Текст книги "Айгирская легенда"
Автор книги: Борис Павлов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)
Путешествие шестое
ГОРА ЛЮБВИ
Мы едем по новой дороге.
– Скорей бы легли рельсы!
– Чтобы проехать на первом поезде?^
– Нет! Чтобы посмотреть на бег солнечных лучей по рельсам: какие они стройные, в какой гибкой изящности.
И лучи солнца и рельсы навсегда свяжут человека с природой!
– И только-то?!
– Нет… Еще – чтобы заглянуть в зеркало от накатанных колес. Чтобы увидеть, как рельсы впитали голубое небо, все его оттенки – от рассвета до заката. И еще глаза людей. И тепло рук. И стук сердца. И прошлое. Которое у нас в глазах и в сердце…
– Вы были на Горе Любви?
У трассы свои корни.
1
Предрассветный сумрак полон чудес и удивительных превращений. За каждым поворотом он в новой одежке. Плотный, сиреневый. Легкий, прозрачный. С дымкой вуальной. Гора подступила к поезду – тень густая. Въехали в потемки. Отодвинулась гора – свет хлынул. Кажется, вот он – рассвет! Все видно, как в пасмурный серый день. Нет, рассвет хочет поиграть, позабавиться красками.
За тоннелем обогнули деревню Габдюково. Прогрохотали мостом. Повернула свои бока огромная, словно насыпная, сопка. Небогата на ней растительность. Хоть распахивай. Или скот паси на травяных склонах. Может, в ней камни спрятаны драгоценные? Может, еще чем богата. Дорога снова завиляла. Слева скальные сколы. Выше округлые каменные наплывы разных форм. Присмотришься, фигурки различишь. Людей и животных. Головы. Носы. Глаза. Рты. Чего только не натворила природа из камня.
Прошли Зуяково. Большая станция. Жилой и промышленный городок вокруг нее. Рядом течет Инзер. Словно паутинный висячий пешеходный мостик над ним. На том берегу сама деревня. Много новых домов. Они желтеют среди старых построек.
Железная дорога снова закривляла вместе с Инзером. Рельсы и река рядышком бегут, впрямь родня близкая. Сколько ни взрывай скал, а все в подчинении у природы человек.
Едем на восток. Справа за Инзером притаилась под горой деревушка Бриштамак. В сумраке не заметишь ее – словно в землю ушла, а сверху теневым пологом прикрылась. Зимой, когда на стыковку ехали, такие дымы стояли над сугробами, что казалось – это пар из самой земли выходит.
И вот – Ассы! Большая деревня. Одна гора срезана справа. Другая слева. На дне конуса, в ущелье, дома налеплены. Дома и на гору полезли с обеих сторон. Левая гора луговая, пастбищная. Правая с полянками, лесом поросла, ельником. Стоят Ассы на родниках. Земля вся иссочилась родниковой целебью. Целебная водица в каждой лужице, просочине. Куда ни ступишь на закрайках деревни, провалишься по щиколотку в жижицу. Дерн под ногой «дышит», выбрасывая фонтанчики. Трава брызжет водой. Ручьи живут неслышно, хоронятся под кустиками, в пойменных овражках и впадинках. И на свет выходят, небо отражают красновато-фиолетовым отблеском, словно тут нефть расплылась. На пути некоторых ручьев колодцы стоят полуразрушенные. Неглубокие. На дне их ржавчина. Из колодцев струйки текут, снова в ручьи собираясь. Стекаются они с травянистого предгорья в понизовье, к самой насыпи. В большой ручей уходят. А ручей под мост ныряет, затем в Инзер.
Один ручеек особо приманчивый. Он рядом с железной дорогой, на бугру. Заключен в тонкую длинную трубу. Из трубы струйка вылетает. Вода чуть солоноватая. Говорят, целебная. Вроде минеральной. Я пил ее не раз. В кружку нацеживал. В ведро набирал. Чудо – водица. Соль, правда, почти не ощущается.
Холоднющая вода. Только маленькими глотками можно потягивать, с перерывами. Иначе заморозит горло, никакого наслаждения. А так хоть целый день пей, не напьешься! Ее бы в бутылки с красочными этикетками и на пользу людям. А тут плещет на камни, давно отмытые и отполированные. Кто рядом живет с родником, ходит к нему за водой с ведрами на коромыслах. Чай ли вскипятить, обед ли сварить. И для баньки можно натаскать, тут уж особая услада. Наверно, и стирают, и полы моют этой же, целебной. Да ее на все хватит. Бежит безмятежно из железной трубы, Инзер питает.
