Текст книги "От Земли к Андромеде (СИ)"

Автор книги: Борис Мишарин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)

   Вероника в интернете все выискивала материал о левитации. Писали разное, но большинство утверждало, что некоторые люди в древности владели этим необычным феноменом. Многие отрицали наличие левитации у людей, заявляя, что это обычный обман, фокус и ничего более. Другие утверждали, что свободное парение человека в воздухе возможно благодаря созданию особой биогравитации, исходящей от психического состояния разумной особи, вызванной деятельностью головного мозга. Но наука не могла объяснить этот феномен не только потому, что подобные личности отсутствовали в реалиях, но и не обладала необходимыми знаниями.

   Подошел Николай, посмотрел, усмехнулся.

   – Зачем тебе это, Ника?

   – Интересно, – ответила она, – как ты считаешь, когда ученые смогут объяснить факт левитации?

   – Когда он состоится и еще чуточку времени на его осмысливание.

   – Но мы же можем летать...

   – Вероника, ты хочешь провести остаток жизни в качестве подопытного создания? Чтобы тебе все мозги, образно говоря, расковыряли и ничего не добились? Чтобы одни писали о факте, а другие его опровергали? Ты даже спать спокойно не сможешь – всю проводами и датчиками опутают. Каждому событию – свое время, история это уже наглядно доказала. Джордано Бруно на костре сожгли, а нас опытами затравят. Летаем и будем летать – молча и тайно. Кстати, надо бы в кедровник слетать за орехом. Ты не против?

   – Нет, конечно, но сейчас сезон, нас могут увидеть, – ответила Вероника.

   – Кто поверит таким очевидцам? – усмехнулся Николай, – и потом мы не полетим в промысловый орешник, на юго-западе есть кедрач вперемешку с елками и лиственницей, подъездных путей нет, никто там орех не бьет. А нам какая разница – не пешком ходить по бурелому, от деревца к деревцу птичками подлетим и наберем шишек.

   Утром они взяли кули, топор, ножовку и небольшой ящик-решето, уложили все в рюкзак, оделись соответственно, сказали прислуге, что идут гулять в лес. Взмыли потихоньку вверх и понеслись над верхушками деревьев со скоростью птичьего полета. На месте остановились, паря в воздухе, каждый достал мешки, заполняя их шишками. Подлетали к кедру, срывали дары природы, бросая их в кули, и улетали к другому дереву. Десять мешков наполнили быстро. Внизу Николай нашел поваленное дерево, нависшее над землей на метровой высоте, топором обтесал сверху, выравнивая поверхность в виде небольшой доски, сделал запилы ножовкой и стесал ненужное. Получилась своеобразная терка с зубцами. Вероника нашла сломанное деревцо диаметром сантиметров двенадцать, Николай отпилил небольшую чурочку, расколол ее пополам, концы обтесал в виде ручек, а на плоскости тоже сделал ряды зубцов. Приспособление для молки шишек готово. Вероника постелила под бревно кусок брезента, Николай клал две-три шишки на бревно, теркой проводил несколько раз, размалывая, сердцевина, шелуха и орехи падали на брезент. За полтора часа он перемолол все шишки в кулях. Вероника тоже не сидела без дела, отсеивая крупную шелуху на сеточке-решете. Из десяти кулей получился мешок кедрового ореха, который еще надо было просеивать от мелкой шелухи, но это уже не в лесных условиях.

   В промысловых кедрачах ставят специальные "мясорубки" в виде ящика, засыпают в него по трети куля шишек и перемалывают. Просеивают на большом сите и откидывают орехи лопатой на брезент – орешки тяжелее, летят дальше, а вся мелкая шелуха и пыль оседает ближе или уносится ветром – получается чистый орех.

   Ковалевы наполнили куль орехом с мелкой шелухой, убрали инструмент, присели отдохнуть, потом взмыли вверх над тайгой пустыми, чтобы почувствовать ощущение свободного полета, когда не стоит опасаться посторонних взглядов. Взявшись за руки, они парили над лесом, словно птицы, в восторге от ощущения свободы и невесомости, осматривали местность с высоты, вглядываясь в необъятную даль. Разве это можно передать словами?.. Позже Николай напишет в своем блоге:

   Лес, тайга, Сибирь родная.

