Текст книги "Солдат по кличке Рекс"

Автор книги: Борис Сопельняк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 21 страниц)

XXVIII

Летели дни, мелькали недели, проходили месяцы… Лекции, семинары, зачеты, экзамены, груды конспектов, чертежи, схемы, графики… От всего этого голова пухла, и казалось, вот-вот лопнет. Спал Виктор урывками, но каждый вечер упаковывал в коляску дочь, подзывал Рекса, и они отправлялись в Сокольники. Светило ли солнце, накрапывал ли дождь, шел ли снег – Виктору было все равно. Он забирался в самую отдаленную аллею и где-нибудь у Оленьих прудов окончательно отходил душой. Забавно лопотала маленькая Валентина, шаг в шаг бежал Рекс, шуршали листья или поскрипывал снег, дома ждали удивительно похорошевшая Маша и оберегающая покой семьи Ирина Михайловна. Бабушка и свекровь из нее получилась прекрасная – она души не чаяла во внучке и стала верной подругой Маше.

Из-за постоянной занятости Виктору некогда было поговорить о житейских пустяках ни с матерью, ни с женой, но он всегда помнил, что на его попечении две взрослые и одна малюсенькая женщины. Как мог, он старался дать им знать, что очень их любит и никогда не забывает: то купит духи, то шарфик, а то просто возьмет и перемоет посуду.

Но два вечерних часа всегда принадлежали маленькой Валюшке. Она это знала и, если папка задерживался, начинала потихоньку скулить, да так жалобно, что Рекс не выдерживал и тут же ей подвывал… Но вот хлопала дверь, в три прыжка Виктор взлетал на второй этаж. На грудь бросался Рекс, заливисто смеялась дочь, нежно обнимала жена, ерошила волосы мать. С Виктора мгновенно слетал груз дневных забот, и так ему становилось легко и покойно, такая огромная волна счастья поднималась в его душе, что он с удивлением ловил себя на совершенно неожиданной мысли: потребуй сейчас у него за эти минуты счастья жизнь – он, не задумываясь, отдаст себя в руки судьбы.

Казалось бы, все было прекрасно, но все чаще приходили мысли о том, что это счастье не просто хрупкое, оно незаслуженное. На дворе конец сорок четвертого, его родная дивизия истекает кровью на Сандомирском плацдарме, Ларин пишет, что разведрота снова нуждается в пополнении. Галиулин деликатно интересуется, когда последний экзамен, – словом, в каких-то сутках езды от Москвы полыхает война, а он, боевой офицер, прохлаждается в аудиториях, греется у семейного очага и гуляет по парку.

Однажды Виктор не выдержал и, после того, как услышал сводку о наших потерях на подступах к Варшаве, без стука ворвался в кабинет начальника курса.

Пожилой, донельзя усталый генерал недоуменно вскинул брови.

– Майор Громов, – представился Виктор. – Разрешите обратиться?

Генерал все понял с первого взгляда, грустно усмехнулся и предложил сесть.

– Спасибо, я постою, – отказался Виктор. – Так быстрее. Прошу отправить на фронт, – выпалил он. – Вот рапорт.

– Садитесь, майор, садитесь, – мягко настоял на своем генерал. – Быстрее все равно не получится.

Виктор присел на край дивана, продолжая держать перед собой крупно исписанный лист.

Генерал встал, заметно прихрамывая, подошел к окну, побарабанил пальцами по стеклу и неожиданно спросил:

– Как вы думаете, почему немцы дошли до Москвы, блокировали Ленинград и едва не взяли Сталинград?

– Известное дело, – как по учебнику начал Виктор. – Внезапность нападения, превосходство в технике, опыт ведения войны в Европе.

– Все это так, – поморщился генерал. – Но главное все же не в этом. Гудериан не раз мне говорил: «У русских есть чему поучиться. А если к русским мозгам приложить немецкую исполнительность, получится непобедимый симбиоз гениальных идей и их практической реализации».

– К-как, Гудериан? – привстал Виктор. – В-вы с ним знакомы?

– Еще бы! Сидели за одной партой. Иногда он у меня списывал, – усмехнулся генерал.

– Значит, вы учились там? – куда-то за окно кивнул Виктор.

– Не я – там, а он – здесь, – жестко сказал генерал. – И не только он.

