Текст книги "Айгирская легенда"
Автор книги: Борис Павлов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)
«Наш парторг Василь Нургалиевич Хадиев, партийное бюро много занимаются делами стройки, вникают во все детали. Выступать на собраниях приходится почти всегда, недостатков много, устраняются они по большей части оперативно…», – писал мне бригадир Евгений Михайлович Александров. Он – член партбюро, председатель группы народного контроля СМП-340.
Партийное вмешательство, активность коммунистов помогали делу. Как-то позже Василь Нургалиевич попросил меня записать цифры, отражающие результат борьбы с прогульщиками за пять лет в СМП-340.
Я записал, удивляясь этим цифрам: 1971 г. – 2552 прогула, 1975 г. – 303.
«В ноябре, декабре мастера Шадский и Клоков обеспечили выполнение установленных заданий по производительности труда, имеют экономию фонда заработной платы. Руководимые этими мастерами бригады выполнили месячные нормы выработки». В приказе говорилось о создании фонда мастера и выплате. Шадскому, Клокову и монтерам пути премии.
Значит, Владимир Шадский, приехавший в Карламан с братьями Потаповыми, тоже делал успехи? А в начале у него не все шло гладко. На его участке были нарушения по технике безопасности, по оформлению нарядов и накладных, прогулы. Как-то лишили премии на 50 процентов сразу трех прорабов. В том числе и его, исполнявшего обязанности прораба. Два выговора схлопотал. Большой груз взвалили на плечи паренька. Небольшого роста, вечно в бегах, не по возрасту озабоченный и строгий. По приказу за ним закреплена разгрузка поступающих материалов на станцию Карламан. Расписаны виды работ по объектам: подходы к мосту через реку Белую в районе гидронамыва, расчистка трассы от леса, строительство искусственных сооружений…
Не скис, не сломался в трудностях Владимир Шадский. По-деловому воспринял сложности и «жестокости» трассы.
И новый приказ. «По итогам работы за январь месяц тов. Шадский выполнил установленные планы работ, обеспечил экономию фонда заработной платы. Руководимая им бригада тов. Колчева нормы выработки за январь месяц выполнила на 131 процент при отличном качестве работ». И снова – премии.
Но Владимир Шадский не «дотянул» до конца стройки. Не по своей, конечно, вине: его назначили главным инженером одного из строительно-монтажных поездов треста «Уфимтрансстрой». Поезд этот вел работы в Набережных Челнах. Трасса Белорецк – Чишмы, можно сказать, сделала подарок другой большой стройке.
Узнав об этом, я подумал: быстрый скачок, смелый!.. Не вышел, поди, из комсомольского возраста, а уже главный!
8
Кроме бригадира Китаева своим первым наставником Геннадий Потапов назвал прораба Юрия Байгозина. А ведь Юрий моложе Потапова. Какой же он наставник? Недоразумение? Куда, скажут, местком смотрел! Нет, официального приказа не было. Геннадий, опытный путеец, добровольно записал себя в ученики к Юре, комсомольцу. Геннадий Потапов пишет в письме: «С Юрой Байгозиным мне приходилось очень много работать. Для всех он хороший. И для меня, и для людей. Умеет обращаться с людьми».
С людьми умеет обращаться, как пишет Геннадий, а без выговоров не может жить? Один из приказов показался мне слишком строгим. Я подумал, что Леонид Владимирович Изгородин явно переборщил: «За ослабление работы по укреплению трудовой дисциплины и за либеральное отношение к пьяницам и прогульщикам прорабу тов. Байгозину объявить выговор и просить местный комитет профсоюза обсудить его на заседании».
Вынес это Юра. Не написал заявление по «собственному». А продолжал месить грязь вдоль трассы, челночить ее топи и болота, реки и ручьи. Когда техника вставала, спасали ноги. Юра высокий, довольно крепкий парень. Глазаст, хваток. Всегда в деле, на стуле не усидит. Кабина тепловоза, автодрезина, кузов машины, но чаще пешим ходом – норовит забраться подальше на трассу, в заварушку, в гущу сложностей, не думая, что его ждет – очередной выговор или благодарность. Впрочем, в одном из приказов я «откопал» и благодарность, объявленную ему за «значительный вклад в выполнение плана…» Вообще-то вниманием Байгозин не обделен. Медалью «За трудовую доблесть» отмечен его труд на стройке. Это потом в итог свелось. А в те, первые годы, слишком велики были перегрузки – и моральные, и физические.
