Текст книги "Айгирская легенда"
Автор книги: Борис Павлов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)
Изгородин некоторое время приглядывался к новому комсомольскому вожаку, пока не убедился, что с ним можно работать – парень деловой, беспокойный. И вскоре подвернулся случай обратиться в штаб.
В Карагае стоял студенческий строительный отряд «Электрон» Уфимского авиационного института. Ребята сооружали дренажные трубы. Обещанные блоки не поступили. Командир отряда Юрий Авашин – к Изгородину: «Сидим без дела!» Затем в штаб, к Даутову: «Нет блоков, бригады простаивают. Дайте фронт работ!»
Леонид Владимирович понимал, что враз перевести из Уфы 720 тонн блоков дело нешуточное. Тем более, что началась уборка и машин не хватает. Но решать вопрос надо.
Пригласил главного инженера поезда Виталия Филипповича Черкасова.
– Какие можем выделить машины за блоками?
Черкасов не меньше других был заинтересован в том, чтобы до осени дренажные трубы были готовы. Однако что мог выделить он? ЗИЛ-555, трактор К-700 с прицепом – вот и вся техника!
– Собирайся в Уфу, – предложил тогда Изгородин Даутову. – Может, пробьешь вопрос там. Попытайся!
Геннадий – в трест. Там поняли, но машин нет: отдали на уборочную.
Даутов приехал в Уфу с папкой, в которой лежало письмо в обком партии, на имя первого секретаря Мидхата Закировича Шакирова. Это была последняя надежда. Решился. Из треста пошел в обком, передал письмо, в канцелярию.
Когда Даутов через два дня вернулся в Карламан, у конторы поезда стояли восемь огромных «Татр» с грузом.
Машины, делали вначале по одному рейсу в день. Даутов побеседовал с шоферами – нельзя ли по два? Вначале отказались, потом согласились, и за несколько дней все блоки были переброшены на трассу. Студенты досрочно закончили монтаж труб.
16
Укладка пути шла скачками. Держали земляное полотно, мосты. А когда прошли первый мост через Инзер, рельсы кончились. Полетели письма в главк. В чем дело? Есть план. Есть приказ министра. Есть график поставки. Стали ждать рельсы. Ждали, не дождались. Вместо них – письмо из главка. В нем коротко и ясно: запланированные на IV квартал 1974 года рельсы главк снял.
Как это – снял? Даутов говорит: значит, аннулировал. Началась борьба с главком. Даутов решил обратиться непосредственно к министру. И пошло в Москву новое письмо: «На данный момент имеется готовое к укладке земляное полотно от 121 до 136 км. Но Союзглавметалл письмом-изменением № 023–415 аннулировал план-поставку рельсов Р-50 на 990 тонн. В связи с этим сложилась крайне тяжелая обстановка по выполнению государственного плана и Вашего приказа…» (Подчеркнуто мною – Б. П.).
Какова же была реакция министра на это письмо? Ведь в его приказе ясно было записано: уложить рельсы в текущем году до тоннеля! (149 км. трассы.)
18 декабря 1974 года заместитель начальника ГУЖДС Поволжья и Юга тов. Муджири подписал ответ: «Выделить рельсы в текущем году не представляется возможным»
Какова же тогда, спрашивается, цена авторитетных приказов, отпечатанных типографским способом?
А следом новый удар. Из министерства пришло письмо-уведомление о том, что «централизованное снабжение необходимыми запасными частями невозможно в связи со строительством БАМа. Необходимо встать на учет в местных организациях «Сельхозтехники».
На тоннеле проходческие бригады замучила грунтовая вода и плавуны. Техника не выдерживала. Люди долбили сырую глину лопатами, ломами и кирками.
Из официального документа: «За три года работы из 420 погонных метров тоннеля пройдено всего 45 погонных метров. Из 3500 тысяч рублей метростроевцами освоено только 625 тысяч рублей капиталовложений, что составляет 18 процентов плана. В 1974 году тоннельщики освоили из 1700 тысяч рублей лишь 471 тысячу рублей, или 27,7 процента плана».
Остановились работы на мосту на 136 км. Мост – особый. Не на болтах, а на заклепках. Специалистов же – клепальщиков – не хватало.
Что делать? Даутов посоветовался с Изгородиным и снова – в Уфу.