– Когда? Этого не может быть!

– Еще как может… Плохо, что вы этого не знаете. Впрочем, что вы вообще знаете? – вздохнул генерал. – Вы молоды, привыкли действовать не задумываясь, историю знаете по школьным учебникам, – безжалостно хлестал Виктора генерал. – Между тем в соответствии с межправительственным соглашением в конце двадцатых – начале тридцатых годов в Советском Союзе училась большая группа немецких офицеров. Я был на предпоследнем курсе, когда прибыл Гудериан. Немецкий я знал неплохо, так что был у него кем-то вроде переводчика-наставника. И в одном танке поездили, и соли, то бишь каши, съели немало.

– Вот это да-а! – изумился Виктор.

– Ничего особенного в этом нет, – продолжал генерал. – В старые времена такая практика считалась обычным делом. Но на этот раз, – устало протер он глаза, – случилось так, что русские гениальные идеи в Красной Армии некому было осуществлять.

До Виктора что-то начало доходить, и он открыл рот, чтобы задать вопрос, но генерал протестующе поднял руку.

– Да и хранителей этих идей осталось мало. Очень мало. Вот мы и хотим передать их вам, – наклонился он к Виктору. – Чтобы было кому продолжать, чтобы не тускнела слава русского оружия, чтобы, следуя заветам Суворова, побеждали не числом, а умением.

Виктор вжался в угол дивана и затих. Он чувствовал себя таким глупым, нашкодившим мальчишкой, что готов был сквозь землю провалиться. К тому же бывший командир разведроты ужасающе ясно понял: в сравнении с этим седым больным человеком он дурак дураком, и ничего, кроме умения убивать, в его багаже нет.

– Нам скоро уходить, – продолжал генерал. – И из-за возраста, и вообще… Несколько лет назад, когда мы были далеко отсюда, – генерал как-то неопределенно махнул рукой, – Константин Константинович, уезжая на фронт в качестве командарма, взял с меня слово, что я буду искать, – вы уж меня извините, – обезоруживающе мягко улыбнулся он, – но я скажу так, как сформулировал он, – что я буду искать людей с мозгами и вдалбливать в эти мозги то, что на Руси чуть было не погибло навсегда, но крепко прижилось у супостата.

В голове Виктора закружилась такая карусель, что он рванул ворот гимнастерки, а потом, в нарушение всякой субординации, без разрешения схватил графин и залпом выпил стакан воды.

«Константин Константинович… – лихорадочно соображал он. – Это кто же?… Кто из командармов Константин Константинович? Ба, да это же Рокоссовский, командующий Вторым Белорусским фронтом! Но ведь он… Точно, незадолго до войны он был арестован. Значит, они вместе сидели…»

– Должен вам сказать, слово, данное Константину Константиновичу, я сдержал, – с некоторой долей гордости заметил генерал. – Вначале я тоже рвался на фронт, а потом понял, что один сделаю не так уж много, а вот если совью гнездо, из которого будут вылетать орлы, вооруженные не только клювом и когтями, но и самыми современными знаниями в области военного искусства, проку будет больше. В самый трудный период, когда на фронте катастрофически не хватало офицеров, Константин Константинович и Георгий Константинович сумели настоять на том, чтобы Академия имени Фрунзе работала, как и раньше, чтобы с передовой можно было отзывать наиболее талантливых офицеров, учить их уму-разуму и уже в новом качестве отправлять на фронт. Смею вас уверить, что наши победы под Сталинградом, Курском, на Днепре, да и все другие закладывались не только на Урале, в Сибири и Поволжье, откуда шла самая современная техника, но и в нашей академии. Поначалу мы это делали в Ташкенте, а после возвращения из эвакуации – в родных стенах. Курс обучения пока что ускоренный, поэтому не обессудьте, учим вас не всему, а самому необходимому. Думаю, после войны придется доучиваться – профессия защитника Родины еще долго не отомрет… Но это уже другая песня, – неожиданно оборвал себя генерал.

За окном стемнело. Разрисованные морозом стекла излучали какой-то таинственный свет, а на диване сидели два русских человека, волею судеб надевших погоны и связавших свою жизнь с одной из самых нужных и благородных профессий. Один этот крест нес давно, привык к нему и понимал, что будет нести до отмеренного судьбой конца, а другой только сейчас понял, какую огромную взваливает на себя ношу, понял – и твердо подставил плечо.