За ним вначале был закреплен прорабский участок № 1: путевые работы, искусственные сооружения, вырубка леса.
Однажды с начальником СМП-340 Леонидом Владимировичем Изгородиным возвращались на вездеходе в Карламан. Были на оперативном совещании у тоннельщиков. Не проехали и десяти километров, как Изгородин зашевелился, стал по сторонам глядеть. Возле Карагая сказал шоферу – останови. Вышли. Я думал – захотелось ему подышать лесным горным воздухом, на реку Инзер полюбоваться. Автодорога спускалась с пригорка и подходила к воде. Дальше – брод. Железная дорога должна идти вдоль берега, до излуки. Там мост строится. На месте будущей дороги – лес, горный скат, холмы. Изгородин молчал. А потом ответил, что не до этого, не до горного воздуха… Здесь бригады поезда готовят просеку под земляное полотно. Участок «запущен». В паводок, в дождь – не доберешься ни на чем. О важности участка не раз говорилось на оперативках. Поезду дали слишком короткий срок на исправление «запущенности». В тресте сказали: если не уложитесь, пеняйте на себя! Изгородин понимал, дело нешутейное. Хотя и пробовал отшутиться, сказав главному инженеру треста «Уфимтрансстрой» Николаю Викторовичу Тюменеву: «У вас в тресте – теория, а у нас – практика…» И вот шел он по этой самой «практике» – по просеке. Смотрел, что успели сделать, что нет.
Отдых, говорил Изгородин, упирается в план. А план – бесконечен. От плана никогда не отдохнешь.
Был обеденный перерыв, и рабочие, видимо, ушли в деревню Карагай, где стояли вагончики и щитовые дома СМП-340 и субподрядчиков.
Невысокого роста, плотный, в куртке и шляпе, он быстро шел среди елей, опустив голову.
Предыдущая история этого и других участков была изложена в приказах № 20 от 12 февраля и № 28 от 1 марта 1973 года: «Комиссионной проверкой хода работ по вырубке леса по трассе железнодорожного полотна, состояния техники и сохранности леса установлено следующее: строймастер тов. Н… слабо осуществлял контроль за работой бригад и механизмов, сам в рабочее время пьянствовал, производством не руководил, трудовая дисциплина в коллективе на низком уровне. Воспользовавшись бесконтрольностью со стороны тов. Н…, трактористы, работающие на трелевочных тракторах, использовали технику на вывозке жителям деревни Азово леса и сена (27 рейсов леса и 32 стога сена). За транспортировку сена и леса брали деньгами и водкой… В результате трелевка леса на трассе была сорвана».
Рядом с этими приказами появился еще один, изданный тоже 1 марта 1973 года. В нем говорилось о создании прорабского пункта № 3, основная задача которого: вырубка, трелевка и сдача заказчику участка от станции Карламан до тоннеля… Этот пункт входил в созданный новый прорабский участок, тоже за № 3, руководителем которого назначался «тов. Байгозин Ю. А.» – как было записано в приказе. Укрепительные работы, строительство искусственных сооружений – оставались по-прежнему за этим участком, но основное внимание переносилось на Карагай.
О чем думал Изгородин? Об ответственности людей за порученное дело? О Байгозине? Может, вспоминал, как сам, кажется, совсем еще недавно, осваивал целинные земли в Актюбинской области Казахстана, куда приехал по комсомольской путевке? Может, о будущем новой трассы думал?..
Неожиданно возле трактора увидели высокого парня. Подошли. Это был Байгозин. Он остался на участке, на обед не пошел. «Потом!»– сказал он.
Изгородин провел с ним «оперативку на ногах», выслушал прораба, сам дал «ЦУ» и протянул Байгозину руку.
