Текст книги "Солдат по кличке Рекс"

Автор книги: Борис Сопельняк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)

– Почему? – покраснела она.

– Потому что потому, – заметно повеселел Игорь. – Не зря, ох не зря гласит народная мудрость: лиха беда – начало. А как назвали девочку, не знаешь?

– Не знаю.

– Ну и ладно. Узнаем. Та-ак, с этим делом все, – слабо, но все же по-громовски тюкнул он кулаком стену. – Теперь о другом: ты о пенициллине что-нибудь знаешь? Что это за штука?

– Первый раз слышу, – удивилась Настя. – А что это такое?

– Ну, это такое…

В этот момент от кровати танкиста донесся такой громкий стон, что Настя сразу вскочила. Пока она бежала к койке, летчик показал кулак, а сапер выразительно приложил палец к губам. Игорь все понял, с досады крякнул – ведь чуть было не выдал военную тайну – и отвернулся к стене. Когда Настя успокоила танкиста и переспросила, что это такое, Игорь брякнул:

– Да еда такая. Жареного, понимаешь, захотелось. А эта штука, да еще с лучком, – м-м-м!

– Я все узнаю, – с готовностью отозвалась Настя. – Если готовят у нас, сегодня же принесу, а если нет, так и сама пожарю. Так как эта штука называется? Пениц…

– Да не слушай ты его, – вмешался сапер. – Книжек он начитался, вот и шпарит по-латыни. И все для того, чтобы тебе понравиться, – безжалостно чеканил подполковник. – А речь идет всего-навсего о сорте картошки. Есть белая, есть красная, а эта… Какая она, товарищ лейтенант?

– Серо-буро-малиновая, – сгорая от стыда, буркнул Игорь.

– Значит, красная, – тоном школьного учителя закончил сапер.

– Вот и ладно, – обрадовалась Настя. – Значит, с луком? А если немного сальца?

– Можно и сальца.

– Тогда я пошла. К обеду не обещаю, но на ужин принесу целую сковородку.

Когда Настя скрылась за дверью, летчик достал утку и заметил:

– По башке бы этой самой палицей…

– Велика честь, – хмуро бросил танкист. – В ведре надо было топить. Сразу, в день рождения.

– Ну, виноват! Ну, брякнул! Ну, дубина, ну, дурак! – взмолился Игорь. – Хотел как лучше, хотел разведать, что это за лекарство.

– Ладно, хоть понимает, что дурак, – сразу смягчился летчик.

– Болен, но не безнадежен, – вздохнул сапер. – Девчонку-то в какое положение поставил! Она же ради тебя весь подвал переворошит, пока не найдет красную картошку!

– Извините. Честное слово, хотел как лучше, – сокрушался Игорь.

– Все, баста. Лежачего не бьют, – подвел итог танкист.

– Тем более такой грозной палицей, – задвинул под кровать утку летчик.

– А картошку придется срубать, – вздохнул танкист.

– Виновнику – две порции, – заметно обмякая, закончил сапер. – Вот бестия, опять чего-то подмешала…

Через минуту вся палата дружно храпела.

А в кабинете профессора Дроздова шло совещание. Активнее всех вела себя невысокая, средних лет женщина.

– Эти больные меня не устраивают, – постукивала она кулачком по столу. – Хоть вы и определили их в семнадцатую палату, безнадежными они стали не от характера ранений, а от врачебной недобросовестности.

Профессор Дроздов побагровел и набрал в легкие побольше воздуху, чтобы достойно ответить, но женщина прихлопнула рукой лежащие на столе бумаги и решительно встала.

– Прошу понять меня правильно: пенициллин надо испытать на абсолютно безнадежных пациентах, только тогда мы будем знать его подлинную силу.

– Или слабость, – вставил Дроздов. – Вы так много говорите о своем препарате, а мы даже не знаем, как он открыт, как прошли лабораторные испытания, и вообще что-то не верится, чтобы выжимка из какой-то плесени стопроцентно лечила тот же абсцесс легких. У капитана Кожухова одиннадцать сквозных ранений – и все в легких. Нагноения вокруг ран, жесточайшее крупозное воспаление, а вы, Зинаида Виссарионовна, изволите говорить о моей недобросовестности.

– Не вашей лично, – смутилась женщина. – Я внимательно изучила историю болезни капитана Кожухова: вся беда в том, что он двое суток находился в холодной палатке – отсюда жесточайшая простуда и, как следствие, крупозное воспаление.