– Собирайся в Москву! К министру! От имени всей комсомолии Башкирии, – сказали в обкоме ВЛКСМ.
Раз к самому министру, то надо не с одним вопросом. Надо представить всё наболевшие проблемы. Даутов вернулся в Карламан. Вместе с Изгородиным, другими начальниками поездов, мехколонн и организаций составили «титульный» список проблем… Некоторые сомневались, правда, примет ли комсомольского посланца министр? Не напрасная ли затея?
Евгений Федорович Кожевников, тогдашний министр транспортного строительства СССР, принял Даутова. Принял – радушно.
– Что вас привело сюда? – спросил министр.
Даутов рассказал. Про природные трудности. Про героизм людей. «Тоннель ведрами вычерпываем», – сказал Геннадий, смелея. Министр улыбнулся на эти образные слова, продолжал слушать. Все берут повышенные обязательства. Они, строители трассы Белорецк-Чишмы, тоже не хотят отставать от жизни. Про рельсы, про мосты, особенно про бельский, рассказал. Просил послать комиссию, новую, авторитетную.
Даутов замолчал.
Министр сказал:
– Да, действительно серьезные вопросы, и ваше обращение очень правильное и своевременное.
И стал нажимать кнопки. Один главк. Другой. «У меня сидит товарищ из Башкирии. Комсомолец. С вопросами…» Эту фразу он повторял всем, с кем соединялся. И заканчивал так: «Прошу дать решение и доложить». И в ответ: «Хорошо, будет сделано».
– Вот здесь я пишу, смотрите, – обратился министр к Даутову, прочитав письмо, которое привез с собой Даутов. – Немедленно решить и доложить.
А потом наступила пауза. Значит, надо вставать и уходить. А Даутов еще не все выложил. Спросил:
– Евгений Федорович, разрешите еще вопрос?
– Пожалуйста, сколько угодно!
Даутов рассказал про строительство водопропускных труб – необходимо выделить дополнительные железобетонные конструкции. Про глухие Уральские уголки – не хватает машин высокой проходимости…
Министр снова нажимает кнопки. Снова голоса начальников главков. Снова: помочь, рассмотреть, изыскать, решить, доложить.
Даутов думает: помучил же министр своих подчиненных руководителей! Всех сразу свел к трассе! Теперь должны зашевелиться.
Даутов встал. Надо иметь совесть. Тоже помучил министра.
– Большое вам спасибо, Евгений Федорович, у меня вопросы исчерпаны.
Министр встал, пожал руку Даутову.
– Возникнут вопросы, пишите, обращайтесь, будем решать!
18
Как на крыльях, летел Даутов в Уфу. Министр произвел на него хорошее впечатление. Машина закрутилась. Хоть что-нибудь да решится положительно!
А через пару дней в трест позвонили из главка: «Кто такой Даутов? Поставьте его на место!» Ответили, хорошо, мол, постараются, хотя он, в общем-то, на своем месте… Сказали об этом звонке Даутову: насолил кому-то в Москве? Молодец! Продолжай в таком же духе! Нет, сказал Геннадий, этот звонок означает, что министр продолжает «давить» на главки. Слово свое держит. Значит, он, министр, – молодец!
Дела на стройке пошли на поправку. Медленно. Туго. Но круто в гору не пошли.
В блокноте у меня есть запись, сделанная в то тяжелое, переломное время на строительстве дороги: «Вопрос под контролем бюро обкома КПСС». Временные «поправки» никого не устраивали. Надо было спасать стройку.
Вмешательство обкома партии и Совета Министров помогло делу.
19
Новый мост на реке Белой несет свою службу. А временный службу свою закончил. Его деревянные опоры снова под водой. А разобранные конструкции сняты и сложены невдалеке от моста, на незатопляемом участке.
Весна. Новый паводок… Новые приказы Изгородина, уплотняющие март и апрель. Но теперь путь на трассу открыт!
У природы отвоевано пятьдесят с лишним километров. Вот-вот закончится монтаж Инзерского моста перед тоннелем. И тогда совсем легко можно будет вздохнуть: железная дорога на этом участке начнет работать на стройку!