Над крышами встали дымы. Стройно, дружно. Безветрие, Свет в окнах редок. Ни к чему зажигать, скоро высветит в заутренье.
Над железной дорогой, на холме, небольшой деревянный дом. Его называют «курортом Ассы». Да еще баню-лечебницу, которая невдалеке, в низине, среди густой травы и кустарника обосновалась. Лечебница тоже на целебных ручьях стоит.
Места эти, от Ассов до поселка Инзер и дальше, не только в мыслях государственных людей, но и в проектах обретают свои будущие контуры как зоны курортные, лечебные. Зоны отдыха. И, разумеется, массовые, с размахом планируемые. Башкирская Швейцария должна служить людям. И пользу давать. В поселке Инзер метится большое строительство. Говорят, в местах этих уремных есть где и совхозам животноводческим развернуться, угодий кормовых предостаточно, только умом пораскинь хорошенько да не ленись. Мощности леспромхозов тоже, говорят, можно разгулять вширь. Разгулять так, что заскрипят леса, зашатаются горы. Планы новые спущены. Как-то они впишутся в природу, в заботу нашу о ней? Сооружается комбинат стройматериалов. Автомобильную дорогу тянут в Уфу, впридачу и в помощь дороге железной. Громко, ломко шагает в эти края цивилизация. Благо несет, но и-проблемы-лишаи, вызревающие на благе.
Почему-то все чаще вспоминаю взорванный айгирский мостик. Забудешь о нем, а выплывет. Как навязчивая мелодия. Словно душа отделилась от останков мостика и вселилась в меня. Мелодия эта все пронизала – и тишину вагонную, и сумрак за окном рассветный. Она бьется в колесах и рельсах. Хорошо, если б коснулась ватманских листов, на которых рождается будущее края, определяется судьба людей. А вдруг не коснется?
Айгирским мостиком восхищались молодые рабочие и студенты. В редкие минуты отдыха, люди приходили сюда и, встав посредине мостика над бурлящим Малым Инзером, среди вековых камней, елей и сосен, тихонько раскачивались и пели. Какие тайны оживали вокруг? Может, здесь зарождалась первая любовь? Может, постигалась глубина связей человека и природы, являлась святость красоты? Человек открывал в себе новые миры.
На противоположном каменном «пятачке» ежегодно проводил свой отпуск один геолог. Он приезжал из Москвы и разбивал там палатку. Говорят, завещал, чтобы и похоронили его там… Но «пятачка» уже нет. Природный каменный храм превращен в развалины.
Художник Вячеслав Воронинбывавший у мостика не раз, говорил: «Всех, кто касался этого места, задевало, не оставляло равнодушным». Он сохранил образ айгирского мостика в своей графической работе. Назвал рисунок «Вдохновение». Вот это и было убито: вдохновение… Но оно осталось. В искусстве. И памяти.
– Разрушенный айгирский мостик разве не символ современного варварства? Слишком резко? Может… За распутство эта производственное и инженерное никого, разумеется, не наказали, да и не собирались. Ибо назвали факт сей первобытный просто – «производственная необходимость». Это официально. А в разговоре среди работного люда прорвалось оправдание: «подумаешь, невидаль!» Пострашнее, мол, творятся дела на белом свете да и на самой трассе и ничего, все сходит с рук: план есть план! Значит, ни запрета, ни суда праведного? Хочется воскликнуть: «Вот она «косная сила инерции… в хозяйственном мышлении! (Из речи Л. И.Брежнева на встрече с избирателями Бауманского избирательного округа Москвы. «Правда», 3 марта 1979 г.)»
Инерция в планировании и мышлении сказалась и на многом другом. 23 ноября 1978 года (почти через год после торжественного пуска магистрали) в «Правде» появилась тревожная заметка, заостряющая внимание на благоустройстве притрассовых сел и деревень, комплексном подходе в дальнейшем хозяйственном развитии края. Вот она:
«ЗАБЫЛИ
Около тридцати жителей нашей деревни Кумбино работают на железнодорожной станции Инзер. Примерно столько же детей ходят в ближайшую поселковую школу. Путь тех и других лежит через реку Малый Инзер. Нрав у этой речки буйный – она часто разливается. Стремительное течение не позволяет переправляться не только вброд, но и на лодке. На работу ли, в школу, магазин людям приходится идти далеко, в обход по прибрежным скалам.