В первых числах января был сдан последний экзамен. По традиции сокурсники хотели это событие как следует обмыть, но им приказали немедленно явиться в войска. Ранним вьюжным утром майор Громов уже сидел в самолете, летевшем на фронт.

Ночь прошла в сборах. Ни мать, ни жена не сомкнули глаз, но ни одна из них не плакала, не рвала сердце, не кидалась на грудь. Но что самое удивительное – Валюшка тоже не спала. Она не ныла, не требовала внимания, а просто смотрела. Но как смотрела!

Всей своей шкурой, всем своим верным сердцем Рекс чувствовал состояние хозяина. Ему хотелось подойти к Виктору, потереться о его ногу, а еще лучше вскинуться на грудь и лизнуть в щеку – не грусти, мол, хозяин, я с тобой, а вместе мы не пропадем, – но он не мог сделать ни шага: крохотные ручонки с неожиданной силой вцепились в его загривок и ни на секунду не отпускали. У Рекса закипала кровь от желания служить маленькой хозяйке и никогда с ней не расставаться. У него затекли ноги, одеревенел хвост, но он стоял, прижавшись к детской кроватке, и знал, что будет стоять до тех пор, пока не разожмутся эти маленькие детские ручки.

На рассвете Валюшка заснула, малюсенькие пальчики разжались, но ладошка все равно лежала на загривке Рекса. Когда появился хозяин и коротко кивнул, Рекс покосился на девочку, осторожно присел – нет, не проснулась – и шагнул вперед. Виктор вскинул вещмешок, порывисто обнял самых дорогих на свете людей, подхватил фибровый чемоданчик и шагнул за порог.

Через минуту дом, семья, учеба казались таким далеким прошлым, будто это приснилось, а теперь он проснулся и живет своей обычной жизнью – трясется в разбитой «эмке», обсуждает с попутчиками сводку Совинформбюро, поругивает погоду и, самое главное, прикидывает, с чего начать свой первый после долгого перерыва фронтовой день.

Летели долго – с посадками, дозаправками, погрузками и выгрузками, но к концу дня дотянули до какого-то полностью разрушенного города и приземлились на уцелевшем отрезке шоссе, превращенном во взлетно-посадочную полосу.

– С прибытием! – обнял Виктора Галиулин.

– Где мы? – нетерпеливо спросил он. – Огромный город – и ни одного целого здания.

– Это Варшава, – ответил Галиулин. – О восстании ты, конечно, знаешь. О том, как жестоко его подавили, тоже писали. Но только сейчас стали известны кое-какие цифры. Кошмар какой-то, а не цифры! Честное слово, складывается впечатление, что это не восстание, а грандиозная провокация.

– Да ты что?! Ведь поляки сражались до последней капли крови.

– То-то и оно. Одни сражались, а другие… Вначале расклад был такой: против шестнадцати тысяч солдат и офицеров немецкого гарнизона – сорок тысяч повстанцев. Казалось бы, успех обеспечен? Но на эти сорок тысяч всего триста автоматов, тысяча семьсот пистолетов и тысяча винтовок. О боеприпасах не говорю, их практически не было.

– Ну а мы? Ведь наши части стояли на подступах к Висле.

– До Вислы мы дошли и даже кое-где ее форсировали, но развить наступление уже не было сил. Оружием, правда, помогали: автоматы, пулеметы и даже минометы сбрасывали с самолетов. Немцы, как понимаешь, тоже не сидели без дела: подтянули артиллерию, перебросили несколько дивизий, да и «юнкерсы» с утра до вечера висели над городом. Шестьдесят три дня продержались повстанцы, а потом сдались. По нашим данным, погибло около двухсот тысяч варшавян, столько же брошено в концлагеря. А город… сам видишь, во что превращен город.

«Виллис», в котором они ехали, с трудом пробирался по заваленным обломками зданий улицам. Но больше всего Виктора поразили не руины – на них он насмотрелся предостаточно, – а то, что на улицах не было ни души.