– Я надеюсь на тебя, Юра, очень надеюсь!
Тот кивнул. Отвел взгляд. Неудобно, что начальник, с таким доверием к нему – в душу заглядывает. Байгозин еще раз кивнул и пошел вдоль просеки.
Я вспомнил о «жестоком» приказе Изгородина, о выговоре, о месткоме, на котором рекомендовалось обсудить Байгозина за «ослабление работы по укреплению трудовой дисциплины и за либеральное отношение к пьяницам и прогульщикам». Прошло четыре месяца после того приказа. Что изменилось? Изменилось отношение к Байгозину? Или в него поверили окончательно?
Весной 1979 года я получил письмо от монтера пути и рабкора из Карламана Алексея Степановича Зуева. В письме этом есть такие строчки: «Юрий Байгозин – человек, влюбленный в свое дело. Этим все сказано».
9
Братья Потаповы дождались праздника. Сотворили мечту своими руками – новую железную дорогу. Геннадий, старший, вместе со своими товарищами забивал первый костыль, укладывал первые метры пути… В числе передовиков стройки приехал на первом пассажирском поезде в Ассы, где под звуки оркестра был забит «серебряный» костыль. Геннадия Потапова наградили орденом «Дружбы народов».
А ведь были дни, были минуты, когда хотелось бросить все и рвануть на родину, в Чуфарово. Забылось? Да нет. «Назад нельзя было, потому что это не первая моя стройка, – вспоминает Геннадий. – Я тогда был холост. Сейчас женат. Роза, моя жена, работает в СМП-340 поваром на котлопункте. У нас два сына. Олегу шесть лет. Альберту скоро три годика. Альберт в детский садик ходит».
Но рельсы продолжаются. Идут дальше, зовут за собой. И, вбивая костыли в шпалы на новом участке строительства Дема – Чишмы, на других перегонах, он, наверно, не без грусти вспоминает ту январскую морозную ночь, когда они втроем – с братом Николаем и мастером Владимиром Шадским появились на станции Карламан…
10
Карламан – Ирныкши – Архангельское… Трасса, прошитая пулями. Колыбель, окропленная кровью… На лугах за рекой Белой, на ее высоких берегах беляки расстреливали красных партизан. Старожилы помнят те места. Одно из них «возле Родничков». Выражение это сохранила магнитофонная лента, на которой записан рассказ участника рейда В. К. Блюхера жителя села Охлебинино Василия Петровича Мохрова. Запись эту сделали студенты Уфимского авиационного института во время агитпохода. Они строили железную дорогу в течение шести трудовых семестров, поэтому не могли пройти мимо истории. Мимо истока нынешней трассы.
Горели Ирныкши – через них белочехи хотели прорваться к Шареевской переправе и уйти на левобережье реки Белой. Через эту переправу и сейчас идет путь от Карламана, в Архангельское. Через нее шли грузы на стройку, перебрасывалась техника.
А в 1918 году над ней свистели пули. Левый фланг Архангельского полка отвлекал противника, чтобы прикрыть движение главных сил армии Блюхера к переправе через реку Сим. А сей час над Шареевской переправой – неумолкающий гул моторов машин. Историческое место. Жаль только, что до сих пор не обозначено обелиском или памятником на бельском крутоярье, возле которого люди могли бы обнажить головы.
Многое остается с нами. Для новых трасс и новых поколений. Но многое может уйти. Порой безвозвратно. Поверх этого «многого» ложатся рельсы. Наслаивается новая жизнь. В вагонах едут новые люди с рюкзаками, чемоданами, коробками, перетянутыми веревками. Кто они, эти люди? Куда, едут? Зачем? Знают ли, по какой трассе едут?
Глядел тогда на коробки, перетянутые веревками, и приходило странное и неожиданное сравнение. Схожесть была чисто внешняя, по рисунку. Позже рассказал об этом художнику Вячеславу Воронину, который тоже часто бывал на трассе: веревки, перехлестнутые крест-накрест, почему-то напоминали пулеметные ленты. Он сказал, что странного ничего нет, все вполне логично, но надо найти плавный переход и объяснить, почему возникло такое сравнение, одно наложилось на другое. Перехода плавного не было. Объяснить тоже нелегко. Просто: взглянул и увидел иное, из прошлого. Видимо, думал тогда об истоках трассы, о тех, кто ушел, но остался с нами.
