ясно, что, по крайней мере, с эпохи Манассии (царствовал перед его предшественником Амоном – мое) еще не были приведены в исполнение такие угрозы, то он спрашивал: согласится ли Ягве взять обратно свои угрозы и стоит ли принимать меры, чтобы отвратить эти угрозы, ибо вскоре бедствие уже наступит? Посланные царя пошли к пророчице Хулде, которая жила в Иерусалиме, в квартале, бывшем известным под именем «Мишне», и предложили ей дело. Пророчица по соглашению с Иеремией, ответила, что Ягве справедливо возмущен, но что можно укротить его гнев строгим соблюдением закона».

Я прерываю эту сладкую, но хотя бы связную, сказку затем, чтобы спросить: до Рождества Христова осталось 622 года, а единобожия все еще нет? А если есть, то, какого черта, иудейский царь посылает священников своего «единого бога Яхве» к бабке–гадалке, верней, к «пророчице», что одно и то же? Да уже при Козимо Медичи такого царя вместе с бабкой–гадалкой отправили бы на костер. А вся эта свора священников, что, не могла «связаться» с самим Яхве, что ли? Ведь еще у Моисея это получалось так ловко!

Но, давайте послушаем Ренана дальше. «Новый кодекс был принят в качестве программы обновленного ягвеизма, который желали провести в жизнь пиэтисты новой школы. Согласно рассказу книги Царей, Иосия приказал собрать всех жителей Иерусалима. Перед ними читали слова книги Договора, найденной в храме. Царь, стоя на эстраде, провозгласил договор с Ягве, состоящий в следующем: «Следовать повелениям Ягве всем сердцем и всею душой, соблюдать его заповеди, предписания и веления, согласно тому, что написано в этой книге». Весь народ заключил договор с Ягве, и Израиль был снова возвращен Ягве, как это уже два раза произошло, как полагали, при Моисее и Иошуе».

Иошуе – это по–еврейски Иисус, не родился ли он тогда же? Я имею в виду страстотерпца и основателя новой религии. И не неловко ли «переосмыслен» сей факт? Вся эта штука, которую расписывает Ренан, сильно напоминает «пиетистов новой школы» под водительством Христа. Или нам специально морочат голову, чтобы мы так и не спросили, уже весьма строго: в чем отличия Перво– и Второзакония? И будет ли когда–нибудь положен конец «Израилю»? Ведь мы, я надеюсь, вы не забыли, находимся в Иудейском царстве, а до Рождества Христова осталось совсем ничего. Впрочем, Ренан, кажется, хочет взять все свои слова, которые я с такой злобой цитировал, обратно. Вот как это у него вышло.

«Обстоятельства, сопровождавшие это необыкновенное событие, никогда не станут для нас известными настолько, чтобы наши строгие исторические вкусы могли быть удовлетворены. Подлинно известно лишь, что эта книга, так кстати открытая Хилкией, имеется в нашем распоряжении. Эта мастерски составленная книга, которая простирается от стиха 45 IV–й главы отдела священной истории, называемого в греческой версии Второзаконием, до конца главы XXVIII того же отдела священной истории».

Во–первых, хотя «древние греки», особенно в Византии, и есть несомненные евреи, что я доказывал неоднократно в других своих трудах, но, все равно их не надо брать в «свидетели». Потому, что у меня есть и, во–вторых. Второзаконие – это всего 10 строчек, или пунктов, которые легко помещаются на трети страницы. Поэтому телячью отбивную нельзя называть целым теленком. Даже, если эта отбивная «простирается» от 4 до 28 главы. К во–вторых, отношу также такое сумасшедшее количество подделок, совершенно однозначно доказанных, что просто берет ужас. Недаром какой–то еще древний историк примерно так выразился: нет ничего написанного, чему бы можно было верить безоговорочно. Вот поэтому–то я и применяю простой здравый смысл при чтении «исторических» книг.

Так как я еще не добрался до разницы между Перво– и Второзаконием, придется цитировать Ренана дальше. И заметьте, я пропусков не делаю. Переписываю все подряд.

«Кодекс на самом деле претендует лишь на роль наивысшего кодекса, но он не претендует на какую–либо монополию. Синайский договор или договор при Хоребе не потерял с установлением нового договора своего значения. Закон, возвещенный божественным откровением в Арбот–Моабе, есть лишь новое его провозглашение; новая версия делает, собственно, бесполезной первую. Основой договора Ягве с его народом, Израилем, является Декалог, в том виде, как он имеется в древнем тексте. Этот основной документ воспроизведен лишь с незначительными вариантами. В законодательство этот новый документ вносит очень мало нововведений. Почти во всех вопросах он повторяет предписания книги Союза. Он, без сомнения, скопировал список чистых и нечистых животных из более древнего текста, подвергшегося лишь исправлениям и сокращениям. В массе казуистических вопросов он приводит лишь сокращенный свод предшествующих законов. О прокаженных он ссылается на кодекс, который на самом деле имеется в другом месте».

Опять прерву, чтобы вам было легче следить. Во–первых, не обращайте внимания на Арбот–Моабе, так как каждому дураку известно, что Моисей два раза ходил к Яхве, и два раза приносил от него таблички с Декалогом, и тексты на табличках – разные. Во–вторых, заметьте, что Ренан прямо говорит, но запутанными словами, что старый Декалог не потерял своего значения с новым Декалогом, так как новый Декалог – это всего лишь новое провозглашение старого Декалога. Но! Новый Декалог почему–то «делает бесполезным» старый Декалог, слово «собственно» я опускаю. Чтобы вы поняли бесповоротно эту чушь, я приведу вам пример, в точности соответствующий рассматриваемой ситуации. Допустим, вы бежите в атаку, и крикнули «ура!», пробежали метра три и снова: «ура!». Как вы заметили, новое «ура» есть «новое провозглашение» старого «ура». И это новое «ура» не делает ведь бесполезным старое «ура». Если вы, конечно, вместо нового «ура» не выругаетесь матом. Может быть мат вместо второго «ура» Ренан считает «воспроизведением с незначительными вариантами основного документа»?

«Список чистых и нечистых животных» в новом и старом Декалогах я обсуждать не собираюсь. Мы ведь обсуждаем, если вы еще не забыли, в каком Декалоге есть нравственные заповеди, а в каком – нету? Это важнее чистых и нечистых животных. Важно и то, что Ренан никак не может вспомнить, что он описывает Иудею, говоря все время Израиль. Но я не могу пропустить ни одного ренанова слова, чтобы меня не обвинили в «выдергивании отрывочных мыслей» из русского академика французских кровей.

«То, что наверняка принадлежит нашему автору, это Шема, краеугольный камень иудаизма, краткая формула его символа веры в течение веков:

Слушай Израиль: Ягве наш бог есть совершенно короткий Ягве. Ты возлюбишь твоего Бога всем сердцем твоим, всей душою и всеми силами твоими. Да будет постоянно в мысли твоей все, что я ныне приписываю тебе. Ты будешь внушать их твоим сыновьям, беседовать о них постоянно, сидя дома, находясь в пути, лежа и вставая. Ты привяжешь их как знаки к рукам твоим, как повязку ко лбу твоему; ты напишешь их на косяке дома твоего и дверей твоих.