   Сосны, кедры и листвяк.

   Здесь березка листовая

   Разместилась кое-как.

   Необъятные просторы,

   Белки, соболь и медведь,

   Вдаль направленные взоры

   Могут птицей улететь.

   И вернуться через сутки,

   Не нащупав край тайги,

   Только северные утки

   Знают кромку той земли.

   Они опустились восторженные вниз, забрали рюкзак и куль, взмыли вверх, проплывая над тайгой, приземлились в соснячке собственного двора за домом. Николай решил сразу же закончить с орехом. Он принес из дома вентилятор и ванну, включил его, ссыпая орешки сверху. Ветром уносило пыль и мелкую шелуху, чистый орех падал в поставленную емкость.

   Вечером Ковалевы уже щелкали орехи, посмеиваясь над российскими европейцами – как раз шел сериал "След" по телевизору, где объясняли, как щелкают орех сибиряки: не вдоль, а поперек. Надкусывают, поворачивают и еще раз надкусывают. Понятное дело, что москвичи кедровый орех щелкать не умеют, грызут его вдоль медленно, но взялись объяснять – делайте это правильно. Да, щелкают сибиряки орехи поперек, как белки, и никто не поворачивает его, и не надкусывает два раза.

   К Ковалевым зашли Степаныч с Катей, с порога заявили, что суетиться не надо, заглянули не на долго – попроведать.

   – Угощайтесь, – Николай пододвинул вазочку с кедровыми орехами, – сегодня с Вероникой в лесок заглянули, немного ореха набили.

   Вероника сходила на нулевой этаж, насыпала в целлофановый пакет гостинцев.

   – Это вам, дома погрызете орешки, – пояснила она, – закончатся – еще приходите.

   – В орешнике были, значит, телевизор не смотрели – сегодня весь день предупреждают население, что маньяк объявился в городе. Насилует и убивает девушек пятнадцати-двадцати пяти лет, он уже отметился в трех городах, где убивал от десяти до двадцати человек, вспарывая им животы после насилия. Два трупа подобных у нас нашли, полиция перешла на усиленный вариант несения службы. Зверь, а не человек, нелюдь, неужели у нас его не возьмут, сколько же еще невинных жертв предстоит? – ужаснулась Катя.

   – Степаныч, ты связывался с ментами, что они говорят? – спросил Николай.

   – Ничего конкретного. Есть только одна закономерность – убивает в среднем пятнадцать девчонок и переезжает в другой город. Свидетелей нет, в живых никого не оставляет, менты всех иногородних трясут и берут у них кровь на ДНК, а это сложный и дорогостоящий анализ. Сволочь... я бы такому хозяйство вырвал и в распоротый живот вставил – пусть почувствует сие блаженство. Почему для таких смертную казнь не введут – не понимаю. А еще лучше отдавали бы таких населению – вот это настоящее наказание, когда толпа на клочки рвет. Судили бы, чтобы достоверно установить преступление и отдавали родственникам жертв.

   – Грезы – это тоже не плохо, Степаныч. Как дела в клинике, Катя? – спросил Николай.

   – Все хорошо, пациенты довольны, часто просят организовать встречу с вами, чтобы поблагодарить лично. Почти на себестоимость выходим – единственный доход от нас – моральное удовлетворение. В основном детские операции съедают всю прибыль, есть достаточно дорогостоящие, но вы распорядились никому из льготников в лечении не отказывать. Есть, конечно, очень богатые родители, которым несколько миллионов рублей выложить не проблема. Узнают номер счета в банке и закидывают на него нужную сумму. Есть и другие – денег куры не клюют, а за копейку удавятся.

   – Вероника как-нибудь зайдет к вам, встретится с больными, – предложил Николай.

   – Ты же хозяин, я здесь при чем? – возразила она.

   – Если есть хозяин, то есть и хозяйка. Другие возражения имеются?

   – Тебе возразишь, – усмехнулась она, – схожу, конечно. Катя, тебя надо заранее предупредить или можно появиться в любое время?