Поход Василия Константиновича Блюхера, начатый из одного родника трассы – из Белорецка, и пересекший другой – Архангельское, Ирныкши, зримо был рядом. Скрипели телеги, фыркали лошади, шел рабочий белореченский народ, шли красные партизаны из окрестных сел и деревень. Кто в разбитых сапогах, кто в лаптях. Стонали в санитарных повозках раненые. Горели Ирныкши.
И в Карламане были бои. После освобождения Уфы от колчаковцев и белочехов. Катило время гражданскую войну по глухим таежным урочищам, прочищая путь будущей трассе.
Думаю, что появятся когда-нибудь на новой железной дороге памятники и обелиски. Возможно, одну из нынешних станций назовут именем легендарного полководца Василия Константиновича Блюхера. Другую обозначат какой-либо приметой подвига наших отцов и дедов. Жаль, конечно, что это не сделали сразу, в ходе строительства. Жаль, что изыскатели и проектировщики историей не интересуются. Вернее – нечто большим. Что шире самой трассы. Важная составляющая часть ее не включена в смету и в проект. Почему? Это разве не одна из сторон комплексного подхода в воспитательной и идеологической работе?
Здесь же, на трассе, формировались отряды юных чоновцев, которыми командовал Аркадий Гайдар. В Белорецке есть дом штаба Гайдара. Приезжали в Белорецк Яков Михайлович Свердлов и Михаил Иванович Калинин. Всесоюзный староста побывал в деревне Серменево, что находится невдалеке от новой железной дороги. Но об этом историческом факте, видимо, забыли, когда прежнее название ближайшей станции «Азналкино» переименовали на «Серменево». Было название одной деревни, стало название другой деревни.
Вдоль нынешней трассы от Белорецка до Инзера шла старая узкоколейка, построенная еще в двадцатые годы. Она работала на первые пятилетки. Работала на победу в Великую Отечественную. Верно служила до самого последнего времени, помогала строителям новой, широкой колеи, на этом участке была единственной «дорогой жизни» в горах и ущельях. Спасибо ей. Низкий поклон… И вот ее разобрали, как от живого тела отделили, словно саму живую историю увезли с трассы. Почему бы нынешним комсомольцам не подумать о том, как увековечить узкоколейку-труженицу?
Много может рассказать и инзерская земля, камни которой впитали не только вековую тишину горных просторов, но и звуки выстрелов, кровь и страдания людей, борцов за Советскую власть. Если глубже копнуть историю края, то не обойдешь памятью Салавата Юлаева, Кинзю Арсланова и Емельяна Пугачева.
Не обойдешь памятью и вниманием простого человека, жителя села Охлебинино Василия Петровича Мохрова. Он был в отряде красных партизан еще до прихода армии Блюхера. Обо всем сам рассказал. Помнит, кто-то из сельчан сочувствовал его отцу: «Пропал твой сын, пропал. Кончают его неровен час». А отец отвечал: «Неизвестно, кто кого кончает». Да, нашим доставалось. Предатели находились. Оружия мало. Патронов совсем с горстку. Беляки многих наших расстреляли. Знает места, где расстреливали. Потом Блюхер пришел. Двинулись на Сим, на Иглино, на Кунгур. Переправлялись много раз. И везде бои на переправах. В Иглино бои. И дальше бои.
Вспоминая те далекие годы, Мохров не раз смахивал слезу, и в записи на магнитофонной ленте наступала длительная пауза, слышалось сдержанное всхлипывание и утешительные слова студентов. Хорошо, что они не останавливали запись: «Успокойтесь, Василий Петрович… Мы вам дарим ленту агитпохода, на которой написано «Карламан-Белорецк», и зачисляем вас почетным членом в нашу агитбригаду.»