– И все же я настаиваю на включении капитана Кожухова в экспериментальную группу.

– Хорошо. Уговорили, – неожиданно обворожительно улыбнулась Зинаида Виссарионовна. – Далее, – перевернула она листочек. – Лейтенант Ларин сомнений не вызывает – он действительно на грани смерти. Старший лейтенант Парамонов… Я долго думала, брать ли его в экспериментальную группу, ведь кожу-то мы ему не вернем – это совсем не по нашей части. Хотя воспалительный процесс остановим, в этом я не сомневаюсь.

– Кожей займутся другие, – бросил Дроздов. – Все танкисты поклонятся вам до земли, если не дадите им умирать от ожогов.

– Ну что ж, пусть будет по-вашему. А как быть с подполковником Ляшко? Гангренозные явления мы, конечно, ликвидируем, но ведь у него нет ни одного целого сустава. Не проще ли сразу ампутировать обе ноги?

– Нет, не проще, – недобро засопел Дроздов. – Вы делайте свое дело, а суставы – прерогатива хирургов.

– Согласна, – вздохнула Зинаида Виссарионовна. – Итак, одна экспериментальная группа сформирована, но ведь нужна вторая.

– Зачем? – вскинулся Дроздов.

– Дорогие коллеги, я не сказала вам самого главного: со своими ассистентами к нам прибыл один из создателей английского пенициллина доктор Флори. Он был страшно поражен, когда в ответ на его предложение испытать чудодейственное лекарство на наших солдатах мы сказали, что у нас есть свой пенициллин – мне удалось получить его из плесени, которая называется пенициллиум курстозум. Короче говоря, принято решение провести сравнительные испытания. Контроль за состоянием больных и вводимыми дозами лекарства будет двусторонний, но степень безнадежности раненых, прошу прощения за такую жесткую формулировку, и в той и в другой группе должна быть идентичной. Иначе вся задумка с испытаниями просто бессмысленна.

– Теперь все ясно, – вздохнул Дроздов. – Какие будут предложения?

– Доктор Ермольева говорила об идентичности состояния раненых, – донеслось из угла. – Означает ли это, что абсолютно одинаковыми должны быть и сами ранения?

– В принципе это был бы идеальный вариант, но найти второго человека с одиннадцатью ранениями легких, видимо, сложно, поэтому мы остановились на том, что в обеих группах должны быть люди с поражениями легких, с гангреной, ожогами и так далее.

– Это упрощает дело. Таких людей мы найдем.

XXVI

На утреннем обходе во главе небольшой свиты в семнадцатую палату вошла Зинаида Виссарионовна.

– Доктор Ермольева, – представилась она.

Летчик шевельнулся, пытаясь привстать.

– Лежите, лежите! – протестующе подняла руки Зинаида Виссарионовна. – Я о вас все знаю, так что представляться не надо. Мне сказали, что вы согласны пройти курс лечения новым препаратом. Это так? Никто не передумал?

Обитатели палаты переглянулись. Игорь в это утро чувствовал себя совсем плохо, поэтому в знак согласия только прикрыл веки. Танкист сдержанно кивнул. Летчик махнул рукой. А подполковник Ляшко подвел итог:

– Все согласны. Только у нас вопрос: как будете лечить? Что нам надо делать: таблетки глотать, порошки принимать или терпеть уколы?

– Боитесь уколов? – улыбнулась Ермольева.

– Не то чтобы боюсь, но радости от них мало.

– Придется потерпеть – будем делать уколы.

– Тогда у нас просьба, – просипел капитан Кожухов.

– Коллективная? – уточнила Ермольева.

– Коллективная, – твердо сказал летчик. – Пусть уколы делает Настя. У нее это получается лучше всех.

– Верно, – поддержал танкист. – Ее руку не чует даже моя кожа, – выпростал он из-под одеяла малиново-красную ногу.

– Хорошо, – согласилась Ермольева. – Настя так Настя. Позовите девушку! – обернулась она к свите.

Когда запыхавшаяся Настя появилась в проеме двери, Зинаида Виссарионовна придирчиво ее оглядела и сказала:

– По просьбе раненых включаю вас в нашу бригаду.

– А что надо делать? – смутилась Настя.

– Уколы. Говорят, у вас рука легкая.

Настя по самые уши залилась румянцем.