   – В любое, – ответила она, – они все-таки больные и у себя в кабинете я их собирать не стану. Зайдешь в палаты, пообщаешься, выслушаешь пожелания.

   – Договорились, как-нибудь заскочу.

   Степаныч с Катей ушли домой, пригласив соседей в воскресенье на шашлыки. Оставшись одни, Вероника спросила Николая:

   – Что станешь с потрошителем и насильником делать? Ты же не позволишь ему больше совершать преступлений?

   – По-разному уже думал, – ответил он, – хотел в начале его на месте взять, перед насильственными действиями, но зачем девушку пугать, ни к чему это, он и так много наворотил. Приехать, чтобы он все написал, а потом самого выпотрошить? Руки пачкать о гниду... Сдам его в полицию... зэки его сами накажут.

   – Его в одиночку поместят и пожизненный срок дадут – зэки до него добраться не смогут, – возразила Вероника.

   – Доберутся, не беспокойся, найдутся добрые люди, отведут в другую камеру.

   Ковалев позвонил Кирносову.

   – Павел Аркадьевич, я понимаю, что уже поздно, но разговор серьезный и безотлагательный, подъезжай ко мне домой, жду.

   – Хотя бы тему намекнули, Николай Петрович.

   – Тема злободневная – маньяк-потрошитель.

   – Еду, – ответил Кирносов.

   По приезду он спросил с порога:

   – Карнаухов с командой что-то нарыли? Он сам бы мог ко мне обратиться.

   – Полковник, договоримся сразу – без лишних вопросов. Сам хотел эту гниду выпотрошить, но... Условие одно – на меня не ссылаться. Как вы там задержание оформите – мне все равно. Случайно или по плану реализации оперативных мероприятий, но взять преступника должны до утра, иначе еще одной жертвой станет больше. За содержание в одиночной камере он сам вам информацию выложит, успевайте только записывать и свои нервы в узел завязывать, чтобы раньше времени гниду не раздавить собственноручно. Сравните ДНК и другого не потребуется.

   Ковалев назвал адрес и фамилию.

   – Только один вопрос, Николай Петрович, почему в полицию его отдаете?

   – Потому что полиция должна ловить преступников, а не народ. Добрые люди и в СИЗО найдутся, в одиночке держать не станут. Он все прочувствует, все прелести им совершенные.

   Кирносов уехал, по дороге обдумывая ситуацию. Он следователь, а не оперативник... Полковник поехал сразу же в ОМОН, зашел к командиру дежурного отделения.

   – Мне нужны три-четыре бойца с крепкими нервами, чтобы при задержании преступника не убили сразу и не забили до смерти.

   – Заявка есть?

   – Оформлю после задержания у себя в кабинете, информацию только что получил, времени на формальности нет.

   – Если кто-то с заявкой придет, а у меня бойцов нет, что я начальству скажу? – возразил командир.

   – Я же говорю, что заявка будет, – ответил Кирносов.

   – Ладно, не первый день тебя знаю. Кого берем?

   – Маньяка, который девчонок насилует и убивает. Огнестрельное оружие у него вряд ли есть, но холодное имеется.

   – Так с этого и надо было начинать, говори адрес.

   Командир отделения собрал своих бойцов.

   – Едем брать особо опасную гниду, скорее всего у него только холодное оружие, но быть начеку. Брать жестко, без любезностей, единственное условие – взять живым, только живым и не сильно покалеченным, чтобы мог говорить и чистосердечное признание написать. Отпинать по полной программе, но морду целой оставить и правую руку. Вопросы?

   Такой приказ омоновцы еще не получали ни разу, догадались, спросив:

   – Маньяк что ли? Зачем его живым брать?

   – Умный нашелся... Свое он и так получит... живым и не сильно покалеченным, это приказ.

   Автомобиль спецназа ехал по небольшой улочке с деревянными частными домами. Кирносов волновался больше омоновцев – маньяк ли, сознается ли сразу, не покалечили бы его сильно? Фактами он не располагал – всего лишь верил Ковалеву.