– Люди отсиживаются в подвалах, – упредил его вопрос Галиулин. – Одни не верят в освобождение, другие боятся попасть под рушащиеся стены. Но к вечеру почти все выбираются к нашим полковым кухням. Кроме миски каши предложить ничего не можем, но в этой ситуации и каша идет на «ура».

Когда «виллис» выбрался из города и помчался куда-то на запад, Виктор откинулся на спинку сиденья, потрепал притихшего Рекса и виновато сказал:

– Отвык я малость. Из Москвы видно дальше, но как бы через бинокль: не слышно криков боли, не ощущается запах крови, да и люди кажутся картонными фигурками. Бежала фигурка, бежала, потом почему-то упала. Ну и что? Не стало человека! А до сознания это не доходит.

– Дойдет, – односложно бросил Галиулин. – Через полчаса будем на передовой – и все сразу дойдет. Имей в виду, немец сейчас другой, теперь он защищает родную хату. К тому же пропаганда обыгрывает и такой мотив: русские, мол, пришли мстить. Поэтому старые солдаты бьются до последнего патрона, а мальчишки один на один выходят против танков. Я уж не говорю о нашей работе – никогда разведке не было так трудно.

– Я понимаю, – кивнул Виктор. – Антифашисты перебиты, местное население видит в нас захватчиков, так что опоры практически никакой.

– Вот именно. А впереди Одер. Думаю, форсировать его будет посложнее, нежели Вислу.

– Но проще, чем Днепр?

– Не приведи бог за Одер платить такую же цену, как за Днепр! Вам не говорили, сколько утонуло и сколько погибло на плацдармах?

– В академии? Нет.

– А мне довелось участвовать в работе одной комиссии… Ладно, об этом потом, – оборвал себя Галиулин. – Об этом – после победы.

Полчаса тряски по разбитой колее – и «виллис» резко затормозил на окраине жиденькой рощицы.

– Приехали, – выпрыгнул из машины Галиулин и шагнул в зияющий чернотой вход в штольню. – Еще неделю назад здесь работали военнопленные. Немцы хотели взорвать вход и заживо похоронить пять тысяч человек, но мы выбросили десант, перебили охрану и спасли обреченных на смерть людей. Теперь здесь штаб армии.

– Вот это да-а!.. – разглядывал высоченные своды Виктор. – Здесь можно пересидеть всю войну, такой блиндаж не взять ни бомбам, ни снарядам.

– И не мечтай, – сузил глаза Галиулин. – Долго здесь не засидимся. Кому-то надо и Берлин брать.

– Да я не о том, – смутился Виктор. – Я в том смысле, что блиндаж хорош.

Разговор происходил на ходу. Галиулин знал все повороты и завалы, поэтому шел уверенно и стремительно, а Виктор то отставал, то спотыкался, то вырывался вперед и потом смущенно топтался, поджидая Галиулина. Рекс держался рядом, но вел себя странновато: все к чему-то принюхивался, ни с того ни с сего скалился, а то вдруг замирал на месте и не хотел идти вперед.

– Что это с ним? – недоумевал Виктор.

– Взрывчатку чует, – бросил Галиулин. – И трупы… Да-да, трупы! У немцев здесь был снарядный завод. Здесь же испытывали новые сорта взрывчатки. Занимались этим только пленные. Если испытание было неудачным и раздавался незапланированный взрыв, камеру, где это происходило, еще раз подрывали – и люди оказывались в братской могиле.

– Ох и заплатят они за это! Ох заплатят! – грохнул кулаком по стене Виктор.

– Заплатят, – подтвердил Галиулин. – Но только те, кто не сложит оружия. И главари! А пленных и гражданское население – ни единым пальцем. Имей это в виду! Есть специальный приказ: за мародерство и жестокое обращение с населением – вплоть до расстрела. Несколько приговоров уже привели в исполнение, – после паузы добавил он. – Срываться на месть нельзя. Ни в коем случае! А вот и наша берлога, – открыл он массивную дверь. – Здесь была канцелярия, так что шкафы и стеллажи достались по наследству.

– Неплохо жили, – начал было Виктор, но тут же осекся.

Из-за стола выскочил невысокий, но очень юркий сержант и, не говоря ни слова, бросился к Рексу. Он сгреб в охапку растерявшегося от такого обращения пса, повалил его наземь и начал что было сил обнимать. Потом сержант выпотрошил карманы и вывалил перед Рексом груду трофейных галет, конфет и шоколада.