– Я согласна. Когда начинать?

– Чуть позже я все расскажу. А сейчас прошу минуту внимания. Друзья мои! Я обращаюсь к врачам, медсестрам и прежде всего к больным. Вы не удивляйтесь, я буду называть вас на гражданский манер – больными. Дело, которое мы начинаем, настолько важно, что я даже не знаю, с чем его можно сравнить. Не исключено, что с первого укола, который сделает Настя, начнется новая эпоха в медицине. Поэтому я прошу всех быть предельно собранными и внимательными, а больных – сообщать о малейших изменениях в самочувствии.

Тем временем в другом конце коридора чистили, белили и красили палату № 12, в которую должны были положить «английских» больных.

Через два дня в палате появился высокий сухопарый доктор с аккуратной щеточкой усов. Он внимательно осмотрел больных, проверил их анализы, изучил истории болезни, не преминув сравнить с теми, которые ему дали из семнадцатой палаты, и одобрительно хмыкнул.

– Мои люди через две недели будут на ногах, – заявил он через переводчика Зинаиде Виссарионовне.

– Дай-то бог, – улыбнулась она. – Надеюсь, и мои подопечные не подкачают.

Профессор Флори был проницательным человеком и в тоне Ермольевой уловил некоторую неуверенность.

– Если возникнут трудности, я всегда к вашим услугам, – галантно склонил он седеющую голову.

И вдруг Флори метнулся к окну. Минуты две он нервно пощипывал усы, а потом неожиданно жестко сказал:

– Сегодня я обошел все палаты и увидел столько горя, что… Я плохой оратор, я всего лишь скромный врач, но сейчас хотел бы выступить в парламенте и сказать, что, не дожидаясь решения правительства его величества, на свой страх и риск решил открыть второй фронт. Я прошу вас, уважаемые коллеги, – торжественно обратился он к советским врачам, – рассматривать меня как первого солдата британской армии, пересекшего Ла-Манш и вступившего в бой с нацистами.

Откуда-то из угла кабинета выскочил профессор Дроздов, сгреб Флори в объятия и так его стиснул, что тот даже вскрикнул.

– Мы их расколошматим! Вот увидите, расколошматим и встретимся в Берлине! – взволнованно гудел он. – Мы врачи, и у нас своя линия фронта. Сейчас она проходит через семнадцатую и двенадцатую палаты. С одной стороны смерть, с другой – пенициллин. До сих пор побеждала смерть…

– А теперь победит пенициллин, – подхватила Зинаида Виссарионовна.

– Английский! – после небольшой паузы добавил Флори.

– Да хоть эскимосский, – крякнул Дроздов, – лишь бы подальше отогнать эту безглазую старуху.

Битва, которая началась наутро, проходила в полной тишине, под сдержанное звяканье шприцев и ампул. Ради чистоты эксперимента английская и русская бригады не общались друг с другом и результатами не обменивались, но по косвенным данным можно было судить и о победах, и о поражениях. Если из двенадцатой палаты на полном ходу неслась каталка в конец коридора, где находилась операционная, всем было ясно, что возникли осложнения. Ну а если профессор Флори появлялся небритым и в несвежем халате, все прятали глаза – не было более верного признака, что дела идут совсем плохо.

О ситуации в семнадцатой судили по Настиным глазам: если зареванные – больным хуже, если сияют голубизной – пошли на поправку.

К исходу первой недели врачи и медсестры валились с ног, зато за дверями семнадцатой и двенадцатой все чаще слышалась какая-то негоспитальная возня, доносился смех, с кухни начали носить остро пахнущие блюда. А однажды появился плотник и отодрал наглухо заколоченные окна – больным захотелось свежего воздуха.

Но самая большая сенсация произошла на рассвете тринадцатого дня. В углах стоящего в коридоре дивана прикорнули Зинаида Виссарионовна и Флори. Повалилась на столик и дежурившая в ту ночь Настя. И вдруг все трое как по команде проснулись. Чтобы не закричать, Настя зажала рот ладошкой. Флори щипал себя за щеку, думая, что еще спит. А Зинаида Виссарионовна плакала. Достал платок и невозмутимый Флори.

Им бы вскочить, бежать, но ноги не держали. А прямо на них двигалось полосатое привидение. Неуверенно, держась за стену, но двигалось, причем не по воздуху, а по красной ковровой дорожке. Около дивана привидение замерло, откашлялось и хрипловато попросило:

– Попить бы. Чайку, а? Так захотелось, что хоть вой.