   Маньяк выбрал неплохое убежище – частный дом с закрытым двором, где можно укрыть автомобиль от посторонних глаз. Хозяин с удовольствием сдал его в аренду, ни о чем не расспрашивая и не появляясь в нем.

   Маньяк приобрел Жигули седьмой модели в хорошем состоянии по доверенности, собственник о нем ничего не знал и вычислить преступника по машине было практически невозможно. В городе всегда можно встретить одиноко идущую девушку, и маньяк успешно пользовался этим. Открывал заднюю дверцу автомобиля, вроде бы что-то ища в нем, когда девушка подходила, ничего не подозревая, резко, без взмаха, бил ее в солнечное сплетение. Хватая воздух, она сгибалась без звука, со стороны, если кто-то и наблюдал, казалось, что встретились давние знакомые, обнимаются и мужчина нежно усаживает подругу в салон тонированной машины. Он надевал на нее наручники сзади и быстро уезжал. Дверцы блокированы, стекла тонированы, в салоне музыка – хоть закричись, хоть застучись.

   Маньяк свободно въезжал во двор и уже без опаски выводил девушку из машины. В комфортных условиях насиловал ее в разных позах, удерживая иногда день, а иногда сутки. Потом возвращал в автомобиль и увозил на какой-нибудь пустырь. Истошного крика он не переносил, заклеивал скотчем рот, вставлял во влагалище нож и единым движением вспарывал тело до грудины. Смотрел с ухмылкой на бежавшую кровь, на обезумевшие от боли и страха глаза, на вываливающиеся из брюшной полости кишки. Он наслаждался видением... Когда тело затихало от агонии, он садился в машину и уезжал.

   Омоновцы, подъехав к адресу, осмотрелись. Двое отправились к тыльной стороне дома, чтобы держать под контролем окна с противоположной стороны. Трое, выбив одним ударом дверь, ворвались внутрь. Маньяк мгновенно сообразил, упал на пол и закрыл голову руками, закричав:

   – Сдаюсь, я не сопротивляюсь.

   Берцы заработали, соприкасаясь с животом, спиной и мягким местом. Кирносов, вошедший следом, видел, как маньяк корчится на полу, извиваясь от ударов, крикнул:

   – Прекратить немедленно.

   Преступника обыскали, надели наручники и посадили на стул. Кирносов подошел, произнес злобно:

   – Рассказывай, тварь. Все рассказывай.

   – Бить не будете – расскажу, пусть они уйдут, – он кивнул на омоновцев, – говорить буду только со следователем и в присутствии адвоката.

   – Ты еще смеешь рот свой поганый раскрывать, паскуда, – возмутился Кирносов, для задержания адвокат не нужен. Ребята, я выйду ненадолго, – обратился полковник к омоновцам, – он начал сопротивление оказывать при задержании...

   – Не-е-ет, – истошно закричал преступник, – не надо, я не выношу боли. Двоих девушек убил, насиловал их здесь, потом увез на пустырь, зарезал там, нож на столе.

   – Сколько изнасиловал и убил в других городах?

   – Много, считать надо, в каждом городе по-разному, но я все расскажу, только не бейте, – заныл маньяк.

   Подъехала оперативная группа, пригласили понятых, обыскали дом. Кроме ножа и постельных принадлежностей ничего не изъяли, автомобиль забрали на арест-площадку.

   В следственном комитете маньяк давал показания в присутствии адвоката под видеозапись. Кирносов часто делал перерыв – невозможно слушать этого ублюдка, рассказывающего в подробностях о своих преступлениях. Он, видимо, еще и еще раз получал удовольствие, описывая ужасы агонии девушек, их глаза, полные боли и страха, вываливающийся наружу кишечник, стоны и мычащие крики из заклеенного скотчем рта. Маньяк сознался в сорока двух преступлениях

   Кирносов возмущался:

   – Эту сволочь необходимо направлять на психиатрическую экспертизу, гад получал удовольствие от агонии и предсмертных судорог девочек... Признают душевно больным...

   – Это еще не факт, – успокаивал его начальник следственного комитета, – там тоже находиться не сахар. Неизвестно еще, где хуже – на особом режиме в психушке или в одиночке.