После тяжелого ранения и лечения в госпитале оставили Василия Петровича, как сам говорит, «по чистой». Стал он пробираться из Самары домой. «Я с фронтом шел. Фронт вперед, и я вперед. Фронт назад, и я назад». Так и дошел до родных мест. Вот деревня Карламан. Там, где сейчас станция Карламан, говорит Василий Петрович, наши орудия стояли. Беляки бьют по орудиям, а они молчат. «Я подошел, говорю нашим ребятам, что вы делаете? Разве не знаете счет, сколько километров? Не знаете – подскажу. Кто наводчик? До лесу, до опушки, навел, сколько? Дай еще пять гектаров и бей? Ну, как стал бить, так и сшибли белых. Те отступать стали. А я домой дальше пошел».
В Карламане гремели пушки. Вздрагивала земля, принимая стон людей.
Сейчас здесь рельсы. Проносятся, грохоча, тяжелые составы. Снова вздрагивает земля.
Рельсы гудят, остывая.
По шпалам идут молодые парни и девушки.
Пассажиры спят. Перестук колес. И колыбельная качка.
Путешествие второе РЕЛЬСЫ ИЗГОРОДИНА
Мы едем по новой дороге.
«…на западном участке (Карламан – Архангельское) в ряде случаев изыскательские и проектные работы по линии железной дороги выполнены некачественно, что повлекло за собой заболачивание прилегающей к насыпи местности (разъезд Ирныкши)»
– Будь начальник хоть гением, но если, не умеет работать с людьми, ничего у него не получится.
«Каждый случай некачественного выполнения работ рассматривать на оперативных совещаниях с привлечением виновных к материальной ответственности».
1
Гляжу в ночь. В тишину черноты. И жду рассвета. Любой его робкий признак, словно глоток родниковой воды.
Рассвет протекает синевой. Потушит звезды. И серая наволока, как белая ночь, надолго заполнит чашу горного пространства. Небо будет жмуриться и мерцать дрожащим светом, пока горы не раздвинут рассвет. Они уйдут в дымку дальних горизонтов, а ущелье, как из раскрытой ладони, выпустит поезд на солнечный простор. Но это на подступах к Белорецку. А пока едем по равнине. До гор – далеко!
Бесшумно миновали станций и разъезды Нижегородка, Уршак, Кабаково, Ибрагимовский. Помелькали реденькие огоньки. Тени проплыли по стеклу и снова чернота.
Люди спят. Мир за окном бестревожен, как вымер. Но это так кажется. Так кажется, если ни о чем не думать. Пустоты в живом не бывает: если она коснулась сердца, то вмиг заполняется раздумьями о смысле жизни.
Скоро Карламан. А за ним Приуралье. (Станция в четырех километрах от поселка Архангельского.) Дальше – Равтау с деревней Азово. Начало гор. И тайги. Станции, разъезды, горные поселки, деревни, аулы, хуторки – Карагай, Габдюково, Зуяково, Бриш-тамак, Ассы, Корпуста, Тюльма, Александровка, Манышта, Инзер, Айгир, Юша, Манява, Улу-Елга, Ишля, Караалы, Азналкино, Серменово, Белорецк!.. Названия хранят седую древность и в большинстве своем – исконный национальный колорит. Их словно не коснулась история нового века, не потеснили колышки современности. Конечно, в древности – своя неувядаемая прелесть. Но без легкого орнамента новизны она – музей, а не расцветающая жизнь.
– Сколько бы ни жил на трассе, как бы ни врос в дела и заботы строителей, а привыкнуть к их жизни, к природе, как к чему-то обычному, не мог: все время сверлило душу – как там, что нового? Кидался на трассу сломя голову. И всегда находил ее обновленной. При стойком постоянстве она являла разнообразие. Каждый уголок, кажется, знаком, а наткнешься на неведомый ключ. На человека-самородка.
Новорожденная дорога. Поезд-младенец. Тишина, уют, скорость – подарки, преподнесенные людям на блюдечке.
Голос колес и рельсов – как перестук в сердце.
Ночь бросает в меня обрывки жарких споров, мыслей, фраз, слов.