Грохнула табуретка, и Настя взлетела как на крыльях.

– Игорь! Игоречек! Ты встал! Сам? Не может быть!

Игорь пожал плечами – чего, мол, особенного – и присел на диванный валик. Зинаида Виссарионовна как-то по-девчоночьи уткнулась в его острое плечо и заголосила пуще прежнего. Флори что-то говорил по-английски, размахивая руками, взволнованно бегал вокруг столика, а потом вдруг замер и приложил к губам палец.

– Тсс-с! – зашипел он.

Послышался слабый скрип – и в противоположном конце коридора приоткрылась белая дверь. Кто-то воровато выглянул и, неловко переставляя костыли, двинулся к дивану. Надо было видеть реакцию сдержанного джентльмена! Флори подпрыгнул чуть ли не до потолка, как-то странно взбрыкнул, издал гортанный клич и бросился к полосатой фигуре, вывалившейся из двенадцатой палаты.

– Виктория! – кричал он. – Побэ-э-да! Ура-а-а!

Потом Флори кинулся к дивану, подхватил Зинаиду Виссарионовну и закружил ее по коридору. Где-то хлопали двери, откуда-то бежали люди в белых халатах, они обнимались, целовались, поздравляли друг друга. А на диване, критически поглядывая на всю эту суетню, сидели два русских солдата в полосатых пижамах. Они еще не поняли, что вернулись с того света, что с них началась эра пенициллина – живой воды из плесени, которая вернет жизнь многим миллионам людей в самых разных уголках планеты.

– Браток, ты из семнадцатой? – спросило привидение на костылях.

– А ты из двенадцатой?

– Так точно.

– Чего вскочил-то?

– Попить бы. Так чаю захотелось, ну прямо невтерпеж!

– С лимончиком?

– Хорошо бы! Как догадался?

– Так я тоже приволокся за чаем. А они… Чего это они, а? – кивнул Игорь на возбужденных врачей.

– Радуются. Видно, не очень-то верили в свое лекарство.

– Эк, загнул! В лекарство они верили. Мы могли подвести.

– Это точно. Особенно я. И как это я поднялся?! Ведь на мне живого места нет. А вообще-то здорово, что мы пришли сюда вместе. Значит, ничья, значит, победила дружба.

– В каком смысле?

– Англичане говорили, что их пенициллин лучше и двенадцатая поправится быстрее, чем семнадцатая. А мы – в одно время, день в день.

– Минута в минуту! Знаешь, мне что-то расхотелось пить, – поднялся Игорь. – Пойду посмотрю, как там наши.

– Я тоже побреду в свою палату. Надо будить остальных – им тоже пора в строй. Разлеживаться некогда, конца войны еще не видно.

XXVII

Опять этот сон! Опять налитые свинцом ноги, ставшие ватными руки, перехвативший горло крик. Снаряд все ближе! Он летит именно в ту воронку, на дне которой схоронился Громов. Надо выскакивать, надо бежать. Но совсем нет сил. Обычно Виктор просыпался за мгновение до того, как в воронку вонзался снаряд, на этот раз его растормошили гораздо раньше.

– Товарищ капитан! – трясли его за плечо. – Проснитесь, товарищ капитан!

– А? Что? Куда? – вынырнул он из выматывающего душу сна.

– Вас вызывает генерал, – доложил посыльный. – Немедленно.

– Есть, – привычно подтянулся Громов. – Сейчас буду.

Он быстро разделся, выскочил из хаты, побежал к колодцу, достал ведро воды, окатил себя с головы до ног, издал воинственный клич и кинулся одеваться. Через минуту на пороге появился аккуратно причесанный, подтянутый офицер и деловито зашагал в сторону полуразрушенной церкви, где размещался штаб дивизии.

– Товарищ генерал, – козырнул он, – капитан Громов по вашему приказанию прибыл.

– Проходи-проходи, – встал из-за стола Сажин и шагнул навстречу Виктору. – Жив-здоров? Проблемы есть?

Виктор открыл было рот, но Сажин усадил его на лавку.

– О проблемах потом. Из дома пишут?

– Так точно, пишут.

– Как там Маша? Дочь не болеет?

– Все в порядке, – широко улыбнулся Виктор. – Живут у моей матери, по-моему, очень дружно, так что тыл в полном порядке.