Рекс воротил нос, по возможности деликатно пытался вырваться, но сержант терся о его шею и, давясь словами, говорил:

– Ну надо же! Вот так встреча. Я замолил. Честное слово, все грехи замолил. Ты же мне всю душу перевернул! Я поклялся: если выживу, буду привечать каждую дворняжку. А тут ты! Ну надо же!

Растерявшийся от этой странной сцены Галиулин пришел в себя и строго спросил:

– Что это значит? Как понимать ваше поведение?

Сержант выпрямился, отряхнулся, круто повернулся-и тут, новое дело, к нему бросился майор Громов.

– Санька! – закричал он. – Жив?! Ай да Санька! А мы тебя… Ну надо же, ты жив! Товарищ полковник, это же Мирошников из моей роты. Это такой разведчик! А мы его чуть не списали.

Санька косил глазами, радостно улыбался и даже не пытался вырваться из крепких рук Громова. Наконец, Виктор отпустил его, одобрительно оглядел и коротко бросил:

– Рассказывай!

– Если бы не он, – кивнул Санька на Рекса, – рассказывать было бы нечего. Живот мой стал как решето, живым сдаваться не хотелось, вот и решил утонуть в болоте…

– Ну да, – перебил его Виктор, – а Рекс тебя вытащил хотя и… не очень-то любил.

– Да что там не любил! – согласно кивнул Санька. – Ненавидел! И было за что! Ведь я же до войны на живодерне работал, – обернулся он к Галиулину. – Собачьих душ загубил – не счесть.

Галиулин непроизвольно нахмурился.

– Тому были причины, – заступился да Саньку Громов. – Я эту историю знаю. Ладно, ты лучше расскажи, что было дальше.

– Дальше? Известное дело: госпитали, операции, хотели списать по чистой… Но я вернулся в строй, воевал, все время искал наших.

– Наших уже не найти, – тяжело вздохнул Громов. – Все там. – Он посмотрел на потолок. – От старого состава роты только мы с тобой и остались. Ну, Санька, прохиндейская твоя душа! – еще раз стиснул его Громов. – Теперь уж пойдем вместе. До Берлина! А помнишь, как в Сталинграде?

– А рукопашную в сорок первом?

– А под Курском?

– Стоп-стоп-стоп! – поднял руку Галиулин. – Вечер воспоминаний устроите в другой раз. А сейчас, сержант Мирошников, помогите устроиться вашему командиру, и ровно через час, – посмотрел он на часы, – прошу вас, товарищ майор, ко мне.

Час пролетел, как одна минута. Едва Виктор распаковал чемодан, прикрепил в своем закутке семейную фотографию и накормил Рекса, как прибежал посыльный. Он уважительно посмотрел на Рекса и, сильно окая, прохрипел:

– Просили поторопиться. Сказали, чтоб без собаки.

– Хор-рошо, – раскатисто ответил Виктор. – Без собаки так без собаки. Сидеть! – бросил он Рексу и обернулся к посыльному. – Ты чего хрипишь-то? Простыл?

– Так точно. Простыл, – безнадежно махнул он рукой.

– Под березкой стоял? Со связисточкой? – лукаво погрозил пальцем Виктор.

– Никак нет, – смутился посыльный. – Искупался. В Одере.

– В Одере? Вот это да! Неужели дошли?

– Дошли, товарищ майор. Разведка вовсю шурует на том берегу. На обратном пути напоролись на мину. Лодка-в щепки, а мы – вплавь.

– Доплыли все?

– Все. Только командира малость контузило. Еле слышит. И головой трясет.

– Кто такой? Может, знаю?

– Едва ли. Старший лейтенант Ларин…

– Ларин?! – тряхнул его Виктор. – Не врешь?

– Да вы что, товарищ майор, – поморщился от боли посыльный. – Зачем мне врать-то?

– А ну быстрей! – повернул его к двери Виктор. – Веди прямо к нему.

– За тем и пришел, – заторопился посыльный. – Сейчас он у полковника на докладе.

Давненько посыльный не видел таких бегунов. Майор Громов летел по штольне, как к олимпийской медали. Он вихрем ворвался к Галиулину, на ходу козырнул и бросился к вскочившему со стула молодцеватому офицеру.