2
Он резко положил телефонную трубку, будто бросил ее, так и не договорив с кем-то: или с субподрядчиками (никакой нет управы на них, черт побери), или с трестом, который не всегда может понять и войти в положение. Хотя, тоже правда, не один же он, Изгородин, у треста. Вот и проси, требуй, жди у моря погоды или сам изыскивай, сам находи ходы-выходы, сам решай!
Сидит за полированным столом среди табачного дыма. Остывает от телефонного разговора. Когда бросал последние фразы, что-то доказывая, то весь взъерошился, раскраснелся.
Изгородин долго разминал пальцами сигарету. Только что примял одну в пепельнице и снова… Красная испарина сходила с его круглого, словно припухшего от напряжения лица.
Наконец посмотрел на нас скользящим взглядом. Закурил. Прищурился. Чувствуем, не вовремя мы, некстати. Представители Союза писателей и фотокорреспондент газеты «Советская Башкирия». Сразу четыре официальных товарища из Уфы! Да, он слушает. Сказал это тихо, кивнув.
Мы говорим, что хотелось бы написать о героическом труде первопроходцев. Наша задача – познакомиться со всем хорошим, передовым, узнать поглубже жизнь строителей: как работают и отдыхают. «Отдыхают», подчеркнули мы особо, это тоже очень важно.
Изгородин молчит. Слушает внимательно. Но мыслями явно не здесь, не с нами. Пока идет знакомство и общий разговор, успеваю «схватить» его портрет.
Изгородин еще молод – лет сорок пять ему. Плотный, ухоженный. Волосы зачесаны назад, густые, с сединой. Лицо тронуто ветром. Умный взгляд. Человек, видать, с огромным опытом, много испытавший в строительной жизни. Человек принципиальный, напористый, но в то же время осмотрительный, не привыкший рубить с плеча.
Видит, смотрим во все глаза на знамена, что в углу, справа от стола его. Два переходящих Красных знамени. Одно – от министерства, московское. Другое – местное, Башкирского обкома партии и Совета Министров. Впервые за всю историю треста именно у них, изгородинцев! Мы говорим, что по знаменам и о делах судят. За хорошие дела и знамена дают. Разве не так? Радуемся удаче. Записываем этот факт в блокноты. Изгородин же молчит. Даже не улыбнется. Словно все равно ему – есть знамена в его СМП или нет. Скромничает? Или тут что-то другое? Странный, непонятный, однако, человек – Леонид Владимирович Изгородин!
Хотя почему странный и непонятный? Чувствуется, он способен на доброту, отзывчивость. И простым, веселым может быть. Мы ввалились к нему в кабинет в разгар его жгучих дел и душевных тревог. Возможно, с его точки зрения, мы – люди праздные, оторванные от жизни. А то, наверно, подошел бы к нам и по-свойски, с шуткой выложил бы все откровенно: «Закройте свои блокноты, ребята! Хотите анекдот про субподрядчиков? Как их поднарядили тигра ловить? Вас знамена интересуют. Знамена – наша гордость! Люди поработали что надо, доказали, что могут хорошо работать. Но сейчас меня другое волнует. А знамена уже в прошлом. Они – история. Сейчас не за что нас хвалить. Отберут знамена-то, скоро отберут. Вспоминать только будем о них долгие годы. Жаль, конечно. И что обидно: отберут не потому, что плохо работаем. Обстоятельства мешают работать. Это вам не понять с наскоку, так что интервью не получится!»
Спрашиваем, что сейчас самое главное в работе СМП-340? Изгородин затянулся сигаретой, выпустил дым, разогнал его ладонью и уставился на нас, не собираясь, видимо, отвечать сразу. Что сказать, если ответ пойдет в печать? Говорит, наконец, – все главное! Любой пустяк – главное. Техника, материалы, мост через Белую, мост – самое главное, мост! Грунтовые воды, искусственные сооружения, люди, конечно, от которых все зависит, и многое-многое другое, что не учтено, не предусмотрено, не запланировано.