– А Рекс? – лукаво прищурился еще не привыкший к генеральским погонам и потому время от времени поправляющий их Сажин. – Какие подвиги на его совести? Много ли задавил молоденьких кобельков?

– Черт его знает, что делать с этим сексуальным маньяком! – не выдержал Громов и с силой хлопнул пилоткой по голенищу.

– А ты как думал?! – захохотал Сажин. – Закон природы!

– Какой там, к дьяволу, закон! Он же на себя не похож. Глаза блудливые, воняет, как от козла, жрет, как тигр, а ребра выпирают. Вы не поверите, но даже ко мне он приходит только по утрам. Навернет пару котелков каши – и опять к своим сучкам.

– Не к сучкам, а к дамам, – смеясь, поправил Виктора Сажин. – Да, подкузьмили тебе саперы, здорово подкузьмили.

– Вот именно! Жили себе не тужили, женского общества знать не знали – и вдруг такая пакость: под боком появляется саперная рота с двадцатью собаками. Ладно бы, кобелей привезли, а то ведь пятнадцать сучек и пять доходяг-кобельков.

– Весна – она и на фронте весна, – вздохнул Сажин. – А здесь, на Украине! Ты посмотри, какие кругом сады! Жгли их, топтали, а они цветут!

– Вот я и говорю, – гнул свое Виктор. – Нельзя ли саперов перевести куда-нибудь подальше? А то ведь потеряем хорошего солдата.

– Тут я с тобой согласен. Солдат по кличке Рекс – вояка что надо! Будь это в моей власти, честное слово, представил бы его к награде. А саперов передислоцировать не могу, они нужны именно здесь. Слушай, неужели пятеро мужиков не могут справиться с одним? Ведь зубы-то у них есть.

– Где им! – махнул рукой Виктор. – Рекс этим мужикам задал такую трепку, что, завидев его, те прячутся по углам.

– А дальше?

– Дальше он ведет себя как султан в гареме. А сучки… Ведь среди них есть породистые овчарки, сам видел, так даже они, потеряв всякий стыд, грызутся из-за того, кому Рекс окажет знаки внимания.

– Да-а, а ты говоришь, нет проблем, – покачал головой Сажин.

– Я не говорю, что нет. Чего-чего, а проблем всегда предостаточно.

– Это верно, проблем предостаточно. И одна из них свалилась на мою голову, хоть и связана с тобой.

– Не понял, – приподнялся Виктор.

– Да сиди ты, сиди, – нажал на плечо Сажин. – Опять что-то затевает наш друг Галиулин. Кстати говоря, он теперь полковник. В общем, пришел приказ о твоем откомандировании в его распоряжение.

– Та-ак. Значит, опять в тыл?

– Тыл тылу рознь, – заметил Сажин.

Громов намека не понял и деловито спросил:

– Когда явиться?

– Сегодня. Дай-ка я тебя обниму, – поднялся Сажин, достал платок, отвернулся, трубно высморкался и, пряча глаза, закончил: – На войне дороги кривые, может, свидимся, а может, нет… Привык я к тебе. Да и воевали мы неплохо, правда? Недаром дивизия стала гвардейской, ты – Героем, я – генералом. В общем, я на тебя надеюсь. А если что не заладится, просись назад – здесь твой дом и здесь тебе всегда рады.

На этот раз Виктор уловил какие-то намеки, хотел переспросить, но генерал Сажин порывисто его обнял и подтолкнул к двери.

– Иди. Тебя ждут.

Через полчаса капитан Громов бодро шагал к поджидавшей его полуторке. Он закинул в кузов тощий вещмешок, потертый фибровый чемоданчик и сел в кабину.

– Давай к саперам, – бросил он водителю. – Километр по дороге, потом направо.

Саперная рота располагалась в чудом уцелевшем лабазе, обнесенном высоким забором. За этим забором слышались лай, поскуливание, грозное рычание…

– Вот вы где, голубчики, – шагнул во двор Виктор и остолбенел.

На небольшом холмике, возвышавшемся в центре двора, царственно возлежал Рекс. Чуть пониже – два остроухих кобелька, которые верноподданно облаивали всех, кто осмеливался приблизиться к «трону». А по лужайке, грациозно изгибаясь, ходили, бегали, прыгали и чуть ли не летали молоденькие сучки. Рекс благосклонно взирал на этот парад красоты, иногда ни с того ни с сего широко зевал, но стоило кому-то из кобельков сделать хотя бы шаг в сторону его подруг – и властелин издавал такое свирепое рычание, что нахал тут же прирастал к месту.