Каждый год на средства Инзерского леспромхоза через реку строится деревянный мост. Весной его неизменно уносит течением. На затраченные деньги уже давно можно было бы построить капитальное сооружение, а заодно и провести электричество – в домах все еще горят керосиновые лампы.
Словом, неуютно живется в нашей деревне. Из-за этого молодежь покидает родительский кров. А кто же будет работать – в лесу, на станции, в поле?
Ф. Шарафутдинов.
Белорецкий район,
Башкирская АССР».
Есть там капитальное сооружение – железнодорожный мост. Помню, когда он строился, десятки людей задавались вопросом, а почему бы рядом с ним не соорудить мост автодорожный, по которому могли бы ходить жители Кумбино и других окрестных деревень? Сказали: не положено, нет в проекте и в смете. А почему нет в проекте и смете? И опять – не положено! К системе минтрансстрой это дело не относится.
Человек и природа сходятся в купели жизни. И на поле борьбы. Нелюбовь к природе и к человеку переносится, как заразная болезнь, на все: на труд, на качество работы, на воспитание людей. Построена одна трасса, продолжается возведение другой, еще более сложной и трудной. И конечно же она не раз порадует человека своими праздниками. У нее были, есть и будут свои стыковки, «серебряные» костыли и пусковые рубежи.
2
От черемухового белоцветья минуло почти два часа. А горы все еще прячут солнце. И лишь при выходе с поворота на восток, в межгорье, вдруг на некоторое время прорвется зоревая желто-багровая разгарица.
Здесь тоже свистели пули. Об этом мне рассказывал Иван Федорович Челпанов, один из первых комсомольцев поселка Инзер. У него до сих пор сохранился комсомольский билет образца 1918 года. Серые картонные корочки, а как дороги они для него и для молодых людей, строителей, студентов, школьников, всех, кто держит их в руках, слушая рассказы Челпанова.
В комсомольской организации Инзера было человек двадцать. Секретарем комитета выбрали Татьяну Меркулову. Помощником – Костю Поперекова. Членами бюро были Иван Челпанов, Ахметьян Аминев, Михаил Закиров…
– Чем вы занимались тогда, Иван Федорович?
– Я плотничал. В леспромхозе.
– А в комсомоле?
– Посылали нас в самое пекло. Ездили по деревням со спектаклями. Ставили критические постановки – кулаков, приспешников продергивали. Синеблузниками были… Привлекали пожилых. Мокина Людмила была очень боевая. Всех поддевала… Собрания, воскресники. Девушки в красйых платках выходили на. воскресники…
В 1922 году объявились отряды вооруженных банд. Обратились к комсомольцам: кто добровольно хочет вступить в организацию ЧОН? Предстоит схватка. Могут убить. Записались одиннадцать человек. В том числе и Челпанов. Отправили отряд в Узян. Там учили борьбе с бандитизмом. А потом – на коней, вот тебе винтовка, вот тебе наган, и вперед, вдоль реки Инзер, по деревням, вдоль ущелий, по горам и лесам… Сказали, в горах хребта Зульмердяка скрываются бандиты. Во главе их влиятельный мулла Хамза. Будьте осторожны, у него в отряде есть пулемет… Шли ночью. По следам. Останавливались в деревнях.
– Был Хамза?
– Был…
– Где он?
– Уехал…
– Куда?
– Утром уехал, опоздали… Куда – в горы, вон туда!
В горы! Кругом горы. Ни дорог, ни тропок. Простор, как пропасть. Снова на коней и к следующей деревне. Был? Был! Куда ушел? В горы… Инзер, Ассы, Бриштамак, Зуяково, Габдюково… Проложили чоновскую трассу, над которой свистели пули. Ехал Иван Рябухин. Чок! И упала под ним лошадь. Кинулись в лес, а там каменистый обрыв. Бандитов след простыл.
Три года ездил в отряде ЧОНа Иван Федорович. Бандиты наводили страх на местное население, к старым порядкам призывали, грозили расправой тем, кто за Советской властью пойдет… Чоновцы наводили страх на бандитов. Укрепляли веру в Советскую власть…
Рассеялся отряд Хамзы, но борьба не окончилась.