Четыре бригады мостовиков участка № 2 мостоотряда № 30 треста «Мостострой-4» сооружали бельский мост; В.И. Юхимовича, 3.В. Батырбаева, М.К. Мокшина и А.В. Санкина. Две последние – комсомольско-молодежные. Геннадий Даутов говорил мне: «Ребята ломают свои же рекорды и ставят новые!» Когда пошел монтаж, опять встал вопрос о паводке. Успеют, значит, паводок не помешает. Не успеют, значит… Мостовики давали по две-три нормы. И успели!
По две-три нормы в февральские морозы и мартовские метели? Да возможно ли такое? Да еще на огромной высоте?
На мосту устраняются мелкие недоделки. Устанавливают тротуарные блоки, перила. Работает бригада Александра Санкина.
Я ходил по мосту, с благодарностью глядя на людей, которые что-то подкручивали, подгоняли, подкрашивали. Так готовятся к празднику, когда почти все готово, но остались пустяки. И уже волнуешься в ожидании гостей. Люди на мосту радовались молча. Хранили в себе эту праздничную радость, словно тлеющий волосок электрической лампочки: скажи сейчас доброе слово, пожми руку – спасибо вам, ребята! – и вспыхнет эта лампочка ярким светом. Люди постепенно остывали от недавнего напряжения, с трудом привыкая к наступившей тишине, когда можно расслабиться и отдохнуть. Позволить себе даже некую сладкую лень.
Подходим с Даутовым к Санкину. Симпатичный стройный парень. Густые волосы аккуратно зачесаны назад, поблескивают на вечернем солнце. Словно только что искупался. Улыбается. Рассказывает, что много уже мостов построили на трассе. Но этот самый тяжелый, запоминающийся. Выдержали ребята. Выстояли. С железом имеют дело. И сами железные. Это монтажники Сагит Сиразетдинов, Григорий Иванов, Алексей Шурыгин, Николай Матюшин, Владимир Кузьмин, электросварщик Вакиль Мирсаяпов.
Спрашиваю о дальнейшей судьбе временного моста: куда его теперь, трудягу, в музей трудовой славы? Санкин смеется: рановато! Говорит, что на днях подадут платформы, погрузят конструкции моста и отправят в далекий путь, на БАМ!
Об этом факте мостовики говорят с гордостью: мост, выручавший несколько лет строителей Башкирского БАМа, теперь будет трудиться на великой стройке Сибири! Чем не героическая связь двух труднейших трасс?
Бригадир Александр Санкин награжден орденом Трудовой славы. Он депутат Верховного Совета БАССР. Принят кандидатом в члены КПСС. Санкин говорит, что как депутат состоит в комиссии «Строительство и промышленность стройматериалов».
Геннадий Даутов жмет руку Сайкину. Тот в свою очередь жмет руку комсомольскому деятелю. Что бы это значило?
– Поздравляю! Ваш отряд снова завоевал переходящее Красное знамя!
Переходящее Красное знамя ЦК ВЛКСМ и Минтрансстроя СССР.
Я подумал: ну вот, знамена снова возвращаются на стройку. Пусть пока не к Изгородину в СМП-340, но все равно – на трассу.
Объектив моего фотоаппарата ловит уставшие лица мостовиков, что идут по мосту. Лица в черных пятнах. Добродушные. Идут ребята в черных спецовках. И кажется, сам металл вздыхает облегченно.
…Гляжу в вагонное окно. Жду рассвета.
Путешествие третье
ЧЕРЕМУХОВЫЙ РАССВЕТ
Мы едем по новой дороге.
Твердые широкие рабочие руки. Привыкшие к железу. Впитавшие его. Они на минуту расслабились. На раскрытых ладонях – бьется веточка черемухи.
Отец был коммунистом. Погиб в Великую Отечественную. Мать умерла еще до войны. Детдом – училище – рельсы.
– Ваш характер?
– Принципиальный.
– Ваш принцип?
– Работать на совесть.
– Вашу бригаду называют «бригадой качества». В этом ее особенность?
– Особенность в том, что часто приходится исправлять «чужую» работу.
– Ваши предложения?
– Строгий учет и контроль. Во всем – в большом и малом. От рабочего до министра. Во всех звеньях.
– Ваш стиль работы?
– Предельная требовательность к себе и другим.
Вдоль трассы расцвела черемуха.