– Ну и дела-а, – усмехнулся Виктор. – Вот оно, оказывается, какое собачье счастье. Нет, с этим надо кончать! Тоже мне феодал выискался. Рекс! – строго позвал он. – Ко мне!

Какая-то собачонка заливалась бестолковым лаем, и Рекс не расслышал команды, но что-то знакомое долетело до него, и он строго рыкнул. Собачонка на полувсхлипе оборвала лай.

– Рекс! – хлопнул себя по бедру Виктор. – Ко мне!

Рекс встал, с подвывом потянулся, как бы сбрасывая всю нашедшую на него блажь, хлестнул себя хвостом и гигантским прыжком подлетел к хозяину.

– Ну что, нагулялся? – спросил Виктор. – Пора, брат, за дело. Вперед! – взмахнул он рукой.

Рекс оглянулся на своих подруг, прощально взмахнул хвостом и стрелой бросился вперед. Когда Громов закрыл ворота, за спиной раздался такой горестный вопль пятнадцати покинутых жен, что Виктор хоть и расхохотался, но искренне им посочувствовал.

Полковник Галиулин крепко обнял Виктора, произнес загадочное: «Наконец-то ты мой!» – показал ему комнату по соседству со своей, сказал, что через полчаса Виктор должен выглядеть как на параде, и исчез.

Прежде чем заняться собой, Виктор вычесал, а потом выкупал в небольшом озерце Рекса. Тот сразу стал прежней собакой-солдатом – поджарой, собранной, с навостренными ушами, чуткими ноздрями и готовыми к бою клыками.

Китель Виктор решил не надевать, но суконную гимнастерку достал. Подумав, прикрепил Звезду Героя, орден Ленина, орден Красной Звезды и медаль «За отвагу».

Когда в комнату вошел Галиулин, Виктор вытянулся по стойке «смирно». Так же строго сидел и Рекс.

– На поощрение тянете, – только и сказал Галиулин. – С хозяином все ясно, а вот что делать с тобой, ума не приложу, – обратился он к Рексу. – Что хоть ты любишь, а?

Рекс сдержанно гавкнул.

– Могу перевести, – предложил Громов.

– Валяй.

– Он сказал, что очень любит говяжьи кости, но только чтоб потолще и мяса на них побольше.

– Но скупердяй-хозяин мясо ест сам, а кости отдает собакам саперов, – подхватил Галиулин.

– И об этом доложили?! – изумился Громов.

– А как же! Окажешься на моем месте, тоже будешь все знать, – после паузы добавил он. – Вы готовы? Тогда вперед!

– Куда хоть идем-то? – поинтересовался Виктор.

– В штаб армии. Тебя хочет видеть командующий.

– Меня?! Зачем? – изумился Виктор.

– Значит, надо. Мне он не докладывал.

У старой школы, где размещался штаб армии, было довольно людно: одни входили, другие выходили, третьи чего-то ждали…

– Рекса придется оставить, – сказал Галиулин.

– Есть! – коротко бросил Громов и так же коротко приказал Рексу: – Сидеть!

Рекс подобрал хвост и примостился под цветущей вишней.

В классе ботаники, превращенном в кабинет командующего, со стен даже не сняли рисунки пестиков, тычинок, лютиков, васильков и других цветов. Почему-то именно на это обратил внимание Виктор, когда представлялся генерал-лейтенанту Скворцову. Тот посмотрел на Громова с высоты своего роста и добродушно сказал:

– Наслышан, капитан, наслышан. А где ваш верный помощник?

– У входа.

Генерал выглянул из окна и уважительно посмотрел на Рекса.

– Хорош, бродяга. Очень хорош. Сразу видно, не комнатная собачонка, а солдат!

Потом генерал подошел к столу, переложил какие-то бумаги и торжественно сказал:

– От имени командования и военного совета армии разрешите поздравить вас с присвоением очередного воинского звания.

От неожиданности Виктор на мгновение растерялся, взволнованно прочистил горло и громко отчеканил:

– Служу Советскому Союзу!

Генерал крепко пожал ему руку, вручил майорские погоны и испытующе заглянул в глаза.

– Что чувствуете? Только честно!