…Комсомольцы ставили в Инзере спектакль. Зал – набит до отказа. Играют свои же, леспромхозовские, и заводские. На сцене «богатый» и «бедный». Бедный мечтал о земле, и Советская власть дала ему землю. Богатый мечтал о богатстве, и оно уходило теперь… К кому? К бывшему батраку! И вот богач взял обрез. И утром, когда бедняк вышел на пашню, чтобы вспахать поле, встретил его и сказал:
– Ты отобрал у меня землю…
Бедняк ответил:
– Она теперь народная…
– Уйди, откажись!
– Не уйду. Я всю жизнь мечтал о земле… И боролся за нее…
– Боролся? Тогда получай!
Завязалась борьба. И когда бедняк оказался сверху богача, зал грохнул от аплодисментов.
– Дай ему как следует! Обрез забери, обрез…
Но обрез снова в руках богача. Он встал на ноги и выстрелил в упор… Бедняк упал, раскинув руки… Артисты так хорошо сыграли эту сцену – выстрел, как настоящий, убийство, как настоящее, бедняк упал и раскинул руки – по-настоящему, что в зале прошелся легкий гул восхищения, кто-то крикнул: «Во, играют!» Потом: «Эй, хватит лежать, вставай, Иван!» Наступила пауза. Убитый лежал без движения. Артист, игравший богача, тоже был на какое-то время поражен всамделишной игрой своего товарища, но тут же опомнился и продолжал вести дальше свою жестокую, бесчеловечную роль.
– Ты хотел земли? – крикнул он «мертвому». – Так получай ее!
И приподняв Ивана за голову, стал горстями вталкивать ее в открытый рот «убитого». Земля на сцене была настоящая, и артист постарался для убедительности натолкать полный рот земли своему товарищу. Перед спектаклем договорились – терпеть чтобы пронять народ, вызвать сочувствие к бедняку правдивой игрой… Опустится, мол, занавес, выплюнешь землю, рот прополощешь и выйдешь на аплодисменты… Живым и здоровым!
Но тут закричали из зала:
– Хватит издеваться над Иваном! Иван – опомнись! Верим тебе!
Занавес!
Но занавес не шел. Его заело. Сцена окончена. Первое действие – тоже, пора делать перерыв, а… Иван лежит… И вдруг все увидели кровь на белой его рубашке… Настоящая? Или так придумано?.. Притих зал, не зная, как все это воспринимать? Не переборщили ли ребята?.. Артист с обрезом перестал «играть», наклонился над Иваном. Кровь на рубашке не «репетировали». Откуда? Патрон вставлял холостой. Сам вставлял… Значит, кто-то…
– Убили. Убили Ивана!
В это время двинулся занавес и все закрыл. Зал ринулся на сцену. Иван Крупинин лежал, раскинув руки. Пятно расползалось.
Кто-то перед спектаклем заменил холостой патрон на боевой. Жизнь шла в спектакль. Спектакль – в жизнь…
Однажды во время студенческого праздника Иван Федорович показал строителям и студентам могилу на склоне Горы Любвй (по-старому горы Белягуш). Чугунная плита. Металлическая ограда. Здесь похоронен первый командир красной дружины Инзера Александр Васильевич Ехлаков. Его расстреляли кулаки и приспешники в 1918 году, которые именовали себя «гражданами Инзерского завода», как явствует из надписи на плите. «Красного», видимо, не разрешили хоронить на общем кладбище. Горькая истина чугунной плиты рассказала о многом. Теперь напротив склона с могилой Ехлакова – новая станция Инзер, двухэтажный белокаменный поселок, дома которого на фоне темно-зеленых и синих гор похожи на коттеджи курортного городка. Показал мне потом Челпанов и редчайшую фотографию, пожелтевшую, но не утратившую четкого изображения. На ней большая группа вооруженных людей. Тех, кто устанавливал и защищал Советскую власть в Инзере. Молодые парни, одетые попросту, по-рабочему. Средних лет мужчины. Пожилые. Бородатые. С усами. В картузах. Подтянутые. Бравые. Весь задний ряд на конях. Ехлаков слева, с краю. Строгий, проницательный взгляд. Умное лицо. Заостренные кончики усов. Уверенный в себе человек. В своих делах и помыслах… Теперь он в Горе Любви. В нашей жизни. В магистрали.