1
Я вышел в тамбур. Наружная дверь открыта. Обожгло сырым едучим холодком. Ночной воздух источал запах черемухи. Привыкнув к темноте, я разглядел в сером полумраке пенистые очертания, волной прыгающие под насыпью.
Синева густела высоко в небе. Над линией дальних гор тянулась робкая зеленоватая проталинка. Понизу, среди полян, кустов, редколесья стелился мутноватый полусвет, в котором ничего на выделялось, кроме черемухи. Чем больше вглядывался в нее, тем сильнее белела она в серой сумети. Мягкая, матовая. Ее отводило назад, к лесной полосе и бросало к поезду, к вагону. Она заполняла дверной проем. Хотелось шагнуть к ней и, держась одной рукой за поручень, другой потянуться и поймать горсть сыпучих цветков. Черемуха напитана росой, и ладонь была бы мокрой, с налипшими белыми звездочками.
Черемуху словно сгребало в ворох, а потом, как подрубленную, бросало на землю, рассыпая по овражкам и смешивая с туманцем. Она снова вырастала, тянулась к небу, кидая гроздья по ветру. И тогда напоминала гибкую танцовщицу, которая, качнув плечом и мотнув головой, откидывала волосы – вон какая она, молодая да красивая!
Глянул вдоль вагонов. Черемуха течет плавно, расступаясь перед поездом.
Окунаюсь в белое половодье. Почему раньше, когда строили дорогу, не замечал черемухи? Запоздало думаю о том, как хорошо было бы нарвать букетик, поставить в стеклянную банку у окна внутри вагончика… Может, недосуг было строителям отвлекаться, может, впервые она распустилась на трассе так щедро? Жаль, что многие не увидят это безбрежное белоцветье. Едем по участку, который с трудом вырывали у болот и рек. Черемуха усыпает собой трассу, стелет под колеса поклоны.
Эх, Евгений Михайлович, пожал бы я вам руку и сказал:
– Для вас расцвела черемуха!
Сама природа приготовила строителям букет благодарности: спасибо за труд!
Лес по бокам сузился, почернел. Черемуха поредела. Ее поглотила синева. Дохнуло сыростью, запахом мокрого речного песка и сосновой древесины.
Поморгали тенью железные вертикалины. Прогрохотал мост. Проехали реку Инзер. Знаменитый своим упрямством мост. Долго мучались с ним, но обуздали. Загадки мостовикам подбрасывали грунты трассы. Для опор долго не могли найти твердое основание. То глина, то песок, то валуны, то скала – слоистый пирог с жидкой начинкой. Чуть сдвинь и разъедется. Мост этот помечен у меня в блокноте такой записью: «121 км. Мучают опоры. В котлован просачивается вода. Всю реку не откачаешь».
Впереди, у гор, еще такой же мост через Инзер. И за тоннелем тоже, и дальше идут они стройной вереницей.
Скоро въедем в горы. Они поднимут вокруг темноту, опустив поезд в колодец ущелья. Горы будут застилать рассвет, упрячут его надолго. Едем к рассвету, а словно в ночь.
Я закрыл дверь и зашел в вагон. В тепло и тишину просочились струйки черемухи, словно кто прошел с большим букетом, оставив за собой стойкий нежный запах.
2
Александров в работе легок, быстр. Силенка нагулена, голос звонкий. Ничего лишнего. Ни разговоров, ни суеты. Все предусмотрено заранее. Зря не улыбнется. Пустяк не вызовет у него улыбки, не привлечет внимания. Целиком отдает себя работе. Когда нагнется над рельсом и «стрельнет» взглядом вдоль него – ровно ли выправили? – даже очки наденет. Посмотришь, впрямь, профессор. Идет по шпалам, каждый метр оглядит, проверит.
Рельсы в струнку вытянулись, замерена высота и расстояние между рельсами: можно расслабиться чуть-чуть, перекур объявить, с людьми поговорить.
Иной во время работы может, скажем, на интервью с корреспондентом отвлечься. Александров – нет, не подойди. Как локомотив пройдет рядышком, да еще плечом заденет: не мешай, друг!