– Честно? – переспросил Виктор. – Если честно, то ничего. Просто растерялся.

Генерал покосился на Галиулина, а тот почему-то удовлетворенно улыбался.

– Но это еще не все, – продолжал командарм. – За операцию по захвату моста через Днепр вы награждены орденом Красного Знамени.

– Служу Советскому Союзу! – снова отчеканил Виктор.

Генерал вручил орден, а потом кивнул в сторону накрытого в углу столика.

– Прошу садиться. Примите, майор Громов, мои поздравления, – поднял он рюмку коньяка, – и… доживите до победы.

Виктор поблагодарил за поздравление и выпил коньяк.

– Что, нравится? – прищурился генерал.

– Так точно. Ничего подобного не пробовал.

– Привыкайте. Это ведь на передовой во фляжках бывает только водка, а тыловикам перепадает и марочный коньяк.

Виктор недоуменно вскинул брови.

– Он еще не в курсе? – обернулся генерал к Галиулину.

– Никак нет.

– Тогда самое время. Тем более что приказ уже подписан. Так вот, майор, с нынешнего дня вы – заместитель полковника Галиулина. Он так за вас просил, что мне ничего не оставалось, как подписать приказ.

Виктор сглотнул воздух и нечленораздельно выдавил:

– Но… Как же так? Ведь я…

– Приказы, как вы знаете, не обсуждаются, – мягко положил ладонь на его руку генерал. – Скажу больше, я рад, что подписал этот приказ. Больше всего на свете ценю в людях прямоту, – поднялся Скворцов. – А вы из таких… Ему вручают погоны майора, а он говорит, что ничего, кроме растерянности, не чувствует. Или нет никаких просьб?

– Есть, – как в омут кинулся Виктор.

– Ну-ка, ну-ка! – заинтересовался генерал.

– Я про награды… Мост – это, конечно, мост. Но я там был не один. Без Крайса я бы ничего не сделал… И еще. На плацдарме полегла вся моя разведрота. Если бы не они… Вы лучше меня знаете, что было бы, если б не они.

Генерал порывисто обнял Виктора.

– Правильно, майор! Только так. Русский человек иначе не может. Если он настоящий русский, то – только так. Давайте еще по одной! – разволновался командарм. – Давно не пил в такой хорошей компании.

Когда генерал успокоился и отошел к окну покурить, заговорил Галиулин:

– Крайсу присвоено звание капитана. Кроме того, как и ты, он награжден орденом Красного Знамени. Седых и Зуб стали Героями Советского Союза. Похоронили их в братской могиле на том самом плацдарме. Лейтенанту Ларину вручен орден Ленина, к тому же он теперь старший лейтенант.

– Из госпиталя Игорь вышел?

– Не только вышел, но уже занят формированием новой разведроты.

– Хороший парень. Умница. Интеллигент. И прекрасный солдат. У него дело пойдет.

– Пойдет, – кивнул Галиулин. – А теперь два слова о тебе. Прежде чем вступить в должность заместителя начальника разведотдела штаба армии, надо малость получиться. Поэтому через три дня тебе надлежит быть в Москве.

– Да, – подошел к ним командарм. – Потери в офицерском составе огромные. После Орла, Белгорода и особенно Днепра толковый командир – на вес золота. Впереди еще более жестокие бои. На своей территории немцы будут сражаться с яростью обреченных. Значит, за каждый клочок земли придется платить большой кровью. Именно поэтому принято решение собрать в Москве боевых офицеров, причем прямо с передовой, подучить тому, что называется военным искусством, и на их плечи возложить ответственность за реализацию заключительных операций войны. Разведчикам на вражеской территории будет как никогда трудно, так что и вам, майор Громов, получиться не грех.

– Но ведь я не один, – кивнул за окно Виктор.

– Ваш друг без дела не останется, – улыбнулся генерал. – До встречи, – протянул он руку. – Возвращайтесь – и за дело.

В ту же ночь с одного из фронтовых аэродромов поднялся транспортный самолет. Дребезжали заклепки. Постанывали раненые. Но даже самые тяжелые время от времени недоуменно нюхали воздух: откуда-то из самого хвоста, перекрывая запах карболки, крови и бензина, доносился аромат свежезажаренного мяса. Когда удавалось приподнять голову, они понимающе улыбались. На полу дремала большущая собака, а рядом крепко спал молодцеватый майор, из-под мышки которого торчал пакет с говяжьими костями.