У трассы свои корни.
3
Володя Филимонов, заместитель начальника штаба Белорецкого крыла стройки, может и улыбаться, и шутить с вами, но, о главном, о чем болит у него голова, постарается не забыть. Балясничать по-пустому особенно-то и некогда. Так было в первые дни стройки, в Юбилейном, так было и перед окончанием ее, когда шла укладка последних километров, а штаб находился поселке Инзер. Попытаться воспитать в себе обязательность, принципиальность дело нелегкое. Не дело – труд великий. Потому ощущение праздника – скоро стыковка! – не притупляло в нем озабоченности за нерешенное.
А недоработок всяких – хоть ковшом экскаватора выгребай, не выгребешь.
Володя показывает мне на станционных задворках несколько канавокопателей. Как воздух, нужная стройке техника. И привезена издалека, из Средней Азии. Но бездействует эта нужная, как воздух, техника. Кажется, достоится до срока, ребятишки на металлолом разберут. Жалкий вид больно. Володя подтверждает: некоторые на самом деле из строя вышли. А хозяева их ничего фактически не делают. Нет, и вручную копать не собираются. Но к рюмке в рабочее время приложиться могут. И зарплату получают, как все хорошие люди. Мало этого, ухитряются так оформить наряды-бумаги, что… за перевыполнение плана и другие показатели не стесняются и премию отхватить. Вот пристроились ребята, вот житуха!
Володя искал к ним подход по-хорошему. Но кто он такой, что за начальник? У них, субподрядчиков, план «нарисован»? «Нарисован». Все. Друзья, но ведь у нас, строителей, генподрядчиков, из-за этого план горит. А кисточку рисовальную брать в руки не собираются, ибо канав-то выкопанных на самом деле нет!
Случай исключительный. И по своей редкости, казалось былегко решимый. Так? Все же как ни подходил, как ни подкапывался к руководству участка механизации Володя Филимонов, не вышло: мы-де удельные князья!
Написал письмо в управление механизации – начальству «князей». Не ответили. Вместе с руководством СМП-308 обратился в Магнитогорск. Обещали разобраться. Да, видно, руки не дошли. Ведь надо в главк обращаться, потом в министерство длинная история…
Стоит Володя возле канавокопателей и честно осознает свою» беспомощность. Потому и молчит? Почему молчишь, Володя? Или уже на что-то решился?
4
В помещении штаба холодновато. Но это не мешает ощущать уют. Чистота. Порядок во всем. И музей вроде, и штаб боевой. Переходящие знамена стройки, грамоты. Карта ударных строек. Вымпела, стенд с фотографиями. Стопки журналов на отдельном столике. Уютно не только от праздничного внутреннего убранства. От людей уютно. Заходят к нему часто. И парни и девушки. Виктор Малахов. Юрий Шахматов. Юрий Петровнин. Людмила Васильева. Ольга Калашникова. Оксана Файрушина. Активисты штаба – друзья Филимонова. Тянутся к нему, как на огонек в пургу. Каким-то внутренним магнитом притягивает. То ли улыбкой завораживает, то ли простотой. Попросит – всегда откликнутся. Без уговоров. Да у Володи и голос-то негромкий, и говорит без нажима, словно по-домашнему: «Ребята, надо бы, а? Хорошо бы, а? Ребята, не могли бы вы?..»
И ребята откликаются. Рабочие, бригадиры, мастера, прорабы, руководители организаций – у всех есть дело в штабе. Самые активные всегда по пути забегут к Филимонову: что нового, не нужна ли какая помощь? К таким и Юрий Шахматов относится. Можно сказать, правая рука Филимонова. Своих дел полно, а не откажется от Володиных поручений. Выполнит их с охотой, быстро.