– Игорь! Ларин! – стиснул его Виктор. – Ты?! Ну надо же! Нет, такое бывает только на войне: за один день две встречи. И какие!

– Ты забыл, кто такие встречи устраивает, – с улыбкой заметил Галиулин. – Надеюсь, помнишь, как я тебя свел с капитаном Мараловым?

– Еще бы.

– Ты с ним связь поддерживаешь?

– Конечно. Он где-то на нашем направлении.

Наконец Виктор выпустил Ларина, усадил на стул, сам пристроился напротив и, вглядываясь в измученное лицо Игоря, начал расспрашивать:

– Как ты? Что ты? Кто с тобой из наших?

Игорь виновато улыбнулся и показал на ухо.

– Громче. Пожалуйста, громче. Я очень рад! Честное слово!

Виктор прокричал вопросы в самое ухо.

– Из тех, кто был на Днепре, в роте никого нет. Но ребята пришли стоящие. Хорошо показали себя на Висле. Сейчас прощупываем левый берег Одера.

– Давайте об этом позже, – попросил Галиулин. – Надо перекусить и отметить встречу, – он сдернул со стола газету. – Как говорится, чем бог послал.

– Вот это да! – изумился Виктор, увидев бутылки с иностранными этикетками. – Контакты у вас, вижу, неплохие.

– А ты как думал! На то мы и разведка.

Когда отлегло на душе и друзья, отодвинув стаканы и тарелки, расстегнули воротнички, Галиулин с нажимом сказал:

– Так я – о контактах. Сейчас это самое главное. На левом берегу действует несколько наших разведгрупп. Некоторые – в немецкой форме. Но расчет на то, что в хаосе отступления им без труда удастся ловить рыбку в мутной воде, не оправдался. Оборона у немцев плотная. Дисциплина железная. За паникерство и пораженческие настроения вешают на телеграфных столбах. В войсках да и в народе усиленно распространяется лозунг: «Мы были у стен Москвы, но города не взяли. И русским не видать Берлина». Сопротивление действительно невиданное. Как следствие – большие потери с нашей стороны. Перед разведотделом армии поставлена задача снизить эти потери. Способ – древний как мир: своевременно сообщать об узлах сопротивления, минных полях, тайных аэродромах, районах максимального сосредоточения войск.

Неторопливую речь Галиулина прервал зуммер.

– Слушаю, – снял он трубку. – Да… да… Плохо! – побледнел Галиулин. – Очень плохо! Ни в коем случае. Пост не снимать! Будем искать. Будем думать.

Галиулин швырнул трубку. Встал. Рванулся к двери. Вернулся. Снова сел.

– Прокол, – посмотрел он на Виктора. – Серьезный прокол. Еще позавчера две группы должны были вернуться с западного берега Одера. Они работали в глубоком тылу, трижды выходили на связь, передали чрезвычайно важные сведения, а потом – будто в воду канули. Сейчас вот сообщили, – кивнул он на телефон, – что в эфире по-прежнему пусто, прошли все сроки выхода на связь, и предлагают снять пост. Я запретил. Снять пост – значит вычеркнуть их из списка живых. А в каждой группе по десять человек. Какие будут предложения?

Виктор облизнул разом пересохшие губы и решительно встал.

– Надо искать! Может, у них раненые, может, блокированы, может…

– Вот именно! Может, взяты в плен, может, погибли… Короче говоря, надо установить, что с нашими группами. По идее это задание надо поручить Ларину, но ты же видишь, в каком он состоянии – ни черта не слышит и на ногах еле держится.

– Все понял, – привычно передвинул пистолет на живот Виктор. – Я готов.

– Вот и ладно. Людей подбирай сам. Бери кого хочешь, но не больше взвода. Готовность – двадцать два ноль-ноль.

С помощью Ларина Виктор быстро сформировал группу поиска, своим заместителем назначил сержанта Мирошникова. В последний момент приказал принести что-нибудь из вещей пропавших солдат. Санька все понял и вскоре явился с двумя пилотками – офицерской и солдатской.

– То, что надо, – похвалил его Громов. – Береги как зеницу ока. На переправе старайся не замочить.