Иной может от первого шутливого слова, от улыбки чужой повеселеть. Весь нараспашку, свой человек, открытый и добрый. Александров откроется не сразу, не вдруг. Подержит еще тебя на расстоянии, словно испытает: а что ты сам-то за человек, чего стоишь-то? Взгляд сосредоточенный, умный. Все видит бригадир, все понимает. А на вид – молод. Лицо гладкое, светлое. Загар ровный, полевой. Посмотришь, идет невысокого роста парень. Коренаст, плотен. Прочно сбит. Лоб заметно выделяется, как у большеголовых мальчишек. Про таких говорят: «Ума палата». Короткая русая челочка зачесана набок, на старинный манер.
Не всем, конечно, нравилась строгость бригадира. А те, кто привыкали к его высокой требовательности, становились костяком бригады. Ведь «дядя Женя» и добрым бывал. Тяжело было нерадивым. «Пришил неправильно подкладку, плохо болт затянул – заставляю немедленно переделать. Качество – всему голова», – говорил Евгений Михайлович. Да, нелегко было в бригаде «Рокоссовского» (так в шутку окрестили однажды бригаду Александрова).
3
Читаю письмо Евгения Михайловича, в котором он делится своими воспоминаниями.
«Начало Великой Отечественной войны застало нашу семью в Белоруссии. Отец работал в партийных органах и ушел в армию. Он погиб на Волховском фронте в декабре 1942 года. Это был добрый к нам, детям, человек. Он очень любил нас. Ведь мы, я и сестра, потеряли мать, которая умерла в 1935 году. С нами жила бабушка, ей выпала нелегкая женская доля заботы о нас. 14 августа 1941 года последняя воинская часть, отступавшая через наше село, забрала меня с сестрой. На станции Сураж Брянской области передали нас в эшелон, который направлялся в тыл. Целый месяц эшелон шел до Оренбурга. В дороге часто попадали под бомбежку…»
ДИАЛОГ О БЕЗОТКАЗНОСТИ.
– Ваш характер?
– Твердый. Принципиальный.
– Ваш принцип?
– Знать свое дело до мельчайших тонкостей.
– Ваша задача?
– Научить этому каждого человека в бригаде.
– Ваш стиль?
– Предельная требовательность.
– Стиль работы бригады?
– Работать качественно, не возвращаться назад.
– Особенности?
– Часто приходится переделывать «чужую» работу.
Такой диалог вели мы с Евгением Михайловичем перед пуском магистрали. Ехали в кабине «Аэски»– самоходного бригадного вагончика – в Карламан. Бригада работала на железнодорожном переезде в Ирныкшах. И как в насмешку – выполняла именно «чужую» работу. Одна из организаций стройки оставила недоделки. Летом-то легко можно было все сделать. А тянули-тянули и до зимы оставили. Сами спокойненько свернулись и уехали, расхлебывать это дело пришлось строительно-монтажному поезду 340. Бригаде Александрова. Но за какие грехи? За какие грехи долбили мерзлую землю под кабель? Да еще на тридцатиградусном морозе. На хватком, остром, как стальная струна, ветру. Ломами долбили и киркой, по старинке, при нашей-то технике!
– Мне говорили, что ваша бригада «безотказная».
– Безотказная…
Александров долго молчал, глядел на вечерний сумрачный снег. Потом тихо сказал:
– Безотказность бывает разная, иногда она – во вред делу, как панибратство, халатность в работе.
«Учиться в первую военную зиму не пришлось, а в 1942 году уже работал в поле. Мне не было тогда еще и 11 лет. Мы жили с сестрой в колхозе. В конце 1942 года меня определили в детский дом. Пришлось побывать в нескольких детских домах. Условия в них были разные. Приходилось из некоторых «бегать». Но снова туда попадал… Дважды устраивался на работу, прибавляя себе 3–4 года…»
МОНОЛОГ О ВОПРОСЕ ВЕКА.
Александров с дотошностью гнет свое – чтоб любую работу сделать точно и прочно. Он-то гнет, а почему другие не гнут? Или гнут, но в другую сторону? Вот вам вопросик! Вопрос, можно сказать, века! Безотказность одних часто воспитывает халатность в других. Противоречие? Диалектическое? Или разгильдяйское? Как балансирование на рельсе. Игра в прятки. Честно? Нет. Ущерб для дела? Еще какой! Нужно быть резким и бескомпромиссным? Нужно! Только вот что смущает. Как бы это поточнее… Вот ведь, работать бы да работать. А тут… надо бороться. Самому, и бригаду к этому приучать. Тратить силы, время и нервы. Бригадир-то и так не кулик в своем болоте. А когда он коммунист – тут для активности поле пошире, весь поезд в его орбите и трест с главком в придачу! Широкий замах, да? Попробуйте бороться, хватит ли силенок?