   Вечером в переполненной камере зэки играли в очко при тусклом свете единственной зарешеченной лампочки. Внезапно дверь отворилась, карты убрать не успели, накрыв их газетой. Вошел мужчина в гражданке и маске на лице. Зэки оторопело смотрели на него – обычно появляется контролер в проеме, потом уже заводит кого-либо или вызывает на допрос, на беседу в оперчасть. Камера и так переполнена, но особое удивление вызывала маска на лице. Мужчина сразу же объявил:

   – Ваш коридорный спит, будить и тревожить его не надо. В соседней одиночке маньяк, на нем сорок две девочки. Единственное условие – он должен до утра жить и сдохнуть только перед проверкой. Утром я вернусь и камеру закрою. Вы ничего не видели и не слышали.

   Мужчина исчез, зэки переглянулись, они знали о маньяке, но добраться до него не рассчитывали.

   На утренней проверке режимники и ДПНСИ застали в блоке коридорного контролера спящим, разбудив его с трудом, они не добились четкого ответа, он все еще находился в полусонном состоянии. Но камеры все закрыты, все в порядке. Проверив все, последней открыли одиночку. Труп маньяка отправили на экспертизу. Позже судмедэксперт рассказывал некоторые подробности в кулуарах заведения:

   "Его имели всю ночь, зад и прямая кишка порваны. Уже утром сделали из яиц смятку. Руки вывернуты в плечевом суставе, когда трахали эту сволочь раком, то одновременно поднимали на дыбу, чтобы секс медом не казался. Всю ночь мучили, утром он от болевого шока умер, когда яйца раздавили. Страшная смерть, но такому еще мало, я написал в заключении – острая сердечно-сосудистая недостаточность. Сердце от переживаний не выдержало, на хрена нам проблемы. Первый раз в жизни пошел на фальсификат заключения и не жалею. А коридорного охранника кто-то здорово снотворным нашпиговал" ...

   * * *

   Николай с Вероникой щелкали орешки у камина. На улице моросил дождик с ветром, зябкая, мрачная и сырая погода не проникала внутрь дома. Лишь охранники на улице поеживались, обходя временами территорию двора по периметру. Бывшие спецназовцы ФСБ не роптали, что выполняют простую работу, им хорошо платили и это возмещало отсутствие бывалого адреналина.

   Березовые поленья в камине потрескивали, язычки пламени скакали в причудливых формах, выплескивая иногда приятный запах костра в гостиную. Тепло и уютно сидеть в кресле, щелкать кедровые орешки и размышлять о смысле жизни.

   Николай уже давно ощущал неудовлетворенность бездействия. Его управляющая компания отслеживала и проверяла отчетность алюминиевого завода и "Газойла" в полном структурном объеме. Ковалевы были богаты, очень богаты, но они росли не золотой молодежью, для которой основной формой жизни являлось ничего не деланье, гулянки и тусовки их не прельщали.

   Пора подумать о смысле жизни, о месте в обществе. Совсем не о месте жирующего олигарха. После подсказки Николая Вероника уже выбрала свой путь, семейная чета считала его наиболее правильным, обоснованным и полезным. Вероника даже почувствовала себя лучше от мыслей, что нашла себе применение.

   – Как быть с тобой, Коленька? – спросила озабоченно она.

   – Да, со мной сложнее, не хочется идти по одному пути, даже если он правильный и нужный людям. Общество еще не готово к восприятию революционных теорий в науке. Такие теории должны идти сверху, а снизу они приведут к психбольнице. Представь себе, что я предложу академикам посещать свои занятия, – он усмехнулся, – какой-то там тип без кандидатской и докторской степени пожелал их обучать учености. Тот же академик от медицины быстро определит меня в дурдом и на этом все закончится. Защищать диссертации намеренно низкого уровня, соответствующего времени, не хочется, а прыгнуть вперед не получится, не дадут. Потратить пять лет впустую, чтобы стать академиком и потом уже двигать науку – бред, но, видимо, без этого не обойтись. Можно что-то самому сделать, а потом предъявить, как факт, от которого не уйти, деньги у нас есть. Но я еще с отраслью не определился. Двигатели, межпланетные космические корабли построить или супероружие создать? Хотя... начнем с малого, министр обороны будет вынужден обратиться ко мне сам.