Санька кивнул и сунул пилотки за пазуху.

Переправа прошла спокойно. В кромешной тьме две резиновые лодки отчалили от берега и через полчаса ткнулись в густой кустарник на западном берегу. Встретили их промокшие до нитки саперы. Виктор знал, что небольшой плацдарм передовые подразделения уже захватили, но немцы беспрерывно атаковали вросшую в берег пехоту. Правда, по ночам саперы переправляли орудия, минометы и даже легкие танки.

«Хороший признак, – отметил про себя Виктор. – Раз есть артиллерия да еще и танки, значит, десант не ложный – техникой зазря рисковать не будут. Поднакопят сил и через недельку-другую пойдут вперед. Вот только куда? Путь-то им должны указать мы…»

Накоротке посовещавшись с командиром десанта, уточнив места прохода и сигналы, Виктор вернулся к своим – и вскоре разведчики растворились в ночи. Когда Рексу дали понюхать офицерскую пилотку, извлеченную из-за пазухи Мирошникова, он тут же взял след и уверенно повел к синеющему вдали лесу.

– Разве это лес? – ворчал на ходу Санька. – Деревья торчат, как мачты, завалов нет, тропинки будто подметенные. Тут и спрятаться-то негде. То ли дело в Белоруссии или на Украине: нырнул в чащобу – и ищи-свищи. Нет, в таком лесу воевать нельзя. Это парк культуры и отдыха, а не лес.

– Не ворчи, – отмахнулся от него Громов. – Лучше следи за Рексом. Передай по цепочке, чтобы шли след в след – тут могут быть мины.

Уже было два коротких привала, уже обнаружен присыпанный мхом окурок «Беломора» – Рекс принес его, бережно зажав зубами, – уже никто не сомневался, что группа идет правильным путем, но следы вели все дальше и дальше на запад.

«Далеко забрались, – размышлял Виктор. – Не только армейской, но и фронтовой разведке это ни к чему. Значит, что-то их гнало. А может быть, не что-то, а кто-то?…»

Когда вышли к небольшой речонке и Рекс, вытянув поленом хвост, глухо зарычал, Громов все понял.

– Лежать! – передал он по цепочке, а сам подполз к Рексу и замер.

Журчит вода. Шелестят листья. Что-то шуршит. Вдруг Рекс повернул голову вправо и шумно втянул в себя воздух. Виктор благодарно кивнул и двинулся вправо. Рекс полз рядом. Шерсть вздыбилась, клык обнажился – верный признак, что чует человека. Вот только кого: русского или немца? Теперь уже и Громов чувствовал запах табачного дыма. Осторожно, стараясь не задеть ни веточки, ни травинки, Виктор снова двинулся вперед. И вот прямо перед ним заросшая высокой травой ложбина. Чуть дальше – река. А в траве бугрятся какие-то тени. Если бы они не перемещались, можно было бы подумать, что это обыкновенные пни или стожки сена. Но тени не только двигались, они переговаривались, правда, так тихо, что невозможно было понять, на каком языке. И тогда Виктор решил стать… еще одной тенью.

– Лежать, – шепнул он Рексу и ужом вполз в траву. Около реденького кустика Виктор замер. Приподнял голову. Огляделся. Метрах в десяти – два нахохлившихся силуэта. Виктор осторожно привстал – никто ничего не заметил. Тогда он сел на корточки и замер, закутавшись в плащ-палатку. Прошла минута… другая… Вдали от Виктора силуэты изредка передвигались, а те, что рядом, то ли спали, то ли были слишком бдительны.

«Через полчаса рассвет, – лихорадочно соображал Виктор. – Что же делать? Меня все равно вычислят. Хорошо, если это наши. А если немцы? Нет, надо действовать! Пока темно, хоть один шанс, но есть. Придется брать «языка». Если русский – простит, если немец – разберемся».

Виктор уже приметил один силуэт, замерший чуть поодаль. Мягко привстав, он скользнул к этому силуэту, в последний момент услышал шелестящее: «Штиль!» – и, уже не сомневаясь, нанес такой сокрушающий удар в челюсть, что силуэт мгновенно исчез в траве. Виктор тут же занял его место.

Сидящие ближе к воде оглянулись и укоризненно покачали головами. Виктор виновато развел руками.