Юрий высокий, стройный молодой человек. Голова у него всегда вскинута вверх, словно ходит по площадкам строительных лесов и глядит на кирпичную кладку, хорошо ли вышло? Или бросает взгляд на дорогу: не везут ли кирпич и раствор? Постоянная озабоченность отпечаталась на лице и во взгляде. Человек дела. Работа для него – жизнь. Весь отдается. Выложится, можно сказать, до основания, до изнеможения, и только тогда скажет себе: хорошо поработал, честно. Венец – удовлетворение, радость. В этом видит смысл труда. Комсомольско-молодежная бригада каменщиков СМП-308, которой он руководит, не раз занимала первые места на стройке и в СМП, удивляла рекордами и стойкостью людей. Бригада Юрия Шахматова строила вокзалы в Юше, Айгире, Инзере. Возводила Дома связи, быта, административные и хозяйственные корпуса, очистные сооружения. Юрий нередко вносил изменения в проекты, рабочие чертежи. Придумывал свое. Это улучшало качество работы, повышало ее эффективность. Привык докапываться до сути, делать все добросовестно. А что особенного? Скажет: это норма жизни. Быть первым для Юрия Шахматова не самоцель, а внутренняя потребность. Об этом он, правда, не думает. Так получается. В поход идти, он не отстанет. В спортивных состязаниях тоже добьется успеха.
Белокурый, густые волосы. Голубоватые глаза. Лицо скуластое, с крупными чертами, словно вырубленное. Улыбка смягчает резкость, светится обаянием. По натуре человек простой, доверчивый.
Ему 27 лет, а уже отмечен многими наградами. Знак ЦК ВЛКСМ «Молодой гвардеец пятилетки», грамоты. Фотографировался у Знамени Победы в Москве. Имя его занесено в Книгу Трудовой славы стройки. Награжден орденом «Знак Почета». За большие успехи в труде был удостоен звания лауреата премии Ленинского комсомола.
Из блокнота, 14 ноября 1976 года: «Радость встречи с хорошим человеком. Это, пожалуй, главное наше счастье».
…В штаб заглянул Юрий Петровнин, рабочий СМП-308. И кстати.
– Юр, сходи в общежитие, а? – просит Филимонов.
– Бегу! – Юра тут же исчезает, все поняв с полуслова: в общежитии кто-то «шумит».
Филимонову только что позвонили, иди, наведи порядок. Он сам хотел идти. Но нашлось кому. Надежному другу. Среди ребят Юра пользуется большим авторитетом. Все умеет делать. На монтаже домов работал. Потом на курсах учился. Стал машинистом экскаватора. Музыку любит. На магнитофон записывает все новинки эстрады. Тайгу отлично знает, охотник и турист. За один день может по горам отмахать километров тридцать. И на вид спортсмен. Упруг, жилист, как корень. А в глазах детская чистота и отзывчивость.
По пути в общежитие Юра уговаривает одного дружка пойти с собой «на дело», в общем-то не хитрое, но канительное. И быстро наводят порядок в общежитии.
Штаб готовился к празднику русской зимы. В комнате было полно народу. Шумок, галдеж, смех. Зашла высокая женщина, в руках самовар.
– Володя, нашла все-таки!
Улыбается гостья. Володя на радостях вскочил со стула и к ней. Готов расцеловать ее. С ног сбились. Все было на мази, а самовара не могли достать нигде. И вот нашлась добрая фея, выручила.
Это была Лидия Леонтьевна Калугина, местная, инзерская, из ОРСа леспромхоза. Она и о тортах побеспокоилась, о беляшах горячих для праздника. Своих сослуживцев подключила к заботам Филимонова.
Я спросил Лидию Леонтьевну после праздника:
– Значит, и вы стали активистом комсомольского штаба?
– Сама поднабилась. Правда, по просьбе Филимонова. Нравится, как Володя на стройке делами заправляет. Сама в молодости такой же была…
– А какой?
Улыбается, с гордостью шутливой:
– Яркая комсомолка!
Рассказала, что эта «яркость» привела к тому, что подбила девчат на фронт убежать. И убежали. Но поймали их в Белорецке, домой вернули.
– На Володю леспромхоз начал работать, поселковый Совет подключился. Что ни попросит, все для него делается. Я даже ревную…
Праздник прошел интересно. И крепость снежную брали, и канат перетягивали, и на лыжах снег пахали, и на ходулях забирались на Гору Любви. Разнаряженная лошадка катала детишек на санях под звон колокольчиков.
Вечером после праздника Филимонов зачитал в клубе патриотическое обращение к молодежи и комсомольцам 2000-го года, в котором от лица молодых строителей, студентов отряда «Союз», комсомольцев трассы отчитался перед далекими потомками, заверил, что традиции старших поколений будут продолжены, пожелал юности будущего успешно пробивать трассы в коммунизм, но не забывать и о трассах 20-70-х годов. Текст обращения решили вложить в капсулу и зарыть под насыпью или монументом-киркой.