План – главное из главных. План – закон. Долг. Святая обязанность. Мерило всей жизни. План дает поезду укладка пути. Однако укладка остановилась возле будущей станции Архангельской, в тридцати километрах от Карламана – держало земляное полотно. А теперь и река Белая отрежет путь, ибо, как он говорил уже, постоянный мост не готов и не известно, когда его закончат, а временный через пару дней разберут. Основная база будет отрезана от объекта. Изгородин сказал: «Для многих весна станет очень трудным испытанием».
То главное, о чем Изгородин беспокоился, заглядывая вперед, можно было понять и по его коротким приказам. Один из них я прочел на доске объявлений в коридоре конторы: «В связи с производственной необходимостью – предстоящим весенним паводком и снятием пролетных строений низководного моста через реку Белую – приказываю объявить для всего поезда субботу 23 и воскресенье 24 марта 1974 г. рабочими днями».
Были такие приказы и раньше. Не от хорошей жизни, конечно. Он сам это прекрасно понимает. А что делать? Кто даст совет? Никто не даст. И потом – строители привыкли.
Хотелось Изгородину уплотнить март, выжать из него все, что можно, ибо знал, что апрель выбьет поезд из колеи и, возможно, надолго.
Субботы, воскресенья… За них, разумеется, предоставятся отгулы. Это в приказах тоже оговорено. Но все же велика нагрузка на людей при такой тяжелой физической работе.
А когда в баню? В кино? А с детьми когда заниматься? А тут еще мировой чемпионат по хоккею. Не перебарщивает ли Изгородин?
Нет, коллективной обиды не было. Ворчанье – да. Но все понимали, что не Изгородин же виноват во всех бедах: раз надо, они на все готовы, не впервой.
Люди были готовы на героический труд. А вот с отдыхом, увы, ничего не получалось.
3
Наш разговор с Изгородиным был в пятницу вечером. А в субботу утром мы забрались на автодрезину «Агашку», как в шутку или с ласковым уважением зовут ее сами строители, и покатили по новой колее в сторону строящейся станции Архангельской. Впереди нас шел рабочий состав: тепловоз, за ним – около десяти платформ с черными пакетами шпальных звеньев. Звено – это «кусок» готового пути длиною в двадцать пять метров. Рельсы «пришиты» к шпалам на звеносборке в Карламане. Там их погрузили на платформы, уложив друг на дружку в семь «этажей». Если все звенья вытянуть в одну линию, получится путь более чем в полтора километра. Часть звеньев уложат на готовом участке земляного полотна. Остальные сгрузят и оставят впрок. Они пойдут в дело, когда паводок отрежет от «материка» весь правобережный бельский плацдарм. Нельзя же останавливать укладку!
Рельсы вытянулись в прямую линию, хотя кое-где они «виляли», изгибаясь, как пущенная в легком движении длинная лента. В конце состава прицеплен вагон типа теплушки. На таких неровных участках он болтался, словно игрушечный. Состав замедлял бег, и мы приближались к вагону вплотную. Над крышей его из железной тонкой трубы вился дымок. Там ехала комсомольско-молодежная бригада монтеров пути Д. П. Колчева. Она и на звено-сборе трудится, и укладку ведет. От нее многое зависит. И главное – план.
Мы стояли вначале на открытой площадке «Агашки», а потом забрались в кабину – слишком резким был мартовский ветер. В кабине стало тесновато. С нами ехал «гид» – заместитель Изгородина и неосвобожденный секретарь партийной организации поезда Василь Нургалиевич Хадиев. В кабине тепло от горячего двигателя. Пахло горелым маслом, бензином. Мы глядели на трассу через мутноватое стекло, чуть подернутое голубоватым воздухом. Стоило чуть приоткрыть дверь, как врывался ветер и вмиг выдувал тепло.
Хадиев был также человек занятый. Кроме основных обязанностей общественные, партийные дела. Стенгазета «Строитель» лучшая в районе. Значит, надо помогать редколлегии. К первомайским праздникам надо обновить наглядную агитацию. Благоустройство поселка. Собрания. И так далее. А тут срочно поручили подготовить выступление на бюро райкома партии. Дело ответственное. Наметил на субботу. А пришлось отложить. Сказал: «Посижу ночью».