– А у вас, Евгений Михайлович, хватает?
Молчит бригадир. Может, из скромности. Что хвалить себя? Может, от дум глубоких. Более важных: сил-то хватает, но их можно с пользой направить на другое, на рельсы, на земляное полотно, на «ось».
«Летом 1947 года (мне было уже 15 лет) в Ленинграде я встретил очень хорошего человека. Это был Иван Иванович Беляев. Он и помог мне устроиться на учебу в железнодорожное училище № 1 г. Ленинграда. Трудовая книжка, с которой я и сейчас работаю, ведет мой стаж с того времени, с 1 сентября 1947 года…»
МОНОЛОГ О «ЛОВКИХ» ЛЮДЯХ.
У нас есть люди, которые могут ускользнуть от ответственности, верткие люди, и ведь тысячу причин выставят, чтобы отфутболить свою ошибку. А потом опять допускают ее и опять: мы не виноваты.
«О Карламане узнал из газет. Приехал, посмотрел – не понравилось. Деревня. Грязь по колено. Не представлял полностью, что это будет… Жил с семьей тогда в Сызрани. Жена тоже работала путейцем, дети учились. Через месяц все-таки потянуло на новую дорогу, и я опять приехал в Карламан… Подал прорабу Байгозину направление отдела кадров, где было сказано, что «Александров Е.М., монтер пути… направляется в ваше распоряжение». Тот удивился и только спросил: «Бригадиром работал?». Говорю: «Да». Он сказал: «Вон твоя бригада – принимай! Старого бригадира снимаю!» Подошел к бригаде. Сидят. Курят. Спрашиваю: «Сколько метров пути в день шьете?». Отвечают: «Двадцать пять метров». Представился. Поднял. И стали работать. Бригаду дали мне самую запущенную, отстающую. В нее направляли даже из других бригад самых недисциплинированных и нерадивых… Уже на другой день зашили 150 метров. А через месяц заняли первое место по поезду…».
Ошибки могут быть. Не все учтешь. Но ошибки должны превращаться в коллективный опыт. Опыт – передаваться по традиции. От бригады к бригаде, от СМП к СМП, от треста к тресту.
Трудности никогда не исчезнут. Их бояться не надо. Но тут есть лазейка для ловкачей и любителей пошуметь: споткнулись о первое препятствие и вот тебе – мировая проблема! Ловкачей порой не сразу и раскусишь. Маскировочные халаты у них добротные. Против ловкачей можно только опыт и знания применить. Многим пришлось на стуле поелозить от правды, высказанной Александровым. Веская она, его правда, ясная, как стеклышко, хоть и горькая подчас. И возразить нечем. Помолчишь, а в душе-то спасибо скажешь ему. Бригадир, а в деле иному инженеру нос утрет. А как же иначе, если прав Евгений Михайлович?
«На первых порах большую помощь оказал мне прораб Байгозин. Да и сейчас – тоже «С первых дней мне было оказано полное доверие. Юра молодой человек, но деловые качества его высоки. Также полное доверие я имел со стороны Л. В. Изгородина. Поэтому я быстро вошел в новый коллектив, стал в нем нужным и своим…»
4
Монтер пути и рабкор Алексей Степанович Зуев так сказал об Александрове Евгении Михайловиче:
– Александров путеец золотой! Если брать производство. Мастер своего дела. Рабочих не обидит. Материально не обидит. Но требует строго.
– А если брать духовную сторону?
– Тут у каждого свой недостаток есть.
– А у Александрова – какой?
– Вспыльчив!.. Я тоже почти такой же.
ДИАЛОГ О СЛАВЕ.
Спросил я Евгения Михайловича перед пуском железной Дороги:
– О чем вы думаете, когда едете по «своим» рельсам, которые уже начали служить людям?
Евгений Михайлович помедлил с ответом, потом сказал:
– О славе.