5
…Володя пишет новое письмо. Выбирает слова резкие, гневные, отражающие его боль, всех строителей голос, требовательный, возмущенный голос! Обтекаемых компромиссных писем ой много писывал. Тут нужен иной стиль! Его не надо редактировать и смягчать: ведь – в Центральный Комитет ВЛКСМ!
Научно-техническая революция? Ха-ха! Вот она, в этом его письме!
Работаешь на строчке, будь психологом. Задеть человека за живое, но так, чтобы он на тебя, в конце концов, не обиделся, это разве не наука?
Зашел в меховой шубе средних лет человек. Я с ним не знаком. Видать, из механизаторов. Сел. Смотрит, как Володя пишет. Ждет. А тот все пишет.
– Зачем ты меня в «Комсомольском прожекторе» разрисовал?
– Сейчас, погодите…
Володя строчит, загорелся. Он во власти вдохновения: ну, держитесь, «удельные князья»! Володя начал борьбу.
– Если бы я был простой рабочий, ну мастер, ну прораб, наконец!
– Не я продернул, а товарищи, которые проводили рейд. Потерпите немного.
Помолчал. И снова наседает: задел бы местком, заместителя его, главного инженера, механика. Почему он за все должен отвечать? А стишки-то! Обозвали, унизили! А карикатура – смех! В шубе драной! А у него – новая! С папиросой полметра длиной, а он курит не папиросы, а сигареты! Улыбка до ушей! А он редко улыбается, чтобы не расхолодить коллектив! Он в суд подаст за оскорбление личности! Сугробы до самых крыш нарисовали! Из них радиаторы торчат, двигатели! Колеса разобраны. Да, ремонт затянули немного. Но надо сначала разобраться – почему! Где людей хороших взять? Какие у них кадры, знаете? Одна сопливая молодежь! Так что можно было поприличнее нарисовать его, а еще лучше позвонили бы.
– Звонил.
– Не помню что-то.
– В том-то и дело…
– Ведь все смеются! Ты подрываешь мой авторитет среди коллектива!
– Зато быстро выправили положение, я сейчас, одну минуточку…
– Я буду жаловаться.
– Да, ла-а-а-дно… – тянет Володя по-братски: дело прошлое. Улыбается доверчиво, попросту. Лицо круглое, как яблочко. Волосы зачесаны назад, просвечивающую лысину скрывают. Короткий, чуть вздернутый нос, пухлые губы, белесые брови – беззаботный парнишка, да и только. Готовый перед любым добрым человеком расплыться в улыбке, броситься в объятия, или дать конфетку мальчугану, появившемуся в штабе вместе с родителями: «Держи, Чебурашка!» Володя в такие веселые, шумные минуты сам похож на Чебурашку. А вообще он коренастый, плечистый, пружинистый, а разойдется в смехе, заискрится весь, сощурит плотно глаза и трясет озорно головой, посмотришь, и самому захочется рассмеяться от одного Володиного вида: чудной, открытый, рубаха-парень. Но сейчас он занят. Делает два дела. Пишет гневное письмо и беседует с настырным и важным начальником. Отношение к нему он не скрывает: ну и что, что начальник! Продернули, разрисовали, значит – заслужил. Так думает Володя. Но ссориться он не хочет. Штаб сказал свое слово. Зачем еще разжигать страсти? Улыбка Володи – это его ответ на гнев собеседника, на его пренебрежительно-обидчивый тон, на грубоватую фамильярность.
Человек в шубе гневался-гневался, Володя тушил-тушил этот гнев тихим голосом, доверительностью, и вижу: что-то сдвинулось в Володином собеседнике. Вроде как рукой махнул, ладно, спорить бесполезно: как ни плескал бензинчик в огонь, Филимонову все равно! Честь штаба, честь и сила «КП» дороже всяких самолюбий и обид. Наступила тишина. Оба долго молчали. И вдруг Володя понял, что человек может не только ругаться, но и сбросить с себя защитный панцирь – амбицию и гнев начальника. Задуматься может. А это уже шаг вперед в их взаимоотношениях.