   – Ты хочешь...

   – Да, Вероника, выхода у меня другого нет.

   Утром Ковалева отправилась в областную администрацию, при которой находилась вновь созданная специальная комиссия. Написала заявление. Его приняли и посмотрели с недоверием, граничащим с враждебностью. Опять эти чертовы экстрасенсы за получением лицензии на работу.

   В области решили навести порядок в этой сфере, запретив деятельность всех народных целителей, экстрасенсов и прочих колдунов без наличия лицензии, выдаваемой специальной комиссией, в которую входили профессиональные врачи-практики, ученые и фармацевты. Специальная комиссия отказалось от прежнего подхода, когда делались замеры энергетического поля, рассматривались документы, свидетельствующие о специальном обучении и так далее. Ни к чему хорошему это не приводило, ибо многие учителя на таких курсах сами являлись обычными шарлатанами. Вопрос решили просто и четко – подбирали десять больных с достоверным диагнозом, кандидату на лицензию предлагали поставить диагноз. Если он ставился правильно во всех случаях, то наблюдали за энергетическим воздействием. Никто еще из известных экстрасенсов области лицензию не получил. До лечения не доходило ни у кого – лучший кандидат смог правильно поставить диагноз только у шести больных.

   Встречу-проверку знаний назначили через две недели в областной больнице. Комиссия в полном составе явиться не соизволила, отдав все бразды на усмотрение председателя, доктора медицинских наук профессора Ларионова Леонида Кузьмича. Веронике пришлось ждать его целый час, пока он читал лекцию студентам. Ей хотелось высказать профессору, что чужое время тоже необходимо ценить, но приходилось терпеть.

   Ларионов посмотрел на нее, словно на врага народа, бросил снисходительно:

   – Ждите, – и ушел в свой кабинет.

   Он и не занимался подбором больных до этого, но время назначено, пришлось идти в терапевтическое отделение, брать десять историй болезни. Заведующий отделением тоже решил поучаствовать в экзамене, хотя и не был членом комиссии. Профессор пригласил экзаменуемую в кабинет, глянул на документы.

   – Вероника Андреевна, не передумали становиться экстрасенсом? – с усмешкой спросил он.

   – Не передумала, – ответила она, – аттестация проходит в два этапа – постановка диагноза и лечение. Я бы хотела все совместить, если вы потом не станете вредить пациентам.

   – Вредить пациентам?.. Вы соображаете, что говорите? – нервно удивился профессор.

   – Конечно, Леонид Кузьмич, я думаю, что говорю. Допустим, вы приводите ко мне больного с диабетом, я ставлю диагноз и исправляю больные бета-клетки островков Лангенгарса. Последующее введение инсулина ему будет вредно. Поэтому договоримся так – всех больных вы обследуете, но никакого лечения не проводите, ибо оно будет вредить выздоровевшим пациентам.

   Профессор расхохотался от души.

   – Нет, ты посмотри Юрий Филиппович, – обратился он к своему коллеге, – она исправит поврежденные бета-клетки. Никто их в мире исправить не может, а она в две секунды все выправит. Такой самоуверенности я еще не встречал. И что будем делать?

   – Вас смешат мои знания, профессор? Удивительно... только что здесь смешного?

   Ларионов подавил в себе смех.

   – Извините, Вероника Андреевна, конечно, ничего смешного в этом нет. Просто мне не приходилось еще экзаменовать подобных прелестных созданий, наделенных чувством... – он не договорил и замолчал.