Гляжу в глаза Александрова, стараясь понять: что за этим словом скрывается. Может, дрогнет на губах улыбка. Нет, не дрогнула. И взгляд спокойный и серьезный. Уходящий в неведомые глубины, в больное для него прошлое.
Спрашиваю:
– О своей… славе?
Усмехнулся.
– Нет. Мне чужая слава покоя не дает…
– Чья, если не секрет?
– Слава… бракоделов, о которых вы писали раньше, как о… героях…
Пришла пора и мне поелозить на сидении? Спасибо за откровенность, Евгений Михайлович! Но диалог не окончен.
Александров ворохнул прошлое. Что запомнилось? Не только первые костыли и стрелки, первые метры пути. С интересом приглядывался тогда к людям. Много молодежи. Хорошие ребята и девчата. Но опыта у многих маловато. Учить бы их, натаскивать с первых дней. Среди бригадиров тоже мастеров своего дела не густо. А один сразу же гоношиться стал. Его учить нечего, он все знает, все умеет. Я же, говорит Александров, усомнился: по хватке вижу – слабак мужик. Разговорились как-то. Спрашиваю его:
– Какой у тебя разряд?
– Четвертый!
И с такой гордостью, с гонорком, ну, впрямь мастак великий! Конечно, среди новичков это звучит, четвертый-то разряд. Высокий в общем-то. Ведь у многих вторые разряды. Да и то не сразу дадут. Еще в учениках походят, мозоли понатрут как следует. Может, и меня, говорит Александров, принял за пацана. Рост небольшой. Голос звонкий. Может, удивлялся, как это такого бригадиром поставили. И сам спрашивает:
– У тебя-то какой разряд?
Говорю тихо, как бы между прочим:
– Шестой…
Ничего бригадир с четвертым разрядом не сказал. Ушел. Ситуация не из легких. Ему ее пережить надо. А может, обдумать как свою «биографию» вперед подтолкнуть.
– Вы не сработались?
– Нет, почему же. Он в гору пошел. Но и мы были не на последнем месте.
Гремел бригадир с четвертым разрядом. Бригада его гнала звенья. Гнала километры. Первое место и переходящее Красное знамя, казалось, навечно закрепились в его бригаде. Фотографы, корреспонденты. Радио. Телевидение. Все работало на ее славу.
Однажды бригаду Александрова перевели со станции Карламан на балластировку пути, на участок, где прошла знаменитая бригада. И сразу обнаружился брак предшественников. Вместо отделочной работы пришлось заниматься капитальным ремонтом: вытаскивать и снова забивать костыли, накладки переставлять, рельсы передвигать, шпалы недостающие добавлять. То есть делать не свое дело. Деньги за эту работу государство заплатило. Значит: или работай бесплатно, или залезай повторно в государственный карман. Тоже ситуация не из легких. А что делать? Залезли! Знаем, что воруем, а берем.
Итак, у той бригады «туфта» вышла, то есть пустой труд. Из-за чего? Слишком рьяно к знаменам тянулись. План хотели налегке выполнить и перевыполнить. А не слишком ли дешево знамена-то даются? Александров вывел «героев» на чистую воду, но слава той бригады была так велика, что тревожный голос Александрова потонул в ней бесследно. Слава делала свое дело. Недоброе, злое. «И печать этому помогла!» – упрекнул меня Евгений Михайлович. Казалось, никакая теперь сила не могла повернуть славу вспять. Я стал возражать: печать отражала реальное положение вещей, то есть соревнования. Цифры, проценты давали службы СМП. Итоги подводил коллектив, штаб стройки – серьезные, взрослые люди. Редакция газеты не может знать технологические тонкости и подменять ОТК. Александров сказал: должна! Печать была-де пропагандистом формального соревнования, хвалила за вал, а не за качество. Где же организаторские функции печати? Печать могла бы заглянуть в корень проблемы, пойти против общего ошибочного течения, а не поощрять его бег. Ведь сколько угодно таких примеров в истории печати, когда она разрушала рутину и инерцию. Хоть в промышленности, хоть в сельском хозяйстве. По выступлениям журналистов даже решения правительственные принимались, ибо печать – разведка нового. А тут задача была куда меньшего масштаба. Надо было прийти и сказать: товарищи дорогие, что вы делаете? А ну-ка давайте сюда знамена! И ударить как следует по организаторам такого дутого соревнования. И по бракоделам тоже. Нет, не ударили. И знамена не отобрали. Инерция сильнее оказалась.