Собеседник Володи знал, что на стройке есть комсомольский штаб. Однако дел с ним не имел, считая – пустяками занимается молодежь. И вот тебе на! Ну, допустим, вышестоящий начальник пропесочил бы, тогда другое дело. А тут совсем посторонний человек, мальчишка! «Гость» делал открытия, прозревал. Жизнь познавал глубже. Есть, оказывается, такая сила, ранее неведомая – штаб стройки! И человек есть, который не робеет перед руководителем. И за бутылкой с ним, к примеру, ничего не уладишь и не решишь. Упрямый. Сознательный. А мы-то ругаем современную молодежь! Да просто ее не знаем! Это уж точно. Был он теперь перед Филимоновым не начальник вовсе, а попавший в недоразумение или даже в беду человек. Володя заметил эту перемену, хотя и не поднимал головы от письма, в котором он писал вот о таких же «беднягах», еще больше утверждаясь в мысли и смелости: бить так бить! Володя улыбнулся гостю, давая понять, что не враг он ему, а скорее наоборот. И готов первым протянуть руку, посочувствовать, поговорить по душам.
А тот словно приуныл, и если еще не готов на встречную улыбку-примирение, то уж и запала в нем прежнего нет, иссяк. Тут Володя и давай про дела комсомольские в коллективе этого начальника рассказывать. Нахваливает ребят. Поощрить их надо. Штаб кое-что приготовил, грамоты, знаки молодого гвардейца пятилетки, книги «Через хребты уральские». Вот только фамилии надо бы уточнить. А теплые слова благодарности им напишут за хороший труд.
Вот ведь как завернул оглоблю! Действительно, поговорим товарищ Филимонов, или как тебя зовут, Володя, о предстоящем деле.
– Напишите прямо сейчас, если помните, фамилии лучших ваших людей… – просит Володя.
– Помню! – отвечает человек в шубе и, взяв на столе чистый лист бумаги, пишет столбиком фамилии лучших своих людей.
6
Мост остался позади. Белая лента трассы обогнула лесистую гору, похожую на сопку, и потянулась вдоль ельника. Ровный, аккуратный, он расступился по обеим сторонам, приглашая в тишину. Ельник зимнего таежного леса! Мы ахнули, увидев неожиданный пейзаж. Словно въехали в него после бешеной гонки, резко притормозив. Почему так тихо? Куда девался ветер? И мороза нет. Все переменилось.
Мы остановились. Володя открыл футляр фотоаппарата… И снег здесь особенный, воздушный. Каждую снежинку можно разглядеть. Они едва касаются снежного покрова. Подуй слегка – снимутся и полетят. Сделаешь шаг, вспыхнут в снежной белизне и погаснут. И снова вспыхнут, переливаясь, блестками. Солнце еще не разгулялось, светит блекло, и снежинки чутко, вздрагивают, ловя вдруг прорвавшийся лучик.
Разговаривать здесь можно только шепотом. А еще лучше молчать. Мы вошли в мир, ничего общего не имеющий с рельсами и мостами. Полное беззвучье. Слушаешь тишину, и в ней чудится шорох снежинок. Возле насыпи замерли мощные ели – хранительницы покоя. Чуть подальше, выше ельника, скопились пихты, как войско с пиками. Сквозь зелень просвечивают березки. Прозрачные голубые тени изгибаются по холмикам. Их словно надышали… Полянка проглянула. На ней посередке стог сена в снеговой шубе. Рядом со стогом три тонких длинных березки – стоят родственным особнячком. И заячьи следы. Витые-перевитые на полянке. Бегущие к насыпи и обратно к стогу. Круг на круге, петелька на петельке. Цепочки следов вытянуты и вдоль самой насыпи. Следы свежие, утрешние. Идем, затаив дыхание: вдруг зайца увидим! Тишина чутка, как взведенная пружина. Коснись неосторожно, и сорвется звоном, прокатится гулом по лесу. Снег поползет и осыпется с лап елей. Не то, что голосом, мыслью суетной страшно потревожить тишину. Был ли здесь человек? В этом белом древнем храме? Кажется, любой предмет, оброненный человеком, спичка ли, окурок ли – покажутся чуждыми, дикими. Захочется тут же убрать с глаз долой… Среди снежной белизны я вспомнил писателя Василия Белова. Однажды сидели с ним на захламленном берегу Черного моря, а говорили о лесе. Запали в память его слова, произнесенные по-детски светло, с совестливой горечью: «В лесу боюсь даже бумажку бросить…»