   – Хорошо, мы пойдем другим путем, – предложила Ковалева, – который отвергнет все ваши сомнения. Я понимаю, что в некоторые вещи поверить сложно или же практически невозможно. Предлагаю следующее – наверняка в больнице есть кто-нибудь с воспалением легких, которое подтверждается аускультацией, лабораторными исследованиями и рентгенограммой. Вы даете мне минутку общения с таким больным. После этого слушаете его – ни каких хрипов: только везикулярное дыхание. Рентгеновский снимок покажет чистые легкие. Это то, что можно посмотреть сразу, позже анализ взятой крови подтвердит, что больной здоров. Невероятно, правда, но факт будет иметь место. Вы же ничем не рискуете, но вот вводить инсулин диабетику уже вряд ли станете после моего лечения. Экспресс-анализ вам подтвердит, что сахар в норме, а позже вы и сами убедитесь, диабет исчез, словно его и не было никогда. Займемся делом или станем, как в Госдуме заниматься пустословием?

   – У меня есть такой пациент, вчера поступил с воспалением легких. Попробуем?

   – Юрий Филиппович, – нахмурился профессор, – вы заведующий отделением, образованный человек, а поддаетесь на уловки... на несбыточные уловки. Экстрасенсы тем и знамениты, что пудрить мозги умеют лучше цыганок.

   – Вам потом стыдно не будет, господин профессор, кем вы себя будете считать, если я окажусь права? Консерватором... нет, скорее депутатом, болтающим разную чепуху для народа. Решитесь потратить несколько минут своего драгоценного времени, а потом смейтесь хоть до упаду.

   Ларионов внимательно посмотрел на Ковалеву.

   – С одним условием, Вероника Андреевна, Юрий Филиппович приведет сейчас сюда больного, а вы заберете свое заявление на предоставление лицензии.

   – Договорились, профессор, но тоже с одним условием – если больной не вылечится мгновенно, – с улыбкой ответила Ковалева, но лучше пройти к пациенту в палату, у него наверняка постельный режим и высокая температура.

   Они вошли в палату. Больной как раз мерил температуру, ему становилось хуже. Заведующий взял градусник:

   – Ого, тридцать девять с половиной...

   Профессор послушал его, посмотрел анализы, снимки и посмотрел на Ковалеву. Она подсела к больному на кровать.

   – Где же вы так умудрились простыть? Но ничего, до свадьбы все заживет. У вас прекрасный лечащий врач, назначено правильное лечение и вам становится лучше. Померяем температуру еще раз.

   – Действительно стало легче дышать и слабость исчезла. Спасибо девушка на добром слове, – ответил больной.

   Он поставил градусник, через пять минут он показал нормальную температуру. Профессор слушал долго, поворачивая больного то на спину, то на живот, потом произнес удивленно:

   – Поразительно, но нет никаких хрипов, абсолютно чистое везикулярное дыхание!..

   У больного взяли кровь и увели на снимок. Рентген показал здоровые легкие, а экспресс-анализ крови отсутствие лейкоцитоза и нормализовавшуюся СОЭ. Профессор находился в своеобразном шоке.

   – Но это же невозможно... есть определенные стадии пневмонии и на каждую необходимо время даже при самом лучшем лечении. Никаких выводов и выписки – только наблюдение, – резюмировал он.

   – Продолжим мою аттестацию, – предложила Вероника.

   – Что? Ах, да... аттестация. Вы врач?

   – Нет, – ответила Вероника.

   – Так чего же вы не поступаете в университет? Я лично проконтролирую, чтобы вас приняли без учета проходного балла. Вам необходимо обязательно учиться.

   – Учиться, – повторила Ковалева, – извините, профессор, ничего личного и без обид – мне у вас нечему учиться, а терять зря шесть лет я не хочу. Кстати, у вас митральный клапан барахлит – смесь недостаточности со стенозом, но сейчас уже все в порядке, операция не потребуется. Камешки в желчном пузыре периодически мучают, приступы случаются довольно часто, но операция или дробление не понадобится – они рассосались. Простату вам немного подправила – тоже проблемы были. У вас, доктор, – она повернулась к заведующему отделением, – травма коленного сустава была в прошлом, по лестнице поднимаетесь с трудом. Мениски восстановились, можете присесть на одной ноге – проблем не будет.

   Пока один приседал, второй слушал собственное сердце. Потом убежал, вернувшись через пятнадцать минут с кардиограммой в руках.

   – Не понимаю – ни каких пороков! Как вы это делаете, Вероника Андреевна, неужели это возможно?