Когда все успокоилось, он забил немцу кляп и тихо-тихо, буквально по сантиметру, начал подтаскивать его к кустам. К счастью, его уже ждали: Мирошников и еще двое разведчиков подхватили немца и потащили в глубь леса.

Допрос был коротким. Немец сразу понял, с кем имеет дело, и без лишних слов сообщил, что два взвода автоматчиков окружили засевших в фольварке русских диверсантов. Вчера им предъявили ультиматум: если не сдадутся до рассвета, их сожгут огнеметами. Это проще простого: ведь патроны у русских давно кончились и отбиваются они лишь гранатами.

Как только из-за леса брызнули первые лучи солнца и стал хорошо виден расположенный за речонкой фольварк, на зябнувшие всю ночь силуэты обрушился такой яростный огонь, что они, так и не успев ничего понять, остались лежать на травянистом берегу. Приготовившиеся к последнему бою разведчики не сразу поверили в свое спасение: некоторые так и замерли с гранатами в руках, готовые подорваться, но не сдаться в плен.

– Пятнадцать человек, – быстро пересчитал Громов. – Вы лейтенант Ершов?

– Так точно.

– Где остальные?

– Там, – кивнул куда-то на запад лейтенант. – Мы их схоронили.

– Как случилось, что обе группы оказались в этом фольварке?

– Случайно. Здесь мелкая речка, можно перейти вброд.

– Что с рацией?

– Разбита.

– Что успели сделать?

– Все, что было приказано, – похлопал по планшету лейтенант.

– Отлично. Идти можете?

– Могу. Но трое не могут.

– Понесем. Вперед, быстро!

Когда перебрались через речку и углубились в лес, Санька достал из-за пазухи пилотку и протянул лейтенанту.

– Наденьте, а то застудитесь.

– Пилотка? Моя? – удивился лейтенант. – Откуда?

– Спросите у него, – кивнул Санька на бегущего рядом с Громовым Рекса. – Если бы не он, не видеть бы этой пилотке головы хозяина.

– Да ты что?! Ну, псина, век не забуду! – попытался он погладить Рекса, но тот увернулся и прибавил шагу. – Ишь ты какой… – растерялся лейтенант.

– Он – солдат, – на ходу бросил Громов, – и, как всякий солдат, не любит фамильярностей.

– Правильно, – убежденно кивнул лейтенант. – Я тоже не люблю, когда хлопают по плечу или, как мальчишке, ерошат волосы.

В этот миг солнце окончательно выбралось из-за туч и ярким золотом высветило вековые сосны.

– Рассвет, – сбил на затылок пилотку лейтенант. – Надо же, дожил до еще одного рассвета. Вот уж о чем не думал, не гадал.

– Не о том вы думаете, товарищ лейтенант, – как бы между прочим заметил Санька. – Совсем не о том.

– Как это? – не понял лейтенант. – Я о жизни думаю.

– А надо – о тушенке. Или о куске хорошей колбасы.

– Да я вроде не голодный.

– Вы-то нет. А ваш спаситель? Смотрите, даже бока запали, да и язык – чуть не до земли. А еще говорили: век не забуду. Он ведь все понял. Собаки не люди, «спасибом» не отделаешься.

Лейтенант покраснел до кончиков ушей, начал рыться в карманах и неожиданно для всех извлек… карамельку.

– Надо же, завалялась, – еще больше покраснел он. – Я сладкое люблю. С детства. Может, возьмет?

– А вы предложите, – неожиданно остановился Громов и подозвал Рекса. – Вообще-то он ест только из моих рук, но иногда, в знак особого расположения…

Лейтенант сорвал бумажку, тщательно очистил конфету от прилипших лоскутков и просительно протянул Рексу.

– Пожалуйста. У меня больше ничего нет. Я, и правда, век не забуду, – прижал он к груди руку.

«Боже мой! – внутренне содрогнулся Виктор. – И таких посылают на войну. Ведь мальчишка же, совсем мальчишка. Правда, у этого мальчишки орден и две медали. Но все равно мальчишка».

А Рекс, умница Рекс, будто понимая, чего от него ждут, и, уж во всяком случае, безошибочно чувствуя состояние стоящего перед ним человека, посмотрел на хозяина и слизнул конфету.