Честно говоря, Александров был прав. Но правота его стала очевидной лишь спустя несколько лет. Время было судьей. Но все же…
Все же я взял «бракоделов» под защиту. В блокноте у меня есть такая запись: «Земляные работы от Карламана до станции Архангельской фактически закончены. Но качество плохое. Не спланированы кюветы. Остается много заболоченных участков. За Архангельском перебрали 1,5 километра пути. Причина? «Утонули» рельсы. Почему? Вынуждены были для броска (для плана СМП) вести укладку по неподготовленному земляному полотну».
Значит, говорю Евгению Михайловичу, «броски» планировались и поощрялись сверху, ибо положение было безвыходное. Это, конечно, неправильно. Печать об этом как раз много писала. Что же в такой ситуации делать бедному бригадиру? Александров был непреклонен: «Совесть иметь! Партийную совесть – тем более!». Вот он, Александров, никогда, ни при каких ситуациях не шел на обманные «броски», а если они, броски, и были, то всегда с отличным результатом. С чистой совестью выходил из них.
Говорю Александрову, что я симпатизировал тогда знаменитому бригадиру и его бригаде. Там были настоящие люди, не покинувшие стройку в самые трудные дни. Да и бригадир немало сделал для стройки, был такой же беспокойный, как Александров. Помню, как он тормошил штаб стройки, руководство поезда и обкома комсомола, когда внезапно кончились рельсы, и его бригада простаивала. Не только о славе – о людях своих, о плане беспокоился. Прогульщикам спуску не давал. Смело, принципиально, как и Александров, ставил все наболевшие вопросы на профсоюзных и партийных собраниях, на которых и мне, кстати, приходилось присутствовать. Объективно – мог он вызвать симпатии? Александров молчит. Говорю, да и вообще, казалось мне, что человек он был хороший. Отзывчивый. Трудолюбивый. Что толку, говорит Александров, если хороший человек – никудышный специалист. Должно быть все взаимосвязано. В противном случае для производства важнее «хороший специалист». Нет, сказал Евгений Михайлович, человек был не на своем месте. А слава вскружила голову. Заменила знания и опыт, замазала недостатки и промахи. А он примирился. Глаза закрыл на правду. В этом его вина.
Докопались мы до истины в споре о славе или нет, но каждый остался при своем мнении. Александров никаких «поправок» не принял. Я же считал, что, хотя Александров во многом прав, но и того бригадира можно понять и в чем-то оправдать. У вопроса намного больше граней, нежели покажется со стороны.
– Чем же кончилась «холодная война»?.
– Его назначили мастером…
Я знал об этом «скачке» бригадира. Но меня интересовало другое. Я спросил:
– Тогда в чем же дело? Вы не правы, Евгений Михайлович?
– Дело в том, что он вскоре ушел со стройки… Еще до пуска.
– Но почему?
– Обиделся, что его не поняли.
В апреле 1979 года получаю письмо от Зуева. Алексей Степанович окончательно развенчал и пригвоздил к позорному столбу бригадира, назначенного мастером, унизительным для рабочего человека словцом – «летун»! Зуев был заодно с Александровым. Тоже «вспыльчив». Дальше пишет про «летуна»: «Из СМП-340 он поехал на целинные земли по оргнабору в Хайбуллинский район. Поработал там несколько месяцев, махнул куда-то в Хабаровский край. Теперь опять просится в Башкирию. Говорят, прислал письмо, просит администрацию нашего поезда принять назад…».
Значит, диалог о славе еще ждет своего продолжения.
Итак, что запишем, Евгений Михайлович, для печати? Вот свежий пример, про бракоделов. Пишем. Обнаружили с запозданием, что целый километр пути прогнали не по «оси». Теперь надо перекинуть рельсы в сторону и все заново переделать. Геодезист виноват? Мастер? Прораб? А у тебя, бригадир, на что голова? Не ты ли главный хозяин трассы? Значит, ты и потерял «ось». А у самого-то она у тебя есть?