Голос парторга доброжелательный и спокойный. Охотно отвечает на все наши вопросы и рассказывает сам. Шум мотора мешает слушать, но мы навострили уши, ловим каждое слово: здесь, на трассе, все интересно.
По бокам плыли серые полосы снега, мелькали лужи, подернутые утренней ледяной коркой. Подходила к насыпи автодорога: распаханная тяжелыми машинами колея. Кустарник кружился. Перелески разворачивались. Неожиданно грохотали под колесами «малые» мосты. Они были коротки, без боковых ферм. С железными перилами или без них. Мосты перекинуты через овражки, крохотные речушки и ручьи.
На повороте черные шпальные звенья слились в сплошную полосу. Весь этот вытянутый черный поток походил на распущенную гриву скачущего коня. Яркой, необычной она казалась среди серого снега. Поворот кончился, и состав снова набрал скорость. «Грива» исчезла. Перед нами зеленоватый квадрат вагона. Квадрат стал уменьшаться.
Заместителем Хвдиев работает недавно. Был начальником планового отдела. Инженер-экономист. С ним мы тоже познакомились вчера. Он показал нам рабочий клуб, наглядную агитацию, музыкальные инструменты. «Кружки работают, своя художественная самодеятельность, а вот щиты еще оформляются, на них вся стройка в цифрах, фактах и географии!» Что для нас, горожан, какой-то газетный киоск? А для поселка строителей – целая проблема. Где взять штатную единицу? Да и кто согласится ездить сюда на работу или жить в общежитии? И когда все было улажено, а киоск начали строить, Хадиев радовался так, словно заложили тут, у центральной дороги поселка, самый настоящий дворец!
Изгородин? Работает с ним давно. Сам пригласил Хадиева в Карламан. И если бы Изгородин не был Изгородиным, может, не поехал бы сюда.
– А что это значит, «если бы Изгородин не был Изгородиным»? – спрашиваю я.
Хадиев задумался. Потом улыбнулся, прищурив глаза.
– С ним можно работать! – говорит он. – Умеет выслушать и понять. Разобраться в самой сложной обстановке. Весь делом живет и других зажигает. Недостатки? А у кого их нет?
Говорит, что обстановка на стройке бывает так накалена, что и сорваться можно – нервы не выдержат. Изгородин если и повысит голос, то никогда не унизит человеческого достоинства. Это нелегко на стройке. Сами знаете – не завод с отлаженным производством, где всякие там ЭВМ, НОТ, НТР. Здесь все иначе. Если добиться нормальной организации труда, нормальной! – это и будет НОТ! Дорога, только когда она уже окончательно построена, кажется простой и красивой.
Мы глядели на бегущие рельсы. Даже сейчас есть в них какая-то своя красота. Красота ясности, строгих линий. Красота движения… Но, выходит, не легко дается строителям эта красота!
На подступах к реке Белой рельсы вдруг свернули влево и пошли под уклон. Насыпь же осталась справа. Эта насыпь вела к будущему постоянному мосту и обрывалась на высоком мысе. Обводная же колея повела к временному мосту. Путь был неровный, «Агашку» задергало по сторонам. Казалось, вот-вот сорвет с рельсов. Водитель притормаживал. Ругал кого-то не стесняясь.
Подъехав к «низкому» мосту, мы увидели рядом с ним, правее, – высокие опоры. Они были, внушительной высоты. Опоры-гиганты. Мы не утерпели, выбрались на переднюю площадку «Агашки». Картина строящегося моста впечатляла. Несколько опор готовы. Другие еще в опалубке. Дым внизу, у противоположного берега. Видимо, мостовики грелись у костра. Сварка вспыхивала – тоже дымком тянуло, но не синим, а серым. Кран вел по небу стрелу. Люди поналипли на опалубках. Двигались на площадках под опорами. Черные фигурки на белом снегу. Посредине реки чернели полыньи и проточины. Вода бурлила в них, распирая льды.
Мы вкатили на временный мост. Я сделал несколько снимков, стараясь не упустить кадры наиболее эффектные: опоры, дымок сварки, стрела крана и часть кабины «Агашки».