   Она пожала плечами, предложила снова:

   – Продолжим аттестацию?

   – К черту аттестацию, как вы это делаете?

   – Извините, Леонид Кузьмич, но вы не поймете. Что-то можно, конечно, объяснить, но это длинная история. Если только в двух словах – это медицина будущего, которая современникам не подвластна. Кроме отдельных личностей, таковых на земном шаре двое. Я могу получить лицензию?

   – Конечно, Вероника Андреевна, конечно, – ответил несколько удрученный профессор, – я сегодня же переговорю с другими членами комиссии. Через три дня она будет готова. Где вы станете принимать пациентов, какие предполагаете расценки? Могу договориться с главным врачом по аренде помещения, вам, естественно, лучше принимать у нас.

   – Я достаточно обеспеченный человек, Леонид Кузьмич, поэтому прием будет условно бесплатный в "Медицинском центре", рублей за сто, не более.

   – Чем же хуже у нас? – спросил Юрий Филиппович.

   – "Медцентр" – моя клиника, – ответила она.

   – Ваша!? – удивленно воскликнул Ларионов.

   – Если быть точной – то моего мужа. Я могу обратиться к вам с просьбой, профессор и к вам, доктор?

   – Конечно, – враз ответили они.

   – Не рассказывайте обо мне в ярких красках – не поверят, а мне реклама не требуется. До свидания.

   – Это точно, – произнес со вздохом Ларионов после ухода девушки, – сам до сих пор не верю. Если только действительно медицина будущего...

   Вечером Ковалевы посетили Степаныча с Катей.

   – Тук-тук, белок с гостинцами принимаете? – спросил Николай, входя в гостиную с Вероникой.

   – О-о, орешки принесли, это хорошо, без орешков не пропускаем, – ответила с улыбкой Екатерина, – уже почти все со щелкали. Занятие затягивающее, полезное и отвлекающее от усердного труда.

   Николай поставил мешочек на стол, сел в кресло рядом с Вероникой.

   – Как настроение, самочувствие? – спросила она.

   – С вашим приходом улучшилось, – ответил Степаныч, – чайку?

   – Нет, мы по делу пришли, надо несколько комнат или кабинетов выделить в "Медцентре" для приема пациентов – Вероника станет вести прием, – пояснил Николай.

   – Собственнику я не могу не выделить помещение, – ответила Воронцова, – но у Вероники же нет медицинского образования.

   – Я сегодня сдала экзамены, через три дня получу лицензию на прием больных, как экстрасенс. Профессор Ларионов долго мучал, но все же свое добро дал.

   – Ларионов... это невероятно, – удивилась Воронцова, – он сам был инициатором идеи выдачи новой лицензии. Но как ты смогла правильно поставить диагноз без диагностических методов исследования? У него, насколько я знаю, ни один врач подобную лицензию получить не смог.

   – Катя, ты несколько путаешь понятия врача и экстрасенса. Любой экстрасенс может выучиться и стать врачом, а вот экстрасенсом может стать далеко не каждый доктор, – ответила Вероника. – Сейчас много сплетен и толкований экстрасенсорики, кто-то называет ее биоэнергетикой, кто-то колдовством, но не в названии дело. Все понимают, что это особая диагностика и лечение, где широко распространено шарлатанство. Существует условная граница заболеваний, где может помочь экстрасенс, а где не может. Мы с Колей подумали – терять шесть лет на учебу: зачем, чему и кто там меня может учить? Ларионов тоже предложил учиться, но потом согласился, что мне учиться у него нечему. Я попросила его языком лишний раз не болтать, а то загремит в психушку, не смотря на то, что профессор. У нас это просто делается – начнут колоть седативные и транквилизаторы и сойдет человек с ума. Есть, Катя, необъяснимые вещи, например, будет у тебя неоперабельный больной или другой, которому терапевтическое лечение пользы не принесет. Запущенная стадия и так далее. Но зачем же такому умирать, если ему двадцать или пятьдесят лет? Жить ему еще, да жить... Ты таких ко мне направляй – станут от меня уходить здоровыми после одного приема.